Сергеев Марк Юлиевич
Первая часть и начало второй части нового ретро-исторического романа Марка Сергеева о зарождении Македонского владычества; Древняя история цивилизации - возможно, так это и было...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Новый ретро-исторический роман от Марка Сергеева. Закат эллинского могущества, молодые годы Филиппа Македонского, война и политика, интриги и благородство... Ретроспективный взгляд на Историю цивилизации, а также некоторая свобода в толковании исторических событий... Продолжение следует!
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  ЭПАМИНОНД
  
  Глава первая
  
  Осень в этом году пришла в Элладу раньше, чем обычно.
  Свинцовое небо грозит Океану, черные глубокие тени залегли у подножия скал, на которых стоит Замок, принадлежащий Эпаминонду - греческому Гегемону, Верховному Главнокомандующему, Бичу лакедемонян, Победителю при Левктрах, Потрясателю Пелопонесскому, Покровителю граждан эллинских, Попечителю народов варварских и полу-варварских, Усмирителю пеонов и иллирийцев, Сдерживателю персов, Надзирателю фессалийскому, фракийскому, македонскому, Движителю торговли, Зиждителю просвещения, Благодетелю олимпиоников, Другу прорицателей, Светочу философии, Оберегателю девственниц, Грозе разорителей и осквернителей святынь, Преследователю неправедных, Отцу городов, Дарителю даров, Хранителю библиотек, Смотрителю дорог, и прочая, прочая, прочая...
  Со вчерашнего вечера в камине полыхает древесный ствол, домочадцы жмутся поближе к огню, слуги покрыли каждого из ужинающих на лежанках хозяев и гостей мягкими выделанными шкурами.
  Завернувшись в меховое одеяло, отороченное львиной гривой, по залу бродит сам Эпаминонд, на него мало обращают внимания: всем за столом заправляет его зять, черноволосый и говорливый Леонид - хитрец и всеобщий любимец.
  Эпаминонду неспокойно. В Македонии и Фракии, крае диких варваров - горцев, живьем сдирающих кожу со своих врагов, тлеет пламя всеобщего мятежа. Волнуется Фессалия. Заложники-македоняне и фракийцы уже ропщут по углам Замка, не таясь... Рабыня-фракийка позавчера зарезала генерала Патрокла, когда тот, напившись как всегда, вздумал потискать ее за смуглую задницу. И, хотя Эпаминонд за несколько часов до этого через потайной глаз наблюдал, как она, с распущенными волосами и в поту, голая скакала на Леониде, его зяте, а после шепталась с Леонидом, и он, Эпаминонд, готов прозакладывать бесценную золотую скифскую чашу, которую ему подарил одноглазый князь Резак, что слышал имя Патрокла, оброненное Леонидом, - рабыню отдали ее соотечественникам - агрианам, бородатым наемникам-телохранителям Патрокла. Те сперва попользовались ею, а затем запороли плетьми насмерть. Потом ее разрубили на куски, и скормили львам, живущим в подземелье Замка...
   А Патрокла сожгли на огромном кострище...
   Эпаминонд тогда шептал строки нетленной Гомеровой Илиады, глядя на черный столб дыма, уносящийся к молчаливым небесам...
   Эпаминонду очень неспокойно: агриане эти сами совсем ненадежны, он уже распорядился потихоньку перебить их в городе и Замке. Его армия станет д р у г о й, ему не нужны т а к и е солдаты. Их режут и травят там, где находят: по грязным кабакам и публичным домам, куда их носит каждый день, несмотря на твердый приказ соблюдать дисциплину военного времени, отданный Эпаминондом Патроклу, уже отошедшему в мир иной, сразу же после поступления тревожных известий с границ.
  Приказ этот под страхом смерти был отдан Патроклом, в свою очередь, им, - фракийским головорезам, верой и правдой до сих пор служившим своему хозяину, Патроклу, а значит и Эпаминонду.
  В том-то и дело, что до сих пор! Отныне они уже не карманная армия, грозной дикой мощью своей наводящая ужас на наших же, фиванских, аристократов и простолюдинов, на греков, персов и прочих варваров. Теперь эти наемники бесконечно празднуют: то ли признаки мятежа у себя на родине, которую они когда-то предали, став перебежчиками, и убивая нещадно своих прежних братьев и сестер, то ли скорую возможность кровавого пира - войну, которая...
