Аннотация: Один из рассказов вошедший в 3-ю книгу "Трагисатира 2010-12 гг."
Блукая по осеннему лесу в поисках грибов с наполненным до половины рюкзаком, я услышал треск веток, храп коня и мужской голос. Я пригляделся и увидел, как на поляну выбирается "огненный" с волнисто-белокурой гривой конь-тягач, волоча за собой свежие брёвна на удобно прикреплённых ремнях вокруг корпуса, а те прочно к хомуту. Вёл его мужик лет 75-и, крепкий, седой, опрятный, в рабочем комбинезоне и сапогах; крепко держа коня под узцы и управляя им, мужик разговаривал с ним, словно с человеком: "Ну, давай, родимый, ещё чуток и перекур, я ж не вражина твоя, чай не бестолку пашешь, сам знашь, дерево нам нужно, не то в другую осень сгниёт от жука, давай Юрик, ещё пять метров". Конь легко протянул три толстенных бревна до поляны и встал, тяжело дыша и расширяя ноздри, но тут же заметив меня, фыркнул и повернул голову в мою сторону. Мужик прищурился, с прони-цательной мудростью сфотографировал меня, серьёзно улыбнулся и мягким басом спросил:
- Городской что ль?
- А чё невидать.
- Видать за версту. По грибы да по ягоды, значит. Али так, от нечего делать, иль по привычке? Тоже надо. А то я гляжу многие гастраномию из природы ладят, жратва-то дорогущая. Эх, жизсть бекова.
Он дал яблок коню, отвязал брёвна, погладил Юрика по горбине и присел на пенёк.
- Чай будешь? - обратился он ко мне.
- С удовольствием! - ответил я, как пацан.
- Ну тогда скидавай свой рюкзак и сядай рядом, щас чайком побалуемся.
- Меня Иваном зовут, а Вас как? - расположившись на другом пеньке, спросил я.
- Ишь ты, скорый какой, не успели чай разлить, а он сразу. Ладно, шучу я. Кличат меня "батя", а зовут Михалыч. Как хошь, так и величай, я не обид-чивый супротив того. А ты чего один Иван, надоели все что ли, али бобылём живёшь?
- Да, и то и другое. Живу я батя не тут, а в Германии, в городе Любеке. Тут мне пенсия не светила, с новыми-то хозяевами жизни. Сам знашь. А как туго стало, я уехал с женой к немцу, тема такая была, надо ж как-то выживать. Она там померла, а я вот иногда приезжаю в родимые места, ещё живых род-ственников навестить, пару всего-то и осталось, и вот хожу по грибы да по ягоды. Свежий воздух, лес - это чудо!
- Чудной ты Иван. А чё ж ты назад не вертаешься, ведь там у тебя уже никого нету. Тебе чё так много надо в жизни Иван, чай ужо не маленький? А здесь купишь избёнку, я тебе подмогну, тут в озере караси и лещи знаешь какие водятся, на базаре не найдёшь. Тут всё под рукой и всё свежак. Только
землю любить надо и природу.
- Да, батя, прав ты, во всём прав. Только я городской, я привыкший к суете, шуму, сборищам всяким, телефону, компьютеру, к нелепому тщеславию, нас там таких навалом. Здесь рай, только запасись продуктами, что сам найдёшь и поймаешь, природа богатая. Нет, батя, я уже старый, радикулит и печень шалят, 60 годков, а уже "юный пенсионер". Уже поздно себя переделывать.
- Ну что ж, понимаю. Зверушки тоже выживают там, где для них хорошо. Так и человек. Мне здесь хорошо, тебе там. Только все мы помирать боимся, потому и тянем лямку, вон видал, как мы брёвна с Юриком тянули, жить хотим... А то оно как жешь без древесины, она наше всё! А Юрик мой какой красавец, коняга-богатырь, где такого ещё найдёшь, мы с ним ужо десятый годок, а он ещё молодцом, знает своё дело туго, и батю любит и слушает.
- Да, Михалыч, конь у тебя, как у Ильи Муромца был, с таким здесь не пропадёшь.
Мы пили терпкий, но вкусный чай, который налил из военного термоса батя, и посапывая, дальше балакали.
- А ты чего тоже бобыль, или бабка в доме, мужик в поле? - спросил я.
