Аннотация: В храме святого Эльма на окраине города Предел никогда не служат литургию...
Огни святого Эльма*
В храме святого Эльма на окраине города Предел никогда не служат литургию. Ведь это просто концертный зал, стилизованный под готический собор. Днем он пуст и печален. Ночью Луна нанизывается на шпили, а в высоких окнах мерцают огоньки свечей. По четвергам здесь собираются прихожане Церкви Пророка Брэма Стокера.
-Самосохранение - не наша цель. - Голос проповедника вкрадчив и тих. - Чтобы стать охотником, надо принести себя в жертву. Чтобы измениться, надо разрушить себя, претерпеть трансформацию. Наше тело уродливо. Оно лишь кокон, личинка... Оно неизбежно станет пеплом и прахом.
И прихожане шепчут молитву:
-Я хочу измениться, я хочу измениться, я хочу измениться...
- Самосохранение - не наша цель. Мы хотим превратиться в мечты...
В этой вере нет надежды. У города Предел нет будущего. Все больше его жителей реальности предпочитают мечты.
Каждый четверг свечи мерцают в окнах собора, придавая витражам греховные оттенки. Прихожане никогда не смотрят друг на друга. Они даже не знакомы, ведь любой из них пока несовершенен, даже проповедник.
Они не раз пили кровь друг друга, их лица мраморно белы и покрыты готическим гримом. Когда кто-то движется по проходу между скамьями слышно, как шелестит черная одежда. В храме пахнет пылью и испепеленными розами, кровью и мандрагорой. И звучит музыка, тягучая, как мед, горькая, как мышьяк. "Malleus Maleficarum", "Кружева", "Стальные горгульи".
Когда приходит ночь, город видоизменяется. Предел снов не такой, как Предел реальности. В сновидениях он истончается, тлеет, тянется вверх готическими шпилями. Распадается, превращается в изящное кружево сводов и арок. И витрины становятся витражами, серые высотки - башнями, а заводы перерождаются в храмы.
Фантомные шпили сияют огнями святого Эльма. Воздух наполняется лунным светом, запахом умирающих роз и странным летучим пеплом. На стенах домов танцуют изящные тени, не отброшенные никем. Тени там, где нет источника света. Чувственные, порочные тени, гибкие, как языки.
А окна Предела освещены мониторами компьютеров или экранами телевизоров. Их мерцание подобно огням святого Эльма.
Дети сидят на скамьях в готическом здании, предназначенном для концертов. Родители проводят время у телевизоров. И одних и других удерживает страх. Притягивает, сковывает, завораживает. Страх секса и сексуальность страха правят Пределом.
"Проследите за тем, чтобы ваш ребенок не посещал вампирские секты. Заставьте его улыбнуться. Если он уже втянут в деструктивную организацию, то это будет нелегко. Но вы должны осмотреть зубы своего сына или дочери. Убедиться в том, что клыки не заточены.
Проследите за тем, чтобы ваш ребенок не уходил из дому поздно вечером. Не носил черную одежду. Не накладывал на лицо грим. Не слушал музыку групп, проповедующих вампиризм. Особенно опасны "Стальные горгульи", "Черный бархат", "Malleus Maleficarum", "Рудименты и атавизмы", "Кружева"...
Проследите за тем, чтобы от вашего ребенка не пахло розами, пеплом, кровью и мандрагорой..."
Ночные бабочки летят на огонь свечей. Родители и дети летят на огни святого Эльма.
"Будьте бдительны. В городе действует серийный убийца. Его жертвами становятся подростки, одетые в черную одежду. С гримом на лице. Маньяк преследует их на темных пустынных улицах. Настигает. Душит.
Проследите за своими детьми. Душитель ищет тех, кто посещает вампирские секты. Тех, от кого пахнет наперстянкой и мышьяком. Тех, кто снимает крест, ложась спать..."
И родители вздрагивают у телевизоров. Их сковывает страх. Они возбужденно вглядываются в запрокинутые лица жертв. Изящные изгибы тонких детских шей. Синяки, оставленные твердыми пальцами серийного убийцы. Смяты черные одежды, смазан грим - на нем дорожки слез. Черные ручейки туши на щеках. Взрослые жадно вглядываются в позы трупов, пытаясь представить, как все происходило.
Дети выходят из храма - концертного зала. Они никогда не прощаются. Растекаются по улице черными тенями. Каждый старается идти бесшумно, мечтает исчезнуть, раствориться в воздухе, как вампир. Хочет быть легким, изящным, неуловимым, как яд без вкуса и запаха.
