[актуальную версию со сносками и прочая см. на сайте автор.тудей]
Часть 2
Начавшийся в полдень ливень наконец-то закончился. Полтора месяца не видели влаги эти поля. Теперь напоенная стерня облегченно вздохнула прелым соломенным паром. Проглянувшее из-за разорванных туч солнце наполнило стелящуюся по жнивью водную взвесь мириадами бликов, оживило свежими красками уже начинавшую желтеть шевелюру леса Креси.
Но не красоты осенних полей Понтье волновали сейчас Джона. Только что прискакал разведчик-хобелар . Французы шли по абвильской дороге, огибавшей лес Креси с юга. Похоже, древней легенде все же суждено сбыться. Валлиец Эсгис рассказывал вчера что-то о пяти рыцарях, которые однажды сойдутся в смертельной схватке на полях Бускамп. Так местные называют эту широкую долину, что простиралась сейчас перед Джоном.
Еще вчера Джон не понимал, почему король Эдуард не уходит из этой ловушки, в которую сам себя же и загнал: из этого фатального треугольника между морем, Соммой и армией Филиппа VI. Почему не идет на соединение с войском фламандцев? Неужели он и впрямь надеется победить французов, силы которых в разы превосходят силы англичан, к тому же крепко потрепанных долгим нормандским походом? Победить цвет христианского рыцарства, собравшегося под французской орифламмой со всей Европы - и кем, ширскими лучниками, вчерашними ремесленниками и прощенными браконьерами?
Было от чего впасть в уныние - если бы не барон Буршье, земляк, капитан и наставник Джона. Они воевали вместе уже не первый год, еще со времен бретонской кампании. Именно Роберт Буршье вытащил Джона из безнадеги лондонских предместий тогда, четыре года назад, записав его в эскорт графа Нортгемптонского, в свою баньеру , пусть и на скромное суточное жалованье в два денье. Хотя лучник из Джона и был на тот момент не бог весть какой - но, видимо, опытный глаз барона разглядел что-то в молодом эссекском пареньке.
Вчера, перед отбоем, Джон поделился с сиром Робертом своими сомнениями насчет разумности действий короля. За несколько часов до того Джон видел короля Эдуарда оживленно беседовавшим о чем-то со своим старшим сыном, юным принцем Уэльским. При этом выражение лица у короля было возбужденно-торжествующим, словно не французы загнали его в эту болотистую западню, а он - их. Не повредился ли наш монарх в уме, осторожно предположил Джон.
В ответ Роберт Буршье отвел его в сторону и задал несколько простых вопросов. И тогда Джон понял всё. А поняв, поразился собственной слепоте: как мог он не замечать таких, казалось бы, очевидных вещей?
Джон снял бацинет , достал из него скрученную тетиву, упрятанную туда от дождя, накинул ее на роговые насадки на концах древка. Выпрямившись, тугая конопляная струна грозно загудела. Теперь стрелы. Шесть связок - все, что осталось. По двадцать четыре стрелы в каждой. Итого - сто сорок четыре выстрела. Направо - зазубренные с широким наконечником, налево - четырехгранные "шила" для брони. Две связки воткнуть, четыре - оставить на случай отхода. Даст Бог, каждая десятая будет пущена не зря. Если, конечно, он успеет отстрелять их все до того, как...
Широкой поблескивающей на солнце лентой французы спускались по южному склону долины. О дьявол, сколько же их! Казалось, вражеской колонне не будет конца. Что могут противопоставить этой махине три скромных баталии англичан, перегородившие взгорье между Креси и Вадикуром?
Джон неспешно принялся втыкать стрелы во влажную стерню. Некоторые лучники сначала мочились на землю перед собой - туда, куда затем втыкали свои стрелы: будто бы от этого железные наконечники станут грязнее и смогут загноить рану. Джон не верил в эти глупости, да и просто брезговал. Рыцари и без того считают их оружие "низким", незачем марать его еще и собственными испражнениями.
Трубы сотников разнесли по полю сигнал "готовься к бою", двадцатники-винтенары повторили его криком. Джон разогнулся, направил взгляд в сторону приближавшегося противника. Он обожал этот момент. Только что внутри тебя предательски растекался липкий холодок - и вдруг мир стал резким и ярким, запахи осеннего поля защекотали ноздри, захотелось подпрыгнуть на месте и засмеяться неведомо чему. "Ну давайте же, скачите сюда, высокорожденные сеньоры, посмотрим, чего стоят ваши хваленые доспехи!"
Холодный северный ветер ударил в спину. Джон улыбнулся: и здесь Святой Георгий благоволит нам. Встречный ветер и слепящее солнце - два нежданных союзника англичан. Или все-таки жданных?
Джон оглянулся. Английская армия представляла собой зрелище весьма пестрое, особенно на фоне унылых осенних пейзажей Понтье. По правую и левую руку от Джона, в первой шеренге лучников, стояли лондонцы в красно-белых полосатых плащах и капюшонах. За ними, чуть выше по склону долины, приготовились валлийские стрелки в зелено-белых плащах и зеленых колпаках. За их спинами расположились копейщики Северного Уэльса, ирландские хобелары и элита армии - спешенные рыцари и латники, богатые щиты и шлемы которых резали глаз буйством геральдических красок.
Джон видел, как голова французской колонны замедлила движение, словно в замешательстве, затем остановилась. Сейчас решится главный вопрос: вступит ли Филипп в бой с марша или же отложит битву на завтра? Часа через два уже начнет вечереть. Армия Филиппа шла весь день и наверняка устала. Кроме того, солнце уже зашло за спины англичан и теперь светило в лицо французам. Разумно было бы перенести битву на утро. Что решит Филипп?
Голова французской колонны снова пришла в движение. Большая баталия генуэзских арбалетчиков отделилась от нее и принялась развертываться во фронт. Сложно сказать, сколько их там, но точно не меньше двух тысяч. Только почему они без павез? Не собираются же эти дурни вступать в бой без щитов?
Генуэзцы издали свой обычный боевой крик, поддержанный и усиленный визжащими трубами и сопелками, и начали сближение. Быть может, кого-то из новобранцев и испугал бы этот вой тысяч луженых глоток, но не Джона. Придерживая пятку стрелы в тетиве опущенного лука, он спокойно ждал команды своего винтенара. И он услышал ее.
Едва в воздухе зачиркали первые арбалетные болты генуэзцев, двадцатник Джона, бывший кентский кровельщик по имени Уолтер Хиллард, махнул рукой и крикнул "Стрели!" Крик его слился с криками сотен других винтенаров и сотников. Розовеющее небо Понтье потемнело от тысяч одновременно пущенных стрел. "Готовься!" услышал Джон команду Хилларда. "Стрели!"
Ярдах в десяти перед Джоном, между воткнутыми в землю кольями и неглубокими узкими ямами, вырытыми накануне против французской конницы, упал генуэзский виретон . Затем, еще дальше - второй, третий. "Они недостреливают", мелькнуло в голове у Джона. Он бросил беглый взгляд вправо, затем влево. "Уже десятая стрела - а у нас, кажется, почти нет потерь".
И в то же время он отчетливо видел, как буквально на глазах редели ряды генуэзцев. Мало того, что их изначально было меньше, чем стрелков у англичан, что стреляли они в три раза медленнее - так еще и вышли без павез и, кажется, с намокшими арбалетами. Какой кретин послал их на смерть?
