Аннотация: мы меняемся - и меняется мир в нашей голове. финал, Весенняя Грелка, 2019
Допустим, тебе десять лет, и у тебя гладиолусы.
Новые туфли жмут, и конечно, розовые сапоги с единорожками в блестках были гораздо лучше, но мама сказала туфли, как у всех нормальных девочек - и в итоге почему-то вышли туфли.
Сентябрь довольно странный, холодный и мокрый; а вчера еще, кажется, было лето? А сегодня вон, завуч задвигает про тягу к знаниям, и все нормальные девочки, дуры такие, толпятся вокруг и сопят, в своих новых туфлях и с гладиолусами. Ну, сентябрь как сентябрь - особенно учитывая лимонную конфету за щекой, конфета, знаете, очень способствует правильному взгляду на жизнь.
Глаза, правда, сами закрываются - конечно, закрываются, сказала бы мама, ночью потому что надо было спать, а не смотреть без конца по кругу один и тот же мультик в голове; цветной такой мультик, про Светлого Самурая.
1. САМУРАЙ С МЕЧОМ
Он шел вверх по склону, по петляющей между скал каменистой тропе, поднимаясь все дальше в горы.
Кровь из ужасных ран, перемотанных белоснежными шелковыми платочками, стекала по рукавам его прекрасного расшитого драконами кимоно, и зловеще хлюпала в сапогах, оставляя впечатляющие кровавые лужи на пыльном горном ландшафте.
Однако молодой воин шел и шел вперед, упрямо стиснув обе челюсти, и только крупные капли пота дрожали на его мужественном бледном лице.
Лишь иногда юноша останавливался на миг, чтобы перевести дух, и ронял скупую мужскую слезу, с умилением рассматривая растущие на лысых горных склонах эдельвейсы (если честно, путник не был до конца уверен, что это за цветы; но по крайней мере, это были точно не гладиолусы).
Потом воин оборачивался и подолгу глядел назад, прищурив свои прекрасные серые глаза; и светлые как день волосы, завязанные красивым самурайским узлом на его свежевыбритой голове, вставали дыбом, когда он ощущал страшный ужас, следующий за ним по пятам.
И тогда, внезапно задрожав - от холода, исходящего от высившихся повсюду снежных пиков, - юноша сурово стискивал зубы, и только прибавлял шагу, начиная карабкаться по тропе с удвоенной силой.
Настоятель встретил его на дворе монастыря, одиноко приютившегося на вершине самой высокой и одинокой снежной горы. В монастыре не было ни души, только ледяной ветер с завыванием гонял по брусчатке обрывки древних и мудрых рукописей; но настоятелю, видимо, было не привыкать. Если его босые ноги и испытывали от контакта с морозной брусчаткой некоторый дискомфорт, на его угрюмом, убеленном сединами лице это никак не отражалось.
- О благородный юноша, которого я помню еще ребенком, - мудро произнес настоятель, - зачем ты пришел в мой уединенный мирный монастырь, весь обвешанный смертельным оружием?
- Прости меня, мудрый старец, - почтительно ответил юноша, поспешно складывая на брусчатку свои мечи, топоры, метательные копья, сюрикены и прочий нехитрый самурайский скарб. - Я ужасно изранен в бою с древним злом и разными встретившимися по дороге разбойниками; да и оружие мое от постоянного использования по большей части сломалось или затупилось... Прошу тебя, предоставь мне приют всего лишь на одну ночь, чтобы я мог склонить уставшую голову под защитой твоих неприступных стен!
Оглядев свои неприступные стены с некоторым скепсисом, настоятель нахмурил седые брови.
- Да будет тебе известно, о светлый воин, что я распустил своих боевых монахов, чтобы они могли найти пропитание в зеленых долинах внизу, ибо зима выдалась лютая и снежная, а у нас тут, на вершине одинокой горы, кроме эдельвейсов, и так мало чего растет...
- Не беспокойся, о мудрый старик, - произнес юноша несколько кислым тоном. - Я и не рассчитывал на защиту твоих монахов - хотя, признаться, идея была неплохая. Но ужасное зло, идущее по моим пятам, будем надеяться, весьма прилично отстало, на этих-то козьих тропах. Я отдохну всего лишь одну ночь, чтобы смеждить усталые вежи (или как их там), а затем гордо уйти в ночь, хотя это будет, конечно же, утром, - чтобы древнее ужасное зло миновало твой монастырь стороной (однако дорога тут, если честно, одна, да и та, сказать по правде...)
- Не говори больше, - перебил настоятель. - Ибо ты достиг конца своего пути. Да будет тебе известно, что древнее зло, идущее за тобой по пятам, настигающее тебя постоянно, но по неким непонятным причинам до сих пор не настигшее - охотится вовсе не за тобой!
