Аннотация: Глава из моего лучшего романа, сублимированная в цельное произведение
За окном хмурой гостиной, обставленной в стиле одного из Людовиков, вили новое гнездо деловитые ласточки. Сергей, сидел на парчовом диване, ожидая хозяина дома, Тадея Малковича. Известный частный коллекционер, решивший продемонстрировать миру свои реликвии, назначил интервью на одиннадцать.
Большие золоченые часы с тяжелым маятником показывали уже без четверти двенадцать, но коллекционер так и не появлялся. Собственно, о его некоторой эксцентричности Сергей знал, и даже то, что в кругах любителей старины Малкович слыл "темной лошадкой" не было для него секретом. И все же опоздать на интервью почти на час... Это уже слишком.
Журналист нервничал, вертя в руках диктофон. Пребывание здесь его тяготило. Ведь только вчера похоронили его, погибшую в авиакатастрофе подругу. Перед глазами все еще стояли кадры с места крушения. Сергей сам делал снимки самолета для "Твоей линии". Вернее, того, что от него осталось.
А осталось совсем немного - багажный отсек, несколько фрагментов крыла и задняя часть пассажирского салона, с обугленными телами пассажиров. Что стало с носовой частью "Боинга" никто не знал. Поэтому похороны Амины, стали еще одной загадкой без ответа. Что положили вчера в её могилу? Ведь место Амины находилось в передней части салона, которую так и не нашли, списывая неудачные поиски на недоступность местности, плохую погоду, туман и всякую мистику. Гибель лайнера действительно выглядела странно - при хорошей погоде, отличном техническом состоянии и опытном экипаже, шансов на катастрофу у рейса 138 практически не было. И, тем не менее, на пятидесятой минуте полета "Боинг" исчез со всех радаров, перестал выходить на связь, и словно растворился в воздухе. Лишь спустя сутки в Карпатах на границе с Венгрией были найдены его обломки. Черных ящиков обнаружить не смогли, поэтому причины гибели самолета оставались размытыми и туманными.
Фотокорреспондент еженедельника "Твоя линия" Сергей Суханов объяснял неудачные поиски лишь халатностью и непрофессионализмом соответствующих служб. Он так и написал в репортаже с места происшествия, за что в очередной раз попал в немилость к Петровскому. Мол, материал был подан " не в той тональности". А так как подобные безобразия Суханов допускал далеко не впервые, ему прозрачно намекнули, что хотели бы видеть на его месте более послушного работника.
Освещать поисковые работы доверили другому, молодому и перспективному сыну брата третьего мужа двоюродной тетки главреда.
Все доводы Суханова, и в частности то, что от поисков Амины он отказаться не в праве и не в состоянии, отпали после похорон непонятно чего, выданного Сергею в закрытом гробу.
Сразу же после похорон Суханову пришлось вплотную заняться несостоявшимся интервью Михайловой. Знаковым было то, что Сергей тоже собирался лететь в Вену тем злосчастным рейсом. Удержала его от этого лишь мелкая ссора с Аминой. Впрочем, Сергей летел бы и так, но своенравная подружка заявила, что снять несколько побитых молью раритетов сможет и без его помощи.
Теперь, вспоминая ужастик, под названием "Пункт назначения", просмотренный как-то на ночь, журналист предусмотрительно взял билет на автобус. Естественно, что всю дорогу, он не сомкнул глаз и теперь чувствовал себя, как вампир, под солнечным светом.
Часы пробили двенадцать. Журналист тихо выругался. В тот же момент дверь, наконец, распахнулась. В гостиную вошел невысокий человек лет сорока пяти. Русые с проседью, густые волосы, глубокие серые глаза. Человек слегка прихрамывал, опираясь на трость с янтарным набалдашником. Харизма окружала его, как некий ореол, проступая из-под заурядной внешности.
- Извините, что заставил ждать, - подал руку мужчина, - меня зовут Тадей Малкович. В ближайшие полчаса я буду к вашим услугам.
Сергей пожал руку Малковича.
- Вы неплохо говорите по-русски...