  Да! Да, война с Македонией неизбежна! Греки против диких самозванцев: македонян, фессалийцев и фракийцев, их союзников...
  Перед мысленным взором Эпаминонда проносится вся его жизнь: от того дня, когда он, молокосос, наголову разбил полчища, собранные Керкодамном, спартанским тираном, со всей материковой Греции до того сладостного мгновения, когда Верховный Совет Пятисот возложил на него золотой венок Гегемона, Верховного Главнокомандующего и Покровителя, тем самым признав за ним право предводительствовать над всеми городами Эллады, влиять (он ни разу не злоупотребил этим правом) на принятие решений о войне и мире, политические и брачные союзы, торговые договора и санкции против зарвавшихся партнеров...
  Многое из того, что сделано, видится теперь совсем в ином свете. Не таким прекрасным и (какие же сегодня страшные тучи!) безоблачным. Многого можно и нужно было бы избежать... Что поделать! Молодость и отсутствие должного опыта тому виной...
  (Что там, в Городе, не видно ведь ничего, какие-то вспышки и только?!)
  Вот и теперь он стоит перед выбором: топить ли в крови балканский мятеж, увешать ли все придорожные столбы смрадными трупами повстанцев в назидание будущему Золотому Веку, Веку Греческой Империи, панэллинистической державы, управляемой его, Эпаминонда железной рукой (пора, пора продемонстрировать этим радетелям "демократии", чтó значит властвовать в полную силу!), либо же смотреть сквозь пальцы на зарождение, и умело направлять созданием сильного, но марионеточного Македонского режима в пику Спарте и Афинам, с его, Эпаминонда, ставленником во главе...
  Филипп. Македонский князек, знатный заложник при фиванском дворе...
  Филипп... Эпаминонд вспомнил, как был рад на вчерашнем пиру его злым, сальным шуткам. Присутствовали персидские послы, которым он был счастлив насолить руками этого македонского варвара: ненависть Филиппа к персам не знала границ, однако же, прорывалась она вчера лишь в форме язвительнейших уколов и желчных выпадов против персидской культуры, истории, системы правления... Эпаминонд, припомнив то, какие белые, словно слоновая кость зубы у этого парня, какие крупные у него черты лица, развитая правильная мускулатура, плотнее укутался в одеяло...
  Филипп...
  - Филипп!!! - закричал с порога, разевая в диком оскале свой рот,
  сотник замковой стражи, - Господин! Филипп сбежал из своей темницы!!!
   - Ну, вот и началось, - устало подумалось Эпаминонду, когда он в мертвой тишине переполненного зала шел к золотым створкам двери. - Началось...
  
  Глава вторая
  
  В Оружейном зале, куда сбежалась потрепанная стража, было сыро. Снаружи, на стенах, выл ветер, внизу, в Городе, пылало зарево...
  Несмотря на то, что Эпаминонд вышел к окровавленной толпе стражников закутанным в одеяло, его била сильная дрожь...
  Солдаты жались друг к другу, многие зажимали раны от стрел.
   - Господин, они ...незамеченными пробрались во внутренний Замок, перебив...внешнюю стражу, и освободили варвара...- Докладывал голосом, срывающимся на сиплый шепот, сотник.
  - Как, как пробрались они внутрь незамеченными?! Говори, баран!
  - заорал на него Леонид, который все еще шатался от выпитого за вечер вина.
  - Кто они? - глухо прозвучал вопрос Эпаминонда, и зять отступил,
  ослабив мертвую хватку на горле задыхающегося сотника.
   - Ма..к..македоня..не, господин, - выдавил тот из себя, потирая дрожащими ладонями шею. - Они...переоделись проститутками, завили волосы, с подложенными грудями и выбеленными лицами пробрались в Замок вместе со всеми...гостьями...господина...
  Когда солдаты принялись с ними пить, они опоили их чем-то и перерезали, как овец...а затем перебили внутреннюю стражу у покоев пленника... и разбили дверь...Агриане...человек сорок...сдерживали нас у ворот...я не мог даже послать к вам...человека, чтобы позвать на подмогу... После, Филипп прорычал им что-то по-македонски, они, засыпав нас стрелами, отступили в нижний Город, я послал часть своих солдат преследовать...их..., а сам Филипп, с лазутчиками пробился к конюшням, увел своего Фессалийца, все повскакали на коней и унеслись...как ветер...
