Аннотация: Рассказ вошедший в 1-ю книгу "Трагисатира 1991-2000 гг.", отображает он жизнь современников, с разными характерами и судьбами, которые живут в одном середняцком обществе на севере Германии.
"Сами гадят, но под гуманными эгидами, а честных критиков или прессуют, или просто обзывают в их массмедия - осквернителями родного гнезда. Лицемерная дурость не знает границ".
Краля Раисовски и Гарисон Майердэпп жили в двухстах метрах от моря, в шикарном краснокирпичном трёхэтажном доме, который выделялся среди всех других домов тем, что был одним из первых домов современного стиля, появившихся во время начальной фазы "экономического чуда" в Германии.
Отец Гарисона, Экхард Майердепп, получив компенсацию по возвращению из Сталинградского плена и распределив деньги на будущие семейные нужды, нанял "за масло и хлеб" бригаду мастеровых беженцев из бывшей восточной Сорбии и построил его себе на славу и зависть соседям. И так как он был ещё работоспособным, сухожилым высоким крепышем, несмотря на контузию и отмороженную в сталинградский мороз правую кисть руки, он без проблем устроился на морскую базу завхозом. Там он познакомился с рыхлой, румяной "простушкой" продавщицей Эллой в матроссой лавке. И через месяц относительно скромно женился на ней в "клубе моряков".
После семи лет совместной жизни в спёртой атмосфере, как только у них родился Гарисон, Экхард закрепил за собой "госпенсию" и ушёл на заслуженный отдых - держать хозяйство в своих руках и приумножать копилку.
Больше детей у них не родилось, так как и возраст уже не позволял, и силы были не те, что раньше. Зато единственного сына отец воспитывал "военной косточкой", заставлял подстригаться под гребёнку, обливаться хролодной водой, привил усердие к чтению геологических и политэкономичеких книжек, обсуждать с ним чтимые впечатления, внушал, что "главное дело, чтобы деньги были, с ними всё остальное будет идти, как по маслу". Так что Гарисон внешне старался не перечить отцу и с натужьей бодростью выполнять план намеченного его развития, но внутренне он ненавидел отца, оттренировав до такой степени лицо, речь и поведение, что сам отец не мог раскусить, что творится в душе и уме их отпрыска. И тихо ненавидел Гарисон отца именно потому, что мать как бы ненароком зачастую жалела сына от отцовской муштры и науськивала гуманными средствами, внушая сынку, что "не только деньги - главное в жизни, их-то у папы достаточно припасено, всё ж для тебя, а главное, чтобы ты нашёл своё любимое занятие, которое для цивильной жизни полезнее и безобиднее". Так он усвоил, как отстаивать "личную свободу".
Юноша рос что называется на славу родителям, был начитанным и мог дать фору даже любому учителю в школе, отчего они не раз снисходительно жаловались родителям, что Гарисон прямо на уроках мог так тонко высмеять их ограниченные знания, отчего многие ученики стали реже посещать их уроки и собираться на "его" лекции в школьном дворе или на спортплощадке, где происходила физкультура, которую он с неприязнью игнорировал.
Родители пытались поговорить с Гарисоном "по душам", опять же науськивая его, кто в лес, кто по дрова, как в раннем детстве, однако их нравоучения только усугубили его отношение к ним и к окружающим, хотя, судя по его поведению и разумной снисходительности, они успокоились тем, что их "вундеркинд" ещё компенсирует все просветительские сомнения.
Но субъективная оценка тех дней как события произвела жизненный переворот в Гарисоне. Он стал твёрже в намерениях, занялся вплотную кристаллографией, осознав, что здоровьем в общем-то он хилый, а экспедиции требуют выносливости. И уже перед выходом из школы он заявил родителям, что посвятит свою жизнь изучению кристаллов, в которых столько (!) интере-снейшего для развития можно открыть, к тому же они являются важнейшим элементом в стремительно развивающейся электро-индустрии.
Отец был в расстроенных чувствах, но утешил себя тем, что сын сделает большую карьеру на этом поприще. А "простушка" мать, как бы не пыталась уговорить сына, что кристаллы - это ж неживые безделушки, также как и карьера, и что лучше бы он сначала обзавёлся семейством, оставил им отпрыска, а потом уже мог бы заняться "стекляшками". На что Гарисон среагировал со сдержанной обидой, но из дома не убежал, и оставшись под опекой "наивных родичей", как он их воспринимал, стал подготавливаться к поступлению в университет: накупил у лавочников со всех концов десятки сортов кристаллов, обзавёлся специальной литературой и даже расписал несколько тем к последующим диссертациям на основе прочитанного.
