К делу... История приключилась со мной достаточно странная, ничего подобного раньше в моей жизни не случалось, поэтому не совсем представляю, что следует описывать, а что нет. Уже несколько раз пытался начать описания в разных "литературных" стилях, но так ничего и не получилось, то есть - получалось что-то чрезмерно мерзкое, что даже тошно читалось. Поэтому буду писать "абы как", лишь бы донести суть случившегося.
После сказанного особенно грустно станет, если окажется, что вся эта история никого не заинтересует...
Я спал почти всю осень - с середины сентябра по конец ноября - под какими-то кустами, в довольно темном лиственном лесу, сам не понимаю, почему я там встал. Я медитировал, гулял по лесам - уже несколько лет - и периодически надолго засыпал, видимо это было нужно моей душе,.. - вообще, это все темы, о которых невозможно говорить. Гнусные пошлые слова - "самосовершенствование", например - не хочу распространяться об этом - но для повествования важно, какого именно шага я достиг ко времени описываемых событий. Я уже стал другим, не таким как жители городов, я понимал язык зверей, птиц и "малых народностей" - милый термин встреченный по-моему у Саймака... Я даже во сне знал все о людях, идущих в десятках километров от меня по своим нуждам. То есть, "экстрасенсорность" уже достигла небывалых, не снившихся ранее высот, и с тех пор увеличилась несильно. Однако, мои отношения с человечеством переживали кризис - я не мог долго думать о нем без внутреннего отвращения... Терпение и любовь были следующим шагом, и, к сожалению, а может быть к счастью - (иначе бы не случилось со мной того, о чем пойдет речь) - тогда у меня не было ни того, ни другого. Отчасти именно поэтому я избегал любых населенных пунктов.
Кроме того, у меня еще оставались привязанности. Да, как ни странно, например, привязанность к пиву, к табаку или марихуане, никуда меня не оставили - (тогда) - поэтому я был вынужден иногда встречаться с людьми. С этого все и началось.
Итак, я спал всю осень и проснулся в конце ноября. Было мрачно, первый снег выпадал несколько раз, но еще не лег, промозглый ветер бродил среди серых ив и осин. Это место, очевидно, передавало мое настроение на момент засыпания... То ли я его таким выбрал, то ли оно таким стало из-за трехмесячного пребывания меня... У меня было немного вещей, еда кончилась еще в середине лета, пива осталась одна бутылка, лежащая наверху рюкзака, специально для этого момента, и сейчас я ее открыл - ни с чем не сравнимое удовольствие. Я отправился куда-то в сторону жилья, потому что там можно было пополнить запасы... Не только еды, но и этих милых привязанностей. Правда, там было омерзительное человечество, но меня это не отпугивало.
Местность, в которой все это происходило, не заслуживает никаких особенных описаний... Это была настоящая "средняя полоса" бесконечного плоского мира, в котором я обитал с тех пор, как, напившись или накурившись, решил, что жить на поверхности геоида унизительно для меня. Это были леса, слишком теплые для того, чтобы быть тайгой, но слишком дикие для того, чтобы вызывать чью-либо симпатию. Здесь жили какие-то разумные существа, не являющиеся homo sapiens - гоблины, гномы и феи. Гоблины привлекали меня своим образом жизни - когда-то я жил почти как они. Гномы привлекали меня своей твердостью и верой в добрую работу. Феи привлекали меня, конечно же, своим беззащитно-сексуальным внешним видом, но я ни разу не слышал, чтобы кому-нибудь удалось их трахнуть. Кроме того, важно сказать, что ни с гномами, ни с феями я ни разу не встречался.
Были еще многочисленные существа этого же рода, но тогда у меня не было необходимости ими интересоваться. Просто я знал, что если захочу общества, лишенного человеческих недостатков, я всегда без труда его найду. Вообще говоря, я даже зиму собирался провести в гостях у представителей какого-нибудь народа; склонялся, разумеется, к гоблинам, понятно почему...
Унылый город, в который я направлялся, был в двух днях пути, я изрядно загрустил по пиву за это время...
Первым делом я нашел трактир, в котором подавали бифштексы с сыром - все-таки и по некоторым гастрономическим удовольствиям я тосковал. И не только по гастрономическим - по плотским утехам тоже. В общем-то, я был типичным асоциальным типом, маньяком, кроме того с "паранормальными", в пошлой общепринятой терминологии, способностями. В свое оправдание скажу - это был лишь один из не слишком приятных шагов на пути к просветлению, и шаг этот давно пройден! Но, честное слово, тогда я представлял собой не самое приятное зрелище.
Я сидел в темном углу, я пил пиво и удовлетворенно похрюкивал, я разглядывал ту область помещения, которая была более освещена, чем мой угол. Взгляд привлекла барышня, лет черт-знает-скольки, может быть тридцати или чуть больше, о чем-то разговаривающая с явно незнакомыми ей людьми у барной стойки. У барышни был небольшой пижонский рюкзак, понтовые туристские ботинки и костюм со светящимися в темноте лейблами... Я смотрел на нее с легкой брезгливостью и интересом; я ненавидел спортсменов во всех проявлениях, я еще больше я ненавидел придурков во всех проявлениях, а барышня вполне тянула и на то, и на другое.
Никакого желания искуственно смягчать свои эмоции я не испытывал (до просветления было далеко... Я постараюсь больше затрагивать эту тему. Тогда не было слова "просветление" вообще. Тогда я сам был пижоном и придурком, особенно мерзким из-за своего самомнения. Я сам спокойно сейчас к этому отношусь, но ради тех, кто быть может будет это читать - я поясняю это, и закрываю тему этой самой скобкой:) (получился смайл:)).
Я вслушался в ее слова. У нее был веселый женский голос, свидетельствующий о жизнерадостности... От нее пахло теплом и какой-то мерзостью, какой женщины перебивают запах пота. Она искала проводника. Она искала человека, который смог бы отвести ее на север, к каким-то далеким горам, название которых я когда-то слышал - много лет назад... Где эти горы, зачем они... Я искал карту, я нашел карту и смотрел в темный лист бумаги, в переплетающиеся (sic) горизонтали, в голубые вены речек... Разной глубины, ширины, силы течения... Вертолет туда не полетит! Вездеход туда не поедет! Пешком туда три недели пути, если нигде не тормозить, если не останавливаться на перевалах, если не пережидать паводки на бродах - интересно, у барышни в рюкзаке есть жратва? Я хочу идти три недели и иметь что-то пожрать! А еще лучше что-то потрахать, в это же время.
