Шатай Георгий Анатольевич : другие произведения.

Ветер восточный (часть 4)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  [актуальную версию со сносками и прочая см. на сайте автор.тудей]
  
  Часть 3
  
  
***
  "Итак, что мы имеем?" размышлял Арно де Серволь, размеренно шагая вдоль берега ручья в тени шелестящих ивовых зарослей. На левом плече он нес старенькую котту неопределенного цвета, купленную у кривой Пейроны за два денье, за правым - тащил мешок с недовольно похрюкивавшим внутри поросенком.
  "Велинцы сдали повинности за прошлый год своему вигье, мельнику Понсе - в этом, похоже, сомнений быть не может. Он продал их на соседних рынках, как обычно и поступал. А вот куда делись вырученные деньги - вопрос. Молодой кюре, судя по его телячьим глазам, вряд ли в этом замешан. Тогда кто: старый кюре или мельник? До первого уже не дотянуться, а вот до мельника... Опять же, эта странная история с беременной Марионой, дочерью мельника. Аррамон может вешать на уши своим односельчанам любую лапшу: про свои колдовские способности и прочая - но дело явно в другом. Наверняка он чем-то прищемил мельника за хвост, что тот остерегается давить на него. Может, знает что-то про деньги? Но как разговорить его?"
   Еще издали он услышал громкие выкрики, доносившиеся из лесной чащи. Похоже, спорили между собой Гастон и Керре. Что они опять там не поделили?
   - Какая еще Тисона?! Ты что, сбрендил - называть меч женским именем? - донесся до Арно возмущенный голос Гастона.
   - Это не женское имя, болван! - с негодованием отвечал ему Керре. - Так назывался меч Сида! Два меча у него было: Тисона и Колада. А про Жуайоз, "Радостную", тоже не слышал? Про меч Шарлеманя?
   - Тебе он лично, что ли, рассказывал? Или вычитал у писак каких полоумных? Дюрандаль - вот настоящее название меча! Или Аскалон! А не твоя Жуайоз. Что еще за Жуайоз, в песью сраку?! Словно потаскушку деревенскую кличешь - Жуайоз!
   - По какому случаю бузим, неутомимые мои? - усмехнулся Арно, выходя из кустов на небольшую поляну у ручья, где вокруг небольшого костра расположились его товарищи. Бидо, посапывая, безмятежно спал на спине, подложив под голову небольшое бревнышко. Рослав на корточках сидел у огня, разговаривая о чем-то с Мартеном; возле них крутилась неугомонная генетта, видимо, привлеченная дразнящим запахом свежей рыбы.
   - Вон у Арно тогда спроси, кто прав! - Гастон повернулся в сторону де Серволя. - Мы тут поспорили малость с этим бестолковым леонцем, как должен называться наш меч...
   - Ты хотел сказать - мой меч? - прищурился Арно.
  - Ну твой, наш - какая разница? - отмахнулся Гастон. - Керре предлагает назвать его бабским именем, Тисоной какой-то или...
  - Да, я слышал, - перебил Гастона Арно. - А он обязательно должен как-то называться? К чему все эти детские игры в персевалей?
  - Дело не в играх! - горячо возразил Керре. - У всякого меча есть некое подобие души. Ведь он забирает чужие души, и часть их остается в нем, сливаясь постепенно в одну. Хозяин меча обязательно должен дать ему имя, чтобы установить с ним связь...
  - Какую еще связь, Керре? - поднял брови Арно. - Ты вина, что ли, успел хлебнуть?
   Керре упрямо мотнул головой:
   - Такую связь! Спиритуальную. Чтобы меч не предал его в самый неподходящий момент. Ведь имя - оно и есть суть вещи. Помнишь, как Господь первым делом приказал Адаму дать всякой вещи свое имя? Так вот я предлагаю назвать наш меч Тисоной, как у Сида Кампеадора. А Гастон лезет со своим Дюрандалем, как у Роланда. А много ли тот Дюрандаль помог Роланду?
   - Да уж побольше твоей Тисоны!... - снова начал заводиться Гастон, но Арно прервал его:
   - Э-э-э, охолоните! Ваш бы задор да на благое дело! Если уж прям так нужно - пусть будет... - Арно задумался, перебирая в уме имена известных ему мечей. - А пусть будет Фламберж! На нем вон и языки пламени имеются.
   - Фламберж? - скептически изогнул губы Гастон. - Это из "Четырех сыновей Эмона", да?
   - В яблочко. И хватит уже о пустяках. Вот тебе реальное занятие на вечер! - Арно снял с плеча мешок с поросенком и кинул его Гастону. - Роскошный ужин за счет нашего доброго друга Бидо! Можем себе позволить - мы, кажется, почти у цели.
   - Неужто селяне согласились расстаться с деньгами? - недоверчиво хмыкнул Гастон, развязывая мешок.
   - А нам и не нужны все селяне. Нам, похоже, нужен только один, особо хитрозадый селянин, - усмехнувшись, ответил Арно. - Но об этом позже. Рослав, хватит уже гладить свою кошку, ты ее скоро до дыр протрешь!
   Рослав улыбнулся добродушно-глуповатой улыбкой, не переставая почесывать своего Цурика между ушей. Арно скинул с левого плеча поношенную котту и протянул ее бородачу:
   - Это тебе. Подарок от меня. А то твой дикарский тулуп распугает нам всех окрестных зайцев. Выбрось его к чертовой бабушке!
   Рослав прижал руку к груди, благодарно кивнул и принялся придирчиво изучать свой новый наряд.
   - Отойдем в сторонку, разговор есть, - заговорщицки подмигнул ему Арно. - Я договорился с местным кузнецом, что мы с тобой подойдем к нему вечером. Чтобы ты объяснил ему, что тебе нужно для арбалета, понимаешь меня?
   Рослав рассеянно кивнул, примеряя на себя линялую котту.
   - Точно понимаешь? - засомневался Арно.
   - Да, объясню, - кивнул головой Рослав. - Но сначала нужно тебе объяснить.
   - Что ты собираешься мне объяснить?
   - Нет. Не я тебе, а ты мне.
   - Чего "я тебе"? Ты можешь выражаться по-человечески?
   - Нужно понять, что ты хочешь. Какой арбалет. Для чего он тебе.
   - И зачем тебе это знать? - недоверчиво покосился Арно.
   - Чтобы сделать правильный арбалет.
   - А что, бывают неправильные?
  Рослав расправил на себе помятую котту и без сожаления зашвырнул драный тулуп в заросли орешника.
   - Бывают разные. Все зависит от того, что требуется.
   - И какие же это "разные"?
   - Можно сделать самый простой, с деревянным луком.* Для охоты на дичь сгодится. Но издали даже акетон не пробьет. Можно, конечно, сделать из тиса - этот будет получше. Но где ты возьмешь тис? И потом, тис нужно долго выдерживать, чтобы принял форму.
  * Имеется в виду арбалетный лук, т.е. пружинящая часть арбалета.
  - "Долго" - это сколько?
   - Ну год, по-хорошему.
   - Год?! - возмутился Арно. - Ты что мне голову морочишь?! Не думаешь ли ты, что мы тут год будем торчать, в этой деревне?
   - Я откуда знаю, - пожал плечами Рослав. - Тебе решать.
   - Так, давай сразу условимся: все, что дольше двух недель - нам не подходит. Понятно?
   - Понятно, - кивнул Рослав. - Тогда композитный лук тоже не подходит. Ему тоже долго просушиваться.
   - Тогда что же остается, только слабенький деревянный? - разочарованно спросил Арно. - Может, лучше лук, а не арбалет?
   - Лук, может, и лучше, но не для всех. Ты видел лучников? Их правое плечо и пальцы на левой руке? Они ведь с рождения упражняются, непрерывно. Арбалет сильно удобнее для неопытного. Точнее и бьет дальше. Хоть и реже. Лучнику также важно иметь привычные стрелы. А они не всегда есть. А без них - точность снижается. Потом, арбалет можно навести - и ждать. А лук - нет, рука отсохнет. Из арбалета можно стрелять лежа или из ветвей. А луку простор нужен. К тому же, арбалет тише.
   - Понятно. Так что ты предлагаешь?
   - Смотря, что тебе нужно.
   - Чтобы стрелял далеко, точно и пробивал доспех, - немного подумав, ответил Арно.
   - Тогда остается одно. Я давно хотел такой сделать, еще в Виларнау, но мастер Фабер не соглашался. Косный старикан. Говорил, что ничего не выйдет, зря только деньги выбрасывать на ветер.
   - Ты про что это?
   - Про лук из стали. Я сам видел такие, правда, всего три раза. Один раз - у генуэзского капитана в Кафе. Он его купил у одного сарацина. Второй - в Генуе, а лавке кварелляра.
  - Кого?
  - Арбалетного мастера. Но есть одна сложность.
  - И какая же?
  - Точнее, две.
  - Может, сразу три? - усмехнулся Арно.
  - Нет. Две, - с серьезным лицом возразил Рослав. - Во-первых, упругую сталь сложно сделать. Деревенский кузнец вряд ли справится.
  - Ну это мы можем поискать в Либурне или Бордо. А вторая?
  - Стальной лук руками не натянуть. Нужен особый ворот.
  - "Козья нога"? - блеснул познаниями Арно.
  - Не годится. Даже если очень большая. Нужен железный ворот с длинными ручками.
   - И в чем же проблема? - нетерпеливо спросил Арно.
   - Проблемы нет. Есть сложность, - словно ребенку, терпеливо объяснял Рослав. - Ворот нужно каждый раз надевать на ложе и снимать. Выстрел будет очень сильным, но редким. Понимаешь?
   - Понимаю. Это же не лук. А ворот тяжелый?
  - Легкий. На поясной крюк можно повесить.
  - А с тетивой что?
   - А что с тетивой? Конопляная нить нужна или льняная.
   - Много?
   - Ярдов двести.
   - Ого!
   - Нужно, чтобы без утолщений и узелков была. И еще воск пчелиный, чтобы натирать ее.
   - Чтобы не намокала?
   - Ага. И ложная тетива еще.
   - Это еще что такое? - нахмурился Арно, видя, как казавшаяся простой конструкция обрастает ингениаторскими штучками, дорожая на глазах.
   - Тетива должна быть на полдюйма короче, чем расстояние между зарубками на ненатянутом луке. Чтобы ее накинуть на лук, нужно его сначала согнуть. Для этого и нужна ложная тетива, лучше с железными креплениями.
   - Так, давай сразу определимся. - Арно приготовился загибать пальцы. - Скажи мне, какие части нужно будет ковать, а какие можно сделать самим?
   - Ковать нужно будет лук стальной, это раз. Стремя для упора ногой - два. Третье - спусковой рычаг и ось к нему. Четвертое - ворот, ручки и крюки к нему. Еще муфта и орех. Хотя их можно сделать из бронзы, а орех - из оленьего рога. Еще желоб, который идет поверх лонца - он тоже из бронзы. Ложную тетиву можно и без железных насадок, если подумать. Ну и наконечники болтов, само собой. А если арбалет нужен только для охоты на птицу - то и их не нужно; там такие деревянные колотушки с тупыми концами.
   Судя по скривившимся губам Арно, арбалет ему был нужен вовсе не для охоты на птицу.
   - А твоя работа в чем? - прищурившись, спросил он Рослава.
   - Перво-наперво, объяснить кузнецу все, что выше сказал. Потом - вырезать ложе, из дуба или вяза. Со всеми выемками и прорезями. Сплести тетиву, а также ложную тетиву. Прикрепить лук к ложу пеньковым канатом. Насадить тетиву на лук. Точно подогнать орех к муфте, рычагу и желобу. Прикрепить роговой зажим...
   - Что еще за зажим? Ты про это ничего не говорил.
   - Он удерживает стрелу на желобе, так удобнее. Далее - подогнать ворот к ложу, сплести веревки для крюков. Сделать деревянные ручки для ворота. Наконец, древки болтов и оперение к ним из кожи или дерева. Можно по спирали, если хочешь. Говорят, так точнее и дальше выстрел.
   - Ты про виретоны?
   - Я не знаю, как вы их называете, может, и виретоны. Потом насадить наконечники на древки. Ну вот, в общем, и всё.
   - Да уж, - почесал за ухом Арно, - не думал я, что все так сложно.
   - Да не особо и сложно, - пожал плечами Рослав. - Лишь бы кузнец сделал стальной лук, а остальное - дело привычное.
   Арно поднял голову и пристально посмотрел собеседнику в глаза:
  - И сколько же ты хочешь за свою работу?
   - Шесть су - обычная цена. Не считая болтов.
   - Шесть су - тебе одному?! - воскликнул Арно.
   - Нет, конечно. С кузнецом на пару.
   - А, ну это другое дело! - облегченно выдохнул Арно. - Только есть одно "но". Я не могу заплатить тебе всю сумму вперед. В конце концов, откуда мне знать, что ты просто не удерешь с деньгами?
   Рослав молча кивнул.
   - Давай так, - предложил Арно. - Пока ты работаешь, мы тебя бесплатно кормим и поим. После работы рассчитаемся деньгами и вычтем расходы на еду. Договорились?
   - По рукам, - Рослав протянул в ответ свою широкую сухую ладонь.
  "Уж как-то слишком легко он согласился", подумал Арно, пожимая протянутую ему руку.
   Вернувшись на поляну, Арно, вдыхая ноздрями дурманящий запах свежевареной рыбы, спросил колдовавшего над котелком Мартена:
   - Хм, а рыбу-то где вы взяли, находчивые мои?
   Мартен кивнул в сторону Рослава:
   - Тартарин наш две "морды" нашел на ручье. Деревенские, видать, поставили. Гольяны, конечно, в основном, но есть и широколобки, и даже одна форель.
   "Занятно", хмыкнул про себя Арно. "Еще большой вопрос, кто тут из нас кого будет бесплатно кормить".
  
