Аннотация: Военно-любовная история с натяжками.) Выбор автора может не совпадать с выбором, сделанным героями.
Новые впечатления - то, что нужно человеку, потерявшему все. Поэтому я и отправилась в эту турпоездку. Я хотела все забыть и что-нибудь найти.
Здесь, у подножия горного хребта, полно живописных мест. Благополучный, хоть и пограничный городок с небольшой воинской частью, славный отель, вкусная еда. Гид, без устали выгуливающий нас по окрестностям и показывающий каменные достопримечательности вроде Пальца ("Ну, будем считать, что это палец!") Тролля и Чертовой Щели - бездонно-черной трещины в скальном плато, возле которой, по слухам, избранные узревают пророческие видения.
А потом правительство разом объявляет эвакуацию и мобилизацию. Потому что началась война. С этой самой соседней страной.
Мы, правда, не в курсе: мы лазим по красочным отрогам в трехдневном походе с палатками и фотографируем все, что не приколочено. И возвращаемся в почти пустой городок - кроме военных, разве что некоторые горожане остались; согласные жить в оккупации, или просто не поверившие в опасность, или слишком старые и упертые, чтобы уезжать, или готовые партизанить, или мобилизованные. Или самомобилизованные - добровольцы-контрактники.
Нам предлагают оружие - всем. Со словами "кто хочет дожить до завтра - берет и идет на перевал". Оружие - старое, разрозненное, с забытых богом складов, местами поржавевшее. Но я беру одной из первых, без всяких сомнений. Холод и тяжесть древнего карабина успокаивают. Лежит в руках как родной. Я сильная, я справлюсь.
...Рассвет на перевале ложится мокрыми холодными тряпками на кожу, а все мы еще дышим: сведения о наступлении в этой точке оказались ложными. За нами приходит эвакуационный автобус. И пока все сдают оружие и собираются, я иду в воинскую часть. На меня смотрят, качая головами, меня отговаривают, наконец, смирившись с моим решением, утешают:
- Ты можешь разорвать контракт в любой момент в течение года, правда, платы не получишь, но жива останешься, ты только передумаешь - ты сразу скажи!..
Все это неважно, и я подписываю листок.
Несколько месяцев мы остаемся на базе - тренируемся, готовимся, учимся. Я уже отлично знаю местность. Я делаю успехи в беге и на стрельбах, хотя у выданного мне пистолета слишком тугой спуск и иногда он дает осечку. Стандартный, стреляет тихо. Теперь я запросто его собираю и разбираю, одна досада - обойма всего на три патрона. Но оружия мало, хорошее получают только опытные солдаты, штатники. Мне удается стать своей: за словом в карман не лезу - могу разрядить обстановку, да и ребята считают, что я, рыжая, приношу удачу. Нарисовали с меня плакат "Родина-Ать зовет" - с женщиной, которая держит знамя. Голой, конечно! Слегка прикрытой знаменем. Атья - это мое имя. Дураки, нет?! Всем бы по шапке дали, если б начальство увидело!.. Потом приходит приказ об отступлении для перегруппировки и соединения с другой частью. Круговерть сборов... На выезде из города, сидя на броне, я с ужасом вспоминаю, что забыла карабин. Нельзя оставлять его врагу! Через перевал наши пойдут медленно, тяжелая техника, груженые, по одному... Срежу через плато, через Чертову Щель. Я успею, я догоню!
...Теперь у меня два пистолета. Они однотипные. В обойме моего всего две пули. В пистолете, сменившем хозяина, - тоже две. На рукояти - ничего не говорящие мне цифры и буквы чужого алфавита. Я сделала все, что могла, и сверх того... и не успела сбежать. Хотя бы успела спрятать тело на территории базы, на том спасибо.
Придется реагировать по ситуации.
Слышу хлопки снаружи. Выхожу на порог административного корпуса, подняв со стола ставшие очень тяжелыми пистолеты: да. По истоптанному нами за эти месяцы асфальту вразвалку идут вражеские солдаты. Веселые. Многие стреляют в воздух. Мне рассказывали, что при входе на захваченную базу они устраивают салют... Наши гимнастерки похожи. Мы даже говорим на одном языке. Я стреляю тоже; не попадаю ни в кого. Пуля уходит куда-то в молоко, и идущий впереди офицер принимает это за тот же салют.
- Имя, звание... - скучным тоном начинает он. Потом замечает номерной знак второго пистолета, который я держу за ствол, и светлеет лицом: - А, эрер! Какая встреча! рады!
Сначала я думаю "что за имя такое - Эрер?..". Потом всплывает из курса подготовки: а. ЭрЭр. Разведчик-региональщик. Тот, кто собирает сведения по прифронтовому региону, будущему фронтовому, и отправляет в ставку. Документы при себе не носят, пользуются удаленными и зашифрованными каналами связи. В лицо их знает только высшее звено, непосредственно устанавливающее на должность. Их опознают-то по номерам оружия. Или теряют без вести, тут уж как получится...
Не дав толком осознать ситуацию, офицер продолжает:
- Приказ пришел - вас прикрепляют к нам, правда, рядовым. Не обессудьте. Теперь стране нужны бойцы... - Он осматривает мою тощую фигурку, едва заметно приподнимает бровь. - Приказ есть приказ. Поставлю вас на усиленное довольствие! - шутит. Кивает на мой родной пистолет, подмигивает: - Трофей? Благодарим за службу!
...Несколько дней я ищу возможность для побега. Я знаю расположение этой части и городок как никто из них. Но я все время на виду, на людях; наверное, так и задумано. Из лагеря рядовые не выходят без пропуска. И каждую секунду, каждый миг жду разоблачения: если приедет кто-то из ставки, если спросят о том, чего не знаю, если увидят городские, знакомые!.. Ношу в голове мысль: когда раскроют, только бы забрать хоть одного с собой. Нанести равноценный ущерб. Разменять себя на врага. Лишь бы не помешал тугой спуск.
