- Сюда! Поднимайтесь сюда! - Тин махал с самой верхоты свалки. С такой верхоты, что лица его не было видно. Но это точно был он, потому что другой кто нас там ждать не мог.
Мы переглянулись. Никому не хотелось подниматься к нему.
- Ладно уж... Зря что ли тащились? - сказал Богдан и принялся карабкаться вверх.
Я чуток посмотрел на его старания, вздохнул и полез по крутому склону, то и дело оступаясь.
Свалка место хоть и полезное до невозможности, но, ой, какое ненадёжное. Вот не зря все твердят - нельзя, опасно. Люди пропадают. Уйдут и не возвращаются! Но разве это когда-нибудь останавливало Тина? Такого остановишь, пожалуй. Не сидится ему на месте - всё бродит где-то, ищет что-то. Недавно на свалке его приятель Алекс сгинул. Тоже был беспокойный. Но всё не урок Тину - даже не расстроился, только и твердит, что неправда это. Мол, не исчез он, а сам ушёл. А вчера сообщил нам, что знает - куда и нам покажет...
Из-под ноги выскочила здоровая, тяжёлая железяка и с грохотом поскакала вниз, прихватывая с собой всякую мелочёвку.
- Не меси ногами! Завалит! - крикнула мне в спину Соня.
Я подождал её, и мы продолжили вместе. Богдан ловко, по-кошачьи огибал прогнившие и оттого хрупкие и страшные остовы дохлопкоандроных машин.
Соня, чертыхаясь, взобралась раньше и протянула перепачканную пятерню. Вот уж нет! Ещё не хватало, чтобы парни увидели, как мне девчонка помогает. Я вцепился в торчащий прут, подёргал его, проверяя, и тут же (да чтоб тебя!) поцарапался.
- Руку! - потребовала Соня. Я притворился, что не услышал, поэтому она сама наклонилась, схватила и потянула к себе.
Пришлось позорно на четвереньках заползти, вывернуться по-идиотски и плюхнуться на задницу. Ой, зря! Отсюда склон казался стеной, и только теперь дошло до меня, что спускаться будет совсем плохо. Я ж не то, чтобы боюсь высоты, а так - просто не люблю её.
- Порядок? - спросила Соня, убирая с лица, растрепавшиеся на ветру волосы.
- Полный, - я поднялся, отошёл, упаси бог, от края и, наконец, огляделся. Груды, кучи, холмы и настоящие горы вещей оставшихся от прежних людей. А надо всем этим я! Ещё чуточку выше и можно было бы помять клочья быстрых облаков. Богдан скучал, устроившись на выцветшей до белого покрышке. Мы такие домой таскаем. Полезная вещь - разрезать можно полосками или кольцами и много чего сделать из них. Потом, горит она дымно - всякую дрянь жужжащую отгоняет. А можно и не резать - целая даже лучше... Тин стоял и улыбался. Всегда у него лицо такое - вот-вот и лопнет. И если бы тому причина была - ладно ещё, а так! Вот чему можно постоянно радоваться? Совсем другое дело Богдан - серьёзный пацан, без глупостей.
- В сборе все! - сообщил он. - Теперь объяснишь?
- Смотрите! - Тин отвернулся от нас и торжественно указал вдаль.
Богдан нехотя поднялся и подошёл к нему. Мы с Соней тоже.
- Ну? - спросила она.
- Что там? - прищурился я.
А там кроме свалки совсем ничего не было.
- Видите!? - в нетерпении спросил Тин.
- Видишь? - на всякий случай уточнил я у Сони, потому что знал, что глаза у меня так себе, а Сонька - зоркая.
- Свалку вижу, - ответила она, - бескрайнюю. Много всего: трубы, сетки, штуковины разные до хлопка сделанные, и даже большущие как дом мой. Я думала их все порастащили давно... А ещё дым. Кто-то костёр палит.
- Не то! - забеспокоился Тин, - я же показываю - там!
- Издеваешься? - начал заводиться Богдан. - Ты чудо обещал. И где оно - твоё чудо!?
