Ибо написано: "Ангелам Своим
заповедует о Тебе сохранить Тебя;
И на руках понесут Тебя, да не
преткнешься о камень ногою Твоею"
Евангелие "от Луки" Глава 4. стихи 10-11.
Я ЕСМЬ...
Крошечные тела облепившие своды на некоторое время пришли в движение. Казалось, вот-вот над головой раздастся хлопанье множества крыльев, и армада летучих мышей в стремительном броске вырвется из чрева горы в вечереющее небо. Событие, обыкновенно совпадавшее с началом вечерней молитвы. Словно в подтверждение по источившим песчаник лабиринтам пронесся долгий, вибрирующий звук. Старая мортира неизвестно как попавшая в пещеру и наполовину вросшая в тело горы успешно заменила колокол для горстки монахов облюбовавших древнюю каменоломню под свои нужды.
- Ты не пойдешь к братьям? - За шелестом источаемым сводом шаги человека остались незамеченными.
- А?! - Вскинулся Сулла, - Нет святой отец, море неспокойно...
Будто в подтверждение слов молодого послушника сквозь заполнявшие коридор попискивание и шуршанье крыльев пробился гулкий, ритмичный шум.
- На все воля божья... - Рука, легшая поверх черного убранства, могла поспорить бледностью с дланью смерти. С видимыми усилиями, опираясь на плечо наперсника, монах опустился на колени.
- Третий день штормит... - заметил старик. - Можно мне побыть с тобой?
- Конечно. - Сулла удивился интонациям, проскользнувшим в голосе наставника. - Я всегда рад вашему приходу отец Серафим.
Тем лучше, - обрадовался тот. - Настоятель просил не беспокоить тебя...
- Меня?
- Тебя, тебя... - Монах откинул капюшон, явив миру благообразное лицо. - Он хочет поговорить с тобой после вечерни.
Сулла хотел встать, но не по возрасту крепкая ладонь удержала его на месте.
- Не спеши. - Голос наставника звучал многозначительно, впрочем, как всегда. - У тебя еще все впереди, а в этом деле не стоит торопиться.
Юноша послушно замер, хотя ноги его уже изрядно затекли от долгого стояния на коленях. Желудок тихонько ныл, как обычно в начале семидневного поста.
- В каком деле, отец Серафим? Посвящении?
Старец не ответил. Его профиль оставался недвижимым и величественным как у мраморной статуи. Затянутые белесой мутью глаза казались сделанными заодно с желтоватой, исчерченной морщинами кожей.
- Расскажи...
-Что?
- Расскажи, что ты видишь там, внизу...
Сулла отвел взгляд от лица монаха и посмотрел вперед.
- Волны гонят пену в залив... Лодки уже три дня как выволокли на берег...
- Постой. Расскажи, что там происходит... Как ты это видишь...
Порыв ветра, запутавшийся в бороде, зашвырнул ее в раздражении старцу на плечо и унесся, забрав с собой гомон летучих мышей, так и не покинувших пещеры. Остались лишь гул волн да нытье сквозняков в расщелинах.
Сулла вздохнул, словно набираясь решимости:
- Море кипит... Бьется, будто застряло между скал, колотится в них, а скалы не отпускают. В устье залива только пена, воды совсем не видно все белое пушистое. Пена вползает в бухту там затишье, а с другой стороны наоборот, катятся волны. Отсюда почти не видно. Есть как небольшие холмы, едва припорошенные снегом, есть побольше, как горы. На них ледники, длинные и изогнутые они все время сползают вдоль хребта. А есть совсем гигантские. Пена не может на них удержаться и летит по воздуху...
- Небо... - Одними губами произнес монах.
- Неба нет, там тоже море, только горы без ледников, черные. И сверкает где-то внутри, далеко.
- А птицы? Ты видишь птиц?
Сулла удивленно взглянул на наставника. Тот весь подался вперед, шаря слепыми глазами в промозглой каше снаружи.
- Птицы... Должны быть птицы...
- Нет, - удивленно покачал головой юноша, обшарив сливающийся с беснующимся океаном небосклон. - Птиц нету...
Отец Серафим вздохнул, его плечи опали, а борода, напитавшаяся влагой, слиплась и загнулась грязно-серым колтуном.
- В мое время были. - Глухо поведал он, и Сулла вздрогнул, таким далеким показалось ему это "мое время".
- Я тоже любил торчать на этом уступе; дождь не достает, солнце не мешает и весь мир как на ладони. Я становился на колени, как раз где сейчас ты... - Монах удержал порывавшегося встать послушника. - Там есть две ямки. Очень удобно, если только в лунку не попадет камешек или ветер не нанесет песка.
Сулла удивленно посмотрел на сливающийся с темнотой пол пещеры. Он почти десять лет приходит сюда и лишь сейчас, после слов старика заметил эти самые ямки, куда уже столько раз вставал коленями.
Тихие, скрипучие звуки потревожили установившееся равновесие между шорохом крыльев и гулом волн. Слепой смеялся, глядя перед собой затушеванными зрачками.
-Ты думал что первый? Нет... не ты, и даже не я... Одному господу известно сколько коленей протерли эти ямки. Я знаю, о чем ты думаешь, когда приходишь сюда. Когда смотришь на море, на рыбаков что плетут сети и каждое утро, если нет шторма, выходят в море. - Отец Серафим вытянул костлявую ладонь, безошибочно ухватив плечо собеседника. - Я знаю, что тебя интересуют, и те обломки, что виднеются на другой стороне залива, и старый крест за молельней, подвешенный к своду, и коридоры что начинаются за ним...
- Коридоры? - Переспросил Сулла.
- Ты не знал? - Поразился монах. - Ты десять лет живешь в моей келье...
- Что? - Совсем сник отрок.
...и не знаешь про коридоры? Я нашел их почти сразу. Правда, я был много старше когда попал сюда. - Отец Серафим на некоторое время задумался, отрешенное лицо его вновь превратилось в античный слепок. Сулла не смел шевельнуться под чуткими пальцами, сжавшими плечо с неожиданной силой. По счастью старец почти сразу же очнулся, бледные губы растянула улыбка. - Может быть... Может быть...
- Отец Серафим. - Юноша едва сдерживал слезы. Восьмилетним сиротой, попав в монастырь, он сразу же обрел покровительство слепого старца. - Я...
- Успокойся сынок. - Улыбка не сходила с лица священника. - Ты ни в чем не провинился, Возможно, ты поступил куда правильней меня. Пособи...
Несмотря на боль в затекших ногах отрок помог старику подняться.