-Я хочу превратиться в мечту, я хочу измениться... - шепчут детские губы, окрашенные черным, израненные остро заточенными клыками.
Подростки ищут самые темные переулки, где их черные одежды сольются с тенями. Только лица, покрытые гримом, будут мраморно светиться и унизанные перстнями руки обретут сходство с мертвыми лилиями.
Проповедник говорит, что к некоторым обитателям Предела приходят вампиры. И тогда окно превращается в черно-синий витраж с прожилками инея. В темноте вспыхивают призрачные свечи и тени танцуют на стенах, гибкие, как языки пламени. Призрачные тени, не отброшенные никем. Каждая из них движется сама по себе. А потом возникает безупречно красивый силуэт на фоне окна-витража.
Главное - не забыть снять крест...
-Берегитесь, на нас объявлена охота. - Предупреждал проповедник. - Мы должны спешить. Отказаться от этого мира, измениться, разрушиться. Мы должны верить, и тогда на фоне окна, внезапно замерзшего и почерневшего, как лепесток обреченной розы, появится силуэт.
Рут идет все быстрее. Сворачивает в темный переулок, так же поступают ее товарищи. Они скользят в разных направлениях, ступают в сумрак, мечтая раствориться в нем. Они никогда не прощаются. Они даже не знакомы, хоть многие из них пили кровь друг друга. Оставляли на венах следы укусов, шрамы-нитки от глубокого прикосновения лезвий.
За шторами движутся фантомы. Мерцают огни святого Эльма. Просто электрические разряды - никакого чуда. Чудес вообще бессмысленно ждать, ведь в тот момент, когда Рут кажется, что она полностью слилась с темнотой, случайный прохожий оборачивается ей вслед.
Рут не носит креста. Никогда. Стены в ее комнате покрашены серым, на них нет ни плакатов, ни картин. Они похожи на стены в спальнях взрослых, но Рут не хочет становиться взрослой. Она ждет, когда вспыхнут свечи в этой вечной бесконечной ночи. Затанцуют тени, и движения их будут тягучими, как мед, сладкими, как наперстянка.
"Проследите за своим ребенком... Будьте бдительны..."
Это никого не пугает.
Это влечет, пленяет, парализует. Тем, кто сидит у экранов, не хватает сил, чтобы стать охотниками, не достает притягательности, чтобы быть жертвами. Они могут только наблюдать. Это их внутреннее напряжение порождает огни святого Эльма. Мерцает в ночи. Заряжает охотников. Озаряет жертвы.
Душитель оборачивается. Вот девочка идет, стараясь ступать неслышно. Высокие тяжелые ботинки трогательно смотрятся на тонких бледных ногах. На колготках в сеточку. Ей кажется, она почти невидима в своем коротком черном платьице. Очень детском. Очень взрослом. Только грим в огнях святого Эльма отсвечивает болезненной синевой и на детских руках ногти накрашены черным. Ей кажется, она никогда не повзрослеет.
Алиса в стране пугающих чудес. В стране желанных кошмаров.
Снимает ли она крест - эта маленькая тварь, когда ложится спать?
Разумеется. Она никогда не носит креста. Никогда не натягивает одеяло до подбородка. Ждет укуса, который сделает ее неизменным бессмертным подростком. Хочет измениться, стать мечтой.
Душитель знает о ней все. Он знает все о любом из них.
Эта девочка хочет стать вампиром. И ее не пугает то, что для этого нужно истечь кровью. Очевидно, у нее, как у всех прочих, вены перечеркнуты шрамами.
Но крови не будет. Душитель вздрагивает, морщится.
Только бы не было крови...
Там, за городом, где пустоши и кладбище, гудит линия высоковольтных передач. Дикие розы, растущие под ней, чернеют, съеживаются, и ветер несет их прах, смешивает его с пеплом сожженных ведьм.
Вокруг фонарей ореолы света, в них танцуют ночные мотыльки, такие красивые издали, но вблизи - омерзительные. Толстое белесое тело, усики облеплены пылью, крылья похожи на истлевшие тряпки. И до чего ж отвратительно прикосновение их сухих тонких лапок.