Через год основательной подготовки из его большой бывшей детской комнаты образовалась "лаборатория", с наклеенными на стенах фотографиями учёных (Franz v. Hauer, August Е. v. Reuß, Albrecht Schrauf, F. Моus, René J. Haüy, Franz Х.Р. Zippe, Евграф С. Фёдоров и др.), а так же фотки кварцевых, гипсовых, графитовых и бог знает ещё каких разнокалиберных кристаллов из мексиканских, оманских, сибирских, алтайских и других точек земли. Не раз со слезами на тупо смотрящих глазах мать Элла приводила в порядок "лабораториум", чтобы Гарисон мог дальше заниматься кристаллографией в чистом пространстве, и тут же его хвалила с ничего не выражаю-щим лицом, когда он приходил домой из "гео-экпедиции" на морском пляже, находившемся в трёхстах метрах от дома.
Отец Экхард не перечил пристрастию сына, а только качал головой и ухмы-лялся жёлтоватым морщинистым лицом, когда Гарисон со строптивым усер-дием показывал ему сокровище - какой-нибудь новый кристалл, купленный через каких-то знакомых аж из самой Индии или северо-восточной Сибири.
Как некоторые старообрядные отцы, Экхард Майердепп больше всего любил индентифицировать лицевые черты сына и находил, что жёстко-хитрые глазёни, как у воронёнка, крючковатый интеллигентный нос, редко-волнистые тёмные волосы, и цивильно-военная бодрость - всё это чисто арийские характерные черты, которые лишь с немногими внешними отклонениями сказыва-лись в его сыне, но такой демаскировки вероятно требовали новые условия жизни. И продолжал дальше копошиться у себя в келлере, ремонтируя уже сотые часы с кукушкой, принесённые знакомыми или соседями. Не за деньги, а за добродетель "рука руку моет". В клиентуру отца входили даже пасторы.
В университет на геологический факультет Гарисон поступил без всяких
проблем, так как о нём уже слышали в научных кругах и определяли его как "перспективный имспульс" для спонсоров, от которых даже некоторые другие кафедры могут жить. Тем более, что желающих студентов не уменьшается, а пока они выучатся, возможно, что и на бирже труда появится маломальская перспектива в этом направлении, а если нет, то их пристроят где-нибудь.
И буквально через два года его речь на кафедре произвела в некотором
роде фурор, особенно когда Гарисона спросили, что он будет делать с отходами производства, которые останутся после употребления кристаллов в электронику, он ответил: "Это не наше дело. Наше - это кристаллы со всеми гранями их полезности на благо общества и государства! Они во многом круче диамантов, мы же должны оставаться беспристрастными к их негативной стороне и страстными к нашему научному делу!". Толпа его поддержала продолжительными рукоплесканиями. По этому поводу был назначен праздник в профессорском ресторане "Кротком", на котором уже трое коллег предложили Гарисону срочно подать на рассмотрение написанную диссертацию в министерство, после чего ему обязательно дадут лабораторию в собственные руки. Но Гарисона это известие эмоционально ничем не тронуло, так как у него уже было всё готово. Будущее он видел не с какими-то духовно-высшими идеалами, которые нужно ещё опознать и осознать, его будущее было уже распланированным под сейчас. А в будущем будет видно, что и как дальше.
Гарисон не замедлил с ответом, и уже через год стал главным кристал-лографом в лаборатории, но пока что под руководством заслуженного геолога кристальных наук Отто Цийместера. Тот был ещё не старым человеком, но уже смотрелся "великим старцем": в антрацитово-твидовом костюме, с дряб-лым, подёрнутым сереной лицом, на котором можно опознать отпечаток "вечных прошений" и лояльного отношения коллег, с мутными глазами, чуть надтреснутым голосом, мягко двигающимся по кабинету и почти постоянно сидящим за столом, на котором стоят "все" принадлежности академика. Как хранитель многих кристально-научных таинств, господин Цийместер принял Гарисона по-отцовски и с бодрецой похвалил молодого коллегу за то, что тот вселяет надежду современникам и соплеменникам, и что тот без сомнения проникнет в тайну минералов, в которую до него никто проникнуть не смог. Гарисон пообещал ментору, что не оплошает ничьих надежд.
С тех пор родители стали очень редко видеть Гарисона, он пропадал в лаборатории, зачастую там спал в специально отведённом помещении, и только по телефонному предупреждению наносил визит, к которому родичи готовились, словно к встрече "заморского гостя". Он приезжал на такси, в чёрном плаще, чёрном костюме и белой рубашке, с зачёсанными назад масленно-чёрными волосами, с недельной щетиной на сухом лице и строгой улыбкой на тонких губах, ненароком пряча образовавшуюся близорукость в уже не так как раньше колючих глазах. Вручая букет алых роз для матушки, целовал её в лоб, она охала и пускала слезинку, и тут же убегала на кухню подготавливать для выноса жаркое и другие снадобья. Отцу же Гарисон вручал в солидной коробке бутылку дорогущего "Корна", отчего тот сжимал тонкие губы, уже постаревшие глаза начинали слезиться, и обнимая чуть трясущимися руками сына, провожал его до стола. Для Гарисона было отведено место в центре, а родичи садились по краям, и взявшись за руки,
они вместе прошептали молитву, затем мерно приступили к трапезе.