Юноша замер, потрясенный этой новой и необычной идеей.
- Да! - с чрезвычайным пылом продолжал настоятель. - Древнее зло ищет меня, ведь именно во мне скрыт древний дух, который должен встретить и сокрушить древнее зло... ибо давным-давно, когда ужасное древнее зло было еще более ужасным и древним злом, а мой древний дух был еще довольно-таки молодым древним духом... в общем, это весьма пространная, хотя и исполненная истинной правды история, мой юный друг. Давай-ка я налью тебе чаю, и расскажу всю эту историю поподробнее; ибо тебе лучше присесть, пока ты не залил кровью всю мою красиво покрытую инеем брусчатку.
- Следуй же за мной, молодой воин, - мудро произнес настоятель, поджимая озябшие пятки, - а оружие оставь живописно валяться здесь, раз уж оно все равно по большей части поломано; ибо в моем мирном монастыре тебе не понадобится смертельное оружие.
2. САМУРАЙ БЕЗ МЕЧА
Допустим, тебе восемнадцать, и у тебя депрессия.
Почему вот некоторым - всё, а некоторым - дырка от гладиолуса?
Почему для кого-то жизнь - карамелька с лимонным вкусом, а тебе - сплошные страдания? Почему, почему весь мир против тебя?
Ты ведь хотела как лучше, ты точно знаешь, как лучше, а этот козел...
И если бы еще он один! Они же все козлы! Хоть бы один оценил, хоть бы один разул глаза и увидел, что у тебя внутри! Какая ты тонкая, ранимая, замечательная... Почему, почему все так несправедливо и незаслуженно... Можно хоть один раз - по-хорошему?...
Почему, ну почему мир такой?..
Подушка стремительно намокает, отчего-то сразу же превращаясь в кровь на лице.
* * *
Кровь брызжет из рассеченной артерии, одним махом окропив половину лица, и он инстинктивно отшатывается, чуть не пропуская удар. Росчерк, плеск, и второй разбойник - боги, ну и рожа, немытая ущербная харя из страшного сна, - мешком обваливается на обочину, в жесткую траву Высоких Мест.
- Бей! Навались! Все разом, пропадем же! Ни за грош пропадем, - визжит худой долговязый гад - этот у них за вожака - перекат, взмах, дракон-пьет-воду-из-лужи - вот вам еще одна лужа! - польем травку красненьким. На периферии зрения мелькает топор - тусклое косое лезвие зависает в воздухе, медленно-медленно падает вниз - и начинает кувыркаться, вслед за отрубленной коротким росчерком кистью. Что-то подсказывает развернуться, пируэт, дикая-лошадь-расчесывает-гриву - противник, поскользнувшись на мокрой траве, падает спиной на валун, но клинок уже не остановить. Страшная энергия, подобно распрямившейся пружине, ведет руку с лезвием вниз - влажный отвратительный звук - ох, духи предков, да что они тут, совсем без костей? - клинок безо всякой задержки пролетает поясницу врага насквозь и с жалобным взвизгом рушится на булыжник...
БЛЯМС, - воин стоит, бессмысленно уставившись на обломок металла, косо торчащий из гарды, на месте, где секунду назад был сияющий светом меч. Слава и гордость воина, продолжение его рук, изрядная часть всего его существа...
Кровь продолжает резво бежать в жилах; требуется несколько вдохов, чтобы осознать - бой окончен, бандиты бессмысленными кулями лежат на колючей серой траве.
Боги, какие же они маленькие, сдутые и несчастные. Щербатые крестьянские лица, худосочные исковерканные тела. И вот ради этого он десять лет учился танцевать с отточенной сталью? Чтобы убивать обезумевших от голода крестьян?
"Э, они первые начали. Они пытались тебя убить!"
Угу.
И сколько у них было шансов?
"Что ж. Мир несправедлив".
Это точно. Мир несправедлив; и поэтому ты именно здесь и сейчас, самурай без меча.
* * *
Деревня встретила его без энтузиазма.
Худые изможденные женщины отворачивались, пряча глаза.
Дети настороженно замолкали, маленькими нахохленными птичками замирали у обочины.
Долговязая, с обвисшим лицом старуха лет тридцати пяти, подозрительно ощупав его глазами, вдруг зацепилась взглядом за грязную тряпку в горошек, которой пришлось обмотать раненую руку - обломок меча, отразившись от камня, сильно поцарапал кисть... Да, точно; эту тряпку он, морщась от боли, сорвал с трупа старшего из разбойников. При всей своей грязи, тряпка в горошек выглядела чище, чем все, во что он сам был одет, после двух месяцев скитания по горам...
Зацепившись за тряпку, старуха перевела взгляд на топор, заткнутый слева за пояс - грубый крестьянский топор, да, нужно же было хоть чем-то заменить сломанный меч, - и, рухнув на колени, громко и бессловесно завыла.