- Пойдем, брат Георгий тебя ждет. Думаю, тут не обошлось без воли патриарха. - Отец Серафим взглянул слепыми глазами туда, где в полутора шагах коридор обрывался, образуя один из множества выходов прогрызенных в незапамятные времена водой и ветром в прибрежном карсте. Вода отступила, а извилистые коридоры заняли люди. Люди и летучие мыши.
Монах не нуждался в провожатом. Прожив долгую жизнь в темноте подземелий, он даже слепым безошибочно ориентировался в их лабиринте.
- Все дело в тебе... - бубнил он. Послушник, семеня следом, не знал, обращается ли наставник к нему, или просто размышляет вслух. - В тебе... Ты не видел коридоров, ты не читал записи...
Старец остановился, и Сулла налетел на него, едва не сбив с ног.
- Знаешь!- Повернулся к нему наставник. - Может птицы есть? Может, ты просто их не заметил?
- Возможно. - Осторожно ответил Сулла, чтобы не рассердить или тем более не обидеть старика. Юноша готов был поклясться, что кроме чаек, прятавшихся в свои норы во время шторма, ни одной птицы в округе нет, тем более летающей в бурю.
- Точно. - Обрадовался своей догадке отец Серафим. - Ты же не видел коридоров...
*
- Как пост? Угнетая плоть, мы тренируем душу.
Сулла поклонился сумраку в углу кельи, откуда слышался голос настоятеля. Оплывшие по краю столешницы огарки поддерживали света ровно столько, чтобы склонившийся над столом человек смог разобрать знаки, выписанные в лежащей возле них книге.
- Я...
- Постой, - Отец Георгий встал, и подошел к послушнику. - Скажи мне лишь одно, есть ли в душе твоей раскаянье?
- Раскаяние порождается сомнением, - едва вымолвил Сулла - В моей душе нет сомнения отец...
- У тебя будет возможность это проверить. - Если отец Серафим в представлении юноши являлся олицетворением бессеребреничества и аскезы, то настоятель, - верхом весомости божьей власти. Оттягивавший толстую цепь крест казался родным братом древнеримских мечей, столь массивным он казался на взгляд послушника.
- Идем в библиотеку отрок, разговор мой к тебе задуман не вчера. - Голос отца Георгия звучал отрешенно и возвышенно. Сулла не решался поднять взгляд на обезображенное лицо монаха. - Сомнения человека тяжки, сомнения же священника вдесятеро тяжелее, ибо они есть суть правоты и совести.
Петля коридора, изогнувшись у них под ногами, вывела к небольшой площадке освещенной одиноким факелом. Потрескивая, желтое пламя коптило почерневший свод, опустившийся и разбухший сажей за те бесчисленные поколения факелов, что нашли свой конец в этом месте. Сгорбленная фигура, угадывавшаяся на границе освещенного круга, дрогнула и двинулась им навстречу.
- Не место тебе здесь... - Глухо предупредил настоятель.
- Его время не пришло, - отец Серафим казался духом, сошедшим с листов древних манускриптов. - Он не сможет слушать, он должен думать...
- Чего он не сможет из того, что смог ты? Или не смог? - Настоятель неуловимым жестом коснулся запястья старца, заставляя того проглотить, готовые вырваться слова. - Такова воля Патриарха, пришло время или нет, он уже не в твоей власти. Иди старик... Пусть душа твоя утешится от скорби, а сердце от печали.
Сулла словно заговорный двинулся за широкой фигурой, оставив наставника в очерченном пламенем круге. Юноша вздрогнул, когда слепые глаза старца на мгновение вспыхнули - странная игра пламени, отразившаяся на изувеченной роговице.
Звякнул ключ. Ссохшаяся дверь, скрипнув отворилась, впуская гостей. Сулла привычно нагнулся, уберегая голову от удара о притолоку.
- Самое страшное чего мы боимся в юности, это прожить пустую и никчемную жизнь. Такую, какой живут люди вокруг нас. - Голос настоятеля отдалился. Неожиданно в темноте вспыхнул свет. Тусклая, мерцающая лампочка, стиснутая керамическим плафоном лежащим в нише возле входа, задребезжала, обретая форму маленького солнца. Вздувшийся пузырь света выхватил из темноты; хрупкого молодого человека среднего роста, с черными, коротко стриженными вьющимися волосами, и высокого, широкоплечего мужчину неопределенного возраста, с лицом иссеченным шрамами. На изувеченном лице настоятеля выделялись огромные, никогда не спящие глаза. Оба монаха оказались одеты в неотличимые друг от друга, длинные, черные балахоны с откинутыми капюшонами. Почти сливаясь с одеянием, тяжелая цепь ручной работы удерживала на груди отца Георгия, массивный, почерневший от времени серебряный крест.
Их разделял круглый столик и покосившийся, но все еще достаточно прочный табурет.
- Садись отрок.
Сулла подчинился, чувствуя как сердце колотится о ребра, а душа изнывает в нетерпении.
- Ты знаешь, зачем ты здесь?
- Посвящение... - Прошептал юноша.
- Посвящение, - эхом отозвался настоятель.
На какое-то время в библиотеке наступила тишина, разбавленная лишь дребезжанием лампочки.
- Нас сто тридцать ... - Голос звучал отрешенно, слова казались написанными прямо в сгустившемся воздухе катакомб. Сулла будто не слышал их, а вспоминал. Ощущение оказалось настолько острым, что юноша не выдержал и взглянул монаху в глаза.
- Случались времена, когда нас бывало и больше, но чаще наши ряды оказывались еще малочисленней. - Фигура говорившего, виделась сидящему послушнику огромной. Возвышаясь на границе тьмы, левым плечом она утопала во мраке, правым представала к свету. На лице, обращенном к невидимому своду, выделялись глаза - две больших сферы. Лишенные век они казались юноше просто огромными. Шрамы на щеках натянулись, рот разверзнулся чернотой, из которой без участия губ рождались слова.
- Церковь второго пришествия, не жаловали ни раньше, ни теперь. Катакомбы останутся прибежищем для наших братьев навсегда, до той поры, пока наша миссия не будет выполнена.
Рука настоятеля стиснула серебряное распятие.
- Ты бывал здесь часто, с какой целью? - отец Георгий обратил лицо к послушнику.
- Я читал святой отец. Я хотел узнать о Боге, и о мире который он создал. - Сулла не мог набраться решимости отвести взгляд, но смотреть в бездонные колодцы зрачков сил уже не осталось. - Я прочел все...
- То, что мы ищем, нет в этих книгах. Это было в мире, существовавшем до нас, и будет в мире, которому еще предстоит родиться. В том, что окружает нас сейчас, увы, этого нет. Мы ищем Бога сын мой. - Он отвернулся, и Сулла спешно перевел дыхание.