- С бабками я не тово. Была у меня одна любовь, Таисия, я её из под сталинградских руин вытащил. Как она оклималась, мы поженились, двоих детишек родила, сына да дочку, оба в городище, умней нас стали, но родичей уважают. 50 годков прожили мы с ней душа в душу, а прошлым летом она отдала богу душу. Для него мы что муравьи, как сынок мой Сашка калякает.
Тут уж нечего поделать, грустить не приходится. Я ему говорю, ты сначала сына роди да воспитай, а посля и о муравьях покалякать не вредно. А он мне в ответку, мол, батя я тебя люблю и уважаю, только ты тёмный человек, ты в хозяйстве асс, прокормить деревню можешь, а в философию не врубаешься. Нет, ты видал Иван, это я-то тёмный человек. Мы ж темнота,.. голодуху в 30-е пережили, из войны еле выскреблись, Сталинград из руин восстановили, сталинщину-ежовщину пережили, хруща с бровястым, адропыча с горбатым, до сель всяких-яких на горбу прём, как та коняга, и мы же ещё тёмные.
- Ну, батя, они такие сегодня. А мы что ль лучше были? Тоже хотели обновлений, а нас придерживали за вожжи, а кто дюже прыткий или пылкий был, тех в лагеря или без суда и следствия... Они же дикари в облатках новых.
Мы отхлебнули чайку из кружек, глянули на коня Юрика, похвалили его в один голос, он добродушно фыркнул в ответ, и мы продолжили.
- Да, было время, бесовщина куражилась. Вот и моего батьку уволокли, с тех пор о нём нигде концов не сыщешь. Уж куда мы только не лукались, нету такого говорят. Нет, ты видал, был человек да растворился. Падлы ненасыт-ные. Тут меня один каплун депутатский как-то раз поддел насчёт батьки, а я ему говорю, мол, ежли дичь какую в лесу нашем подстрелить хошь, да с девками покуражиться апосля обжираловки, так давай валяй, токмо дюже не хулигань, костёр я тебе сам разведу и потушу, ты наш лес не возделывал, не убирал, и саженцы не сажал, ты в нём по закону и не хозяин. А ежли на рожон попрёшь, так я враз позвоню куда надо, чай Примаков жив ещё, умный старик, приходилось малёха помочь ему, а он добро помнит. Ну и отвалил этот депутат словно ошпаренный.
- А как же ты батя сам-то тогда уцелел? Ты в органах что ли служил?
- Да ты чего Иван, в каких ещё органах. Я простой, как первый советский трактор. Ну медали-ордена мне за Сталинградскую хотели дать, я ж в "загородительном" был, настаивали, прими награды говорят, не то комдив обидется, у него вся грудь до пуза в медалях, а мне что с тех наград, мне их не надо, мне одной награды - жизни - достаточно, да другой - Таисочка - тоже с лихвой награда была, вот теперь и дети взрослые ужо, тоже как награда, (он помолчал и продолжил), я с этими наградами наносился вдоволь при нашей-то нищите, не дай бог кому, а теперь я сам себе хозяин и судья, да и всегда им был. Тогда ещё деревни цвели, ну и мы с Таей купили домишко да перебрались сюда. Нам удобств не надо. Вон мне сын мобильник подарил, на всякий случай, говорит, а у нас тут каждый случай всякий. Разве я смогу ему позвонить, ежли меня прихватит косая?
- Даже если он не успеет, что от этого изменится, ничего.
- Вот и я говорю. Мобильник я взял, конечно, из уважения к сыну и с внучками балакать, они меня учат им управлять, а я уже лучше их этой мобилой правлю. У меня вон приёмник ламповый, проигрыватель ламповый, телек тоже, всё сам починил, пашут как новенькие, мне антиквары предлагали за них новьё, а на кой оно мне, перед кем щеголять, перед конём Юриком что ли. В технике же логика должна быть, а я с ней давно дружу. Не поверишь, к нам городской люд лет тридцать подряд приезжал, лесом восхищались, природой, снадобьями её, ну и жизнью нашей. Ухи наелись они на всю жизнь, детишек своих к нам на каникулы присылали, чтобы от бетонки не очерствели, а нам что, пущай едут, поживут малёха, я их паять-лудить и пилить да вырезать из дерева малёха научил,.. пусть покупаются, поедят свежачка, глядишь и будут нормальными. А сейчас что творится, лучше и не говорить, не дай бог никому.