- Русские корни. Вернее, даже украинские. Так с чем связан интерес киевской прессы к моей персоне?
- С вашей коллекцией древностей.
- Да. Она того стоит. Но, если не ошибаюсь, об интервью со мной договаривалась девушка. У неё еще такое необычное арабское имя...
- Амина. Амина Михайлова. Она погибла, - Сергей шумно вдохнул, - неделю назад, в авиакатастрофе.
- Что вы?! Жаль... Жаль. Выпьете?
Малкович подошел к бару, открыл резную дубовую дверцу, скользнул взглядом по бутылкам.
- Что же вам предложить? Вино? Французское, итальянское? Брунелло девяносто седьмого, Карбонайонне... Лупикайя девяносто девятого, очень рекомендую... - хотя... - прищурившись, Малкович смерил Сергея взглядом, - хотя, несомненно, вам нужно что-то покрепче. Коньяк? Виски?
Суханов растерянно смотрел на щедрого хозяина, хватая ртом воздух. Выпить. Бедняге это было жизненно необходимо.
- Так на чем остановимся? Чивас Регал? Или все-таки коньяк? Шато де Булон?
Сергей молча кивнул и натянуто-жалобно улыбнулся.
Прозрачный янтарный напиток лился внутрь медленно, оставляя во рту горьковатый привкус. Медовое блаженство текло по венам, смешиваясь с ленивой кровью. Вкус раритета отдавал детством - корицей и изюмом, совсем чуть-чуть ванилью, орехами и грушами. Коньяк не имел ничего общего с окрашенным майским чаем медицинским спиртом, который употребляли акулы пера для "сугреву" долгими зимними вечерами.
- Ну, как вам? - затягиваясь сигарой поинтересовался Малкович.
- Чудесный вкус, - грустно улыбнулся Сергей.
- Сигару?
Суханов поблагодарил и неумело затянулся.
Работоспособность почти вернулась к нему. От тридцати минут, любезно выделенных Малковичем осталось всего двадцать и они не стояли на месте.
- Скажите, Тадей, что связывает вас с Киевом?
- Отец. Мой отец родом с Украины.
- Именно поэтому вы решили предоставить некоторые, ммм... экземпляры своей коллекции киевским музеям?
- Именно поэтому.
- Скажите, как пришло к вам увлечение, эээ... стариной? - язык стал слегка ватным. Интервью не шло. Малкович смотрел на путающегося в словах журналиста почти с жалостью.
- Понимаете, пришло оно... я имею ввиду увлечение, - Малкович улыбнулся, - настолько давно, что я даже не помню, как это было. Могу сказать, что первым экспонатом моей скромной коллекции стали кое-какие скифские украшения...
- Добытые черными археологами? - наконец, осмелел Суханов.
- Мне в первую очередь важна художественная ценность экспонатов, а как и кем они добыты... извините, но чистоплюйство не мое качество.
- Господин Малкович, ходят слухи, что ваша коллекция отчасти состоит из сокровищ Третьего Рейха...
- Неужели? Вот, что я вам скажу, юноша, некоторым вещам из моей коллекции не одна сотня и даже тысяча лет... естественно, что до меня они побывали в разных руках.
- Понятно.
Суханов снова растерялся. Нить разговора была бесповоротно утеряна. Положение спас Малкович.
- Думаю, вам стоит посмотреть экспонаты будущей киевской выставки, - предложил он.
- Это было бы интересно. Они... здесь?
- Я выделил для них отдельную галерею. Пойдем.
Галерея, о которой говорил Малкович, находилась в мансарде, куда вела извилистая деревянная лестница с кованными перилами. Это было хорошо освещенное, просторное помещение. Коллекция состояла в основном из старинных икон, которыми были завешены стены. На стендах - старинное оружие и доспехи, много золотых украшений, среди которых, вероятно, были и те, первые, с которых начал Малкович много лет назад.
Все это добро интересовало Суханова настолько, насколько могли оплатить его работу в "Твоей линии", а, следовательно, интересовало не очень. Из благодарности за элитный коньяк он вяло топтался между раритетами, щелкал языком, растерянно поглядывая на Малковича.
