Антинка захлопала глазами и кинулась исполнять поручения. Скоро на лавке была приготовлена постель, куда Лукаш и уложил раненного. Нелюд был в бесчувствии. Рубаха у него на плече и груди намокла и налилась рубиновым, влажно-алым. Антинка, стараясь не смотреть на него, достала чистого полотна для перевязки и какую-то мазь, которую дала бабка Квиуна. На печи, булькая, как в ведьмином котле, кипятилась вода.
- Полотно порви на полосы, - командовал Лукаш, взмахивая ножом, разрезая и стягивая с нелюда рубаху. - Нитку с иглой прокипяти. Принеси холодной воды. И самогонки.
Антинка вылетела в сени. Дождь все шел, забрызгивая половик у порога - Лукаш, понятно, дверь не закрыл. Веник заскулил, но Антинка отмахнулась:
- Не до тебя.
Она захлопнула створку, черпнула из осиновой кадки холодной воды и бегом вернулась в хату. Поставила ковш возле лавки, достала флягу с самогонкой, которую на прошлый летний солнцеворот подарил кузнец. При закрытой двери и с горячей печью в хате стало жарко. Антинка откинула длинную косу за спину, наблюдая, как Лукаш смачивает в самогоне чистую тряпицу и отирает губы и лоб раненного. Тот шевельнул головой, облизнул губы и вдруг распахнул глаза. Антинка подскочила от неожиданности, а Лукаш сунул нелюду в зубы горлышко фляги и велел:
- Пей.
Нелюд глотнул. На глазах у него выступили слезы. Он поперхнулся и закашлялся.
- Пей еще.
Раненный послушно сделал еще несколько глотков, пока совсем не перехватило дыхание, и откинулся на подушку, хрипя и закатывая глаза.
- Теперь терпи, - скомандовал Лукаш и, смочив самогонкой край полотняной полосы стал отирать кожу вокруг раны.
Нелюд стонал, но терпел. Антинка, осторожно высунувшись из-за плеча брата, болезненно охнула и закусила губу - плечо было раскроено наискось чем-то тяжелым и очень острым, вроде косы. По чистой простыне ползли и расплывались алые пятна. Антинке поплохело. Столько крови она видела, только когда помогала бабке Квиуне принимать роды у кузнецовой дочки Нериши. Помогла. Только потом, когда все прошло, когда уже звонко голосил теплый живой комочек, прижимаемый счастливой Неришкой к груди, Антинка хлопнулась в обморок. Она поспешно отвернулась и уставилась на угол печи, по которому медленно и задумчиво полз паучок.
- Антинка, ты не слышишь? Иглу и нитку прокипятила? Давай.
Антинка кинулась к печи, сдвинула котелок с огня, ловко выудила горячую иглу и нить, и на тряпице протянула Лукашу. Он взял иглу, поглядел на нелюда и велел отстранившейся, было, сестре сунуть ему в зубы ложку, запалить лучину, поставить ее поближе и держать его за плечи.
Плечи у нелюда оказались худенькие и хрупкие. Антинка вцепилась в них, что было силы, и зажмурилась. Потрескивал огонь, настороженно ворчал Веник на крыльце.
- Терпи, - сказал непонятно кому, а, может, и обоим, Лукаш и принялся шить рану. Нелюд стискивал черенок деревянной ложки, стонал, но сталался не дергаться.
- Ты держись, - шепнула ему Антинка в острое ухо, - Ты терпи... Сейчас, все хорошо будет...
Но тут операцию прервал крик, раздавшийся прямо под окном. Раненый дернулся, Антинка пискнула, вжавшись ему в здоровое плечо. Лукаш вздрогнул, благо он в тот момент не делал стежок.
- Нелюды-ы-ы!! - заголосил кто-то, и брат с сестрой увидели, как через двор опрометью кинулась кузнецова жена Агнешка.