Последней каплей в чашу отчаяния генуэзцев стал жуткий грохот рибальд, раздавшийся откуда-то сзади, со стороны ветряной мельницы, рядом с которой разбил свой палатку король Эдуард. Даже Джон, видевший эти адские кувшины вживую и знавший, что артиллаторы собираются испробовать их в деле, вздрогнул и замер ненадолго. И тут же почувствовал, как в нос вползает нестерпимая вонь, принесенная северным ветром. Видимо, так пахнет тот темный порошок, о котором рассказывал ему мастер артиллаторов Роберт Обин. Да уж, эта дрянь воняет почище немытых ног Хилларда!
Рибальды палили свинцовыми и чугунными чушками. Джон видел, как некая невидимая сила в мгновение ока сложила пополам одного их генуэзских арбалетчиков, отшвырнув его на несколько ярдов назад. Стоявшие рядом с ним итальянцы в ужасе отскочили в стороны, словно от невидимой стрелы божьего гнева. Других попаданий из рибальд Джон так и не увидел. Кажется, проку от этих игрушек и в самом деле немного: шум один, как от пустой бочки. Хотя, с непривычки, и шума этого будет достаточно, чтобы враг почувствовал легкость в желудке и тяжесть в штанах.
Избиение генуэзцев длилось недолго. Где-то на двадцатой стреле все было кончено. От итальянских наемников не осталось и половины. Выжившие поспешно отступали из-под тучи английских стрел, оставляя на поле мертвых товарищей. Но даже упорядоченно отступить у них не вышло. Сзади генуэзцев уже подпирали новые колонны французов, спускавшиеся в долину. В том узком месте, которое вчера показывал Джону Роберт Буршье и которое издали казалось вполне безобидным, возникла жуткая давка и сумятица. "Эта долина станет для них ловушкой", вспомнил Джон слова своего баннерета.
Кто-то из выживших генуэзцев, чтобы не оказаться под копытами напиравшей конницы, принялся карабкаться по скользким склонам. Видимо, отчаявшись продраться сквозь неуправляемую толпу бесполезных арбалетчиков, рыцари Филиппа пришпорили коней и ринулись напролом, прямо по вопящим от ужаса генуэзцам. Джон с усмешкой взирал на это вавилонское столпотворение: "Да уж, с такими капитанами и стрел не нужно!"
В Креси только что отзвонили вечерню. Через пару часов станет совсем темно. Правдами и неправдами французским рыцарям удалось наконец-то пробиться сквозь мечущуюся генуэзскую пехоту. Постепенно они выстраивались в некое подобие боевого порядка. Судя по раскраске сюрко и тарчей , это были люди Карла Алансонского, брата французского короля. "Сейчас будет самое сложное", подумал Джон.
Баталия графа Алансонского постепенно росла, но медленно, очень медленно. В какой-то момент французы не выдержали и протрубили атаку. Широким - насколько позволяла местность - фронтом рыцари Филиппа двинулись на англичан. Из-за рельефа долины наиболее удобной для их атаки оказывалась баталия принца Уэльского, на переднем крае которой и находился Джон. Вот уже каких-то пять сотен ярдов отделяет его от движущейся бронированной стены. Джон чувствовал, как начала подрагивать под ногами земля. Четыре сотни ярдов. "Разве можно остановить эту махину какими-то нелепыми стрелами?!" мелькнула в голове предательская мысль. Три сотни. Уже ведь можно стрелять! Почему нет команды?! Джон вцепился косящим взглядом в руку своего винтенара.
Со стороны французов послышался протяжный крик "Poignez!", тут же подхваченный по всему фронту. Рыцари опустили копья, пришпорили коней и понеслись тяжелым галопом. "Если бы не мокрая земля и не подъем - пять стрел до подхода, самое большее. Сейчас, даст Бог, семь-восемь".
""Шила" наложить!" услышал, наконец, Джон команду Хилларда. "Стрелять по готовности!" Тысячи луков разогнулись почти одновременно. Гудящий щелчок древка, звон тетивы, шоркающий свист улетающей стрелы - в мире Джона не осталось других звуков. Сейчас он старался целить в лошадь, а не всадника. На этой дистанции "шило" вряд ли возьмет броню.
Рука выхватывает стрелу из земли, насаживает на тетиву, три защищенных полуперчаткой пальца обжимают оперение, отточенным движением кисть отводится к скуле, цель ловится на острие - спуск! И тут же, не мешкая, следующая. Тетива - скула - спуск. Темно-гнедая лошадь, кувыркаясь, летит на землю вместе с одоспешенным всадником. "Мой выстрел или чужой?" Не важно, никто и никогда не узнает. Главное сейчас - выпустить как можно больше точно разящих стрел. И успеть отбежать за спины копейщиков.
Чуть более ста ярдов. Ровный строй французов понемногу начинает разваливаться. Падающие кони - как сучки в древесине, как веретена, наматывающие на себе все новые и новые нити. Теперь уже можно заняться и всадниками. Тетива - скула - спуск. Чуть ниже, целься в бедро. Тетива - скула - спуск. Рука ищет очередную стрелу и неожиданно проваливается в пустоту. О дьявол, как они могли так быстро закончиться?! Неужели он успел отстрелять оба десятка?
Чем ближе подходили рыцари, тем чаще валились на землю их лошади и тем изломаннее становился строй атаковавших. Это была уже далеко не та монолитная стена, что начинала движение в ложе долины. Лошади, хоть и защищенные кольчужными попонами, все равно не могли избежать града железных игл, жаливших их в пясти, бабки, шею, круп, подсекавших сухожилия, оглушающее колотивших в пластинчатые налобники. Как ни пытались совладать с ними всадники, животные брыкались, козлили, кружились на месте, подставляли незащищенные крупы под стрелы, отчего лишь сильнее ярились, изо всех сил пытаясь сбросить с себя ненавистных седоков.
Пятьдесят ярдов. Последний выстрел. На этот раз точно попал. Джон видел, как его стрела вошла в незащищенное бедро всадника, прямо над коленом. Пора! Джон сгреб с земли три оставшиеся связки стрел и устремился вверх по склону, за спины латников и копейщиков.
Уже было ясно, что первая атака французов захлебнулась. До кольев добралось немногим более полусотни рыцарей. И здесь их ждали во всеоружии. Сначала копейщики, затем спешенные латники, затем валлийцы с длинными кинжалами-мизерикордиями. Точный укол в прорезь шлема или в зазор между латами - и дело сделано. Два десятка из числа прорвавшихся остались лежать бездыханно, остальным удалось убежать. Но до чего же жалкая смерть, недостойная благородного рыцаря - быть заколотым каким-то валлийским дикарем, словно свинья на засол! "Эх, столько денег можно было бы взять с выкупов!" с сожалением качал головой Джон, разглядывая дорогие доспехи павших рыцарей. Но ничего не поделаешь: король строжайше запретил брать пленников в этом бою.
Пока кутилье добивали раненых, а герольды - срезали сюрко с гербами с бездыханных тел, на том берегу долины уже выстраивалась во фронт новая рыцарская баталия. Похоже, немцы. А уж расфуфырились-то - словно на турнир. "Кажется, Филипп собрался разменять свою армию мелкой монетой", усмехнулся Джон. "Тем лучше для нас".
Уже начинало темнеть, когда вторая баталия французов поскакала в атаку все на тот же многострадальный правый фланг англичан. "Беречь стрелы, стрелять строго по команде!" услышал Джон крик винтенара. У него осталось меньше трех колчанов. "Надеюсь, с нами поделятся из арьергарда".