- Вот.... - широким жестом представил свое детище коллекционер, - все это имеет для меня особое значение.
- Почему?
- Эти экспонаты - мои земляки.
- Вы передадите их бесплатно?
- Поверьте, эти вещи не имеют цены, - ответил Малкович пафосно.
- Очень благородно с вашей стороны, - вздохнул Сергей, все же приблизительно догадываясь об ориентировочной цене коллекции. Щедро. Просто непомерно щедро.
- Когда же киевляне могут ожидать возвращения домой этих э... шедевров?
Сергей просто-таки выдавливал из себя вопросы. Натянутая улыбка Малковича раздражала. Казалось, эксцентричный миллионер насмехается над ним.
- Я планирую устроить выставку вначале мая. Хочу показать её в нескольких городах, а потом навсегда оставить в Киеве.
- Захватывающие планы, господин Малкович.
- Тадей. Можно Просто Тадей, - растянул губы в фальшивой улыбке меценат.
- Скажите, господин Мал... Тадей, могу ли я сфотографировать несколько экспонатов? И хотелось бы разместить в газете ваше фото...
- О-о, избавьте меня от этого, - картинно закатил глаза Малкович, - то есть вещи вы можете фотографировать сколько угодно, но сомневаюсь, что вашим читателям будет интересна моя физиономия.
Сергей пожал плечами. Настаивать не решился. Что-то неуловимое во взгляде коллекционера доказывало, что спорить в данном случае дело напрасное.
Настроив камеру, Суханов приступил к работе. Фотографировал в основном украшения из курганов и писаные золотом иконы, которые, по мнению Сергея, должны были впечатлить читателей именно роскошью.
Малкович долго наблюдал за манипуляциями корреспондента. Наконец, он подошел ближе.
- К сожалению, время, которое я мог вам уделить, исчерпано. Я вынужден откланяться. Дворецкий проводит вас к выходу. Приятно было познакомиться, - пожав руку Суханова, Малкович направился к двери.
Сергей остался один. Он клацнул еще несколько раз камерой, убрал её и растерянно огляделся. Обещанный дворецкий не появлялся. Оставить дом самому казалось невежливым. Он еще раз обошел галерею, потоптался у окна, из которого открывался вид на внутренний двор Малковича. Там, под ветвистыми кронами платанов, между аккуратно стриженными мячиками мирта бородатый горбун выгуливал троих ротвейлеров. Искалеченный болезнью человек был едва на голову выше своих подопечных. Породистые псы резво наматывали круги, бегая между деревьями, карлик наблюдал за ними, пуская в лазурное небо кольца сигаретного дыма.
За спиной послышались тихие шаги и невыразительное бормотание.
- Господин Суханов, я вызвал вам такси. Сейчас я должен провести вас к выходу, - с жутким акцентом вымолвила копия карлика за окном, снизу вверх заглядывая Сергею в глаза.
- А, е... да, конечно, - кивнул Сергей, топая за дворецким.
Они спустились по лестнице. Уже на пороге дома, прощаясь, Сергей услышал приглушенный крик. Не страшный и не очень громкий. И все-таки мурашки поползли по коже. Что-то было в этом звуке такое... Убийственно-тоскливое, полное отчаяния.
- Что это? - нервно переступая с ноги на ногу, прошептал Суханов.
- Все в порядке. Вам надо идти, - слова дворецкого утонули в новом, пронизанном болью, возгласе.
- Объясните мне, что происходит? Это кричал господин Малкович?
- Нет. Это Чико...
- Какой еще Чико?
- Мой хозяин. Понимаете.... - карлик стал на цыпочки, чтобы дотянуться до уха Сергея, - все имеет свою цену... да, все имеет... А жизнь иногда стоит очень дорого, понимаете?
- Да, конечно, - вытирая пот со лба, пробормотал Суханов, и пулей вылетел за дверь.
У ворот ждало такси. Лишь оказавшись в машине, Сергей облегченно вздохнул. Все было каким-то ненормальным в этом доме. Ненормальность проступала из-за благородных декораций, неуловимо витала в воздухе. Хотелось немедленно оказаться как можно дальше оттуда, и забыть все, словно плохой сон.
