...Это был прохладный сырой день, впрочем, свинцово-серое небо так ничего и не родило, кроме периодически накрапывавшей мороси. По настоянию брата Варфоломея, опасавшегося магических ухищрений со стороны обречённого ермониата, казнь было решено провести ранним утром на окраине города без оповещения простонародья.
- Может быть, вообще удавить адское отродье в темнице? Или главоотсечь. - предложил тогда я. - Хотя я вообще считаю, что в нынешнем положении он безвреден.
- Ну уж нет, - отрезал кесарь Карл. - Чтоб поползли слухи, мол, я их боюсь и поэтому убиваю втихушку? Не питаю ни малейших иллюзий касательно умения тюремщиков и палачей держать языки за зубами. Но и подвергать своих подданных опасности я тоже не могу. Итак, святой отец, все Ваши увещевания не имели успеха? - обратился он к брату Варфоломею.
- Да, Ваше величество. Хотя, должен признаться, что первый раз я производил их с таким хладным сердцем. Божье милосердие безгранично, но.., - инквизитор лишь сокрушённо покачал головой и прибавил:
- А вот Жак, его напарник, имеет все шансы уйти с гибельной стези. Несколько лет в удалённом монастыре Ордена Проповедников, думаю, закрепили бы его исправление.
- Я рад за него. Он будет передан под опеку Ордена. Его вины передо мной я прощаю, - довольно равнодушно сказал кесарь, после чего изложил своё решение о порядке казни Гийома, велев нам потом доложить обо всём, произошедшем в ходе экзекуции.
Когда мы покинули императора, брат Варфоломей сказал мне:
- Слышал бы ты, сын мой, что отвечал мне этот Гийом, когда я пытался убедить его раскаяться. После каждой беседы с ним меня не покидало ощущение, что я выкупался в отхожем месте, а потом, не отмываясь, посетил блудилище. Эдаких риторических оборотов не доводилось мне выслушивать даже в Карпатах. И опять бесконечная болтовня о каком-то Зрачке тьмы. Что это за люди вообще? И люди ли они?
- Вы, святой отец, сами читали в Комментарии, а потом слышали от Гийома, что они возводят себя к исполинам, нефилим. Дети сынов неба... Хотя и здесь они ошибаются. Удел зла - полузнание.
- Поясни, Иоанн.
- Кишка у них тонка, святой отец. Разумнее было бы возводить их родословную к рефаим, родившимся от демоноввеликанам,населявшим некогда Ханаанскую землю. Помните Голиафа? Кстати, заметьте, Давид легко зашиб его обычной пращой. Ну и эллины отличали титанов, война с которыми сотрясла всё мироздание, от великанов, с коими недурно справлялись обычные богатыри, вроде Тесея.
- "Кто не поп, тот батька", - говорят московиты, - проворчал брат Варфоломей.
- Согласен, обе эти сущности мне малосимпатичны. Впрочем, как и оная гипотеза. Писание чётко гласит, что рефаим сгинули с лица земли. Да и, в конце концов, поглядите на этого плюгавого Гийома...какой он исполин!?
- Что же ты мнишь, сын мой?
- Предположу, что, ермониаты- плод магических экспериментов, вроде галльских каготов, что, как известно, произошли от выживших гомункулусов. Чароплёты некогда призывали демонические сущности и смешивались с ними. В итоге появились гемидаймоны, которые со временем превзошли своих создателей и сочинили громкие легенды о своём происхождении, а маги, теряя силу, стали в итоге рабами рабов. Так человек, предающийся диаволу, становится игралищем самых ничтожных бесенят. Думаю, неудобная правда нынче либо утрачена, либо известна только высшим посвящённым. Впрочем, пока это всего лишь игра ума, святой отец.
Брат Варфоломей пристально всмотрелся в моё лицо и проговорил:
- Помню, давным-давно, когда я ещё был мальчишкой, в деревню нашу прибыл балаган. Шуты, певцы, жонглёры, выученный медведь - в Рутении эту публику зовут "скоморохами".