Отужинав, мать стала убирать со стола, а отец и сын завели разговор.
- Как я вижу, сынок, ты уже стал большой начальник? - начал отец.
- Ещё небольшой. Вот если бы в моём развитии с самого начала присут-ствовала последовательность, тогда бы я без мучений уже давно бы заведо-
вал кафедрой, а может и университетом! - ответил сын.
- А сейчас ты чем заведуешь?
- Лабораторией кристаллографических исследований. Таких специальнос-тей в мире раз-два и обчёлся. Я, отец, исследуя кристаллы, исследую одиночные факты, не вытекающие один из другого. Трудно, скажу больше - невыносимо трудно. Но, зато успешные результаты налицо! А из них состоит вся цепь науки в целом.
- А-а.. Цепь - это хорошо. А мы с матерью думали, что ты уже всё усвоил и накопил. Ты же вроде бы и логичность вырабатывал и устойчивость в этих твоих элементах. Вон у тебя их сколько в комнате. Я вот как заскучаю по тебе, захожу в твою детскую комнату-лабораторию и сижу в ней час-другой, всё думаю: а от меня ли вообще мой сын?
- Отец, а какая может быть личная связь с моей научной? Нет, если ты не против, то связующим звеном тут является твои и материнские хромосомы, из которых образовался я, ваш сын. К чему излишние сомнения, не надо сомне-ний, чем меньше их, тем легче в жизни.
- Нет сынок. Вот ты, когда под микроскопом свои кристаллы смотришь, тоже ведь сомневаешься, пока найдёшь связующее звено.
- Конечно, отец! Лабораторный результат, это научный факт. Но они меня уже давно не мучают, как раньше, так как теперь мне помощи неоткуда иметь. Материалу просто завались. Пока есть кристаллы на земле. Теперь у меня почти все сомневающиеся коллеги и студенты консультируются.
- Сынок, я про другое хотел сказать. Что без сомнений этих, нас дурачат политиканы и их глашатаи, делая людей в целом "умственными детьми", мы в другой раз поговорим. Я про то хотел сказать, что нету у тебя чего-то среднего.
- А зачем мне среднее, не надо мне его, я без него имею успех!
- Погоди, сынок, я старше, и кто знает сколько мне ещё осталось, дай мне договорить. Вот у тебя всё было, и в одиночестве ты нашёл эту кристальную жилу, и без всякого надзора ты рос, но разве что мы с матерью тебя науськивали нравоучениями, мы ж на то и родители, в общем - свободы у тебя было в достаток, чем у других твоих сверстников. А занимаешься ты, прости меня старика, каким-то неживым делом. Кристаллы! Они что дышат, думают, любят, детей рожают? У них либо и рост с неживыми свойствами отмерен природой.
- Отец, а разве у нас это не так же? Ты пойми, что наше общество прог-рессирует, любая личность должна, обязана сильным лучом разбудить в себе эту неволю, под давлением которой мы все должны жить одинаково. Нет уж, я не хочу так жить. Хватит! Вот ты говорил, что всё у меня было? Нет, этого главного-то у меня и не было!
- Да чего же ещё, какого такого главного? Абсолютной свободы что ли? Что хочу, то и ворочу? Ты и так делаешь, что хочешь! Сынок, знаешь, где та свобода, о которой ты говоришь? Помнишь мы тебя комформировали в нашей церкви, помнишь возле церквушки справа кладбище, где наши предки давным-давнёхонько лежат, так вот и они "её" добивались и имели. Мы же не кристаллы какие, а люди земные. И жить надо по её законам. Жизнь-то не вечная штука, пшик и нету.
- Я понимаю тебя... Но в твои церковные чары я не верю. В жизнь - да, и
кристаллическую сущность. Их я знаю лучше всего. Есть же и чистая любовь,
как самый чистейший кристалл? Но я пока что не нашёл, некогда мне пока. Но у меня появилась знакомая, русская интеллигентка, из семьи диссидентов, мать-одиночка. Мы познакомились на симпозиуме геологов и кристаллогра-фов. Я думаю, что-то в ней есть, что меня располагает на связующее звено. Вот только она совсем неимущая.
- Оо... это сомнительное звёнышко. Так подождёт годик-другой, получит немецкий паспорт, разведётся с тобой и дом заберёт. Слыхал я о таких не- мало, сынок. Ты уж делай так, чтобы она в тебе души не чаяла и убежать боялась.