Три или четыре вдоха он стоял, чувствуя спиной взгляды. Женщины, дети. Ни одного мужчины. Промозглый горный ветер, перебирающий волосы (некогда светлые и тонкие как лен, теперь - висящие, как та грязная тряпка)...
"Да если б вы только знали, какое зло идёт за мной следом! От чего я пытаюсь вас уберечь! Да вы бы мне ноги целовали, неблагодарные!.."
Еще мгновение или два ему так хотелось - прямо здесь, на месте, немедленно - совершить что-нибудь важное. Или хотя бы сказать...
Потом он отвернулся и зашагал, гордо уставившись вдаль.
Туда, где между снежных пиков просвечивала маленькая светлая полоска. Едва уловимый намек на монастырские стены.
* * *
- ВОН! ВСЕ ВОН! - не помня себя, орал настоятель.
Монахи попятились. Остался только брат Ван - больше, правда, напоминавший сейчас груду коричневых тряпок у подножья стены.
Такие вспышки ярости у настоятеля случались редко; но уж когда случались... с древними духами, знаете ли, шутки плохи.
- О Наиболее Уважаемый, - выждав положенные девять вдохов, пропищал брат-на-хозяйстве: самый, наверное, пухлый из присутствующих. - Мы, недостойнейшие, покорно принимаем к сердцу ваши мудрые распоряжения... Но подскажите нам, о Самый Почтенный... откуда же нам взять съестные припасы? Дорога до Нижних Долин неблизкая, а зима выдалась ветреная и снегообильная...
- Если меня не подводит память, - произнес настоятель, нахмурив брови, - на пути в Долины немало деревень.
Кое-кто из монахов заметно скривился, припоминая отвратительный вкус деревенской брюквы. Впрочем, даже этой брюквой вечно голодающие крестьяне делились крайне неохотно...
- И насколько мне известно, - припечатал настоятель, - крестьяне обязаны подавать еду лицам духовного звания.
"Обязаны-то они обязаны", - громко подумал брат-на-хозяйстве, вслух, однако, ничего не сказав. - "А им самим-то что потом? Полгода поститься?"
"Эдак и до голодной смерти недалеко", - вразнобой подумали остальные монахи. - "И до голодного бунта... Со смертоубийствами!"
Допустим, тебе двадцать девять, и у тебя чо-то кризис.
"А, кризис среднего возраста", - говорит мама. Как будто это не просто ярлык из журнала "Сто глупостей для домохозяек", а реально что-нибудь объясняет!
"Кризис доверия к миру", - соглашается твой психолог.
А с чего, вот скажите, с чего ты должна этому миру хоть в чем-нибудь доверять?!
Мир для тебя хоть что-нибудь сделал? Помог тебе хоть раз?
"Ну, как бы..." - смущается мир. - "Ну... наверное... да?.."
"Вот если миру от меня что-нибудь надо", - заявляешь ты, уперев руки в боки, - "пусть придет и скажет мне это в лицо, планеты кусок!.."
И он приходит, как не прийти. Преимущественно по ночам...
* * *
"В долгом размышлении я постиг, что путь самурая - это смерть", - пробурчал человек в черном, пристраиваясь поближе к костру. - Но вот как-то не думал, чтобы там имелась в виду смерть от задубения.
Зима в горах выдалась малоснежная, но какая-то люто ветреная. Даже "главное оружие самурая" - старое теплое одеялко, не раз спасавшее его спину и поясницу в таких вот путешествиях, - на этом продуваемом всеми духами чердаке мира не шибко-то помогало.
Засунув ноги в башмаках почти что в самый огонь (ровно так, чтобы еще не горела подметка), мастер смерти прикрыл глаза, выстроил спину, и начал вечернюю практику. Для подсчета вдохов требовалось что-нибудь мысленно говорить, и он привычно выбрал рубленые строчки "Искусства войны".
...Вдох...
"Война - это основа жизни и смерти".
...Долгий размеренный выдох...
"Война - это путь к выживанию или гибели".
Выдох, и размеренный вдох...
"Это то, что нужно тщательно взвесить, обдумать, и унести с собой".
Выдох, и долгая задержка дыхания...
"Тщательно обдумав все, ты поймешь: война - это путь обмана".
Мысль начала уплывать, и в легкой вспышке света он оказался на залитом солнцем монастырском дворе. Монахи, щурившиеся на него против солнца, поверх блистающих лезвий своих алебард, были молоды и отменно мускулисты; но и он сам тогда был малость моложе...
"Поэтому, если ты способен - показывай врагу свою неспособность".
Юноша в черном пятится, почти упираясь спиной в камень стены. Панически мечется взглядом, пытаясь найти просвет в сплошной стене сверкающего металла.
