- Смотри, Кастер, здесь следы особенно четкие и похоже все-таки совсем еще свежие, - Баксет поднялся с корточек и потер друг о друга пальцы, которыми касался вмятин на отсыревшей после вчерашнего дождя земле. Он посмотрел вдаль, проверяя взглядом лесную прогалину, чуть прищурив глаза, будто прикидывая что-то.
Кастер подошел к нему и рукой держащей отбойный прест (некое подобие автоматической винтовки - последний писк армейского модернизма) показал в сторону ближайших деревьев.
- Он идет по прогалинам, а здесь вообще тропа. Будто специально оставляет следы.
Баксет сплюнул. Это был мужчина в летах. Загорелая кожа лица и рук. Сбитая фигура. Цепкий взгляд. Кастер, пожалуй, на его фоне выглядел несколько жеманно. Но только, если смотреть почти боковым зрением. Стоило обратить прямой взгляд и разница между ними совсем не ощущалась. Они были даже внешне чем-то схожи. Профессиональные отстрельщики. Но ни тому, ни другому не нравилось это определение рода их занятий. "Охотники" звучало гораздо лучше, не так резало слух, во всяком случае.
- Сегодня мы его достанем, - пообещал Баксет.
- Или он нас. - Задумчиво предположил Кастер, не обратив внимания, что в его словах притаился двоякий смысл.
Шли они по следу еще долго. Часа три, не меньше. Солнце добралось до своего небесного лежбища и засело в зените, как бы пребывая в раздумье, ползти ему дальше или застыть.
- Будто заманивает нас в свое логово.
Кастер пожал плечами. Кроме отбойного преста и 'вертикалки' у них больше ничего не было. Небольшой запас патронов для двустволки Баксета и тридцать снарядов для преста у Кастера.
- У него нет логова. Он такой же свободный охотник, как и мы.
Баксет хмыкнул.
- Мы все-таки не совсем охотники.
Кастер кивнул.
- А эта тварь не совсем волк.
Баксет скептически закачал головой.
- Не верю я в эти сказки.
Кастер оборвал его, внезапно положив руку ему на плечо.
- Смотри!
И когда Баксет недоуменно посмотрел на товарища, все почти тут же и кончилось.
На том месте, где у Баксета была голова, взметнулся фонтан крови и опал, залив воротник куртки и спину. Обезглавленное тело покачнулось, когда Кастер отпустил плечо и рухнуло навзничь в сырую после вчерашнего ливня землю.
Кастер, как в гипнотическом сне повернулся, сохраняя вместо лица маску отупелого удивления.
Голова Баксета, местами облепленная прошлогодней листвой и паутиной из засохших травинок, покоилась под мощной лапой иссини черного, как прокопченная смоль пса невиданно крупных размеров.
Они шли по его следам. А он пришел сзади.
Нет, он не напал на их след.
Он их заманил в свой капкан. Надежный и прочный.
Зверь действительно не был похож на волка. Скорее на исчадие ада, если такое сравнение реально.
Вздутия необычайно упругих мышц под глянцевой кожей, на которой практически не было шерсти; даже едва уловимое движение тела сочетает в себе напряжение стального спазма и мгновенное расслабление до текучей под плотным черным покровом массы. Пластика совершенства. Казалось, волк даже не дышал, напрочь впаянный в это страшное для Кастера мгновение всей массой своего великолепия и наряду с этим не поддающейся описанию отвратительности.
Кастер осторожно ощупал указательным пальцем твердую гладкость спуска преста, и окончательно собравшись с духом, стал медленно поднимать оружие прямоугольным стволом в сторону застывшей в одном собранном положении черной молнии-убийцы. Застывшей - НА ВРЕМЯ.
Он походил на изваяние. Экспонат для музея ужасов. Запаянный в глазницы прокалывающий нутро ледяной взгляд. Какой ледяной. . .
Они должны были убить волка, который перешел границу леса и вошел в поселковые районы; который уходил, оставляя за собой кровавые следы и возвращался снова, когда вкус человеческой крови не давал ему спокойно спать.
