- Эфраим! - прокричала моя супруга, как известно, наилучшая из жён, из соседней комнаты. - Я уже почти готова.
Дело происходит в пол-девятого вечера 31 декабря. Жёнушка моя сидит с наступления сумерек перед большим зеркалом в её спальне и наводит туалет для вечеринки, устраиваемой нашим другом Тиби каждый год в честь грегорианского календаря. Сумерки 31 декабря наступают уже около трёх часов пополудни. Но вот, она уже почти готова, моя дорогая жёнушка. Я позволил себе заметить, что нам уже пора, ведь мы пообещали Тиби появиться у него не позже десяти. Наилучшая из наилучших отпарировала это замечание тем, что на пятнадцатиминутное опоздание воспитанный хозяин расчитывает так и так, и дальнейшие пятнадцать минут помехой также не являются. Вечеринки, а в особенности новогодние вначале всегда очень скучны, настроение налаживается лишь потихоньку. И кроме того, она ещё не знает, какое платье ей одеть. Всё одно хламьё!
- Мне совершенно нечего одеть! - произносит лучшая из жён.
Она всегда это говорит, неважно когда и по какому поводу мы покидаем дом. И это при том, что что она с трудом закрывает дверь шкафа, грозящего лопнуть от количества находящихся в нём вечерних платьев. Но тот факт, что замечания вроде выше приведённого составляют её ежедневный лексикон имеет другие причины: она лишь хочет дать мне мне понять, что я не выполняю своих семейных обязанностей, что я слишком мало зарабатываю, что я неполноценен! Я же, в свою очередь (и в этом я охотно сознаюсь) ничего не понимаю в дамских платьях. Я нахожу их чудовищными. Все без исключения. И несмотря на это моя жена перекладывает решение о том, что ей сегодня одеть, на меня.
- Я могла бы одеть вот это гладкое, чёрное, - размышляет теперь она, - или закрытое голубое.
- Да, - отвечаю я.
- Что, да? Какое?!
- Закрытое.
- Оно не подходит к новогодней вечеринке. А чёрное слишком торжественно. А что, если одеть белую шёлковую блузку?
- Звучит не плохо.
- Но не слишком ли она спортивно выглядит?
- Блузка - спортивно? Ни в коем случае!
Я поспешно подскочил к ней, чтобы помочь её застегнуть молнию и тем самым избежать дальнейших изменений решений. Пока она искала подходящие чулки, я сходил в ванную и побрился.
То, что подходящие чулки никогда не встречаются в паре, а лишь только в качестве одиночных экземпляров, кажется мне элементарным законом. Так же и здесь: из чулков, подходящих к блузке был найден лишь один, а к чулкам, найденым в паре не подходила блузка. Итак, поиск среди "хламья" начался сначала.
- Одинадцатый час, - посмел заметить я, - мы опаздываем.
- Ну и пожалуйста. Ну пропустишь ты несколько этих старых анекдотов, которые всегда рассказывает твой друг Штоклер.
Я находился на грани нервного срыва, а моя жена всё ещё не могла разрешить сложной диллемы: перламутр или серебро? К каждому из видов чулков нашлись между тем пары, но это лишь осложняло решение. И в одинадцать часов оно ещё наверняка не будет принято. Я опустился в кресло и принялся за чтение газет., а моя жена начала искать подходящий к чулкам поясок. Я переехал за письменный стол в намерении написать несколько писем и какой-нибудь рассказик. К тому же идея развёрнутого эссе крутилась у меня в голове.
- Готово! - раздался голос моей супруги из соседней комнаты. - Помоги мне с молнией.
Я часто спрашиваю себя: что бы делали женщины, не будь у них "мужчин-помощников-по-застёгиванию-молний"? Наверное они тогда бы не ходили на новогодние вечеринки. У моей жены был её "молнезастёжечник", но идти на новогоднюю вечеринку она не смотря на это не собиралась. Она села перед зеркалом, украсила себя шикарным нейлоновым парикмахерским покрывалом и принялясь за работу над макияжем. Сначала косметическое молочко, потом пудра. Глаза, пока ещё не тронутые тушью, блуждали в поисках подходящих к сумочке туфель. Одна пара была отдана сапожнику на ремонт; эти чёрные с высокими каблучками, конечно прекрасны, но к сожалению для ходьбы не предназначены; а эти с низкими каблучками, хотя и предназначены для ходьбы, но эти низкие каблучки!..
