Скупой
 
Им не крикнешь: повремени.
У них и времени нет.
Вспомнят: пора. Погасят огни.
Остановят обед.
 
Вытру рот и сойду во тьму.
Но, в пику тем господам,
и суп, и второе с собой возьму,
и третьего не отдам.
 
Меня следящие сквозь эфир,
чтоб кокнуть наверняка,
вы не отнимете щедрый мир
у жадного старика.
 
Вот я у вас на виду стою
и спрашиваю: какой
ноздрей почуять смогу в раю
дым костра над рекой?
 
Пока я снизу, а вы все над,
скажите там, наверху:
сравнится ль самый ваш адский ад
с болью в битом паху?
 
Любви коварное острие,
ненависти стена -
все это навек мое, мое,
и счастье и вина.
 
Меня ужасно рожала мать,
все себе порвала.
Разве так ее убивать
совесть бы мне дала?
 
Не помню я, как лез нагишом
из маминого рванья,
но если памяти я лишен,
точно ли то был я?
 
Допустим, от водки и от простуд
сгинувший навсегда,
я прибыл к вам на Страшный суд,
и страшно боюсь суда.
 
Не потому, что грешен был
и не прощал врагу,
а потому, что все забыл
и вспомнить не могу.
 
Низвергнут или вознесён,
Убит или зачат -
стою перед вами, забывши всё.
За что же мне отвечать?
 
А если память осталась со мной,
вернулась, как была,
то получается, я живой,
только из-за стола.
 
А если суд - всего лишь упрек,
лишь упрекающий свет,
лишь упрекающий светлый поток,-
то память есть или нет?
 
И я шепчу из последних слов -
в какой-то книжке прочел:-
Верни меня, я еще не готов!
Овалы милее твоих углов.
Углы воняют мочой.