  ***
  
  "Сегодня наконец-то приедет мама", Ариана с надеждой вдохнула прилетевший с реки теплый запах ряски и камыша. "Так долго тянется время. Всего только неделя прошла, а кажется, что целая веч... Или сегодня не понедельник?!" Ариана в ужасе принялась пересчитывать дни: "Венчание было в понедельник, потом была та серая крыса, потом пришла Фераис, потом еще день, второй, третий..."
  - Что ты там бормочешь? - донесся из темного угла камеры сонный голос соседки. - Дни считаешь? Ну-ну. До тысячи, надеюсь, умеешь считать?
   "Вечно она меня сбивает", нахмурилась Ариана. "Спала бы себе и спала дальше, неугомонная".
   Фераис тем временем приподнялась на соломенном матраце, достала откуда-то небольшой янтарный гребень и принялась расчесывать свои длинные черные волосы, даже в тусклом свете камеры отблескивавшие синевой вороного крыла. Через несколько мгновений пыльный полумрак взорвался изощренной бранью и проклятиями. Ариана видела, как Фераис, поднявшись к свету, с раздражением и злобой выдергивала из янтарного гребня застрявшие в нем волосы.
   - Чертов погреб! Мерзкая гнилушка! Проклятый прево, чтоб его дьяволы в говне сварили! И когда уже начнет шевелить жопой этот малахольный авокадель?! Или мне тут до скончания века гнить по его милости?!
   - Волосы лезут? - сочувственно спросила Ариана. - Нужно редькой с медом помазать.
   - Да без тебя знаю! Только где я тебе возьму здесь редьку? Да и не помогает она мне, - с раздражением отмахнулась Фераис.
   - Можно и иначе попробовать, если не помогает, - упрямо возразила Ариана. - Кукушкин лен, например.
   - И что с ним делать? - после недолгого молчания поинтересовалась Фераис.
   - Собрать пучки, положить в воду на три дня, затем истолочь мелко и смешать с маслом, капустой и гусиным жиром. Потом подогреть и намазать голову. Если и это не поможет, нужно взять репешок и перетереть его с козьим молоком. Или золу льняного семени смешать с маслом. А чтобы волосы росли густые, нужно жженую скорлупу грецкого ореха истолочь в вине и намазать.
   - Про это я слышала, - кивнула Фераис. - Только грязнятся они быстро. А еще что знаешь?
   - Про что, про густые волосы? Есть еще один надежный способ. Нужно поймать зеленую ящерицу, отрезать ей хвост и голову, а потом сварить в масле. Только не помню, в каком - в оливковом, кажется. Это вообще лучшее средство, самое проверенное. Волосы будут расти длинные и черные, как у тебя. Только гуще.
   - От матушки научилась? - хмыкнула Фераис.
   Ариана молча кивнула, пытаясь скрыть невольную улыбку: в голосе Фераис явно промелькнуло уважение и интерес.
   - А против веснушек знаешь способы? - пододвинулась ближе соседка Арианы.
   - Кровь зайца хорошо помогает. Еще нужно размочить в уксусе бычий навоз, растереть и смазывать лицо как можно чаще.
   - Про бычий навоз я слышала, но что-то брезгую. А про заячью кровь откуда знаешь?
   - Слышала, как матушка советовала.
   - А ей кто рассказал?
   - Откуда мне знать? - пожала плечами Ариана. - Может, ее мать.
   - Бабка твоя тоже матроной была?
   - Не знаю. Я ее никогда не видела.
   - Отца не знаешь, бабок не видела... Да и в целом не сильно-то ты похожа на наших каготов. Может, ты и не из них вовсе?
   - А из кого же тогда? - удивилась Ариана.
   - Кто знает, может, вы беглые еретики? Или мавры?
  Ариана не понимала, шутит ли ее соседка или говорит серьезно.
   - Сама ты мавра. Ты вон вообще на птицу похожа, и что с того?
   - Ладно, - улыбнулась Фераис. - Мне так вообще без разницы. Хоть еретики, хоть мавры - все едино, я ж тебе тут не Бернар Гюи.
   - Кто это? - не поняла Ариана.
   - А, забудь, не пригодится. Был такой доминиканский монашек в свое время. Зело поусердствовал в искоренении ересей. Ты мне лучше другое скажи, - Ариана с заговорщицким видом придвинулась к Ариане, как будто нечаянно прижавшись к ней горячим шершавым бедром. - А не слышала ли ты от матушки каких-то особых рецептов? Тех, что разжигают любовный жар в ложеснах и чреслах? Или, наоборот, заглушают его? Или те, что влияют на зачатие? Наверняка ведь слышала что-то подобное, да?
  "Совсем меня за дурочку держит", усмехнулась про себя Ариана. "Кто же о таких вещах рассказывает направо и налево?"
   Фераис словно прочитала мысли Арианы:
   - Боишься говорить? Думаешь, побегу доносить доминиканцам? Плохо же ты меня знаешь!
   - Ничего я не боюсь, - мотнула головой Ариана. - Просто это всем известно. Петрушка, мята, перец, мускатный орех с вином, ятрышник, ложечница...
  - Да не о том я спрашиваю! - скривилась Фераис. - Я про особые, сильные средства, а не про эти травки для простаков.
   - Зачем тебе сильные средства? К тебе же и без того приходят оголодавшие, наверное.
   - С чего ты взяла, что они нужны мне для посетителей? Разве я не могу употреблять их сама?
   - Но зачем?
   - Чтобы сделать удовольствие ярче, разумеется. Разве тебе никогда не хотелось этого? Ах да, все время забываю, что ты у нас будущая монашка. Только не забывай, что случается, когда женщина слишком усердно блюдет себя.
   - И что же?
   - Про furor uterino ты разве не слышала? Когда женщина слишком долго не впускает в себя мужчину, у ней случается застой женского семени. От этого матка наполняется парами, и эти пары начинают душить женщину изнутри. Они же смещают матку, от этого происходит задержка регул. - Фераис внимательно разглядывала Ариану, скользя по ее лицу темными блестящими глазами. - Ты ведь наверняка слышала, что матроны иногда, для излечения женщины, натирают ее бутон специальной мазью, из роз и лилий? Пока женщина не закричит от удовольствия и не изольет из себя скопившееся семя. Неужели ты никогда этого не делала?
   Ариана мотнула головой и попыталась отвести взгляд.
   - Напрасно, - тугое бедро Фераис все сильнее прижималось к ее ноге. - Я бы могла помочь... Хочешь?
   - Что? - опустила глаза Ариана.
  - Сделать тебе... то, о чем я сказала. Помочь избавиться от груза, разрядиться... Это будет приятно, не беспокойся. - Огромные черные зрачки Фераис смотрели на Ариану в упор, чуть подрагивая; красивые удлиненные глаза, утончившиеся по контуру, горели странной смесью вызова и испуга. - Лучше, когда делаешь это ртом...
   - Фераис, перестань! - отпрянула Ариана. - Что ты говоришь вообще такое...
   Пару мгновений Фераис сидела, слегка раскачиваясь, словно заговоренная змея, затем глаза ее приняли свой обычный насмешливый разрез:
   - Даже сейчас не покраснела! Это хорошо, что тебя не смущают такие речи.
   - Еще как смущают... - попыталась возразить Ариана.
   - Не выдумывай! - фыркнула Фераис. - Я знаю, как смущаются из-за робости, и как - для вида, из приличия. Кстати, ты знаешь, что некоторые считают coitus per os делом богоугодным?
   - Что это еще такое? - подняла взгляд Ариана.
   - То, от чего ты отказалась, глупышка. Когда это делают ртом. Жили когда-то на Востоке такие люди, симониане. Их сейчас считают еретиками, но кого у нас не считают еретиком? Так вот, их главный апостол по имени Симон, он учил, что не матка, а рот есть поле зарождения, ибо слово есть сущность мира, а слово зарождается во рту. Кстати говоря, Симон тот взял себе в жены блудницу Елену из Тира и объявил ее Божественной Мыслью...
   - Это как? - не поняла Ариана.
   - Не знаю, - пожала плечами Фераис. - Да и неважно. Главное - что он взял ее из блудилища и что многие люди поклонялись ей как божеству. Тебя вот приучили думать, что труд блудницы - постыден, на самом же деле, если подумать хорошенько, он есть высшее проявление человеколюбия и христианской любви.
   Ариана равнодушно смотрела на падающую сквозь прорезь в стене полосу солнечного света, не желая спорить со своей соседкой. Та, тем временем, продолжала:
   - Думаешь, я шучу? Нисколько. Посуди сама. Какое самое главное качество в нашем ремесле? Думаешь, любовь к деньгам? Ошибаешься. Такие надолго не задерживаются, скатываются и оскотиниваются. Главное - это любить своего клиента. Но не тому ли учил нас Христос: любить ближнего своего? Видеть в нем не обрюзгшую телесную оболочку, бренное узилище духа, но самую душу его, божественный дар? Любить ближнего не за то, что он молод, красив или знатен - но без всяких задних мыслей, просто как человека. И помочь ему избавиться от плотского гнета, низводящего его до состояния скота. Разве это не есть цель, достойная похвалы? Избавлять мир от агрессии, от душевного гнета и смятения - разве не в этом предназначение женщины, ее божественный замысел? Так почему же собственническая любовь к одному мужчине у нас превозносится, а любовь ко всем, ко многим - порицается? Если в женщине так много любви и она хочет делиться ею со всеми страждущими - что же в этом плохого?
   - Но какая же это любовь, если она за деньги? - с горячностью возразила Ариана.
  - Дорогуша, а какая разница, за деньги или за какое-то другое вознаграждение? Не хочешь брать деньгами - бери шелком, пряностями, вином, чем угодно! Когда жена любит и почитает своего мужа, ожидает и получает в обмен на это его защиту и поддержку, в том числе деньгами - разве она не продает себя, свою любовь? Не обменивает ее на вознаграждение? То-то же и оно. Вся наша жизнь - обмен. Просто у кого-то умелый, а у кого-то - бессмысленный. Вот ты - на что ты собираешься обменять свою драгоценную пленку, над которой трясешься так, словно без нее тебя в Царствие Небесное не пустят? На пьяные крестьянские слюни да регулярные тумаки для острастки? Кстати, помнишь, что сказал Христос блуднице, которую собирались побить камнями? "Где твои обвинители?" сказал он ей. "Никто не осудил тебя?" "Никто", ответила та. "Тогда и я не осуждаю тебя", сказал Христос. Сам Христос сказал, что не осуждает блудниц! А наши фарисеи имеют наглость идти поперек его слова!
  Фераис хотела еще что-то добавить, но внезапно замолчала, прислушиваясь. Из тюремного коридора донесся далекий звук шаркающих шагов, затем тихое позвякиванье ключей. Тяжелая дверь камеры отворилась, и на пороге возникла фигура незнакомого коротко стриженого толстяка.
  - А где Виллем? - удивленно спросила Фераис вошедшего. - Сегодня разве не его день?
  - Явно не его, - угрюмо бросил толстяк. - Нет его больше.
  - В смысле "нет"? А где он? - поначалу не поняла Фераис.
  - Преставился. Упокой Господь, - поленился договаривать фразу толстяк. - Гости к тебе. - Столь же равнодушно добавил он, глядя на Фераис ничего не выражающим взглядом. - Собирайся домой.
  Соседка Арианы восприняла эту новость совершенно спокойно, как нечто само собой разумеющееся. Разгладила на себе платье из черного бархата, стряхнула с него соломенную шелуху, подправила волосы. Затем обернулась к Ариане:
  - Прощай, подружка. Или до встречи. Может, загляну как-нибудь в гости. Кастаньеда, так ведь зовется ваша мыза?
  Ариана кивнула.
  - А дом твой как найти?
  - Он последний по дороге, если ехать из города. Белый такой, там еще крыжовника много растет.
   - Понятно, - кивнула Фераис. - Где меня искать, ты знаешь. Надеюсь, повзрослеешь и передумаешь. Милости просим тогда. Ну что, пошли? - Фераис шутливо попыталась взять толстяка под руку, но тот неприязненно отстранился:
  - Охолони. Нужно сперва дождаться мессира Эйкема.
  По счастью, долго ждать авокаделя не пришлось. Как обычно стремительный и нервный, он влетел в камеру, слегка прихрамывая на левую ногу:
   - Моя дорогая Фераис, у меня радостные новости! Твои друзья выполнили свое обещание. Сегодня утром мы нашли шестого компургатора, после чего привели их к присяге. Все шестеро подтвердили твою добрую фаму и безупречную репутацию. Посему мессир мэр повелел незамедлительно отпустить тебя с извинениями. Он также просил передать, что надеется на взаимные услуги, особенно перед днем Святого Якова.
   - Благодарю тебя, мой добрый друг Мишель! - прочувственно поклонилась Фераис. - Я в неоплатном долгу перед тобой и нашим добрым мэром. Надеюсь, за время моего отсутствия все шло гладко в нашем заведении? Без скандалов и пьяных выходок?
   - На это жалоб не было, все в порядке. Правда, умерла одна из твоих девушек.
   - Как?! Кто? От чего? - всплеснула руками Фераис.
   - Некая Алеста из Одезера. Говорят, вечером пятницы ее нашли мертвой в банях лечебницы Святого Иакова. Потом принесли к тебе, а в субботу похоронили за городом.
   - Какой ужас! - закрыла лицо руками Фераис. - Она ведь была такой молоденькой, такой неопытной. Только я не поняла, а что она делала в банях Святого Иакова?
  - Ты меня об этом спрашиваешь? - усмехнулся Мишель Эйкем. - Приятно, когда тебя считают всеведущим, но увы. Работала, я подозреваю.
  - Но я не разрешала ей работать в банях! Впрочем, прости, Мишель, эти ненужные подробности не должны тревожить твой занятый ум. Ну так мы можем идти? - обернулась Фераис к толстому тюремщику. Тот лишь буркнул что-то невразумительное в ответ.
  Фераис еще раз взглянула на Ариану, подмигнула ей с заговорщицким видом, откинула назад свои длинные черные волосы и с немного наигранным достоинством растворилась в полумраке тюремного коридора.
   Шаги за дверью отстучали, и камера наполнилась тоскливой гнетущей тишиной. Лишь откуда-то далеко, с улицы, долетал невнятный гул голосов да поскрипывание деревянных колес. Легкий укус чуть пониже щиколотки заставил Ариану недовольно поморщиться. Проклятые тюремные блохи, они как будто становились все голоднее день ото дня.
  
  
  ***
  
  - Дядюшка Эстрабу! - радость, вспыхнувшая во взгляде Арианы, тут же сменилась неприкрытым разочарованием. - А где мама?
  Тяжело дыша, пожилой возница втащил в камеру увесистый холщовый мешок. На широком бронзовом лбу Эстрабу поблескивали крупные бусины пота, седые курчавые волосы - те, что еще не успел истрепать ветер времени - обрамляли загорелую лысину густым венком, напоминавшим тонзуру монаха. Широко посаженные светло-голубые глаза смотрели простодушно, с детской наивностью. На какое-то мгновение в них промелькнула легкая тень обиды - не оставшаяся, впрочем, незамеченной.
  - Прости, дядюшка! - Ариана обняла пожилого кагота. - Я так рада видеть тебя! Просто я очень хотела увидеть матушку... С ней ведь все хорошо, правда? - голос девушки слегка дрогнул от волнения.
  - Все хорошо, дочка, не волнуйся, - Эстрабу неловко провел своей огромной мозолистой ладонью по волосам Арианы. - Роза осталась ждать за воротами Сент-Круа, у повозки...
   - Но почему она не пришла сюда? - в недоумении отстранилась Ариана.
   - Да не волнуйся ты так, просто стражники не пустили. Какое-то новое распоряжение вышло: не пускать никого с подозрительными шишками. Так они мне объяснили, стражники.
   - С подозрительными шишками? Какими еще шишками? И при чем здесь мама?
   - Да глупая история вышла. Она так спешила к тебе сегодня. Я подъехал, окликнул с улицы, она выбежала, стукнулась головой о притолоку случайно... Несильно, почти даже не оцарапалась. Но шишка на лбу выскочила - вот такая, с грецкий орех. Пока ехали до города, посинела она, шишка-то. А стражники на воротах говорят: мол, мэр и жюраты велели не пускать всех, у кого подозрительные шишки. Уж мы и спорили с ними и подарки сулили - напрасно. Так и пришлось ей остаться за воротами. Еще и бобы отобрали, - сокрушенно развел руками Эстрабу. - Бобы-то им чем не угодили?
   - Какие бобы, дядюшка? - окончательно перестала что-либо понимать Ариана.
   - Матушка набрала тебе свежих бобов с огорода. Сочные такие, крупные. А стражники сказали, что отныне запрещено провозить в город плоды с косточкой: незрелые сливы, нешелушеный миндаль и прочие нездоровые фрукты, как они выразились. Якобы через них распространяется какая-то зараза. Что за зараза такая, не объяснили, да, похоже, и сами не знают.
   - Но разве в бобах есть косточка?
  - И я об том же, дочка! - закивал головой дядюшка Эстрабу. - Я этим олухам и пытался объяснить. А они заладили свое: у нас-де распоряжение мэра, ничего не знаем, выбрасывайте свои бобы или назад вертайтесь. Я бобы пересыпал и Розе отдал. Вот ведь досада, что не пустили ее. Теперь до следующего понедельника ждать - если тебя раньше не отпустят. Что они говорят, долго тебе еще маяться здесь?
   - Не знаю, - удрученно пожала плечами Ариана. - Говорят, городской прево спорит с аббатом Сент-Круа из-за того, кому из них судить дело. Ты ведь уже знаешь, что случилось... - Ариана на миг запнулась, - с Жанте?
   Дядюшка Эстрабу сочувственно кивнул:
   - Ох, да. Такое лихо! Весь город про то судачил. Нам с Розой один молодой горожанин рассказал, как было дело. Он то ли прюдомм, то ли из Совета Трехсот - я так и не понял. Надо будет дождаться его сегодня у ворот, долг вернуть. Очень он нас выручил тогда, храни его Господь. У Розы ведь денег с собой было только на священника. Этому сквалыге, тресни его брюхо, все равно пришлось заплатить, хоть он и не венчал. А тот горожанин договорился с тюремщиками, заплатил из своих денег за постель и еду. - Дядюшка Эстрабу придирчиво осмотрел камеру Арианы, в особенности соломенный тюфяк на грубо сколоченном деревянном настиле. - Как тебе тут? Не сыро? Блохи не досаждают?
   - В подвале хуже было, - незаметно поправила платье Ариана, пытаясь скрыть невесть откуда взявшееся на нем пятно. - Мне стражники тоже говорили про какого-то молодого горожанина. Я думала, это Шибале или Ачегорри.
   - Нет, не они. Ачегорри вообще пропал куда-то, с прошлого понедельника так его и не видел ни разу.
   - Дядюшка, - Ариана наконец-то вспомнила про то, что когда-то казалось ей самым важным. - А почему вы тогда не подъехали к церкви? В прошлый понедельник, перед нашим венчанием?
   - Мы подъехали, дочка, припозднились только, - сокрушенно вздохнул Эстрабу. - Задержались почитай что у самых ворот. И все из-за этого бедокура Госельма, мужа Менгины. Заспорил по пьяному делу с гостями, что подымет телегу. Ну и уронил себе на ногу, беспутный. Пока ему ногу перевязывали да ось поправляли - вы уж и скрылись из глаз. А когда мы к воротам подъехали - там целое столпотворение было. Стражники лаялись вусмерть с первым возничим, отказывались его впускать. Так мы и простояли там, покудова народ не осерчал и воз тот проклятый не спихнул в канаву. А потом уже когда подъехали к церкви, глядим: ни кюре, ни вас нет нигде. Стали расспрашивать людей, нам местные торговцы и рассказали про поножовщину, - пожилой кагот облизнул пересохшие губы и замолчал.
   Они еще поговорили немного о городских новостях, о ценах, о том, что случилось в округе за эту неделю. В Пессаке внезапно начали околевать овцы. Поползли слухи о колдовстве; как всегда в подобных случаях, тут же вспомнили каготов. Якобы это они отравили овечек из зависти: им-то самим держать скотину запрещено. До чего ж все-таки подлый у нас народец: ведь не далее как прошлой осенью Роза вылечила от чесотки этого паршивца Жофре, а теперь он горланит по кабакам, что это будто бы каготы подкинули отраву овцам в ясли. Пеш шелудивый, черная душа!
   Пока дядюшка Эстрабу с негодованием костерил неблагодарного дубильщика Жофре, Ариана думала про незнакомого горожанина, заплатившего за нее тюремщикам. Может, это был тот темноволосый чужеземец с медной окалиной в бороде - тот, что смотрел на нее странным пронзительным взглядом тогда, на паперти Сент-Круа? Интересно, откуда он родом? По виду больше похож на наваррца или кастильца. Только нос необычный, слишком большой, как у мавров. Но все равно красивый...
   Толстяк-тюремщик появился словно из ниоткуда. Уже закончилось время, так быстро? Дядюшка Эстрабу принялся спешно развязывать мешок, доставая оттуда куски вяленого мяса, краюхи свежего хлеба, какие-то свертки. Он что-то бормотал скороговоркой про крыс, про веревки, просил тюремщика проследить за чем-то. Затем стали прощаться. Привычно целуя в лысину дядюшку Эстрабу, Ариана вдруг испытала странное чувство: загорелый лоб старого возницы показался ей ледяным, словно заиндевевший на морозе камень. Она даже вздрогнула от неожиданности и испуга.
   - Что с тобой, дочка? - глухо, как будто откуда-то сверху, донесся мягкий голос дядюшки Эстрабу.
   Только сейчас, с какой-то кристальной ясностью, Ариана вдруг поняла, насколько дорог ей этот человек. Кем он, в сущности, был для нее все эти двадцать лет? Соседом, приятелем матери, чудаковатым стариком, дарившим ей смешных кукол из соломы и тряпок? Да и почему, собственно, "стариком"? Хоть она и привыкла так думать из-за его седины, но если разобраться - он ведь еще совсем не старый. Ариана, конечно, подозревала, что Эстрабу и мама не просто приятельствовали, что их связывало нечто большее. Одно время она даже всерьез полагала, что он и есть ее настоящий отец. Когда однажды она заявила об этом матери, та лишь загадочно улыбнулась в ответ. Возможно, она была бы и не против, чтобы Ариана так думала...
   - Ничего, дядюшка, - пытаясь скрыть подступавшие к горлу слезы, Ариана еще раз обняла на прощание своего придуманного отца. - Просто померещилось. Поцелуй от меня маму. Скажи, что я очень скучаю по ней. Адишац...
  Удаляющаяся спина дядюшки Эстрабу показалась Ариане дверью в другой мир. И эта дверь захлопывалась у нее на глазах.
  