Мечты прекрасны потому, что далеки. И Рут представляет, как поднимется на крышу своего дома или просто встанет на подоконник. Ведь ее комната так далеко от земли. Рут посмотрит на свои тяжелые черные ботинки и шагнет в темноту, раскинув руки. Достаточно просто качнуться, стоя на самом краю - гравитация сама увлечет тебя вниз. Черная ткань развернется, как крылья, скомкается, сомнется.
Возможно, тогда Рут увидит тени. Далеко-далеко внизу.
Тени, отброшенные прохожими.
Подростками, одетыми, как она.
Прихожане Церкви Пророка Брэма Стокера прячут в тайники свою одежду и косметику. Украшения, духи, музыкальные диски. Они никогда не улыбаются при посторонних. При родителях. Их клыки остро заточены, они ранят губы и язык. Бывает, когда кто-то из них отвечает у доски, из уголка его рта вдруг бежит тонкая струйка крови. И учитель улавливает запах тлеющих роз, мышьяка и мандрагоры.
"Будьте бдительны... Проследите за своим ребенком..."
Эта девушка в простеньком черном платье, должно быть, слушает "Черный бархат".
Душитель ускоряет шаг.
Все его жертвы разные, не похожие одна на другую.
Фанаты "Рудиментов и атавизмов" носят изорванную одежду, всю в бахроме и прорезях, сквозь которые видна бледная кожа со следами уколов, и шрамы, пересекающие вены. Вместо швов на джинсах и майках - ряды английских булавок. Детские тела изуродованы пирсингом и татуировками. Волосы, выкрашенные в немыслимые цвета.
Ничуть не хуже куртуазная прелесть любителей "Кружев". Любителей кружев. Приверженцев черной парчи и шелка. Блесток на веках и сладких духов. Не разберешь, мальчик это или девочка, пока руки не сомкнуться на хрупкой шее.
По-своему хороша агрессивная греховность тех, кто засыпает под "Malleus Maleficarum". Этих черных ангелов, сладко растягивающих момент падения. Они все в крестах и цепях, ремнях и веригах. Из одежды почти что одно белье, но шеи нередко оказываются закрыты шипастым ошейником.
Те же, кто слушает "Стальных горгулий" предпочитают кожу и серебро. Сдержанность и строгость. Это отличники, которые успели сделать уроки на завтра перед тем, как идти в Церковь Пророка Брэма Стокера или любую другую вампирскую секту.
Душитель ненавидит этих подростков за то, что они мечтают умереть, чтобы убивать. Они хотят истечь кровью, чтобы потом целую вечность пополнять растраченные запасы.
Душитель знает о них все. Вечности не будет. Цивилизация, лишенная инстинкта самосохранения, не просуществует долго.
И каждый раз, когда пальцы Душителя сжимаются на бледной шее, когда на них текут слезы, смешанные с пудрой и тушью, он шепчет свою молитву:
-Убивая, я умираю...
Рут замирает, но не оборачивается. Она слышит шаги. Неуклюжие, тяжелые, громкие. Она идет быстрее - и шаги ускоряются. Она останавливается - затихают.
Тогда она бежит, глотая слезы, тушь, пудру, кровь из прокушенной губы, прах истлевающих роз и пепел сожженных ведьм.
Она все равно никогда не станет такой, как мечтала. Из уродливой личинки выпорхнет не менее отвратительная ночная бабочка с крыльями, похожими на гниющие тряпки.
Это губительные мечты - шагнуть за предел красоты. Уподобиться тем, кто прекрасен чрезмерной, избыточной красотой. Тем, кто нечеловечески совершенен. Ведь все избыточное нестабильно, оно саморазрушается. Стоит только качнуться, стоя на самом краю - гравитация сама увлечет тебя вниз.
Душитель совершил только одно преступление, но он заслуживает кары куда более страшной, чем смерть. Его казнь растянута во времени. Он умирает ночь за ночью, вместе с теми, кого знает так хорошо. С теми, чьи тайны ему известны. Но эти убийства бескровны, а потому не преступны. Он просто останавливает детей, идущих на огни святого Эльма. Зажигающих огни святого Эльма - своими мечтами, своим током, своим разрядом.
Коронное свечение греха.
Душитель должен быть наказан. Когда-то давно, еще подростком, он убил своего друга осколком разбитой бутылки. Тогда все вокруг было в крови, и с изумрудного стекла скатывались капли. Он отступал дальше и дальше, а лужа все росла, росла.
Боже, сколько карат бутылочного стекла осталось в остывающем теле?
Теперь крови больше не будет. Никто не истечет...