Я про обещанное чудо тоже слышал не первый раз. Только не понял ничегошеньки. Потому что Тин, нет бы по-человечески сказать, знай себе, твердил, что, мол, Алекс был прав, и всем нам это увидеть надо обязательно. Потому что потом он пойдёт к нему - к Алексу. А как он к нему пойдёт, если тот неделю как сгинул на свалке? Запутал вконец!
- Ну вы что?! Я же знал, что не поверите, поэтому и позвал, чтоб своими глазами! Там! - Тин продолжал тыкать пальцем в горизонт. - Вы что? Не видите?!
- Не видим чего? - спросила Соня, которой надоело рассматривать свалку. Она не я - наверняка и раньше так высоко поднималась. Её таким не удивишь. Взглянул я на Богдана - желваки под кожей, что твои бицепсы - думаю, врежет сейчас. А Тин совсем растерялся.
- Как же так? - говорит, - но я же вижу вон там далеко горы, лес, по кромке леса домики и речка. Может быть нужно, - его голос дрогнул, - приглядеться получше?
Вдруг я всё понял - он решил разыграть нас! Ага - "приглядеться получше"! Мы, как дураки, сюда пёрлись, теперь будем глаза ломать, а он потом только посмеётся над нами. Ну, уж нет!
- Какой ещё лес и домики? - Богдану тоже было не до шуток. - Горы? Да - добра навалено столько - таскать-не перетаскать в посёлок. А с той стороны развалины Города. Это всё!
- Не верите мне! Вы не верите! Снова!
- Тин, - позвала Соня осторожно, - но ведь и вправду нет ничего. Зачем нам тебя обманывать?
На него смотреть было жалко. Как-будто мы отобрали у него что-то ценное. Мне даже неловко за него стало: взрослый мужик, а вот-вот заплачет - физиономия даже скривилась. Я так страдал, только когда у меня телогрейку спёрли - хорошая вещь была...
- Быть не может! Я-то вижу! Вижу всё это! - крикнул он, развернулся и припустил обратно вниз по склону.
- Вот больной, - проворчал Богдан, - ты больной, Тин! Слышишь?! Шиз!
- Пойдём что ли? - позвала Соня.
- Вот так сразу? - Мне очень не хотелось спускаться. - Может, нужно всё же приглядеться?
- Пойдём, а то скоро стемнеет и заблудимся.
Я вздохнул, отвернулся от невидимого чуда и пошёл за остальными. Пока спускались, всё прокляли - чуть ноги не переломали.
В посёлок вернулись поздно. Тин шёл впереди и молчал всю дорогу, даже не попрощался.
Вначале мы решили, что он просто обиделся. Хотя чего тут обижаться? Глупо это как-то всё и по-детски. На третий день Соня уговорила меня к нему сходить.
Пришли, постучали. Обычно Тин сразу открывает, а тут - тишина. Уже уходить собрались, но услышали шарканье. Это дед его выполз - Эш-Тэйн. Прозвище такое, потому что книг у него тьма - штук двадцать! А может и больше. Сам читает и внука выучил. Умный очень дед у Тина. И хоть ему, наверное, лет сто, но глаза ясные и всё лицо в морщинах - смеётся много. Мы его спросили:
- Дед Эш-Тэйн, а Тин дома?
Он ответил:
- Опоздали. Собрал позавчера утром мешок и ушёл. Куда - не сказал, - и подмигнул вроде как загадочно.
- Как не сказал? Вам должен был сказать! - не отступала Соня.
- Не веришь, - заметил дед.
- Нет, не верим! - ответил я за нас обоих.
- Вот то-то и оно! Так он и сказал, что толку от вас мало - не поверите вы.
Короче, ничего мы не узнали. Куда Тин ушёл? Зачем? Вернётся ли? И почему мы не поверим? И вообще, при чём тут это?
Ушёл - ну и бог с ним. Нам-то что? Богдану совсем фиолетово. Мне тоже не так чтоб дело было до этого. Соня только нет-нет, да чего-то вдруг:
- Интересно, как там Тин?
Богдан фыркал только, а я плечами пожимал:
- Кто ж теперь знает? Как-то...