- За-чем? - Молодой человек робел, но смог закончить мысль. - Разве Бога нужно искать?
- Бог, которого мы ищем, в нас. - Слова упали как жернова и покатились в темный конец пещеры, где едва угадывались длинные деревянные рамы для книг и свитков.
- Когда мы молимся, мы обращаемся к себе. Когда мы каемся, мы каемся перед собой. Когда мы осуждаем, мы осуждаем себя. - Настоятель подошел к столу. Дерево ударилось о дерево. Растрескавшийся от времени стержень, обмотанный в несколько слоев истертым, местами до дыр, пергаментом. - Ты понимаешь латынь?
- Да святой отец.
- Сначала ты прочтешь вот это, К заутрене можешь не приходить. Впрочем, у тебя и так послушание. Затем, - такова воля патриарха - я покажу тебе тех, кто искал путь, задолго до нас. - отец Георгий внимательно взглянул на юношу. Сулла ощутил его взгляд затылком. - Ты знаешь о коридорах?
- Мне... мне сказал о них отец Серафим.
- Ты не пытлив... - Сомнение появилось в голосе монаха лишь на мгновенье. - Возможно, это и к лучшему. Надеюсь, твой наставник сказал тебе все, что было необходимо услышать.
- Он рассказал про птиц... Я не видел их, а отец Серафим сказал что они есть... То есть были...
- Были... - Отразилось от сводов.
- Я не видел...
- Их никто не видел. - настоятель уже шагнул за порог.
- Но отец Сеярафим...
- Отец Серафим слеп от рожденья...- Дверь с тягучим скрипом затворилась.
Сулла потрясенно взглянул на лежащий перед ним свиток. За десять лет он изучил библиотеку "от" и "до" но этого свитка еще не встречал. Стараясь выбросить из головы мысли о воле патриарха, молодой человек осторожно катнул инкунабулу, освобождая первые строки пред алчущим знаний взглядом.
*
Свиток оказался неправильным, автор не подклеивал к основанию листы один за другим, а воспользовался склеенным заранее. Поначалу казалось что человек писавший книгу ошибся и выбрал неправильный размер свитка. Лишь закончив чтение, Сулла понял, что книга так и не была дописана. Удивительное повествование оказалось коротким и ярким. Проглотив текст за раз, юноша не выдержал и перечел заново. Буквально каждое слово, выписанное темно-коричневыми чернилами, въедалось в память. Глубокая ночь только пошла на убыль, когда послушник, петляя извилистыми коридорами, вернулся в свою келью. Небольшой, лишенный двери каземат, служивший ему домом уже почти десять лет, вероятно еще не раз сменит жильцов, как менял уже не однажды, но сейчас он гостеприимно предложил юноше жесткое ложе, выдолбленное в каменном основании и застеленное тяжелыми, отсыревшими тряпками.
Прижимая к груди свиток, он так и не решился оставить его в библиотеке, молодой человек лежал в кромешной темноте и никак не мог уснуть. Он то и дело порывался вскочить, зажечь лампу и снова припасть к мелким строчкам. Он едва сдерживался, но стоило ему прикрыть веки, как буквы вставали у него перед глазами, складываясь в слова и фразы давно сгинувшего языка. Сообразив, что все равно не уснет, Сулла встал и вышел из кельи.
Лабиринты катакомб почти не освещались, жившие закрытой общиной монахи знали их наизусть, прекрасно ориентируясь в темноте. Жители рыбацкой деревушки на берегу залива, давно привыкли к странным людям в плотных, черных одеяниях, казалось и на улицах предпочитавших ходить едва ли не на ощупь. Их не гнали, ибо они часто оказывались хорошими работниками, но обыкновенно старались обходить стороной. Исключение составлял разве что отец Серафим, еженедельно появлявшийся на пляже и просиживавший там часами слушая море. Неподвижный и незрячий он являлся излюбленным объектом розыгрышей уже не одного поколения детворы этого обнищавшего рыбацкого поселка. Рано постаревшие родители с улыбками смотрели, как забавляются их дети, от души смеясь их шуткам нимало не беспокоясь. Добродушный и смиренный нрав старца каждый из них знал не понаслышке.
Почти не касаясь стен, дорога давно проторена, Сулла потихоньку вошел в чужую келью. Нарушать покой монашества в кельях строжайше запрещалось правилами монастыря, но юноша давно усвоил, что правила существуют исключительно для тех, кто готов им следовать.
- Заходи... - Услышал он скрипучий голос отца Серафима. - Я знал, что ты придешь...
Гость присел на край ложа, вместо тряпок застеленного соломой. Некоторое время в келье висела тишина. Ни шороха, ни писка. Почему-то летучие мыши избегали мест, где старец находился подолгу.
- Прочел? - Донеслось из темноты.
- Да... - открыл рот Сулла, и его прорвало. Он говорил почти час. То, сбиваясь на пересказ, то, вдруг прерывая его, он старался втиснуть в какие-то места свои сумбурные мысли о прочитанном.
Отец Серафим выслушал его, не прерывая.
- Все что ты прочел, правда, - заметил он, когда послушник выдохся и замолчал. - Как впрочем, и то, что ты на этот счет думаешь. Большинство из братьев знакомы с этим документом, как и с рядом других, что хранит у себя настоятель.
- Их много? - удивился Сулла.
- Семьдесят или восемьдесят, - подумав, ответил старик. - Мало кто читал их все. Каждое из описаний содержит свой путь. Все они заслуживают внимания, но ни один из них завершить так и не удалось.
- Почему? Мне дадут их прочесть? Что такое путь? - вопросы срывались с языка один за другим.
- Возможно, ты прочтешь еще несколько... - После очень долгой паузы отозвался наставник. Голос его звучал отрешенно, старик делал между словами большие паузы, будто прислушивался к чему-то. - Не важно, сколько ты их прочтешь. Такого чувства, как после первого текста тебе уже не познать. Запомни его, возможно, это единственное что будет тебе дано за весь срок служения.
- Я запомню... - Сулла, несмотря на темноту, прикрыл веки. Чувствуя, как по телу пробегает нервная дрожь, спросил.
- Что стало с этим святым?
- Святым? - Удивился отец Серафим, - он вовсе не святой. Ты мог бы догадаться, что он один из братьев живший здесь задолго до нас...
- Но что с ним стало? - Юноша вглядывался во тьму, стараясь разглядеть выражение лица старца. Тщетно, некоторые из братьев научились видеть в темноте, но Сулла оказался лишен этого благословения. - Книга не закончена. Она обрывается, когда уже кажется что вот-вот...
Послушник замолчал не в силах выразить свои эмоции, но монах их почувствовал.