А еще лучше - пройдя эти три недели, где-нибудь там и осесть, в горах, в теплых пещерах, с дружелюбными пьяными гоблинами или с рыжебородыми трудягами-гномами. Я не являлся лентяем, не испытывал страха перед физическим трудом, напротив, уже начинал чувствовать потребность в нем... - они бы меня приютили, несомненно! Но что этой барышне нужно там, среди этих высоких и пустых плато и обрывов? Пофиг. Я слушал ее слова - она была городским жителем, она была глупа и бессмысленна. Она была женщиной и от нее пахло теплом. Я смотрел на ее зрачки и она очень быстро заметила взгляд. После этого она продолжала разговор невпопад, то и дело думая обо мне, мне было смешно и немного противно... Через несколько минут, неуклюже, по-блядски прервав разговор, она направилась в мою сторону.
Я ненавидел женщин. Я никогда бы в жизни с ними не говорил!!! Если бы можно было поймать и трахнуть фею. Но поймать и трахнуть женщину было проще. Я даже думал об этом - дождаться, когда она, никого не найдя, выйдет из бара, и пойти за ней. В поселке темные улицы, вечером мало народу, где-нибудь обязательно мы окажемся вдвоем, и я смогу убить ее и изнасиловать. В конце концов, человек - это такая страшная мерзость, что убийство любого - это объективное добро. Но потом я подумал, что можно поступить и лучше.
-Ищете проводника?- спросил я...
-А вы можете меня провести?- спросила в ответ она, улыбаясь нежно и заигрывающе. Хлопая ресницами. Блядь! Тяжело было не ударить ее кружкой по голове.
-Да.- Без всякой интонации вздохнул я. Дальше был какой-то разговор с определенным количеством ляпов и затянутых пауз с моей стороны - не помню точно... Я расспрашивал ее о чем-то. Она произвела впечатление типичной "женщины-специалиста", то есть, она действительно была замечательно подготовлена к путешествию, однако, думалось мне, большинство известных ей "правил поведения" было всего лишь заученными советами разных людей. Почему-то представлялось, что она без заминки справится с любой ситуацией - если эта ситуация была рассмотрена в учебнике, по которому она готовилась. Образно говоря...
-А что вам там надо?
-Я археолог.- Далее последовал длинный монолог, в котором она с несколько натянутой увлеченностью говорила о том, следы чего собирается найти в конце маршрута. Она врала - это было очевидно для меня - но я совершенно не задумался, почему ее вранье было таким отрепетированным и гладким...
Оставалось договориться о цене. Я не имел никакого представления о том, сколько можно потребовать за подобный труд, на самом деле, деньги мне были почти не нужны - ведь я больше не собирался пересекаться с человечеством, до самого следующего лета - но вместе с тем я не хотел показаться человеком, согласным работать за гроши. Я сказал, что как раз собирался в том направлении - это было правдой. Мы договорились, что все финансовые затраты на меня оплачивает она, и больше я ничего с нее не беру.
-Александр.
-Ольга.
Следующий день оказался посвещен готовке жратвы на маршрут и поиском снаряжения. В этом городке нечего и думать было достать какие-либо "фирменные" вещи, поэтому я занимался ремонтом старых. Ботинки совсем разваливались, но местные люди предпочитали ходить в обуви, которая мне никак не подходила - либо в городской, либо в "болотной"... Меня это не сильно печалило - я совершенно не заботился о внешнем виде. Как мне показалось, барышне это даже было симпатично...
Мы вышли утром... Рюкзак был не слишком тяжелый, никакого сраного джентльменства при распределении груза я не проявлял, так что барышне пришлось нести никак не меньше, чем мне - а даже больше, с учетом ее многочисленных женских вещей. Если бы не она, мой рюкзак вообще почти бы ничего не весил - еды я собирался взять "в обрез" даже на мой взгляд - но наличие спутницы все-таки привело к необходимости расчитывать более-менее привычную, хоть и легкую, продуктовую раскладку (если бы я в ее присутствии ничего не ел на протяжении трех недель - это бы вызвало вопросы...).
Погода радовала нас, перспективы тоже. Расскажу о предстоящем маршруте. Первая треть пути - недотайга без всяких неожиданностей, совершенно пустая, без единой избы или даже тропы. Наличие на пути нескольких глубоких рек, которые можно было перейти только в верховьях, вынуждало нас сделать заметную петлю... Дикие, никем не посещавшиеся места - мне всегда нравились такие - даже карта на них у меня была совсем мерзкая, десятикилометровка; у моей спутницы, точнее, у моей "клиентки" - наши отношения гораздо больше походили на "гид-клиент", чем "турист-турист" - оказалась двухкилометровка, это было приятно, впрочем, как оказалось позже, карта изобиловала глупыми ошибками...
За границей тайги начинались горные тундры, столь милые моему сердцу - о которых невозможно рассказать, которые умеют вынуть душу из любого, даже там, на Земле... Сейчас там наверняка уже лежал снег, но я надеялся, что его еще не так много, чтобы невозможно было пройти. Горы невысокие, рудные; поселенья гномов есть там наверняка - поэтому, даже если бы через горы пройти не удалось, это не доставило бы мне неприятностей - впрочем, я обещал провести барышню, и не мог этого не сделать.
По другую сторону гор текла большая река; цель, к которой стремилась клиентка, лежала где-то на ее берегу - в этом она говорила правду. Я расчитывал, что при благоприятных обстоятельствах мы дойдем до гор к концу первой недели; после этого еще две нам оставалось на поиск пути сквозь них. Вчера я долго разглядывал карты, выбирая наиболее легкий путь; однако на основании двухкилометровки уверенно выбрать маршрут было нелегко. Женщина поделилась своими мыслями о перевале через горы - оценить его по карте было невозможно, но она была так уверена в своей правоте, что я не стал с ней спорить. В конце концов, окончательно решать мы собирались на месте.
Вечером мы остановились, сойдя с дороги - завтра предстоял путь уже по нетронутому лесу. Я почему-то вспомнил забытые навыки разведения костра и даже, о чудо, смог их применить на деле, хотя уже почти год не практиковался - что меня все-таки порадовало... У клиентки была газовая горелка, но газа хватало в обрез, и я не хотел тратить его понапрасну, и в тот вечер мы готовили на живом огне - как и во все ближайшие вечера.
