Зарёй войны подобников с гемидаймонамистал крестьянский мятеж, охвативший южную Германию. На том самом совете, о котором говорил мне кесарь Карл, попросил слова один из его приближённых - худощавый, облачённый в чёрное кастилец.
- Вести из Германии, получаемые нами, вполне соотносятся с тем, что говорят рыцарь Иоанн и брат Варфоломей. Этот мятеж отличается от предыдущих...очевидцы пишут, что словно силы ада терзают эту несчастную землю.
Испанец набожно перекрестился и прошептал молитву. Брат Варфоломей поднялся и вставил, воспользовавшись паузой:
- За полгода до мятежа мой помощник брат Павел доносил мне о поветрии вампиризма и ликантропии в этих землях, а также в Штирии, Каринтии и Крайне. Местным инквизиторам удалось, рискуя жизнью, схватить трёх колдунов из Трансильвании и Карпат, причастных к этому ужасу. Их показания были путаны и бестолковы, думаю, чароплётов использовали втёмную.
- Этот Мюнцер, вожак мятежников, - продолжал кастилец, - словами проповедует Христа, а делами служит сатане. Да и Спаситель в его речах напоминает скорее врага, что придёт в конце мира...
И что особенно интересно - раньше бунты в германских землях вспыхивали под знаменем Лютеровой ереси. Сейчас же мужичьё крушит всех без разбора, католиков и лютеран. Чтение этих донесений добавило моей голове не один седой волос. Крестьяне превратились в диких зверей, они идут через города и сёла, подобно ордам мавров, оставляя после себя лишь землю да воду. Многими отрядами командуют ведьмы или колдуны, выбравшиеся из лесов, они начертали на знамёнах мятежников языческие письмена, как бишь их...
- Руны, - подсказал я.
(Одновременно с этим брат Варфоломей пробурчал мне на ухо: "Здесь это диковинка, а в Карпатах - норма жизни").
- Да-да, благодарю, рыцарь Иоанн! Они подбадривают бунтовщиков срамными и нечестивыми песнями и творят над оружием и доспехами бесовские заклинания, долженствующие сделать их обладателей неуязвимыми. В захваченных городах устраиваются богохульные торжища во славу диавола или кривого Одина, так германцы зовут верховное идолище, которому некогда поклонялись в этих землях. Впрочем, невелика разница. Пленных при этом, аки овец, обрекают на заклание, а что делают с женщинами... Мне довелось сражаться в Марокко с тамошними магометанами, это те ещё дикари, но там не творилось и сотой доли тех зверств, о которых я читаю сейчас.
"Признаки инвазии Тени налицо. Самое время Удерживающему зло нанести удар", - подумал я, но решил пока хранить молчание и слушать.
- Есть, впрочем, и добрые вести. Во-первых, князья Германии оправились от первого шквала и сейчас готовятся дать бунтовщикам бой. Во-вторых, ересиарх Лютер решительно осудил мятеж. Лично я очень опасался, что этот бешеный тевтонский бык поддержит смутьянов. Одна его возмутительная проповедь стоит целой армии. Видать, последние времена настали, - сокрушённо добавил испанец. - Вот с какой швалью приходится нам считаться.
- Благодарю Вас, дон Фернандо, за столь обстоятельный доклад. Ваше рвение похвально. Как бы то ни было, даже заблудшие овцы остаются овцами. Когда приходят волки, долг пастуха - уберечь стадо от их клыков, а уж затем разбираться с качеством шерсти. Мы протянем руку помощи всем князьям, как католикам, так и лютеранам, отложив богословие на потом. Я лично поведу имперскую армию на мятежников и нечестивцев. Мы сокрушим этих ермониатов, как сокрушили другие ереси, - подытожил Карл, ударив ладонями в подлокотники кресла. - Вы свободны, ждите моих распоряжений.
Так в моей голове начал оформляться очередной план.
***
После этого достопамятного разговора голова моя заработала, подобно водяной мельнице. Я стал ещё на шаг ближе к заветной цели - ведь кесарь Карл намеревался обрушить на гемидаймонов всю военную мощь своей империи. Вначале я ликовал, видя в этом начало возвращения ко временам Христианской державы, когда стратилаты громили врагов, а потом оплакивали их и каялись в человекоубийстве. Государь, ведущий в бой против сил Тени своё воинство, над которым развевается знамя с двуглавым орлом, - страны Заката не видели ничего подобного уже несколько столетий.