Инквизитор глубоко задумался, видимо, вернувшись в пору своего детства.
- В Христианской державе простой народ предпочитал ипподромы, - вставил я, просто чтобы смазать затянувшуюся паузу.
- ... Потом выяснилось, что почти у всех деревенских увальней, собравшихся поглазеть на представленье, подрезали кошельки или вывернули карманы. Матушка гонялась за отцом по двору с вальком, когда обнаружила это.
Ну-ну, сын мой, не смотри меня, как на нечестивого турка! Я вовсе не сравниваю тебя с мазуриками и бродягами. Просто среди прочих там был канатный плясун. Так вот, слушая тебя, Иоанн, я вспоминаю того парня - так лихо ты танцуешь на канате своих мыслей, ухитряясь не грохнуться в пропасть ереси. Берегись же!
Брат Варфоломей шутливо погрузил мне пальцем.
- Однако, сын мой, не умножаешь ли ты без надобности сущности, игнорируя премудрого бритта Оккама?
(Я в который раз подумал, что сей монах без сомнения усиленно предавался автодидактике).
- Чем дальше, тем милее мне мысль, что оные ермониаты - не более чем очередная шайка обычных нечестивцев, еретиков и малефиков.
- Ваши слова бы, да Богу в уши, святой отец. Я первый бы порадовался, если б, прибегая к Вашей давней аллегории, стало ясно, что скот морят крестьяне из другой деревни, и мужикам нашим нужно лишь пожаловаться сеньору...
- Что же заставляет тебя упорствовать в своих предположениях, сын мой? Говорю это не в осуждение, но чтобы понять до конца ход твоей мысли.
- Обилие совпадений, раз. Комментарий, Пьетро, Таккола, Гийом, сигиллы, свидетельства о Боснийском шабаше - многовато... Увиденное мною при казни Пьетро, два. Вреда это нам не принесло, но выглядело и звучало впечатляюще.
- Что ж, bene. Поглядим, как завтра ухнет в преисподнюю это самый Гийом.
Рано утром мы с братом Варфоломеем, одевшись потеплее, прибыли на место казни. Там уже был врыт столб, приготовлены вязанки хвороста, стояли стражники и палач с подручными.
- Сырость какая, - поёжившись, заметил инквизитор. - Нечестивцу придётся помаяться перед встречей с Люцифером. Он тут скорее прокоптится, как кусок сала, чем сгорит.
Вскоре послышался скрип колёс телеги и конское ржание. Гийома, перетянутого вервием, как колбасу, везли в телеге; рот его ещё в тюрьме забили кляпом. Рядом с телегой ехали на конях какие-то императорские чиновники, профос и стража.
Взгляд гемидаймона выражал спокойствие и непоколебимую злую волю. Такой взгляд я видел, когда ещё сам учился в Схоле - городская стража тогда выследила и схватила-таки прямо на рынке негодяя, больше года набрасывавшегося по ночам на одиноких путниц. Именно так арестованный смотрел на людей, свистевших и кидавших в него камни и объедки, когда его влекли в тюрьму, а затем на эшафот.
Брат Варфоломей подошёл к повозке и с видом солдата, надевающего доспехи перед заведомо безнадёжной битвой, протянул Гийому распятие.
- Я не могу приказать освободить тебя, сын мой, ибо не знаю, могу ли я тебе доверять. Но если ты желаешь покаяться и отринуть диавола, склони голову. Тогда я буду произносить за тебя слова покаяния, а ты кивай в знак согласия. Господь узрит это. Вспомни благоразумного разбойника!
Гийом отвернулся, а потом вдруг замотал головой с нечеловеческой скоростью. С явным облегчением брат Варфоломей убрал крест и кивнул головой страже и палачам. Гемидаймона отнесли к костру, словно спеленатого младенца и туго привязали к столбу, бесстрастный и тусклый чиновничий голос начал зачитывать сентенцию. Инквизитор вполголоса молился. Зашипел разгорающийся хворост, и вправду давший изрядное количество дыма, но запах горелой древесины быстро уступил место всё усиливающейся сернистой вони.