  - Город в огне, Эпаминонд, - тихо проговорил кто-то за спиной у Гегемона. - Почти так же, как тогда, помнишь?
  Эпаминонд рывком повернулся к говорящему. Это был Пелопид, его единственный друг и соратник во всем. Давным-давно они, еще будучи мальчишками, возглавили дерзкое нападение фиванских аристократов на спартанский гарнизон Фив: тогда они тоже переоделись проститутками, как сейчас это сделали лазутчики Филиппа!
  Эпаминонд вдруг обнял Пелопида и расхохотался.
  Солдаты, ожидающие наказания, вздрогнули при звуках его гортанного хохота: хозяин радуется побегу Македонянина?!
  - Славно же он подшутил над нами, дружище, - вытирая слезы, проговорил Эпаминонд, - этот парень умеет шутить!..
  И тогда домочадцы и гости, солдаты и сотник, не разглядев затаенного огня, бьющегося в глазах хохочущего Гегемона, захохотали в свою очередь: кто же в Элладе не знает истории о победе переодетых проститутками фиванцев над глупыми спартиатами! Как же славно подшутил над всеми нами Филипп! Какая же злая и славная шутка!
  ...Отсмеявшись, друзья незаметно сблизились. Эпаминонд обнял Пелопида, наклоняясь к его уху, и что-то прошептал ему. Тот сдержанно кивнул и удалился.
  - Леонид! Ступай умойся и соберись: поведешь Священный Отряд в нижний Город. Фракийцев и поджигателей казнить на месте! Зачинщиков и подстрекателей доставишь в Замок! Пожары в Городе не тушить! Пора уж Фивам претерпеть огненное очищение! - Тут Гегемон притянул зятя к себе, прошептал: "Приведи мне и Гармодия, стихоплета, а также его прекрасную мать, Антиною, слышишь!" - Он оттолкнул Леонида, скривившись от смрадного дыхания зятя. "Что в нем находит дочь Ксантиппа?" - подумалось Гегемону - "Грязное похотливое животное..."
   Тот же уже бежал, пошатываясь, к своим покоям, на ходу выкрикивая хриплые команды. Сотник и его разбитое войско куда-то подевались. Домочадцы и гости разбежались, кучи объедков загромождали стол.
  Эпаминонд устало опустился на ложе. Не глядя, налил себе полную чашу, осушил ее большими, жадными глотками: перед помутневшими глазами поплыли стены Пиршественного зала, закружились в дикой пляске скамьи и стол, перепачканная посуда и груды кушаний, закричал, закукарекал по-македонски одноглазый, фаршированный финиками фазан в зеленых перьях, и Гегемон, потеряв равновесие, рухнул на пол...
  ...Когда Леонид, уже протрезвевший и облаченный в посеребренный египетский панцирь, с гривастым шлемом в руке, вошел спросить последнего наставления, Эпаминонд храпел, обняв колени золотой статуи Афины, а по полу, склевывая фисташки и крошки, и опасливо косясь на спящего Главнокомандующего, бродил невесть как залетевший сюда красношпорный крупный петух...
  
  Глава третья
  
  Леонид, покачиваясь в седле, предводительствовал Священным Отрядом. Священные Три Сотни (сейчас их было около двухсот) гоплитов в легких кожаных шлемах и кожаных же доспехах для удобства боя в охваченном пожаром Городе, грузно топтали сбегающую к Нижнему городу дорогу. Сандалии их выбивали столбцы пыли, и пыль эта была светлой по сравнению с теми клубами черных дымов, которые тут и там вздымались от пожарищ в свинцово-синие небеса ...
  Зарево затянуло весь горизонт. Далеко-далеко на багряно-черном фоне, как на окровавленном полотнище, плясала белая тень белокаменного храма Афины Паллады...
  Горели деревянные постройки, немногие из которых еще помнили старых зодчих, большинство же было отстроено после того, как фиванцы изгнали македонских тиранов...
  "Клянусь Зевсом, отец (Леонид, невзирая на то, что Эпаминонд не любил его, всегда звал Гегемона отцом) был прав! Строить надо из камня! А все это скопище зловонных сараев уже давно нужно было сжечь дотла. Пускай их горят!" - так думал зять Эпаминонда, когда его воины входили в Город.
  Город встретил их воем и криками женщин. Чудовищное пожарище раскинулось во все стороны. Пылали жилые кварталы и таверны, постоялые дворы и публичные дома... Семивратые Фивы утопали в огне.