Я не говорил ей ничего про себя - потому что говорить было особенно нечего. Она, в свою очередь, не говорила про себя; быстро поняла, что мне это неинтересно, и замолчала, что меня все-таки порадовало. Мы перебрасывались отдельными короткими фразами, связанными с конкретными деталями нашего быта, так что иногда я даже забывал, что рядом со мной женщина - впрочем, быстро вспоминал. Она по-прежнему говорила женским голосом, и пахло от нее как от женщины, и во всем, и во внешнем виде, и в мельчайших деталях поведения, все - совершенно все! - кричало мне о том, что она - женщина! Глупое, самодовольное, вздорное существо, недостойное ходить по земле! Возбуждающее физическое влечение, помимо того...
Второй же день на маршруте несколько развеял мои опосения относительно скорости нашего передвижения. Шла она уверенно и умело, не особенно застревая на буреломах и подлесках. "Впрочем, это ни о чем не говорит". С самого начала я чувствовал, что путешествие выйдет непростое. Еще бы!
Интересно, можно ли с уверенностью заявлять, что в подобной ситуации гиду следует трахать свою клиентку? Не знаю. Однако, не следует забывать, что формально я был не гидом, а проводником, и отношения наши имели все-таки несколько иной оттенок. Гид - это такой же представитель "современного цивилизованного общества" (бля), как и его клиент; клиент - богатый кисель, которого гид, такой же пижон, но чуть более опытный на природе, оберегает. Я же - человек, очевидно, считаемый своей спутницей за "местного", то есть находящийся на гораздо более низкой ступени "социальной лестницы", чем она. Да и она - номинально, не кисель, а самостоятельно приехавшая личность с правами руководителя экспедиции. Улавливаете разницу?
Словом - мог ли я, общаясь, как принято среди людей, построить свои отношения с ней таким образом, чтобы по ночам ее трахать? Вопрос, конечно, совершенно теоретический, мне просто интересно, мог бы я удовлетворить свои желания более гуманным путем, чем задумал. Задумал я примерно следующее: в крайней точке маршрута, до которой мы успеем дойти - будет ли это конечный пункт на берегу реки или где-нибудь в горах, через которые мы не сможем перейти - убить ее, изнасиловать (или наоборот, не принципиально) и забрать все снаряжение. Плюсов у этого плана было много: начиная от разнообразных удовольствий (в конце концов, я никогда не убивал человека, а по словам знающих людей, это может быть приятнее чем секс), кончая чисто практической выгодой, заключающейся в новом фирменном снаряжении (сидя у костра, я разглядывал ее одежду, прикидывая, как она подойдет мне, и был при этом настолько серьезен, что мой собственный вполне осознаваемый цинизм не вызывал улыбки). Кроме того, я ведь был в абсолютной безопасности. А минус был один - все удовольствие обещало быть сугубо единовременным. Именно поэтому я и задумывался о том, что, быть может, я мог ее просто уговорить и иметь секс с нею каждую ночь на протяжении путешествия. Но этого я не умел.
Уже вечером первого дня мы вышли к крупному ручью, который не смогли идентифицировать, и пошли вверх вдоль него, в приблизительно нужном направлении. Барышня, по ее словам, имела первый разряд по ориентированию; я никаких разрядов не имел, но ориентировщиком себя считал неплохим. Практических проблем наша потеря себя на карте не принесла, но некоторое психологическое чувство дискомфорта появилось, по крайней мере у меня. Заночевали мы на какой-то гряде холмов, которую не узнать на карте было сложно.
К более-менее комическим моментам дня можно отнести то, что у моей клиентки желудок не выдержал местной воды и примерно каждый час, а то и чаще, я был вынужден ожидать ее возле каких-нибудь кустов...
Так мы и шли - просто, без спешки, происшествий и секса по ночам. В целом, лесная часть пути не вызвала у нас никаких проблем. На четвертый день погода испортилась, но это никак не сказалось на моей спутнице - у нее даже не ухудшилось настроение, чему я бы совершенно не удивился. Шел мерзкий дождик, мы шли по насквозь промокшему лесу, в насквозь промокшей одежде - никакой пижонский "гортекс" клиентке не помогал. Костра больше не было, была газовая горелка в палатке и скудный рацион, хотя и он - рацион - женщину не смущал. Некоторая потеря блеска на ее щеках была заметна, но этим изменения и ограничивались, и я, разглядывая ее, все больше и больше злился... Городская дама в спортивном прикиде, увиденная мною несколько дней назад, вела себя как вполне боевая подруга. То есть, я видел в ней черты, которые могли говорить о ее принадлежности к тому единственному типу женщин, который я могу терпеть и к которому могу даже испытывать симпатию... Но слишком опрометчиво было бы полагать, что она, эта случайно выбранная жертва, именно такова. И злился я потому, что не видел в ней черт, подтверждавших бы мою первоначальную оценку. А о том, что первоначальная оценка - верная, мне говорили мои - чувства...
И мои чувства мне никогда не врали, и к тому времени уже никогда не подводили меня.
Мы вышли к горам - огромным и округлым, как подушки; бурый и красный осенний мох, густо-коричневые каменные осыпи, белые штрихи снежников в распадках ручьев; вершины гор не видны в сплошной облачности. Было тяжело ориентироваться; мы пошли вдоль гор в поисках приметной реки, вверх по которой предстояло подниматься к первому из лежащих на пути перевалов. Костров мы не жгли, и все время, что не тратили на движение по маршруту, мы проводили в палатке, тупо смотря на огонек газовой горелки. Женщина, к счастью, не пользовалась своими дезодорантами, хотя зачем-то несла их с собой, и пахла она терпко и невыносимо возбуждающе, я и злился на нее и на себя, когда замечал в себе реакцию на этот запах. Температура даже днем не поднималась выше нуля, а ночи были особенно холодны, и в будущем ожидалось только похолодание. Мы спали в одном спальнике, и велик был соблазн обнять; от мыслей о горячем и слаженом теле приходилось отмахиваться, усиленно представляя себе снег, лед и камни снаружи палатки.
Нельзя сказать, что я "задумывался о себе" - потому что все о себе я знал и так; просто было интересно получать практические данные о поведении своего организма. Мне было немножко стыдно, что он так реагировал на спутницу: елки-палки, не я ли полгода обходился без пищи, не я ли несколько месяцев простоял без единого движения, ни на мгновение не прерывая молитв, не я ли! - так что же я так реагирую на Эту?.. Ведь в одиночестве я даже не занимался онанизмом, и эротических снов за все время не было ни одного. Когда у меня возникла мысль о сексе? В тот самый момент, когда я увидел эту женщину в трактире.