Всадники приближались. В сгущающихся сумерках Джону удалось разглядеть знамя с красными и белыми восстающими львами. Такого герба он раньше не видел. Да и плевать. "Сегодня все ваши грозные львы превратятся в мокрых кошек", усмехнулся Джон. Он уже выбрал себе первую мишень - знаменосца в блестящем топфхелме .
На этот раз рыцари решили атаковать чуть правее, в стык между первыми двумя баталиями англичан. Сзади снова загрохотали рибальды. Винтенары спешно пытались развернуть своих лучников так, чтобы обстреливать наступающих с фланга. "Стрели!" наконец-то услышал Джон команду Хилларда, подкрепленную звуком трубы. Три гигантских роя стрел взвились в темнеющее небо. Грохот копыт, храп и ржание лошадей, далекие удары металлических наконечников по кольчужной броне, крики, звон тетивы, шорканье бесчисленных стрел... Внезапно атакующие рыцари словно провалились под землю: складки местности скрыли их от глаз Джона. Придется стрелять вслепую, наугад. Джон терпеливо ждал команды винтенара.
Увлекшись основной группой атакующих, Джон только сейчас заметил, что с того берега долины отошла еще одна волна рыцарской конницы. И сейчас эта волна неслась прямо на них. Джон бросил обеспокоенный взгляд на Хилларда, но тот уже заметил внезапную угрозу и вовсю принялся разворачивать своих лучников обратно, под защиту спешенных латников.
Однако отойти они не успели. Внезапно слева, из-под холма, вылетело несколько десятков рыцарей с опущенными копьями. Между ними и Джоном не было ни заостренных колов, ни рытвин, ни валлийских копейщиков. Джон даже не успел испугаться как следует. Уже через мгновение копья рыцарей проткнули тех, с кем еще недавно Джон шутил и переругивался у повозок с едой. Отступать было бессмысленно. Почти не целясь, Джон выстрелил в ноги ближайшего коня. Животное накренилось влево, зашаталось и начало медленно заваливаться вбок. Только сейчас Джон заметил, что подстреленная им лошадь была зачем-то связана сбруей с двумя соседними. Падая на землю, она потащила за собой и их. Рыцарь в помпезном топфхельме, украшенном цветастыми перьями - тот, что сидел на подраненной Джоном лошади - повалился на землю вместе с ней, не успев вытащить сабатоны из стремян. Насадив стрелу, Джон лихорадочно выискивал уязвимое место для выстрела. В этот момент упавший рыцарь, придавленный собственной лошадью, неожиданно сорвал с головы душивший его шлем. Не раздумывая ни мгновения, Джон слегка наклонил лук и отпустил тетиву.
***
Сумрачный ваннский трактир гудел как взопревший улей. Воспоминания Джона прервал молодой лучник, шумно опустившийся на скамью напротив. Явно раздосадованный чем-то, парень кивнул трактирщику, показал ему два вытянутых пальца, затем повернулся к Джону.
- И что на этот раз хотела от тебя наша Белоручка? - отхлебывая сидр из деревянной кружки, спросил Джон.
- Да как обычно... - сердито ответил парень. - Лишь бы власть свою показать, а повод найдется. Акетон у меня, гляди ж ты, в пятнах! Как же ему, бедняжке, тяжело с нами, сиволапыми! Словесам французским мы не обучены, в манерах учтивых не наставлены - а тут еще и одежка замызганная.
- Ну ты мне-то не рассказывай, - кивнул головой Джон. - Мы с нашим мессиром Эмери давние знакомцы, можно сказать, с младых ногтей.
- Да? - удивился собеседник Джона. - Он разве англичанин?
- Чистокровный, самый что ни на есть true born, - усмехнулся Джон. - Хоть говорить по-английски так и не выучился толком. Они от нас в Хедингеме через речку жили, де Виры.
- Так он и правда родственник графу Оксфордскому?
- Увы. Вот уж послал Бог племянничка сиру Джону.
Трактирщик поставил на стол перед Джоном две полные кружки сидра. Молодой лучник жадно отхлебнул и продолжил:
- Понятно тогда. А то мне парни говорили, что его за заслуги при Кале к нам назначили дуктором .
- Если бы! - саркастически скривился Джон. - За те "заслуги" его бы... Ай, ладно! Доплывем до Сан-Себастьяна, сдадим принцессу на руки кастильцам, вернемся домой - и распрощаемся с этим господинчиком. Так на чем мы остановились, дружище Томас?
- Ты про Креси начал рассказывать. Кстати, а Эмери наш тоже там был?
- Да дождешься его. Когда сира Уильяма Клинтона отправляли домой раненого, он с ним увязался. Потом уж только под Кале к нам вернулся. Хотя лучше б не возвращался вовсе.
- Так как же все-таки вы забрели в Понтье и как смогли разбить армию Филиппа?
- Напомни-ка, на чем я закончил? - потер лоб Джон.
- Ты вернулся из Бретани... - подсказал Томас.
- Ах да. В общем, два года назад, в апреле, вернулся я из Бретани. Мы там славно погоняли французов с сиром Робертом Буршье и графом Нортгемптонским, сиром Уильямом Богуном. Поехал я к себе в Хедингем, повидать брата и по другим делам. Там и услышал, что Роберт Буршье снова набирает лучников в свою баньеру. Куда и для чего - не говорилось. Я свои дела быстренько закончил и нагнал сира Роберта в Лондоне. Отплыть мы должны были в мае, да ветра помешали. Два месяца проваландались в Портсмуте, кисли от безделья в тамошних кабаках. Только в середине июля отплыли.
- Куда? - спросил Томас.
- Никто не знал. Думали, в Гиень плывем, к графу Дерби на выручку. А потом вдруг бац - и высадились в Нормандии, под Шербуром. Такая силища собралась - шесть дней только выгружались в чистое поле. Судов на море скопилось - горизонта не разглядеть. Потом пошли вдоль нормандского берега на восток, к Кану. Взяли Кан, пошли дальше на восток, к Руану. Шли широко, кормились с земли.
- В смысле?
- Ну, нужно было хорошенько унизить Филиппа - это во-первых. А во-вторых, разорить богатую Нормандию - чтобы казна у французов прохудилась. Мы и разоряли от души.
- А что Филипп?
- Филипп, разумеется, тут же кинулся созывать свой бан и арьербан . Но французские рыцари - птица гордая, их пока докличешься - семь раз вспотеешь. Однако же, когда мы подошли к Руану, там нас уже ждал Филипп с большим войском. Осаждать Руан мы не собирались, замысел был не в этом. Нужно было как-то перейти Сену. А это тебе не кот наплакал: там больше мили в ширину, да и глубоко. Причем нужно было поторапливаться: припасы-то на исходе. Окрестности мы, конечно, вылизали подчистую, но такую прорву народа прокормить - дело нешуточное. И пошли мы вверх по Сене, искать переправу. А французы на том берегу за нами идут и ждут, заразы, когда мы от голода издыхать начнем или от отчаяния через реку на них полезем. Чтобы они нас мокренькими да разрозненными покромсали в мелкую стружку. Ведь назад не повернешь - местность-то разорена под корень. А еще не дай бог с юга подойдет армия принца Иоанна, из-под Кастильона. Тогда точно конец, раздавят словно мошку. В общем, нужно было срочно переправляться на тот берег Сены. А мостов-то нет: французы их уже все разобрать успели.