И всё вроде бы по-прежнему закрутилось: сыромяку всё лето сушили, в муку перетирали, осенью восьмерых хряков забили - копотня вся на мне. Дел столько - думать некогда! Но всё равно что-то не так, как раньше. Что за напасть? Какая-то тоска пришла. Вначале я думал, что это потому, что дожди зарядили, но ведь в прошлом году ещё похлеще лило, но тогда не до хандры было. Напротив - сытно осенью - чего печалиться? А теперь давит под рёбрами что-то, муть в голове покоя не даёт, и даже запах окорока копчёного радости не приносит.
Бывало забегу вечером к Соне. Она чая ромашкового заварит, по кружкам разольёт. Уютно у неё - комнатка с койками, одна над другой по две с разных сторон и окошко стеклянное. У всех заколочены окна, чтоб не дуло, а это целёхонько. Столик есть и печка. Снаружи моросит, а у неё сухо и тепло. Сидим, чай прихлёбываем. Я пожалуюсь:
- Плохо мне что-то.
- Захворал? - забеспокоится Соня.
- Чёрт его знает... Внутри вроде как ноет и тянет.
- Больно? - испугается она.
- Нет, не больно, так... неспокойно.
- Как это?
- Ну... - начну, и замолкну, вроде как чаем занят.
Как же объяснить ей, что крутится в голове у меня всякое. И когда работаю крутится, и когда отдыхаю, а особенно перед сном. Кажется мне, что все занятия мои - пустое. Что есть дела поинтереснее. И убеждение взялось непонятно откуда, что мир огромен. А мы сидим у свалки, на одно только и способны, что вещи с неё таскать, а нового ничего сами сделать не можем.
- Так, - отвечу, - всякое.
А ещё Тин не выходит из головы. Вот куда он делся? Не может же быть, чтоб сгинул! Это Богдан так думает, а я - нет. Мне хочется, чтобы он, как дед Эш-Тэйн тогда сказал, просто ушёл. Пусть и не известно - куда. Но ведь ушёл лучше, чем сгинул.
- Как думаешь? - Спрошу у Сони. - Если бы мы поверили Тину, он бы остался?
- Как это поверили? - Удивится она. - Не было ведь ни леса, ни речки...
- А если бы мы постарались, если бы получше пригляделись?
- Выдумал он всё! А ты веришь!
- И ничего не верю! Вот ещё!
А сам уже себя не пойму - раньше ведь я тоже считал, что Тин выдумал чудо своё. Книжек начитался и ну нам втирать. А сейчас мне на самом деле уже так не кажется, но не признаваться же в этом Соне. Поэтому вместо всего этого я скажу ей:
- Я бы, может, и хотел увидеть то, что он выдумал. Чудо же!
- И я бы хотела! - поддержит она.
- Чудеса тоже случаются! - начну вдруг доказывать я. - А как же! Сам видел трёхголовою квоку. Двумя-то бошками никого не удивишь. Такие в каждом выводке бывают. А тут целых три головы! Разве не чудо?
- Чудо! - согласится Соня.
- Ну вот! Значит, случаются!
- Но ведь пока не увидишь - не поверишь, - заметит она.
И с этими её словами вернётся тоска.
А с ней тяжко. Она жить не даёт - вытягивает из тебя покой, мучает вопросами. Привычное всё делает серым и скользким. Посёлок наш стал мне казаться убогим, дом - чужим, люди вокруг - скучными. Заговоришь с кем-нибудь не о припасах съестных или не о холодах скорых, посмотрят осуждающе:
- Шёл бы ты, парень, делом занялся. Говоришь глупости одни!
Я и пойду. И всё чаще на свалку, вроде как найти мне нужно что-то. Обычно мы на краю ищем, потому что любую вещь, даже и редкую, можно, если постараться, не зарываясь в свалку, отыскать. Ходишь у подножья, палкой-ковырялкой шурудишь, хлам древний шевелишь. Ботинком осторожно можно тоже - чтоб, не дай бог, не порвать. Но мне это наскучило скоро, с каждым разом всё глубже стал уходить, всё дольше не возвращаться.