Перевалы были осыпными и не требовали альпинистской скальной техники. Никаких крючьев, веревок, обвязок и зацепок - да я просто и не разбирался ни в чем этом. Только бескрайние каменные поля, бурые и серые скалы, без конца и края; внизу бледный мох, выше - ничего живого. Высота долины, по которой мы шли, меньше километра, но ни дерева, ни куста, ни травинки - только грязно-белые снежники и ледники. Несколько озер с ярко-голубой из-за минеральных примесей водой под низкими серыми облаками; в одно из них с борта долины спускался ледничок, и половина озера была забита айсбергами. Мы остановились на берегу, скинули рюкзаки, отдыхали. Барышня размахивала руками, чтобы не мерзнуть, потягивалась.
-Красиво.- Просто сказала она.- Не представляла себе.
Да. Все это было, отчасти, тем самым, что входило в меня и что меняло меня долгое время. Постепенно, целенаправленно, делало из человека что-то совсем другое. Что-то, что лучше человека. Что-то, что находится между человеком и этими безлюдными пространствами. Не описать. Хотел ли я стать камнями и голубым льдом.
Она смотрела на озеро, на ледник, на айсберги, не жадно, но глубоко, словно понимая все это. То, что понимаю я и что нельзя передать словами. Эта сцена врезалась мне в память, в принципе, наверное, как самая счастливая сцена из всего описываемого. Барышня, смотрящяя и видящая. Волшебство. Я двигался к чему-то холодному, к прекрасному и чистому, похожему на эти горы. А в барышне я увидел вдруг негасимый источник тепла. Как горы являются холодным полюсом, женская душа - если это правильная женская душа - является теплым полюсом. И я смотрел и не видел никакого конфликта, никакого противоречия, никакой дисгармонии из-за того, что на этом ледяном берегу находилась теплая женщина. Словно бы горы и она проходили друг сквозь друга, и в этом был образец высшей гармонии.
-Ольга.
Какое красивое имя. Но звук моего голоса отрезвил меня. Мы - люди; человечество, к которому до сих пор принадлежу я и тем более принадлежит она - вот зло. Мы приходим повсюду, даже в эти прекрасные горы. Следом за женщиной, якобы геологом, когда-то придут настоящие геологи, и построют везде дороги, и рудники, и заводы и горно-обогатительные комбинаты, и засыпят все мусором, и изнасилуют эту землю навсегда. Я смотрел на женщину, у нее внутри был мусор, и скважины и борозды, и геологи, и даже грустно было думать об этом. Душа, такая же засранная, как и у всего остального человечества. Я уже годы выкидываю это из себя, постом и молитвой, или, если угодно, медитацией. И все я вижу в себе чьи-то грязные следы. Что уж говорить о других, ха-ха. Думать противно. По этой причине, я людей и избегал.
Она посмотрела на меня, но я ничего больше не сказал. Я смотрел ей в глаза, и видел, как камни и лед постепенно исчезают из них, и появляется какая-то живая заинтересованность. (Перечитывая написанные фразы, замечаю, что кто-то может понять их эмоциональную окраску с точностью до наоборот. Поясню. Камни и лед - это абсолютные ценности, черты мировой гармонии. Живая заинтересованность - это суета. Грустная мне сейчас и противная мне тогда.).
Она улыбнулась уголками глаз. Или губ.
Мы видели далекие каменные башни. Они почти не выделялись среди причудливых останцев... Спускались вниз по камням, меньше глядя под ноги, чем нужно - глядя в основном на башни - ожидая, не покажется ли кто, заметили ли нас? По форме башни - очень тупой верхушке с широким выносом, по форме окон - похожих на ехидные улыбки не формой, а выглядывающей чернотой - понималось, что это замок гоблинов...
Там было пиво и мясо, и это было достаточной причиной, чтобы идти туда. Была и другая: пройти мимо - невозможно, пройти мимо - оскорбление и хозяев, и себя самого. Деревянная дверь с металлическим кольцом; высота проема - мне по глаза. Я стучал, и мы долго ждали, пока дверь не распахнул растрепаный седой гоблин. Секунда оценивающего взгляда закончилась, на лице распустилась сытая улыбка, и стало ясно, что прием нас ждет теплый.
Совсем скоро мы сидели в жаркой зале, одежда сушилась где-то возле огня, в руках у меня была большая запотевшая кружка пива. Ольга не являлась такой любительницей этого напитка, и, после промозглой осенней тундры, предпочитала пить что-то горячее, кофейно-алкогольное. Меня же быстро развезло, я улыбался все глупее и глупее и глаза мои туманились. Зала была низкой - для человека - стены были из голого камня, и некоторое время назад такое место вызвало бы у меня клаустрофобию. Я знал, что сейчас мне это не старшно, и с удовольствием отметил, что спутницу это тоже не беспокоит. Компанию нам составляло несколько гоблинов, застывших с серьезными физиономиями. Это не было характерным гоблинским поведением, но - я знал - они обладали удивительным умением чувствовать тайные пожелания гостей и, если хотели, могли без труда произвести впечатление хозяев идеальных - для каждого из гостей. Между тем головокружение очень быстро побеждало меня; я еще успел что-то съесть, после чего захлебнулся в вязких мыслях о том, как отблагодарить за гостеприимство.
Я проснулся в другом помещении, на теплой кровати. Я долго лежал, прислушиваясь к своему телу. Мало с чем можно сравнить радость пребывания в постели после двух недель тесной холодной палатки - да, палатка тоже дом и рай, и спать стоя в лесу тоже дом и рай - но для душевного здоровья нужно доставлять себе и плотские удовольствия. Кровать была одним из них. Я думал о том, насколько тактично остаться здесь еще на одну ночь, и пришел к выводу, что не настолько нетактично, чтобы так не поступать.
Позже я сидел в верхней комнате башни со стариком, открывшим дверь, и смотрел через узкое окно на далекие белые холмы.
-Расскажи, зачем ты взялся за это?- спросил он меня.
Я долго не отвечал. Что я мог сказать - что там, в городе, в мерзком душном трактире, меня объяла похоть и удовлетворение ее я посчитал более важным, чем жизнь ничтожной женщины?.. Увы! Только это я и мог сказать - и сказал. Потому что в моей жизни уже кончилось время лжи...
-Ты ведь рискуешь. Ты уже много времени провел с ней, ты знаешь что это опасно! Даже мы не знаем что случается с душами идущих вместе людей. Убив ее, ты можешь навлечь беду и на себя.
-Я справлюсь.