- Отец, я хоть и не особо опытный в этих делах, но разберусь уж сам. Не такие и сложные они.
- Да-да, по наружности мы все делаем, что хотим. А вот в действительности над всеми нами висит эта невидимая, тяжёлая сила. Она над всеми! И подчиняет всё безусловно.
- Я что-то не совсем тебя понимаю отец?
- Ну что ж, мысли и у близких людей бывают несинхронные. Это как в фильмах заграничных, вроде говорят по-своему, а переводят несинхронно. Тоже смысл есть в том, если глаз не замылен. Не так ли, сынок. А ты дерзай, и эту кристалину дерзай. Кто ж против. Только не прозевай последние штаны, да и наши накопления, для тебя ж старались.
Из кухни вышла мать с одышкой и лёгким налётом пота на лбу, подошла к мужчинам, села и произнесла: "Всё чисто, как в кристалле. Кофе с пирогом подавать, или попозже?" - Мужчины отказались, а мать продолжила: "Отец, ну чего ты к сыну пристал. Он и так, как лучик из-за туч, к нам появляется, а тут ты со своей земной философией к нему пристаёшь". И протянув руку к Гарисону, с нежностью посмотрела на него. Сын нехотя, но быстро протянул и положил свою ладонь в материну. "Чудо! Какой ты большой, какой взрослый, красивый, умный!" - произнесла с умилением мать. Отец смотрел в сторону. Гарисон смотрел на мать наилюбезнейшими глазами и чувствовал теплоту её руки.
- Ой, а чего это у тебя такие руки сухие и холодные, как у кристаллов твоих? - вдруг сказала мать.
- Не знаю. Природа, наверное, такая. Или мало спорта с витаминами, - несколько резко ответил сын. Ну ладно, у вас хорошо, надо мне ехать назад.
- А куда же ты на ночь глядя? - мелёхонько возмутилась мать Элла. И отец засопел.
- Теперь я снимаю квартиру рядом с университетской лабораторией, там пока живу. Недалеко и удобно.
Гарисон вызвал такси по телефону и стал нехотя собираться. Родители стояли в коридоре у дверей и с апатично-тревожными лицами, будто что-то нашкодили, ждали, когда сын начнёт с ними прощаться. Он обнял мать и поцеловал её в лоб. Приблизился к отцу, но тот протянул ему руку и, вложив в неё ключи, сказал: "Это наш подарок тебе. Теперь это твой домишко. Поскромнее, чем наш с матерью, но зато новенький и просторный. Можешь там жить и работать. И невестку туда посели. Дом-то стоит прям в первом ряду на углу бухты. Картина романтическая. Мастеровые с восточного блока уж постарались, разумеется, недорого, и тебе сэкономили на меблировку. Не забывай нас". Гарисон был взаправду удивлён подарком отца. Посмотрел на колючи от нового дома, как на редкостный кристалл, сунул их в брючный карман и обнял отца, отчего у Экхарда накатили слёзы на глаза. Он похлопал сына по спине, тот отпрянул, ещё раз посмотрел отцу в глаза и устремился на выход.
Родичи стояли на пороге и махали ладошками вслед уезжающего такси, в которой сидел их любимый и взрослый сын.
Последующие несколько лет вообще не было видно ни матушки Эллы, ни отца Экхарда, казалось, что они заперлись в своей благоустроенной норе и не желают выходить. Только раз в неделю за продуктами и то на такси, чтобы ни с кем не встретиться лицом к лицу. И только питание, уборка в доме, и вечное ожидание следующего сыновьего визита или его телефонного звонка.