- Если ты поймешь, что именно недосказал брат Джакомо, - ты отыщешь истину. Он исчез, а эти записи обнаружили в его келье, в той самой, где сейчас живешь ты, и где еще десять лет назад жил я...
- Исчез? - Сулла потрясенно качнул головой. Он допускал что угодно, даже обыкновенная смерть оставляла шанс на откровение, ведь тело всего лишь оболочка, но исчезнуть...
- Он также как и ты любил просиживать у того выхода, откуда виден залив. - Отец Серафим заворочался, то ли садясь, то ли устраиваясь поудобнее. - Каждому в братстве дают прочесть его записи. Считается что он ближе всех подобрался к сути поиска.
- Поиска бога?
- Поиска самого себя...
- Может быть, в других текстах есть ответ? - Воскликнул Сулла. - Нужно прочесть их все, и тогда...
Смешок разрезал темноту, заставив юношу стыдливо замолкнуть.
- С каждым новым прочитанным текстом, ты будешь все дальше и дальше отдаляться от истины. Истина подобна откровению, а не знанию. - Рука старца прихватила запястье послушника. - Мне кажется, что книги отрицают друг друга. Каждая из прочитанных содержит что-то противоречащее остальным. Каждая следующая, порождает сомнение в предыдущих. Если можешь, откажись и не читай больше, Но ты не сможешь, как не смог я и остальные. Искушение слишком велико, каждое слово как будто приближает тебя к цели, а на самом деле ты уходишь все дальше и дальше...
Монолог отца Серафима все больше и больше походил на бормотание, потом вдруг старец, словно вспомнив что-то важное, возвысил голос:
- Брат Джакомо прочитал все существовавшие до него тексты. Возможно, даже больше чем есть в библиотеке. Некоторые думают, что он понял истину и был вознесен. Такой удел ждет каждого, ибо знание может причинить человечеству вред. Кто-то же считает, что он не выдержал, и бросился в море. В тот день, когда он пропал, был сильный шторм. Он не стихал целую неделю, почти как сейчас. Тела не нашли, но его могло отнести в море...
- Такой человек не мог совершить смертный грех самоубийства!
- Я тоже так думаю, он слишком любил жизнь. - Отозвался отец Серафим. - Но что-то и вправду должно было произойти...
Гулкий звон покатился по катакомбам, Плутая в закоулках и натыкаясь на стены, он несся дальше уже многократно отраженный.
- К заутрене...
- Не пойду я сегодня... - тихо поведал наставник. - Тяжко мне, полежу... Ты, вот что... Те книги мне читал прежний настоятель... Не читай их, заклинаю... Продержись хоть какое-то время. Я не смог, может у тебя получится... и помни про птиц.
- Птиц?!
- В день, когда пропал брат Джакомо, некоторые братья видели летающих над волнами птиц. - Голос старца дрожал, но слова он произносил уже четко с каким-то внутренним напряжением.
- Чайки не летают в бурю... - начал было Сулла.
- То не чайки.- Прервала темнота кельи
- Откуда вы знаете?
- Есть книги, которые не дают читать братьям. Их писали настоятели. Прежний, был мне другом. Настоящим другом. Мы вместе прошли войну, а это чего-то стоит. Он читал мне все книги, даже те о которых я не имел права знать.
- Отец Георгий... он сказал, что вы слепы от рождения...
Что-то потянулось через тьму, и Сулла скорей угадал, чем увидел руку наставника. Отец Серафим сел, наклонившись почти к самому лицу послушника. От него дохнуло смрадом разверзнувшейся могилы:
- Пусть... Пусть так и будет... Мы подобрали его на развалинах, там на другом берегу. В тех руинах, на которые ты смотришь каждый день. Это старый маяк... Мы вытащили его из огня, почти головешку, на лице корка... Когда она трескалась, сочилась кровь. Тогда я и обжег глаза... Меня выходили монахи. Меня и его, а друг... Он просто остался со мной, ему было некуда идти...
Сбивчивую речь старика прервал густой звук, началось служение.
- Иди... - Отец Серафим почти оттолкнул юношу. - Только помни, в книгах ответа нет, ответ в тебе...
- Бог, которого мы ищем, в нас... - Повторил Сулла слова настоятеля.
- Неплохо. - В голосе монаха прозвучали нотки некоторого удивления - Сам придумал?
- Отец Георгий, - признался отрок.
- А ты попробуй сам! - С непонятной злостью воскликнул старец, на мгновение, возвращая голосу свойственную ему прежде энергию. - Давай... Ну!
- Ответ, во мне. Нужно... Нужно найти себя? - Не очень уверенно попытался Сулла.
- Уже лучше... - Отрешенно отозвался наставник. Последняя вспышка обессилила его окончательно. - Только запомни; себя не ищут, себя постигают.
В келье повисла тишина, слышалось лишь сбивчивое дыхание отца Серафима. Не решившись прервать наступившее молчание, Сулла тихонько выскользнул вон. Замявшись в коридоре, он все же направился в свою келью. К заутрене он уже не успевал, зато оставалось время хорошенько все обдумать перед новой беседой с настоятелем.
*
К обедне Сулла пришел вымотанный и не выспавшийся. Служба как обычно заняла не больше часа, но за это время он извелся, так и не сумев сосредоточится на таинстве. С утра, едва сомкнул глаза, пришли кошмары. Сплошь обгорелые до коросты, исклеванные птицами младенцы с глазами отца Георгия. Вскинувшись в холодном поту уснуть больше не смог, несмотря на головную боль и отчаянную зевоту.
Однако привычная процедура служения хоть и не вернула расположение духа, но немного успокоила юношу. Оставалось найти настоятеля и вернуть ему свиток.
- Мы все скорбим, - Искать не пришлось. Закончив обряд, тот подошел сам. - Ты можешь принять участие в отпевании...
- Отпевании? - удивился послушник.
Отец Георгий внимательно посмотрел в глаза молодому человеку и Сулла вдруг понял, что тому все равно. В голове клубился туман, тело казалось чужим, медлительным. Он выдержал немигающий взгляд даже с некоторым злорадством и гордостью. Ему даже удалось заметить на лице собеседника, меж рубцов и пятен дряблой, тонкой как бумага кожи, куцые рыжие волоски.
- Иди за мной. - Бросил настоятель, и словно угадав мысли послушника, укрыл изувеченную голову капюшоном.
В дальнем конце молельни обнаружился сплюснутый массой горы, проход. Сулле, его никогда раньше не замечавшему, теперь не составило труда догадаться, что это тот самый коридор, о котором ему говорил отец Серафим.