- Все мосты целиком раскидали? - поразился Томас.
- Нет, конечно. Там каменная дура чуть ли не в милю длиной - такую и за год не растащишь. Просто разобрали центральные секции. Они ж из дерева, из бревен. Ярдов двадцать в длину. Тоже немало. В общем, дошли мы почитай до самого Парижа, до Пуасси. Уже была середина августа тогда. Мост в Пуасси тоже оказался разрушен, только сваи из воды торчали. А у нас с собой сорок плотников было в войске, специально взяли их из Англии. И послал нас тогда граф Нортгемптонский к мосту. А на том берегу - рыцари французские поджидают. Стали мы их стрелами отгонять. Плотники же тем временем бревно длиннющее подтащили, а снизу им с плотов другие помогают. Потом еще одно бревно, рядом с первым. А мы всё стреляем по французам изо всех сил. И отогнали их. А как два бревна проложили, тут наши латники и перебежали по ним на ту сторону моста. Французы только было на них рыпнулись, как мы их тут же стрелами придавили. Потом третье бревно протянули, еще больше латников перебежало. И ведь так слаженно работали, словно не в первый раз! Даже я поразился: ведь вначале не верил, что получится.
- И французы не успели вас перехватить? - восхищенно спросил Томас.
- Представляешь? Говорят, когда Филиппу сказали, что мы переправились в Пуасси, он поначалу даже не поверил. Такое унижение. Одна пощечина за другой. Но в этом-то и была задумка. Это уж мне позже Роберт Буршье объяснил всё. Ах да, мы ж еще походя сожгли два дворца Филиппа, один в Монжуа, другой - в Пуасси. Представляешь, как он, должно бы, взбеленился? Его мятежный вассал, каковым он продолжал считать короля нашего Эдуарда, безнаказанно грабит его земли, захватывает его города, разоряет села. А он, король целой Франции, ничего не может с этим поделать, несмотря на все свое великое воинство. И что самое худшее: все это видят его вассалы - и делают выводы, весьма неприятные выводы. Он ведь не забыл, что взошел на французский трон "с черного хода", на гусиных перьях легистов, в обход ближайшего наследника, короля нашего Эдуарда, да защитит Господь его право. И вассалы его не забыли. Они его королем избрали, они же могут и переизбрать. Что же это, в конце концов, за король, который не может защитить своих подданных?
- Так зачем же король Эдуард пошел в Нормандию, просто пограбить ее и досадить своему противнику?
- Не только. Он знал, что может победить Филиппа в битве, но только на своих условиях. И собирался навязать эти условия французам. Для этого и унижал нарочито своего, как ты точно выразился, противника . После унижения в Пуасси Филипп предложил нашему королю поле для битвы. Но оно не вписывалось в замыслы сира Эдуарда. Он, в свою очередь, предложил другое место, выгодное для него. Но Филипп тоже был не промах, и отказался. Тогда наш король пошел на север, в сторону графства Понтье. И не просто пошел, а помчался. Со стороны это могло выглядеть как лихорадочное бегство. Через неделю мы уже подходили к Сомме. Армия Филиппа преследовала нас по пятам. А в это время на юге, как мы уже позже узнали, сын Филиппа, принц Иоанн, понявший наконец, что Эгильон ему не взять, снял осаду и поспешил на север, на подмогу своему родителю.
- Дай угадаю, - прервал Джона Томас. - И вы снова уперлись в реку, и снова все мосты оказались разобраны. Так?
- Именно. Мосты были разобраны, а броды охранялись французами. Однако ходили слухи, что где-то в эстуарии Соммы есть отливной брод, правда, никто точно не знал, где он.
- Это по которому можно пройти во время отлива?
- Точно. И очень скоро этот брод нашли. То ли из наших кто-то раньше жил в этих местах, то ли среди пленных французов нашелся предатель. Точно не знаю. Местечко называлось "Белое пятно" на местном наречии. Там еще была широкая белая полоса на скале, судя по всему, из меловых пород. Правда, на том берегу нас поджидал отряд французов, и дрались они, надо признать, храбро, но граф Нортгемптонский повел нас первыми, и мы еще с реки засыпали их стрелами. А потом пустили перед собой латников, и те довершили начатое. Переправились мы тогда очень быстро, хотя Сомма в том месте широкая очень, мили полторы.
- Прямо как сыны Израилевы, прошли по воде аки посуху, - усмехнулся Томас.
- Точь-в-точь как наш капеллан говоришь, - без улыбки ответил Джон. - "И гнал Господь море сильным ветром восточным всю ночь и сделал море сушею, и расступились воды". В общем, едва перетащили мы последние обозы, как начался прилив, а на левом берегу, с которого мы только что ушли, показались авангарды Филиппа. Чуть-чуть он не успел нас перехватить тогда. Король Эдуард в очередной раз улизнул у него прямо из-под носа. И теперь мог беспрепятственно уходить на восток, на соединение с войском фламандцев, которое двигалось нам на помощь. Можешь представить себе, в какой бессильной злобе Филипп грыз себе кулаки? Полтора месяца унижений, сожженная Нормандия - и все насмарку: через пару дней мышка выскочит из клетки. Тогда он еще не подозревал, что мышка окажется переодетой кошкой.
- Но разве армия Филиппа не была в разы больше нашей? - почесал выбритый подбородок Томас.
- Была. Но число - это всего лишь число. К тому же, среди французов было очень много городских ополченцев, всякого бесполезного сброда, в жизни не видавших сражения. Хотя даже если откинуть их и оставить только рыцарскую конницу, нас все равно было меньше, со всеми нашими латниками, лучниками, копейщиками, знаменосцами, медиками, прокламаторами, герольдами, музыкантами, доспешниками, конюхами, слугами и прочей обозной шелухой.
- Так в чем же был смысл вылазки в Нормандию и похода по ней? - не отставал Томас.
- Смотри. Конечно же, маленькая Англия, даже с недавно присоединенным мятежным Уэльсом, не могла тягаться с гигантской Францией. Особенно с учетом постоянной угрозы с севера, со стороны шотландцев. Но война шла, и нужно было как-то побеждать. А победить французов на поле боя можно было, только растащив их армию на части, в разные концы королевства. Чтобы бить их по частям. Понимаешь?
Томас молча кивнул.
- Поэтому король Эдуард нанес три отвлекающих удара: графом Дерби по Гаскони, сиром Дэгвортом по Бретани и сиром Гастингсом по Фландрии. А после того, как Филипп распылил свои силы по трем направлениям, сир Эдуард ударил по Нормандии. Смысл был не только в том, чтобы разорить богатую провинцию и унизить Филиппа в глазах вассалов и союзников. Король Эдуард надеялся навязать ему генеральное сражение на выгодной для себя позиции. Только в этом случае он мог разбить Филиппа с его ограниченными, но все же очень мощными силами.
- Но ты сказал, что Филипп до последнего не хотел клевать на эту удочку?
- Да, до последнего. До поля при Креси. Когда мы переправились через Сомму, Филипп подумал, что все, игра окончена: теперь Эдуард убежит во Фландрию, сядет на корабли и уплывет домой. Поэтому Филипп отвел свое войско в городок Абвиль - это милях в семи выше по реке от того места, где мы перешли брод. А мы пошли на северо-восток через лес Креси. Попутно набили много дичи, ибо с припасами становилось совсем туго. Чуть в стороне от нас оставался порт Ле-Кротуа, туда должны были подойти наши корабли с подкреплениями и припасами. Но что-то пошло не так, и корабли не пришли.
