Однажды летним вечером, когда я мысленно благодарил Бога за то, что жара, наконец, спала, ко мне полупостучал - полувломился кондотьер расквартированного неподалёку от нашего городка отряда наёмников. Ещё мой прадед прочитал бы пару ключиков, и головорез навсегда бы забыл дорогу к этому дому, однако, сейчас были другие времена, а я, в отличие от подобников, никогда не отрицал реальность.
- Ты Скриба? Грек?
("Грек". Тебе бы понравилось, если б я назвал тебя паршивым макаронником, коим ты, кстати, и являешься?").
Те годы, когда подобные ребята захватывали целые княжества и основывали династии, канули в Лету. В Сфорца, Колеоне, Седжисмондо Малатесто, даже в фавнёнке-неудачнике Цезаре было своё инфернальное величие, а этот субъект мало чем отличался от брави и прочей висельной дичи, наводнившей несчастный полуостров. Но даже он мог устроить мне серьёзные неприятности, так что я учтиво ответил:
- Да, это я. Чем обязан подобной чести? Проходите же, я всегда рад гостям.
Вскоре этот скот уже сидел передо мной, прихлёбывая доброе вино.
- ... Мы с ребятами недавно выпотрошили дом Джованни, местного алхимика. Думали, этот колдун и вправду варит золотишко - хрен тебе! Ни чёрта лысого у него не нашлось, кроме мусора, вонючих порошков да заплесневелых пергаментов. Хотели уже выпустить дураку кишки, да поразвлекаться с его смазливой дочуркой, но тут малефик разразился воплями, что, мол, он уже почти открыл тайну могучего боевого заклинания. Мол, он вычитал в одной греческой книге, что у вас там были такие воины, что одним голосом раскидывали вражеских солдат, как веники...
("Варда Склир, тракта Пселла. Заклинание сильфов, ключик N ..., - подумал я. - Бесполезное занятие, всё равно сильфы частью повывелись, частью обозлились и стали служить бесам".).
- ...Дайте мне месяц, говорит Джованни, я овладею заклинанием, и тогда Вы станете сильнее самого Ахиллеса.
("При таких обстоятельствах я бы ещё не то бы пообещал").
- Хорошо, говорю, я, вот тебе неделя, а чтоб ты не сбежал, твоя Франческа поживёт у нас. Будет заклинание - вернём её тебе в целости и сохранности, не будет - уж не обессудь. Сказал ребятам, что если с девки хоть волос упадёт, они лишатся своих причиндалов, а потом спознаются с вдовой с деревянными ногами, у меня с этим строго.
- Вы не только храбры и сильны, но и милостивы, в наше время это случается редко.
Бандит подбоченился, рожа его расплылась в глупой улыбке.
- Тонкие вы, греки, бестии. Скажи мне лучше, Скриба, Джованни врёт или нет. Я слыхал, вы в этом соображаете.
- Как сказать...в стародавние времена подобное было возможно, но в наши дни... - я покачал головой.
Меня затопило отчаяние. Я не знал ни несчастного подобника, ни его дочь, но мне на мгновение показалось, что я тону в крови. Должен же я хоть кого-то спасти после всего, что случилось! Должен же я принести к престолу Всевышнего хоть одно доброе дело!..
- Ни слова больше, - угрюмо пробурчал кондотьер, - сейчас же укорочу колдуна на его пустую башку, а девчонке мы устроим знатную свадебку.
А что я ему скажу? Что заклинание работает - так он потребует продемонстрировать это. Нет, есть, конечно, и другой путь, но для этого при чтении ключика надо зарезать пару-тройку пленных. Выкупать Джованни и Франческу, будь они трижды чистые и светлые люди, ценой передачи такого знания этим людям я не мог. Тянуть время... Матерь Божья, Заступница грешных, помоги мне!
Невозмутимым тоном, потягивая вино, я продолжал:
-... Но не карайте строго врунишку и его дуру - девку. Лучше отдайте их мне.
Лицо кондотьера поглупело ещё сильнее.
- А тебе-то они нахрена сдались?
- Неважно. Приспособлю в хозяйстве. Горе-алхимика книжки переписывать, а Франческа эта пущай полы моет. Я вдовец, живу бобылём...
- Вы редкий человек, синьор, - слова так и лились из меня, - голова Аристотеля на торсе Геракла. Присовокупите к этому милость Тита, а уж я постараюсь, чтобы слава о Вашем великодушии прошла по всей Италии.
Я встал, открыл шкаф и положил перед разбойником дорогой кинжал, найденный мной в 1527 г. в разорённом такими же молодцами Риме.
- Это подарок. Кубок, кстати, тоже Ваш. Мы же умные люди и не допустим, чтобы из-за двух мелких сошек были обеспокоены такие почтенные сеньоры, как...
Я назвал пару громких фамилий, я давно заметил, что на варваров это действует не хуже, чем ладан и святая вода на бесов.