- Одинадцать часов, - сказал я и поднялся, - если ты ещё не готова, то я пойду один.
- Ну ладно тебе! Что за спешка вдруг?
Я останавливаюсь и вижу, как моя жена снимает покрывало, решив всё-таки одеть чёрное коктейльное платье. Но где же подходящие чулки?
В пол двенадцатого я прибегаю к хитрости: иду громкими шагами к двери, бросаю разъярённое: "До свидания!", открываю дверь и хлопаю ею изо всех сил, не выходя однако из квартиры. Затем, затаив дыхание я прижимаюсь к стене и жду.
Ничего не происходит, царит абсолютная тишина. Ну вот! Наконец-то она поняла, в чём дело и заспешила. Мне удалось урезонить её. При случае и мужчина должен проявлять свой суверенитет!
Прошли пять минут... Вообще-то не в этом заключается смысл новогодней ночи, чтобы стоять без движения в тёмной прихожке и жаться к стене...
- Эфраим! Подойди сюда и застегни мне молнию!
Итак, она хотя бы приняла решение в сторону шёлковой блузки (у чёрного платья оборвалась подтяжечка). Она уже занята сменой чулок, перламутровых на серебрянные. Или всё-таки наоборот?
- Ну помоги же мне немножко, Эфраим! Что ты мне посоветуешь?
- Что нам лучше остаться дома и пойти спать, - ответил я, снял смокинг и улёгся в постель.
- Не дурачся! Самое позднее через десять минут я готова .
- Уже двенадцать. Новый год наступил. С органом и колоколами. Спокойной ночи.
Я выключаю ночник и засыпаю. Последним, что я вижу в прошедшем году, является моя жена, покрытая нейлоновым покрывлом и накладывающая тушь на ресницы. Я ненавидил это покрывало так, как ещё не было ненавидимо ни одно покрывало в мире. Мысль о нём не давала мне покоя до прихода сна. Мне снилось, будто бы я - Чарльз Лаутон (мир его праху), а именно в роли короля Генриха VIII - вы помните? - который приказал отрубить головы шести женщинам. Одна за другой были возведена на эшафот, одна за другой просили о последней милости: в последний раз обернуть вокруг плеч нейлоновое покрывало...
После глубокой освежающей дрёмы я проснулся в новом году. Наилучшая из всех жён сидела перед зеркалом в голубом закрытом платье и подрисовывала себе веки. Огромная внутренняя слабость овладела мною.
- Ясно ли тебе парень, - услышал я вопрос моего подсознания, - что в жёнах ты имеешь сумасшедшую?
Я посмотрел на часы. Стрелки двигались к половине второго. Моё подсознание не ошиблось: я был женат на безумной. Я уже засомневался в собственной способности ещё как-либо разумно мыслить. На душе у меня было, как у несчастных из романа Сартра "При закрытых дверях". Я был обречён томиться в аду, я был заперт в комнате вместе с женщиной, которая одевалась и раздевалась, и одевалась и раздевалась навсегда и во веки веков, аминь!
Я уже начинал её бояться. Да-да, я боялся её. Как раз сейчас она начала перекладывать несметные количества разных предметов из большой чёрной сумочки в маленькую белую, а потом обратно в чёрную. Она уже почти одета. И причёска уже почти закреплена. Спрашивается только, оставлять лоб открытым или не оставлять? Решение принимается в пользу нескольких свободных локонов, распределённых по лбу. А затем изчезают и последние сомнения в том, что открытый лоб смотрится лучше.
- Я готова, Эфраим. Мы можем идти.
- Имеет ли это ещё какой-либо смысл, сокровище? В два часа ночи?
- Не беспокойся. Ты наверняка ещё сможешь насладиться этими микроскопическими сосисочками, которыми нас всегда угощает твой милый друг.