   С ужасным грохотом рушились, разбрасывая мириады искр, перекрытия и стены. Словно бы чья-то злокозненная и умелая рука подожгла Город со всех сторон: дома, как огромные факелы, освещали ночь... Жители Фив, как бесчисленные муравьи, сражались с огнем без всякого толку.
  Однако же, по-видимому, еще до того, как вспыхнули постройки, кто-то подверг Город разорению и насилию: чадящие тела валялись повсюду, многие были пронзены стрелами, некоторые навеки сплелись в смертельных объятиях, видимо расплющенные упавшим зданием во время схватки.... В одном месте, за сплошной стеной огня, видно было, как, разбросав затупленное оружие и ненужные луки, прямо-таки ногтями и зубами сражаются какие-то бесформенные тени...
  Леонид отдал приказ пращникам забросать их камнями...
  Особенно страшная картина разворачивалась перед отрядом у Арсенала: Стена пламени достигала, казалось, небес, треск и чад были невыносимы. Ужасная вонь от горящей плоти переполняла все вокруг: до того, как все загорелось, здесь была нешуточная резня, и около двух сотен мужских и женских мертвых тел горели вместе с пылающими развалинами. Все эти люди из-за чего-то сошлись здесь в рукопашной, и те и другие, по-видимому, не успели сделать ни единого выстрела, бились, в основном, ножами, никто не имел панцирей, многие сжимали в руках глиняные бутыли, несколько винных бочек горели тут и там... Сражение разгорелось вокруг каких-то столов, разбитых и поваленных...Ворота Арсенала почему-то были распахнуты и догорали....
  За воротами земля превратилась в бурлящий воронкообразный котел: расплавленный металл кипел на всей площади оружейных складов, пузыри его лопались, жар стоял испепеляющий...
  Дикий, неземной свет заливал окружающие кварталы. Будто бы именно здесь, посреди Города, вдруг разверзлись бездны Тартара, и бесчисленные огненные демоны взошли оттуда на землю, чтобы наказать потревоживших их смертных...
   В недоумении взирали солдаты Леонида и сам он на это необъяснимое побоище...
  Черный труп, вдруг ожив, с криком отчаяния бросился под копыта коню Леонида, животное, вырвав повод, взвилось на дыбы, но сильная рука Леонида удержала его на месте. Покорный воле всадника, конь страшным ударом копыт размозжил безумца...
  Воины замерли в ожидании, огромный костер бросал на их медные щиты и острия копий свои кровавые блики, трупы ворочались, пожираемые огнем, но никто более не восстал из пожарища...
  Затем Священный Отряд осторожно двинулся дальше...
  ...Несколько раз на отряд Леонида выбегали какие-то закопченные, в звериных кожах, размахивая пращами и дротиками...
  Солдаты Леонида пускали в них тучу стрел, а затем добивали копьями: Священный Отряд оставлял за собой дополнительные жертвы богу огня...
  Хмель полностью улетучился из головы Леонида. Камень сшиб шлем у него с головы. Раскаленный воздух жег горло и глаза... "Скорее бы покончить со всем этим, и в прохладную постель Ксантиппы..." - мечтательно бормотал он себе под нос. Слова эти с каждым шагом принимали у него в воспаленном мозгу какое-то подобие маршировальной песни. Он даже стал двигаться, словно бы подчиняясь этой песне: раз-два, раз-два-три, в постель-в постель-в постель-Ксантип-пы! В-прохладную-по-стель-Ксантип-пы!..
  ...Черные обожженные скелеты в обгорелых лохмотьях бродили тут и там среди пепельных куч, собирая лишь им ведомые богатства... Жирная собака, прожаренная как на вертеле, валялась прямо на пути у Леонида, недалеко от догорающей усадьбы Гармодия и его матери.
  Он придержал поводья, встал на стременах, махнул рукой вправо и влево, отсылая пращников и лучников на разведку, повернул коня, сворачивая влево. Солдаты, покрыв головы от жара плащами и закрывшись щитами, следовали за ним.
  Конь под Леонидом храпел и косил глазом: отовсюду несло гарью и паленым. Лишь немногие, завидев приближающийся отряд, прятались или убегали: люди обезумели от огня.
  Повсюду были видны следы страшной бойни...
