"Живой муж подлежит безмерному подозрению, усопший - восхищению". Так говорится в старейшей персидской мудрости, сочинённой мною. Место действия подходящее, для обоснования этой пословицы - ресторан невдалеке от Тель-Авива. Моя наилучшая половина была весь день занята мытьём окна и поэтому отправила меня на поиски пропитания в город.
Тоько я начал употреблять телячью отбивную по назначению, как из-за соседнего столика поднялась пожилая женщина и направилась в мою сторону.
- Не вы ли тот самый художник, который рисует для иллюстрированной еженедельной газеты такие смешные карикатуры? - спросила она. - Они так нравились моему усопшему мужу, хотя он сам не cмог бы провести и прямой линии, да и в музыке он был так- себе. Но два - три раза в неделю он охотно играл в карты. Ну с этим, с аптекарем за углом. У бедняги одна нога была короче другой. У аптекаря, я имею в виду. Но больше всего он любил ваши рисунки.
Так как я не рисую для иллюстрированной еженедельной газеты, а пишу для неиллюстрированной ежедневной, то я не мог продолжить беседу и лишь кивнул беззвучно. Вдова любителя моих рисунков кивнула в ответ, приветливо улыбаясь во всё своё розовое личико. К её дальнейшим приметам принадлежали чёрные живые глаза, седые заплетённые в затееватую косу волосы, чёрный кошелёк и сложенный пополам носовой платок. Каждый раз, когда она упоминала в разговоре её умершего мужа, глаза её застилала пелена траура.
- Как жаль, - вздохнула она, - что Гершона нет с нами рядом. Он был бы очень рад познакомиться с вами. Вы знаете, он так любил людей... "Берта",- говорил он мне, - "Люди - они очень разные, их нужно только хорошенько изучить". Он и графологией занимался. Не всерёз, а так, как хобби.
Я пригласил скорбящую вдову присесть к столу и спросил, могу ли я что-нибудь для неё заказать. Может быть компот?
- Охотно. Это очень мило с вашей стороны. Ах, Гершон тоже так любил сладости. А когда я просила его следить за здоровьем, он говорил: "Берта", - говорил он, - "я не забочусь о врачах". Он был всегда очень весел и в хорошем настроении, мой Гершон. Однако, он страдал морской болезнью. Естественно, только в морских путешествиях. А вообще - сама радость жизни, поверьте мне. Ни одного футбольного матча по телевизору он не пропустил. Ни разу! Он никогда не поступался своими принципами. Рыбу, например, ни за что не ел.
Я почуствовал, что настала пора выразить соболезнования вдове усопшего:
- Когда вы его потеряли, вашего мужа?
- Восемнадцать лет назад. Но иногда я думаю, что это было лишь вчера. Вероятно из-за его сильной личности. От него исходило коллосальное излучение. Вы меня понимаете. Он каждый день читал газеты. Он их не только читал, он их ещё и покупал. Каждый день! Хоть мы и не бали богачами. Но это были его маленькие слабости. Также и то, что он никогда не ездил в автобусе. Всегда только на такси. Даже когда у него не было с собой денег. Однажды таксист из-за этого его чуть не убил. Его звали Зильберманн. Таксиста, я имею в виду. Или Зильберштейн? Ах, какая разница? Гершон вернулся тогда домой в тягчайшем шоке. "Берта", - сказал он, - "ты не можешь себе представить в каком я шоке". Слава Богу это скоро прошло.
Я задумчиво углубился в остатки отбивной. Гершон принимал в моём воображении всё более отчётливые формы. И всё же смена темы была бы мне не неприятна:
- Вы знаете, мы не должны жить прошлым...
- Ах, как вы правы! Что случилось, то случилось. Именно эти слова говорил мой Гершон. "Берта", - говорил он, - "нужно смотреть в будущее!" Вы видите из этих слов, какой у него был темперамент. Он спорил со всеми. И даже с правительством. А вот с почтовыми марками он был как дитя. Такая у него была коллекция... И я таки открою вам секрет: он эти марки собирал не в альбом, а в маленькие картонные коробочки! Ну, что вы на это скажете?!
