Аннотация: История с вариантами. Не очень-то ровное, не очень-то сюжетное, про эмоции.
Отнятое время
В универмаге, как всегда, полно народа. Люди спускаются и поднимаются по лестницам, нагруженные покупками и налегке. Женщины толкаются у прилавков. Здесь все сияет, каждый товар подсвечен и отражается в зеркальных стенах. Электронные ценники четкие - черные цифры на белом фоне; время от времени они меняются.
...как-то странно я себя чувствую. Из-за духоты, из-за жары? Должно быть... хотя вклю-чены мощные кондиционеры. Этот торговый центр - самый крупный недалеко от дома. Ближе к середине города, конечно, есть и крупнейшие, но там я ни разу не была.
Я обычно езжу в тот район навещать брата, Сергея. Сережка - парализованный от пояса инвалид, живет в инвалидной коляске, и остро воспринимает свою немощь, свое калечество. Поэтому большую часть времени он находится в апатии, которая изредка разрушается нервными срывами. Его постоянно колют лекарствами... и я постоянно его навещаю. Это моя семья. Родителей у нас нет. Мама сдала, оставила нас, совсем недавно.
Тетя не слишком близкий человек, но ухаживает за Сережей, подменяя меня. У тети есть муж и дети. Я работаю на нескольких подработках, что отнимает большую часть времени. Нужны деньги. На еду, квартиру, проезд, одежду, лечение.
Я зашла в универмаг, чтобы купить яблок. Два-три нам хватит.
В универмаге так организовано пространство (с помощью света, зеркал, электромагнит-ных полей), что сколько бы ты там не ходил - минуты, часы - все сокращается на несколько порядков. Час превращается в... минут десять. Очень удобно.
Встала вторая в очереди к открывшейся кассе, ура-ура. Как-то странно я себя чувствую. Голова кружится, в ушах начинает шуметь. Как бы не упасть в обморок.
Свет мигает. Ценники рябят. Люди растерянно и недовольно оглядываются. Я раздражена: денег мало, а цены большие, да и из-за какой-то ерунды простаивать несколько лишних минут... Наконец все возвращается в норму.
Поднимается гул. Это изумленные и возбужденные голоса людей. Я смотрю на ценник - а там вместо трехзначной цифры двузначная. С ума сойти! Надо скорее взять как можно больше всего. Я бегу, хватаю пакет с сосисками, макароны, еще что-то... звонок телефона застает меня над витриной с овощами. Бросаю морковку, беру мобильник.
- Катя... Катя... - это тетка.
- Что такое, теть Галь? - блин, очередь уже проходит!
- Я не могла дозвониться... у вас там в универмаге авария была...
- Да все в порядке уже.
- Катенька...
Тут включается громкое вещание центра.
- Приносим извинения за непредвиденную остановку работы. Произошел сбой настроек. В связи с этим цены на товары снижены на соответствующее время в качестве компенсации. Приносим наши извинения.
- Катя, неделя прошла. - У тетки хриплый и чужой голос. - Сергей встал из коляски.
Я успеваю взорваться радостью и тут же - ненавистью к универмагу, как, я не увидела, как мой брат пошел!
- И умер.
Она что-то объясняет про несчастный случай, про сердце, про то, что он успел несколько часов пожить, походить... Но слова уже проходят мимо меня. Кто из нас отключил разговор первым, не знаю. Страшно... Ненавижу... сволочи... Нет. Нет.
Вернувшись с покупками к кассе, я обнаруживаю, что мой пакет с яблоками отодвинули и продавец уже вовсю работает с наглой очередью. Меня оттолкнули.
- Вы отняли у меня неделю. Мой брат-инвалид встал с коляски. И умер.
Я повторяю это раз за разом, кто-то косится на меня и отворачивается. Никто не слушает. Почему?
Машины идут на юг
Я выхожу из универмага.
Лето.
На улице солнечно. Цветы все пораспускались за низенькими заборами. Я иду по тенистым улочкам. Домой, куда же еще. Выхожу на перекресток. Это перекресток с трассой, здесь идет большая трасса на юг. Надо перейти дорогу.
А ведь мне больше нечего здесь делать. Некого кормить и навещать. Тетка сделает похороны. Сережи больше нет. Он встал с коляски. Больше тут ничего нет.
Мне становится легко. Прошлое, как отгнивший кусок, державшийся сам на себе, без моей поддержди падает назад. И спине становится легко.