- И что было дальше? - одернул Томас задумавшегося Джона.
- Дальше? Дальше был вечер, и было утро: день шестой. То бишь пятница. Прошли мы через лес Креси и на закате, с началом субботы, почили от дел своих. А в утро субботы проснулись свежими и отдохнувшими. Перешли речушку Мэй и расположились на взгорье между городком Креси и соседней деревней Вадикур. И стали готовиться к битве.
- Почему же вы не ушли во Фландрию? Почему решили, что Филипп вдруг согласится на битву в этом месте?
- Потому что король наш Эдуард воистину достоин встать десятым в ряду девяти героев.
- Каких еще девяти героев? - не понял Томас.
- Девять великих героев было в мире: трое языческих - Гектор, Александр Македонский и Юлий Цезарь, трое иудейских - Иисус Навин, царь Давид и Иуда Маккавей, и трое христианских - король Артур, Карл Великий и Готфрид Бульонский.
Томас почтительно промолчал, оглушенный лавиной неведомых ему имен.
- Когда Филипп узнал, что англичане встали у Креси и, кажется, не спешат уходить, он спешно отстоял мессу, поднял свою армию и вышел из Абвиля вдогонку за нами. Это был его последний шанс поквитаться с дерзким обидчиком. "Даже если позиция будет не самой выгодной - плевать, задавим числом". Так, должно быть, думал король Филипп. И гнал, гнал без устали свою армию по дороге на Креси. Сначала итальянских арбалетчиков, потом конницу, потом - всех остальных. Миль двенадцать они прошли в спешке с полудня. Когда генуэзцы показались из-за леса Креси, уже начинало вечереть.
- А вы как встали? - спросил Томас, счищая чешую с вяленого леща.
- Справа от нас была болотистая речка, почти сразу за ней начинался лес. А от речки к нам шел подъем такими ступеньками, местные еще назвали их "морщинами". Что-то вроде террас высотой с человеческий рост. В общем, с этой стороны все было безопасно. Между Креси и Вадикуром - расстояние больше мили, и мы почти полностью перекрыли его двумя большими баталиями. Плюс еще сзади встала в резерве баталия короля Эдуарда и тележное кольцо.
- Что за тележное кольцо?
- Все подводы поставили кольцом, внутрь загнали лошадей с конюхами, да еще рибальды в придачу. Бедные лошадки. Но я недорассказал про долину. Если смотреть с нашей стороны в сторону французов, там будет такая широкая низина между нами. Склоны ее издали кажутся ровными и пологими, но в этом-то все и коварство. Как доходит до дела, пологий, казалось бы, склон вдруг оказывается непроходимой для конницы террасой. Лошадь просто упирается в почти отвесную стенку, пусть невысокую, меньше человеческого роста, но на нее никак не запрыгнуть, тем более с одоспешенным всадником. Такая вот долина-ловушка. Говорят, король Эдуард в молодости бывал в тех местах, охотился там не раз. Это же были наследные земли его матушки, Изабеллы Французской. Ну или же сиры Уорик и Утред, наши маршалы, так удачно выбрали место для боя, не знаю. Но террасы на склонах - это еще не все коварство долины Креси. Там, откуда шли французы, она сужалась наподобие бутылочного горлышка. Потом немного расширялась, но все равно французы не могли развернуться в достаточно широкий фронт. И им проходилось тесниться и мешать друг другу. Большой зверь оказался в слишком тесной берлоге.
- А что там случилось с генуэзцами? - спросил Томас. - Я слышал, их порубили свои же.
- Не совсем так. В общем, когда авангард французов показался в долине, уже начинало вечереть. Солнце заходило за наши спины и било французам в лицо. Плюс усталость от долгого перехода. По уму, Филипп должен был отложить бой на следующее утро. Но вдруг эти англичане снимутся ночью и уйдут? Тогда точно всё. Возможно, он понадеялся закончить дело до сумерек. А может, все случилось само собой. Первыми, как обычно, пошли генуэзцы-арбалетчики - чтобы издали, с безопасной дистанции, расстрелять наших лучников. Но, видимо, у них и впрямь промокли арбалеты под дождем. Тогда как раз закончился страшный ливень. В общем, болты генуэзцев не долетали до нас. А павез у них с собой не было: похоже, остались в обозе. В итоге им пришлось сокращать дистанцию без щитов. Тут мы по ним и вдарили. У нас ведь больше половины войска были лучники. Это тысяч семь или восемь. Ты представляешь, что такое восемь тысяч стрел?
- Сочувствую, - кивнул головой Томас. - И что, они побежали?
- А кто бы не побежал? Когда тебя уставшего, с урчащим желудком, с промокшим арбалетом, да еще и без щитов посылают на убой? Вот только бежать было некуда. Ведь сзади уже напирала рыцарская конница. В том бутылочном горлышке, о котором я говорил, они и встретились, как два осла на горной дороге. Ни туда и ни сюда. Естественно, рыцари смяли их и потоптали. Кто-то, может, даже и рубанул сгоряча. Но суть не в этом. А в том, что наши лучники остались невредимыми: как стояли эрсом, так и остались стоять.
- Что за эрс? - недоуменно поднял брови Томас.
- Ты что, в церковь не ходишь? Видел там подсвечник на пятнадцать свечей, на ножке такой? Эрс называется. Вот и мы, как те свечки, встали на склоне друг над другом - где в три ряда, а где и больше. Лесенкой. А за нами - спешенные рыцари, латники и копейщики, чтобы мы, когда станет совсем жарко, могли укрыться за ними.
- Это понятно. И что дальше, французы поскакали на вас всем скопом?
- Если бы. Место на входе в долину узкое, неудобное, управлять войсками в такой теснине - та еще незадача. Тем более французскими рыцарями, с их-то гонором и спесью. Вот, допустим, входит в долину с марша одна баньера рыцарей, начинает строиться для атаки. А сзади ее уже другие подпирают. Ну и выталкивают ее на нас. Так они по частям на нас и накатывались. А мы их по частям чехвостили. Похоже, жизнь французов вообще ничему не учит. Что при Морлэ, что здесь - с новой силой на те же грабли. Атак пятнадцать на нас было до ночи, не меньше. А пока они к нам скачут, мы их стрелами поливаем. Хоть они и в доспехах, а восемь тысяч стрел дырочку найдут. И не одну. И уже после третьей атаки там приличные такие холмики стали вырастать на поле - из раненых, из мертвых лошадей. Говорят, французов под собственными лошадьми полегло - просто немерено. А наши валлийцы с мизерикордиями выбегали после каждой атаки и добивали орущих, чтоб не мучились.
- Говорят, Филипп перед боем поднял свою орифламму, дескать, "врагов не оставлять в живых". Поэтому король Эдуард тоже отдал приказ пленников не брать. Хотя многие до сих пор удивляются такому приказу.
Джон задумался, разгладил усы, отхлебнул из кружки. Затем, чуть понизив голос, ответил:
- Знаешь, если начистоту насчет этой орифламмы. Может, оно и не совсем так было на самом деле, как говорят. Я нашего короля не осуждаю, нет. Так нужно было. Я слышал от французов, что орифламма ихняя означает что-то вроде "королевство в смертельной опасности", ничего более. Но ты ж понимаешь, если бы мы начали гоняться за пленниками по всему полю, там бы такая чехарда началась. А вся наша сила была в порядке. В системе, как говорят схолары. Рассыпься этот порядок - и нам крышка. Поэтому нужно было, скажем так, слегка припугнуть нашего брата. Даже если это и была ложь - то ради благого дела, ради победы и выживания. А что важнее, абстрактная правда или реальные жизни?