  ***
  
  "Какой еще к дьяволу "мессир Эйкем"?! Кто такой этот склизняк, чтобы здесь что-то приказывать?!"
  Ариана испуганно вздрогнула, услышав из коридора приглушенный голос прево. Голос стремительно приближался, приобретая все более гневные призвуки.
  "Мэр повелел выпустить? С извинениями?! Ты ничего не перепутал?"
  Дверь в камеру Арианы отворилась с тяжелым скрежетом. Впервые она видела городского прево таким взбешенным.
  - Доброго дня вам, мессир прево... - Ариана попыталась заполнить липкую тишину, повисшую во влажном воздухе камеры.
  Прево смотрел куда-то сквозь нее своим холодным невидящим взглядом. Аккуратно уложенные темно-каштановые волосы с пересохшими кончиками чуть заметно подрагивали на породистом черепе мессира Ростеги. Ариане отчего-то подумалось, что прево, должно быть, страдает какой-то потаенной болезнью. При том что вид у него был вполне здоровый, даже слишком: густые подсаленные волосы, ровные крепкие зубы, яркий румянец на бледных холеных щеках.
   - Поднимись в мэрию, позови мне сюда этого выскочку! - очнувшись от мимолетной задумчивости, приказал прево толстому стражнику.
   "Его ведь даже можно было бы назвать красивым", подумала Ариана, "если бы не эти выпученные глаза с набухшими веками". Точнее, их змеиный взгляд, смотрящий на тебя с тихим презрением, как на что-то, что подобает лишь использовать - и тут же забыть за ненадобностью.
  - Мессир прево, почему вы держите меня здесь? - тихим голосом спросила Ариана.
  Прево с неудовольствием перевел на нее тяжелый взгляд, помолчал, затем сухо, с расстановкой ответил:
  - Потому что совершено преступление. А совершивший его - или совершившая - до сих пор не предана суду и не понесла заслуженное наказание.
   - Но я же не убивала Жанте! Вы ведь знаете это! - Ариана сама испугалась того, что осмелилась повысить голос на прево. Тот, впрочем, этого даже не заметил.
   - Если скобянщик не смог доказать, что ты убила своего жениха, это еще не значит, что ты его не убивала. А вообще, скажи "спасибо" своей соседке. Если б не она, была бы ты уже сегодня дома, в своей Кастаньеде.
   - Соседке? - удивилась Ариана. - Но при чем здесь она?
   - При том, - не счел нужным пускаться в дальнейшие разъяснения прево. Тем более, что в этот момент из коридора донесся шелестящий звук шагов, сопровождаемый возбужденными голосами.
   - Доброго дня, мой дражайший Бернар, - с легкой насмешкой пропел авокадель Мишель Эйкем, с шумом вваливаясь в камеру.
  - Уже виделись, горожанин Эйкем, - холодно ответил ему прево. - Догадываешься, зачем я тебя позвал?
  - Ума не приложу, мой драгоценный Бернар, - авокадель уже не скрывал издевки в голосе. - Ужель соскучился по мне?
   - Перестань паясничать, Мишель! - зло сверкнул глазами прево. - На каком основании ты выпустил эту гарпию? Чем она соблазнила тебя, своим сладким местом?
   - Ах, ты про известную даму Фераис? Ошибаешься, мне вовсе не нужны ее сладкие места. Мы с мессиром мэром действовали строго по кутюмам славного города Бордо: шестеро компургаторов подтвердили добрую фаму этой горожанки, и нам просто пришлось отпустить ее восвояси.
   - И тебя не смутило, что самая последняя собака в городе знает, чем занимается эта брукса?
   - О нет, Бернар, умоляю: избавь меня от своих наваррских сказок про брукс и басахонов! И да, я не общаюсь с городскими собаками, посему мнение их мне неизвестно. Мнения вообще переменчивы: сегодня одно, завтра другое, а клятва компургаторов - прописана в кутюмах. И уж всяко посерьезнее твоих собачьих мнений.
   - Ты нарываешься, милейший, - скрипнул зубами прево. - Последил бы за своим не в меру прытким языком - чтобы не расстаться с ним ненароком.
   - Уж не ты ли разлучишь меня с ним, мой любезный Бернар? - Мишель Эйкем, кажется, и сам понял, что слегка перегнул палку. - Давно порывался спросить: твоя ретивая неприязнь к даме Фераис - не связана ли она с твоими покровителями Коломами, которые, я слышал, вознамерились прибрать к рукам ее... питейное заведение?
   - Ишь ты, "питейное"! - язвительно передразнил прево. - А ваше с мэром потакание этой мерзкой макрели - не связано ли оно с твоими покровителями Солерами? Которые, ходят слухи, и оплатили вам этих продажных компургаторов?
   - И ты можешь доказать это, мой добрый сказочник Бернар? Или эти слухи ходят исключительно в твоей голове?
   - Всему свое время, мой торопливый Мишель. Когда-нибудь обязательно докажу, не изволь сомневаться.
   - Я сомневаюсь только в одном: что ты останешься на своей должности после дня Святого Якова. Кстати, - как будто только что заметив Ариану, удивленно изогнул брови авокадель Эйкем, - а почему эта каготка все еще здесь? Разве мэр не ясно сказал тебе: закончить расследование за отсутствием обвинителя?
   - Разве это сказал мессир мэр? - уголками губ усмехнулся прево. - А я-то, наивный, думал, что это сказал его патрон Симон Солер, всеми силами пытающийся выгородить своего сыночка из всей этой дурно пахнущей истории?
   - У тебя очень бурная фантазия, Бернар. Тебе бы в трубадуры пойти или в голиарды - жаль, что их время ушло. Так ты отказываешься выполнять распоряжение мэра? Мне так и передать ему?
   - Отчего же отказываюсь? - прево с нескрываемым презрением смотрел на собеседника из-под набухших век. - Я всего лишь действую строго по кутюмам славного города Бордо. Согласно статье тридцать четвертой которых каготка, во-первых, должна принести очистительную клятву на мощах Святого Северина.
   - Ай, брось, Бернар! - скривился Мишель Эйкем. - Не ты ли не так давно убеждал нас, что все эти очистительные клятвы есть вчерашний день и пустое сотрясание воздуха? Что они более под стать германским варварам, нежели добропорядочным христианам, блюдущим евангельскую заповедь "не клянись вовсе"?
   - Это всего лишь мое мнение, Мишель, - смиренно опустил взгляд, произнес прево. - Как ты справедливо заметил, мнения могут быть переменчивы, а purgatio canonica - прописана в кутюмах. Или вы с мэром призываете меня нарушить городские установления?
   - Значит, так ты решил изворачиваться, да? Цепляться за буквы, извращая дух наших установлений? Заниматься крючкотворством и злонамеренной волокитой?
   - Помилуй, Мишель, тебе ли упрекать меня в крючкотворстве? Я всего лишь играю по тем правилам, что навязали мне вы.
   - Ну хорошо, приведешь ты ее присяге - а дальше что? - спросил Мишель Эйкем, кивая на Ариану. - Тебе же все равно придется отпускать ее - обвинителя-то у тебя нет.
   - Ошибаешься. Есть.
   - Да ну? И кто же он?
   - Не он, а она. Кровь.
   - Какая еще кровь? - недоуменно поднял брови авокадель.
   - Кровь убиенного. Помнишь, как Господь сказал Каину: "кровь Абеля, брата твоего, убиенного тобой, взывает ко мне с земли до небес"?
   - При чем тут Каин? Ты бредишь?
   - Как? Разве ты не читал трудов Жана Ибелина? В которых сказано: "убийцу можно задержать и в отсутствие обвинителя в случае убийства, когда обвиняет кровь; об этом нам говорит пример Каина".
   - Ах, вон ты о чем... - протянул Мишель Эйкем. - Опять свою старую кантилену решил затянуть, да? Протащить к нам эту гадость - розыскной процесс? Чтобы стало как на Севере, у франсиманов - этого ты хочешь?
   - Отчего ж "как у франсиманов"? Этот способ inquirere veritatem применялся и в императорском Риме, и при Карле Великом.
   - При Карле Великом? - в глазах Мишеля Эйкема вспыхнул надменный огонек. - А не напомнишь ли ты мне, мой дорогой Бернар, кто, когда и по каким делам мог применять розыскной процесс при Карле Великом? Нет? Так я тебе отвечу. Только с прямого указания короля - это раз. Либо по делам фиска - это два. Либо по делам с участием вдов, сирот и Богом обиженных - это три. А теперь ответь мне: эта каготка - разве она недоплатила лиссак в монастырскую казну? Или, может, признана умалишенной? Извини, но умалишенного я здесь вижу только одного....
   - И как же тебе удалось увидеть его без зеркала? - насмешливо скривил губы прево. - Кстати, ты сам только что сказал про вдов. И чем же она тебе не вдова?
   - Ты издеваешься?! - возмущенно взвизгнул Мишель Эйкем. - Во-первых, она не была венчана...
   - Э нет, позволь, - перебил его прево. - Кюре ведь получил плату за венчание, не так ли? Значит, считается венчаной.
   - Кем это "считается"?! Тобой? Давно ли ты присвоил себе право перекраивать законы на свой хохряк? К тому же, будь она хоть трижды венчана и перевенчана - имеется же в виду вдова как пострадавшая от преступления, которая не может лично участвовать в судебном поединке или по каким-либо иным причинам не может лично выступить обвинителем.
   - Это всего лишь твое толкование, Мишель. В древних узаконениях такого не сказано, - бесстрастным голосом возразил прево.
   - Да как же "не сказано", когда сказано?! - брызжа слюной и негодуя, вскричал Мишель Эйкем.
   - Тогда покажи мне, где оно сказано, - брезгливо смахивая капли слюны с рукава, все так же невозмутимо ответил прево. - Давай прямо сейчас поднимемся в архивы, и ты мне покажешь, хорошо?
   - Ты отлично знаешь, что копии этого свитка нет в наших архивах! Но это всё настолько общеизвестно, что любой схолар-правовед подтвердит мою правоту!
   - Может, подтвердит, а может, и не подтвердит. Это все твои досужие домыслы, вилами по воде. Я же действую строго по писаным установлениям светского и канонического права. Как говорится, parlo papè, caro-te lengo .
   - Ну что ж, хорошо!... - скрипнул зубами Мишель Эйкем. - Значит, ты решил объявить нам войну? Будь посему. Только тебе не удастся навязать нашему городу свои мерзкие порядки! Жители Бордо и сами в состоянии решить, прибегать ли им к посредничеству земных судей в спорах между собой!
   С этими словами Мишель Эйкем спешно покинул душную камеру. Следом за ним удалился и прево, даже не удостоив Ариану взглядом: словно весь этот жаркий спор с авокаделем был и не про нее вовсе.
  В целом, она мало что поняла из их ученой дискуссии. Пожалуй, лишь то, что прево не собирается отпускать ее в ближайшее время. Но почему? И с какого боку здесь Фераис? "О Боже, когда же все это закончится уже?!" тоскливо вздохнула Ариана, беспокойно расхаживая по пыльной камере, пропахшей потом и подгнившей соломой.
  Погруженная в свои мысли, Ариана не заметила, как наступила ногой на что-то твердое. Сначала она решила, что это небольшой камень, невесть откуда взявшийся здесь. Лишь склонившись и приглядевшись, она поняла, что это никакой не камень - а небольшая черная крыса, почти крысеныш, лежавший кверху брюхом на земляном полу. Из любопытства Ариана тихонько потрогала мертвого грызуна пальцем. "Никогда не думала, что они такие твердые. И вправду почти как камень". Взяв крысеныша за хвост, она отнесла его к выгребной яме. "И подбрюшье у него странное: надутое как шар и багровое от темной крови. Интересно, от чего он умер? Ведь не от голода же?"
  
  ***
  
   "Кто бы мог подумать, что в костлявых пальцах этого долговязого схолара таится такая сила!" Ивар, скривившись, потер правый локоть, до сих пор побаливавший от вчерашней железной хватки Дамиана. Зачем нужно было столь резко дергать за руку, Ивар так и не понял. А приятель его не потрудился объяснить. Лишь крикнул отрывисто: "Не смотри на него!" Имея в виду того человека с заострившимся, как у мертвеца, лицом. Судя по серому балахону и медному колокольчику на щикотолке - городского могильщика.
   "Что с ним, лихорадка?" спросил Ивар, когда они с Дамианом отошли в сторону на пару десятков шагов. "Почему "не смотреть"?"
  Дамиан в ответ лишь неопределенно покачал головой: "На всякий случай. Я не думаю - но кто его знает. Нужно проверить".
   "Да что проверить-то?!" Ивар напрасно пытался добиться от своего приятеля внятных объяснений: Дамиан, забыв даже попрощаться, лишь буркнул что-то на латыни и тут же поспешно удалился.
   Тем большим было удивление Ивара, когда сегодня, вскоре после полудня, Дамиан сам нашел его. Ивар, оторвавшись от чтения, с неохотой направился открывать дверь, ожидая увидеть там кого угодно, но только не своего непредсказуемого приятеля.
   - Salve! - с неожиданной радостью в голосе поприветствовал его Дамиан. - Как хорошо, что я застал тебя! Идешь сегодня в аббатство?
   Ивар отрицательно качнул головой. Радости во взгляде Дамиана заметно поубавилось.
   - А когда идешь?
   Ивар замялся ненадолго, затем ответил:
   - Аббат попросил меня побыть дома до следующей недели. Я так понял, это из-за Безиана, из-за того, что мы с ним были тогда в Лунном порту. А тебе зачем в аббатство?
   - Нужно забрать одну вещицу. Давно жду ее.
   - Что за вещица?
   - Для зрения мне нужно, - как будто немного смущаясь, ответил Дамиан. - "Берилловые очи" называются. Слышал про такие?
   - Оculi berilli? Конечно, слышал. У нас в аббатстве у одного францисканца такие есть.
   - Вот он-то мне как раз и нужен, этот ваш францисканец. У нас их делать пока не научились, из Венеции привозят или из Пизы. Но очень редко: товар неходовой. Приходится заказывать с оказией. Я еще зимой заказал через него, через Гиллена этого. У него вроде как знакомец в Венеции есть, на острове Мурано.
   - А что ж сам не сходишь к нему?
  - Не успеваю сегодня. Нужно встретиться с одним человеком у мэрии. Да и не жалуют меня ваши братья-монаси.
  - Отчего ж так?
   - Ну уж точно не от великого ума! - рассмеялся Дамиан, быстрым взглядом окидывая жилище Дамиана. - А у тебя здесь не так уж и убого. Что читаешь? - кивнул он на лежавшую на столе раскрытую книгу.
   - Да ничего особенного, - пожал плечами Ивар. - Про приключения Гуона из Бордо. Взял у одного переписчика. Больше просто ничего не было.
   - Хорошая книжка, - кивая головой, ехидно улыбнулся Дамиан. - Для юношей четырнадцати лет. Жаль только, что в нашей, некнижной жизни не встречается чудесных рогов Оберона.
   Ивара откровенно задел снисходительный тон приятеля. Не в первый раз уже он позволяет себе разговаривать с ним как с ребенком.
   - Не слишком ли рано ты повзрослел, Дамиане? И разве взрослость обязательно предполагает надменность и спесь?
   - Это не спесь, мой друг, это всего лишь мнение. Ну вот что там может быть интересного во всех этих сказках про фей и маленьких человечков?
   - Хотя бы то, откуда они взялись, эти маленькие человечки. Я имею в виду: не в книжках, а в наших головах.
   - А откуда в них берется разный бред? От слабости ума, вестимо. От его расшатанности и разболтанности.
   - Но разве бред может быть интересен столь многим разумным людям?
   - А почему нет? Ведь разумность наша, скажем прямо, сильно преувеличена - нами самими же. Ибо себя не похвалишь - никто не похвалит. Да и кто сможет опровергнуть нашу самопровозглашенную разумность - не кошки же с дворняжками бездомными?
   - На это сложно возразить, - кивнул Ивар и сделал шаг назад. - Однако что же мы, так и будем спорить на пороге? Может, войдешь?
   - Прости, но некогда. Ждут меня. Не желаешь пройтись до рынка? Давай же, ну, потом дочитаешь своего Гуона!
   - Ну хорошо. Только если расскажешь, куда ты так резко сорвался вчера и что тебе там нужно было проверить. - Ивар допил из кружки козье молоко, захлопнул книгу, убрал ее в деревянный ларь и вместе с Дамианом вышел из комнаты.
   Погода портилась прямо на глазах. Невесть откуда налетевшие черные тучи запечатали небо, злой порывистый ветер швырял в лицо клубы колючей пыли.
   - Кстати, - вспомнил Ивар, - нашел ты вчера габарщика Арона? Все в порядке у него со здоровьем?
   - Даже слишком, - брезгливо поморщился Дамиан. - Этот невежа в такой клоаке обитает, что его, похоже, ни одна болячка уже не возьмет. Еще и маслом зачем-то мажется - как будто ему козлиной вони мало.
   - Он что, козлов держит?
   - Держит. И козлищ, и агнцев - всех без разбору. Живет прям с ними вместе: где кухня, где хлев - не разобрать. Вонища жуткая.
   - А маслом зачем мажется?
   - Поди сам да спроси у него. Со мной эта скотина разговаривать не пожелала.
   - Да и пес с ним, - перепрыгнул через лужу Ивар. - Ты лучше скажи, чем тебя так напугал вчера тот могильщик с багровым лицом? Или вы знакомы?
   - Впервые видел. Просто лицо его напомнило мне одного андалусийца, Ибн-Хатиму. Помнишь, я рассказывал тебе вчера про восточную болезнь?
   - Конечно, помню. Ах ну да, ты же говорил что-то про "лицо смерти"...
  - "Взгляд смерти", - поправил Ивара Дамиан. - Месяц тому назад познакомился я в Монпелье с тем магометанином, Ибн-Хатимой. Он тогда плыл из Тосканы к себе в Андалус. Один наш магистр, мой добрый приятель, позвал меня в порт, дескать, пойдем познакомлю тебя с очень хорошим лекарем, хоть и агарянином. И еще несколько схоларов с нами пошло. Хорошо тогда посидели, на славу. Много удивительных вещей он нам рассказал, Хатима этот. Я даже думаю, привирал местами. Ибо иначе выходит, что наша христианская школа врачевания сильно отстает от их магометанской...
  - Так и что там было про "взгляд смерти"? - нетерпеливо перебил Ивар.
  - Хатима рассказывал, что лично наблюдал во Флоренции больных той восточной болезнью, про которую я тебе говорил. Сам он называл ее "северным недугом" или иногда еще "вабá".
  - Почему северным?
  - У них, у магометан, считается, что она зародилась где-то далеко на Севере, в "Стране Мраков". Вообще, много всяких небылиц рассказывают. Хатима, когда был во Флоренции, беседовал там с одним из "отцов города", бывшим банкьером. Так тот ему на полном серьезе рассказывал, что болезнь эта произошла от червей, упавших с неба.
  - Прямо на Флоренцию? - усмехнулся Ивар.
  - Нет, конечно. На Севастию, ту, что в Киликии. Будто бы там пролился дождь из крупных червей, живых и мертвых, восьминогих, хвостатых, черного цвета и страшного вида, наполнявших смрадом все окрестности. А кого они кусали, того отравляли своим ядом. И в Гераклее Понтийской тоже якобы весь берег покрылся червями, кои выползали на сушу и передвигались от одного города к другому. А Солдании генуэзской , сказывают, от их яда умерли все жители, кроме женщин, которые из злобы принялись пожирать друг друга. В последнее, впрочем, поверить нетрудно, зная противоречивый женский нрав.
  Ивар едва удержался, чтобы не спросить Дамиана, где же это он успел приобрести столь глубокие познания в женоводстве.
  - Так и что с лицом-то? Со взглядом, то есть?
  - Хатима рассказывал, как опознать эту восточную болезнь на ранних подступах, когда еще может не быть апостем, петехий и прочих наружных высыпаний. Начинается она всегда внезапно, с озноба, который тут же сменяется сильным жаром. Матун - так Хатима называл заболевших этой болезнью - испытывает сильные боли в голове, в груди и в мышцах. У него начинается слабость, головокружение, тошнота, иногда рвота. Часто матун впадает в беспокойный бред, вскакивает с постели, стремится убежать куда-то. Потом у него багровеет лицо, речь становится невнятной, а походка - шатающейся, как у пьяного.
  - Ничего себе описание! - разочарованно протянул Ивар. - В любой кабак зайди - там половина таких сидит.
  - Ты дослушай до конца! - с досадой поморщился Дамиан. - Само главное - это лицо. Оно становится багровым или синюшным, как я уже сказал ранее, но при этом черты его заостряются, как у покойника, на челе проступает крупный пот и застывает выражение ужаса, как будто бы бедняга только что увидел нечто невообразимо жуткое.
   - Ну допустим, - кивнул Ивар. - А зачем нужно было дергать меня за руку и кричать "не смотри на него"? Ты веришь, что лихорадка может передаваться через взгляд?
   - Смотря какая. Ничего нельзя исключать. У нас в Монпелье один магистр учил, что некий воздушный дух может выйти из глаза больного и попасть в глаз здорового, и через то проникнуть в его тело, особенно если стоять близко или если больной находится при смерти. У умирающих ведь часто бывает такой немигающий взгляд, от которого становится не по себе. Как будто видишь что-то там, по ту сторону этого взгляда, и тебе очень не хочется это видеть. Известно же, что через отражение в зеркале можно поджечь сухой куст. А разве глаз не есть то же зеркало?
   - Звучит логично, - согласился Ивар. - Возможно, рассказы про василисков, убивающих взглядом, и не лишены оснований. А также прочих горгон, кокатрисов, скоффинов и катоблепасов.
   - Ого! - воскликнул Дамиан. - Сколько замысловатых и ненужных слов хранится в твоей голове. Ничего не знаю про кокатрисов, но Хатима нам одну интересную мысль подсказал. Нас ведь в Монпелье учили, что лихорадка есть посторонняя теплота, которая вспыхивает в сердце и распространяется из него по всему телу посредством пневмы и крови. При этом лихорадки бывают трех видов: те, что зарождаются в твердых тканях, называются чахоточными, те, что возникают в пневме - однодневными, а те, что в жидкостях - гнилостными. Моровые же лихорадки стоят особняком, ибо начинаются вне тела, в испорченном воздуха, с которым уже посредством дыхания попадают в сердце и другие органы, где и производят избыток жара.
   - А откуда моровой яд берется в воздухе?
   - Это самый сложный вопрос, - Дамиан почесал небритый подбородок и нахмурился. - Но я сейчас не о том. Если моровая лихорадка попадает в нас из зараженного воздуха, через миазмы, значит, не следует опасаться ни взглядов, ни прикосновений заболевших. Нужно лишь очищать от миазмов окружающий воздух. Однако Хатима считает иначе. Правда, магометанский закон запрещает ему открыто исповедовать идею контагия. То бишь возможность заразиться через прикосновение к больному и его вещам. Однако что делать, когда весь твой опыт врача говорит об обратном? Если, например, оставить больного в одиночестве и не приближаться к нему - то болезнь не передается его родственникам, а если входить к нему в спальню, обедать с ним за одним столом и так далее - то передается. Причем именно та болезнь, что поразила его. Получается, что контагий существует? Ведь не могут же миазмы распространиться только в одной комнате? Они же должны поражать всю местность целиком - или даже весь мир.
   - Но разве не могут быть правы и те, и эти? И те, кто говорит про миазмы, и те, кто верит в контагий? - предположил Ивар.
   - Как это? - Дамиан по-детски выпучил глаза от удивления.
   - Ну, допустим, вокруг больного существует некое гало, некая аура, наполненная миазмами. И эти миазмы оседают на его одежды, превращаясь в контагий.
   - Хм, никогда не думал об этом с такой стороны. - От мысленного напряжения у Дамиана даже вздулась вена на лбу. - Но как-то слишком мудрено получается...
   - А что говорил твой магометанин?
   - Хатима? Когда-то давно, еще подростком, он в своей Андалусии видел водяную линзу - ту, что увеличивает предметы. И столь был очарован ею, что мог часами разглядывать разные вещи, наблюдая, как они преображаются прямо у него на глазах. Как то, что было сокрытым, проявляется, становится видимым. Все это до такой степени восхитило его, что он даже подумывал украсть ту линзу. А много лет спустя вспомнил про нее, и про тех мелких созданий, коих увидел сквозь гладко ошлифованный берилл. И тогда подумалось ему: а не может быть так, чтобы болезнь передавалась некими невидимыми глазу посредниками? Подобно тому, как водобоязнь передается через слюну бешеных псов. А если представить, что псы эти во много раз меньше, и оттого укусы их для нас нечувствительны?
   - Забавно! - рассмеялся Ивар. - Невидимые глазу псы? Что еще придумают эти магометане? Неслышимые ухом речи? Неосязаемую носом вонь?
   - Не вижу ничего смешного! - насупленно ответил Дамиан. - Разве ты видишь Творца? Нет. Но это же не значит, что его не существует. Выходит, бывают вещи, неподвластные нашей чувственной перцепции?
   - Бывают, - согласился Ивар. - Но наличие бытия Божьего доказано богословами, отцами церкви, Писанием. А чем доказано наличие микропсов? Этак можно много чего нафантазировать!
   - Ну например?
   - Ну например, что болезнь передается через какие-нибудь невидимые трубы. Или приплывает по невидимым волнам. Или вообще не приходит извне, но имманентно присутствует в человеке.
   - Неплохо, - улыбнулся Дамиан. - Однако ты не учитываешь одного... А ну, брысь отсюда, мелкота! По ногам уже бегать начали!
   Последние слова были обращены к сновавшим вокруг детям - двум вихрастым сорванцам лет десяти и прибившейся к ним щуплой девочке с густыми каштановыми волосами. Сверкнув недовольными взглядами, дети с видимой неохотой отбежали в сторону.
  Только сейчас Ивар осознал, что они с Дамианом, увлеченные спором, уже довольно долго стоят на одном месте, у рыночного колодца. Как это обычно случается, близость источника пробудила дремавшую доселе жажду.
   Ивар взял потемневшую от времени деревянную кадку, стоявшую на каменной закраине колодца, проверил, не истерся ли пеньковый канат наверху, вокруг железного колеса, закрепленного в каменной перекладине, затем не спеша принялся опускать посудину на дно колодца. Дамиан тем временем сердито наблюдал за игравшими чуть поодаль детьми.
   - Пить будешь? - спросил Ивар приятеля, взваливая на закраину тяжелую кадку с мутной зеленоватой водой.
   Вместо ответа тот резко сорвался с места и быстрым шагом зашагал в направлении детей.
   - Что вы пристали к девчонке, короеды?! - услышал Ивар гневный голос Дамиана. - А ну брось эту крысу, кому говорят! Ты что, не слышишь меня, мелкий паразит?! Брось сейчас же!
   Дети, увлеченно кидавшиеся мертвой крысой друг в друга, принялись бегать кругами вокруг колодца, уворачиваясь от рук Дамиана, неуклюже пытавшегося поймать их. Наконец, одному из шалопаев это наскучило, и он что есть силы запустил дохлой крысой в своего преследователя. Однако попал не в него, а точно на закраину колодца. К удивлению Ивара, крыса внезапно ожила, перекувыркнулась со спины на багровое брюхо и медленно, пошатываясь словно пьяная, поползла к воде. Через пару мгновений она, соскользнув с гладкого камня закраины, с обреченным писком исчезла в глубине колодезной шахты.
   - Вот ведь поганцы шкодливые! - ругался запыхавшийся Дамиан. - Из-за них теперь колодец чистить придется!
   Мелкий сердитый дождик, постепенно усиливаясь, застучал по булыжникам и деревянным настилам рыночной площади. Ивар отставил кадку с колодезной водой в сторону. Желание пить из нее, после сцены с упавшей в колодец крысой, моментально исчезло. Кто знает, сколько подобной дряни уже свалилось туда ранее?
   - Подождешь меня здесь? - Дамиан сверлил взглядом редеющую толпу, явно разыскивая в ней кого-то. - Заодно можно глашатая послушать. Потом расскажешь, что нового там напридумывали наши жюраты, а?
   Ивар кивнул. Нужно только найти какой-нибудь навес, чтобы не мокнуть под набирающим силу дождем.
   Дамиан, помахав рукой какому-то седоволосому крестьянину, направился в сторону мэрии; Ивар же, укрывшись под холщовой палаткой, пропахшей мочой и протухшей рыбой, принялся вполуха слушать глашатая, не переставая думать о невидимых глазу созданиях.
  