-И не убив ее, ты можешь навлечь беду на себя.
-Тем более,- улыбнулся я и надолго замолчал. Но потом понял, что улыбаться в ответ на эту фразу было неумно. Я стал серьезным.
-Объясни,- попросил я.
-Кто она, куда она идет? Что у нее внутри?
-У нее внутри тепло...
-Ну, этого ты еще не знаешь.
Тут я потерял нить...
-Что она собирается делать там, куда ты ее приведешь?
Да, я знаю, что я слабоумный. Я не задавал себе этот вопрос совершенно сознательно - потому что решил, будто мне это не важно. Какая разница, что она собирается делать, если учесть, что собирался сделать с ней я?..
Она рассказывала мне, будто она археолог. Разумеется, это полная ерунда и уж во всяком случае не имеет отношения к этому путешествию. Почему она идет одна? Почему она идет сейчас, перед приближающейся зимой? Да вот такой простой вопрос: планирует ли она возвращаться в город и если да, то как? Спрашивать ее я не буду, потому что в ответ будет другая ложь. Мне вдруг стало неприятно. У нее внутри тепло, и когда она смотрела на озеро с айсбергами, она была гармонична, но ведь даже в тот момент в глубине ее разума была эта ложь. Впрочем, именно эта мысль помешала мне наслаждаться красотой там, у озера...
-Все это - плохое дело.- сказал гоблин наконец.
-И что ты предлагаешь?
"Я не предлагаю" - ответил мне гоблин без слов. Спутница была моя и выбирать предстояло мне.
На следующее утро мы покинули замок. Что мне дела до ее мелких тайн? А я - всегда буду прав.
Два дня спустя мы вышли к крупной реке. Мы еще не пересекли основной водораздел; эта река, пропетляв не одну сотню километров среди гор, вытекала на равнину по нашу сторону. Верховья ее были далеко. Место, где, по словам гоблинов, можно было перебрести реку, выглядело непривлекательно; река делилась на множество рукавов, но все равно потоки были слишком сильны. Несколько часов ушло на осмотр возможной переправы, и выводы были неутешительны - река была не бродима.
Утром следующего дня мы начали купаться. Поочередно, обвязавшись веревкой, пытались переплыть реку - в месте, где рукав был не слишком широк. Было холодно, и после каждой попытки приходилось подолгу отогреваться. Мы даже не снимали палатку... К обеду, уставшие и замерзшие, мы сели в палатку, в спальник, почти голые, прижавшись друг к другу, и пили горячий чай. Ольга дрожала; я не дрожал, потому что, едва прижался к ней, у меня сразу же случилась эрекция и мне стало даже жарко. Я закрывал глаза и представлял себе ледник, опускающийся языком в озеро, но это не помогало, потому что боком я все равно чувствовал барышнино тело.
-Старик сказал, что здесь самое удобное место для переправы.
-Нет, старик сказал, что здесь самое удобное место для брода. Если не получается вброд и мы все равно пытаемся переплыть, может быть есть более удобные места?
-Что значит более удобные? На более широком месте у нас не хватит веревки. А в более узких будет более сильная струя.
И мы спали, прижавшись друг к другу. Я не обнимал ее, так как по-прежнему не мог повернуться к ней лицом.
Утром шел легкий снег, не ложился, таял от прикосновения к камням и к воде. Купаться не хотелось. Вдруг у меня словно открылись глаза... Мне было холодно в воде. Но я-то!.. Я-то столько времени стоял молча и медитировал, и искал в себе то, что объединяет меня с матерью-природой, и находил, и открывал этим ее родники! Я мог быть ее частью, мог - огромной, но посильной ценой - не есть, не дышать, не отделять себя от нее... Мог бы всю зиму пролежать на камнях или хоть в этой реке... А девушка!!! Я заглянул в палатку - Ольга паковала вещи - она была теплой, а кожа ее была нежной, я теперь так хорошо это помнил!
Я мог быть таким холодным, как окружающий меня мир. Потому что я вообще мог быть таким, как окружающий меня мир. Я уже почти сверхчеловек. (И по Ницше тоже). А она была просто человеком, была женщиной, и не могла быть никакой другой - и была только теплым полюсом мира... Боевым полюсом мира. Решительным и сильным... В ней не было ничего женственного; она ответила на мой взгляд - в ее глазах было знание о том, что ее ждет сегодня: попытки переплыть, не взирая на холод и усталость, и в конце непременный успех.
Я сказал себе это слово: "любовь". Вся кожа моя горела...
Я пошел остужаться в реку...
Первая же попытка оказалась удачной. Зацепив веревку за камни, я долго бегал и прыгал, согреваясь. Остальное было просто - барышня и оба наших рюкзака цепляются за другой конец веревки и маятником переправляются ко мне. Мой успех был неожиданным и никаких деталей мы не обговаривали - понимали все и так; я смотрел, как девушка совершает необходимые приготовления на другом берегу.
Навесив на веревку оба рюкзака, она привычно обвязала ее вокруг себя (у нас не было обвязок по типу альпинистских) и вошла в воду. Струя шла вдоль моего берега, и плыть нужно было всего пару десятков метров, а девушке сейчас вообще ничего не нужно было делать - лишь отдаться на волю течения, и ее прибьет к моему берегу. Так и случилось. Она оказалась у берега метрах в тридцати ниже меня, я придерживал веревку, пока она пыталась выбраться на камни. Рюкзаки, оказавшиеся выше ее, мешали ей, она отцепилась, чтобы снять рюкзаки, поскользнулась, и ее сбило течением.
У меня всегда была медленная реакция - многомесячные стояния в лесу ее не развивали - да и после купания, стоя под легким снегом в мокрой одежде, я находился не в лучшей физической форме. И сейчас, за то время что я понял, что же случилось, ее успело вынести на струю. Да еще учитывая тридцатиметровую веревку - как я мог ее догнать?..
Пять или шесть секунд во мне жила безумная паника... Потом она резко, как волна, отступила, разум стал приятно чист, как при медитации. Не облекаемая в слова, все сознание заполнила одна мысль: "сейчас она выбирается на мой берег". Потом мысль стала существенно больше моего сознания, через несколько секунд она коснулась реки - и я побежал вдоль воды, чтобы помочь барышне выбраться.
Ее успело снести метров на сто, прежде чем она как-то зацепилась за камни. Выйти из воды у нее не хватало сил, я быстро выволок ее на берег; глаза у нее были раскрыты шире, чем могут раскрываться у людей. Откинулась на спину, расслабленно, но быстро вскочила и пошла вверх, к рюкзакам: она очевидно была перевозбуждена.