Мозги кондотьера ворочались, как тяжёлые камни. Внезапно он расхохотался и от души хлопнул меня по плечу.
- Вы, греки, славные ребята, даром, что еретики. Каждый вечер буду молиться за здравие турецкого султана, без него-то вас бы здесь не оказалось. Ну, сознайся, Скриба, ты знаешь эту девку и неровно к ней дышешь, а?
Я делано смутился, замявшись на стуле.
- Стрела Амура...от Вашей проницательности ничто не укроется.
- Собирайся, грек, получишь ты свою кралю, но, чур, папашу забирай впридачу, а то мы вздёрнем его на ближайшей пинии.
Кондотьер, расхохотавшись, ухватистыми лопатами, заменявшими ему руки, сгрёб подарки.
- Ох, чую, не полы девчонка у тебя мыть будет, совсем не полы!
Мы подоспели как раз вовремя. Доблестный военачальник явно вербовал своих катафрактариев по дешёвке, половину среди галерно-притонной швали, половину среди пастухов с окрестных гор. О дисциплине у них не имелось ни малейшего понятия, скоты как раз метали жребий на то, кому первому достанется Франческа. В общем, дело не обошлось без сломанных рёбер и расквашенных носов. Я не сильно удивился, когда через месяц узнал, что кастильцы сделали из этого горе-воинства олью-подриду. Даже у самых страшных войн есть своя светлая сторона: количество сволочи в мире резко сокращается. Хотя, как говорят сарматы, бабы новых нарожают.
Как бы то ни было, к утру алхимик и зарёванная девица сидели у меня. Присмотревшись к своему тёзке, я с ходу понял всё. Это лучшие из подобников, готовые есть сухие корки и денно и нощно то ковыряться в безграмотно переведённых ромейских трактатах, то дежурить у бесполезного атанора. У лжи есть свои подвижники, как у ада есть свои святые.
- ... Сегодня же собирай манатки и уезжай отсюда. Найди нормального сеньора, устройся на службу. Переписывай книги, переводи, сочиняй оды. И не ройся в старых пергаментах, ты в них всё равно ничего не понимаешь. Заруби себе на носу: никакой белой магии никогда не было, алхимии больше нет, а есть бесовщина и шарлатанство. Если душа не дорога, дело твоё, сам перед Господом и ответишь, но у тебя дочь. Мать-то её где?
- Нету её. Лихоманка.
("Так я и думал. Когда-то в Христианской державе сварить лечебную тинктуру мог любой подмастерье").
- Я бы на вашем месте вообще покинул Италию, это гиблое место. На меня не смотрите, моё время прошло.
Я погладил всхлипывавшую девушку по роскошным волосам.
- А ты, красавица, оденься похуже, волосья не мой и не чеши, а личико сажей запачкай. И от отца ни шагу! Доберётесь до спокойного места, там и форси на здоровье, мужики в поленницу к ногам лягут, а здесь это добром не закончится.
Я накарябал Джованни и Франческе самодельную охранную грамоту, включив туда все всплывшие в памяти фамилии сильных мира сего, так что получилось скорее что-то вроде чертогонного заклинания, и рекомендательное письмо. Надеюсь, это им хоть как-то помогло, а я загладил хоть один грех.
До сих пор не пойму, почему я тогда не женился на Франческе. Девушка была действительно хороша; отец не посмел бы отказать, а она пошла бы за меня хотя бы из благодарности. Наверно, правы люди, кровь у меня и вправду рыбья.
***
Этой ночью я очень плохо спал. Мне снился отец, он снова и снова шептал, как когда-то давным-давно: "Сын, не надо отчаиваться. Тень была всегда. Но Тень всегда отступала". А за окнами гроза сотрясала маленький итальянский городок, хлестал дождь, и молнии били в шпили церквей.
Мой бедный отец, как мы с тобой ошибались! Отчаянье - смертный грех, но во мне уже нету сил бороться с мыслью о том, что зло побеждает, ибо нет больше Удерживающего зло. Вчерашний разговор на рынке добил меня, скосив как былинку, взошедшую было робкую надежду. Бродячий торговец поведал мне о смуте в Батавии. Подобники и чароплёты снова взялись за своё, сорная трава взошла опять. Бедные рыбаки, пивовары и сукноделы, они даже не представляют, кому они торят дорогу.
Говорят, иберийский король Филипп приговорил всё население 17 провинций к смерти. И в те моменты, когда я думаю, что это, пожалуй, не худшее решение, я осознаю, какие следы Тень оставила в моей душе.
Я живу в этом городишке уже более пяти лет. Собственно говоря, мне всё равно, где жить, ведь Христианской державы больше нет. Горожане привыкли ко мне, а я привык к ним. "Иоанн Книжник" - так зовут они меня, на их наречии это будет Иоанн Скриба (под этой маской я и буду выступать дальше; моё подлинное имя известно Господу, и этого достаточно). Я сумел поладить с местными властями - этому способствовали золото, а также кой-какие грамоты и письма, сохранившиеся с прежних времён. Не каждый решиться тронуть человека, знающего тех, кого знаю (или знал) я.