  
  
  
  ***
  
  - Такоже мэр и жюраты славного города Бордо, - голос рыночного глашатая утопал в потоках летнего ливня, барабанившего по мутным городским лужам, - постановили: избрать из числа прюдоммов и иных достойных горожан Совет общественного здоровья, коему заседать надлежит каждую неделю в день, им самим предустановленный.
  Глашатай, спрятавшийся от ливня под дощатым навесом, умолк ненадолго, видимо, пытаясь разобраться в написанном, затем монотонным голосом продолжил:
  - Такоже мэр и жюраты славного города Бордо постановили: огласить всем, что запрещается отныне продавать на городских рынках и прочих отведенных к тому местах мясо гнилое, вонючее и отвратительное для человека. Буде же кто сей запрет нарушит, то наказан будет позорным столбом, а мясу тому зловонному пред ним сжигаему надлежит быть. То же установление применимость имеет и к рыбам, и к прочим тварям морским, речным и озерным, по обыкновению в пищу употребляемым. А исполнение сих запретов поручаем мы городским визитаторам, как уже назначенным, так и назначаемым впредь.
  - Такоже мэр и жюраты постановили: временно приостановить погребальное звонение с колоколен церквей, расположенных в стенах города, до особого на то распоряжения. Сия чрезвычайная мера сподвигнута суесловным брожением умов и вредоносными слухами, коим означенное звонение пищу поставлять может.
  Дамиан отсутствовал недолго; вернулся он злой, мрачнее тучи, с глазами, гневно сверкавшими из-под растрепанных бровей.
   - Что с тобой? - Ивар поразился перемене, произошедшей в его приятеле. - Это тот крестьянин так тебя разозлил? Кто он? Его лицо показалось мне будто знакомым...
   Дамиан долго молчал, глядя перед собой и словно не слыша Ивара, затем сплюнул сквозь зубы на землю - неслыханная для клирика вещь! - и с неохотой ответил:
  - Помнишь, неделю назад убили молодого кагота перед церковью Сент-Круа?
  Ивар молча кивнул - и тут же вспомнил, где видел лицо того крестьянина. Ну конечно, это же он тогда подошел к ним с Дамианом. Там еще была темноволосая женщина, спросившая их про девушку в синем котарди.
  - А впрочем, неважно, - махнул рукой Дамиан. - Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом.
  - О чем же?
  - Не знаю. Глашатай рассказал что-нибудь интересное? Про что кричал?
  - Про запрет продавать гнилое мясо, про отмену погребальных звонов на время, - пожал плечами Ивар. - И еще что-то про Совет здоровья.
  - Ну да, Совет здоровья, все как всегда, - усмехнулся Дамиан. - Свалить с себя ответственность на "сведущих людей", а потом, при необходимости, выставить их крайними перед толпой. Хотя ты знаешь - возможно, я действительно слишком переосторожничал с этой новой болезнью. Возможно, она ничуть не опаснее тех, что навещали нас в последние годы. Сегодня, например, не было ни одного умершего с апостемами. И, в целом, мало смертей за истекший день - три человека на весь Бордо. Я уже даже жалею, что уговорил мэра не пускать в город людей с подозрительными бубонами. Увы, от наших благонамеренных начинаний порой больше вреда, чем пользы.
   Ливень прекратился столь же внезапно, что и начался, в одночасье сменившись палящим полуденным солнцем.
   - А я вот все думаю, - Ивар сосредоточенно рассматривал водомерок, скользивших по гладкой поверхности разлившейся лужи. - А может быть, те семена пестиленцы, что переносятся миазмами, каким-то образом пресуществляются в контагий? Подобно тому хлебу и вину, что пресуществляются в Тело и Кровь Господа Нашего посредством таинства Евхаристии. Ну то есть когда субстанция пестиленцы изменяется, а акциденции ее при этом - сохраняются. Отчего Тело и Кровь Христовы по-прежнему кажутся нам хлебом и вином, ибо акциденции их - вкус, запах, цвет и прочие - остались неизменными.
  Ивар собирался добавить что-то еще, но Дамиан, горько усмехнувшись, перебил его:
  - Не утруждай себя рассказами о том, что есть пресуществление. Я предостаточно знаком и с установлениями собора , и с трудами Фомы Аквината. Вот только в реальности все обстоит немного иначе. Хочешь, расскажу тебе про подлинное пресуществление? Про то, во что на самом деле наши пастыри превращают хлеб и вино?
   - Что ты имеешь в виду? - удивленно вскинул брови Ивар.
   - Я тут начал рассказывать тебе про убийство кагота неделю назад... Ты ведь был там, и сам все видел, не так ли?
   - Да что там можно было увидеть в той толчее? А потом я побежал искать покойного Безиана.
   - Ну да, там вообще мало кто что видел. В общем, кто-то зарезал жениха Арианы...
   - Ариана - это кто? Та невеста? Откуда ты знаешь, как ее зовут?
   - Неважно, - смутившись, отвел взгляд Дамиан. - Были знакомы немного. В общем, убийство произошло на паперти церкви Сент-Круа. Или чуть в стороне - кто там теперь разберет. Дело, однако, в том, что территория паперти относится к совте аббатства Сент-Круа, и на ней действуют законы совте. Городские стражники не имели права забирать обвиняемую с территории совте. Однако они утверждают, что забрали каготку с территории "треугольника"...
   - Что еще за "треугольник"? - не понял Ивар.
   - Так называют тот участок между папертью Сент-Круа и рядами торговцев. Мэрия и аббатство давно спорят, кому он принадлежит.
   - И что же в нем такого ценного, чтобы спорить из-за него?
   - На нем расположена небольшая хлебопекарня и винная лавка. И, кажется, еще лавка скобянщика. В общем, какой-никакой, а доход. И пока что этот доход утекает в закрома аббатства. Якобы оно владеет этим участком издревле, по праву жалованной грамоты от Гийома Великого. Правда, когда их просят показать ту грамоту, они всячески уклоняются, под тем или иным предлогом. И наш мэр стал подозревать, что никакой грамоты на самом деле и нет. Ну или же она давным-давно сгорела при пожаре, либо была утеряна. И на этой почве между мэрией и аббатством тянется долгая тяжба. Мэр пытается доказать, что у аббатства нет прав на "треугольник", и тем самым вернуть его под городскую юрисдикцию. Чтобы весь доход с него шел в городскую казну.
   - И много ли там дохода с одной хлебопекарни и винной лавки? - скептически скривился Ивар.
   - Немного. Но ваш аббат посчитал, что это дело принципа. В общем, тогда, после убийства, откуда-то выскочил тот полоумный скобянщик, Карле Кинкай, и крикнул "биафора", выступив, таким образом, обвинителем в убийстве. Потом, правда, как я слышал, от обвинения своего он отказался. Да и недостаточно одного очевидца для обвинения. Однако обвиненную отвели в тюрьму при мэрии - и здесь уже в дело вступил наш городской прево, Бернар Ростеги. Знаешь его?
   - Не имел удовольствия, - покачал головой Ивар.
   - "Удовольствие" то еще! - усмехнулся Ивар. - Пренеприятнейший экземпляр. Они с нашим мэром друг друга терпеть не могут. В том числе потому, что за мэром стоит клан Солеров, а за прево - клан Коломов. И Коломы давно хотят поставить мэром своего человека. Однако, как ты наверняка знаешь, мэра у нас назначает самолично английский король, поэтому поле для маневра у Коломов здесь сильно ограничено. Все, что им остается - это строчить кляузные письма в Лондон да пытаться подставить мэра по мелочам. Однако тут, к их вящей радости, приплывает английское посольство с принцессой Джоанной.
   - Так я не понял, - перебил Ивар приятеля, - а что же наш отец настоятель? Он что, так и смирился с тем, что стражники нарушили его право совте?
   - Разумеется, не смирился, - поморщился Дамиан. - Аббат де Сермет поначалу пошел на принцип. И даже грозился отлучить прево Ростеги от церкви, если тот не передаст Ариану в епископский суд. То есть ему самому. Ибо епископ сейчас в отъезде, а аббат де Сермет замещает его по всем судебным делам. И прево поначалу вовсе не возражал против того, чтобы отдать это дело аббату. Все равно обвиняемую пришлось бы отпускать. Однако тут как раз приплыли англичане, и наш мэр Ренар де Бискай решил воспользоваться моментом, чтобы в очередной раз поднять вопрос о "треугольнике". Мне самому пришлось дважды ходить в аббатство для переговоров. И, судя по всему, у аббата действительно нет грамоты на руках. Он мог бы, конечно, провести то, что у нас называют "дознанием сведущих" или "ординарным дознанием": когда опрашивают подкованных в юриспруденции лиц или рядовых горожан на предмет того или иного обычая или порядка. Но аббат не стал прибегать к этому способу - видимо, имея на то свои причины. В итоге он согласился уступить дело об убийстве городу - в обмен на обещание мэра не оспаривать права аббатства на "треугольник" в присутствии английских баронов. Мэр же удовлетворился тем, что город получил юрисдикционный прецедент, на который можно будет опираться в дальнейшем. На том они и порешили. При этом аббату может сильно не поздоровиться, когда приедет епископ и узнает обо всем. Все ж таки ваш настоятель предпочел материальные интересы своего аббатства сеньориальным интересам Церкви. Вот такая она есть, ваша подлинная транссубстанциация! - горько скривил губы Дамиан. - Когда хлеб и вино пресуществляются в страдания невинной девушки, случайно оказавшейся между двух жерновов!
   Ивар помолчал, обдумывая сказанное, затем, откашлявшись, спросил:
   - Так что же в итоге, выпустили ее или нет, эту Ариану?
   - Увы, все запуталось окончательно. - Судя по лицу Дамиана, ему не терпелось как можно скорее закончить этот неприятный для него рассказ. - Удовлетворенный сделкой с аббатом, мэр приказал прево Ростеги закончить дело и отпустить девушку. Однако тот пошел на открытый конфликт. Уж не знаю, какая черная кошка между ними пробежала. Теперь прево тщится показать перед англичанами, что мэр наш несведущ в законах, да к тому же нечист на руку. И, по всей видимости, собирается использовать Ариану как средство для достижения этой цели. А ведь всего-то и нужно было: чтобы ваш аббат чуточку поумерил свои аппетиты! - в сердцах воскликнул Дамиан и обреченно махнул рукой. - А теперь... что уж говорить... дело сделано.
  
  ***
  
  Хрустальный утренний воздух дрожал первозданной чистотой. В высоком небе - ни облачка, лишь легкая дымка, застившая далекий горизонт. Созревшие капли росы искрились перламутровой свежестью, теплый ржаной ветерок ласково трепал макушки пробудившихся трав. В камышах у ручья недовольно покряхтывали лягушки, с велинских лугов долетал деловитый шелест стрекоз.
  Неугомонная генетта, вынюхивая что-то во влажном утреннем воздухе, беспокойно сновала в высокой траве. Ее остроносая мордочка с горящими глазами, то появляясь, то исчезая вновь, мелькала среди пушистых соцветий таволги и зарослей дикой марены. Странное создание. Что мешает ей сбежать в леса, к своим сородичам?
  Сегодня торговец из Либурна должен привезти стальной лук. Или сталь для лука - Арно мало интересовали эти подробности. Его больше заботило то, что происходит в голове у Рослава, этого беглеца из далекой Тартарии. "Как-то слишком легко он принял мои условия. Что он задумал на самом деле? Сделать арбалет и сбежать с ним? Куда?"
  Холодная капля упала Арно на нос, за ней еще одна, и еще. Прямо посреди солнечного утра, из бесконечно чистого неба принялся накрапывать теплый летний дождик. Очередное чудачество сумасбродной погоды.
  - Когда идет дождь и светит солнце, все ведьмы занимаются любовью, - будто бы разговаривая сам с собой, нараспев произнес Рослав.
   Арно обернулся в недоумении:
   - Что? Это что, стихи какие-то?
   - Нет, не стихи, - улыбнулся Рослав. - Так говорил один генуэзец. Мы с ним сидели в их тюрьме, в Генуе.
  - Ты сидел в тюрьме? За что? - заинтересовался Арно.
  - Нет, он сидел. Кажется, за мошенство или подделку. А нас просто подселили к ним на три дня.
  - К кому это "к ним"?
   - К тем генуэзцам, что там сидели, на Кампопизано.
   - Где?
   - Площадь такая в Генуе, недалеко от порта. Говорят, там раньше сидело много пизанцев. Потом многие из них умерли и стали приходить туда ночью в виде призраков. Потом ту площадь назвали Кампопизано. Так рассказывал тот генуэзец.
   - А он откуда знает? - недоверчиво покосился Арно.
  - Его дед там тоже сидел, среди тех пизанцев. Знаменитый пиита был. Рустикано из Пизы. Слышал про такого?
  - Не доводилось. И чем же он знаменит?
  - Не знаю. Так тот генуэзец говорил, внук его. Точнее, пизанец.
  - Пизанец, генуэзец - черт ногу сломит в твоих рассказах. Ты мне лучше про саму Геную поведай. Как там народ живет, зажиточно ли?
  - Откуда ж мне знать? - пожал плечами Рослав. - Я ведь там и пробыл-то всего три дня, да и те - в тюрьме.
  - Ну хоть что-то запомнил?
  - Порт помню, бухту полукруглую, маяк высокий слева... И еще горы по всему горизонту.
  - А сам город - большой ли?
  - Да кто ж его знает? Вроде как не шибко большой. Скученный очень. Домов очень много и все высокие. Бывают даже в шесть уровней и больше. По головам друг у друга ходят.
   - И ты там стало быть, в тюрьме сидел три дня? А потом?
   - Потом меня торговец из Перпиньяна купил.
   - Как, говоришь, его звали?
   - Франко Трафиканте, - улыбнулся Рослав.
   - Ну хорошо, - удовлетворенно кивнул Арно. - А что вообще думаешь делать дальше?
   - Когда?
   - Когда получишь оплату. Куда дальше пойдешь?
   - Домой мне надо.
   - Значит, на юг направишься?
   Рослав отрицательно помотал головой.
   - К итальянцам нельзя мне. Вдруг узнает кто.
   - Куда же тогда?
   - На север пойду, к Варяжскому морю. А оттуда - в Новгород.
   - Ты же говорил, он Нижний Новгород называется?
   - Это другой. Новгород - он севернее, на Ильмень-озере.
   - Ну допустим. А деньги на дорогу где возьмешь? Свои три су ты быстро проешь, даже до Страсбурга не успеешь дойти.
   - Придумаю что-нибудь... - Рослав задумчиво смахнул со лба темно-русую прядь волос.
   - Ну-ну, - скептически покачал головой Арно. - Так сколько вам еще нужно времени с кузнецом, чтобы доделать работу?
   - Дня три хватит. Если сегодня стальной лук привезут.
   - А он точно будет стрелять? Не треснет?
   - Если торговец не обманет - не треснет.
   - Что значит "не обманет"?
   - Если не подсунет сталь дрянную. Но я это сразу пойму.
   - Ты уж постарайся. Кстати, ты говорил как-то, что видел стальной лук три раза - верно?
   Рослав молча кивнул.
   - А где именно?
   - Один раз - в Генуе, в лавке кварелляра, другой раз - в Кафе, у капитана арбалетчиков.
   - А третий? - продолжал допытываться Арно.
   - Третий у нас в Твери на княжьем дворе стоял. Очень большая баллиста. Ее мой предок из похода привез, давным-давно. У половцев отобрал. А где они взяли - Бог ведает. Сказывали, когда-то при той баллисте один сарацинский араб состоял, который ею управлял и "живым огнем" заряжал. Но он умер давно.
   - Твер - это что?
   - Городок такой, рядом с Суздалем.
  Едва уловимая заминка послышалась Арно де Серволю в ответе Рослава. Или не послышалась?
  До лачуги кузнеца оставалось не более трех десятков шагов, когда они услышали возбужденные голоса: как будто кто-то переругивался внутри. Арно рукой дал знак пригнуться. Вдвоем они бесшумно подкрались к северной стене кузницы, глухой, без прорезей, повернутой в сторону велинского леса. Голоса внутри звучали хоть и глухо, но разборчиво. Арно прильнул ухом к стене и прислушался.
  - А мне плевать, что там батюшка себе думает и думает ли вообще! Может, правду говорят люди, что ты околдовал его?!
  Незнакомому разгневанному голосу вторил другой, потоньше:
  - Позорить нашу семью мы не позволим!
  - Я вам уже сто раз говорил и повторю еще раз. - Арно узнал скрипучий голос кузнеца Аррамона. - Я понятия не имею, кто обрюхатил вашу сестрицу.
  - Ну ты и скотина! - юношеский голос аж взвился от негодования. - Все же знают, что ты с ней крутился!
   - И что с того? Мало ли кто с кем крутился? Ты меня за руку хватал? Или, может, свечу держал?
   - Да что с ним разговаривать, Этьен?! - горячился все тот же неокрепший голос. - Спалить его халупу ко всем чертям! И самого отделать так, чтоб места живого не осталось!
   - Ну-ну, рискни, отделыватель недоделанный! - насмешливо проскрипел голос Аррамона. - Только прежде у папаши своего поинтересуйся, на какие шиши вам мельница с пекарней обрыбились.
   - Ты на что это намекаешь, сучья морда? - Казалось, еще немного, и обладатель гневного голоса бросится на Аррамона с кулаками.
   - Да всё на то же. На то, что кюре наш сильно удивится, если узнает правду. А уж как епископ-то удивится! Не доводилось бывать в епископской тюрьме? Зря. Удивительное место. И палачи там - удивительные. С добрыми такими, всё понимающими глазами.
   - Что бы за бред несешь такой? При чем тут епископ и его палачи?
   - Ну вот видишь, ты даже намеков не разумеешь. Рановато тебе еще взрослые разговоры разговаривать.
   - Так это твое последнее слово? Не женишься, стало быть, на Марионе?
   - Уж так и быть, тебе ее уступлю. Ты ж у нас любишь мосластых...
   Послышался глухой удар, будто цепом шмякнули по мешку с зерном. Затем еще один, послабее, потом скрежет, как будто об дерево, треск ломающейся кости, сдавленный крик...
   Арно разогнулся, отодвинулся от стены и, взглянув на стоявшего рядом Рослава, неожиданно повеселевшим голосом произнес:
   - Кажется, нашего кузнеца там бьют - возможно, даже ногами! Мыслимо ли терпеть такое бесчинство?
   Не дожидаясь ответа, Арно рванул в кузницу, на ходу доставая из-под полы длинный нож Керре, предусмотрительно захваченный с собой. Рослав, оглянувшись для верности по сторонам, пустился вслед за ним.
  