Она достала из рюкзака флягу со спиртом и сделала несколько глотков; ее била крупная дрожь; только сейчас она пересеклась со мною взглядом.
-Я испугалась.
Черт, как это все было прикольно! Адреналин, сознание собственной силы, единения с рекой и миром, и видеоряд - прекраснейшая из девушек, более красивая, чем любая мокрая кошка!
Скоро она спала, уже во сне довольно больно вцепившись пальцами мне в руку; я смотрел в близкий потолок палатки... Пытался навести порядок в мыслях...
Женщина возле меня...
Я ее хотел раньше. Конечно же, ее можно убить, и это будет, в чем-то, хорошо. Но - неоднозначно. То есть, были и отрицательные стороны... У меня возникли к ней какие-то "теплые" чувства; конечно, человек - дрянь, но все-таки, в каждом же есть что-то хорошее. В ней, вот, тепло: тепло, которое - не противоположность прекрасной холодной пустоте, а дополнение. И она очень красивая. А красота - это тоже объективная ценность, нельзя ее убивать. Она такая хорошая, и нежная, и добрая... И правильная, я даже не думал, что такие бывают... Точнее, думал в детстве... Но поверить в то что встретил? Вот так, возле меня, идеал?
Утро, облачное, как и многие уже предыдущие. Что-то выгнало меня из палатки и повело вниз вдоль реки, к тому месту, где Ольгу прибило к берегу - там течение немного успокаивалось, и у самого берега был даже небольшой противоток - в котором собственно она и задержалась... Я присел возле воды на корточки и увидел совсем рядом висящую в подвижной воде рыбу с человеческим лицом.
"Зачем ты отобрал ее у меня?" - спросила рыба без слов.
-Она нужна мне.
"Нет" - сказала рыба.
-Я еще не разобрался...
"Мне это известно, но река всегда права..." - и рыба исчезла.
Пожалуй, да... Но что-то уже было сильнее меня. Теплота и гармония оказались сильнее всего, что я знал в мире.
Я не сдавался без боя. Я придирчиво разглядывал ее снаряжение и убеждался в том, что оно на порядок лучше того, что я когда-либо смогу себе позволить. Не достаточный ли это повод убить ее? Да нет же, не убивай, ты ведь не турист, тебе больше не нужно никакое "снаряжение", ты сам себе снаряжение...
Я пробовал целенаправленно думать о сексе, о каких-нибудь наиболее садистских и экспрессивных сценах - но из этого не получалось сделать вывода о необходимости убийства. Убить ее было всего лишь наиболее простым - но вовсе не единственным способом! А не про нас ли: "мы не ищем легких путей"? А с другой стороны - сложных я тоже никогда не искал. Словом, все неоднозначно.
Плюс к тому, я просто не мог представить себе никакого другого развития событий. История, которая заканчивалась изнасилованием и убийством девушки в далеком прекрасном осеннем лесу, была закончена и проста. А других вариантов я продумать не мог. Потому что необходимо было хотя бы знать, что моя спутница ищет и что собирается делать в конечной точке.
Снова и снова возвращался к этому. В промежутках же - смотрел мысленным взором на изгиб ее лица и редкую плавность ее мыслей (которые хорошо ощущались и различались по температуре, форме, фактуре...). Божество!
Будучи уверенным, что на местных ледниках не бывает трещин, мы шли по поверхности огромного пологого ледяного поля, куда-то в сторону последнего на нашем пути перевала; по всему выходило, что развязка наступит в ближайшие пять-шесть дней. Очередной переход, такой же, как и всякие другие; долгая череда - на протяжении всего дня - выход со стоянки, час ходьбы, десять минут отдыха, сидя на рюкзаках, глядя в землю или на окружающие холодные осенние пейзажи; ничего не говоря. Потом - снова в путь... Сегодня - ни травинки, ни островка мха, только камни, покрытые тонким слоем снега, а теперь вот - дышащяя вечнозимним холодом масса льда под ногами.
Лед - это Любовь... Беспредельняя осенняя чистота - это Любовь... Сколько здесь прекрасных мест, где можно встать и стоять годы, тысячелетия, стать камнем и смотреть как горы сглаживаются непогодой или наоборот, поднимаются силой подземных движений. Я шел, и стоило мне обвести взглядом панораму, как я начинал видеть и чувствовать ее всю, проникать в нее, а она - проникать в меня... Был близок к тому, чтобы раствориться и стать ничем отличающимся от природы... Душевное единение, которого тщетно искать в сексе.
Впереди (во время этого перехода - впереди), женщина, шуршащие ледяной корочкой штаны, набухший незамерзающей влагой рюкзак, почти полностью закрывающий лицо капюшен. (На остановке я смотрел на нее, она уставала, она сидела опустив голову, лишь иногда я видел изгиб ее щеки и часть открытого, но невидящего глаза, и несколько острых ресниц). Внутри она была, как я знал теперь, чувствовал теперь, неубиваемым теплом; жаркое тело - после десятикратных ледяных ванн, и жаркое сознание - после двадцатидневных осенних пустот.
С миром нельзя бороться. Мир нельзя победить. Разве может лист победить дерево?.. Гнилой лист...
На мир можно смотреть как на равного и улыбаться и игнорировать то, что может тебе помешать. А еще можно быть таким, чтобы ничего тебе не мешало, но это сложно... Столько говна нужно вынуть из себя... Задрищешься...
Ольга, твердая и прекрасная, идет абсолютно ровно и прямо над ее головой видна низшая точка далекого еще перевала. Сырой ледяной воздух сжимает ее крепко-крепко, но температура ее тела не меняется... Я бы не удивился, если бы на ее щеках появились узоры как те что возникают в мороз на стекле...
Она что-то сделала с собой? Что и как? Разве я неправ? Не один год как я пытаюсь стать лучше... Чищу себя пустотой... Дерьмо превращается в жухлые листья, шуршащие по весне... И иногда плачу, и иногда хочу пива и травки, и даже осмелился (дальше мысль замирала) покуситься (страшнейшим курсивом это слово) на нее, на ее тело, как смешно и страшно. А теперь стало видно, что в ней есть что-то чего я еще не достиг. Я не понимал...
Сердце резко ухнуло, когда снег подо мной провалился. За одну секунду я ничего не понял, а потом меня очень сильно ударило в ноги и я почувствовал повсюду под одеждой снег... Потом в ногах забился пульс, горячо и упруго. Чуть мутило...