  Дом Антинои и ее сына, поэта Гармодия. рискнувшего бросить вызов своими стихами "Зиждителю просвещения" догорал. Каменный остов его, с убегающими в никуда колоннами портика, устоял. А вот дерево крыши и внутренних стен выгорело дотла.
  На каменном перекрытии, раскачиваясь, висели два тела. В одном из них еще можно было опознать Гармодия: его непропорционально-длинные руки с тонкими, нервными пальцами превозносили все проститутки Фив, а благочестивые жены в тайне грезили об этих тонких пальцах... "Славе этой наравне со славой и скандальной популярностью обличительных строк Гармодия, рожденных пальцами виртуоза-любовника и поэта, завидовал Гегемон" - пронеслось в голове у Леонида, пока лучники срезали тела с веревок и укладывали на сложенные в носилки мечи, - Слава эта его и доконала!" - Леонид даже не успел удивиться тому, что впервые позволил себе назвать Эпаминонда "Гегемон" вместо положенного "отец", и уточнить для себя, кого же доконала слава Гармодия - самого поэта или "отца", - когда длинная критская стрела с черным оперением, просвистев над головами гоплитов, пробила ему горло прямо над краем египетского, серебряного и такого прочного панциря с соколом, раскинувшим священные золотые крылья на груди...
  Зять Гегемона и Дарителя даров зашатался в седле, хрипя и плюясь темной кровью, его солдаты еще и не заметили ничего, а он уже валился в черный пепел, и плащ его алым облаком накрыл остывающее мертвое тело...
  Гоплиты прочесали все вокруг, перебили с десяток подозрительных погорельцев и запытали насмерть шатающегося тут же писца - раба Гармодия, однако так ничего и не добились...
  ...Глубокой ночью, которая все еще была светла как день, истребив всех, кого посчитали виноватыми, и захватив с собой всех п о д о з р и т е л ь н ы х (а в их число попало достаточное количество неугодных лично гегемону, как это потом выяснилось, и о чем так никогда и не узнал Леонид, на кого после повесят ответственность за эти "злодеяния, порожденные пьянством и похотью"), с телами Антинои, Гармодия и павшего Леонида измученный Священный Фиванский Отряд отступил в Замок Фив, принадлежащий Эпаминонду - греческому Гегемону, Верховному Главнокомандующему, Бичу лакедемонян, Победителю при Левктрах, Потрясателю Пелопонесскому, Покровителю граждан эллинских, Попечителю народов варварских и полу-варварских, Усмирителю пеонов и иллирийцев, Сдерживателю персов, Надзирателю фессалийскому, фракийскому, македонскому, Движителю торговли, Зиждителю просвещения, Благодетелю олимпиоников, Другу прорицателей, Светочу философии, Оберегателю девственниц, Грозе разорителей и осквернителей святынь, Преследователю неправедных, Отцу городов, Дарителю даров, Хранителю библиотек, Смотрителю дорог, и прочая, прочая, прочая...
   ...А немногим ранее, к храпящему в темном пиршественном зале Гегемону тенью проскользнул вестник: Пелопид, выполнив просьбу единственного друга, с персидской конницей и легкой пехотой погнался за Филиппом по дороге, ведущей из Западных Ворот, через всю Срединную Грецию, на Фессалию, в Пеллу...
  Гегемон раскрыл один глаз, его затуманенное зрение гнало от себя этот мираж: бродатые фракийцы в вонючих козлиных кожах двуручными топорами рубят закованных в чешую персов, горцы-македоняне в кожаных панцирях, легко прыгая на волосатых, кривых ногах вокруг усталого, покрытого пылью Пелопида, достают его длинными суковатыми копьями...
  Он представил себе, открыв второй глаз, как его верный Пелопид, старый товарищ и побратим, облаченный в фиванский стеганый доспех, слушает то, что говорит ему лучник-критянин: у дома Гармодия в с е сделано т а к, как то приказал великий Пелопид...
   И когда в зал вбежала с факелом в дрожащей руке, перепуганная долгим отсутствием мужа Ксантиппа (когда только этот посланец успел раствориться во тьме?), Гегемон легко, по-юношески резко, поднялся от подножия Афины и обнял свою бедную дочь, чтобы подготовить ее отцовской лаской к тому, что через несколько минут произойдет, когда она узнает о своем вдовстве...