  ***
  
  Потасовка длилась недолго. Арно ловко скрутил руку пареньку, остервенело колотившему кузнеца Аррамона. В этот момент Рослав молниеносно, почти без замаха, ударил второго нападавшего куда-то в основание шеи. Тот моментально обмяк и с тяжелым выдохом осел на земляной пол кузни.
   Аррамон, вытирая кровь с лица, выволок потерявшего сознание наружу. Арно тут же узнал его: это был Этьен, старший сын мельника Понсе, тот самый, что так неучтиво разговаривал с ним в прошлое воскресенье. Пока Арно разглядывал лежавшего, пытаясь понять, дышит ли он, его собственный пленник вырвал руку и во весь опор сиганул в сторону церкви. Отбежав на безопасное расстояние, он зашелся в бессильной ругани, призывая на голову Аррамона все десять казней египетских.
  Лежавший на земле Этьен очнулся и стал медленно подниматься на ноги, вращая по сторонам выпученными осоловевшими глазами. В какой-то момент они, вспыхнув неистребимой ненавистью, остановились на кузнеце:
   - Тебе не жить, ублюдок! - потирая шею и медленно отступая, прошипел сын мельника. - А вы двое, - повернулся он к Рославу и Арно, - вы еще пожалеете, что вступились за эту гниду!
   После того, как побитые братья удалились, Арно подмигнул кузнецу, придерживавшему рассеченную бровь:
   - Похоже, этот Этьен крепко тебя ненавидит? И, я так понимаю, не без оснований?
  Как будто не слыша вопроса, Аррамон подозрительно скосился на Арно:
  - На удивление вовремя вы подоспели, однако. Следили, что ли, за мной?
   - К чему нам за тобой следить? - простодушно удивился Арно. - Или вину какую за собой чувствуешь?
   - Я? Вину? - презрительно сплюнул Аррамон. - С чего бы вдруг? Или подслушали, что там эти двое дурачков мололи?
   - Не подслушали - просто услышали случайно. Так это правда - про мельницу?
   - Что "правда"? - усмехнулся в усы кузнец.
   - Да брось, Аррамон: ты все понимаешь, я все понимаю - к чему все эти недомолвки?
   - Уж не знаю, что твое преподобие там себе понимает, а я вот что-то не очень.
   - Все же знают, что это ты с их сестрой шуры-муры крутил, - в голосе Арно заиграли нотки запанибратства.
   - Ну, допустим. А тебе-то что за дело?
   - Сугубо интереса ради. Чтобы знать, чего еще от мельниковых отпрысков ожидать. А то, не ровен час, покалечат тебя взаправду - кто нам тогда арбалет справит?
   - Брыжейка у них лопнет - меня покалечить, - заносчиво ответил кузнец. - А то, что мы с Марионой кувыркались - так я того и не скрываю. Только брюхо ее - не от меня.
   - А от кого же?
   - Откуда мне знать? Если со мной калитку не держала, могла и любому другому отворить.
   - Это ты верно глаголишь, - поддакнул Арно. - Если до свадьбы себя не соблюла - кому нужна такая невеста?
   - Хоть такая, хоть не такая - я женихаться покамест не намерен. Пусть другие на себя этот хомут взваливают - а я обожду.
  - Денег не скопил? - доверительно склонил голову Арно.
  - Да не в деньгах дело! Просто не понимаю - зачем.
  - Как "зачем"? А зачем другие женятся?
  - Да мало ли. Чтобы быть как все. Чтобы соседи косо не глядели да не судачили за спиной. Чтобы приданым разжиться. Чтобы цуцика своего одноглазого выгуливать забесплатно. Хотя по мне, так такое "бесплатно" дороже платного выходит.
  - А тебе, стало быть, не нужно все это?
  - Стало быть, не нужно. На соседей мне начхать, все равно приползут со своими потребами, никуда не денутся. Приданое - на кой ляд оно мне здесь? Да и какое там приданое дадут за деревенскую клушу - белья постельного да подушек пару замызганных? Так она ж сама на них дрыхнуть и будет. Ну а зерно помолоть я и без женитьбы могу.
   - А дети как же?
   - А что дети? Дети пока пусть тут побегают, - Аррамон с хохотом ухватился за причинное место и потряс им через засаленный фартук. - А ты сам-то, преподобный отец - женат ли? Тонзуру вон вроде не носишь...
   - Да какая уж там женитьба у восьмого в роду! - сокрушенно развел руками Арно. - Только и упования было, что на бенефиций этот, так и тот злые люди отняли. Да еще и дохода законного вероломно лишили.
   - Это как же это?
  - А вот так! Тот доход, что мне за прошлый год причитался - прилип он к чьим-то шаловливым ручкам. Ты не догадываешься, к чьим? - Арно выжидательно смотрел на кузнеца, слово подсказывая ему правильный ответ.
   - Да хоть бы и догадывался - что проку-то? Забрать ты его все равно не заберешь.
   - Это с чего ж ты так решил? - прищурился Арно, поглаживая усы.
   - Ну а как? Бенефиций-то не твой уже. Стало быть, в епископский суд ты не пойдешь. Да и доказательств у тебя нет, верно?
   - Зато они есть у тебя. Да, в епископский суд я не пойду. Но есть и Божий суд - которому не нужны продажные свидетели и подношения из-под полы!
   - И где же он, твой Божий суд? - усмехнулся Аррамон.
   - А вот в этих самых руках, - спокойно поднял ладони Арно. - Ну и в руце Божией, разумеется.
   - Маловато у тебя рук-то, три всего на пару с Господом, - хмыкнул кузнец. - Да и десницы его я что-то здесь не вижу.
   - От маловерия это, брат Аррамон, оттого, что вера твоя некрепка. - Было непонятно, скоморошничает Арно или же говорит всерьез. - Ибо сказано: глаза твои обманывают тебя, зорко одно лишь сердце. Как наказывал один император римский сыну своему: corde regna, сиречь "правь велением сердца".
   - И в чем же это глаза мои меня обманывают? - недоверчиво покосился кузнец.
   - Хотя бы в том, что ряды поборников добра могут быть более многочисленны, нежели кажутся на первый взгляд.
  - И насколько же больше?
  - Раз в шесть больше. А могут стать и в семь - ежели ты примешь нашу сторону.
  - Это уже разговор, - задумчиво почесал бороду Аррамон. - И что же вы думаете делать?
  - Для начала понять: с нами ты или не с нами.
  - Ну, допустим, с вами. Только какой мне прок от всего этого?
  - По крайней мере, тебя больше не потревожат мельниковы сыновья, - усмехнулся Арно.
  - Они меня и так не шибко тревожат. Хотелось бы услышать про более весомые выгоды. Те, что с приятным металлическим звоном.
   - Смотря по улову. Вычтем из него небольшой должок, в том числе тебе за работу. А остаток поделим по справедливости, на восемь равных долей: две мне, остальным - по одной.
   - Э нет, - мотнул головой Аррамон. - Так не пойдет.
   - Чем ты недоволен? - сердито поднял бровь Арно.
   - Мне - три доли.
   - Ого! Это ж за какие такие заслуги?!
   - Во-первых, я могу подсказать, где искать. Во-вторых, могу подсказать, кого и чего стоит остерегаться. В-третьих, придется бросить кузню, а она каких-никаких денег стоит.
   - Да перестань, тебе все равно ее сожгут не сегодня так завтра! И хорошо, если не вместе с тобой. К тому же, это дельце - не последнее, будут и повыгоднее. Если, конечно, пойдешь с нами.
   - И куда же?
   - Туда, где будет чем поживиться. Короче, так: две доли тебе - или разговора не было.
   Кузнец долго молчал, что-то прикидывая и высчитывая в уме. Затем, словно бы с неохотой, кивнул:
   - Две доли золотом опричь платы за работу - мое последнее слово.
   - Да где ж я тебе возьму золото в этой дыре?! - возмутился Арно.
   - Не волнуйся, - спокойно ответил Аррамон, языком выковыривая из зубов остатки вчерашнего ужина. - Возьмешь.
  
  
  ***
  
  Либурнский торговец возвестил о своем прибытии звоном бронзового колокольчика. Запряженная парой мулов повозка надсадно поскрипывала под тяжестью товаров: мотков разноцветного сукна, глиняной и деревянной посуды, железных наконечников для стрел и арбалетных болтов. "Опаздывает", отметил про себя Арно. "Обещался с утра, а сейчас уже день к вечеру клонится. Видать, прихворнул: эвона как дохает в руку".
  Рослав придирчиво повертел в руках стальную дугу, постучал ею о ржавый обод тележного колеса, долго вслушивался в звенящее пение стали. Наконец, возвращая товар торговцу, одобрительно кивнул:
  - Можно брать.
  С печальным вздохом Арно отсчитал монеты. В кожаном мешочке оставалось менее двух десятков денье. Не хватит даже до конца недели.
  Рослав принялся о чем-то спорить с кузнецом, помогая себе жестами и громкостью голоса. Арно тем временем, отойдя в сторону, к заросшему дягилем пустырю, присел на нагретый солнцем шершавый валун и попытался еще раз обдумать то, что рассказал ему Аррамон. Сведения, безусловно, полезные, хотя, возможно, и не стоившие той дополнительной доли, что выторговал себе хитрый велинский коваль. Пусть этот пройдоха и недоговаривал многое, однако Арно не стоило большого труда восстановить те места, которые Аррамон всячески пытался обойти.
   По всему выходило так, что прошлой осенью, в одну из ночей, Аррамон миловался с Марионой на мельнице. Которую незадолго до того мельник Понсе взял на откуп у епископства. И тут вдруг слышат они голоса. Оказалось, это мельник с женой - она была еще жива тогда - зачем-то нагрянули ночью на мельницу. Ну все, решил Аррамон, влип, сейчас заловят меня без штанов и принудят жениться. Затаил он дыхание и прислушался. И услышал, как мельник между делом поведал жене про свое жульничество. Мол, как удачно вышло, что старого кюре аккурат перед Мартином Зимним отозвали; ежели все грамотно обтяпать, можно будет золотые экю и себе оставить; тем более, что часть их уже пришлось отдать за мельницу.
  И когда уже решил было Аррамон, что беда миновала, что мельник с женой не собираются заходить внутрь мельницы, тут как раз подружка его, Мариона, неловко пошевелилась и задела ногой какую-то бадью. Якобы ненарочно, хотя Аррамон уверен, что очень даже нарочно: чтобы выдать родителям их присутствие. Выругался он и, как был в исподнем, сиганул через дыру в крыше. А одежду свою лежать на полу оставил.
  Понятное дело, мельник с женой тут же вскарабкались на второй этаж мельницы, однако застали там лишь полураздетую дочку да валявшуюся на полу одежку кузнеца. Разумеется, мельник понял, чьи это вещички и кто его дочку обесчестил. Но когда пришел к Аррамону с угрозами и требованием жениться, тот недвусмысленно намекнул в ответ, что слышал его, мельника, разговор с женой и может, в случае чего, донести обо всем епископу. Поэтому и пришлось мельнику пойти на попятную, да еще и сыновьям своим запретить руки распускать.
  Также Аррамон рассказал Арно, кто в деревне водит дружбу с мельником или задолжал ему по гроб жизни; какое оружие в доме Понсе и его прихлебателей имеется или может быть. Одного только не мог знать Аррамон наверняка, несмотря на свои утренние обещания: место, где мельник прячет золотые экю.
  И это беспокоило Арно. Разумеется, если им удастся захватить мельника, они применят к нему развязывающие язык средства. Но все же лучше было бы знать заранее и наверняка.
  И второй вопрос - как лучше подступиться к мельнику и его многочисленному семейству. По словам Аррамона, в доме Понсе, кроме него самого и двух взрослых сыновей, жил также шурин, дед, еще вполне себе в силах, а также наемный работник - это не считая женщин и детей. Если не брать в расчет Рослава, получается шестеро против шестерых. А если успеют вмешаться дружки и прихлебатели - расклад получается совсем невеселым. Нет, нужно придумать что-то похитрее. Но что?
  Арно просидел до самого вечера, но так и не смог измыслить ничего стоящего. Только голова разболелась от палящего зноя и терпкого аромата полевых трав. Да еще цикады эти стрекочут так, что звенит в ушах. На редкость бесполезные твари - зачем только Ной взял их на свой ковчег?
  Арно вспомнилось, как давно, еще будучи схоларом, сошелся он в споре с одним умником из Бордо. Они оба тогда возвращались в родные места из своих университетов, ну и волею судеб пересеклись в невзрачном деревенском кабачке под Тулузой. Выпили дешевого вина, разговорились, еще выпили - и принялся тот умник поддевать Арно: мол, а учили ли вас в вашем прославленном Париже, как Ной выбрался из ковчега? Ведь сказано же в Писании, что после потопа Ной самолично открыл окно ковчега, чтобы выпустить сначала ворона, а затем голубя. Однако там же сказано, что после того, как вошли в ковчег все собранные Ноем создания - "затворил Бог за ним". Так если Господь затворил корабль снаружи, как же Ной мог отворить его изнутри?
  С колокольни велинской церкви донесся первый удар вечернего ангелуса. "Какая разница, как он там отворил. Уж отворил как-то. И сколько же таких бесполезных споров вели мы в молодости! К чему все они были?"
  Второй удар колокола наложился на еще не отзвучавший первый. "Лучше бы нас учили, как выколачивать деньги с деревенских куркулей. А не тому, кто там кого затворил в корабле..."
  С крякающим звуком Арно вдруг резко вскочил на ноги, прищурил вспыхнувшие озорным блеском глаза и принялся энергично растирать мокрый от жары лоб. Третий удар вечернего звона окончательно расставил все по своим местам.
  