Молельня освещалась несколькими электрическими лампочками, берущими энергию от старого, довоенного генератора. Коридоры и кельи, удел керосиновых ламп и изготовленных монахами свечей. В проходе, куда Сулла оказался вынужден последовать за настоятелем, царила тьма. После освещенной залы, юноша счел за благо вытянуть вперед себя руки, чтобы не разбить лицо о стены. Через несколько шагов, ладони уткнулись в спину отца Георгия.
- Осторожно, - прозвучало в темноте, - Береги голову...
Послушник пригнулся и направляемый крепкой рукой проводника проскользнул дальше. За поворотом коридора в глаза резко ударил свет.
Пламя керосиновых фонарей билось о стенки колб, Яркие пятна, не останавливаясь, скользили по затянутому копотью своду. Сквозняк в тоннеле вероятно и в иное время отличавшийся особой силой, сейчас больше походил на ураган. Порывы ветра с гулом проносились по туннелю, раскачивая подвешенные на вбитых в стены крюках, лампы. Сулла едва не упал, но твердые, как дерево пальцы вцепились ему в плечо и помогли удержать равновесие.
- Нам туда...
Рука настоятеля указала в провал, отмеченный с обеих сторон светом. Удерживая друг друга, они пересекли коридор. Юноша отворачивал лицо, чтобы вздохнуть, а ветер дергал полы балахона, заглядывал в рукава, похлопывал холодными ладонями по телу, делая его влажным и липким. Послушник облизнул губы и во рту посолонело.
Стоило им влезть в узкую горловину боковой штольни, как сквозняк превратился в умеренный ручеек мерно текущий по проходу, отмеченному через каждые двадцать шагов тусклыми электрическими лампочками, подвешенными к натянутой времянке. Вскоре Сулла шедший впереди наткнулся на преграду. Пожалуй, впервые он увидел двери в катакомбах. Библиотечную он считал единственной, и то знал ее скорей на ощупь чем по виду. Дверь оказалась полуоткрыта и распахнув ее до конца, он вышел в очередной из множества бесформенных полостей, изъеденного водой песчаника.
Юношу настолько поразил вид двери вырезанной из цельного куска дерева, что он не сразу обратил внимание на обстановку залы. В дальнем конце освещенного пространства, сгущающийся сумрак перечеркивал огромный, в три человеческих роста крест. Он притягивал внимание настолько, что монахи обступивших каменный постамент терялись в смешении огненных бликов и извечной тьмы. Крест поблескивал, чужеродный красноватый отсвет его не свойственный песчанику манил и зачаровывал. Под распятьем, вокруг небольшого выступа замерли четыре фигуры. При появлении настоятеля они расступились, открывая взгляду Суллы купель с лежащим в ней телом.
Полумрак не давал возможности разглядеть черты лица покойника, но послушнику хватило одного взгляда на длинные седые пряди, некогда скомканные, а теперь расчесанные и лежащие ровными локонами. Сулла обмер. Отяжелевшее, ставшее чужим и неподатливым тело привалилось к каменному выступу, лицо задубело, а щеки обожгли хлынувшие в два ручья слезы.
- Я зашел к нему перед обедней. Хотел поговорить на счет тебя, так он остыл уж... - Раздался рядом негромкий голос.
Монахи по знаку отца Георгия продолжили свой скорбный труд, а Сулла, чувствуя слабость в ногах, тихо поскуливая, сполз на пол. Горло перехватывало и он громко, захлебываясь хлюпал, втягивая воздух и вздрагивая всем телом.
*
Умершего обмыли и туго завернули в белую холстину. Отпевали здесь же, Сулла видел все будто во сне. Сказалось ли переутомление последних суток, пост или трагическая новость подкосила его, но сознание воспринимавшее действительность раздвоилось. Одна часть присутствовала в зале с древней реликвией, а другая смотрела на это издалека, как бы извне телесной оболочки. Монахи, занятые соборованием не обращали на юношу внимания. Когда тело подготовили, появился патриарх. Отец Георгий произнес молитву. Явление патриарха, событие невероятное, прошло для послушника почти незамеченным. Столь трагичными представлялись обстоятельства.
Юноша мысленно повторял слова, видя, как шевелятся губы братьев но, не слыша их голосов. По окончании отец Георгий, присутствовавший на церемонии, подошел к молодому человеку и что-то сказал. Сулла не слышал, он молился истово, как молятся дети, убежденные в том, что именно их молитва будет услышана и господь непременно ей внемлет.
Настоятель встряхнул юношу за плечо. Мягко, но решительно.
- На все воля Божья... - В его лице Сулла не видел ни намека на сочувствие, оно вообще не могло выражать эмоций. - Нам всем сейчас тяжело, брата Серафима не заменит никто, но ты можешь рассчитывать на мой совет и участие...
Сулла кивнул, больше всего он хотел сейчас остаться один на один с наставником. Сколько долгих вечеров они провели вместе, сколько мыслей своих поведали друг другу. Никто из братьев не был ему столь близок и дорог.
Останки вознесли на носилки, и короткая процессия двинулась в обход гранитного распятья. Бессловесной тенью юноша двинулся следом. Его как будто заметили, пропустив к самому телу. Один из братьев вложил ему в руки лампу.
Два монаха несущие тело на носилках двигались за отцом Георгием, указывающим путь. Следом плелся Сулла, а уже за ним трое или четверо братьев знавших отца Серафима куда дольше молодого человека. Послушник старался не отстать. В какой-то момент ему стало казаться, что он участник шествия в преисподнюю, настоящий проводник которого не настоятель, а отец Серафим, мертвый и убранный в саван.
Несколько раз повернув, процессия углубившаяся в катакомбы остановилась в ничем не примечательной части коридора. По знаку настоятеля шедшие сзади монахи вышли вперед. В руках каждый держал по увесистой кирке. Удары один за другим обрушились на стену, выгрызая песчаник. Имевшиеся в наличии фонари укрепили так, чтобы орудующим кетменями было лучше видно. Лампу послушника не тронули.
Поначалу Сулла не сводил с работающих братьев завороженного взгляда, но постепенно в отяжелевшей голове одна за другой стали возникать мысли. С нарастающим раздражением он смотрел, как монахи сменяют друг друга. Те, кто освободился, тяжело дыша, отходят в сторону и присаживаются на корточки, чтобы отдохнуть.
В этом перемежающемся наборе человеческих усилий и отдыха все как-то забыли про лежащее на носилках и отставленное до поры до времени в сторону, тело. Не в силах выдержать затянувшееся действо юноша развернулся и бросился прочь. Движимый единственным желанием добраться до своей кельи он, перепутал тоннели, и только окончательно вымотавшись, понял что заблудился. Свет хороший спутник, но плохой проводник. Звать на помощь Сулла не решился. Разум постепенно возвращался к нему, чему способствовали знобящая прохлада и зарождающийся страх сгинуть в бесконечных лабиринтах.
