Глава 6, в которой Лукаш возвращается домой, а Добромира навещает бабку Квиуну.
Год 1470 от Сотворения,
8 день месяца солнцежара.
Старые Жужицы.
Солнце опалило кромку дальнего леса, и он казался совсем черным на фоне розовеющего закатом неба. Было ясно.
Овцы толкались и блеяли, топая к деревне. Веник, усталый после трудового дня, тем не менее, бегал вокруг и старался призвать овец к порядку, строго тявкая на них, хотя его и так все слушались. Лукаш шел рядом, постукивая гирлыгой в землю. Отара поднимала тучу дорожной пыли. Пастух глубже надвинул шапку и оглянулся. Оправил рукава пропыленной рубахи. Они миновали земляной вал укрепления. Веник несколько притих. Он с важным видом продолжал бегать вокруг отары, но тявкать перестал.
Лукаш прошел мимо своей хаты. На дворе было пусто. Пастух удивился, что Антинка не появилась на крыльце, как обычно, чтобы помахать ему рукой. Может, занята, подумал он.
Они с блеянием и топотом прошли по улице к загону. Овчарня находилась позади общинного дома. Лукаш загнал овец, заложил засов и потрепал Веника меж лохматых, теплых ушей.
- Ну, - сказал он, - Идем.
Тут пастух вспомнил, что в хате, возле стола стоит оплетенная фляга с холодным квасом, и заторопился домой. Веник тоже заторопился, но по иной причине. У него стояла миска с водой возле крыльца. Они пошли к своей хате. Лукаш стянул с головы шапку и рукавом отер испарину со лба.
Тут пастуха окликнули по имени. Он обернулся и увидел Петера, мужа кузнецовой дочки Неришки. Петер стоял, опершись о плетень, и меланхолично разглядывал розовеющие облака на закатном небе.
- Ну, что, - спросил он, - отработал?
- Как видишь, - отозвался Лукаш.
Веник, чувствуя некое напряжение, негромко, но угрожающе зарычал. Лукаш ладонью сжал его пасть, и он затих, но продолжал настороженно смотреть на Петера.
Тот выплюнул травинку, которую жевал, и с убийственным спокойствием поинтересовался:
- Поди, тяжелая работа?
- Работа, как работа, - невозмутимо ответил Лукаш. - Хочешь, сам попробуй.
- Нет уж, спасибо, - по-кошачьи фыркнул Петер. - Я к лентяйству не приучен.
- Вот я и говорю - попробуй, - не смутившись, ответил Лукаш.
- Петер!
Из хаты показалась черноволосая, стройная Нериша.
- Здорово, Лукаш. Петер, иди вечерять, - позвала она, тут же скрываясь обратно.
Лукаш двинулся дальше по улице. Но, когда Петер пошел к хате, обернулся и показал ему в спину неприличный жест, а Веник звонко и зло тявкнул.
Антинка не только не вышла помахать Лукашу, когда он гнал отару мимо хаты, она еще и не появилась на крыльце, чтобы его встретить. Чем это она так занята, в недоумении подумал Лукаш. Тут еще и Веник заволновался, поджал хвост и беспокойно заоглядывался.
Лукаш поднялся на крыльцо, вошел в сени, зачерпнул из кадки воды - очень уж хотелось пить. Заглянул в хату. Там Антинки тоже не было. Одиноко сидел на лавке пришедший в себя раненый нелюд и грустно теребил в руках смятый рушник. Увидев Лукаша, он удивленно хлопнул длинными ресницами и спросил:
- А ты кто?
- Вечер добрый. Очнулся? Я - Лукаш. А где Антинка?
- А ее нет, - туманно ответил нелюд.
- То есть как - нет? - насторожился пастух. - А где она?
- Ушла.
- Куда ушла? Когда вернется?
Раненый печально подпер голову здоровой рукой и вздохнул:
Ирфуате хихикнул, было, но сообразил, что она не шутит, и глаза его увеличились.
- Спятила совсем? - взорвался он. - Здрасте! Я же говорил, тебе из хаты лучше не выходить.
- Но ты не сказал, почему. Скажешь - вот, тогда я подумаю, - Антинка сердито откинула непослушные пряди со лба.
- А я это... я не могу, - смешался Ирфуате и обиделся: - Ты что, мне не веришь?
Антинка только отмахнулась, повязывая голову платком и заправляя под него светлую косу. Нелюд насупился, подумал немного и, откинув одеяло, спустил ноги на пол.
- Я с тобой пойду, - сообщил он.
- Куда тебе! Лежи уж...