  ***
  
   Теплый вечер мягким пледом опускался на затихающий Бордо. "Скорее бы уже наступил этот понедельник". Не зная, чем занять себя, Ивар решил перебрать свои нехитрые пожитки. "Сколько дней я уже бездельничаю - шесть, больше? Хотя нет, сегодня ведь только среда. Получается, четвертый".
  Вроде утихли эти слухи о восточной болезни. И Дамиана уже второй день не видать. Но все равно как будто что-то происходит за спиной - скрытое от глаз, едва уловимое. Неожиданно подскочили цены на соль, воск, уксус и птицу. Одновременно с этим, подешевела рыба и свежее мясо. Что бы могло значить все это?
   Ивар неторопливо перебирал содержимое мешка. Свитки пергамента, писчие принадлежности, куски пемзы, комки марсельского мыла, склянки с лечебными настойками, нож с костяной ручкой, оловянная ложка, туесок с солью, мешочки с перцем и шафраном, иголка, моток ниток, игрушка без уха...
   Рука на мгновение замерла: выбросить - или? Что "или"? Ту девушку в синем котарди он вряд ли уже когда-то встретит. Да и не до игрушек ей сейчас наверняка. Подарить кому-нибудь? Разве что Ребекке, внучке соседа-еврея. Не забыть бы купить у него молока сегодня.
   Ивар продолжил выкладывать на стол вещи из мешка: куски кожи для заплат, сапожная игла с мотком грубых ниток, точильный камень, еще один камень, тот самый, что он нашел в аббатском саду... Может, показать его ювелирам у замка? Вдруг чего-нибудь да стоит? Пусть не драгоценный, но если огранить, можно и пристроить куда-нибудь.
   Ивар повертел в руках камень, полюбовался его серебристым отблеском и замысловатым переплетением кровавых прожилок; затем отложил в сторону, к деревянному коробу с хлебом. "Оставлю пока. Жалко выбрасывать".
   Подходило время ужина. Но за стенкой по-прежнему тихо. Значит, Жюда Машо еще не вернулся с Еврейской горы. Так бордосцы называли высокий холм к западу от города, возвышавшийся между болотами и угодьями аббатства Сен-Серен. На том холме приютилось иудейское кладбище, там же, под кладбищем, бордоские евреи пасли своих овец.
   Ивар отсчитал монеты, взял кувшин для молока и вышел из дому. Привычный городской шум поутих - то ли из-за июльской жары, то ли оттого, что перестали звонить колокола. И даже людей на улицах стало как будто меньше. Ивар миновал ворота Дижо, повернул на Еврейскую улицу. Где-то вдалеке жалобно вскрикнул ослик, вспорхнула из кустов красноногая куропатка; прохладный вечерний ветерок покачивал цветки дикой лаванды с нежно-фиолетовыми хохолками, шуршал в виноградниках подсохшими листьями. Медно-красные облака, похожие на легкие перья, раскиданные по небу чьей-то гневной рукой, сплетались в замысловатые знаки.
  Жюда Машо сидел там же, где и всегда: под старым терновником, росшим на самом краю кладбища. Тут же неподалеку щипали траву его белые козы. Девочки поблизости не было: видимо, уже ушла в город.
  - Вечер добрый, сосед, - легким кивком головы поприветствовал Ивар старого еврея. - Задерживаешься сегодня.
  Жюда привстал с камня, приподнял над головой свою темно-лиловую шляпу и поприветствовал в ответ:
  - Доброго вечера и тебе. Сижу вот, думаю. Некуда спешить. Молока?
  Ивар молча кивнул. Пока Жюда наполнял кувшин, вечернюю идиллию, сотканную из ароматов лаванды и свежескошенного сена, нарушил резкий запах гнили, донесшийся с востока, со стороны города.
  - Что это? - спросил Ивар, брезгливо поморщившись.
  - А? Ты про запах? - поднял взгляд Жюда. - Рыбу тухлую сваливают. А старую не убирают, не успевают.
  - Кто сваливает?
  - Торговцы же. Перестали покупать у них. Ходят слухи, что отравлена.
  - Кто? - не понял Ивар. - Рыба?
  - Рыба, - кивнул Жюда. - И река сама.
  - Что за глупости! - воскликнул Ивар. - Разве можно отравить реку?
  - Человеку - не можно, - после недолгого раздумья ответил седой еврей.
  - А кому можно?
  Жюда в ответ лишь многозначительно поднял указательный палец вверх.
  - Но зачем Ему это? - спросил Ивар.
  - Вопрос вопросов. Кто постигнет промыслы Царя Царей?
  - Ты так странно разговариваешь, Жюда, - рассмеялся Ивар. - Знаешь мудреные слова, но при этом делаешь ошибки в самых простейших.
  - В этом - вся жизнь моя: знать сложное, и ошибаться в простом, - в морщинистых глазах старого еврея промелькнула горькая усмешка. - Смешной случай случился однажды со мной. Лет семь или восемь было мне тогда. Учился я в хедере и считался лучшим игроком в шахматы среди своих... как это сказать... современников?
  - Сверстников, - подсказал Ивар.
  - Да. Сверстников. Учитель наш обещал целую шапку фиников тому, кто выиграет всех. Но играть нужно было до первого поражения. Проиграл - уходи. И моим первым соперником был мой товарищ Франко. Он был довольно слабым игроком. Мы начали играть. И я уже возмыслил в своей голове, какую замысловатую стратегию проведу против него, в какие ловкие ловушки заманю. И вот - представь себе мое лицо! - на третьем ходу он делает мне мат. Тот самый, который знает любой ребенок. И я, разумеется, знал. Но увлекся сложным, и забыл про простейшее. С тех пор эта партия не раз повторялась со мной, только уже не на доске.
  - Я когда-то неплохо играл в эту игру, - заметил Ивар. - Хотел померяться силами с братьями-монахами, но не успел...
  - Говорят, ты трудишься писцом в аббатстве Сент-Круа? - проявил осведомленность Жюда Машо.
  - Это кто ж такое говорит? - усмехнулся Ивар. - Не Дамиан ли, часом?
  - Какой Дамиан? Гаррель? Ты знаком с ним? - удивленно поднял брови его собеседник.
  - Не знал, что его фамилия Гаррель. Если мы, конечно, об одном и том же. Такой долговязый, учится на медика в Монпелье?
  - Да-да, он самый. Очень хороший человек. Так вы с ним знакомы?
  - Приятельствуем. Интересно бывает послушать его. Немного надменный только.
  - Это напускное, не верь, - покачал головой Жюда. - Так все же, чем занимаешься в аббатстве?
  - Пустяками всякими. Переиначиваю старые пергаменты на новый лад, - усмехнулся Ивар. - Заменяю одни знаки другими. Перекладываю слова, не особо вникая в их смысл.
  - Вот как?! - воскликнул Жюда с таким воодушевлением, словно встретил старого знакомого. - Так мы одного поля ягоды! Ты переводишь книги, я ведь верно понял тебя?
  - Да, верно. А ты, стало быть, тоже этим занимаешься в своей церкви?
  Жюда отрицательно покачал головой:
  - Нет, я не для наших раввинов. Для других заказчиков. Бывают богатые евреи, которых интересуют книги. Не только наши священные, но и те, что пишут неверные... - Жюда на миг запнулся. - Прости, я хотел сказать "неевреи".
  Ивар сделал вид, что не заметил оговорки:
  - Я видел в твоей комнате толстую книгу. Это ее ты переводишь?
  - И ее тоже. Но эту - для себя.
  - Как это? - не понял Ивар.
  - Неточно выразился. Не знаю, как сказать - motu proprio.
  - По собственной инициативе?
  - Да, так.
  - И что же это за книга, что столь тебя заинтересовала?
  - Зовется "Парцифаль".
  - Ого! - воскликнул Ивар. - Необычный выбор. И тебя не смущает, что Кретьен из Труа отпускает в ней весьма нелестные выпады в адрес вашего племени?
  - Нет, не тот "Парцифаль". Не франсиманский, а германский, руки рыцаря Вольфрама из Эшенбаха. Что же до "Христианина из Трои" - так он ведь тоже из наших. А не бывает у народа израилева гонителей злее, чем выходцы из его же рядов. - От возмущения и гнева Жюда Машо вдруг заговорил быстро и почти без ошибок. - Так было с Николаем Донином сто лет назад, с Петром Альфонси, с Пабло Христиани, так было с Авнером из Бургоса, что лишь недавно изрыгал свой клеветнический яд против учения каббалы и настраивал кастильского короля против нашего народа. Да чего уж там - мне и самому пришлось познать сию горькую истину, на собственной наивной шкуре...
  - О чем это ты? - попытался прервать Ивар затянувшуюся паузу, но Жюда лишь обреченно махнул рукой:
  - Старая история. Что было, то прошло. Давай поговорим лучше о "Парцифале" рыцаря Вольфрама? Доводилось ли тебе читать сей труд?
  - Увы, нет. Я плохо разбираю швабское наречие.
  - Жаль, - покачал головой Жюда. - Там содержатся очень важные зерна. С виду - обычный роман о приключениях, коим несть числа. Но только на первый взгляд. Этот баварец явно что-то знал. Из того знания, что недоступно простым смертным.
   - И что там, в этом твоей "Парфицале" - опять ищут священную чашу Грааль? - не скрывая иронии, спросил Ивар.
   - А кто сказал, что это чаша? - хитро улыбнулся Жюда.
   - А что же еще? Это же всем известно!
   - Прям уж так и всем? И откуда же оно известно?
   - Из книг, вестимо. Робер из Борона про то писал, или тот же Кретьен из Труа, да и другие.
   - А откуда это стало известно им? Ты и впрямь думаешь, что Иосиф Аримафейский, член Синедриона, стоял у тела распятого Иешуа и на глазах римской стражи собирал кровь его в чашу, из которой тот пил не так давно? Не проще ли предположить, что это британские витии превратили Грааль в кубок изобилия своих языческих сказаний?
   - Но что же тогда, если не чаша?
   - Возможно, символ. Бессмертия и света. Что-то, что излучает загадочный свет и дарует бессмертие. Точнее, продлевает жизнь. А что есть свет, из чего состоит сияние?
   - О том тебе нужно спрашивать не меня, а ваших раввинов Нехунию и Рашби! - улыбнулся Ивар.
  Жюда посмотрел на него так, словно только что проглотил муху. Затем, почесав бороду, спросил:
  - У тебя необычная, как для британца, внешность. Ты, случайно, не из наших?
  - Да с чего вдруг все решили, что я британец?! - возмутился Ивар. - Нет, не из ваших. Отец мой был грек. Матери своей я не помню, но, насколько мне известно, она тоже была гречанкой.
   - Занятно, - покачал головой Жюда. - И что, ты читал эти книги?
   - Нет, конечно. Они же на старом арамейском, как говорят.
   - Но как ты узнал про них?
   - Разве сие есть тайна за семью печатями? Что-то рассказывали знакомые иудеи, что-то читал у магометанских авторов.
   Ивар непроизвольно зевнул, потянулся, отгоняя сонливость, затем поднял с земли кувшин с молоком и спросил:
  - Идешь в город? Скоро стемнеет уже.
   - Да-да, сейчас иду, - засуетился Жюда Машо. - Надо только нарвать немного лаванды.
   - Зачем она тебе? Вонь занюхивать?
   - Нет, это для Ребекки. В подушку положить. Чтобы сон был спокойный.
   - Еще хмель, говорят, помогает от бессонницы. Тоже в подушку положить.
  Жюда молча кивнул. Хрупкое молчание повисло в вечернем воздухе, нарушаемое лишь беспокойным стрекотом цикад. Ивар долго колебался, не зная, как подступиться к щекотливому вопросу.
   - Если не секрет, Жюда... Твоя внучка, она...
   Судя по недоуменному взгляду старого еврея, он поначалу даже не понял, о чем речь. Потом догадался и печально усмехнулся в бороду:
   - Ах, ты про Ребекку... Стало быть, ты принял ее за мою внучку. И как ты полагаешь, сколько мне лет?
  Ивар подумал немного, рассматривая морщинистое лицо собеседника, его усталые выцветшие глаза и вьющиеся седые волосы, затем неуверенно предположил:
  - Лет шестьдесят. Больше?
  - Сорок три, - растирая затекшую спину, ответил Жюда.
  - Да брось! - не поверил Ивар. - Как такое возможно?
  - Увы, кожа в тюрьме старится быстро.
   - В тюрьме? За что ты там оказался? За еретические речи?
   - Если бы. Меня обвинили в убийстве христианского мальчика. Восемь лет назад, в Эстелье. Это город такой в Наварре, за Пиренеями.
   - Но за убийство положена смерть, а не восемь лет, - недоверчиво покосился Ивар.
   - Меня не осудили. Просто продержали в тюрьме восемь лет, пока шло разбирательство. Потом признали невиновным и отпустили, обязав уплатить пятьдесят ливров.
   - Ого! Откуда у тебя такие деньжищи?
   - Деньги были. Они-то и стали корнем моих бед. Но обиднее всего то, что на меня донес свой же, единоверец. Которого я считал своим другом. И из-за чего? Только чтобы занять мое место бедина...
   - Что еще за бедин? - переспросил Ивар.
   - Сборщик податей внутри нашей общины, альхамы. Но Всевышний всегда воздает по заслугам. Даже детям за грехи отцов. Год назад его повесили, за присвоение. А меня отпустили. Хоть и обобрали до нитки.
   - Так, значит, Ребекка тебе не внучка? Но кто тогда, дочь?
   - Нет. Она мне даже не родственница, я просто знал ее отца. Я подобрал ее под Тулузой, в мае. Они с Маргаритой, служанкой, бежали из Перпиньяна. У Маргариты не оставалось больше средств, и я взял девочку к себе.
   - Но почему они бежали из Перпиньяна? И кто сотворил с ней такое?
   - Добрые христиане, - горько усмехнулся Жюда. - Те, что сожгли еврейский калль в Перпиньяне. Те, что отрезали голову ее отцу на глазах дочери, а до этого вспороли ему живот и выпустили кишки. Маргарита мне рассказала. Он хоть и христианского закона, но тоже чудом избежала злой участи, как "еврейская подстилка". Хотя она всего лишь помогала Франко по хозяйству.
   - Франко - это отец девочки?
   - Да, - кивнул Жюда. - Франко из Жероны, по прозвищу Трафиканте. Мы с ним учились когда-то в хедере.
   - Но за что они убили его?
   - За то же, за что и остальных - в Перпиньяне, Тарреге, Барселоне. Будто бы евреи отравили колодцы семенами пестиленцы, замыслив целью погубить всех христиан.
   - А что за пестиленца случилась в Перпиньяне?
   - Того я не знаю. Ходят слухи про темные шишки, кровавую мокроту и быструю смерть. Но это все неважно.
   - Неважно? Что же важно тогда? - удивился Ивар.
  - То, что Ангел Гнева вступил в свои права, - после недолгого молчания пробормотал Жюда, задумчиво глядя куда-то вдаль, в сторону крепостных стен Бордо.
  
  ***
  
  В эту ночь Ивар долго не мог заснуть. Ворочался на деревянной кровати, неожиданно ставшей жесткой и неудобной, безуспешно пытаясь отбиться от комаров, ожесточенно дребезжавших то здесь, то там. Лишь под утро, когда первый робкий луч рассвета прокрался в распахнутое окно, беспокойный зыбкий сон наконец-то снизошел на него.
  Уже закрывая глаза, он увидел, как в комнату влетела белая птица. Птица опустилась на стол и, не отрываясь, принялась смотреть умным синим глазом на камень с кровавыми прожилками, оставленный Иваром возле хлебного короба. Сомкнись его веки немногим позже, Ивар увидел бы, как камень принялся чуть заметно подрагивать, излучая легкое золотистое свечение. И чем дольше птица смотрела на камень, тем сильнее тот светился и дрожал.
   Но Ивар видел перед собой совсем другой камень: припорошенный снегом валун, залитый кровью. А вокруг - огромные трилиты, чуть накренившиеся, холодные и хмурые, словно суровые стражи. Чуть в стороне темной глыбой возвышался гигантский валун, из нутра которого доносились тягучие утробные звуки: как будто сама Земля вещала через него. А в сердце валуна, недоступная стороннему взгляду, искрилась темно-зеленая гемма размером с небольшое яйцо, испещренная черными трещинами, извивающимися подобно змеям. Ивар протянул руку к змеиному камню, уже почти схватил его, но земля вдруг ушла у него из-под ног, и он в одночасье оказался в огромной сумрачной зале, уставленной каменными столбами. Столбы пели заунывные непостижимые песни, переговаривались между собой тихими хрустальными голосами. Но из всего этого каменного многоголосия Ивар смог разобрать лишь одну фразу, звучавшую грозно, как завет: "не тронь того, кто роет норы!"
  
  ***
  
   Всю ночь Ариане снились кошмары. Словно кто-то черный и жуткий взгромоздился на грудь, не давал пошевелиться, мешал дышать. Проснувшись от собственного крика, Ариана приподнялась на матраце, вытерла со лба едкий пот, попыталась убрать прилипшие к вискам волосы. Почему так сильно болит голова? И внутри всё жжет, особенно с правого бока, под ребрами.
   Толстяк-тюремщик молча принес завтрак. Есть не хотелось не капельки. Только пить. Ужасно хочется пить. Ариана попросила еще воды. Толстяк подозрительно покосился на нее, но ничего не сказал, принес. Почему у воды такой странный вкус? Сладковатый, как у протухшей репы.
   Рвотные массы стремительно подступили к горлу. Она насилу успела наклониться вперед, так, чтобы не забрызгать платье. Разве такого цвета должна быть рвота, ядовито-зеленого? Ариана не помнила, с ней давно такого не случалось, наверное, с самого детства.
   Время как будто останавливалось мало-помалу. Опять пришел толстый тюремщик, начал что-то говорить, размахивая руками. Что-то про зáмок. Подошел к ней, ухватил за локоть. Куда он ведет ее? И зачем взял мешок с припасами?
   Солнечный свет ударил по глазам режущей болью. Почему так жжется солнце? Куда они идут? Ариана хотела спросить, но не смогла разлепить пересохших губ. Прохожие смотрят искоса, отводят взгляд, словно она прокаженная какая-то. Надо взглянуть на платье, может, с ним что-то не так? Ариана попыталась наклонить голову - и тут же вскрикнула от боли: казалось, лоб вот-вот разлетится на куски от свалившейся в него тяжести.
   А вот и замок. Какой же он огромный. И мрачный. Зачем они идут туда? Кто-то толкнул ее в спину. Так больно оборачиваться, шея совсем не двигается. Это толстый тюремщик - или не он? Ариана пыталась разглядеть лицо, но видела перед собой лишь расплывающееся пятно, с пятачком вместо носа. И рога наверху. При чем здесь рога? Разве бывают рога у свиней? Но ведь свиньи не бывают тюремщиками? Или бывают? Но если свинья не тюремщик, то кто тогда тюремщик?...
   В темном каменном коридоре прохладно, больше не печет невыносимое солнце. Кажется, голова стала болеть чуть меньше. Или она сама стала чуть меньше? Только кто она? Голова или она - Ариана?
   - Мессир Ростеги приказал доставить для расследования убийства. - Голос толстяка отозвался в голове тошнотворным гулом.
   Из темноты проступило незнакомое лицо, на этот раз без пятачка и рогов. Приблизилось к Ариане, словно обнюхивая ее. Затем, каким-то лающим голосом, спросило:
  - С пристрастием?
  - Угу, - подтвердил голос сзади.
   Внезапно Ариана поняла все. Дверь захлопнулась. Из этого каменного мешка она не выйдет уже никогда. Не будет больше ни белого домика в каштановой роще, ни зарослей пахучего крыжовника, ни смешного Жужу с торчащими ушками! Бессильные слезы покатились из слепнущих глаз. "За что?! Почему я?! Чем я все это заслужила, Господи?!"
   Ни звука вокруг - лишь мерный стук капающей за стенкой воды. Ариана уже знала: ответа не будет. И даже болезненный морок отступил как будто. "Не будет - ни сейчас, ни потом. Некому отвечать. Есть одна лишь безучастная Смерть, она одна - всему госпожа. Пусть так. Но я не войду в твое царство одна, немая Владычица Всего! Я заберу с собой виновника всех моих бед. Этого мерзкого старика, оклеветавшего меня! Будь проклят он и весь его ненавистный род! Будь проклят, проклят навсегда!"
   Ариана чувствовала, как холодеют руки, наливаются свинцовой тяжестью веки, каменеет сердце и стынет грудь. Потом был темный коридор, бесконечный, терзающий душу черной тоской безысходности. И шум, странный шум вокруг, словно порождения ночи пытаются прорваться сквозь стены туннеля. А потом появилась Она - ослепительная и невыразимая в холодном сиянии Вечности.
  