Решив не торопиться, он попытался отыскать на стенах, какие либо знаки. Отец Серафим не раз рассказывал ему о том, как они выглядят. Информированность наставника всегда воспринималась воспитанником как должное. Сулла и представить себе не мог, что на свете существует нечто, о чем старец не имел бы представления. Никогда не ставя под сомнения его утверждения, юноша ни разу не задавался мыслью о том, откуда у отца Серафима столь обширные знания. Вот и знаки; слепой старик сумел описать их настолько хорошо, что послушник не сомневался, что найдет выход, стоит ему только обнаружить эти таинственные письмена оставшиеся с доисторических времен. Вместо знаков, исследовав стену на протяжении около пятидесяти шагов, он обнаружил древнюю кладку.
Движимый не столько любопытством, сколько желанием сделать хоть что-то вместо безрезультатной ходьбы по коридорам, Сулла отвалил несколько камней. Свет, проникший в проем высветил серый сливающийся с песчаником череп. Кости вросли в камень, образуя единое целое. Отшатнувшись от своей находки, Сулла бегом бросился дальше по коридору. Примерно каждые сто шагов, желтый свет лампы, выхватывал из темноты следы заложенных бесформенными кусками камня, ниш. Не выдержав, юноша разобрал еще одну кладку, и снова обнаружил захоронение. Коридор, в котором он находился, представлял собой древнее кладбище.
*
- Их здесь тысячи... Те, кто были до нас. Кто подобно нам скрылся во тьме, чтобы открыть путь к свету. Это древние каменоломни, их разрабатывали еще при римских легатах, но уже тогда огромные пещеры пугали, и люди старались не заходить глубоко.- Настоятель говорил громко, звук его голоса прокатывался под сводами коридоров, отставал и снова догонял их искаженный любопытным эхом.
Сулла плелся следом и молча внимал. Прежняя неприязнь уступила место усталости и обычной человеческой благодарности. Отец Георгий отыскал его скорчившегося, измучившегося, и бесконечно смиренного. Не переставая говорить, монах вел послушника коридорами, пока они не оказались в зале с гранитным крестом.
- Здесь собирались первохристиане, - Сулла почувствовал дрожь при взгляде на купель, навсегда связавшуюся в памяти с мертвым наставником. Отец Георгий, увлекшийся рассказом не заметив потрясения молодого человека, продолжил. - Они здесь крестились и здесь же отпевались. Подумать только, самые первые из них могли лично знать Христа. Они прятались здесь сначала от римского владычества, а затем и от самой церкви почитавшей их учение ересью.
Он передал юноше начинавшую меркнуть лампу, и всем телом навалился на основание древней реликвии. Неожиданно глыба дрогнула, и сдвинулась в сторону. Голова молодого человека закружилась, на миг ему показалось, что каменное изваяние сейчас обрушится, но крест оставался недвижим. Фундамент оказался искусно замаскированным входом. Пользовались им, однако, довольно часто. Крест отделяло от фундамента разрыв около полуметра замаскированный вырезанными из песчаника кирпичами. Выходило, что распятье крепилось не к полу, но к своду пещеры, фундамент же, по мере стирания песчаника опускался все ниже и ниже в тело горы.
Отец Георгий пропустил юношу вперед:
- Об этом знали очень немногие, рядовым общинникам вход сюда запрещен, уж тем более послушникам.
- Но я... - Прошептал Сулла, пробегая взглядом по тонущим в полумраке стеллажам. Лампа освещала лишь малую толику. Остальное, уходило в пространство едва тронутое светом вывешенных вдоль стены ламп.
- Мы никогда не были горсткой полуграмотных крестьян, как представляют себе некоторые. Избранность! Одно это привлекало к нам внимание более чем к кому-либо. Но с испокон века мы прятались и скрывались равно от противников и от союзников. - Настоятель, так и не взяв из рук спутника фонарь, шагнул за стеллажи. - Отцы основатели, мудрейшие из своего поколения стремясь сохранить свободу воли от догматов официоза, избрали неверный путь. Свободу может гарантировать только власть. Нет смысла скрываться от мира, если мир слушается тебя как щенок, в меру воспитанный и игривый. Стоит поманить его, как он подбежит, радостно виляя хвостом. Пришло время изменить тактику...
- Постой. - Свистящий звук, мало напоминающий человеческую речь, прервал словоизлияния монаха. - Не стоит забивать голову отрока чем-то, что пока выше его понимания.
Из недр хранилища, появилась сгорбленная фигура, прижимавшая к груди небольшой фолиант.
- Об этих книгах не знал даже твой наставник. - Патриарх не сводил взгляда с измученного юноши. - Брат Георгий хочет изменить сложившийся от века порядок. Я не уверен, что это правильно, но он убедил меня попробовать...
- Я еще мальчишкой сидел в коридоре, слушая, как прежний настоятель читает книги. - Раздался из темноты голос отца Георгия. - Он читал их вслух, потому что рядом находился твой наставник. Когда настоятель усоп, патриарх хотел передать его место брату Серафиму но старик отказался. Дорого я бы дал, чтобы узнать почему.
Сулла стоял молча, изподлобья глядя на темную фигуру патриарха, больше напоминавшую бесплотный дух почти прозрачный и казалось растворенный в пространстве залы.
- Об этом месте долгое время не было известно. В старых записях имелись ссылки, на имеющиеся здесь книги. По ним я и догадался о существовании другой, тайной библиотеки. - Патриарх положил фолиант в свободную ячейку на стеллаже. В свете фонаря заплясали тысячи слюдяных пылинок, медленно оседая к полу.
- Почему она тайная? - Нашел в себе силы поинтересоваться юноша.
- Искушение сын мой, многие книги есть мудрость, но еще и власть. - Свистящим шепотом заметил патриарх.
- Церковь поддалась искушению, и власть ее стала велика. Только теперь становится понятно, что выживание и существование возможно не только вне мира. - В противовес патриарху голос отца Георгия прозвучал подобно трубному гласу. Настоятель вернулся с очередным свитком в руках.
- Брат Серафим, один из самых значимых членов общины за последнее время. - Патриарх отступил к стене, и присел на едва заметный выступ. Из-под капюшона, который старик никогда не снимал, голос звучал еще неразборчивей, и послушнику приходилось напрягаться, чтобы разобрать слова. - Его личность и дух не уступали и известному тебе брату Джакомо. Брат Георгий считает это закономерным...