- Я тебя одну не отпущу, - Ирфуате упрямо тряхнул растрепанными волосами.
- Тебя не спросили! - возмутилась Антинка. - Делать мне больше нечего, как с раненым нелюдом валандаться.
Ирфуате обиженно запыхтел, но, видя, что Антинка на его обиду обращает ровно столько же внимания, сколько грызущая кость собака на парящего в небе сокола, счел нужным напомнить:
- Я не нелюд.
- Да? А кто ж ты? - не впечатлилась Антинка, складывая в корзину нехитрую снедь - лук, листья салата, хлеб, кувшин с молоком.
Раненый не смог ответить на этот вопрос. Он упрямо засопел, оправил рубаху и твердо отрезал:
- Все равно, одну никуда не пущу, ясно?
- Ох-ох. Как-то я без тебя обходилась.
- Не знаю, как ты там обходилась, но, я, вроде как, с тобой один мужик и защитник остался.
Антинка с сомнением покосилась на Ирфуате. Худенький светловолосый нелюд на роль "мужика и защитника" не очень подходил.
- Пока братца твоего нет, - продолжал Ирфуате, - я, вроде как, за тебя перед ним ответственный, ясно?
- Так я к нему и иду.
- Ну и что?
- Поди ж ты, - Антинка распахнула глаза, - А я-то думала, наоборот, это я за тебя, болезного, отвечаю.
- А может и так, - легко согласился Ирфуате. - Тем более, куда ж ты меня одного бросить хочешь?
- Небось, не помрешь. Вон, какой бодрый.
Нелюд в который раз обиделся.
- Ничего себе! Сплошная безответственность и легкомыслие, - укорил он. - А если кто зайдет?
- И что?
- А у меня уши.
- Ну и что? - повторила Антинка. - У меня тоже уши есть.
- Но у меня они острые! - при мысли об этом Ирфуате передернуло.
- А ты надень шапку, - посоветовала Антинка, потуже затянула узел платка на волосах и взяла корзинку.
- Ах, так?! - возмутился нелюд. - Ну, все!
Он вскочил.
Но на том его подвиг и закончился. Перед глазами бешено заплясали черные точки, виски и глазные яблоки сдавило, в ране будто повернули раскаленный прут. Ирфуате болезненно охнул, шлепнулся обратно, и сквозь туман, заволокший глаза, увидел прямо перед собой Антинку. Она опустила его на лавку и помогла улечься. Нелюду не оставалось ничего другого, как повиноваться, осторожно поддерживая раненную руку.
- Лежи, горе, - мягко сказала Антинка. - Куда уж тебе. А я мигом.
Ирфуате ухватил ее за запястье здоровой рукой.
- Не ходи! Добром прошу, не ходи!
Антинка присела в изножье постели.
- Да ты бы объяснил, что такое-то. А то только пугаешь и не говоришь ничего. И откуда у тебя рана, тоже не сказал.
На лице нелюда появилось отсутствующее выражение.
- Я... я не могу, - наконец произнес он.
Антинка рассердилась.
- Раз не можешь, тогда я пошла.
И, не слушая больше возражений нелюда, она подхватила корзинку и вышла из дому.
Сегодня Лукаш не повел отару к реке. Видимо, появление змия над лесом его насторожило. И он пошел с овцами не к тому лесу, что был за Жужей, а к другому, ближнему, обжитому людьми, куда они ходили по грибы, по дрова и по ягоды. Чтобы попасть туда, нужно было пройти всю деревню. За земляным валом минутах в десяти ходьбы через поле, начиналась густо-зеленая редкая стена сосен и осин.
Около общинного дома Антинка встретила рассерженную Добромиру.
- Лукашу обед несешь, что ли? - спросила бондарева жена. - День добрый.
- Добрый, - откликнулась Антинка. - Точно, несу.
Женщины пошли рядом.
- Мой опять нажра... эээ... приболел, - грустно сообщила Добромира.
Антинка сочувственно покивала. Бондарь был мужик неплохой, только насчет выпивки был слаб.
- Его вчера Казимир приволок, - рассказывала бондарева жена. - Ой, чего это у тебя?
В вырезе рубахи Антинки посверкивал благородным тусклым блеском амулет в виде серебряного цветка. Добромира прищурилась.
- Агнешка вчера являлась. Все трепалась, будто вы с Лукашем нелюдов привечаете. А висюлька-то у тебя не человечьей работы, сразу видать.
Антинка поспешно затянула шнуровку ворота.
- Подарок это.
- Вижу, - фыркнула Добромира.
Антинка покосилась на нее и вздохнула.
- Да он раненый. В калитку к нам поскребся. Ну, не выгонять же...