- Невероятно, - сказал я и продолжил после некоторого замешательства: - простите, я наверное отнимаю ваше драгоценное время?
Последствия, которых я опасался не заставили себя ждать:
- О чём вы таки говорите? Я привыкла к тому, что моим Гершоном так интересуются. А сам он предпочитал говорить: "Берта, всему своё время". Ведь он был честнейшим человеком. Честен по отношению и к себе и к другим. И к тому же охотно ходил в кино. Собственно, не было ничего, что бы он делал охотнее. Кроме разгадывания кроссвордов. Польских. Ну в этой, в польской газете.
Я предпринял храбрую попытку отвлекающего маневра:
- Мда... кажется осень уж скоро кончится... Потом будет зима...
- Мой Гершон чувствовал это костями, - заверила меня его вдова, - он предчувствовал каждое изменение погоды, и в этом доверял только себе самому. "Берта", - говорил он, - "я не забочусь о врачах".
Это высказывание я уже слышал, Гершон начинал повторяться. Гершон, по правде говоря, начинал меня потихоньку нервировать. Прежде всего потому, что он начинал каждое своё предложение словом "Берта". Настало время прогнать его дух из-за стола.
- Что вы думаете о предстоящих дебатах между Израилем и Египтом? - спросил я ловко.
Вдова Гершона основательно подумала, прежде чем ответить.
- Если бы Гершон ещё был жив, он сказал бы: "Берта, я желаю обоим всего хорошего". Он с другой позиции смотрел на вещи, понимаете? Если было нужно, он брился два раза в день. "Берта", - говорил он, - "чему быть, тому не миновать". Такой он был человек.
Все сильнее и сильней хотелось мне выудить из вдовы Гершона хотя бы одно предложение, в котором речь шла бы нео Гершоне. Я перепробовал и то и это: я переходил от политики к инфляции ( "Берта, деньги - не самое важное"), от спорта ("Гершон мог километры пройти пешком") к пятидесятилетию образования государства Израиль ("Берта, я предпочитаю подтяжки ремню"). Ничего не помогало. Наверняка она ещё при жизни мужа цитировала его в разговоре с ним же : ""Берта", - сказал ты мне недавно"...
Чёрт возьми! И за какие-такие грехи осудила меня судьба на потребление отбивной в обществе Берты и Гершона? Никогда в жизни я больше не буду рисовать для иллюстрированной еженедельной газеты!
Моя овдовевшая знакомая заказала между тем второй компот.
- Гершон тоже больше любил компот, чем свежие фрукты, - вспоминала она и с болью смотрела своими круглыми глазами в стакан. Вдруг она вскочила: - Ну вот, разговариваем, разговариваем, а я даже и не представилась. Меня зовут Берта.
Я с трудом выдавил из себя: "Очень приятно", прежде чем она продолжила:
- Странно. Вы знаете на кого вы похожи? Вы мне не поверите. На моего покойного мужа. Особенно губами. У него тоже нижняя губа смотрела чуть в сторону, совсем немножко, большинство людей этого не замечало. Но Гершон знал об этом. О, он многое знал... "Берта", - говорил он мне, - "мы живём лишь только раз". Это было в тот день, когда он убежал от меня с этой толстухой из прачечной и на этом заработал себе воспаление лёгких, отчего он и умер. Я ещё тогда сказала: "Гершон", - сказала я, -...
Ну, достаточно! Я угрожающе подался вперед и прошипел:
- Берта, ещё один Гершон, и я пошлю тебя вслед за ним!
Берта сохранила спокойствие. Она даже ничуть не удвилась.
- Но, но, но! Как вы разговариваете со вдовой? Если бы мой Гершон был жив...
В этот момент я понял, в чём была причина смерти Гершона. Он умер не от воспаления лёгких, это было для меня ясно, как Божий день. Охваченный паникой, я побежал домой.
Ночью мне явился Гершон во сне. Он молча и сочувственно пожал мне руку, прежде чем исчезнуть с толстухой из прачечной. В этот момент мы понимали друг друга, как родные братья.