- Я поясню. - Отозвался настоятель. Белки его глаз приобрели мерцающий багровый оттенок, будто огонь горел внутри выпученных глазных яблок. - Брат Серафим пришел в общину взрослым человеком. Он жил в мире и был воспитан согласно традициям этого мира. Он не бежал знаний, а постигал суть всего, чего бы, не происходило вокруг. Большинство братьев воспитываются в традициях еще той эпохи, когда закладывались основы нашего монастыря. Миру нужен мессия, но мир изменился. Мы тщимся отыскать бога, но то бог прошлого. И брат Джакомо, и брат Серафим, они пришли из мира, и подошли очень близко к нашей цели...
- Тише, - Умерил пыл настоятеля патриарх, - а то мальчик подумает, что мы хотим выставить его из общины.
Сулла вздрогнул. Подобная мысль не приходила ему в голову, но стоило ей появиться, как она его напугала.
- Не бойся. - Патриарх встал и подойдя к послушнику обнял его. Если отец Серафим поражал несоответствием немощного вида и скрытой силы, то объятья патриарха едва не рассыпались от сквозняка. - Брат Георгий хочет, чтобы ты прочел все, что имеется в библиотеке.
- Тем, кто приходил к нам, не хватало божьего духа и веры. Их разочаровывали публичные религии, и они уже не могли, испорченные ядом обывательства, постичь суть истины... - Отец Георгий помахал свитком, что держал в руках. - Твоя душа не знает греховных соблазнов...
- Теперь брат Георгий станет твоим наставником. Тебе будут доступны все знания собранные здесь, кроме того, с его помощью ты овладеешь тем, чего человечество достигло к настоящему времени. - Патриарх вздохнул. - Теперь иди... Брат Георгий тебя проводит.
Не помня себя, юноша карабкался по скошенным ступеням лестницы.
- Возьми это. - В голосе отца Георгия слышалась неприкрытая ласка и забота. - Кое-кто, пытался продолжить размышления брата Джакомо... Когда закончишь, я дам тебе еще. Многие в мире отдали бы жизни, чтобы прочесть эти книги...
Сулла, не глядя на настоятеля. схватил свиток и бросился к проходу.
- Постой, вот ведь не терпится... - Послушник вздрогнул от прикосновения, но настоятель этого не заметил. - Мне бы хотелось, чтобы мы с тобой стали столь же близки, как вы были с братом Серафимом. Нам много о чем нужно с тобой поговорить, о многом ты догадываешься, но большинство пока сокрыто от тебя. Брат Серафим хоть и просветлен, но не достиг цели, значит и его путь нуждается в коррекции. Но пусть это тебя не беспокоит. Теперь иди...
- Да! - Услышал молодой монах, уже удаляясь. - Брат Сулла, патриарх просил меня быть твоим исповедником...
*
Выкрутив фитиль лампы до самого максимума Сулла сидел подобрав колени к подбородку. Не сводя взгляда с лежащего на уступе свитка, послушник трясся мелкой дрожью. Лежащий перед ним свиток мог содержать ответ, ответ на вопрос что еще не задан, но уже мучит и жжет душу. На память пришли слова отца Серафима, но разве патриарх не сказал, что не все записи были доступны...
Тряхнув головой, юноша задул пламя, и лег. Несмотря на вымотавший его день, сон не шел. Лежащий на уступе свиток звал. Сулла видел его даже в темноте, каким-то внутренним взором. Вот растрескавшийся футляр с невесть где потерявшейся крышкой. Торчащий кончик пожелтевшего, стертого по краям пергамента...
Еще минута и молодой человек судорожно тянулся к лампе. В чувство его привела боль. Ухватив в темноте не успевший остыть кожух, он вскрикнул и застыл, словно застигнутый на месте преступления. Две противоположные силы боролись в нем, и то, что вчера казалось вечным и незыблемым терялось и таяло. Рывком поднявшись, он выбежал из кельи в темноту коридора. Привычно ориентируясь по сквозняку, кинулся проторенным путем, как делал уже много раз до этого.
Вбегая в опустевшую келью, он почти ожидал услышать знакомый голос. Тишина. Нащупав край укрытого соломой ложа, послушник присел на него, и надолго замер в этой позе. Сила свитка престала его тревожить, и в душу постепенно возвращались спокойствие и умиротворение. Юноша не заметил, как его качнуло в сторону, и минуту спустя он уже забылся глубоким, спокойным сном.
*
Проснувшись и обнаружив стену не там, где следовало, он некоторое время лежал, восстанавливая в памяти события минувших суток. К глазам вновь подступили слезы. Как прежде хотелось бежать. Даже чувство голода, притупилось, уступив место моральным терзаниям. Молитва не принесла облегчения, о возвращении в келью не хотелось и думать. Там, словно свернувшийся в клубок змей искуситель ждал свиток. Оставалось единственное место, где ему, возможно, удастся обрести покой и ясность мысли. Уже поднимаясь, Сулла шаркнул рукой по стене. Что-то зашуршав упало и юноша замер, уж не показалось ли? Медленно, осторожно он принялся просеивать между пальцев солому. Стоило обнаружить первый клочок, как сердце отчаянно заколотилось. Продолжив поиски, он вновь был вознагражден находкой. Опасаясь пропустить что-либо еще, он заново исследовал все пространство под небольшим каменным выступом. Покидая келью, он осторожно прижимал к себе несколько сложенных пополам листков бумаги.
Океан все еще бился, бросаясь грудью на берег. Пеня в устье залива воду, он ярился, но уже не с той силой, что несколькими днями раньше. Небо днем уже слегка светлело там, где над тучами светило солнце можно было заметить большое светлое пятно. Изредка в разрыв облаков пробивался острый как игла луч света, и тогда волны в том месте, куда он падал, превращались из свинцово серых в темно-бирюзовые.
Место, где Сулла любил проводить свободное время, располагалось в метрах тридцати над водой. Вскоре, став членом братства, он уже не сможет часами просиживать, глядя на море, но пока он еще имел такую возможность. Достав из-за пазухи найденные листки, юноша бережно развернул их перед глазами. Вечерело. Света, отяжелевшего, пропитанного влагой неба не хватало чтобы разглядеть кривые прыгающие строчки, и он, запалив бензиновой зажигалкой свечу, с благоговением принялся разбирать написанное.
*
Наверное, умение писать приобретаемое человеком, сродни умению плавать. Навык теряется, но разучится, полностью никогда не удастся. Впервые за сорок лет взяв в руки перо, только после нескольких слов сообразил, на каком языке пишу. Надеюсь, что выйдет достаточно гладко, и ты, вероятно уже брат Сулла, сможешь это прочесть. Времени прошло предостаточно, но все стоит у меня перед глазами, как будто произошло только вчера. Сын родителей-эмигрантов, я помню себя нищим студентом, слишком бедным, чтобы платить за свое образование, и не слишком сообразительным, чтобы получать стипендию. Как и все подобные мне, я был обречен, потеряться в серой толпе музейных работников, имеющих дело с пронафталиненными экспонатами, и изучающими свой предмет по чужим записям. Но судьба предложила мне шанс, и я за него ухватился.