Он их обманул дважды. Первый раз тогда, когда заставил думать о себе как о лесном бродяге, который решил, что ему все дозволено. Но он не был незаурядным бродяжкой с парой острых клыков в пасти, завидным чутьем и интуицией закоренелого хищника. Он не был волком. Но он имел полнейшее сходство с этой породой. . .
Он был (всего лишь) - СОБОЙ.
Таким, каким его сделала природа.
Рука Кастера знала сама, когда зверь окажется на линии ствола, целиться ему было не к чему. Что-то внутри него уже будто отсчитывало миллиметры подъема. Вот уже голова Баксета. . . так тягуче и может быть завораживающе. Сейчас будет правая лапа.
И, вдруг он остановился. Не рука - она продолжала искать сердце цели. Он весь, сам по себе. Застыл у самой кромки того внутреннего себя, который не имеет имени.
Волна адреналина и омерзительной жути. Еще. Они окатывали его изнутри, но. . . Волк. Он смеялся. Самый обычный смех. С покачиванием головы, подрагиванием скул. Только глаза недвижны, будто окаменели, вцепившись в Кастера сводящим с ума взглядом.
Он так и не смог вжать спуск.
Молния метнулась, бесшумно прочертив в воздухе черную жирную линию.
И мир вспыхнул красочным фейерверком, облепив самый корень его чувств беснующимися в кромешной тиши шутихами. Среди них теснилась чернота - какой-то миг. . . Она была ярче всех солнц вселенной; ее насыщенность - ослепительна до нестерпимой рези где-то за границей самовосприятия. Так ему показалось, пока мозг еще жил и сохранял восприимчивость ко внешнему.
Пока он еще был Кастером, он усиленно думал затухающей и изворотливой мыслью, над чем же так завораживающе молчаливо смеялась его смерть.
Последнее живое ощущение: 'волк' лизнул его в щеку. Рука Кастера шевельнулась, ища в указательном пальце упругость ружейного спуска. . . Плоть лица потянулась и лопнула. Рука, движимая невнятной силой меркнущего рассудка, нащупала твердый костяк передней лапы и судорожно сдавила.
Стекая вместе с кровавой массой в кромешный мрак тесной бездны, погружаясь в сон, от которого нет пробуждения, Кастер оскаблился: всем нутром оголив - свое единственное - ощущение моментального триумфа. Осклабившись расслабленным ртом - он смеялся. Тоже смеялся. Тварь должна понять это. . .
Над миром пылало горячим заревом застывшее навечно в зените солнце.
Напряженный палец дрогнул. Руку откинуло. И сквозь ватный фон слух Кастера уловил отзвук тупого удара. Так работает прест: почти бесшумно. Но этот сжатый в моменте исчезающего времени глухой стук мог быть всего лишь последним ударом его сердца. Мертвые слышат сами себя. . .
Как будто механические и стальные челюсти сдавили плечо левой руки, перекусывая нежно кость. В этих зубах есть какой-то смысл. Тайна материи чувств. . . Он хочет чувствовать жизнь. И смеяться над смертью.
Пусть даже сквозь пелену забытья, которое необратимо - ощущать секущие плоть лезвия. Начало. Конец. Только в этом жизнь. Никаких 'между'.
Однако, если тебя уже едят, нужно хотя бы шевелиться.
Кастер. . . или то нечто, что минуту назад было им, пыталось вернуть себе руки: левую выдернуть из жадной пасти, правую. . . нащупать в траве. В правой оружие. Сила. Уверенность.
'И все-таки, ты меня достал. . .'
Кровосток.
Извержение черноты.
Падаль.
Из-за разорванной щеки невозможно было понять, смеется Кастер беззвучно или это всего лишь муляж смерти. Кровавая маска. Однообразие реальности, что только кажется.
Зверь поднял голову и посмотрел на солнце. Принюхался. Лизнул себя в нос розовым длинным языком. Опустил голову и вонзил взгляд в то, что еще пахло жизнью. В оскале разодранного рта чудилось нечто знакомое, но давно забытое.
Отражение.
Когда-то он видел себя таким в глади спокойной воды, среди камыша и шорохов мира. Или почти таким. Ищущим в оскале еще крохотных зубов непонятное рассудку ощущение бессмертия.
![[]](/img/s/sergejar_b/smeyushiysyavolk/kracen.gif)