  
  
  
  
  
  Конец первой части
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  ПЕЛОПИД
  
  
  Глава первая
  
  Покидая объятые пожарами Фифы через Западные Ворота, до которых бедствие еще не докатилось (а городская стража во главе с сотником, который еще недавно трепетал перед Гегемоном, и сейчас рвался из собственной шкуры вон от стараний, делала все возможное, чтобы остановить огонь), Пелопид встретил очень странную старуху.
  Откуда-то сбоку, из Старого квартала, наперерез Пелопиду бросилась она, и повисла на поводьях его коня... Рослый телохранитель-перс уже было собирался затоптать конем безумную бабу, однако же, конь, храпя и прядая ушами, не пошел на нее... Великан-перс смутился, бормоча себе под нос охранные заклинания, которым его учили жрецы в храмах Заратуштры, в далекой отчизне...
  Пелопид и сам подался в седле назад, инстинктивно заслонив лицо рукой: старуха напомнила ему о давних, детских страхах.
  Когда-то в детстве мама привезла его в Эливсин, на Священные Празднества, Мистерии, куда была допущена как жрица. Однажды днем, бродя в Священной Роще, посреди зеленой бесконечности, меж прохладными стволами священных лавров, он встретил пожилую жрицу.
  Она брела неспешно, опустив к земле голову, и бессильно свесив вдоль тела тонкие руки: морщинистые кисти ее были цвета темной меди...
  Пелопид вспомнил, как испугался того, что подсмотрел чье-то горе.
  В тот же самый миг, когда мысль эта пронеслась у него в голове, жрица вскинула на него глаза - у Пелопида упало сердце: она была незрячей!
  - Тот, кто мыслит столь благородно, мой молодой господин, - ее голос звенел неожиданно молодо в оглушительной тишине Рощи, - тот, кто умеет слушать свою душу, постигнет суть всех вещей и обретет покой с самим собой... "Я же не высказал свои мысли вслух?!" - пронзила мозг Пелопида тогда следующая мысль, и жрица улыбнулась.
  - Здесь - Священная Роща, сынок, - тихо проговорила она, и у Пелопида стало светло и счастливо на душе от ее ласковых слов. - Мать расскажет тебе, наверное, что в этих местах сами Священные Дерева говорят со мной. Неужто же я затруднюсь расслышать, о чем так быстро стучит сердечко маленького мужчины? Жрица продолжала: - Ты подумал, что у меня горе, ведь так? О нет, мой великодушный господин, у Эвридики все чудесно: со мною бессмертные боги, они даровали мне счастье постижения тайного, того, что скрыто от глаз и ушей простых смертных... "Колдунья!!!" - предательски шевельнулось в душе у Пелопида и он почувствовал, как капли холодного пота струятся по спине.
   - Нет, Пелопид (она назвала его по имени!!!), старая Эвридика не ведьма, хотя некоторые ни за что не согласятся со мной. - Эвридика, хохоча, как-то незаметно оказалась рядом. Она взяла дрожащую руку мальчика в свою сухую, горячую ладонь. - Дай-ка я погляжу, что приготовили Бессмертные для нашего маленького Геркулеса (так зовет меня мама!!!)...
  ...старуха схватила Пелопида за руку. Ее сухая, как когда-то у Эвридики, ладонь завладела ладонью закаленного в боях мужчины, и он снова ощутил себя маленьким мальчиком, которому Эвридика рассказала тогда среди многого и об этой встрече...("Ты узнаешь меня, даже если это будет непросто...").
  - Вот ты, Пелопид, и познал предательство, - голос э т о й старухи был совсем не похож на голос Эвридики, той, которую на всю жизнь запомнил он. - Не спеши же выполнить волю предателя! - так же непостижимо быстро, как эта странная старуха возникла перед Пелопидом, так она и исчезла в никуда, душа Пелопида дрожала легко и молодо ("Счастливчик! Тебя удостоила разговора с а м а Эвридика!" - это мама. Она тогда так гордилась встречей своего сына с уважаемой жрицей)...
  - Господин, я жду твоих приказаний. - Это Спифридат, начальник персидских конников. Каких приказаний? В руке Пелопида каким-то образом оказалась маленькая фигурка: бронзовая жрица Аполлона стоит, вытянув руки вдоль тела...Ее лицо сокрыто под распущенными волосами...Пелопид, сам не зная почему, трет большим и указательным пальцами бронзовую фигурку...Ах, да! Эпаминонд распорядился... "...не спеши выполнить волю предателя..."