Что-то не дает мне взять в качестве основного оружие неизвестного эрера. Может быть, то, что я не помню, откуда оно у меня. Но я перекладываю два патрона из него в свой пистолет, и при себе держу оба.
Один младший офицер - красивый парень: брови вразлет, плечи - сажень, пепельно-золотистые вихры, - все меня подкалывает насчет слабости, пола и двух стволов: "Должно быть, хочешь стать легендой!". Другие "сослуживцы" тоже посмеиваются, снисходительно. Через несколько дней находят в дровяном складе плакат "Родина-Ать", притаскивают: "Вот такой хочешь быть, признавайся!" Едва не теряя сознание, я вглядываюсь в плакат; уже забыла, что в лице женщины со знаменем почти нет сходства со мной. Наши те еще художники... были... и слава богу. А свое имя я тут не называла.
Тоже смеюсь. Да, хочу быть такой.
Парня зовут Ксавьер, он опекает меня. В него втайне влюблена рядовой Дьяна - ловкая светловолосая девушка, левша. Дьяна сближается со мной, ведет себя, как подружка, но у ее дружбы ядовитая тень. Дьяна мне не доверяет. Но не знает, в какую сторону копать.
...- А может, ты боишься меня? - спрашивает еще попозже Ксавьер. Он уже не смеется. Он выглядит так, словно не спит ночами. - Ты не бойся! Я скорее руки себе отгрызу, чем тебя обижу...
- Мне очень жаль, - отвечаю я сухим холодным голосом. - Нет, ничего такого.
Мне и правда очень жаль, в сердце давно ворочается уголек. Но мне нельзя, нельзя больше обманывать хорошего, красивого, нельзя его любить... Я все ищу способы сбежать, но с каждым днем словно вязну все сильнее. А ведь ответ на запрос о проверке моей личности уже наверняка в пути...
Он не приходит. Просто Дьяна врывается ко мне с пистолетом наперевес, потрясая какой-то тетрадкой.
- Я знала! - выпаливает она, держа меня на прицеле. - Я знала, ты тварь!..
Дальше бессвязное, торжествующее, скороговоркой - нашла дневник, и в дневнике речь обо мне, описание точное, и даты, и она все поняла, и Ксавьеру уже доложила...
Нет, наши правда дураки.
Я не успею поднять свой пистолет и нажать слишком тугой спусковой крючок. Я не успеваю ни о чем подумать, а она сейчас меня убьет.
Что-то щелкает, но это не моя смерть. Я уже говорила, что оружие у нас тихое?.. Я смотрю, как из руки Дьяны вываливается пистолет - медленно, мгновенно; как она, взвизгнув, перехватывает правой рукой левую, по рукаву которой расползается темное, кровавое пятно. Она в шоке - и белый как мел Ксавьер вырубает ее, таким, вроде бы легким ударом. Склоняется над упавшим телом; вытащив из кармана столбик бинта, сдирает с него затертую обертку, перетягивает простреленную руку девушки.
- Очнется, - говорит коротко. - Пошли.
Он тащит меня через лагерь, нас провожают понимающими усмешками - ни для кого уже не секрет его болезненная страсть и мое непонятное упрямство. Соленые шутки. Нехитрая радость за нас. Ксавьер выводит из лагеря. Он - офицер, я - рядовой, и он выводит меня из лагеря.
До границы, до ущелья и перевала - рукой подать. За ними затеряется любой след.
...Ксавьер останавливается у Чертовой Щели.
- Иди.
Тут я понимаю - он не собирается идти со мной, становиться перебежчиком. Он собирается вернуться.
- Она очнется, - напоминаю я. - Тебя расстреляют за пособничество в побеге.
Он пожимает плечами.
- То есть ты пожертвуешь собой, лишая свою армию боеспособного солдата, который мог бы убить толпу врагов, и отпустишь врага, который может в будущем убить толпу твоих друзей?
Это острые слова.
Губы на его потемневшем от душевной муки лице едва шевелятся, произнося: "Да".
И я улыбаюсь ему. Кажется, он первый раз видит мою настоящую улыбку. Вид у него ошарашенный.
- Все время я думала, что меня раскроют и что перед смертью я постараюсь забрать с собой хотя бы одного из вас. Смотри...
Я снимаю обе кобуры с пистолетами. Кладу на землю. Начинаю расстегивать ворот гимнастерки.
- Смотри: вражеский солдат умирает. Я умираю. Я больше никого не убью. И... я забираю тебя с собой. Соглашайся. Ты тоже уже мертв. Тебя уже расстреляли, так? Мои сто процентов будущих трупов на твои сто процентов, равноценно. Баш на баш.
Я демонстративно спихиваю свою гимнастерку и оружие в Чертову Щель.
- Найдут, достанут, - хрипло роняет Ксавьер.
- Туда даже худой мужик еле пролезает, - отвечаю. - А дна у нее нет, и внизу выход подземного газа.
Он кивает и начинает раздеваться.
Я надеюсь, он никогда не спросит, откуда у меня пистолет эрера. Я ведь не знаю. И не знаю, откуда знаю в таких мерах ширину Чертовой Щели. И я тоже не буду спрашивать, сколько зарубок на прикладе у Ксавьера появилось до перехода границы. Баш на баш.
- Пойдем, - говорю.
- Пойдем, - говорит.
Мы пойдем не прямо, не туда, где воюет моя земля, и не назад, нет, ни шагу назад.
И пусть наше посмертие будет легким.