Однако после одного из разговоров с братом Варфоломеем меня стали одолевать сомнения.
- Сначала покончим с бунтовщиками и адским отродьем, а затем примемся за еретиков и язычников. И чтоб мне в разгар Великого поста налопаться ветчины и не вылазить из борделей, если каждое дерево в сначала Германии, а там и в Италии не украсится парой плодов с высунутыми языками! Deus vult! Каролус придёт в Италию, как новый Барбаросса. Маляров, рисующих шлюх под видом мадонн, как следует перепорем, а ихних натурщиц запрём в монастыри. Будут носить власяницы вместо шелков, бархата и фламандских сукон и есть полбу вместо изысканных яств, - ликовал инквизитор. - Се, оставляется вам дом ваш пуст. Говорил я, сын мой, проходит их время.
"И откуда в них эта жестокость, эта непримиримость, эта уверенность в том, что Господь ужасен и грозен, и даже Его любовь причиняет только боль? Словно и не приходил Спаситель на измученную землю. Хотя Новый Завет ведь был дан цивилизации развитой, где было достаточно философов, книжников, одним словом, культурных и образованных людей. Потомки Селевка Никатора всё-таки здорово эллинизировали эти края.
А Ветхий Завет кому? Полудиким, растерянным, тёмным, всего и вся боящимся людям, только-только вырванным из лап нефилимов и демонов. То же и с нынешними варварами, пережившими Чёрную смерть, мятежи и войны".
Горячность брата Варфоломея здорово смутила меня. Сможет ли империя воевать со всеми сразу, не имея союзников, учитывая, что подобники могут стакнуться с теми же турками? Даже великий Юстиниан не рассчитал сил Христианской державы, вымотав её нескончаемыми войнами со слугами Тени, следствием чего стала ужасающая смута в Городе, известная под именем "Ника" (мятеж оный панегиристы перенесли в хрониках на начало его правления, дабы уберечь память базилевса от поношений потомков). Не лучше ли бить врагов одного за другим, натравливая их друг на друга?
Вести, получаемые как от осведомителей инквизиции, так и от императорских шпионов, свидетельствовали: после боснийского шабаша между подобниками и ермониатами пробежала чёрная кошка размером с корову. Сейчас, именно сейчас столкнуть их лбами, уничтожить одних руками других! Имперской армии пока что нечего делать в Германии! Пусть князья - подобники в одиночку дерутся с мятежниками, которых натравили на них гемидаймоны, их былые друзья, пусть истекают кровью в этой борьбе. Мы же сделаем свой ход.
Мысли эти переполняли мне голову, от чего я всё чаще впадал в каменную задумчивость, побороть которую могла только Урсула. Бедная моя молодая жёнушка изо всех сил старалась понять, где блуждает ум её супруга, а я пытался искупить свои прегрешения минутами порывистой нежности. Гладя мягкие волосы любимой, я снова и снова повторял:
- Пойми, это очень, очень важно. От этого зависит столь многое, в том числе и наше счастье.
Урсула покорно кивала головой, после чего припадала ко мне, точно стараясь удержать, а я снова и снова целовал её, понимая, сколького недодаю этой женщине.
***
Кесарь Карл всё чаще призывал меня вечерами. Сей монарх не был заурядным солдафоном на троне и видел во мне того, кто, как рыба в воде, чувствует себя в мире, что оставался для него пугающе - чуждым и в то же время манящим: мире книг, философии, алхимии, искусства. Карл тянулся к этому миру, засыпая меня во время бесед тысячами вопросов. Порой наши разговоры до смешного напоминали мне беседы с Урсулой. Я осторожно рассказывал Карлу о Христианской державе и её владыках, о ромеях, о многовековой борьбе Удерживающего зло с Тенью. Я одобрительно отозвался о закреплённом Золотой буллой порядке избрания кесарей Запада, отметив, что подобным же образом всходили на престол и наши базилевсы.