Я поворачиваю направо. Машины идут на юг. Отхожу подальше, еще. Еще... полчаса... и поднимаю руку с оттопыренным большим пальцем. Это такой простой жест и такой смешной, когда его описываешь. Я когда-то ездила автостопом, давно. У меня совсем нет денег, и рюкзака нет с вещами - пустые руки да сарафан. Ничего... попрошу водителя покормить. Доеду до какого-нибудь городка - до Усташа, до Пскова, Хмеля... Километров за тысячу, две... Там люди добрые. Подработаю в каких-нибудь селах по пути. Мне много не надо.
Легковушки идут одна за одной, наши, иномарки - все забитые людьми.
Машина сговорчиво останавливается. Из открытой кабинки высовывается сразу несколько ребят в камуфляже, все загорелые, с блестящими любопытными глазами. Я растерялась. Там место-то есть? А если нет - зачем встали? Но это же солдаты, а солдаты маньяками не могут быть. Маловероятно.
Высокий парень, с короткими светлыми волосами
- Мы на Турлук, потом Суураг, Сургут. На третью линию фронта.
Да, там, далеко от центральной полосы, идет война... Наши мальчишки там погибают... Она началась-то не очень давно. Сергей вот вернулся досрочно.
- Подвезете, да? - на всякий случай уточняю я. - Прямо по дороге, а там как покатит... ну высадите где-нибудь...
Они ухмыляются.
- Залезай!
- Да залезай уже.
- Как тебя зовут?
- Катя. - Я неуклюже влезаю и устраиваюсь между ребятами. И замечаю, что все это время глупо улыбаюсь - от уха до уха. Такое ощущение, что всю жизнь их знаю.
- Катюха, поехали!
Большая фура. Ребят семеро. Трое в кабине и водитель, да трое сзади, во второй кабине.
Около моего колена - парень, очень похожий на моего бывшего, пару лет назад встречалась с ним, ну не с ним, а с бывшим. Или это он и есть? Ничего не говорит, смотрит вперед. Он в бандане, улыбается радостно, иногда посматривает на меня - а так все больше вперед, на дорогу. Ему не терпится туда, вперед. В Турлук.
Светловолосый ушел назад. Рядом совсем подросток - каштановый волосы, он возится и смущается.
- Меня Паша зовут...
- А это Костик. - Кивает на сидящего внизу третий парень - умное лицо, внимательные глаза. - Я Леха.
И из задней кабины мальчишки наперебой загомонят.
Окажется, что тот светловолосый, красивый, Сергей - командир, а еще он язва и замкнутый. Окажется, что смуглый и тощий, чернявый Игорек недоволен, что меня посадили, и что он вообще всем и всегда недоволен. Окажется, что за рулем Коля-молчун, и это он решил остановиться и взять меня на борт. Окажется, что Димка гитарист, и мы на два голоса затянем "Катюшу", а мальчишки вразнобой подтянут.
Не сметь
И я знаю, что мы будем ехать долго-долго, и ребята будут обо мне заботиться, и не то что покормят - на полное жизнеобеспечение переведут. Я вижу себя в чужой бандане и армейских ботинках, в запасных закатанных штанах и куртке, которые найдутся в чьем-то рюкзаке, как я смеюсь, сидя между ребятами на заднем сиденьи в кабине и глядя вперед - на асфальт расстилающейся ленты дороги. И любить меня будут крепко. Все. Кто-то больше, кто-то меньше. В их кругу мне будет так тепло, как не бывало никогда. Их братство из-за женщины не разрушится, они будут смеяться надо мной и друг над другом, подкалывать, помогать, нести свою ношу без труда и горечи Они не будут заставлять меня выбирать - я буду любить их всех, и они будут чувствовать, что мне не все равно, будут чувствовать мое тепло - матери, сестры, девушки - как солнечный свет. Ни с одним я не разделю постели... да что там, ни поцелуя. Но каждый будет знать, что я его люблю.
Как-то ночью, на стоянке у костра, перед тем, как нам расстаться, они наконец припрут меня к стенке и попросят выбрать, а я откажусь. Обьясню - всех люблю, и всех дождусь, и чтобы они не смели умирать, потому что когда они вернутся, тогда я и выберу, а сейчас - не могу, каждого бы расцеловала, не могу выбрать, а значит, не надо выбирать. Чтобы живые остались, я так сказала. Я вас ждать буду, обязательно. Всех семерых, родные мои, любимые, самые лучшие, единственные. Вам нельзя помирать, я вас буду ждать. Я за вас бояться буду, я, а вы там держитесь. И возвращайтесь скорее.