Томас молча пожал плечами.
- Вот тот-то и оно, - продолжил Джон. - Помню, был у нас такой рыцарь Эймер Роксли, молодой, горячий. Во время второй атаки не выдержал, кинулся на выручку лучникам. Ну и оказался прямо в гуще французов. Погиб, разумеется. Хотя кому-то из лучников жизнь все же спас, - Джон на секунду задумался. - Но все это рыцарство безрассудное, вся эта благородная мишура - все это уходит в прошлое. Нынче такие долго не живут.
- Только слепого короля Иоанна Богемского жаль немного, - посетовал Томас. - Целая эпоха ушла! Говорят, он велел привязать своего коня к коням двух своих рыцарей, и так они вместе и поскакали в бой. Слепой король и два его верных вассала, последние рыцари уходящей эпохи. Король наш, говорят, очень ценил его, да и принц Эдуард тоже.
- Да, ценил. Даже перья страусиные взял себе с его шлема. И еще какую-то надпись тевтонскую на герб свой переписал, "я служу", кажется. Ну и до чего же "дослужился" этот слепой старик, "последний рыцарь" твой? - внезапно рассердился Джон. - Богемию свою изнурил, французам не помог, только погиб бессмысленно, да еще и слуг с собой утащил в могилу. Сынок-то его вон быстро понял, куда ветер дует, да свинтил по-тихому из-под Креси. Теперь сидит крепко на своей земле, возрождает ее после родителя своего беспутного.
- Зря ты так, Джон, - покачал головой Томас. - Все ж таки легендарный человек был. Храбрости и репутации безупречной. Помнишь, как он, будучи уже слепым, согласился на поединок...
Слова Томаса прервал запыхавшийся вестовой - молодой валлиец, почти подросток - вбежавший в таверну и затараторивший с порога:
- Сир Эмери приказал всем лучникам срочно собираться на кораблях! Ее Высочество принцесса Джоанна пожелала отплыть в Бордо как можно скорее.
***
Черные крысиные глазки смотрели на нее с вызовом, словно насмехаясь. "Какая странная", подумала Ариана. "Никогда раньше не видела серых крыс". В Кастаньеде, как и везде, крыс была уйма, но все они были черные - и намного меньше этой.
Внимательно изучив Ариану, крыса неторопливо прошествовала вдоль стенки, всем своим видом выражая недовольство. Затем, презрительно вильнув толстым лысым хвостом, скрылась в темной дыре сточного желоба. Ариана снова осталась одна.
"Мама, мамочка, где же ты, почему ты не приехала!?"
Тюремная камера была низенькой и тесной. Два узких горизонтальных проема в стене под потолком едва пропускали слабый утренний свет. Стены из потемневшего песчаника, холодные и шершавые, местами покрытые белесыми пятнами плесени, сочились подвальной сыростью. Из сточного желоба тянуло удушливым запахом гнили и нечистот.
Ариана сидела на горке из несвежей соломы, обхватив колени руками, так, чтобы не касаться спиной холодной стены. Ей до сих пор не хотелось верить в реальность происходящего. "Откуда вообще взялся этот мерзкий старикашка?!" Ариана вспомнила вчерашнего скобянщика, приведшего стражников и внезапно, ни с того ни с сего, закричавшего "Биафора!", указывая пальцем на нее. Стражники переглянулись, спросили скобянщика: "Уверен?" Тот закивал головой, выкрикивая: "Она! Она! Я сам видел!" Ачегорри и Шибале, друзья Жанте, с выпученными глазами выскочили из притвора и принялись наскакивать на торговца: "Да ты ополоумел, старик! Она только что потеряла жениха! Это мерзавец Арро его зарезал или дружки его! При чем тут она?!"
Скобянщик, злобно сверля Ариану красными глазками, упрямо мотал головой. "Биафора!", снова выкрикнул он. Стражники пожали плечами и взяли Ариану за руки, без особого, впрочем, рвения. Один из них, пожилой полноватый горожанин с мокрым от пота усатым лицом, утешительно произнес: "Не волнуйся, дочка, прево разберется. Всякое случается".
Шибале попытался было вырвать Ариану из рук стражников, на что молодой сержант лишь разозлился и выхватил бракемар из ножен: "Только попробуй, каготская морда - и отправишься вслед за нею!"
"Куда вы ее ведете?" удерживая Шибале рукой, спросил Ачегорри.
"К прево, в тюрьму Сент-Элуа", ответил пожилой стражник. "Да не волнуйтесь вы так, завтра с утра придет прево и во всем разберется".
"Подождите немного, сейчас должны подъехать ее родители, давайте дождемся их", попытался уговорить стражников Шибале.
"И что это изменит?" пожал плечами молодой сержант. "Человек сказал "биафора", кивнул он в сторону скобянщика. "Значит, дело начато. Родители пусть подъезжают завтра, когда будет прево. Кстати, где нож?".
Шибале с пожилым стражником развернулись и пошли искать орудие убийства. Вскоре они вернулись, разводя руками. Видимо, кто-то уже успел приделать ноги дорогому предмету.
"Каготка могла спрятать нож под платьем", неожиданно подал голос скобянщик. "Нужно обыскать ее!"
Ариана вздрогнула и отшатнулась.
"Уж не ты ли собрался ее обыскивать?" с ухмылкой спросил торговца молодой сержант. "Не беспокойся, дядя, обыщут, кому положено".
"Тогда я пойду?" В голосе скобянщика явно проскользнула досада.
"Куда "пойду"? Ты что, порядка не знаешь? Пойдешь с нами, проведем инскрипцио, потом делай, что хочешь".
"Что еще за инскрипцио?" насторожился скобянщик.
"Секретарь суда все тебе объяснит. Пошли уже".
Стражники повели Ариану мимо огородов, мимо кладбища перед церковью Сен-Мишель. Это были кварталы бедняков. Здесь не встретишь каменных устау, таких как в центре, в Ля-Руссели и у рыночной площади. Гнилыми зубами нищего щерились на Ариану неровные ряды одноэтажных саманных домишек, иногда с фахверковыми стенами, по недавней фламандской моде. На углу улицы Потаскух их сменили деревянные хибары, покосившиеся сараи и пристройки, крытые почерневшей соломой или дешевой черепицей. За ними начинались мастерские дубильщиков. Чем ближе к Соляному подъему, тем нестерпимее становилась вонь, издаваемая гниющей в канавах мездрой. Заметив развалившуюся на дощатом настиле свинью, молодой сержант что-то крикнул ее хозяйке про штраф и конфискацию, на что та с недовольным видом принялась сгонять скотину с мостовой. Затем стражники повернули налево и двинулись вдоль старой крепостной стены, облепленной неказистыми домишками. Здесь было уже почище и не так смердило, несмотря на валявшиеся повсюду кучи мусора и полусгнившие трупики черных крыс.
Наконец, они дошли до выцветшего здания мэрии, нелепо прилепившегося к фасаду старой крепостной стены. Посередине здания проходила приземистая арка, ведущая к центру города. Над аркой возвышалась звонница с городским колоколом, а слева - распахнула створки резных ворот церковь Сент-Элуа . За все время пути Ариана не проронила ни слова, как будто происходящее и не касалось ее вовсе. Лишь оказавшись в каменном подвале, в одиночестве и глухой тишине, она беззвучно разрыдалась. "Это какой-то глупый сон! Этого не могло случиться со мной! Не должно было... Это не моя жизнь, не моя!"