  ***
  
  
  ***
  
  Джон, облокотившись на узкий подоконник, рассматривал горожан, копошившихся внизу, на небольшой площади перед огромным каменным домом Жана де Грайи. "Да, давно я не поднимался так высоко, аж на третий этаж".
  Внизу царило нездоровое оживление. Жители Бордо куда-то спешили, тащили за собой туго набитые баулы и свертки, то и дело выкрикивали что-то, озлобленно переругиваясь меж собой.
  "Вчера умер Дейвин. Сегодня утром - Маун. И никто не знает, от чего. Говорят, у обоих были черные вздутия в паху. Мессир Буршье приказал осмотреть всех лучников, и еще у шестерых обнаружили черные шишки. Слава Богу, только у тех, что живут в Ля-Руссели".
  - Да, дружище Томас, вот ведь как оно бывает, - Джон задумчиво крутил ус, вспоминая день их приплытия в Бордо. - Сначала Белоручка приказал нам таскать вещи. Из-за него мы опоздали в мыльню, пошли ополаскиваться в реке. Из-за этого опоздали на сбор, и нас не поселили в Ля-Руссели. А теперь выходит, что это Господь отводил нас от лиха.
   - А я всегда говорил, что ты везучий, чертяка! Это ж ведь ты тогда уговорил меня пойти к реке. Сидели бы сейчас взаперти, как те бедолаги в Ля-Руссели, и тряслись от страха.
   - Это да, - согласился Джон. - Не так страшна смерть сама по себе, как смерть нежданная и невесть от чего. Когда ты не готов. Когда от тебя все шарахаются как от прокаженного. И даже продиктовать последнюю волю некому. Слышал, сколько запросил нотариус за то, чтобы прийти к Девину? Совсем совести нет.
   - Эти бордосцы сегодня как с ума посходили, - кивнул Томас. - Куда они все ломятся? Повозками все ворота забиты. Лаются, орут друг на друга, из-за возничих сволочатся вдрызг. И телег на улицах столько, словно их со всей Гиени нагнали!
   - Разбегаются людишки кто куда: те, кто побогаче - в свои загородные владения, кто победнее - к родственникам в деревню.
  - Только нам тут торчать безвылазно Бог знает еще сколько! - недовольно пробурчал Томас.
   - Может, и не безвылазно, - покачал головой Джон. - Говорят, сегодня в замке будут решать, что делать дальше. Ходят слухи, что и там становится небезопасно. Будто бы сегодня ночью в замковой тюрьме умерла заключенная с черными пятнами. Этак недолго и принцессы лишиться.
   - А что с турниром? До понедельника ведь три дня осталось.
   - Похоже, про турнир придется забыть. Только зря потратились. Сир Эндрю Уффорд наверняка расстроится. Он ведь так надеялся на это празднество.
   - Жалко. Так, видимо, и не доведется побывать.
   Томас отхлебнул воды из кувшина, подозрительно побултыхал ею во рту, оценивая на вкус, затем, недовольно скривившись, выплюнул остатки на пол:
   - Чем она воняет?! Дерьмом каким-то. У нас не осталось вина, Джон? Хотя бы разбавить эту тухлятину...
  Джон отрицательно покачал головой:
   - С утра все выпили. Сходи в погреб.
   Продолжая брезгливо отплевываться, Томас спросил:
   - Послушай, Джон, а ты не боишься? Этих черных пятен?
  - Боюсь? Бояться нужно тогда, когда это поможет. А какой прок бояться неведомо чего? Такой страх - он как судорога. Чем больше о ней думаешь, тем сильнее сводит. Просто делай то, что должен, а там уж Господь разберется, когда тебя призвать.
   - А что должно делать?
   - Избегать излишеств. Кушать и пить умеренно. Меньше есть рыбы и мяса, больше хлеба и овощей. Беречься от холода. И поменьше видеться с теми, с кем можно не видеться. Говорят, сам Папа руководствуется этими правилами. И самая главная умеренность - в отношении к болезни. Не страшиться чрезмерно, но и не бравировать ею понапрасну. Самое главное в жизни - это баланс.
   - Какой баланс? - не понял Томас.
   - Любой, - убежденно ответил Джон.
  За спиной оглушительно хлопнула дверь. Джон обернулся. Ну да, кто ж еще, как не он. Эмери де Вир, дуктор королевских стрелков, при полном параде: в черном бархатном жиппоне с кружевным воротником - в такую-то жару! - черно-белых шелковых чулках и черных замшевых перчатках. Хоть бы перчатки снял: взопреет же, бедолага. Черный цвет сейчас, конечно, в фаворе: все пытаются подражать молодому принцу Эдуарду; но надо ж и меру знать.
  - Где остальные? Быстро звать их сюда! - прокричал на английском Эмери де Вир, глядя почему-то на Джона. - Или я не транспарентно высказался?
  После того, как все восемь лучников выстроились в ряд, Эмери, картинно вышагивая перед строем и мешая английские слова с нормандскими, с расстановкой произнес:
   - Строжайший приказ сира Роберта вам восьмерым. До утра понедельника не выходить на улицу и не контактировать ни с кем из посторонних. Еду и питье вам будет приносить прислуга и оставлять за дверью. Если кто из вас обнаружит у себя на теле либо у своих камарадов темные шишки или петехии - обязан тотчас же сообщить мне. Кто попытается утаить - будет подвергнут самому строжайшему наказанию, как за посягательство на Его Величество. Каждое утро и вечер ты, - Эмери указал пальцем на Джона, - будешь осматривать тела всех восьмерых и докладывать мне. А чтобы внимательнее смотрел - вышеозначенное наказание распространяется и на тебя тоже. Если недосмотришь - будешь наказан как потворщик. Всем все ясно?
   - И что будет после утра понедельника? - угрюмо отозвался Джон.
   - Если никто из вас не заболеет, мы покинем город.
   - Куда?
   - Того тебе знать не положено. Разглашение кому бы то ни было сведений о наших перемещениях и принимаемых мерах - приравнивается к посягательству на Его Величество. Усекли?
   Лучники молча кивнули.
   - Далее. Приказываю затворить все окна в комнатах и не открывать их до моего распоряжения.
   - Как "не открывать"?! - возмутился Томас. - Мы же задохнемся!
   - Не задохнетесь! - отрезал Эмери. - Только здоровее будете. Также вам принесут трохиски и лампы для окуривания. Как минимум два раза в день вы должны окуривать комнаты. Хоквуд будет следить и докладывать. И запомните, остолопы: это все в ваших же интересах! Если не хотите отправиться к зараженным в Ля-Руссель, будете делать так, как велено!
   "Эвона как: Хоквуд!" усмехнулся про себя Джон. "В первый раз наш Белоручка сподобился назвать меня по фамилии. К чему бы такая любезность?"
  Эмери де Вир развернулся и вышел. Выглянув напоследок из окна, Джон увидел, как со стороны замка, надсадно поскрипывая, спускалась телега могильщиков. На ней, прикрытый грязной холстиной, слегка подрагивая на неровностях мостовой, лежал труп молодой женщины в синем котарди. Джон молча перекрестился и затворил окно.
  
  ***
  
  Колокола церкви Святого Мартина, утопая в вязком утреннем тумане, настойчиво созывали прихожан на воскресную службу. Неспешно покидая свои дома, велинцы разрозненными ручейками стекались к массивным церковным вратам. Мало кто из них обратил внимание на лежавшие у северного контрфорса сосновые бревна, наскоро очищенные от веток и заостренные с одного конца.
  Укрывшись в зарослях бузины к югу от церкви, Арно терпеливо ждал. Вот прошел Бонет со своей сварливой женой, тихо переругиваясь меж собой. За ними проковыляла кривоглазая Пейрона в окружении болтливых соседок. Наконец, прошествовал и мельник Понсе со своим многочисленным семейством. Арно облегченно выдохнул.
  Колокола умолкли. Из церкви выглянул худощавый служка, осмотрелся по сторонам, затем с видимым усилием затворил тяжелые врата. Вскоре из чрева каменной церкви донеслось приглушенное пение псалмов. Арно распрямился, вложил два пальца в рот и громко свистнул.
  С северной стороны деревни тут же показались шестеро его товарищей, размеренно бежавших к церковным воротам с оружием в руках. Подхватив с земли сосновые бревна, они проворно приставили их к резной дубовой двери, утопив острыми концами в натоптанную землю. После этого, как и было условлено накануне, Бидо с Мартеном остались подпирать дверь, Рослав с Гастоном расположились по северной стороне церкви, на случай появления нежданных гостей, а Аррамон и Керре перекрыли восток, встав у подножья высокой колокольни. Арбалет, заряженный тупым деревянным болтом, Арно доверил Аррамону. У кузнеца к тому же имелся собственный длинный нож, подвязанный к кожаному пояску.
  Сам Арно остался дожидаться конца богослужения перед заблокированной дверью. Однако кому-то из велинцев, похоже, приспичило покинуть церковь уже в самом начале службы. Арно услышал возню в притворе, перешептывания, робкие удары в дверь. Затем пение стихло, послышался возбужденный гул голосов. Арно решил, что пора начинать.
  - Эй, там за дверью, позовите мне кюре! - приказным тоном крикнул он.
   С той стороны двери послышалось шуршание одежд, покашливание, затем высокий заметно волнующийся голос ответил:
  - Я - кюре. Кто ты и что тебе нужно? Зачем ты запер дверь?
  - Доброго утречка, святой отец! Прошу простить, что потревожил в столь ранний час. Ах да, забыл представиться: бенефициар вашего селения, протоиерей Арно де Серволь, сын Фулька Реньо, сеньора де Сен-Мари, де Ля-Судьер, де Вильнёв и прочая, и прочая.
  - Мессир де Серволь? - удивление кюре слышалось даже сквозь массивную дверь. - Но зачем? Чего вы хотите?
   - Справедливости, святой отец. Я всего лишь желаю получить назад свою ренту.
   - Ренту? Какую еще ренту?
   - Ту, что причитается мне за прошлый год. Которую незаконно присвоил себе ваш вигье, мельник Понсе. Просто выдайте нам этого мошенника, и никто не пострадает.
   После долгого молчания кюре ответил:
  - Мессир Арно, но вы же понимаете, что, нарушая покой храма Божьего и препятствуя возданию хвалы Господу нашему, вы совершаете страшный грех!
   - Господь милостив, святой отец. Токмо на то и уповаю, что простит он мне прегрешения мои. Так вы выдадите мельника, или вынудите нас перейти к малоприятным способам убеждения?
   - О чем это вы, мессир Арно? - в голосе кюре явно слышалась тревога.
   - Святой отец, - ласково ответил Арно, - к чему нам думать о плохом, когда можно порешить все миром?
  Из-за двери донесся возбужденный шепот, затем грубый надтреснутый голос прокричал:
  - Да пошел ты в бесью сраку, шаромыжник! Никакой ты не бенефициар, не верьте ему! Лишили его бенефиция еще год назад! Бродяга он и богохулец - и никто более!
  По голосу Арно узнал в кричавшем Этьена, старшего сына мельника.
   - Звоните в набат, святой отец! - подхватил кто-то из прихожан. - Наверняка нас услышат и пришлют помощь!
  - Аррамон! - громко приказал Арно, так, чтобы его точно расслышали за дверью, - Как только кто-то покажется на колокольне, стреляй не раздумывая!
   - Не верьте им, святой отец, они просто пугают. У них и лука-то поди нет!
   - Давайте лучше всем миром навалимся на дверь! Раз-два, взяли!
   - Да стойте вы! Без толку это. Лучше разобрать пол и сделать подкоп под дверью...
  Истошный звон набатного колокола взбудоражил дремотное утро, разносясь на многие мили окрест. "О дьявол!" Придерживая меч, Арно бегом помчался к колокольне. "Только бы не услышали в Сент-Фуа!"
  Кузнец Аррамон поднял арбалет, неуклюже прицелился, отошел на пару шагов в сторону, прицелился вновь. Затем нажал на спусковой рычаг - и тут же, грязно ругаясь, потянулся за новым болтом. Подбегая ближе, Арно увидел, что кузнец вместо тупого деревянного болта прилаживает стальной.
  - Стой! Убери назад! Деревянный давай. - Арно выхватил арбалет из рук Аррамона, быстро перезарядил его и поднял вверх.
  Звонивший в набат худощавый служка ловко укрывался за каменными простенками. Попасть в него через узкие проемы звонницы было действительно непросто.
  - Эй, на колокольне, слышишь меня? - что есть силы крикнул Арно. - Если не прекратишь звонить тотчас же, мы подожжем крышу! А потом разобьем витражи в церкви и накидаем внутрь горящей пакли.
  Набатный звон прекратился. В длинном узком проеме звонницы Арно видел локоть и плечо служки, выступавшие из-за каменного простенка. Шанс попасть невелик - но другой вряд ли представится. Арно задержал дыхание и плавно нажал на спуск.
  Судя по верещащему воплю из звонницы, удача улыбнулась ему.
  - Следующий будет стальной! - с угрозой в голосе крикнул Арно, возвращая арбалет Аррамону. - А не образумитесь - спалим крышу к чертям, чтоб она обвалилась и пожгла вас там всех!
  - С почином, ваше преподобие, - удовлетворенно хмыкнул Аррамон, перезаряжая арбалет. - И что теперь?
  - Теперь дело за малым. Паскуда мельник к нам не выйдет, так что придется искать самим. Гастон с Рославом отправятся на мельницу, порыщут там. Бидо с Мартеном останутся здесь, сторожить паству. А мы с тобой и с Керре обшарим избушку мельника. Ты ведь уже бывал там?
  Аррамон сдержанно кивнул.
   - Ну вот и славно! Надеюсь, много времени это не займет.
  
  ***
  
  В доме мельника они застали одну лишь больную старуху, судя по всему, наполовину выжившую из ума. Арно попытался было надавить на нее, расспрашивая про золото - но та лишь испуганно охала да крестилась в ответ.
  Увы, монет нигде не было. Пока Керре запрягал крепкую низенькую лошадку да стаскивал в телегу утварь, съестные припасы и все мало-мальски ценное, что попадалось под руку, Арно с Аррамоном повскрывали все настилы, обыскали печь, запечье, очаг, кровати, обстучали все стены и потолочные балки - всё без толку. Перекапывать огромный сад смысла не было: на это потребовался бы не один день.
  Арно уже начал сомневаться, а есть ли оно вообще, это золото? Быть может, пройдоха кузнец просто наврал ему? Да нет, вряд ли - если судить по тому рвению, с каким Аррамон распарывал перины да шуровал рукой в дымовых трубах.
  "Попробуем влезть в шкуру мельника, сколь бы омерзительно это ни было", рассуждал Арно. "Итак, нужно спрятать монеты. Скорее всего, небольшой мешочек. Спрятать от кого? От воров, лихих людей и загребущих фурьеров. Где они стали бы искать в последнюю очередь?"
  Бесконечные причитания старухи мешали думать. Арно взял в руки ухват и недвусмысленно пригрозил им старой развалине. Причитания на время утихли.
  "Пожалуй, надежнее всего закопать в саду. Но как доставать? Выдаст же свежий раскоп. Да и подглядеть могут. А чтобы не подглядели - нужно дома или в сарае. Но дом и сарай мы перевернули вверх дном. Остается сад? Или вообще в лесу? Нежели тупик?"
  - Аррамон, ну вспоминай же! - раздраженно прикрикнул Арно. - Может, он проговаривался когда-то?
  Кузнец молча покачал головой.
  - Он вообще говорил что-нибудь про деньги? Когда-нибудь? - не отставал Арно.
  Аррамон долго тер подбородок, затем снова отрицательно мотнул головой:
  - Хвастался только, что будто бы нюх у него на деньги. Мол, носом чует, где лежат.
  - Брехня. Деньги не пахнут. Об том говорил еще император римский Веспасиан, обложивший поборами городские уборные. Когда сын его Тит упрекнул отца... - Арно внезапно оборвал себя на полуслове и обернулся к Аррамону: - Продолжай искать, я скоро.
  Стремительным шагом, едва ли не вприпрыжку, Арно спустился в хлев, оттуда выбрался в сад и поспешно зашагал в сторону деревянной уборной - словно у него неожиданно прихватило живот. Вонь внутри нужника стояла жуткая; зеленые мухи, недовольные вторжением в свои владения, взлетели скопом, угрожающе жужжа прямо перед лицом. Арно мельком осмотрел щелястые стены, потолок, затем, зажав левой рукой нос, опустил правую в выгребную яму и принялся ощупывать доски с той стороны.
  Вскоре пальцы его уткнулись в толстую пеньковую веревку; Арно зацепил ее рукой и потащил на себя. Из недр тошнотворной жижи с хлюпаньем поднялся привязанный к веревке кувшин. Судя по его увесистости, это было именно то, что так долго и старательно искал Арно. "Ох, не прав ты был, дружище Веспасиан! Пахнут они, еще как пахнут".
  
  ***
  
  - Как думаешь, найдут они? - Мартен мельком взглянул на Бидо, не переставая прислушиваться к шумам, доносившимся из-за церковной двери. - Что-то давненько их нет. Может, зря мы все это затеяли?
  - Арно найдет, - убежденно ответил Бидо. - Он, если уж чего захочет, так из-под земли достанет. А у мельника этого явно рыльце в пушку. Вон даже спорить не стал, затихарился внутри и голоса не подает.
   - Мельники - они все такие, - поддакнул Мартен. - У мельника только одно место на теле невороватое - знаешь, какое?
   - Какое?
   - А большой палец на руке.
   - Это почему же?
   - А оттого, что мельник его в муку не окунает, когда зачерпывает из мешка. Только к этому пальцу и не прилипает чужое.
   - Эвона как, - снисходительно улыбнулся Бидо незамысловатому деревенскому юмору.
  Мощный удар в дверь тут же стер улыбку с его губ. Похоже, запертые внутри селяне все же придумали, из чего изготовить таран. Второй удар вышел еще сильнее первого. Бидо видел, как дрогнули шляпки гвоздей на резных петлях-пантюрах.
  - Держи дверь! - крикнул Мартен, упираясь руками в фигурную резьбу. - Дверь держи!
   Бидо тут же подоспел на помощь товарищу. Третий удар отозвался неприятной ноющей болью в запястьях. Долго так они не продержатся, нужно срочно звать подмогу.
   - Доброе утро, ребятки! - Неожиданно прошипел за спиной Бидо голос с сильным швабским акцентом. - А ну-ка прочь от двери и быстро пасть на землю! Два раза я буду не повторять!
   Бидо обернулся, изумленный. В паре шагов от него стоял странного вида чужеземец. Коротко стриженый, с выбритыми висками, в нелепой куцеполой одежонке, не то менестрельской, не то шутовской: правая половина котты черная, левая - красная; шоссы тоже черно-красные, но в обратную сторону. Правда, меч в руках этого фигляра был вполне себе нешуточный. И держал он его с явным знанием дела.
   - Ты кто?! - тяжело дыша, выкрикнул Мартен из-за плеча Бидо. - Жить надоело? Иди своей дорогой, дядечка!
   Незнакомец взглянул на Мартена как на диковинную зверюшку, неведомо как научившуюся говорить. Затем сделал резкий выпад вперед и едва заметным движением кисти слегка провернул клинок. Рубаха на Мартене развалилась на две половинки и начала сваливаться с плеч.
   - Ах ты ж свинячья морда! - взревел Мартен, схватил с земли свою дубинку и ринулся на обидчика. Бидо совсем немного не успел остановить его.
   Незнакомец сделал два быстрых шага назад, пропустил мимо себя Мартена, тут же вынырнул у него из-за спины и, перевернув меч, нанес короткий удар.
   Поначалу Бидо показалось, что Мартен рухнул замертво. Однако крови на шее, в том месте, куда пришелся удар - не было. Похоже, этот чертов шваб ударил яблоком или плашмя. Ну что ж, давай поглядим, чего стоит твоя ловкость против бретонской мощи!
   Бидо подхватил с земли посох, поиграл им немного, разминая кисть. Шваб, неподвижно стоя на месте, смотрел на него со снисходительной, чуть ли не подбадривающей улыбкой. На мгновение Бидо показалось, что он уже где-то видел этот змеиный изгиб тонких губ. Но не время сейчас вспоминать, нужно поскорее избавиться от докучливого вторженца!
   Молниеносным движением Бидо обрушил свой посох на голову шваба. Как тот сумел увернуться - одному Богу известно. Бидо ударил еще раз, и еще. Казалось, посох вот-вот зацепит увертливого прохвоста. Но чем дольше Бидо колотил воздух, тем легче его противник уходил от ударов. Внезапно до бретонца дошло, что этот ловкач совершенно не использует меч! "Он просто уворачивается, как будто играя с мной в кошки-мышки!"
   Дыхание Бидо становилось все тяжелее, движения - все более вялыми и размазанными. Да, похоже, он сильно недооценил этого невесть откуда взявшегося чужеземца.
   С северной стороны деревни послышался стук копыт, позвякиванье железного обода о камни и чьи-то гневные крики. Краем глаза Бидо увидел, как Арно, а за ним Рослав, Гастон и Керре спрыгнули с телеги и изо всех сил рванули к ним, размахивая оружием и что-то громко крича.
  В этот момент холодное острие лезвия уперлось в подбородок Бидо. Липкая струйка потекла по бороде, по горлу, медленно подбираясь к кадыку. "Вот и всё". Бидо сам удивился тому спокойствию, с которым встречал неизбежную смерть. Два прищуренных серых глаза изучающе смотрели на него. Взгляд мясника, прикидывающего, как бы половчее нанести удар. "Ну что ж ты медлишь, давай уже!"
  - Ты всё позабыл, здоровяк. - Бидо даже не понял поначалу, что эти слова предназначались ему. - Всё, чему я учил тебя в Лихтенау.
  