Такси доставило Сергея в аэропорт. Даже полет пугал меньше, чем этот венский кошмар. Он взял билет на вечерний рейс. Перекусив в кафе, расположился в зале ожидания и быстро уснул. Проспал до самой посадки в самолет.
Едва плюхнувшись в кресло, бедняга снова погрузился в сон. Ему снился ужасный дворецкий Малковича, облаченный в скифский шлем, ротвейлеры, лакающие коньяк из огромных инкрустированных золотом мисок. Потом он увидел улыбающуюся Амину. Она была в белом саване и шла по воздуху, отдаляясь от Сергея.
Суханов вскрикнул и проснулся. Самолет заходил на посадку.
Добравшись до дома, Сергей почти залпом прикончил трехдневный запас пива, принял душ, и снова отключился.
Новый день начался с возмущенного звонка главреда, который изрыгая ругательства и угрозы, требовал подготовить репортаж к завтрашнему выпуску газеты.
Сергей позавтракал кефиром, и, с раскалывающейся головой, принялся за работу.
- Черт! А чтоб тебя! - ругался, просматривая отснятые в галерее Малковича кадры. Из почти сотни фото, качественным оказалось только одно. Снимок статуи черного зеленоглазого сфинкса, каким-то непонятным образом оказавшегося среди "киевских" экспонатов. Самым смешным было то, что Сергей никак не мог вспомнить, когда сфотографировал сфинкса. Он был почти уверен, что видит скульптуру впервые. На всех остальных снимках, как проклятие, проступала размытая тень, очертаниями напоминающая эту же неуместную статую.
- Ну, все. Теперь Петровский точно голову оторвет... - сказал Суханов зеркалу, и, запрыгнув в брюки, побрел в магазин. За пивом. Вернувшись и вставив ключ в замок, услышал настырный звонок мобильника, оставленного где-то в прихожей.
Тихий голос показался Сергею знакомым. Смутно знакомым, но Суханов почти сразу узнал его.
- Господин Малкович?
- Да.
- Рад вас слышать, - лихорадочно соображая, откуда у свихнутого австрийца номер его мобильного, протянул Сергей.
- Я только что звонил в редакцию, где мне любезно дали ваш номер, - словно прочитав мысли репортера, продолжал Малкович, - дело в том, что из-за ряда причин я вынужден изменить планы. Коллекция прибудет в Киев завтра, в шесть утра. Я хочу, чтобы именно вы написали об этом.
- Надеюсь на вас, - голос в трубке сменился протяжными гудками.
В тот же момент зазвонил телефон в гостиной. Но Сергей уже знал - это звонок обалдевшего главреда. Суханову приказали оставить венский репортаж и в срочном порядке готовиться к репортажу киевскому.
Сергей решил подойти к подготовке творчески - снова сбегал в магазин, значительно пополнил запасы горючего и съестного и позвонил Мишане - соседу с третьего этажа. Сергею просто необходимо было расслабиться перед важным мероприятием. Это ему удалось без особых усилий. Быстро захмелев, Суханов долго рассказывал Мишане о Малковиче и его горбатых слугах, показывал далекому от искусства соседу фото сфинкса и умолял согласиться, что это черт знает что такое. Мишаня соглашался, и все подливал расстроенному приятелю очередную порцию "успокоительного". Наконец, оба уснули прямо на полу.
Проснулся Суханов от душераздирающего вопля будильника. Высвободившись из удушающих объятий сладко пускающего слюни Миши, Сергей взглянул на часы и понял что в аэропорт, к прибытию коллекции не успевает. В ужасе вскочил, и, не успев толком привести себя в порядок, помчался на автостоянку. Уже из машины позвонил Малковичу.
Сергею ответила женщина, назвавшаяся администратором выставки. Она сказала, что господин Малкович ждет его и просила поторопиться.
Сергей засунул мобильник в карман и, развернув машину, отправился на Андреевский спуск.