Дверь распахнулась, и в камеру вошел пожилой усатый стражник, тот, что успокаивал Ариану на площади перед церковью. Бросив на каменный пол ворох соломы, он утешающим голосом произнес: "Ты уж прости, дочка, но придется тебе эту ночь здесь коротать, в подвале. Завтра освободится хорошая камера, тогда и переведем тебя. Только она подороже будет. У нас для негорожан порядок такой: два денье в сутки за место. Если нужен будет матрац и одеяло - еще два денье в сутки. Хлеб и вода - за счет города, но если захочешь еду получше - сторгуемся. Судя по платью, ты ведь не из бедных, да?"
Ариана ничего не ответила, продолжая смотреть прямо перед собой, в пустоту. Усатый стражник пожал плечами, вздохнул и тихо вышел, заперев дверь на засов.
Вскоре наверху, на башнях мэрии, протрубили сигнал "гасите огни". Усатый стражник принес еду: похлебку из бобов и ломоть ячменного хлеба. Ужин так и остался стоять нетронутым - пока не пришла серая крыса. Ариана равнодушно смотрела, как самоуверенный грызун деловито шерудил в похлебке острой усатой мордочкой. Затем крыса ушла, и звенящее одиночество снова сдавило плечи.
Странно, но страха не было. Была лишь тоска и тяжесть внутри. И усталость, от которой ломило кости. Свернувшись калачиком на подопрелой соломе, Ариана закрыла глаза и почти тут же уснула.
Проснулась она оттого, что кто-то щекотал ее щеку чем-то шероховато-холодным. Ариана открыла глаза и тут же отпрянула. Это была та самая серая крыса, что вчера вечером поедала ее похлебку. Крыса смерила Ариану надменным взглядом, фыркнула и с достоинством уползла по своим делам.
На улице понемногу светало. В каменный подвал все сильнее проникали звуки пробуждавшегося города. Где-то за стеной неразборчиво бубнили голоса - видимо, других арестантов. Ариана придирчиво осмотрела свое свадебное платье. После лежания на несвежей соломе синее котарди стало похожим на сморщенную кожу старухи. Ариана попыталась разгладить ткань руками, но тщетно: она упорно собиралась в складки. Ариана едва не расплакалась от досады и бессилия. Странно, но помятое платье огорчило ее сильнее, чем бессмысленный арест по оговору спятившего старикашки.
За дверью послышались голоса, один сердитый, другой - как будто оправдывающийся. Щелкнул засов, массивная деревянная дверь со скрежетом отворилась, и в камеру Арианы вошли двое. Один из них был уже знакомый ей усатый стражник, другой - опрятно одетый мужчина средних лет. Судя по изысканной прическе и роскошным манжетам, это и был тот самый городской прево. Не королевский прево, что сидит в замке Ломбриер, а другой, тот, что из мэрии. Кажется, горожане звали его мессир Ростеги.
Прево мельком окинул взглядом фигуру Арианы, слегка задержавшись на красной каготской нашивке и золоченой вышивке вокруг выреза на груди. Затем продолжил прерванный разговор со стражником:
- После этого зайди за Франсеском и вместе отправляйтесь в Сент-Круа. Скажите мессиру де Сермету, или кто там сейчас за него, что городской прево требует выдать тело убитого. Хотя нет, погоди. Сейчас я здесь закончу, проведем инскрипцио обвинителя, потом уже пойдешь.
Прево повернулся к Ариане:
- Итак, что мы имеем. Каготка, обвиняется в убийстве своего жениха. Обвинитель - Карле Кинкай, скобянщик с улицы Паланке, горожанин Бордо. Фамилия есть?
Ариана не сразу сообразила, что вопрос был адресован ей. Злые невыспавшиеся глаза прево раздраженно сверлили ее в упор.
- Крестиан, - еле слышно ответила Ариана.
- Ну кто бы сомневался, - хмыкнул прево и повернулся к усатому стражнику. - Виллем, ты записываешь? - Стражник кивнул, усердно скрябая пером по листу пергамента.
- Проживаешь где? - снова повернулся к Ариане прево.
- В Кастаньеде.
- Имена родителей?
- Мать зовут Роза, отца нет.
- Что значит "нет"? - поднял брови прево.
- Я его не знаю, не видела никогда, - поправилась Ариана.
- Так и отвечай, что не видела, - сухо отчеканил прево. - Чем занимаешься ты и мать?
- Мать помогает при родах, я при ней была... - неуверенно произнесла Ариана.
- "Помогает при родах" - значит "незаконно лечит людей", я правильно понимаю? - взгляд прево не отрывался от лица Арианы. - Впрочем, неважно. Пока неважно, - со значением добавил мессир Ростеги. - Кто может поручиться за тебя в городе, подтвердить твои слова и твою репутацию?
Ариана растерянно молчала. Потом, запинаясь, начала отвечать:
- Мы же каготы, у нас нет никого в городе. Только дядюшка Эстрабу, но он из пригорода. А еще Шибале, Ачегорри... соседка Менгина, наверное...
- Зачем ты перечисляешь мне своих каготов? - перебил Ариану прево. - К чему они мне? Ты же знаешь, нужно пять каготских голосов, чтобы уравнять один голос полноправного горожанина. Шибале и Ачегорри - это те двое, что помогали тебе убивать жениха?
- Я не убивала Жанте, этот глупый скобянщик всё выдумал! - запротестовала Ариана.
- Ну разумеется, - устало скривился прево и зевнул. - Так это те самые, что были с тобой у церкви? Тогда тем более не считаются. Кстати, где они живут и чем занимаются?
- Они плотники, живут в Сен-Николя-де-Грав, - замявшись, ответила Ариана.
- Запиши, - кивнул прево стражнику Виллему. - Они нам вскоре понадобятся.
- Зачем они вам? - насторожилась Ариана.
- Боишься, что расскажут всю правду? - усмехнулся прево. - И правильно делаешь.
Ариана промолчала. Она почти физически чувствовала, как медленно, дюйм за дюймом, погружается в какую-то липкую, засасывающую ее трясину, из которой нет и не будет возврата.
- Хорошо, - после долгой паузы произнес прево. - Если ты не убивала своего жениха - кто тогда убил его?
- Я не знаю, - поспешно ответила Ариана. - Мы стояли у церкви, ждали матушку и соседей. Потом появился этот Арро...
- Что еще за Арро? - заинтересовался прево.
- Сын Симона Солера.
- Того самого?
Ариана молча кивнула.
- Продолжай, - приказал прево.
- Они с дружками стали оскорблять Жанте...
- Как именно?
- Всякими непристойностями... Хотели напасть на него и стащить чулки...
- Ты хочешь сказать, что сын Симона Солера занимается такими глупостями? - прево осуждающе посмотрел на Ариану.
- Это все видели и слышали, - горячо возразила она. - Там много народу было...
- Кто именно? Кроме твоих дружков.
Ариана замолчала, потом вдруг вспомнила:
- Там был такой человек, молодой, одетый не по-нашему, темноволосый и с рыжеватой бородой.
- Еврей, что ли? - нахмурился прево. - Евреи не годятся, нужны добропорядочные горожане христианской веры.
- Я не знаю, может, и не еврей, - неуверенно промолвила Ариана.