  ***
  
  
  ***
  
  - Вот такая она, сучья эта жизнь! - молодой могильщик по прозвищу Шмыга обескураженно сверлил красными от крови глазами пустую кружку, словно не веря, что в ней больше ничего не осталось. - Разве это справедливо, Дрозд?
  Сидевший напротив него мрачный южанин без двух пальцев на правой руке ничего не ответил, лишь сочувственно подлил приятелю вина.
  - Чего молчишь? - не отставал тот. - Нет, ты скажи мне: разве я заслужил все это? Всю жизнь горбачусь, то одно, то другое! Почему Господь бездельникам и ленивцам дает все, гладит их по головке, а другим, простым трудягам - если что и дает, то тут же отбирает? Разве это справедливый Господь? Может, прав был тот страдалец... как там его звали... ну который говорил, что создатель мира сего - не есть истинный Бог?
   Мрачный южанин опасливо покосился по сторонам, не подслушивает ли кто, затем осуждающе поднес палец к губам:
   - Придержи удила, Шмыга, ты не в лесу. И не нашего ума это дело. Лучше про медикуса своего расскажи. Я так и не понял, за что ты его костерил?
   - Да если б не эта трусливая тварь, Мирамонда сейчас была бы жива! Он ведь даже не осмотрел ее как следовало!
   - Мирамонда - это невеста твоя? Та, что умерла?
   - Ты меня совсем не слушаешь, Дрозд?! Или тебе всё по пять раз повторять нужно? Да, невеста! Красавица моя, - красные глаза могильщика мелко задрожали. - Даже похоронить ее не дали, сволочи! Отдали этим вонючим каготам из Пессака.
   - В смысле "отдали"?
   - Работу отдали. Схоронили ее сегодня на новом кладбище, за болотами. Только что мне сказали ребята наши. Тестюшка-живоглот денежек, небось, пожалел на приличное место.
   - А медик тот что? Кто он вообще такой?
   - Какой-то хмырь из Совета здоровья. Это жюраты придумали, чтобы с болезнями бороться. Ага, борются они! - Шмыга зло сплюнул себе под ноги. - Только писульки свои пописывают, а сами - даже подойти боятся.
   - Куда подойти?
   - Да к больным же! Соседка Мирамонды всех нагоношила. Будто бы увидела у Мирамонды бубон на ноге - когда они в мыльне плескались. Ну и прибежала в Совет. А те отрядили этого индюка надутого.
   - И много взял?
   - Еще чего! Ему и так Совет платит! Если подозревают темные шишки или пятна - обязан бесплатно осмотреть.
   - Эк у вас тут все своеобычно как! - удивленно хмыкнул Дрозд. - И что этот медик, осмотрел?
   - Да жди, осмотрел! Битый час нес околесицу про какие-то взгляды планет да земляные пары. А сам даже подойти близко боялся, только мешочек свой нюхал постоянно.
   - Что за мешочек?
   - Не знаю. Наверное, с травами или благовониями. Говорят, уксус нужно нюхать, чтобы зараза из воздуха в нос не проникла. Или камфору, но это уже для богатеньких.
   - Так и что дальше тот врач?
   - А ничего. Покрутился, языком почесал - да и усвистал по-быстрому. Наскрябал там что-то на пергаменте, мол, неопасная болезнь, то-сё. А тестюшка мой и рад-радешенек, что ему лавку закрывать не придется. Убыток же претерпит! Сука старая! Не удивлюсь, если он сам и подмазал этого коновала, чтобы тот глаза закрыл. Сквалыжина, деньги ему дороже дочери! Конечно, у него ж еще три штуки осталось...
   - Ого! Не повезло твоему дядечке.
   - Как раз таки повезло! Все четверо такие красавицы, что любо-дорого: Мирамонда моя, старшенькая, потом Элиза-хохотушка, Маркиза-разумница, да Гайя, совсем еще соплячка. А мы с Мирамондой уже и домик присмотрели себе, скромненький такой, но чистенький. К северу от Тропейты, у виноградников, ты ведь раньше где-то там жил, да?
   Дрозд молча кивнул, отхлебывая вино из треснувшей кружки. Шмыга, обхватив голову руками и мечтательно закрыв глаза, продолжал:
   - Я уже и деньжат поднакопил, ждал ее приданное. Овечек думали купить, парочку для начала. Вот только тестюшка мой кобениться начал. У самого лавки по всему городу, а за старшую дочку решил тряпками отделаться, скобарская душа!
   - Так ты, стало быть, со скобянщиком решил породниться? - присвистнул Дрозд. - Высоко метишь. А кто он? Я его не знаю, часом?
   - Может, и знаешь. Хотя ты ж давно у нас не был. Карле его зовут, по прозвищу Кинкай. На улице Паланке его устау, недалеко от собора Сент-Андре. Слыхал про такого?
   Дрозд насупил брови, натужно вспоминая, затем помотал головой:
   - Не припомню. Так ты, получается, неплохо зарабатываешь на покойничках?
   - Раньше неплохо было. А сейчас - всё наперекосяк пошло. Сам посуди: было нас десятка два в артели. С Пасхи трое умерло. Еще пятеро - разбежались с перепугу. Осталось меньше дюжины. А работы - ой как навалилось, после Иоанна Предтечи особенно! Рук, понятное дело, не хватает. А жюраты наши хитрозадые - ничего умнее не придумали, как позвать каготов из Пессака. Посулили им гроши - а те и рады, голодранцы вонючие! Тут же начали своих подтягивать, понятно. Теперь почти вся работа им отходит. Да только видел бы ты эту работу! Хуже шакалов! Наспех комьями забросают - и дальше бежать. Последнюю тряпку с покойничка сорвут, не побрезгуют. Мы уже пару раз отлавливали их, учили малехо уму-разуму. Видать, не доходит до тупорогих!
  Шмыга со злостью вдарил кулаком по столешнице, едва не опрокинув кувшин с вином:
   - Пояс еще забрали, суки! Подарок мой, золотом шитый! Совсем не успела покрасоваться в нем моя ласточка... И даже проводить не дали в последний путь, сраные крючкотворцы!
   - Ты о ком это? - Дрозд отлил себе вина побольше, видя, что его приятель явно начинает перебирать.
   Молодой могильщик уставился на него остекленевшим взглядом, слегка покачиваясь на локтях. Затем, икнув, пробормотал:
   - Жюраты наши... Сказали, не больше двух. Только близкие родственники. На похоронах. И священник один. А я получаюсь не родственник. Я получаюсь насрано тут! - Шмыга снова попытался ударить кулаком по столу, но на этот раз рука угодила в торец доски и безвольно соскользнула вниз.
   - Ну будет тебе, угомонись! - Дрозд предусмотрительно убрал со стола кувшин с остатками вина и поставил его на пол, под ноги. - Так ты даже на похоронах не был? А откуда тогда знаешь, где невесту твою похоронили?
   - Ты что? - выпучил налитые кровью глаза Шмыга. - Я же могильщик! Я всё знаю. Завтра с утра схожу к моей девочке, попрощаюсь. Сегодня поздно уже, да и устал я...
   - Это ты верно рассудил: сегодня поздно уже. Да и вечереть скоро начнет. Завтра сходишь. Хочешь, вместе пойдем?
   Проходивший мимо них человек в темно-синей котте неожиданно запнулся, едва не задев рукой столешницу. Чертыхнувшись, он недоуменно посмотрел вниз, где на грязном дощатом полу рассыпались черепки разбитого кувшина, залитые темно-красным вином.
   - Ослеп, что ли, корова?! - Шмыга взбешенно смотрел то на бородача в синей котте, то на разлитые остатки вина. - Иди за новым! Чего зыришь, горбоносый? Хочешь без зыркалок остаться?
   Человек с синей котте молча смотрел на пьяного могильщика, как будто пытаясь вспомнить, не видел ли его уже где-то раньше; затем перевел взгляд на Дрозда и ровным голосом произнес:
   - У твоего дружка есть только одна возможность извиниться: пока я считаю до трех. Раз.
   Дрозд явно не был настроен затевать драку на ровном месте. Но и бросить своего безрассудного приятеля он тоже не мог.
   - Ищешь проблем? - беспалая рука хмурого южанина медленно поползла вниз. - Ну пойдем на воздух, покажу, где лежат.
   - Да-да, Дрозд, пойдем, вправим мозги этому залетному! - Шмыга, пошатываясь, поднялся из-за стола и мешком попер прямо на бородача. Тот, усмехнувшись, резко отодвинулся в последний момент, пропуская мимо себя рыхлое тело могильщика.
   Друг за дружкой они вышли из шумного угара таверны "Три жида" в прохладную вечернюю свежесть. Снаружи поднимался колючий ветер, свинцовые тучи собирались на востоке за Гаронной. Ветки старого граба, наполовину высохшего от старости, беспокойно скребли поросшие лишайником стены таверны.
   - Ну что, так и будем друг другу глазки строить? - первым нарушил затянувшееся молчание Шмыга, исподлобья взирая на горожанина в синей котте.
  - А я ведь вспомнил тебя, - ответил тот, проводя рукой по курчавой черной-рыжей бороде. - Ты могильщик.
  - В яблочко. Могу и для тебя норку вырыть!
  - Сам в нее не попади... - Бородач собирался добавить что-то еще, но неожиданно осекся на полуслове; затем, после недолгого колебания, спросил:
   - Почему "норку"? Почему ты сказал "норку"?
   Недоумевающий взгляд Шмыги был ему ответом:
  - Тебе какое дело, что и как я сказал?
  - Ты всегда называешь могилы норами?
  - Какими еще норами? Ты будешь драться или штаны обмочил?
  Последние слова могильщика утонули в завывании холодного ветра, принесшего с реки запах водорослей и подгнившей рыбы.
  По закрытому бородой лицу человека в синей котте было совершенно непонятно, что у него на уме: то ли он напряженно думал о чем-то, то ли просто выжидал подходящий момент для удара. Дрозд тем временем незаметно заходил ему за спину, медленно подводя руку к поясному ножу.
  И в тот момент, когда в глазах бородача уже вспыхнул злой огонек и драка казалась неизбежной, со стороны ворот Дижо послышался протяжный скрип тележного колеса. Шмыга сделал шаг назад и обернулся.
  На телеге, запряженной невысокой тщедушной лошадкой, сидел человек в сером балахоне. Лица его было не разглядеть под темным капюшоном. Приблизившись на расстояние в полсотни шагов, телега начала забирать вправо, поворачивая в сторону собора Сент-Андре.
  - Кто там? Знакомец твой? - донесся из сумрака приглушенный голос Дрозда.
  - П-показалось, - неуверенно ответил Шмыга.
  Неистовый порыв ветра, налетевший с реки, откинул назад капюшон возницы, обнажив остроносое лицо со свежим кровоподтеком под левым глазом.
  - А нет, не показалось! Постойте-ка тут пока, я мигом. - Даже не обернувшись, Шмыга резво затрусил в сторону телеги. Подбежав к лошади, он схватился рукой за удила и что есть силы потянул на себя:
  - А ну стой! Стой, тебе говорят!
  Возница откинул капюшон назад и грязно выругался:
  - Чего тебе еще, проказа?! А ну прочь с дороги!
  - Ты забирал Мирамонду? Не лги мне, тварь, мне все рассказали!
  - Какую еще Мирамонду? - отпихивая Шмыгу ногой, выкрикнул возница.
  - Невесту мою! В доме скобянщика Кинкая, сегодня утром. Ты?
  - Ну я. И что?
  - Пояс верни!
  - Какой еще пояс?
  - Я тебе сейчас второй глаз разобью, морда каготская!
  - Не брал я твой пояс, у могильщиков он!
  - Врешь! Каких могильщиков?
  - Не знаю я их имен. Из Беарна они, пришлые. Только что покойницу им отвез, на новое кладбище.
  - За болотами которое?
  - За болотами. Да отцепись ты, зараза! - вознице наконец-то удалось вырвать удила из пьяных рук Шмыги. Опасливо косясь вбок, кагот подстегнул лошадку и начал поспешно удаляться.
  Из-за Гаронны долетели дальние раскаты грома, блики первых молний прорезали хмурое нависшее небо. Приближалась гроза.
   Шмыга в одиночестве стоял на развилке трех дорог: растерянный, колеблющийся. Затем резко обернулся и с дребезжащим отчаянием в голосе выкрикнул:
  - Дрозд, я на кладбище! Ты со мной?
  - Шмыга, не дури! - отозвался его приятель. - Гроза сейчас начнется! Какое к чертям кладбище?!
  - Ну и пошел ты! Тоже мне друг! - скрипнул зубами Шмыга, развернулся и, покачиваясь, направился в сторону ворот Дижо.
  - Шмыга, стой! Да куда тебя дьявол несет?!
  Могильщик даже не обернулся в ответ, лишь презрительно махнул рукой и ускорил шаг. Дрозд какое-то время нерешительно переминался с ноги на ногу, глядя то на бородача в синей котте, то на удалявшегося приятеля. Затем зло сплюнул на землю, прошипел сквозь зубы: "Да провалитесь вы оба!" - и, прихрамывая, зашагал в сторону реки.
  
  ***
  
  - Дядечка, а много ли пролежит человек в земле, пока не сгниет?
  - Лет восемь-девять должен пролежать, если свежий. Хотя бывают и такие, что едва до похорон дотягивают.
  Двое могильщиков-каготов, опершись на черенки лопат, равнодушно разглядывали труп молодой девушки, лежавший неподалеку, у свежевырытой могилы. Тело только что привез на телеге остроносый трупосвозчик с подбитым глазом. Последняя работа на сегодня. Судя по красной лапке на синем платье, покойница тоже была каготкой. Странно, что привезли ее на общее кладбище, а не на каготское. Хотя да, трупосвозчик ведь объяснил, почему. Сказал, что и без того уже долго пролежала в "отстойнике", всё ждали, что кто-нибудь обратится за телом. Потом старшие приказали везти на общее. Вымотавшийся за день священник наспех отпел покойницу, стараясь держаться подальше от тела - и тут же убежал в сторону города.
  Сгустившийся предгрозовой воздух пах травяной свежестью, сосновой смолой, улитками и прелой хвоей. В небе за Гаронной блеснула молния, оглушительный раскат грома прогрохотал прямо над головой. Пожилой кагот суетливо перекрестился.
  - Иди стаскивай платье, - велел он своему молодому напарнику.
  Тот опасливо покосился на труп девушки:
   - Почему я? Может, ну его? А вдруг она умерла от черных вздутий?
   - И что? Яд пестиленцы долго не сидит в покойниках, выдыхается. Живых нужно бояться, а не мертвых. Иди давай!
   - Может, оставим, а? Все ж таки она из наших. А?
   - Нет никаких "наших"! - зло процедил пожилой могильщик. - Такое платье знаешь на сколько потянет? То-то. Ты мне, что ли, семью кормить будешь? Иди без разговоров!
   Молодой кагот вздохнул и неохотно направился к покойнице.
   - Как его стаскивать, снизу?
   - Вот же наказание Божье, всему тебя учить нужно! Берешь вот здесь и...
   Покачивающаяся из стороны в сторону тень возникла за спиной могильщиков словно призрак, восставший из могилы.
  - Вы - каготы из Беарна? - пересохшим заплетающимся языком прохрипела тень.
  Увлеченные своим делом могильщики вздрогнули и испуганно обернулись. Приглядевшись к "призраку", пожилой кагот облегченно выдохнул:
  - А, это Шмыга, из старых могильщиков. Чего ты тут бродишь?
  - Вы сегодня утром хоронили Мирамонду?
  - Какую Мирамонду? Из дома скобянщика?
  Шмыга молча кивнул, глядя остекленевшими глазами куда-то вдаль, в пустоту.
  - Ну мы, - прищурившись, ответил пожилой кагот.
  - Где ее могила?
  - Прямо под тобой.
  Шмыга мгновенно отскочил в сторону, словно земля под его ногами превратилась в раскаленную сковородку. Затем, чертыхаясь, выкрикнул:
  - Кто так хоронит, криворукие?! Даже не отличишь, что это могила!
  Каготы ничего не ответили, лишь отошли подальше, перешептываясь:
  - Принесла же нелегкая! Да еще гроза эта не вовремя...
  - Так что с платьем? Снимать?
  - Подожди, не при нем!
  - Так что нам, так и стоять тут?
  - Давай пока покойницу в могилу положим, как будто хороним. А потом снова достанем. Не век же ему здесь торчать!
  Шмыга, опустившись на колени перед могилой невесты, сокрушенно шептал что-то, поглаживая рукой свежую землю. Каготы тем временем спустили труп девушки с холмика в неглубокую могилу и для вида принялись забрасывать его землей.
  - Дядечка, а бывает так, что человека похоронят, а он на самом деле жив еще?
  - Всякое бывает. Бывает, что и кот мышей рожает. Что за вопросы дурные тебе в голову лезут?
  - Сам не знаю. Показалось вроде, что ноги мягкие.
  - У кого?
  - Да у покойницы. Дядечка, что ему опять нужно?
  Шмыга снова стоял напротив каготов, слегка покачиваясь и вращая налитыми кровью глазами:
  - Пояс где?
  - Иди проспись! - выкрикнул пожилой кагот, опасливо делая шаг назад.
  - Пояс где, твари?! - прорычал Шмыга, придвигаясь ближе.
  Молодой кагот, воткнув лопату в землю, отпихнул от себя пьяного могильщика. Тот потерял равновесие, запнулся и повалился на землю. Затем медленно поднялся и, чуть пригнувшись, угрожающе двинулся вперед. В руке его сверкнул неведомо откуда взявшийся нож.
  Молодой кагот потянулся к лопате, но Шмыга опередил его. Резкий бросок вперед - и темное пятно принялось стремительно растекаться по правому боку кагота. Парень недоумевающе поднял глаза, ставшие вдруг по-детски наивными и чистыми - и начал беззвучно заваливаться вправо. Второй удар ножа пришелся чуть левее, в подвздошье.
  Из-за спины падающего на землю юноши с безумным криком выскочил его пожилой напарник. Удар остро заточенной лопатой был нанесен молниеносно и со всей силы. Правая рука Шмыги, почти перерубленная в локте, безвольной культей повисла на окровавленных жилах. Нож выскользнул из разжавшейся кисти и улетел в могилу, к покойнице. Обреченный вопль смертельно раненого зверя утонул в громовых раскатах и шуме обрушившегося на землю ливня.
   Второй удар лопаты пришелся точно в шею. Задергавшись в предсмертных судорогах, Шмыга рухнул на могилу своей невесты, заливая ее клокочущей кровью из горла.
   Пожилой кагот, словно очнувшись от морока, испуганно оглянулся по сторонам, схватил с земли лопату убитого напарника - и изо всех сил пустился бежать в сторону темневшего неподалеку леса, подстегиваемый свистящими плетями ветра и гневным клокотом небес.
  
  ***
  
   Теплое солнце ласково гладит лицо. Небо, высокое и синее, словно зовет к себе. И белая кудель пухоноса, устлавшая все вокруг. А как пахнет! Сочным клевером, теплым сеном, молодой земляникой - всеми запахами детства сразу. И ни души окрест - только звенящая тишина. И она одна бежит по этой тишине, по этому прогретому солнцем полю.
   Вот только холодные ветки слишком сильно бьют по ногам. Ариана нагнулась и с удивлением поняла, что никакие это не ветки, а огромные лапы старого папоротника. Откуда они здесь, в чистом поле? И откуда здесь розы? Высокие, красные, с огромными острыми шипами, которые так и тянутся к ее ногам, норовя ужалить.
   "Ай!" вскрикнула Ариана и тут же удивилась тому, как можно не услышать собственный крик. Одна из колючек все же дотянулась, впившись ей в ногу. "Но почему так больно? Это же просто роза?!"
   Ариана попыталась выдернуть проклятую колючку, но повисшие плетьми руки не слушались. Да что происходит?! Бессильные слезы холодными струями потекли по лицу: по щекам, по шее, по вискам... Разве могут слезы течь по вискам? И почему они падают сверху?
  Ариана попыталась разлепить веки, но безуспешно: они как будто намертво слиплись между собой. А холодные слезы между тем падают всё сильнее, всё обильнее.
   Резкая боль пронзила бедро - там, куда воткнулась ненавистная заноза. Ариана вскрикнула и непроизвольно открыла глаза. Рука тут же потянулась к ноге, ухватилась за шип и выдернула его прочь.
   Свинцовое небо стремительно приближалось, грозя опуститься на землю. Потоки холодной воды заливали лицо, безжалостно хлестали по ресницам. Ариана приподнялась, опершись на онемевшую руку. Где она, что это за яма? Почему так холодно? И что это за лезвие у нее в руке?
  Жуткий озноб скрутил тело, железными клещами сдавил внутренности. Ариана не отрываясь смотрела на сжатый в кулаке нож. Вырезанный на костяной рукоятке дракон как будто ухмылялся, довольный, подмигивая ей хитрым змеиным глазом. "Это Сугаар, наваррский эренсуге", послышался издалека серьезный голос Жанте.
  07.06.2021
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"