Я стоял у окна и, опустив голову, смотрел вниз, на тротуар, поскольку поднять голову и смотреть на небо у меня уже не было сил: прошедшая ночь выдалась бессонной, я просидел ее за письменным столом, сочиняя предсмертную записку друзьям. Под утро неудавшуюся записку я уничтожил, разорвав ее в клочья, после чего часа три ходил по квартире из угла в угол, не находя себе места и проклиная судьбу, сделавшую меня неудачником. Я был готов от отчаяния рвать на себе волосы, но правая рука после адской писанины онемела и беспомощно болталась возле туловища, а рвать волосы одной левой - в этом было что-то залихватское и не соответствующее моему трагическому положению.
Через окно я увидел людей; каждый куда-то шел. Я представил, что все они не просто идут, ради того, чтобы идти, а идут к определенной цели, имея в виду определенное намерение прийти куда-то и сделать что-то. И вот как только я представил себе это, мир этих людей показался мне никчемным и абсурдным. "Съем-ка я колбаску на фоне этой абсурдности", - произнес я вслух, звуком голоса подбадривая себя, и направился на кухню. Однако в холодильнике, вопреки ожиданиям, было пусто и тихо, что усугубило мою собственную опустошенность и побудило меня упасть навзничь и уставиться на запылившийся и скособоченный плафон на потолке.
То ли от усталости, то ли от голода мне захотелось спать, и я закрыл глаза, причем своевременность, с какой я это сделал, даже обрадовала меня: с потолка в этот момент как раз осыпалась мне на лицо старая штукатурка. "Наконец хоть какое-то облегчение", - подумал я, подразумевая под облегчением невозможность снова открыть глаза и с тревогой наблюдать, как плафон весь насторожился, в любую секунду готовый к падению на меня. Я только-только начал успокаиваться, даже успел пережить презабавное сновидение: маленький мальчик (должно быть, я в детстве) ожесточенно и бесконечно долго отрывал штакетину от ограды палисадника... Как в мою дверь постучали.
Сначала я было решил, что это стучат молотком по крышке моего гроба, и с облегчением перевел дух, оттого что все прекрасно обошлось и без предсмертной записки, но потом я засомневался, потому что стучали так долго, словно намеревались разбудить мертвеца, и я, все еще не открывая глаз, поднялся. "И зачем мне понадобилась эта чертова штакетина!" - с раздражением думал я, на ощупь волочась в прихожую.
Открыв дверь, я сначала ничего не услышал - видимо, стучавший с молчаливым любопытством разглядывал меня, потом почти одновременно послышались звуки шаркающей по полу подошвы и женского голоса:
- Вы не позволите мне позвонить от вас? Это займет всего пару минут!
Я вспомнил: у меня, оказывается, есть телефон! Почему я забыл о нем? Не потому ли, что терпеть не мог разговаривать с человеком, не будучи уверенным, что он не показывает мне пальцами оскорбительную фигуру? Да, именно по этой причине я какое-то время назад перестал раздавать налево и направо номер своего телефона, а друзей уведомил, что телефон у меня отключили за неуплату, хотя мне и так не приходилось платить за него - всеми моими платежами за квартиру занималась моя мать. Теперь я снова ощутил, каково это - говорить с человеком, которого не видишь, и, еще более раздражаясь, спросил:
- Алло! Что вам нужно?
- Извините за беспокойство, - ответили мне, - вы не могли бы позвать к телефону вашу соседку?
- Старуху?
- Нет, девушку.
- Но у меня нет девушки-соседки!
- Теперь есть. Со вчерашнего дня.
Я на секунду задумался. Не был ли это подвох? Откуда там было знать, что творится у меня под боком? На всякий случай я решил незаметно проверить, правда ли у меня появилась новая соседка, и блестяще схитрил:
- Вы не могли бы немного подождать, пока я схожу на кухню и выключу чайник?
- Да, конечно, - ответили мне, попавшись на крючок.
Я засвистел, имитируя свист чайника на плите, и подумал, что иногда, пожалуй, не так уж и плохо разговаривать по телефону, во всяком случае, этим обеспечивается определенная доля твоей личной безопасности. Но кто был тот человек, который так ловко подыграл мне, тем самым отчасти развеяв мои мрачные мысли? Я сказал:
- Проходите, звоните, телефон должен быть где-то в углу, за диваном, - а сам пошел в ванную, чтобы смыть с лица штукатурку.