Как видно, она злится на меня немного, наилучшая из жён, она обижается на моё эгоистичное нетерпение, на невероятное давление, которое я проявляю. Но это не мешает ей разработать наконец окончательную версию своего макияжа. Она даже уже сняла своё великолепное нейлоновое покрывало. Оно лежит позади неё на полу. Я тихонько, на цыпочках маневрирую между мебелью в его сторону...
...Я сжёг нейлоновое покрывало собственными руками. В кухне. Я положил его в раковину, поджёг и наблюдал, как языки пламени медленно пожирали его. Наверняка с таким же чувством в сердце смотрел Нерон на горящий Рим.
Моя жена, когда я вернулся в спальню, была действительно уже почти готова. Я помог ей застегнуть молнию её чёрного коктейльного платья, пожелал успехов в поисках подходящих чулков, проследовал в кабинет и уселся за рабочий стол.
- Куда ты ушёл? - прокричала моя жена уже через несколько минут. - Я уже почти готова к выходу. Чем ты там занимаешься?
- Пишу драму.
- Давай быстрее! Мы сейчас выходим.
- Я знаю.
Работа продвигалась успешно. В широких чертах обрисовал я героя- это должен был быть выдающийся артист: быть может художник или пианист-виртуоз или.. писатель сатирик. Он начал свою карьеру будучи полным жаждой жизни и свершений. Карьера эта через некоторое время затухает и прерывается, а он не знает, почему? И наконец-то он понимает: его собственная жена тормозит и зажимает его, перекрывает ему кислород, не позволяет развернуть и провести в жизнь те грандиозные идеи, которыми кишит его сознание. Он этого больше не вынесет. Он хочет освобиться от этих пут. В одну из долгих бессонных ночей он решает покинуть её. Он уже на пути к двери,.. и вдруг он видит её, стоящей в ванной перед зеркалом и проводя очистку лица. Цвет туши не понравился ей и теперь она хочет по-новой нанести её. Для этого нужно снять весь макияж, удалить его всеми имеющимеся средствами, заменить масло, проверить аккумулятор, вобщем всё по полной программе. Нет! Нет смысла больше жить! Надеюсь, верёвка, которую я видел недавно в кладовой, ещё там. Надеюсь, она выдержит...
Моя жена каким-то образом почувствовала, что я уже стоял на стуле с обвязанной вокруг горла верёвкой.
- Эфраим! - прокричала она. - Прекрати паясничать и застегни мне молнию. Что опять случилось?
Ах, ничего. Совершенно ничего не случилось. Половина третьего утра, а моя жена стоит в ванной перед зеркалом и распыляет лак на волосы, ища при этом другой рукой перчатки, которые непонятно почему лежат в ванной комнате. И непонятно почему, она заканчивает обе процедуры успешно: распыление и перчатки. И вот она готова. В это невозможно поверить, но она готова. Тихий, слабый луч надежды пробивается через темноту. Так значит, стоило ждать, терпеливо надеятся на наступление этого момента. Через несколько мнгновений мы действительно выйдем из дома к Тиби, на новогоднюю вечеринку; часы показывают три часа ночи, но несколько человек ещё наверняка там и ещё в хорошем настроении, так же как и моя маленькая жёнушка. Она сияет энергией и жаждой впечатлений, она перекладывает вещи из большой чёрной сумочки в маленькую белую, она бросает последний взгляд в зеркало, а я стою позади неё. Тогда она поворачивается ко мне и спрашивает резко:
- Почему ты не побрился?
- Я побрился, дорогуша. Давным, давным давно. В те времена, когда ты начала наводить туалет. Вот тогда я и побрился. Но если ты настаиваешь...
Я направляюсь в ванную. Из зеркала таращится на меня издёрганное и осунувшееся лицо рано состарившегося, встреченного всевозможными ударами судьбы меланхолика. Лицо женатого человека, супруга которого переминается в соседней комнате с ноги на ногу, пока наконец не выдерживает, и её раздражённый голос не доносится до ушей её измученного мужа:
- Эфраим! Ну пошли уже наконец! Всё время тебя приходится ждать!