Так пролетело десять лет... Затем ещё два года. К концу следующего года, поздней осенью, мать Элла умерла и её похоронили на кладбище возле местной церкви, где покоились тоже её предки. Всё прошло просто и сердито. Родственников у них было мало, и те не приехали, а прислали из Баварии "Trauerkarte" - открытку с тёплыми словами. И только несколько человек из старых знакомых присутствовали на поминках в кнайпе "Для матросов". Отец Экхард, заметив, что Гарисону не сидится, отозвал его в сторону и расспросил о дальнейших его планах. Сын был мрачным, но тут же, надев строго-лёгкую улыбку, объяснил отцу, что на следующей неделе познакомит его с Кралей Раисовски, с которой он намеревается провести последующие годы жизни. То есть, она проживает с ним с того момента, как он на одном семейном обеде о ней упомянул, а сейчас они хотят официализировать свои связующие звенья. Отец несколько расстроился в лице, но не стал укорять, и тут же предложил ему продать новый дом и поселиться в родительском, но Гарисон наотрез отказался. Тогда отец в приказном мягком тоне стал ему объяснять, что ему одному не вытянуть домину и хозяйство, и что он собирается уйти в при-вилегированный "дом для престарелых", а денег на всё про всё до кончины у него хватит, вырученную же сумму за ещё новый дом можно инвестировать в надёжный источник, о котором он поведает сыну после того, как тот сделает всё по отцовскому плану. Гарисон хотел взять время подумать, но отец его не отпускал от себя и настаивал, чтобы он сейчас всё решил. Гарисон психанул, но согласился с отцом, однако только на условиях, если тот профинансирует полностью переезд из нового в старый дом, и главное - не будет за то донимать "их" своими внеплановыми визитами. На что отец без промедле-ния согласился, и тут же достал из тёмно-синего костюма бумагу с ручкой, протянул их сыну и сказал: "Подпиши. И не надо скупых укоров и сентимен-тальных эмоций. Будь мужчиной. Здесь всё сделано правильно. Об остальном - позже". Притихнув и несколько съёжившись, Гарисон взял бумагу с ручкой, поднёс её близко к глазам, бегло прочёл, глянул с затаённым недоверием на отца, и сделал роспись в нижнем углу. Он знал, что его дальнейшему благосостоянию было положено прочное состояние, но в том затаённом недоверии сказывалось только то, что за эту "зависимую свободу" в скором времени сожительница Краля будет его "пилить", несмотря на её прелестность и добродушные славянско-совковские корни. А отца это не интересовало, он сделал своё дело, сверх того, подстраховал кристальное легкомыслие взрослого сына, который давно пустился бы помиру на своём поприще, если бы родитель не насидел скромный капиталец. Отец пожал крепко руку Гарисону, и с облегчением пошёл расплачиваться за поминки с барменом "Боцманом", единственным своим другом юности.
Гарисон попрощался с остальными присутствующими и уехал к себе на виллу, где его с нетерпением дожидалась Краля. Она покормила болонку "Керри" и, расположившись за рабочим столом в кабинете мужа, от ничего-неделанья из набранных толстых книжек "психология для легкомысленных" в Уни-библиотеке выписывала себе в блокнот самые главные "понятия" для употребления влияния на мужа и самообороны против его заумных коллег, которые несколько раз её поддели как хитрую бесприданницу. И Гарисон тоже знал, что как бы Краля не старалась войти в их педагогику, всё равно останется ограниченной, как сами педагоги под влиянием Ситемы, продающей множество знаний сызмальства, в основном ненужных для настоящей жизни. И поэтому Гарисон был не против, что Краля хотя бы поумнеет, раз уж плохо учит немецкий язык, и старается выжимать из себя заумную наивность. Его раздражало только тогда, когда она начинала лепетать об "основах", на которых всё зиждется, об их абсолютной безупречности и мудрых началь-никах, порицая непослушных эмигрантов, якобы перенявших привычку крити-ковать "основы" и начальство. Вскользь намекала на коллег мужа, затем, по-детски насупив губки бантиком, переходила на его занятость, от которой она страдает как в "золотой клетке". Всё это Гарисон считал неосновательным, но молча глотал укоры с лёгкой улыбкой на лице. И утешал её сверх-убедительным аргументом, в котором Краля понимала всё то же - "терпеть и не роптать". Он обещал ей, что скоро они пойдут на премьеру в театр, и что он не против, если её беременная дочь поживёт у них некоторое время, и т.д. Только бы она не зареклась о его кристаллах, которые он ревновал и относился с необычной мнительностью ко всем, кто даже просто употреблял при разговоре слова кристальность, кристаллический и т.п. Наступал штиль, и темы для общения оставались прежними - крохоборство учреждений, тяжба работы, вещевая дороговизна и болезни, болезни.
Так они ужинали, щекотали себя разговорными обрывками, и если не рас-ходились по разным углам заниматься чтением романов любимых или новых авторов, то посмотрев молча по ТВ голливудский фильм, ложились спать с очень деликатными обоюдными пожеланиями, в тоне которых присутствовала доля цинизма. Он говорил: "Я твой Гарисон Форд, а ты моя Мишель Пфайфер", - на что она милёхонько отвечала, - "Железный Дровосек и Мэрлин Монро". И засыпали один за другим.