Бывало, заберусь на холм повыше и подолгу так стою - смотрю: вещи дохлопковые странные; и каждая, на какую не взгляни, для чего-то да служила; кто-то ей пользовался, о чём-то думал. Тогда и свалки не было, а человек жил и чем-то занимался. Чем-то другим, не тем, чем я - интересно! Весь день можно так. И ещё я заметил, что тоска отпускает. А иногда вдруг рябью подёрнется что-то вдали и словно проступит сквозь неё неясное. И кажется, вот-вот увидишь, а нет - показалось.
Решил я Соню позвать. Искал её, нашёл у Богдана - дом его латают.
- Пойдём, - говорю, - глаза твои нужны. Увидел я кое-что.
- Куда? - спрашивает.
- На свалку.
Тут Богдан как набросится на меня:
- Совсем ты, - кричит, - тронулся! Стал как он! Мало вам всё! Соню не трогай!!!
Оробел я, не понимаю:
- Чего ты?
- Это ты - чего! Совсем, как Тин, шизом стал, на свалке живёшь теперь! Заняться нечем?!
- Так ты скажи только, я сделаю, что нужно.
- Ладно, - Богдан кричать перестал, огляделся, - раз ты всё равно там бродишь всё время, набери ваты-колючки. И побольше.
- Я ж не против, - говорю, - понимаю всё. Дело к зиме - без неё никак. А Соня?
- Не пойдёт она, здесь мне нужна.
Смотрю на неё - нет, не пойдёт. По глазам её вижу - хочет, но не смеет.
Ладно, думаю, потом с ней схожу, в другой раз, когда Богдан успокоится. Отыскал мешок побольше и знакомой дорогой - к свалке. С краю колючку всю порастаскали давно, поэтому сразу вглубь двигаюсь. А сам всё слова Богдана верчу в голове. Чего это он такой злой вдруг стал? Соню не отпустил - командир нашёлся. И как можно говорить, что я шиз? Если не делаю, как ему надо, так сразу шиз! Удобно он это придумал: с ним если - то нормальный, не с ним - шиз. А даже если и шиз? Плохо это разве, если человек видит не то, что остальные? Задумался я что-то, уже и про колючку забыл, сам не заметил, как забрался высоко на тот самый склон, по которому мы тогда за Тином поднялись. Озираюсь, не понимаю - как тут очутился, и ваты нет нигде. Думаю, дай тогда ещё выше что ли - оттуда видно лучше. А самому страшно! И ещё вроде как дело у меня не законченное какое-то там - на вершине.
Долго карабкался, хорошо - ветрило в спину - помогает. И вот стою уже на самой высоте и глазам не верю - лес на горизонте ярко-ржавый с жёлтым, речка блестит! Домики аккуратные на берегу, и дымок из труб белый подымается. Моргаю - стоят домишки! Глаза протёр - на месте, никуда не делись! Чудо! Настоящее! А мы не верили... А оно вот - близко совсем. И ваты-колючки не надо мне уже. Поближе только подойти бы... Дымок есть, значит люди там. А может и Тин с ними? Бегу уже вниз!
- Тин! Ти-ин! - кричу, - Тин!!! Вижу я! Верю!
Споткнулся, покатился кубарем. Вскочил на ноги, снова бегу! Под горку быстро. А упал - так и не больно совсем. Испугался только вдруг, что исчезнут сейчас домики, но нет - стоят - ухоженные, беленькие в рамочках заборов и даже лай собачий слышен. Бегу! Вот уже и первые дворы. Люди какие-то вышли на улицу. Я остановился, запыхался совсем и, как-будто точно знаю, что здесь он, зову:
- Тин! Где ты?.. Тин!!!
Люди одетые чистенько и чуднО смотрят на меня тихие, спокойные. И в руках нет ни у кого ни камня, ни дубинки. Наши в посёлке, если бы чужого увидели, обязательно схватились бы за что потяжелей. А эти нет. Расступились вдруг. Смотрю - Тин! И с ним вместе Алекс - тот самый сгинувший. Оба румяные, улыбчивые. Тин шагает ко мне навстречу:
- Добро пожаловать, - и как обнимет!
- Соне рассказать бы! - ему в плечо шепчу, а у самого глаза щиплет.
- Она узнает, когда-нибудь, - говорит он, отступая, - пойдём.