Рут бежит, опрокидывая мусорные баки. За шторами, подсвеченными огнями святого Эльма тени застыли - уродливый музей восковых фигур. Рут слышит свое дыхание, ее щеки горят. Стоит только замереть на самом краю - гравитация сама увлечет тебя вниз.
Вампиры могут летать. Их кровь холодна потому, что это чужая кровь. Их движения бесшумны, касания неуловимы.
Отчего так вещественны эти шаги за спиной? Тяжелое дыхание - слишком человеческое?
Почему они оба материальны - и жертва и охотник?
На стенах сплетаются тени, как пальцы. Сны источают запах обреченных роз. Родители дремлют у телевизоров, убаюканные призрачным мерцанием. Они не ложатся спать - ждут детей. Живых или мертвых.
Их дети никогда не прощаются.
Экраны источают притягательность разрушающихся цветов. Красоту остывающих тел. Раскинуты тонкие белые руки. На них шрамы, следы от укусов. В прорехах одежды кожа уже синеватая. Английские булавки как будто покрыты инеем. Приоткрыты израненные бледные губы, между ними поблескивают заточенные клыки.
Нет. Это не их сын.
Надорваны черные кружева. Они похожи на лепестки разрушающихся роз. Тушь и пудра, помада и кровь. На детских руках ногти накрашены черным. Разорван на коленке чулок в сеточку, под ним - ссадина. Рядом лежит маленькая туфелька на высокой шпильке, обувь черной Золушки.
Нет. Это не их дочь.
Лицо Душителя было последним, что отразилось в глазах, густо обведенных тушью. И ему самому предстоит однажды унести в могилу тайну десятков исповедей.
-Мы хотим измениться. Мы хотим превратиться в мечты. Чтобы больше не мечтать самим. Чтобы теперь о нас мечтали! - повторяют дети, повторяет Рут. - Эти мечты так мучительны, они как яд без вкуса и запаха. Мы отравлены ими. Мы хотим излечиться. Мы хотим измениться. Это наша молитва. Мы готовы умирать, только бы никогда не стать наблюдателями. Не засыпать у огней святого Эльма. Лучше лететь на свет, как уродливые мотыльки, похожие на гниющие тряпки. Пусть наше тело станет пеплом и прахом, ведь оно всего лишь личинка. Мы хотим стать охотниками и готовы принести себя в жертву. Мы готовы...
-Я готова! - кричит Рут оборачиваясь. Преследователь замирает - невысокий грузный мужчина весь в черном. - Иди сюда, иди! Убей меня, ведь вампиры не пришли и не придут, правда?
Она делает шаг навстречу. Маньяк делает шаг назад. Но Рут подходит еще ближе. Она выбрасывает руки вперед, вверх. Ногти накрашены черным. Из уголка рта бежит темный ручеек - клык порезал губу. Рут хватает его за плечи, тянется к самому лицу:
-Ну, что же ты? Ты обманывал нас, ты знал о нас все и лгал. Боже, почему в этом мире все старо, как Санта Клаус!
Рут впивается остро отточенными зубами в горло проповедника. Он кричит, пытается оттолкнуть ее, но чувствует, как поддается его плоть, как зубы впиваются все глубже. Смыкаются, размыкаются. Смыкаются. Размыкаются.
Он сам заразил их этой мечтой.
Дома видоизменяются, растут, тянутся вверх шпилями антенн, арками, сводами, витражами.
Подростки растекаются по темным улицам, мечтая слиться с тенями. Шагнуть за предел - на скорбную сторону мира.
Эти подростки, коронованные грехом, зажигают огни святого Эльма.
И Рут отпускает обмякшее тело. Когда стоишь на самом краю, стоит только качнуться, и гравитация сама увлечет тебя вниз.
Родители просыпаются перед телевизором.
Мерцает экран. Труп с вырванным горлом лежит в темном переулке. Вокруг черно-синяя лужа и отсветы огней святого Эльма в ней кажутся инеем.
"Это он..."
Нет. Это не их сын.
Рут вернется домой, но не будет становиться на подоконник. Она просто свесится из окна и, возможно, увидит тени там, далеко внизу.
*Огни святого Эльма - светящийся газовый разряд, возникающий вблизи заостренных участков проводника (шпиля, антенны, мачты и т.п.) как правило накануне грозы или во время ее. Свечение газового облака напоминает корону, потому такой разряд называется коронным. Своё название получили в средние века по названию церкви святого Эльма, на башнях которой они часто возникали.