- Господи, за что наказываешь, что я сделал не так, - истово молился в храме бродяга. Священник смотрел на него с сочувствием. Поношенные одежды еще хранили следы былого достатка, а черты лица, искаженные мукой, - былого благородства. - Господи, ты повелел мне идти в земли чужие, и сказал, что сделаешь меня королем, но одежды мои поношены, и мне нечего есть. Как последний нищий я жив лишь подаянием добрых людей, которым мне стыдно смотреть в глаза: молодой, крепкий парень, вместо того, чтоб заняться уважаемым трудом, бредет по дороге невесть куда, мечтает о несбыточном и занимается попрошайничеством. О если бы мне только понять, что я тогда ошибся, неверно тебя понял, Господи. Я бы тотчас попросился бы в ученики какому-нибудь мастеру, со временем и сам бы стал мастером, завел бы семью и был бы счастлив. Скажи мне Господи, за что мне эта пытка и мука? Я уже совершенно было отчаялся, как вдруг, тогда, в Ляшельдорфе, у меня появилась возможность заработать денег, купить лошадь, одежду, еды... мне хватило бы их на большую часть пути. Я верю, Господи, ты сам даровал мне эту возможность. Скажи, зачем ты отнял ее, когда я уже почти держал деньги в руках. Или вот в Вейнекесе..., да что я тебе рассказываю, Ты и сам все это знаешь. На всем моем пути передо мной надежда, словно морковка перед ослом. Но едва я обрету надежду на избавление от мук, ты лишаешь меня ее. Скажи, Господи, в чем я согрешил перед тобой, что я делаю не так. Скажи мне, что я должен сделать, и я сделаю это. Господи, я не могу так больше, - слезы катились по щекам юноши, а плечи сотрясались от рыданий, - для меня уже и смерть была бы спасением, я все чаще думаю о ней, но и тут возникнет надежда, и я воспряну духом, чтобы снова взмыв в облака, грянуть оземь. За что ты так жестоко поступаешь со мной Господи, мучаешь за что? Скажи, чего ты хочешь от меня, все сделаю, не надо только больше мне надежды, покоя я хочу, Господи, просто покоя... крыши над головой, куска хлеба да кувшина молока. Ничего мне уже не надо, ни власти, ни славы, ни почестей. Тишины хочу и уединения. Жить где-нибудь в хижине на опушке леса, растить капусту, пасти скот, славный бы из меня, наверное, вышел пастух, - юноша умолк, слезы перестали катиться из глаз. Он стоял на коленях, недвижим словно статуя. Старый священник подошел к нему и ласково коснулся его плеча. Юноша поднял на него глаза. В янтарных зрачках его, в кристаллах слез на пушистых ресницах, в воспаленных веках, в том взгляде, которым он посмотрел на священника, во всем читался немой вопрос, но у священника не было ответа, и он отрицательно покачал головой.
- Я помолюсь за тебя, дитя.
- Спасибо, - ответил юноша и сгорбившись, едва переставляя ноги, словно вот-вот упадет, вышел из храма....
- Пап, а что было дальше с тем юношей, а? Расскажешь? Ну пожалуйста? - молили янтарные глаза обрамленные пушистыми ресницами, - Он правда стал королем?
- Да, сын, он стал королем.
- Как ты?
- Как я, - и помолчав немного, продолжил, - потом он понял, что это не у него была надежда, которой Бог его лишал раз за разом. Нет. Ничего у него не было, ни единого шанса, и это Бог, раз за разом даровал ему надежду, чтобы он не сломался, не ушел в ремесленники или пастухи, и смог дойти до цели. А иначе кто бы спас королевство от страшного дракона, женился на прекрасной принцессе, и мудро правил бы королевством и людьми, живущими с той поры в довольстве и радости? Но если бы кто знал, какая это пытка - надежда. Такую пытку не пожелаешь злейшему врагу. Спи, родной, завтра нам предстоит много дел.