- Пес ей мать, - выругался Лукаш. - Ну, чего рот раскрыла? Держи.
Антинка закивала и снова вцепилась в плечи нелюда. Пастух шил долго и аккуратно, стараясь, чтобы рубец вышел как можно менее заметным. Потом Антинка омыла рану кипяченой, уже подостывшей и негорячей водой.
- Паутины принеси, - сказал Лукаш.
Девушка снова выскочила в сени. Там, в углу жил большой паук-крестовик. Бабка Квиуна говорила, что это домовой. Поэтому Антинка, на всякий случай, поклонилась, прежде чем собрать в ладони липкую паутину. Паук выбежал из стенной щели, взволнованно и быстро перебирая мохнатыми ножками. Но Антинка уже унеслась обратно, в хату.
Паутину смешали с жеваным хлебом и закрыли им рану. Перевязали, приподняв нелюда, сменили окровавленную простыню на чистую. Лукаш укрыл его своим плащом - хотя в хате было жарко, но раненного, очевидно, лихорадило.
Лукаш вышел успокоить Веника. Антинка слышала, как, при виде хозяина пес радостно повизгивал и бил хвостом. Она осторожно подошла к раненному, смочив полотенце, отерла ему лоб. Нелюд был совсем молоденький, почти мальчик. Впрочем, говорят, нелюды всегда такие, сколько бы лет им ни было. У него были длинные светлые волосы, сейчас слипшиеся от испарины и приставшие ко лбу. Кожа была гладкая, а сквозь загар проступала восковая бледность. Он уснул. Видимо, лечение Лукаша принесло облегчение, да и самогонка подействовала. Вернулся Лукаш, на ходу откидывая с вспотевшего лба волосы и вытирая губы рукавом - он выпил воды из кадки в сенях. Пастух присел к столу. Поглядел на светловолосого, покачал головой. Совсем смерклось, трепетала и потрескивала лучина. Антинка отодвинула светец подальше от постели - чтоб не разбудил болезного или не обжег ненароком. Плесканула вода в ведерке, в которое он был поставлен, чтоб не загорелись упавшие угольки. Золотистый огонек отражался, множась бликами. На беленом боку печки плясали тени. Тяжело дышал во сне раненый. Антинка, было, снова взялась за шитье, но пальцы дрожали, и она отложила иглу. Вместо этого принялась выметать стружки и мусор - Лукаш так и не дочинил лавку.
- Сядь, - сказал пастух. - Не мельтиши.
Антинка села.
- Лукаш... А это, правда, нелюд?
- А ты что, думала, у него уши накладные? Правда, конечно.
Помолчали.
- Лукаш, - снова спросила Антинка.
- Ну?
- А откуда ты умеешь лекарствовать?
- Ну, овец-то я лечу, когда волк подерет, - ответил Лукаш.
Добромира засиделась допоздна - не хотелось оставлять недопряденную кудель. Да и Добромысла ждала. Когда хлопнула калитка, она отложила веретено и выскочила на крыльцо, но вместо Добромысла явилась Агнешка. Она возникла из сумерек в сбившейся начельной повязке и шальными глазами. Влетела на крыльцо, поправляя на ходу платок.
- Все погибнем, помяни мое слово! - заголосила она, ухватив Добромиру за руки. - Точно говорю, все помрем!
Добромира распахнула глаза и уставилась на Агнешку. За плетнем зашаркали шаги и бондарев сосед, старик Предник крикнул:
- Уймитесь, бабы! Покою с вас нет...
Добромира, ухватив Агнешку за руку, утянула ее в хату и дверь затворила.
- Всех нас потопчут, проклятые! - повторяла кузнечиха.
Добромира снова взялась за прядение, и веретено протяжно запело в ее руках.
- Да что стряслось?
- Что стряслось? Стряслось что?! - налетела на нее Агнешка. - А то и стряслось, что Лукаш с Антинкой нелюдов привечают!