- Не выгонять, - согласилась Добромира. - Да я просто к тому, что, вот, начнет трепаться какая дура, да, та же Агнешка, потом не оберетесь. Раненый, говоришь? - бондарева жена прищурила серые глаза. - Что-то вчера Казимир болтал про змия. Я, было, думала, чего с пьяных глаз не привидится. А теперь... Ты уж осторожнее будь. Не к добру оно все.
Антинке вспомнилось, что вчера и Лукаш рассказывал, будто видал змиелюда над лесом. Все одно к одному. Антинке стало немного не по себе.
- А с чего это вдруг они к нам пожаловали? - спросила она.
- А водяник их знает, - пожала плечами та. - Но, помню, когда я была малая, дед мой мне говорил, будто не к добру это, когда нелюды со змиелюдами к человекам суются. Или наоборот. Нам, будто, назначено отдельно жить. И порядок нарушать не след. - Она вздохнула, поправила тыльной стороной ладони очелье. - Так что ты уж, как нелюд твой на ноги встанет, наладь его к своим, от греха. - Тут Добромира как-то странно покосилась на Антинку и прибавила: - И сама смотри...
- Чего? - не поняла Антинка. - Чего смотреть?
- Ну, это... - Добромира немного помолчала. - Я сама-то не видала, но люди говорят, будто нелюды из себя красивше наших парней и, будто, любовным колдовством владеют.
Антинка припомнила Ирфуате с удивленными, по-детски распахнутыми глазами и уверенно сообщила:
- Этот не владеет.
Они остановились возле хаты бабки Квиуны. Самой ее не было видно. Перед крыльцом выстроились в ряд корзины разных размеров, блестя на солнце свежими прутьями.
Бондарева жена стукнула в створку калитки и позвала:
- Бабушка Квиуна!
Некоторое время из старой, потемневшей от дождей и времени хаты не доносилось ни звука. Потом раздалось покашливание и сердитый, каркающий голос пожелал:
- Проваливай ты к чертям, оглашенная!
Добромира приоткрыла рот от изумления и, на всякий случай, пояснила:
- Бабушка Квиуна, это я, Добромира.
Дверь хаты приотворилась, и в образовавшуюся щель показался длинный осторожный нос.
- Добромирка? Тьфу, язви тебя прямо, - художественно выругалась бабка Квиуна. - А чего за калиткой стоишь, как неродная? Проходи, что ль. А я-то, старая, думала, опять эта оглашенная приперлась.
- Кто? - переспросила Добромира, входя во двор и аккуратно прикрывая за собой калитку. Калитка держалась каким-то чудом и, вот уже лет десять как, грозилась оторваться с петель.
Бабка Квиуна вышла на крыльцо, оправляя поневу.
- Да Агнешка, чтоб ее, - пояснила она. - Прибежала с утра, как оса бешеная, чегой-то про змиелюдов болтала да про нелюдов. Будто б, значит, на Старые Жужицы нелюды армиями нападают, а по небу змиелюды тучами летять.
Добромира не знала, смеяться ей, или, наоборот, ужаснуться глупости человеческой. Потому она просто промолчала, поднимаясь на крыльцо.
- А кончила тем, - продолжала рассказывать Квиуна, - что меня ведьмой проклятой обозвала и грозилась из деревни выгнать. Мол, енто я гадость всякую ворожбой вызываю.
Бабка Квиуна хихикнула, метко выразилась, затронув Агнешкину голову и интимные отношения ее родителей, и посторонилась, пропуская Добромиру в дом.
В хате было сумрачно. Глаза у бабки Квиуны были уже не те, и яркого света не любили, так что, ставни она держала прикрытыми. Под потолком висели связанные в метелочки пучки трав, распространяя терпкий, горьковатый, приятный запах. У давно небеленой печки дымчатый кот вылизывал шерстку. Возле него стояла пустая миска. Он грустно толкнул ее носом и выразительно посмотрел на бабку Квиуну. Но та махнула рукой:
- Хватит с тебя, дармоед хвостатый. Только что цельную миску вылакал. Садись, Добромирка. Квасу будешь?
- Нет, спасибо.
- Ты, я гляжу, по делу? - бабка Квиуна присела к столу напротив Добромиры.
- По делу, - кивнула жена бондаря.
- Догадываюсь.
Добромира печально подперла голову руками и вздохнула.
- Опять вчера пьяный пришел. Сейчас проспался, сидит с ведром в обнимку. Помоги, а, бабушка. Чего делать, не знаю...
Бабка Квиуна посмотрела на Добромиру близорукими глазами и покачала головой.