"Началось", - подумал я и перекрестился. Не отрываясь, глядел я в лицо Гийома, с которым происходили всё большие метаморфозы. Глаза закатились, так что стали видны одни белки, а на лбу и на щеках стали проступать неведомые письмена. Человеческое уходило из его черт, как вытекает вода из треснувшего кувшина, кожа начала зеленеть и буреть. Обречённый ермониат что-то злобно рычал, пытаясь, видимо, произносить заклинания.
Подул резкий ветер, начинавшийся восход словно застыл в неподвижности. Мы с братом Варфоломеем почти одновременно начали читать "Да воскреснет Бог...", он на латыни, а я на родном наречии. Ветер всё усиливался, с голов срывало шляпы и береты, трепало плащи, летели листья и ветки. К моим ногам упало что-то - это оказалась мёртвая птица, потом я увидел ещё одну, и ещё, и ещё... Ворчащий рык и булькание гемидаймона не стихали.
- Заколите его! - вдруг заорал брат Варфоломей. - Профос!!
В эту же секунду глаза Гийома вернулись в прежнее состояние, вот только теперь состояли они из одних зрачков. Ещё через мгновение костёр превратился в столб белого ослепительного пламени, и тут же хлынул дождь. Запах серы стал нестерпимым, все кашляли, кого-то вырвало. Лившаяся с неба вода не причиняла огню никакого вреда, впрочем, он погас так же быстро, как и разгорелся, пожрав без остатка и Гийома, и хворост, и столб. На месте костра осталось только большое чёрное выжженное пятно. Дождь и ветер стихли, вскоре появилось тусклое солнце.
Не говоря ни слова, я бросил в сторону брата Варфоломея красноречивый взгляд. Инквизитор выглядел уставшим.
- Пойдём готовить доклады кесарю и в Орден, - лишь сказал он.
***
- Чего всё-таки хотят эти? - кесарьКарл, выслушав нас, ткнул рукой в сторону лежавшего нас столике возле его кресла Комментария.
- На первый взгляд, того же, чего хотят все мятежники со времён Спартака, Ваше величество. Разрушить действующий порядок и заменить его своим. Ещё до войн Рима с Митридатом в Пергаме бунтующие рабы хотели строить Город солнца, Гелиополис. Но есть одно "но", Ваше величество.
- Какое же, рыцарь Иоанн?
- Для мятежников это цель. Для ермониатов - средство.
- Так чего же они хотят, в конце концов?!
- Об этом, Ваше величество, мы можем пока говорить только в общих чертах, без подробностей. Для мерзостных таинств чёрной магии и демонолатрии издревле были нужны человеческие жертвы, кровь и плоть. Своеобразное антипричастие. Так вот, ермониаты жаждут получить много таких жертв, очень много. Власть нужна им только для этого, и если они достигнут цели, ничего хорошего сей мир точно не ждёт.
Гийом говорил о некоем Гансе фон Флюгеле, хранителе многих документов сообщества гемидаймонов. Думаю, в его собрании нашлись бы многие ответы.
- Вырвать местонахождение нечестивца мне не удалось, государь, - вступил в разговор брат Варфоломей. - Гийому оно явно было неведомо.
Кесарь прошёлся из одного конца покоев в другой.
- Завтра из Пфальца, наконец, вернётся дон Фернандо. Он найдёт нам Флюгеля, если уж тот, конечно, существует.
Дальнейшее вы помните. В кошмаре же, с которого я начал, мне приснился Гийом за мгновение до того, как его объяло слепяще-белое пламя. Первый раз с момента нашего знакомства Урсула успокаивала меня, а не наоборот. Мы проговорили почти до рассвета, но горечь так и не отпустила до конца мою душу.