- Да, сейчас - это нонсенс. Батя, а ты чего верующий, или так к слову?
- К слову. Нет, что мысля такая ужо давно была, я ж не против, праотцы же её придумали, шибко красиво всё нарисовали, токма не гоже это, хочь даже и древнюю мыслю до таких размеров раздувать, навязывать её другим не-смышлёным людям и детям. Пугать али обещать тамошнего блага людям здешним - негоже, некрасиво. Ты видал, какие каплуны вокруг Веры крутятся?
Она уже стала прям, как этот,... бизнес, так что ль называют торгаши?
- Нет, батя, это та же мораль, только в мифической обвёртке, она людей на хорошее поведение настраивает, к тому же возвышает над мирской жизнью.
- Мораль, говоришь, в мифической обвёртке, говоришь. Нет Иван, мораль должна изнутри притить, а она токма с рождения может. А так получается плётка. Много ли среди ваших городских истинно моральных да праведных? А божественным человеком и без всяких религий и уверований можно быть, просто человечным человеком, глянуть оком на всё и всех, на природу, жизнь - и понять, что да как. Вот помню, захотела Таисия сына покрестить и говорит мне, Михалыч, нужно Костика покрестить, ему семь годков ужо, у нас люди крещёные, кроме тебя, а люди сам знашь какие. Ладно говорю, надо так надо. Взял я сына и поехали мы в церкву. Заходим, пусто, слышу за алтарём кто-то вошкается, ну мы туда потихоньку подошли, глядь за ширму, а там стоит батюшка, как каплун бройлерный, у раскрытого холодильника, в одной руке огурец малосольный, в другой держит стакашку водки, завидел нас и даже бровью не повёл, токма пробрюзжал: "Господи, сколь же вас таких ещё-то". Я ему говорю, мол, сынишку покрестить надобно, негоже нонче некрещеному, а батюшка мне показывает, мол, выпить хошь, я ему показал на верх, мол, а как же бог, он махнул рукой и стакашку опрокинул в лужённую глотку, крякнул, закусил огурцом, ну давай теперь дары, у нас очередь на крещенцев на месяц вперёд забита. Какие такие дары, спрашиваю я. А батюшка говорит, ты чего вчера родился, мы нонче в новое время живём, демократическая перестройка. Да как жешь можно взятку за какой-то ритуал давать, грешно, говорю я. А он мне, мол, не богохульствуй батя, ты хочь и старше, а я в семинарии москов-ской учёный. Я не сдержался и в ответ ему, мол, вот вас там и научили водку за алтарём глохтать, балбесничать, жрать да к вере принуждать. Тут как попёр он на меня, мол, ах ты бисово отродье, антидемократ, либо антисоветчиком был, щас каждый за себя, один бог за всех... Я рукава закатал, сыну сказал, чтобы он погулял недалече, ну, говорю, теперь давай как мужики разберёмся, кто есть кто, бог рассудит, мы ж в его храме, знать так должно было случиться. Батюшка затрясся, как тот зайчонок, и говорит, мол, ты чего мужик, я же так, проверка нервов, ты чего в тюрьму захотел, грешно на батюшку наезжать. Вот оно как, говорю я, а подарки за крещенца не грешно взымать, на люд мирской давить да водяру в храме хлестать не грешно, ишь выдумали, каждый за себя, только бог за всех, нет, ты сам-то понимаешь, чего городишь, да ещё при ребёнке? Помолчали мы. Ладно, говорю, батюшка, замяли эту тему, спустись на землю, тут щас каждый гребёт под себя, только курочка от себя. Он покраснел, молчит, глазья опустил. Чего молчим, говорю я, будешь пацана крестить, али в обиженке, ну, тогда прости раба божьего. Он пове-селел, спросил имя и фамилию сына, что-то в бумажке записал, тяжко вздохнул и говорит, мол, ну батя можешь в следующую субботу привозить своё чадо, покрестим как полагается, будет под божьей охраной, а теперь за это дело и выпить не мешало бы. Хорошо, только не здесь, веди в твои хоромы, там и выпьем, я и пузырь коньяка привёз, отвечаю я. Пришли мы в его в хоромы, а там как у барина, даже пару бабок на подхвате. Выпили мы по стакану, я с ним распрощался, и поехали мы с Костиком домой. Так стал наш сынок крещёный. А щас в философию подался, вырос ужо, мало ему техни-ческих наук, говорит, мол, надобно горизонты расширять, неровён час так и останемся с новой сохой. Вон оно как, видал, Иван.
