Кто он, Чёлыч?


Сын лесной пушистой ёлки
И коня мохнатой чёлки,
Жил на свете Чёлыч шустрый,
Озорной и непослушный.

Маленький, всего с ладошку,
Жестким волосом поросший,
С голубичными глазами
И лохматыми ушами.

С детства, житель двух миров,
Знал он тайны всех лесов.
Навещая маму-ёлку,
Он играл в её иголках

С белкой и куницей быстрой.
Прятался от рыси хищной,
В лося шишками кидался
И потом дрожал, боялся.

Спрятавшись в отцовской гриве,
Он скакал с ним вместе в ливень, 
В речке утренней купался,
И в траве густой валялся.


Почему все совы плоскомордые


Чёлыч был шалун большой.
Иногда в глуши лесной,
Лапками хватая ветки,
Крался он к своей соседке -

Дремлющей после охоты
И обеденной икоты, -
Тетеньке сове-ушастой,
Хищноклювой и глазастой.

И пока та видит сны
На сучке большой сосны,
Чёлыч ей крыло щекочет,
И сова во сне хохочет,

Лапы сонно разжимает
И лицом себя роняет
Прямиком о землю "бух!".
И звучит по лесу "ух!".

"Ух!", кого-то отыщу!
"Ух!", кому-то отомщу!
Грозно по лесу летает,
Налетавшись, затихает

Где-нибудь в дубовой кроне...
В сон её тихонько клонит,
Но несчастная не знает:
Чёлыч рядом, подползает...

И теперь все наши совы
Плоскоморды и суровы,
От обиды нос крючком,
Уши острые торчком.


Дядя Леший


Так жил Чёлыч, подрастая,
Но судьба, подстерегая,
В миг один все изменила
И родителей лишила.

Ель, срубив под Новый год,
Лесники свезли в народ,
Положив в большие сани.
Папу выкрали цыгане.

Без родителей оставшись
Чёлыч загрустил. Однажды,
Сидя в беличьем дупле,
Лапки свесил и во мгле

Наблюдал, как вечер гаснет,
Предвещая всем ненастье.
Тут его заметил Леший,
За грибами мимо шедший,

Мшистой лапой поманил
И о жизни расспросил:
"Как тебя зовут, малыш?"
"Чёлыч. Только я не мышь,

Сын лесной пушистой ёлки
И коня мохнатой чёлки,
Я живу теперь один
Между сосен и осин".

Леший глазом заблестел,
Носом шумно засопел,
Чёлыча к себе прижал,
Успокоившись, сказал:

"Ты не плач, пушистый зверь,
Не один ведь ты теперь.
Дядя Леший все устроит,
К родственнице жить пристроит".

И по лесу зашагал.
Чёлыч мирно задремал,
А проснулся лишь в деревне,
На скамейке в доме древнем.

Там, среди травы сушеной,
Запахов корней толченых,
За обеденным столом
Леший говорил о нём:

"Ты, Вдова, прими зверушку,
Пусть она и  не послушна,
Но тебе не помешает,
Мало ест и не кусает".

Не хотелось брать Вдове
Лишний рот кормить к себе,
Но и с родственником спорить
Знала, может больше стоить.

Вспомнилось, как год назад,
Что-то брякнув невпопад,
Разругалась она с Лешим
И послала его к Лешим.

А уже, дней через пять,
В лес пошла малину рвать,
Да об корень, вдруг, споткнулась
И случайно оглянулась,

А за ней легко и просто
Шли грибы с корову ростом:
Улыбаясь из-под шляп
И готовя мшистый кляп.

Тут Вдова как завизжала,
Да по кочкам поскакала,
По корягам через пни:
"Чтоб рассыпались они"!

Ну, а Леший потешался,
И довольный усмехался:
Отпустил Вдову домой
В синяках всю, но живой.

"Ладно, - согласилась баба, -
Услужить кузену рада
Я всегда. И Чёлыч твой,
Поживет пусть год-другой.

Комаров пусть только ловит
Их и ест. Не прекословит
Мне и челяди моей
Из предметов и зверей".


Волшебный подарок


Обо всем договорившись,
От стола посторонившись,
Леший к Чёлычу прильнул,
На прощание шепнул

На ухо, понизив голос:
"Я тебе волшебный волос,
Вот, на лапку повяжу
И про тайну расскажу.