- Ваше величество, об одном молю Вас в бесконечной своей дерзости: сделайте последний шаг в приятии империя. Вас должен короновать сам папа, - завершил тогда я свою тираду.
Медленно, капля за каплей, вливал я в ум кесаря представление о долге Удерживающего зло, в красках рассказывая об охватившей страны Заката эпидемии подобничества и апостасии. "Отец, я выполняю твой завет, пусть и не так, как ты этого хотел!" - думал я в подобные моменты.
И вот, однажды, собравшись с мыслями и призвав на помощь небесного своего покровителя, я обратился к Карлу с просьбой дать мне высказать свои мысли о грядущем походе на мятежников Мюнцера.
- Слушаю тебя, Иоанн! - милостиво ответил кесарь.
- Государь, не делайте этого.
- Но почему?
- Не стоит выполнять за князей их работу, Ваше величество.
- Странные вы, греки, люди. Ещё вчера ты распинался передо мной, живописуя, как этот ваш Ираклий-Геракл отбил у персов и колдунов Честное древо. А теперь предлагаешь оставить Германию на растерзание служителям бесов?
- Государь, дозвольте мне говорить начистоту.
- Именно этого я всегда жду от тебя, рыцарь.
- Простите меня за столь грубые деревенские образы, но даже самый могучий и голодный муж не сможет за один присест съесть быка. Вторгнувшись в Германию, Вы вынуждены будете или вступить в союз с еретиками и язычниками, или начать войну со всеми сразу. Вот бык, Ваше величество! Будем же есть его по кусочкам.
Кесарь молчал, внимательно изучая меня своими глазами хищной птицы.
- У князей достаточно сил, чтобы покончить с мятежниками и ермониатами, и в то же время они не смогут сделать это слишком быстро. Пусть же увязнут в войне покрепче, пусть устанут, потратятся... Предоставьте уборку выгребных ям золотарям, Ваше величество. Милости, которые Вы прольёте на эти земли после своего триумфа, будут смотреться особенно выигрышно на фоне тех жестокостей, которые придётся творить сейчас князьям.
- Не понимаю, о каком триумфе ты говоришь, - недовольно заклекотал Карл, - если я должен просто сидеть в Аахене и смотреть на драку.
- О нет, государь, нам предстоит работа покраше и потяжелее, чем порки и казни озверевшего мужичья. Зато и плод мы снимем послаще.
- Какой ещё плод?
- Рим! Вечный город. И Вам уже не придётся смиренно лобызать туфлю папы, умоляя его о коронации. Понтифик сам будет счастлив возложить венец на Вашу голову, голову победителя.
Несколько секунд, которые мне пришлось провести под пристальным взглядом кесаря, нельзя назвать лучшими в моей жизни. Внезапно Карл громко расхохотался.
- По части интриг вы, греки, утрёте нос любому пожирателю макарон и оливок! Надо было мне нарисовать на твоём гербе ещё и лисицу. Ну, выкладывай, что там у тебя на уме. И как ты там сказал - "предоставьте уборку выгребных ям золотарям"? Хо-хо-хо! Как заговорил наш книжник! Я смотрю, в твоей голове сидят не только строки эллинских поэтов и философов.
Я склонился в поклоне.
- Надеюсь, государь, Вы не обвините меня в том, что я нахлебался мартиновой похлёбки, если я скажу, что ересиарх Лютер во многом прав?
Карл хранил безмолвие, и я продолжал.
- К сожалению, Вечный город и вправду превратился в Вавилон. Святую Троицу почти низверг блестящими рогами золотой телец, а к иным кардиналам опасно входить невинной девице или почтенной матроне. К несчастью, Лютер, словно ленивый школяр, прогуливавший семинары по логике, делает ложные выводы из верных предпосылок. Иначе б из него мог вырасти новый Григорий VII или Иннокентий IV.
Как бы то ни было, Ваше величество читали протоколы допросов Таккола и лжеалхимика Гийома. Рим нашпигован чароплётами, аки жареная пулярка чесноком. Свили там гнёзда и ермониаты. Не ручаюсь, что нечестивцы Александр и Чезаре были не из этого племени. Их трупы давно уже пожрали черви, так что мы не сможем посмотреть, имелись ли на их коже сигиллы. Что отставная папская метресса Фарнезе, что их общая шлюха Лукреция также испустили дух...