Как и предполагалось, через пару недель к ним стала наведываться бере-менная дочка Эллис, за которой по всякому поводу трепетала матушка Краля, выделила ей одну из удобных комнатушек и буквально выжала ей "на карманные расходы" у Гарисона. Скрепя сердцем, но с позитивным лицом он сделал всё, что от него требовала Краля, и оставшись один на один дал лицом ей понять, чтобы теперь она отстала от него, если не навсегда, то на долгое время. Ей было обидно за то, что Гарисон не оставил даже щелку для того, чтобы через неё потом протиснуть все другие потребные желания и свои, и особенно дочки с ребёнком. И как только родился беловолосый бутуз Зигфрид - от появления милоподобного, крикливого, нового жильца, Гарисон терпеливо пребывал в роли "ранимого дедушки", но только, когда возвращался по вечерам с "лабораторной экспедиции" и по выходным. Когда же из дома образовалась прачечная и детская кухня, а дамы были периодически на нервяке и только нянькались с малюткой Зигфридом, с умеренной быстротой опустошая карманы Гарисона, он не выдержал и закатил в умеренно-строгом тоне скандал Крале. Пришлось на время отдать Эллис с сынком свою квар-тирку возле университета, которую он ещё продолжал снимать для ночёвок. Но, как только дочка Эллис поселилась в ней, Краля начала хандрить и надавливать на мужа, чтобы он не препятствовал дочке чаще бывать у них.
Только через полгода, отец Экхард, узнав обо всех новых изменениях от соседки-санитарки, работающей в "доме для престарелых", с волнением позвонил Гарисону прямо в лабораторию и не только пожалел сына, но и надавал старческих советов, которые были уже неэффективны.
Слякотной зимою они ещё проживали в новой вилле, но в сухие дни, ангажировав рабсилу через отцовских знакомых, постепенно освобождали родительский дом от старомодного реквизита и параллельно ввозили свои пожитки модного "минимализма". Когда с переездом было покончено, они договорились провести вечеринку. А Краля довольно-таки быстро вошла в роль командира, взяв в руки домохозяйские бразды, расставив на своё усмотрение всё в доме и покрасив стены во всех помещениях, которые были оштукатурены под "шубу", но почему-то только правосторонние, чёрным цветом. Апогеем для Гарисона явилось то, что на вечеринку по поводу пере-езда и нового семейного очага, Краля повесила саморучно и с усердием нари-сованные картины, на которых фигурировали только кристаллы - парочками и под луной, причём, в разных ракурсах и разного цвета. Присутствующие на вечеринке коллеги и их дамы были в восторге, во всяком случае так казалось внешне, но позже под вечер они засели в укромные места и угорали от смеха, но так, чтобы никто не заметил, особенно Гарисон. К тому же был и другой повод к похвале, кушанье было отменным и все периодически со смаком делали комплименты Крале, отчего Гарисону немного стало неудобно, он сидел в углу "домашнего бара", словно покинутый всеми, потягивая "Шерри" и холодными глазами общупывая, как кристаллы, всех присутствующих.
Вот по ступенькам лестницы, ведущей на второй этаж в хозяйские хоромы, взошёл самый говорливый коллега Гарисона г-н Чудихин, и остановившись посредине лестницы, которую обступили гости, встал в позу гимназиста-оратора и полилась похвала в адрес виновника торжества, гениального кристаллографа, семьянина, души общества. Затем Чудихин плавно перешёл на похвалу в адрес Крали, несравненной хозяйки, интеллигентной, модной и предложил всем осушить бокалы. Гости аплодировали минут пять, осушили бокалы, потом разбрелись и загалдели кто о чём. Чтобы они не заскучали, Краля придумала развлекательный концерт, пригласив русских студентов из УНИ, расставила их с рядок у пианино, за которое сел "седой порутчик" Бенжаминов и заиграл пионерские песни, а студенты запели в унисон "Близится эра светлых годов", потом куплеты из "Чебурашки". Гости были в трепетном восторге, и не угомониваясь, умоляли спеть "Калинку", но до неё дело не дошло, так как в плане концерта заключительной изюминкой были запланированы песня и танец "Танго". И как только все гости затихли, дочка Эллис страстно исполнила свой номер с новым партнёром Луисом, затем несколько отдышалась и запела по-испански песню "Бэ само муча". В припевах все тихо подпевали, а по окончании концерта долго хлопали и хвалили организаторшу, артистов, и чуть ли не взяли Гарисона на руки и не стали подбрасывать вверх. Он во время сбил накал эмоций, предложив всем выпить за интернациональную культуру. Через полчаса все стали деликатно разъезжаться по домам, и ещё через полчаса большой дом опустел. Гарисон ещё раз похвалил Кралю за организацию праздничного вечера, чмокнул её в губы, и с мягкой строгостью напомня, что завтра у него предстоит креативный день, пошёл спать. Краля, оставшись одна в зале, отрешённо сидела на большом диване и смотрела на горы пустых сервизов, бутылки и фужеры, бросила взгляд на полупустые подносы съестного. Ей стало больно, что даже дочка не осталась помочь убраться, которая, наверняка, позвонит завтра, но не из-за того, чтобы облегчить участь матери, а оставить внука на пару деньков и прихватить остатки добротных продуктов. Откуда-то вылезла болонка "Керри" и прыгнув на колени хозяйки, стала ласкаться к ней. Краля поцеловала собачонку в нос, назвала "родной", и откупорив бутылку коньяка, напилась в дрыбаган. Идти в спальню, где уже похрапывал кристальный муженёк, она не смогла, а завалилась спать прямо на диване.
