У входа в Национальный Институт Этологии прогуливался обычный молодой человек лет двадцати, в скромном сером костюме и такого же цвета свитере. В левой руке он держал шикарный букет из ослепительно алых роз, моментально притягивающий к себе взгляды всех спешащих мимо прохожих (на это, собственно говоря, он и был рассчитан - ну, и ещё кое на что), а правую то и дело подносил к глазам: уточнял время. Обычный влюблённый, ожидающий свою, не слишком пунктуальную подружку, очевидно, работающую здесь же, у этологов. И картина для Столицы тоже вполне рядовая и насквозь привычная: вон, в ста метрах у парковочной автостоянки, замер почти что двойник серого, с не менее внушительным цветником в руках. Лица, что у первого, что и у второго влюблённого, также не отличались большими особенностями: уши как уши, глаза, как глаза, причёски не слишком короткие, но и не чрезмерно длинные. Всё в меру, стандартно и даже - немного безлико. Настолько, что столкнись с ними на улице, а затем повстречайся вновь, минут через двадцать, то вряд ли вспомнишь, что уже виделись.
Послышалось ровное урчание двигателя, и к Институту важно подкатил чёрный лимузин. Он всегда в это раннее время подъезжал сюда. Водитель притормаживал у широких мраморных ступеней, ведущих к зеркальным дверям ведущего научного центра республики, с достоинством покидал салон, обходил машину и приоткрывал дверь, помогая выбраться из кожаного нутра дорогущего произведения мирового автопрома знаменитому учёному, дважды нобелевскому лауреату Оскару Ортеге. Тот величаво кивал водителю, словно английский лорд - своему дворецкому, и, моментально теряя к нему интерес и повернувшись спиной, не спеша вступал на первую ступень. Это был неизменный ритуал, повторявшийся Ортегой и его водителем вот уже семнадцать лет - с того самого момента, как в Столице был организован Институт Этологии, и приносивший искреннее удовольствие им обоим. И, казалось, ничто и никогда не сможет его нарушить. Но именно это сегодня и случилось.
Едва "пума аргента" замерла у лестницы, как молодой человек с розами встрепенулся и, убыстряя шаг, направился к машине. Не доходя метров двух до уже покинувшего её салон директора, он вдруг отшвырнул букет в сторону и в его ладони сверкнул сталью пистолет с глушителем. Глухо треснули два выстрела - и директор с водителем сломанными куклами рухнули прямо на ступени. А "влюблённый" подбежал к ним и произвёл два контрольных выстрела им в затылки. После чего швырнул убитым под ноги оружие, обронил рядом белый квадратик визитки и со всех ног кинулся к автостоянке. Его двойник, тоже уронивший свой букет, уже выглядывал из фырчащего "волка", с коротким автоматом наготове. Но поддержка не понадобилась: расстрел произошёл настолько нагло и быстро, что немногочисленные прохожие просто не успели никак на него отреагировать. Убийца нырнул в машину, его напарник стремительно, захлопывая дверь уже на ходу, стартовал с места и через несколько секунд "волка" здесь уже не было.
А к убитым уже спешили люди. Кто-то истерически орал в сотовый, вызывая врачей, какая-то женщина, встав на колени, пыталась нащупать у директора пульс на запястье. Подбежавший полицейский, моментально окинув всё происходящее у него на глазах и сообразивший, что медики тут уже не требуются, только крякнул огорчённо да потянул из кармана свой "воки-токи". И вдруг заметил на ступеньке одиноко белеющий картонный квадратик. Осторожно, дабы не коснуться лицевых поверхностей и не стереть отпечатки, взялся за боковые. Поднял. Всмотрелся - и от души выругался сквозь зубы. На визитке был изображена стилизованная фигура человека с ножом в руках, заключённая в красный круг и перечёркнутая красной же линией. Слева направо и сверху вниз. А над рисунком бежали суровые строчки из чёрных букв: "ФОЖ (Фронт освобождения животных). Смерть убийцам!"...
Глава 1.
Чезаре Феллини или попросту Чеф или Чеффи для многочисленных своих друзей и приятельниц (отнюдь, к слову, не родственник знаменитого итальянского режиссёра и даже не его соотечественник; поскольку родился в Новой Англии тогда, когда его однофамилец уже блистал в мире кинематографа), довольно известный в Европе и у себя на родине стрингер нескольких европейских и американских газет, проснулся от мерзкого кваканья и не сразу сообразил, что это его "мобильник" мерзко пытается вырвать хозяина из цепких объятий Морфея. Голова после вчерашнего грозила развалиться на мелкие кусочки, а вопли телефона только усиливали это желание. "Кого там ещё несёт?" - подумал с раздражением журналист и выпал из кровати. Кажется, во "фризере" оставалось немного "минералки"... Нет, ну какая сволочь придумала эти тусовки?! И ещё виски? И что там ещё было? Кажется, шампанское... Или ром? А может, и то, и другое... Перебрал, чтоб ему пусто было! Чезаре мученически застонал, но на ноги кое-как утвердился и, пошатываясь, добрался до вожделенного напитка. Его, правда, оставалось совсем ничего, каких-то полбутылки, но и того хватило, чтобы охладить сухое горло и более-менее отогнать боль из черепа. Чезаре посидел так несколько секунд, чувствуя, как к нему потихоньку начинаются возвращаться силы - и только сейчас обратил внимание, что телефон и не подумал затыкаться. Да кто ж это такой настойчивый?!
"Настойчивым" оказался шеф-редактор европейской версии "Каунтерспая" - солидного американского издания, специализирующегося на скандалах в правительственных и финансовых кругах США, не брезговавшего и криминалом - разумеется, серьезным. Тоже один из работодателей Феллини - и, пожалуй, самый щедрый из всех.
- Чеф! - весело рявкнул Хьюго Тернер - он всегда забывал поздороваться, особенно, когда беседовал с подчинёнными. - Ты сейчас где?
- В Брюсселе, - простонал журналист. - Если нужны подробности, то изволь: Европейский квартал, отель "Шарлемань"... Номер комнаты сказать?
- Это лишнее! - усмехнулся Тернер. - Значит, так: аванс на твою карту мы тебе уже перевели, не поскупились... - он назвал сумму и Чезаре форменным образом обалдел: хоть "контрразведчики" никогда и не скупились, но таких денег, по крайней мере, Чеф, от них никогда ещё не получал. Значит, задание предстояло непростое. - Слушаю! - сразу же подобрался журналист...