Я въехал в Каир на танковой броне. Бледный студент троечник, я и не мечтал о подобном. То были счастливейшие годы моей жизни. Друзья отвернулись от меня, жена не захотела иметь со мной ничего общего, но я был молод, честолюбив и считал что все еще впереди. Война прошла где-то далеко от меня. Я не вылезал из раскопов, дневал и ночевал в пустыне. Охранявшие нас солдаты, стали для меня частью пейзажа. Надписи на их пряжках, я воспринимал как указание свыше. Дважды я ездил в Берлин, но банкеты и парады меня не прельщали. Потом все кончилось. Меня ждал суд...
Бог рассудил иначе. Лишив меня глаз он привел меня туда, где нужно иное зрение. Здесь и стар и млад, подобны младенцам со слабой и неразвитой душой. Я никогда не отождествлял себя с кошмаром, который сотворили те, на кого я работал. Вероятно они заслужили отпущенные им проклятья, но все же... Лишь благодаря им я имел ту жизнь, которую хотел.
В общине оказалось ничуть не хуже. Я говорил тебе о своем друге. Библиотека, скрытая в этих недрах - великое достижение человечества. История брата Джакомо, одна из множества судеб описанных в ее анналах. Уверен, если хорошенько поискать, его следы можно обнаружить в исторических хрониках. Несомненно, дворянин, прекрасно образованный, он принужденный скрываться выбрал особый путь. Вместо того чтобы покинуть страну, Джакомо укрылся в монастыре, рассчитывая вернуться. Благодаря множеству талантов, он продвинулся в общине, и это открыло ему двери в хранилище знаний. Тогда-то брат Джакомо и понял, какое будущее ждет его, отыщи он истину. Он не жалел сил и времени, но я уверен, все его действия направлялись к одной цели. Он жаждал вернуться туда, откуда его изгнали. Белиберда вроде философского камня его не интересовала. Возвратится полным сил, знаний и власти, вот его задача. Возможно, это ему удалось...
Судьба этого человека всегда интересовала меня. Его стезя не нова, но никто до него, не смог выстроить непрерывной цепочки столь простых и все же действенных доказательств. Ему удалось, построив свои суждения на реальности, придти от нее к вере, а не наоборот. Что он сделал первым, так это определил необходимость испытания. Только испытание дает силу прошедшим его. Терзания Христа, его муки и смерть за человечество знает много примеров в истории. Но только брат Джакомо смог слить в единую картину имеющиеся противоречия; божественную силу и власть, с сомнениями и страхом смерти молодого Бога.
Моя история не имела бы никакого смысла, и я не стал бы ворошить старое, но то чем я занимался первую половину жизни, и то, что движет братьями, удивительным образом совпадает. Там в Каире, множество людей тоже искали Бога. Бога в человеке. Наверное, я так и не решу этой загадки. Но вопрос остается; каковы различия между кучкой людей считающих себя потомками избранных и потому выше других, и закрытой общиной, чья цель взрастить в собственных рядах второго мессию?
Ты только теперь, возможно начинаешь понимать, что происходит вокруг, но у меня уже нет времени. Скоро, очень скоро ты останешься один, и тогда тебе самому придется выбирать путь. Уверен, брат Георгий не оставит тебя в одиночестве. Честолюбие его велико, он умен и патриарх благоволит ему. Послушай их, в конце концов, безумие сопротивляться великому благу. Путь отца Георгия не бесперспективен и подобно многим другим имеет право на жизнь. Меня же всегда сдерживало одно, не найдя ответа на этот вопрос я отказался от предложения патриарха стать настоятелем. На этот вопрос пока тоже нет ответа; можно ли контролировать Бога?
Ты можешь попытаться мой юный друг. Никогда со времен Христа, ни один человек не имел такой возможности. Если я прав, а это относится не столько к знаниям, сколько к вере, у тебя получится. Что же до брата Георгия, он попробует, он постарается вырастить тебя таким, каким должен быть правильный Бог. Он будет взращивать тебя, как взращивают виноградную лозу, тщательно контролируя рост и силу. Я никогда не исповедовал тебя. Исповедь, не требующая покаяния чужда брату Георгию, и тебе вскоре придется познать это. Только вот, я никогда не слышал о кающемся Боге.
Я не боюсь смерти. Я не боюсь вечного мрака, я живу в нем. Стоит ослепнуть, чтобы начать видеть. Но, увы, твой путь мне неведом. Возможно божья милость в том, что я об этом никогда и не узнаю. Только помни; лозу, которая не оправдала ожиданий, безжалостно выкорчевывают. А на ее место сажают новую...
*
Проныра-ветер углядев во фронтоне обрыва впадину, ворвался в тесноту коридора. Сулла отчаянно вскрикнул, когда порыв вырвал у него из рук покрытые скачущими, наползающими друг на друга строчками, листы. В отчаянном усилии вернуть потерю, юноша бросился к обрыву. Голова закружилась, то ли от высоты, то ли от голода и ему ничего не осталось, как проводить взглядом изломан6ный полет бумажных птиц, пока те не сгинули в бурлящем прибое.
Возможно, он пролежал, глядя на волны минуты, а может часы. Рыдания душили его, слезы одна за другой срывались с ресниц и падали с тридцатиметровой высоты. Потерять единственного друга дважды, это ли не испытание? Что-то совсем незаметное, почти эфемерное находилось рядом. В бесконечном реквиеме окружающего мира, пробивалась одна фальшивая нота. Понимание обрушилось на юношу подобно лавине, словно девятый вал, накрыв с головой и перевернув все вверх ногами. Смерть наставника, потерянное напутствие все вылетело из головы, потому что устремленные вниз глаза, разглядели на обращенной к морю части скалы, всего метром ниже один из тех знаков, что он безуспешно пытался отыскать в коридоре с могилами.
Высеченный, вернее выцарапанный, его можно было увидеть, лишь далеко высунувшись с козырька оканчивающего коридор. Поначалу Сулла не поверил своим глазам. Бессмысленность нахождения символа в этом месте, подчеркивалась отсутствием, какой либо дороги. Но, еще ниже он заметил узкий выступ. Подобно небольшому карнизу, он образовывал нечто вроде тропы, ведущей вдоль скалы. Где кончалась эта тропа, мешал увидеть выдающаяся в море часть берега. Несколько метров над пропастью, и древний знак, в чьем значении не был уверен даже наставник.