В доме правит Домовой,
В водоёмах - Водяной,
А для всякой шерсти свой
Мой подарок - Шерстяной!

Волос этот не простой,
В нем секрет души живой,
Что жила когда-то в шкурах,
В шапках меховых и шубах,

Все, кто был людьми убит,
И в одежду перешит,
Или шкурой на пол брошен,
Оживет  силен, взъерошен!

Нужно только волос взять,
К шерсти старой привязать,
И сказать пароль такой:
"Возвращайся к нам живой!"


Злобные соседи


Леший со Вдовой простился
И за дверью растворился,
А хозяйка, ведьма злая,
Раздраженья не скрывая,

Заявила, пнув ногой:
"Ты, уродец шерстяной,
Здесь как хочешь выживай,
Но ко мне не приставай".

И ушла греметь посудой,
Разразившись бранью грубой.
И остался Чёлыч в доме
Старом, страшном, незнакомом...

Кот, мохнатый прохиндей,
Главный в доме был злодей.
На печи весь день валялся
И над всеми издевался.

Без волшебных поручений
Он ленился, ел печенье,
Дергал Филина за хвост
И на Чёлыча, прохвост,

Сваливал все прегрешенья,
И смотрел как Филин в мщенье,
Клювом Чёлыча трепал,
И как мышь его таскал.

Или у метлы летучей
Прутья грыз, ломая сучья.
А когда от боли вскрикнув,
Та замахивалась вспрыгнув, 

Хитро щуря желтый глаз,
Кот указывал на лаз, 
Между печкой и стеной,
Где жил Чёлыч, всем чужой.


Шерстяной отвязался


Иногда, от всех скрываясь,
Чёлыч прятался в сарае,
Где к обеду мух глотал,
А потом тревожно спал.

И однажды Шерстяной
Отвязался сам собой.
Бусинками глаз сверкнул,
Ручкой тоненькой взмахнул,

Чёлыча ударил в нос
И серьёзно произнес:
"Сколько можно унывать,
Издевательства прощать?

Или, от обид опешив,
Ты забыл, что молвил Леший?
Мы с тобой такая сила, 
Что врагам твоим не снилась!"

Чёлыч, обомлев чихнул,
И случайно волос сдул.
Тот и вскрикнуть не успел,
Как под потолок взлетел,

И планируя в испуге,
Выгнув скрюченные руки,
Рот от ужаса разинув,
Приземлился в паутину,
 
Где, дожевывая муху,
Челюстями чавкнув глухо,
Паучище многолапый
Повернулся к жертве слабой.

Чёлыч из последних сил
В ужасе на стул вскочил,
А со стула прыг на шкаф,
К паутине подбежав,

Дернул лапками за волос
И с ним вместе, крикнув в голос,
Рухнул на пол, бок ушиб:
Волос к языку прилип.

Чёлыч волос отлепил,
На дощечку положил,
Чтоб просох на сквозняке,
От злодея вдалеке...

После этих испытаний
Чёлыч с Шерстяным друзьями
Стали. И решили вместе
Приучить всю нечисть к чести.


Филина на перья...


Шерстяной придумал первым, 
Как врагам испортить нервы.
Ночью друга растолкал
И подробно рассказал:

"В доме над дубовой дверью
Голова большого зверя -
Кабана.  Его клыки
Помнят многие враги.

Ты меня к нему привяжешь,
Заклинанье тихо скажешь,
И на час ночной порой
Станет голова живой!

По ночам противный Филин,
Пучеглазый, в крыльях пыльных,
На носу кабаньем спит,
Да еще вовсю храпит.

Голову мы оживим,
Да как Филину вонзим
Клык в доверчивое тело,
Чтобы получил за дело".

Утром, завтракая мышью, 
На башке с упругой шишкой,
С раной на боку большой
Филин говорил с тоской:

"Чудеса у нас творятся.
Я хотел бы ошибаться,
Но кабанья голова,
Что давно была мертва,

Ночью в бок мне клык всадила
С жуткой и свирепой силой.
Да при этом ухмылялась,
Глазом щурилась, кривлялась.

Я от ужаса свалился
На пол, к печке покатился.
Кочерга, не разобрав,
Извиваясь, как удав,

Думая врагов вторженье,
Размахнувшись в раздраженье,
Так заехала мне в лоб...
Заржаветь скорей ей чтоб!"