- Der Teufel! - взревел кесарь. - Иоанн, какое мне дело до папских блядей! Говори по делу.
- Слушаюсь, Ваше величество. Итак, пусть князья в Германии бьют змею по хвосту - Вы, государь, можете ударить её в голову. Уничтожьте гнездо гемидаймонови чернокнижников, оскверняющее град Святого Петра! Брат Варфоломей недавно в беседе со мной сравнил Ваше величество с рыжебородым Фридрихом, но мне по душе иной пример.
- Какой же?
- Пипин, коего хронисты именуют Коротким, избавитель Вечного города и папства от нашествия лангобардов. Только сейчас враги не за стенами, а в стенах Рима. Очистите же его от скверны! Quae medicamenta nоn sanant, ferrum sanat, quae ferrum non sanat, ignis sanat.
Я уж не говорю о том, какое значение будет иметь взятие Рима армией Вашего величества для политики. Вы возвеличите империю Запада, и претензии подобников, мечтающих о временах языческих кесарей, обратятся в прах. Вместе с римским первосвященником, который возложит венец на Вашу голову, Вы излечите язвы церкви, и Лютеру придётся умолкнуть. Корень северной ереси будет подрублен.
"Удерживающий зло вернётся, - подумал я про себя - Христианская держава восстанет из пепла, а на моём гербе появится ещё и феникс". Пока что только подумал. Карл ещё не готов.
- Ваше величество, я покорюсь любой Вашей воле, - прибавил я. - Я готов завтра же присоединиться к выступающей в Германию армии.
Кесарь провёл рукой по лицу, словно смахивая одолевавшие его нелёгкие думы.
- Да, недаром все величайшие из риторов были из греков. Что ж, Иоанн, ожидай ближайшего совета. Я поддержу твои доводы. Ступай, рыцарь.
***
Последовавшие за эти разговором дни напоминали мне время, которое Гай Юлий Кесарь провёл у Рубикона. Самый воздух был тяжёл и наэлектризован, словно перед грозой. В голове моей, освободившейся, наконец, от вынашиваемого замысла, образовалась пустота, куда разом налетели горькие мысли и сомнения, а ответственность, лёгшая на мои плечи, давила, словно дубовая балка. Я тосковал в Аахене, словно птица в клетке; окружавший меня мир варваров и латинства никогда ещё не казался мне таким чужим. Я скучал по греческой речи, по нашим церквям, по греческим песнопениям. Мне казалось, что задушевная беседа с тем же отцом Феофаном (жив ли он?) помогла бы развеять все мои тревоги, но здесь, в чужом краю я мог лишь снова и снова молиться, испрашивая знака и вразумления.
Однажды в мою комнату вошла Урсула, шелест её ладного винного цвета платья, украшенного брабантским кружевом, отвлёк меня от размышлений.
- Ты так бледен, дорогой... Тебя что-то гнетёт?
Обессилев, я еле удержался от того, чтобы не открыть любимой душу. Урсула же меж тем продолжала:
- Иоанн, я женщина, я мало что понимаю в этих делах. Но я давно наблюдаю за тобой и вижу, что ты затеваешь что-то грандиозное. И я знаю, что сердце у тебя доброе, а намерения и помыслы чисты. Бог не может не узреть этого.
Урсула положила свои тонкие изящные руки мне на плечи, словно пытаясь влить в своего мужа немного силы. Я бережно обнял её.
- Мне страшно, - неожиданно признался я.
- Всем страшно, поверь мне. Всем.
Подтверждение её слов предстало передо мной уже вскоре. Кесарю Карлу тоже явно было не по себе. Оглашая своё решение об отмене германского похода, он держался неестественно прямо, кусал губы и теребил свою богато расшитую одежду.
В одном из дворцовых переходов меня догнал брат Варфоломей. Инквизитор перерезал мне дорогу и взволнованно спросил:
- Сын мой, объясни, что это?
- Святой отец, молю Вас о милосердии. Поговорим об этом завтра! - резко бросил я зашагал прочь.