Через несколько секунд стало лучше, я осторожно перевернулся на спину и как-то начал отряхиваться, правда, от этого снег только проваливался глубже под одеждой. Метрах в пяти надо мной светлое окно вело во внешний мир; влево и вправо в бесцветной мгле терялась подснежная пустота. Никакой романтики в попадании сюда не было.
-Ты цел?
-Все в порядке,- крикнул я, поморщившись. Дотянулся до выпущенного альпенштока, расперся; Ольга кинула мне веревку, я прицепил рюкзак, и барышня вытянула его, с краев дыры осыпался на меня еще снег...
-Я боюсь я не вытяну тебя,- сказала она.- Не за что удержаться... Подожди.- После этого наступила долгая пауза... Где-то там она пыталась при помощи подручных средств укрепиться на снегу... На то, чтобы вытащить меня, ей все равно понадобилось минут двадцать.
Она быстро обвела меня глазами...
-Только ноги ушиб,- пояснил я.
-Покажи.
-Да все в порядке...- показывать было долго и неудобно. Я дохромал до рюкзака и сел на него - устал я не меньше нее. Мы смотрели друг на друга, тяжело дыша.
-Ничего, цель уже близко,- сказал я. Ольга кивнула.
-Расскажи, куда мы идем? Как ты будешь возвращаться?
-Пока не знаю...- задумчиво сказала она, повернувшись к перевалу и глядя на него пустыми глазами...
-Почему ты такая?- спросил я, имея в виду: сильнее ледника и осени...
Она посмотрела на меня и улыбнулась...
Кто бы мог понять содержание женской улыбки...
Я спас ей жизнь и она спасла мне жизнь - может быть словосочетание "спасти жизнь" покажется напыщеным, но не чувствовалось в случившемся ничего неординарного. Оба поступка были естественны настолько, что практически неизбежны. (Я спас ее, зная, сколь многое мне позволено - просто сказав реке: "выпусти ее". Она спасла меня - будучи просто человеком. Получается, лучшим, чем я?). Но я думал не об этом.
Думал о том, что убить ее нельзя, невозможно совершенно, и тому много причин. Я чувствовал, что связан с ней теперь. Я чувствовал, что люблю ее теперь: стоило вспомнить о моментах прикосновения - и на коже выступали розовые ожоги. Это беспредельная красота и счастье. Отчего? Что в ней есть? Получается - очень многое. Больше чем есть во мне.
Это странно и даже противно.
И вместе с тем прекрасно - так прекрасно, что нет слов. Никогда нет никаких слов...
Я был неправ, неправ, я не могу понять в чем и у меня нет больше сил понимать себя. В мире есть ее тепло, ее тепло есть мир, это лучшее что есть, ничего не существует. Очень, очень горячо. Весь обожжен и снаружи и внутри.
Мы стояли на перевале, смотря вперед, и сравнительно близко, где кончались горы, начинался осенний припорошенный уже снегом лес, и где-то за ним угадывалась огромная река, и там все должно было кончиться, и я не знал как, потому что кто я был? Дул пронизывающий ветер, серые облака были высоко, но от этого только более душевно, бесцветный и сверху и снизу бескрайний окоем - прекрасен настолько, что сердце вот-вот могло разорваться, или я сам мог перестать быть и стать этой прекрасной бесцветностью, влагой в воздухе. Вместе с этим, было еще одно ощущение и желание - ощущение тепла рядом, такого же сильного, как и окружающий холодный мир, и желание быть с этим теплом, приобщиться хоть как-то к нему, отдав взамен то что имею сам. Пусть все накопленное нужно открыть даже за частицу этого тепла, жара - пусть. Совершенно неконтролируемые ощущения, страсть сильнее всего что есть, не плотская, ничуть не грешная страсть. Любовь, как в юности. Когда кажется, что предмет любви - это центр мира, прекраснейший, и невозможно представить сближение с ним, и конечно невозможно обладание им, а возможно только греться в его лучах.
Ольга,- позвал я ее молча. Она услышала и улыбнулась.
Ты нужна мне,- сказал я молча, и она взяла мою ладонь в свою. Через две пары перчаток я ощутил, как она горяча. Она улыбнулась мне, и кивнула взглядом, ободряя и поддерживая. И сейчас же снег вокруг наших ног превратился в воду и исчез, и из-под камней полезли цветы, с яркими разноцветными лепестками, и трава, и мох густыми пучками заполнил пустоты между булыжниками. Нелепо - в горах, где даже летом нет ни цветов ни травы - пусть. Я улыбнулся чуть смущенно; Ольга - секундно пробежав глазами по лугу, на котором стояла теперь, едва заметно вскинула брови, но ничего не сказала.
Это тебе,- сказял я молча.
-Спасибо,- сказала она, улыбаясь.
Ольга достала GPS и мы руководствовались им. До ее цели - о которой я теперь думал с любопытством и легким страхом, потому что в цели был и ответ - было, очевидно, совсем близко. Горы были за спиной, но лес уже скрывал их. Покрытые снегом болота, черные, мокрые скалы, глухие ели и мелкий кустарник, были повсюду. Зима была совсем рядом, каждое прикосновение ветки было прикосновением зимы, и каждый вздох ветра, пробегавший по верхнему ярусу леса, был ее вздохом. Что Ольга собиралась делать теперь? Господи! Разреши мне быть с тобой, и всю зиму тебе будет тепло. Хочешь цветущий луг, как там, на перевале, или летний лес, и мелкие ягоды земляники каждый день? Твоего тепла и моего умения разговаривать с природой хватит на все это. Да, пожалуй, и твоего умения должно хватить на это - ты просто не пыталась. Скажи мне, я научу тебя. Не говоришь? Идешь молча за спиной или впереди, резвее меня забираясь на скользкие скалы и перелезая через упавшие стволы...
А хочешь, мы вернемся в горы и проведем зиму там, без дома и без дискомфорта, я научу тебя и этому. В самую пургу мы будем стоять на самых высоких и страшных утесах, и играть в "ладошки", и ты будешь смеяться, в одной футболке на ледяном ветру, и ничто не причинит тебе вреда. Я дам тебе постоять на каждой скале, над километровыми обрывами, и ветер, вместо того чтобы сталкивать нас вниз, будет проходить сквозь нас, и мы будем легко звучать, лучше чем любой музыкальный инструмент. Отдельные снежинки будут задевать за души, и они будут тихо звенеть, как струны.