  Мир вокруг Пелопида переменился. Исчезло зарево пожарищ и Семивратые Фивы. Он стоит на какой-то дороге, всматриваясь вдаль. Оттуда, из-за горизонта, появляется облако пыли: это скачут его персидские всадники. У каждого за спиной - критский лучник. Критяне согнутыми в коленях, смуглыми ногами сжимают бока лошадей. У всех по маленькому кожаному щиту на левом предплечье, на боку - кривые мечи - "скифосы", полные колчаны длинных стрел и луки. Персы же одеты в чешуйчатые, лоснящиеся на солнце, металлические панцири...
  Рядом с Пелопидом (а кто же я, наблюдающий все это?) несется Спифридат. В его руке - древко походного стяга, на котором гордо развивается длинное алое квадратное полотнище с изображением эмблемы персидских телохранителей Пелопида - золотой летающей повозкой, солнечным диском и скрещенными копьями...
  Что это?! Передние всадники сбиты с коней, лошади их со сломанными ногами бьются на земле, Спифридат повержен, знамя в пыли, гордая линия конников смята, критяне в рассыпную бросаются с лошадиных спин на утек, а из-за небольшого лесочка, вооруженные длинными секирами и топорами, в звериных шкурах и медных шлемах, на персов мчатся крепкие низкорослые всадники, на ходу перестраиваясь в цепь, окружая тяжелых конников со всех сторон. Предательство?
  Критяне, отступив, развернулись и, в свою очередь перестроившись, осыпают персов длинными, бронебойными стрелами...
  Персы, опомнившись, выстроились в круг, прикрывая друг друга, они достали свои маленькие луки, стрелы которых не способны пробить панцирь, однако же, наносят чувствительный урон легковооруженным. Они стреляют в критян, многие из предателей падают замертво, остальные же прекращают убийственный бронебойный огонь, рассеиваются, и трусливо разбегаются кто куда. Персидские телохранители Пелопида приходят в себя. Те, которые пали, пали не в честном бою, а по причине подлого предательства: передних свалили замаскированные капканы, сломав лошадям ноги, нескольких застрелили критяне. Но что это значит для закаленных азиатов? Они похожи на чешуйчатое многорукое и многоголовое чудовище, приготовившееся дорого продать свою жизнь. Пелопид (тот, который сейчас наблюдает, невидимый почему-то всеми, а не тот, что строит всадников) счастлив: варварам ни за что не преодолеть эту закованную в железо стену!
  Сами варвары, кажется, осознали это: их конница сбавила ход, командующий ими воин, чье лицо скрыто под бронзовым забралом фракийского шлема с черно-белым гребнем, свистит в свисток, болтающийся на кожаном шнуре у него на груди. Конечно же, он командует к отступлению!
  О Боги!!! Опять предательство! Пелопиду видно, как он, Пелопид, повержен подлым ударом сзади: его конь убит, он валится наземь, барахтаясь в пыли. Его верные телохранители разделились: те, что остались ему верны, бешено сражаются с теми, что по свистку (а ранее они, зная о нападении, ловко закрывались щитами, уворачиваясь от критских стрел, и потом поспешили занять задние места в строю, якобы прикрывая фланги) набросились на своих товарищей со спины.
  "...не спеши выполнить волю предателя..."
  Эпаминонд?!
  ...и вот уже только он, Пелопид противостоит нападающим. От его руки пал предводитель - фракиец, но и это не решает исход сражения. Он смертельно ранен, он устало отбивается от наседающих варваров, он убит.
  О, Олимпийцы! Как смели вы допустить столь подлое предательство?!
   "...не спеши выполнить волю предателя..."
  Эпаминонд!
   Пелопид бережно спрятал фигурку на груди.
  - Выплати солдатам жалованье, Спифридат, и распусти их. Пусть делают, что хотят. Я же скроюсь до времени... - Пелопид протянул начальнику своих телохранителей толстый, богато изукрашенный кошель, в котором звенело золото и серебро.
  - Нет, господин. Я последую за тобой, - промолвил верный служака, и поманил к себе сотника. Тот с радостью принял на себя командование.
  ...Через несколько мгновений, спешившись и передав поводья изумленным слугам, Пелопид и Спифридат пешком скрылись в клубах черного дыма, который уже затянул кварталы у Западных Ворот...
  "...не спеши выполнить волю предателя..."
  
  Предательство не состоялось.
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"