Вернувшись в комнату, я увидел девушку, которая, подтянув под себя ноги, лежала на моем диване и разговаривала по телефону. Она была одета в узкие шорты и майку без рукавов, так что можно было заключить, что она вела довольно свободный и легкомысленный образ жизни, раз в таком виде запросто могла явиться в квартиру к первому встречному. Я подошел к дивану, немного подвинул ее и лег рядом. Мне снова захотелось спать, но своей болтовней она вряд ли позволила бы мне заснуть, и тогда я, чтобы не терять времени, принялся незаметно, словно ненароком, водить по ее лодыжке мизинцем. Кожа у нее была превосходная, что и говорить, и я, возможно, тотчас влюбился бы в нее, не будь у нее этой отвратительной манеры всхлипывать и причитать в телефонную трубку. Что за бестактность! Даже я, человек, подверженный стольким невзгодам, никогда не позволял себе такого при постороннем человеке! И все же она нравилась мне. От нее приятно пахло, а губы ее изящно изгибались, когда она говорила. Она была горячая и обольстительная. Мне захотелось поцеловать ее, и я с ужасом подумал, что, застрелись я ночью, как собирался, мне никогда не довелось бы испытать такого желания! При этой мысли холодная дрожь пробежала по моему телу, я прижался к девушке и заплакал от страха, что жизнь так хрупка и ненадежна, а вокруг столько соблазнов, что иной раз даже не знаешь, где какой прячется.
Наконец она кончила говорить и в ярости бросила телефон на пол. Вид у нее был жалкий, казалось, ее только что известили о том, что все ее родственники разом умерли, не оставив ей ни гроша на дальнейшую жизнь. Я погладил ее по щеке и, желая утешить, сказал, что какое-то время она могла бы пользоваться моими сбережениями, а там видно будет. Она посмотрела на меня, делая вид, что недоумевает, и сказала:
- Мой парень заболел желтухой, и теперь мне придется целый месяц тосковать в одиночестве. Если бы я только могла предвидеть, что он так со мной обойдется, ни за что не позволила бы ему запудрить мне мозги!
- Милая моя, - возразил я, - никогда нельзя что-либо предвидеть! Именно это обстоятельство и делает нашу жизнь столь потрясающей.
- Но как мне теперь быть? Я так боюсь одиночества, что, кажется, непременно сойду с ума, если на какой-то вечер останусь без компании.
- До вечера еще далеко, вместе мы могли бы что-нибудь придумать, - сказал я, рассчитывая на то, что она, проникнувшись моим расположением, предпочтет меня своему парню, по крайней мере, на ближайший месяц.
- Уж не хотите ли вы этим сказать, что мы теперь с вами связаны некоей интимностью? Не думаете ли вы, что общий лежак, - она похлопала ладонью по спинке дивана, - автоматически создает также общность и всего остального?
- Иногда хочется, чтобы так было, - сознался я.
- Но ведь между нами, если разобраться, не произошло еще ничего такого, что заставило бы вас делать какие-то выводы. Я не давала вам никакого повода. Подумаешь, поговорила немного по вашему телефону, разве это повод?
- Вы имели неосторожность швырнуть аппарат на пол, и теперь он, скорее всего, вышел из строя, - с укоризной в голосе напомнил я.
- Я была очень расстроена, - стала оправдываться она, - я сама не своя была от полученного известия. А вы бы на моем месте?.. Неужели вы не повели бы себя точно так же?
Я смутился от ее внезапного вопроса и понял, что безвозвратно выпустил инициативу из своих рук. Я был полностью в ее власти, потому что она играючи разоблачила всю мою сущность, от которой я столько страдал и которая в итоге привела меня к идее самоубийства. ПРИТВОРСТВО - вот имя этой моей сущности! Никогда не чувствовал я себя свободным от него, всегда оно таскалось за мной по пятам, словно убийца за своей жертвой! И как смел я вовлечь эту девушку в свои грязные игры? Кто позволил мне упрекать ее в ничтожном и подозревать в гнусном? Не в силах смотреть ей в глаза, я закрыл лицо руками и незаметно уснул...
Долго я спал или нет - неизвестно. Во всяком случае, когда я проснулся, девушки рядом не было, а это уже был хороший знак, это означало, что уже ничто не могло помешать мне пойти и исполнить задуманное. Надеюсь, ни один человек, увидевший меня после этого, не рискнет сказать, что я в очередной раз притворяюсь.
Вот, пожалуй, и все, что я хотел сообщить вам на прощание, мои добрые, терпеливые друзья. Искренне ваш...