С тех пор Гарисон и Краля после продолжительных споров о том, сколько раз в год можно проводить такие праздничные вечеринки - "одну или две", решили что "две", на его и её "день рождения", а там, если будет не накладно можно и "третью", внеплановую провести.
Краля Раисовски, мечтавшая о свободе и порхании в высших кругах, снова оказалась взаперти. Оказывается, совковская нахрапистость и внешняя обворожительность не у всех и не на всех функционирует одинаково. Краля продолжала нехотя готовить еду, нехотя убирала дом, стирала, читала несколько подпрелые книжки с новыми журналами о "благородных детях" и прогуливала собаку "Керри". Потихоньку от мужа она пристрастилась к алкоголю, но сразу заметив это, Гарисон строго-настрого приказал ей, чтобы она редуцировала покупку алкоголя для домашнего пользования, и стал сам покупать только пару бутылок в неделю дорогого вина, отчего Краля стала ворчливой и немного навязчивой к коллегам мужа.
Ко всем несостоявшимся мечтам ещё и Гарисон продолжал уделять больше внимания своим кристаллам, чем своей "грибоедовской Крале", которая работать нигде не хочет, служить нигде не желает, и, честно говоря, даже по дому не желает как следут убираться. Возможно, она всё ещё надеялась и верила, что вот уже скоро с неба свалится "большое дело" и "большая любовь".
Она затискала Гарисона своими претензиями о своём безденежном зато-чении, и заметив его добродушные увиливания, стала пилить мужа в укоряю-щем тоне, а под концовку косвено подпугнула Гарисона рассказом о том, что какой-то русский "мафиозник Колян" донимается к дочери, даже уже знает местопроживание матери и отчима. Гарисон испугался, но не раздувая из мухи слона, тут же нашёл у себя в бумажнике визитку с телефонным номером одного знакомого, который работал в криминалке, и со смелостью в лице отдал визитку Крале. Она успокоилась лишь на несколько дней. И оттого Гарисон всякий раз искал случай смотаться в "служебную командировку", чем дальше, тем лучше. В Баварии у него были коллеги и пара родственников. Однако, только "служебные командировки" в российские прерии, Гарисон считал "воскрешающими" его исследовательский дух.
Прошёл год, другой, пятый, всё оставалось по-прежнему, с мизерными изменениями, но только лишь в жизни дочери и внука: Эллис сменила перуанского миниатюрного партнёра на арабского силача-тихоню и пропа-дала зачастую в "Нью-чайхане", а внук Зигфрид рос рыцарем, которого в большей мере балуя абстрактными знаниями и безделицей, воспитывала моложавая бабуля Краля.
Но вот через год, к весне, случилась сенсация! Гарисона вызвали в министерство и оповестили, что русские кристаллографы нашли в уральских рудниках какой-то редкий кристалл, который "ментор" так часто мечтал найти, и коллеги назвали кристалл в честь "его" имени. Гарисон Майердепп был тронут до слёз и горд за всю страну. Местная газета отметила это событие на передовице небольшой статьёй. И праздник по-поводу "найдёныша" в доме Майердеппов прошёл в тех же тонах, как и раньше, только с вручением чёрно-жёлтой с серебряной печатью грамоты виновнику торжества. Отца Экхарда тоже привезли на такси, постольку поскольку у него уже развился "деменц", но прежняя подвижность тела у него осталась. Через час он начал балагурить, называя украдкой всех поочерёдно "стеклянными магнатами", и навязчиво стал упрекать Кралю во всех несчастьях своего сына. Гарисон попробовал отца "посадить на якорь", но тот не желал выпускать штурвал из рук, старческое упрямство давало о себе знать; тогда из всех благородных чувств Гарисон отправил отца Экхарда на такси назад в "дом для престарелых", а сам извинился чуть ли не перед каждым из гостей, взамен принимая поздравления на каждом шагу. Праздник и в этот раз удался, но концерта не было, так как Краля уже сама немного повзрослела, отказавшись от не-профессионально развлекательной программы, к тому же повод был совсем другой. Фотографию кристаллического "найдёныша Майердеппа" повесили в рамке над пианино и после длинного тоста коллеги Чудихина все осушили бокалы. Как только время перевалило за двенадцать, все стали с коллегиаль-ной теплотой прощаться и разъезжаться по домам.