Мне очень нужен собеседник, но вот с этим здесь туговато. Войны и смуты безжалостно расшвыряли нас, так что его роль придётся исполнить вот этому куску пергамента. Откровенничать же с варварами небезопасно, это я твёрдо усвоил.
Да, Тень была всегда. Здесь я долго размышлял над её природой, сопоставлял, анализировал. Личины зла день за днём, корчась и кривляясь, проходили перед моим взором. Я силился ухватить их суть, понять, что их объединяет. И вдруг меня осенило - это же так просто! Все они, все без исключения учили одному и тому же: диавол - это Бог, а Бог - это диавол. И на этот жалкий трюк люди покупаются снова и снова, трепыхаясь потом, как рыба на крючке.
Люди всегда воевали с Тенью. Даже римские язычники, порой мало чем отличавшиеся от Божьих зверей, столкнувшись с ней, понимали: здесь что-то не так, этого не должно быть, Carthaginem delendam esse. Порой казалось, что Тень вот-вот затопит мир - но всякий раз Удерживающий зло брался за меч, и она отступала.
Всегда, но не сейчас. Семена зла дождались своего часа.
Повторюсь, в моей душе ещё недавно теплилась робкая надежда. Варвары начали взрослеть. Во времена моей молодости они напоминали немытого прыщавого юнца, шатающегося по кабакам, дерущегося, путающегося с сомнительными и чаще всего страхолюдными девицами. Он открыл для себя богатства сквернословия и богохульства и ломающимся голоском, которым только кричать "занято!" в общественной уборной, щедро рассыпает их налево и направо, выпячивает цыплячью костлявую грудь, распускает по-павлиньи мышиный свой хвостик. Он пыжится, воображая себя богатырём, не понимая, насколько смешон и жалок. Читает потаскухам беспомощные вирши собственного сочинения, воображая себя Гомером или Катуллом, а бабы надрывают животики и ржут, что твои кобылицы.
Фортуна недавно наказала меня, заставив провести вечер с таким вот напыщенным индюком. Слава Богу, мне почти не пришлось поддерживать беседу. Он и без того трещал без умолку, щеголяя своей учёностью и рассыпая имена. Феофраст, Раймонд Луллий, Роджер Бэкон и, конечно же, целый выводок подобников - атаманов, вроде Фламмеля или Мирандолы. Я улыбался, кивал, подливал в кубок вино с пряностями, а сам думал: если бы Феофраст или Луллий увидели этого дурня, уж я не знаю, что бы их объяло - демокритов смех или гераклитовы слёзы. В любом случае, зрелище вряд ли бы их порадовало. Даже отпетый чернокнижник былых времён, наподобие Ямвлиха из Халкиды, что так пленил блестящего Романа Пселла (он потом отмаливал этот грех в монастыре), не опустился бы до общения с этим ослом.
Чароплёты и подобники - вечные подростки, Европа же начала мужать. Так я думал. Казалось, Тень начала уходить, пелена медленно, но верно спадала с глаз варваров. Зло пожирало себя само. Чароплёты и подобники частью истребляли друг друга, частью горели на кострах и вспархивали на виселицы. Инквизиция, наконец, ощупью обнаружила корень зла, поняв, что это не горемычные ведьмы, пытавшиеся восполнить нехватку женского счастья комичными сатурналиями на опушках лесов.
Частью же они гнили заживо от люэса, этой невиданной ранее заразы, получившей неслыханное распространение. Лекарство от сифилиса, соли меркурия были нашим последним подарком варварам, ознаменовав эту надежду.
Узнав о решениях Собора в Тренто, я подумал, что, быть может, Европа ещё увидит нового Григория VII.
Вчерашний разговор разрушил эти надежды. Они не успокоятся, пока не добьются своего или не сгинут. Но всё зашло слишком далеко, и ни один христианский государь, даже сам Филипп, не решится превратить в кладбища целые страны, для этого нужен дьявол во плоти. Я начинаю жалеть о том, что турки, захватив Город, не пошли сразу дальше на Запад. Что ж, буду ловить вести с Востока. Может быть, турецкий меч - единственное спасение от разрастающейся Тени.
Всё с большей тревогой смотрю я на этот остров, некогда покорённый несчастливым поедателем грибов, кесарем Клавдием. Если чароплёты и подобники победят там...хотя, о чём это я? Уже победили! Рыжая бестия Елизавета окружила себя ими, ловит каждое их слово. О, там до негодяев не добрался бы и сам великий Велисарий.
Подобники морочат королеве голову сказками о пришедшем в Британию Золотом веке. Я вспоминаю, что "золото" и "золотарь" - родственные слова.