- "Я не знаю", "может - не может", - передразнил ее прево. - Что мне делать с твоими "не знаю"?
Ариана молчала, пытаясь вспомнить еще кого-то из очевидцев.
- Ну допустим, - продолжил прево. - И что было после этого?
- Потом этот Арро закричал: "Смотрите, у кагота нож!"
- У какого кагота?
- Я не знаю, я не видела никакого ножа.
- У твоего жениха был с собой нож в тот день? - по едва дрогнувшим векам Арианы прево понял, что попал в цель. Ариана молча кивнула.
- Зачем он пронес в город нож?
- Я не знаю, я говорила ему, чтобы не брал с собой...
- То есть получается, - немного подумав, заключил прево, - что твой жених достал нож и принялся угрожать им сыну мессира Солера, так?
- Я не видела этого, - мотнула головой Ариана.
- Но ты же видела нож в руке у своего жениха?
- Нет, только на шее, на веревочке.
- Но ты только что говорила: "я не видела никакого ножа". А теперь вдруг оказывается, что видела, но на шее. Ты видела его сквозь рубашку? Или все же в руке?
- Я имела в виду... - Ариана запнулась и замолчала, не понимая, как такой простой вопрос мог вдруг сплестись в нераспутываемый клубок. Молчал и прево, раздраженно разглядывая белесое плесневое пятно на каменной стене; затем, обращаясь к стражнику Виллему, спросил:
- Вы обыскали ее вчера?
- Да, пригласили матрону Кларемонду. Ничего не нашли.
- Обвиняемая могла скинуть нож по дороге?
- Исключено, - решительно возразил стражник. - Я следил за ней неотрывно всю дорогу: думал, наверняка попытается избавиться от ножа. Но нет.
Прево снова ненадолго задумался, затем махнул рукой:
- Здесь нам больше делать нечего, пошли теперь к этому скобянщику. И повторяю: если он подаст на вас жалобу за незаконное задержание, я вас, олухов, прикрывать не стану.
Прево резко развернулся и вышел из камеры. Усатый стражник Виллем выбежал вслед за ним, поспешно задвигая за собой громоздкую дубовую дверь.
***
- Мессир прево, а нам обязательно забирать тело из аббатства? - Виллем явно был не склонен плестись за трупом через полгорода. - Монахи ведь наверняка затянут свою кантилену про право совте и всякое такое?
- Обязательно. Так требуют кутюмы.
- Но зачем?
- Во-первых, тело нужно отнести к посоху Святого Северина.
- Это что же, через весь город его тащить? - охнул Виллем.
- Да. Но не волнуйся, тебе лично тащить не придется - я отряжу своих людей. Поскольку убитый не горожанин - нести его к Святому Северину нужно тем более. Чтобы по пути кто-то мог рассказать что-нибудь о нем: есть ли у него лавка в городе, или имущество, или долги, с кем дружил, с кем враждовал - ну и так далее. Не прикажешь же ты мне тащиться в его крестианарий и расспрашивать там всех подряд?
- Много чести, - поддакнул стражник.
- Вот-вот. Во-вторых, нужно будет подвести подозреваемую к покойнику, чтобы проверить на кровотечение и выпот.
- У каготки? - изумился Виллем.
- При чем тут каготка? У трупа, естественно. Иногда в присутствии убийцы раны жертвы открываются и начинают кровоточить или источать сукровицу. Это называется посмертный выпот. Ну и в-третьих, в случае убийства допрос обвиняемого следует проводить перед трупом в здании мэрии - таковы правила. Давай, открывай, - прево кивнул на дверь перед собой.
Стражник отодвинул засов и толкнул дверь вовнутрь. Лежавший на деревянной кровати скобянщик тут же спрыгнул на пол и поспешил к ним навстречу:
- Мессир прево, это возмутительно! Я буду жаловаться мэру и сенешалю! Ваши стражники совершенно незаконно заперли меня здесь вчера. Я говорил им, что они остолопы, но все без толку!
- Надеюсь, вы не взяли с него жолаж? - повернулся прево к Виллему. Тот покачал головой:
- Нет, только за еду и постель.
- Хорошо. К твоим жалобам, старик, мы вернемся позже. Возможно, мой тюремщик и не напрасно задержал тебя здесь, - в голосе прево промелькнула скрытая угроза. Скобянщик как будто съежился и отступил на полшага.
- Итак, тебя зовут Карле Кинкай, ты торговец скобяным товаром, держишь лавку на улице Паланке - все верно? - сухим безжизненным голосом спросил прево.
- Не совсем, мессир прево, - уточнил торговец. - На улице Паланке я имею свой устау, а лавку держу в совте Сент-Круа.
Прево молча кивнул и продолжил:
- Ты обвиняешь каготку Ариану Крестиан в убийстве ею своего жениха, плотника Жанте. Все верно? - продолжил прево. Скобянщик молча кивнул.
- Как человек, крикнувший "биафора" и запустивший обвинительный процесс, ты должен быть приведен к инскрипцио. Виллем, подай мне книгу инскрипций. - Прево взял у стражника толстый пергаментный свиток и протянул его скобянщику: - Пиши: "я, Карле Кинкай, стольки-то лет от роду, проживающий на улице Паланке, обвиняю каготку Ариану Крестиан в том-то и том-то, посему настоящим признаю и принимаю, добровольно и без принуждения, что в случае оправдания обвиняемой буду подвергнут тому же самому наказанию, коему была бы подвергнута обвиняемая в результате моего обвинения".
Судя по разинутому рту скобянщика, он явно не ожидал такого поворота. Сглотнув слюну, торговец с усилием выдавил из себя:
- Но мессир прево... Разве этот порядок все еще действует?
- По обвинениям в убийстве - да.
- А скажите... какое наказание грозит этой каготке?
- Тут как дело пойдет, - ненадолго задумался прево. - Если успеем - то закапывание в землю заживо под трупом убитого; если жертву уже захоронят к тому времени - то просто повешение. Ну и конфискация имущества, кроме земли и строений. Так ты будешь писать?
- А можно... а нельзя ли как-то обойтись без этого инскрипцио? - пробормотал скобянщик.
- Разве ты не уверен, что это каготка убила своего жениха? - в голосе прево снова зазвенела угроза. - Разве ты не видел этого собственными глазами?
- Ох, мессир прево, мои глаза - глаза старого изнуренного хворями человека... А там было такое волнение, такая толчея!
- Ты что же, отказываешься от обвинения? - гневно поднял голос прево. - А знаешь ли ты, что говорят кутюмы о лжесвидетелях?
Скобянщик нерешительно кивнул головой:
- Так... в общих чертах...
- Так я тебе напомню не в общих. Во-первых, в случае убийства свидетель должен поклясться, что присутствовал и видел, как обвиняемый ударил, ранил и убил жертву. Ты видел, как каготка ударила своего жениха ножом?
- Я видел, как она смотрела на него! - неожиданно выкрикнул торговец. - Я знаю этот взгляд: в нем не было любви и супружеского почтения, одна корысть. Наверняка она уже крутит хвостом с кем-нибудь из его дружек!
- Что ты несешь?! - окончательно вышел из себя прево. - Какое это имеет отношение к делу, как она там на кого смотрела? Я повторяю свой вопрос: ты видел, как каготка ударила своего жениха ножом?
- Я видел, что она держала нож в руке!
- В чьей руке?
- В смысле "в чьей"? В чьей же еще руке она могла держать нож?