Добромира распахнула серые глаза.
- Ошалела? Как нелюдов?
- Сама видала! - гордо подбоченилась Агнешка. - Кормят поят и разврат чинят.
- Тьфу на тебя, - не поверила Добромира.
- Своими глазами!
- Привиделось.
Кузнецова жена обижено запыхтела и привела существенный довод:
- А мой муж твоему Добромыслу коня поковал? Подковал. А ты мне не веришь.
- А причем тут конь?
- А при том самом! Говорю тебе, я сама видела, нелюд у них в дому. И они его обхаживают.
Добромира собиралась еще что-то возразить, но тут во дворе снова скрипнула калитка. Бондарева жена выскочила на крыльцо. За ней вылетела Агнешка.
- Говорила же я, нелюды нападают! Хоть оглоблю возьми...
Но никто на них нападать и не собирался. А вместо армии нелюдов в проеме открытой калитки показалась всего одна фигура. Причем, на нелюда не очень похожая. Она была явно шире в плечах и не такая легкая, как положено лесному чуду.
- Это не нелюд, - удивленно констатировала кузнечиха.
- Точно, не нелюд, - согласилась с ней Добромира.
- А кто ж это тогда?
- Это... - Добромира прищурилась и вдруг выпрямилась, уперев руки в бока. - Это Казимир! Пьянь! Чего явился?
- У него мешок, - заметила Агнешка.
- Вижу. И где интересно, он потерял Добромысла?
- Это надо спросить! - подхватила Агнешка, предвосхищающая новую интересную сцену.
Казимир, тем временем, переместился во двор, и остановился у плетня, одной рукой поддерживая свою ношу. Добромира вгляделась снова и охнула:
- Мамочки... Это же не мешок!
- А что ж это?
- Это - Добромысл!
Агнешка раскрыла глаза. А Добромира кинулась к Казимиру.
- Еле ноги унесли, - говорил он, снимая бондаря с плеч и передавая Добромире, которая охнула под ношей. - Еле живы остались.
- Что... весь погреб выпили? - съехидничала Добромира.
- Какой там погреб! Ты, понимаешь... - Казимир помолчал, шагая рядом с Добромирой, и сообщил: - На нас напал змиелюд.
- Кто-о? - даже остановилась та.
- Змиелюд. Как есть, огромный, с двор величиной... - Казимир оглядел двор и поправился: - А пожалуй, что и с два.
- Тьфу на вас, - выругалась бондарева жена. - Спьяну еще не то примерещится...
Она опустила Добромысла в сенях и кинула на него плащ, чтоб проспался.
- Пес вам мать! Чего такой грязный? Он где валялся? - всплеснула руками Добромира. - И ты не лучше!
- А ты бы, хозяйка, - Казимир важно заложил руки за пояс, - в дом бы пригласила. Хоть бы чарку налила. Я твоего супружника от самой реки тащил...
Он осекся, перехватив взгляд Добромиры. Та опасно-медленно нащупала в углу веник.
- Чарку тебе? Мало? Ну, иди, добавлю...
- Да... ты...
- Ишь, чего захотел! Чарку ему! В корчму иди за чаркой, пьянь!
Казимир опрометью скатился с крыльца, чувствуя, как веник методично колотит его по плечам, голове и спине.
- Шальная баба! - несолидно пискнул он, вылетая на улицу.
Но там его кто-то ухватил за рукав куртки. Он, аж подскочив от неожиданности, обернулся и узрел кузнецову супружницу.
- Что, и змиелюды тоже? - спросила она многозначительно.
- Чего? - открыл рот Казимир. Но, поймав в рот комара, сразу же закрыл его обратно.
- Лукаш с Антинкой нелюда приветили, - сообщила Агнешка каким-то торжествующим тоном. - И змиелюды тут как тут? Помяни мое слово, недоброе затевают... А не проводишь ли меня до дома, а то поздно уж...