Спустя несколько минут он свернул в тесный внутренний дворик и остановился возле указанного администраторшей парадного. Дом - обшарпанный и, судя по всему, заброшенный никак не наталкивал на мысль о каких-либо выставках. Обвитый плющом, грязноватый фасад с трещиной во всю стену, тусклые окна... Не исключая возможности, что просто ошибся адресом, Сергей исчез за тяжелой скрипучей дверью.
Поднялся вверх по широкой нечистой лестнице. Одна из когда-то белых дверей была приоткрыта. Сергей с минуту неуверенно потоптался под ней.
- Вы - корреспондент газеты "Твоя линия"? - послышался за спиной женский голос.
- Да.
- Сергей Суханов?
- Именно.
- Господин Малкович ждет вас, - указывая Сергею на соседнюю с приоткрытой дверь, сказала невзрачная дамочка средних лет, одетая в строгий английский костюм.
За дверью было темно. Точнее, там царил полумрак. Довольно просторную комнату освещала только тусклая настольная лампа. За большим письменным столом сидел Малкович.
- Извините, ради бога за опоздание, - зачастил Сергей, подойдя поближе, и осекся на полуслове. Смотреть на Малковича было просто страшно. Землистая кожа, впалые, тусклые глаза, багровые кровоподтеки на щеках и лбу. Дрожащие руки в черных перчатках он прижимал к груди.
- Что с вами? - проглотив, застрявшие в горле извинения прошептал Сергей.
- Все в порядке. Я вызвал вас по важному делу... - Малкович закашлялся, прикрыв рот бумажной салфеткой, которая тут же стала багровой.
"Кровь..." - поморщился Суханов. Душный блеклый мир комнаты качнулся и поплыл. Знакомое с детства чувство дурноты заставило присесть на скрипучий стул и шумно вдохнуть.
Малкович бросил салфетку на пол, и, превозмогая новый приступ кашля, продолжил.
- Я вынужден просить вас об одолжении...
- Что с вами? - в каком-то помрачении повторил Суханов.
- Ничего особенного, я умираю, - Малкович отнял от груди правую руку, положив её на стол. Только теперь Сергей понял, что происходит. Белая рубашка коллекционера была совершенно мокрой от крови.
- Вы ранены? Я вызову скорую! - схватил телефон Сергей и застыл, услышав громкий смех умирающего.
- Не стоит, право, - вытирая рот свежей салфеткой, поморщился он. Врачи мне не помогут. И потом, я так давно собирался это сделать... Вы не представляете даже, насколько давно...
- Вы? Вы стреляли в себя?! - заметив валяющийся на полу пистолет, - воскликнул Суханов.
- Нет, конечно. Но не будем об этом. Мое время ограничено. Очень ограничено.
Малкович поднялся, сделал несколько шагов, опираясь на трость и остановился у стеллажей, занимавших всю стену.
- Подойдите, прошу... - потеряв равновесие, раненый схватился за край стеллажа.
Сергей, как сомнамбула, подошел к нему.
- Вы должны взять её...
- Кого? - не понял Суханов.
- Статую. Калу.
- Калу? - переспросил Сергей и умолк. С полки на него смотрели изумрудные сверкающие глаза сфинкса. Статуэтка, размером с добрую кошку, была копией той, странным образом оказавшейся на снимке.
- Возьмите... её... спрячьте...
- Спрятать? От кого?
- Вы поймете. Не отдавайте. Ни в коем случае... Прошу... вас...
Рука Малковича скользнула вниз. Он оступился, рухнул на пол и затих. Янтарный набалдашник отвалившись от трости покатился под ноги Сергею.
С трудом соображая, Суханов схватил проклятую статую и согнулся в три погибели под её весом. С грохотом уронив сфинкса, он растерянно оглянулся. Затем снял пиджак и завернул в него тяжеленную реликвию, с трудом оторвав её от пола.
Постояв несколько секунд со статуей на руках, Суханов бросился прочь из чертового дома. С трудом дотащив до автомобиля сфинкса, он бросил статую на заднее сидение, запрыгнул за руль и с ревом рванул с места.
- Так и знал, что добром это не кончится, так и знал... - лепетал он, дрожа.