С тех самых пор немного воды утекло, мало что изменилось в их жизни, кроме того, что все постарели. Краля стала рыхловатой, но ещё пыталась поддерживать фигуру аэробикой певицы "Мадонны", и по-прежнему прожи-вала, как взаперти, наивно надеясь на то, что вот уже скоро ей "достанется" всё, и тогда она заживёт и нагонит всё упущенное. У неё появилось два новых занятия: "поиск однокашников, и как выжать помощь для таких как она у социальной организации". С первым занятием ей было легко, и она с головой утопала в школьных воспоминаниях, ведя переписку с однокашниками днями и порой ночами, которые как и она от неведения ничего действительно нового в будущем, заполняли тот отрезок памяти всякими ребяческими и пошлыми подробностями. Со вторым занятием было еле выносимо, так как наша любезнейшая социальная система посильней людей ломала и до сих пор ломает. Краля и сама была одной из таких людей, только не понимала этого, а если и догадывалась, то помалкивала лишь для того, что ещё верила, будто Система за "это" поощрит хотя бы её дочку или внука. Благо прогресс создал компьютер, Интернет, видеосцену "Ютуб", бесплатный телефон "Скайп" и проч., через которые можно встретить сродные души. Если бы она раньше занялась его изучением, может быть уже сидела в учреждении, или уже наслаждалась чиновничьей пенсией.
Об отце Экхарде мне больше ничего не известно, хотя уже тогда было всё понятно, что долго он не протянет. А сын всё сделал, как он велел.
Гарисон тоже внешне постарел, волосы поредели и поседели, глаза начали слезиться, однако в движениях его ещё осталась та отцовская бодрая "бесовщинка". Он был уже профессором и директором кафедры кристал-лографов, лично курировал большую лабораторию, когда мог сам добраться до неё. Анализы ему доставляли либо на компьютер, либо в бумажной версии, что он больше всего любил. На днях в его рабочий, большой и спёртый кабинет зашёл такой же отчаянный, как когда-то Гарисон, юноша по фамилии Вюллер. Поведал о своих кристальных планах, о бедственном положении кристаллографа-одиночки и ненароком упомянул о своей "Крале". Гарисон сидел в кресле за столом немного угрюмый, но тут же, надев лёгкую улыбку на тонко-сухие губы, сказал: "Вы, молодой человек, как я вижу, перспективный малый. Слыхал, слыхал. Как я понимаю, вы в своей работе ставите акцент на новых заменителях алмазов? А как насчёт военных или фармакологических акцентов, пока не думали, ага, не каждому своё? Ничего,.. мы эти структуры атомов все исследуем! Что ж, тема не новая, однако ваша теория мне кажется гениальной и требует практических доказательств. Для анализов у нас вся техника имеется, вон посмотрите и у меня в шкафчике есть лучший рентгено-микроскоп. У нас тут целый "интер-дисциплинарно-исследовательски-кристал-лографический остров". И ваша теория о Цеолите - необходима! Н-да, это вы правильно, смотря в непроглядное будущее, деньги должны быть главным составным звеном. Иначе как мы в будущем найдём ещё неизвестные миру кристаллы. И вот ещё, что скажу: пока вы молодой, не обременяйте себя кралями, а если невмочь, пусть она в тебе души не чает и убежать боится. Нам с вами, молодой человек, энергия для кристаллов, как воздух, просто необходима. Приносите свою черновую диссертацию, мы её рассмотрим на ближайшем совете профессоров. И оставьте всякие сомнения. Без них живётся легко, лучше сохраните их для исследований! Нас уже женщины опережают, слыхали о Аde Yonath, в прошлом году Нобеля получила! А мы с вами - мужчины, наш ум должен смотреть в самую глубь водных источников, а душа должна быть кристальней! Вы уже были в Вене, нет? Тогда начнём от туда, с Геоцентра. Я уверен, что и вы тоже принадлежите к продолжителям органических улик Христиана С. Вяйса. До свидания, коллега!".
Новичок радостный ушёл учиться, а Гарисон засел за микроскоп.
Дествительно, куда же нашему Государству девать столько выученных и
воспитанных молодых людей, и поэтому я стою на положительной стороне кристаллографии и других похожих наук. Это лучше, чем ляпать био-бомбы.
Недаром наша развитая система социальной защиты с хозяйственным практицизмом, основу которой для систематического произвола заложил хищник-грабитель Бисмарк, и которую продолжают утверждать хорошисты и ученики "лицемерного дурака" Штрауса, даёт людям чувство безопасности даже в тяжёлые кризи-сные времена. А что ж нам ещё остаётся? Мы ж, вроде как, не зря второе столетие боремся за лидерство во всем мире.
А Краля Раисовски и Гарисон Майердэпп жили в двухстах метрах от моря, в шикарном краснокирпичном трёхэтажном доме, который выделялся среди всех других домов тем, что был одним из первых домов современного стиля, появившихся во время начальной фазы "экономического чуда" в Германии.