Идя позади Ольги и будучи уверенный, что не буду заметен, я сложил ладони и резко подкинул вверх пустоту; из них взлетела, с хлопаньем и топотом, большая птица, наверное глухарь. Как же это было здорово, и неожиданно! Медитация, молитвы, "экстрасенсорность", это одно, а цветы на перевале или эта птица - это уже что-то совсем другое. Новое, большее. А все почему? - потому что Любовь. Оказывается, это очень полезно. Это очень много может дать. Это дает творить жизнь. Я даже не знал.
Как плохо ненавидеть. Нельзя ненавидеть, это чувствовалось всем телом. Это было, наверное, самой сильной моей ошибкой в последнее время - ненависть. Вот она, та грязь, которую я никак не мог выкинуть. Когда от какой-то грязи я избавился и заметил, что стал чище других, я начал их презирать - ну разве же не достойны они презрения? - и ненависть и презрение стали моей новой грязью. И вдруг ее не стало. Я стал так легок, что был готов лететь - но не собирался это делать, зная почему-то, что смогу только когда умру. Нет, никакие "они" не достойны презрения, ибо я-то кто такой. Чья обязанность теперь - помогать им стать лучше.
Не то чтобы мне кто-то запрещал что-то или приказывал.
Просто я понял, что убивать не надо.
Надо помогать. Это не внешняя потребность и даже не совсем верно сказать что "внутренняя". Это - положение дел, это устройство мира таково.
Я хотел стать чистым, чтобы гармонировать с природой. То есть из сугубо эстетических соображений.
Теперь я стал чистым и снова повернулся к человечеству, от которого отвернулся так давно. Повернулся в другой роли.
И теперь у меня есть Она.
Я не знал как сказать ей все это. Но я могу предложить, фактически, весь мир. Все что угодно, исполнение любых желаний. Я уже почти Бог, я даже творить умею, по крайней мере цветы и птица у меня получились. Совершенно уверен, что с тем, что есть в тебе, мы будем совсем-совсем Богом. И у нас будет великое счастье помогать людям. И в свободное время - весь мир в придачу. (И новые коньки, если хочешь).
По крутому склону с частыми выходами скал, с глубоким мокрым мхом на ступеньках, мы поднялись на какую-то локальную возвышенность, и, еще только выкарабкиваясь на последний уступ, я, посмотрев на замершую спину спутницы, понял, что она смотрит на находящуюся за перегибом цель свеого пути. Она скинула рюкзак.
Я выбрался к ней и тоже посмотрел вперед; там был тот же бурелом с лужами воды среди бурого мха и снега, и какие-то совершенно неуместные антропогенные останки среди него, которые идентифицировать я совершенно не мог. Ольга, тем временем, удивительно быстро достала откуда-то из рюкзака - я перевел взгляд на нее, чуть нахмурившись, желая объяснений - так вот, достала из рюкзака пистолет (?!) - и, ну ни на секунду не замешкавшись, подняла его на вытянутой руке и выстрелила мне в голову!!!
Представляете? Уверен, что нет.
Я ужасно растерялся, но не хотел, чтобы меня убивали, поэтому каким-то образом увернулся, и она, стреляя с расстояния в метр-полтора, все-таки промахнулась. Что с нее взять, женщина все-таки. Я бегом бросился вниз, по ступенчатому обрыву, по которому только что поднимался. Рюкзак, который я не успел снять, мешал мне, поэтому я не столько бежал, сколько падал кувырком, ломая себе что-то. Ольга еще три раза выстрелила мне вслед и все три раза попала, что было совершенно неописуемо больно. Я упал внизу в какую-то лужу, каких много в подобных лесах, и остался лежать лицом в воде.
Думать практически ни о чем я не мог. Ольга спустилась ко мне и стала меня ворочать - для чего ей пришлось встать почти по колено в ледяную воду, зачем, ради чего это самопожертвование, эта чистая сила? как глупо... - перевернула меня на бок, при этом вода заливалась мне в открытый рот и заполнила легкие, наверное, поэтому она поверила, что я не жив; по-моему, это тоже было глупо, с учетом цветов, подаренных ей на перевале, например. Во всяком случае, делать контрольный выстрел она не стала. И мне неприятно, что она его не сделала - я люблю порядок, и нужно было бы выстрелить только из аккуратности. Но нет. Тем не менее она сняла с меня рюкзак - это было нелегко сделать. Я ожидал, что она начнет в нем копаться, но она надела его на спину и полезла обратно на холм - может, ей не хотелось оставаться в этом мрачном ельнике, наверху было явно светлее. На меня она посмотрела мельком, как на вещь, совершенно без теплоты, и это меня всерьез задело...
Поднявшись на холм, она достала из своего рюкзака спутниковый телефон - почему я его раньше не видел?
-Я дошла,- сказала она кому-то,- он здесь.
(В этот момент я поймал себя на том, что слышу не ее голос, а радиоволны ее телефона, причем не только слышу, но и дешифрую - наверняка ведь переговоры в каком-то цифровом, зашифрованном формате происходят? Ответов, однако, я не слышал почему-то.)
-...Ну я же тебе говорила. И в очередной раз оказалась права.
-...Как-то смогла. Это не так уж сложно. У меня же есть кое-какой опыт...
Я видел то, на что смотрела она, что искала и нашла она: какие-то омерзительные, высокотехнологичные, наверняка милитаристского свойства обломки. Что-нибудь вроде упавшего спутника. Какая-то организация, наверное, его искала, а женщина вот взяла и догадалась, где это находится, и нашла самостоятельно. Или она шпионка и это ее секретное задание было... Теперь ей наверное примию дадут, или повышение.
Вышлют за ней сейчас вертолет или вообще-что-угодно. Когда уверены, что есть за чем сюда лететь, прилетят без сомнения.
Мне сперва было противно, но это быстро прошло. Я вылез из лужи, захлебываясь водой и болью. Темный ельник, скалы, снег и черные зеркальца воды; шум ветра и, кажется, крупа с неба или просто сплошной туман спускается до земли...
Несколько дней теплых иллюзий и мечт о беспредельном счастье. Когда все это рушится, это так же больно, как три пулевых ранения и переломанные ребра и руки. Нет никакой теплоты и ничего хорошего в ней нет!
С другой стороны, есть. В свободное время, например, помогает детям в детских домах, о чем мне между прочим не говорила. И значок почетный донор... Вот. И так далее...
Я ушел куда-то по бескрайнему миру. Совершенно сверхчеловек. Довольно скоро, даже начал усмехаться каким-то мыслям...