"Когда готовишься вступить в бой со всей своей силой - притворяйся бездеятельным".
Монахи, с короткими криками бросающиеся на него по три и по четыре... Увы, мальчики, тут требуется подлинное мастерство - чтобы напасть на одного человека вчетвером, и при этом не помешать друг другу.
Его ятаган свистит, мягкий, но невозможно быстрый.
Да, это вам не крестьян объедать, праведные вы мои...
"Когда твоя цель близко - показывай, будто она далеко. Когда же твоя цель далеко - показывай, что она близко".
Кислый запах крови, хлопки лопающейся черепицы и гарь.
Пламя радостно карабкается по бамбуковым крышам.
Бегло просматривая манускрипты, парень в черном швыряет их в огонь, один за другим. Где-то у него в животе, урча, просыпается темный шар силы. Сила мурчит от удовлетворения, наблюдая, как расплывается и тает в огне древняя печать, опоясывающая стены монастыря. Адский портал, дверь во что-то иное, неизмеримо чужое и злобное, - тонет, плавится в веселом свете пожара; и, наконец, исчезает совсем. Сила может снова свободно поворачиваться и кататься в эфире, катиться прочь, за монастырскую ограду, в чистый зеленый мир, свободный от древнего зла.
Так-то лучше, ребята. В конце концов, это мой мир. Не нужно оставлять здесь открытую дверь для всякой антикварной мерзости.
Особенно такой, которой вы даже не понимаете.
...Вдох наполняет кричащие от недостатка воздуха легкие, и взгляд нехотя вылавливает костер, а за ним - холодные снежные пики...
"Если твой враг не готов - приготовься. Если же враг твой силен - избегай его".
Вспышка - и он снова стоит перед настоятелем. В его руках два сияющих тьмой ятагана, но для того, кто смотрит из черных глаз настоятеля - это как палочки для еды. И еда здесь - это он, Темный Самурай, Мастер Войны и Смерти, и прочая и прочая... "Первый раз такого стращного кущать буду", ага.
Пока он там жег монастыри и закрывал снабженные хитрыми замками двери - кто-то просто взял и вошел там, где вообще не было стены. Да, ум настоятеля оказался достаточно силен, чтобы выстроить новые стены в своей голове. Чтобы запереть пришедшего демона внутри себя. Но настоятель не вечен, и силы его ограничены...
Да, в этом моменте коммуникации было много чего еще... Горящие города, как угольки на зубах у дракона (ему нравится, чтобы хрустели)... Маленькое обещание раз в год убивать по монаху (ему нравится иногда высовывать краешек когтя)... Но увы, даже тренированный ум человека в черном не смог удержать всего, что ему говорили. Черный демон, смотревший из глаз Наиболее Почтенного, просто поиграл с ним.
Его попробовали на зуб, и сочли недостаточно спелым.
Сказали зайти немного попозже. Записали на ужин.
"Если твой враг в гневе - беспокой его. Если же он спокоен - будь почтителен, чтобы он возомнил о себе".
Следующее, что ухватил его ум - настоятель, стоящий на коленях и заходящийся кашлем.
- Уходи, - выдавил Всемерно Уважаемый. - Думаю, я удержу дракона, пока ты не придешь опять...
Но не дольше.
...Человек в черном шевелится, слегка меняя позу. Башмаки, которые уже начало лизать пламя, приходится отодвинуть. Сильно тебя порадует власть над всеми живущими и неживущими, если останешься один в горах без пары хороших башмаков?..
Вот и я думаю, что не сильно.
...Вдох, размеренный выдох...
"Если враг отдохнул - заставь его напрячь силы. Если он объединен - разъедини его"
Годы и десятилетия.
Другие монастыри, другие пожары.
Другие трупы на брусчатке... Много других трупов.
Глупый светловолосый мальчик, которому он позволил уйти, увидев в его ауре блики голодной силы Почтенного. Этот мальчик еще придет к Наиболее Уважаемому, и дракон подпустит его совсем близко.
А он - когда он будет готов, то просто пойдет следом.
Там, где прошел человек - пройдет и его смерть.
"Нападай там, где он не приготовился. Иди вперед там, где он не ожидает", - говорит человек в черном, глядя в костер.
Тени пляшут в огне, и он видит стол, и на столе - дымящийся на углях чайник. Старый настоятель смотрит на светловолосого воина взглядом, исполненным сочувствия.
- Попал же ты в переплет, мальчик, - усмехается человек в черном. - Два волка в одном; и тот волк, что снаружи - смотрит на тебя, как на щенка; а тот, что внутри - смотрит на тебя, как на еду.
- А ты-то думал, наверное, что волк здесь - это ты?..
Черный человек вдыхает и выдыхает, переводя взгляд на снежные пики...