"Брось ты, Филин, заливать!
Ты, наверно, браги - хвать
На ночь глядя полстакана,
Захмелев, свалился пьяный,

Перья выдрал на боку
И расшиб себе башку!", -
Потешался наглый кот, 
Молоко вливая в рот.

Про кота подумав - "псих",
Филин, между тем, притих.
С головы кабаньей съехал,
Спать на кухню переехал.


Медвежьи тапки 


После этого скандала
Чёлыч, продрожав немало,
Потихоньку стал смелей.
Шерстяной ему скорей:

"Надо проучить кота -
Нету хуже здесь скота.
Чтобы этот злой Барсилий
Знал - и на него есть сила!

У хозяйки нашей тапки
Не из старой рваной тряпки - 
Тапки из медвежьих лап,
Был владелец их не слаб.

Тапки эти ты седлай,
Заклинаньем оживляй,
И они, обиды вспомнив,
Взгреют в доме всех по полной!"

К ночи дом угомонился,
Чёлыч в тапке разместился. 
Шерстяного привязал,
Слов волшебных нашептал.

Скрежетнув когтями в пол, 
Тапки вспрыгнули на стол,
Со стола на печь скакнули,
И Барсилия скребнули

Коготком за длинный хвост.
Мутный глаз открыл прохвост
И от страха так взмяучил, 
Что у дров полезли сучья!

Печка старая вздохнула
Так, что даже дом встряхнуло. 
Филин, в нехороших чувствах,
Спрятался под стол в капусту.

Кот же бросился на кухню,
Где с посудной полки рухнул,
Все тарелки перебил,
Щи на Филина пролил.

И метла, ломая прутья,
Тоже нагоняла жути:
Поддавала в зад коту,
Чтоб не затевал вражду.

И волшебные часы
Маятником, да в усы.
И летел кот в стену лбом,
А часы довольны: "Бом"!

Даже злобная Вдова,
Выпучившись как сова, 
Обалдев от потрясений,
Визга, криков и движений,

Еле оседлав метлу,
Ломанулась сквозь золу.
Залетев в трубу печную,
Там застряла, плоть тугую

Расцарапав об кирпич,
И заёрзала как дичь,
Угодившая в капкан,
Что для ведьмы просто срам.

От испуга задрожав,
Домочадцы скрылись в шкаф.
Чёлыч же, как буйный вихрь,
В тапке буром мчит на них!

Тапки встали на дыбы
В предвкушение борьбы,
Когти занесли большие,
Острые, почти стальные.

Тут Вдова в трубе завыла,
У зверей в душе заныло,
Ирокезом встала шерсть
И подумали все: "Жесть!"

Чёлыч тапки осадил, 
Шерстяного пропустил
И его подвижный друг,
Что есть силы, крикнул вдруг:

"Все запомните теперь,
Кочерга и всякий зверь,
Чёлыч ваш теперь хозяин,
А иначе каждый знает,

Как расправимся мы с ним:
Перья, шкуру повредим!"
Зверский тапок об пол стукнул,
А кабан на стенке хрюкнул.

"Это что за тип кричит, 
Нам расправою грозит?", -
Филин у Кота спросил.
Кот в ответ лишь пробасил:

"Если этот доходяга
Заварил такую брагу,
Кто ж тогда другой, мохнатый,
Что медвежьей правит лапой..."


Кто в доме хозяин


И с тех пор, как всё случилось,
Многое переменилось:
Чёлыч жил в уютных тапках,
Кот к нему на мягких лапах

Регулярно подползал,
И услужливо лизал,
Шерсть от крошек, вычищая.
Филин, крыльями махая,

Отгонял противных мух,
И выщипывал свой пух,
Чтобы Чёлыч на перинах
Спал, посапывая мирно.

После страшного стыда
Стала и Вдова не та:
Выпив банку валерьянки,
Вывернулась на изнанку.

Ей подумалось, что Леший,
Пусть слегка и сумасшедший,
Чёлыча ей подселил,
Чтобы тот за ней следил.

И всю злость вдруг растеряла,
Звать уродцем перестала,
Лакомством кормила с рук,
Говоря: "Пушистый друг"!

Иногда, на всякий случай,
Чёлыч, с видом самым скучным,
Разъезжал по дому в тапках,
Так, для большего порядка...