- Да, батя, вон оно как. Весёлую историю ты рассказал. Хотя, горчее водки она мне показалась.
- А, усёк, вот и молоток. Ладно, я щас Юрика покормлю и нам дальше трудиться надо, ты уж извиняй Иван.
- Это ты меня извини, батя, что отвлёк тебя от насущного хлеба. Ты меня, как с того света вывёл...
- Хороший ты человек, только дюже задумчивый на людях. Надобно, чтоб мысля летела пластично, но глыбей касалась, понимашь. Тогда и разговор клеится. А жисть наша, она не из-за нас такая, это её земная суть, для всех тварей земных...
- Попроще, но с тяжестью, так сказать. Да бать? Таким простягой тоже не просто быть. Везде отчёта требуют, так сказать, с фактами или уликами.
- Ну зачем же простягой, оно не везде годится, бывает, что простота хуже
воровства. С фактами и уликами оно тоже дело такое, их ещё обнаружить али найти надобно. Али подделать, как щас многие делают. Помню, цыгане хотели у наших соседей дом нахрапом купить, бумажки подделали, конторских, подмазали, хотели отсюда наркотой заправлять, варить маковину, да молодняк городской травить. Я как прочухал, что почём, людям нужным позвонил, побалакали, потом я поговорил с Таисией, взял нашу сберкнижку и поехал в город, расплатился с кем надо, чтоб за соседей похлопотали, а что делать, зато теперь те "подмазанные" у меня на крючке, не идти в самом деле к вору в законе Шаботе, хоть он меня и уважает, но они ж с цыганскими баронами все повязаны, ну, вот я и обратился к примаковским ребятишкам, им-то мои копейки не нужны, они и без них позвонили и разрешили проблемку, но цыгани-то соседям кредит всучили через банк, понятное дело, отдавать за них пришлось. Апосля ребятишки такой от ворот поворот цыганам выписали, так что больше они не появлялись в наших краях. Я ж не против цыган, токма зачем молодняк травить, негоже, и своим цыганятам плохой пример давать тоже негоже, людскую веру в жизнь предаёшь. Она и так не мёд. Хотя, нонче каждый хмырь водяру выпускает, мол, травись народ наш любимый. Я так меркую, в тюрьме должен сидеть предатель или вор, а у них сейчас предателя не тронут, да и воры живут пуще праведных. Эх, всё поперепуталось. Цивилизация и Безотцовщина! Секёшь на что у них ум сегодня направлен?
- Да, щас многое чего делают безбожного, бесчеловечного. Безотцовщина, это точно, а если и есть отцы, так либо с нелепым тщеславием и жадностью, либо запуганные до обесчеловеченья. Снова человек человеку - волк...
- Ну почему снова, Иван, так всегда было. Оно ж как, человек, как в борще, так и в поведении своём намешает мыслишки изнутри с конкретняком, ага, и маячит то туда, то сюда, ему надо же выжить в этот момент, чтобы цель достичь. Усёк?
- Усёк, как не усечь. И абстрактные мысли, и конкретную установку, и переход от одной к другой мысли, в зависимости от требований ситуации и своих задач. Это мы уж сечём. Чай учёные ужо! Ну батя ты даёшь!?
- Вижу спелись мы. Ну, Иван, попутного ветра тебе, бог даст - свидимся. Ты грибов за озерком поищи, там целые делянки, усёк. А ежли соскучишься, то заходи ко мне на огонёк, я живу на окраине в рубленной избушке, побала-каем, угощу тебя снадобьями да затарю с лихвой, у нас всего самодостаточно. Прощай, хороший человек!
- Прощай батя. Живи долго и не болей!
- Долго не получится, а вот здоровье ещё пригодится, благодарствую. Держи краба.
Он протянул крепкую и тёплую ладонь, мы пожали "крабы", глянули друг другу в глаза, и Михалыч пошёл кормить овсом коня Юрика, заждавшегося любимого батю, а я с каким-то неземным облегчением (аж мурашками про-бежали по спине) направился к грибным делянкам.