А время было плотной, обволакивающей субстанцией, коконом вокруг несложившейся жизни, мягкой преградой перед безумным полётом вперёд - к закату, угасающему свету, свободе. Он знал теперь, как оно выглядит: это море, бесконечная мятая простынь, беспокойное покрывало, уютная колыбель скитальца. "Мы подружимся" - сказал как-то, вдыхая крепкий дым, а взгляд утонул в тумане, укутавшем горизонт, и алые паруса промелькнули призраком мечты и канули в свинцовое безмолвие.
Но дружба была странная - приходил, садился рядом, молча курил свой вечный "житан", иногда "captain black", смотрел на воду - и непонятно, то ли слёзы стекали по острым азиатским скулам, то ли солёные капли залива оседали на щеках. Пальцы зарывались в песок и грелись в остатках дневного тепла, по плечам бежали мурашки, подгоняемые холодным ветром. А время шуршало, преданно лизало песок, приносило водоросли и автомобильные покрышки, сорванные с бортов судёнышек, сновавших день и ночь напролёт по фарватеру. И был вечер, и была ночь, и кто-то одинокий выл протяжно, надрывно, как воет пёс над помершим хозяином, как ветер над заброшенными могилами, как деревенская баба над похоронкой - кто знает, может, это выл Он. И свист в ушах - холодный, злой, разбойничий - с ветром приносился со стороны моря. Этот диалог был способен остановить сердце любому, забравшемуся в дальние уголки насыпного причала для бесконечных строительных барж.
Никто не помнит, когда это случилось - тихо, незаметно исчез однажды, не оставил ни следов на песке, ни сигарного запаха в комнате с окнами на море. Только одинокая ромашка покачивала головой в бутылке из-под шампанского - подарок кому-то, кто забыл его забрать.
Только и сейчас кто-то невидимый иногда тихо плачет за шумом волн, а на рассвете тихо дует в раковину, но тихий гул разносится далеко вдоль берега, а накопив силы - улетает к восходу.