Они высадят меня (ни за что ты с нами дальше не поедешь, какая тебе фронтовая, какая вторая рота, дура, живи, здесь живи, нас не жди, Катюха, дура, не жди, говорю) незадолго до того, как начнется предфронтовая полоса, в маленьком южном поселке, где у командира, - есть домик. Участковый покряхтит, но согласится и поможет с документами, с доверенностью, командир вроде как сдаст мне домик в бессрочную аренду. Ну уладим.
Я и работу найду, когда они уедут, - тут как раз редактор на пенсию уходит, а заместителя и нет, то есть есть, но он не хочет в главные - да вот так, не хочет, у него свои соображения какие-то. Домик вымою, печку выбелю, все перестираю, переглажу. Огородик, сад - все обиходить сумею.
Потом подруг заведу, хороших подруг. Сумею так им сказать, что поймут, а другим не скажу. Пусть меня Сережкиной родственницей считают.
Переписываться с ребятами буду. Каждому свое и одно общее. Восемь писем за раз. Каждому по фотке пришлю. Разные. В домике, в садике, на работе... Напишу, мол, хотела пошалить - послать в купальнике - но передумала. Пусть посмеются.
И каждый день будет на печке висеть записка - "Дима, Игорь, Леша, Коля, Паша, Костик, Серый! Еда в холодильнике, спать в комнате на полу, перед этим помыться! Лень мыться - спать на веранде или в саду под деревьями! В дом вшей не тащить! Я скоро приду".
Никто не посмеет из них умирать. Правда, трое пропадут без вести, как напишет командир. Но это ничего, рано или поздно найдутся. Я их по-прежнему жду.
Далеко собралась
Первым вернется Димка. Безголосый, в обмотках каких-то, я дома буду как раз, посуду мыть, - в окно увижу и тарелка выпадет из рук. Побегу с визгом, навзрыд, обниму, прижмусь.
- Катя, что ты...
Постелю на полу. Сама уйду на свою кровать, за печку.
Еще не всех дождалась.
Серега сядет за стол, выложит на стол руки. Руки в шрамах: посекло осколками. Чудом не убило.
- Твоими молитвами, Катюшка.
Колька приедет на машине - дряхленькой, но своей. Стыдясь, признается:
- Да я по ранению дембельнулся первым. Мамку поехал навещать... ну и женился.
Леха после пьянки будет целоваться с моей подругой в палисаднике. Потом будет твердить:
- Катька, прости, если б не ты, не вернулся!
Костик будет стоять за калиткой, злой, как черт, контуженный, захочет уйти, и едва-едва я его за рукав втащу.
- Вот зараза, пристала ведь...
Пашенька прискачет - не узнать, здоровый, шея толстая, плечищи! ножищи! Вместе с Игорьком, ну, тот вечно, недовольный:
- Что за дурацкая идея была...
А Пашка шепнет на ухо:
- Да он фотку твою у сердца таскал.
А ребята услышат и кто хмыкнет, кто глаза отведет: да все таскали.
Тут и я втихомолку соберу вещички. Рюкзачок да сумка, вот и все дела. Поеду туда, в город, где братик умер, тетку навещу. А ведь не стыдно перед ней, что ушла не прощаясь, разве что чуточку. Выйду рано, затемно, когда ребята еще спать будут. Во дворе под яблоне - двое за столом заснули. И поцеловала бы, да будить страшно.
Калиткой скрипну тихонечко.
- Далеко собралась?
Это Колька из машины, из-за руля.
- Садись, подвезу. На вокзал?
Я сяду.
- Правильно делаешь, что уезжаешь. Тут ведь до смертоубийства дойти могло.
- Ну прямо.
- Точно говорю. Я ведь тоже того... соврал я, Катюха. Не женился я. А ты не огорчилась. У тебя все на лице написано.
Помолчим.
- Костик или Серега? Так и не можешь выбрать?
- Не могу, - выдыхаю сипло. Ох, слезы, сейчас польются.
- Да ты не реви. Мы ж вернулись. Живые.
- А-ага...
- Они ведь тебя искать будут. Эти двое. Другие нет, и я нет. Не боись.
- Колечка... скажи им: номер телефона и электронный адрес - за зеркалом.