Садитесь в круг, дети, и я расскажу вам историю о Лутце. Вы потом перескажете ее своим родителям, а те - своим родителям. Ну-ка, где наши левые руки? На тыльной стороне ладони у вас чернильное пятно. Это тайный знак. Его ставят всем детям, годным к государственной службе. Лутц тоже носил такой. Он не был ни мебелью, ни частью сервиза. Он сидел и писал, что скажут. Порою ему хотелось написать что-нибудь для себя, но устав на этот случай был строг.
На всей планете было так мало места, что справа от Лутца пролегали пути, слева толпился вечно недовольный народ, сзади упирался в спину коллега, а спереди, от самого горизонта, шла очередь к самому Лутцу.
Самая обычная планета.
Так вот, когда Лутца вызвал к себе правитель планеты лорд Аводар, начальник отдела благословил его в дорогу личной запиской. Чем изрядно Лутца удивил, поскольку идти было два шага.
Лорд Аводар носил рыцарский доспех. Впрочем, в те времена все носили рыцарские доспехи, и служащие - в особенности, поскольку считали себя первой оборонительной линией государства. Второй такой линии быть не могло; она умаляла бы значение первой. Так или иначе, на правом наплечнике его доспеха золоченые черти отплясывали чарльстон, на левом - твист. Выглядел он неважно: облицовка с правой щеки слезла почти полностью, обнажив нечто вроде проржавевшей арматуры, широко раскрытый левый глаз потрескался. Лутцу стало жалко его, и над головой у него вспыхнула предупреждающе лампочка: "Не жалеть!".
По правую руку от Аводара стоял свинцовый сейф, который исполнял обязанности советника по внешним делам. Происхождения он был самого заурядного. Один служащий решил как-то посмотреть, что будет, если вместо входящего провести по исходящему. Он, видимо, считал, что ничего страшного не случится. Шутка удалась, и теперь он числился в инвентарном списке контейнером весом менее тонны.
Слева значился секретарь, выскочка и трепло, который отслеживал уровень чернил. В руках у него были щипцы для колки сахара. Как и в прочих конторах, чай здесь пили вприкуску.
Внимания на Лутца никто не обращал, и он кашлянул.
- Хочу заметить, никто вас не принуждал, - отозвался секретарь. - И основания для жалобы у вас нет. Это вам дружеский совет. Ваше дело обращено не ко мне и меня не касается. Продолжайте кашлять, пожалуйста.
- Я не против, - набрался смелости Лутц, - но кто-то должен меня принять, иначе я пропущу весь перерыв.
Кроме того, он опасался, что коллеги доберутся до его карандашей, а новые когда еще получишь.
- Не вижу никого, кто был бы вам должен. Давайте сюда направление. Почему такое мятое? Это важный документ, если вы не заметили.
Секретарь закашлялся. Пахло жженым сургучом и клеем. Адрес был в начале, но волшебник прочел документ до конца, а потом долго тер себе глаза, словно чтение его утомило. Наконец он сказал:
- Мне здесь все ясно. Вам, конечно же, придется все объяснять.
- Я получил приказ только сегодня, - привел Лутц разумный довод, - Я еще не разобрался, что к чему.
Секретарь махнул рукой, словно отгоняя муху.
- Ваше стремление во всем разобраться будет отмечено в личном деле. Вам же следовало предвидеть любое возможное поручение. Я, например, только потому ничем никогда не занят, что всегда готов взяться за любое дело по первому же требованию. Возьмите это на заметку и разрешите откланяться.
- Но я думал...
- Чрезвычайно самонадеянно с вашей стороны. Есть множество других вещей, о которых вам стоит задуматься. О секте упаковки и обработки, например. Мы знаем, как заставить человека страдать. Особенно если у него врожденная грамотность.
Лутц понял, что потерпел поражение в борьбе с системой, которой служил. На помощь пришел сам лорд Аводар. Он разлепил мутные глаза и пробормотал что-то вроде:
- Чудесные цвета, мадам, но я рассчитывал на ... Что вы сказали? Замечательный липовый цвет в этом году. Но розы должны быть красными, а не белыми. Исправьте, голубчик, исправьте... Ваш вексель платежной силы не имеет. И впредь прошу слушать меня внимательнее.
- Угорел, - пояснил секретарь и, растворив в стакане воды таблетку, влил по входящему. Какая-то внутренняя струна в Аводаре натянулась, он мгновенно распрямился и принялся разминать суставы. Глаза его приобрели необычайно самоуверенное выражение.
- Вы насчет расширения личного пространства? Вынужден отказать. Можете поцеловать меня в задницу.
- Так его, - пробурчал волшебник. - Нахамил, надерзил, а теперь хочет пролезть без очереди.
Но Аводар не слушал. Он придвинул к себе бумагу и стал писать. Делал он это долго и прервался только, чтобы сказать:
- Уровень чернил падает. Примите меры.
Никто и пальцем не пошевелил. А время шло. Перерыв давно кончился, и вокруг возобновилась суета: спотыкались курьеры, щелкали печатные машинки, шуршали перья. На стул Лутца уже сложили кипу прошлогодних бумаг. Лорд Аводар все писал.
Неужели, подумал Лутц, всех демонов на свете заботят только предписания и формуляры?
Вдруг лорд Аводар отложил перо, закупорил чернильницу и смел со стола бумаги. Затем перегнулся через стол и протянул Лутцу руку.
- Сердечно благодарю вас за ценные предложения, которые вы внесли в ходе нашей работы.
- Простите, но я никаких предложений не вносил.
Эта мнимая заслуга обычно причиталась чиновникам рангом повыше.
- Я слишком вежлив, чтобы это заметить, - на мгновение нахмурился лорд Аводар, но тут же снова просиял. - Вы по поручению? Советник!
- Меня зовут Маркус, - пробасил сейф.
- В вашем личном деле этого не значится, - с презрением бросил лорд Аводар, - Попрошу чаю.
К Лутцу Аводар придвинул блюдечко с сахаром.
- Два куска, три куска, - сказал он, - Для нашего ведомства это значения не имеет.
Себе он положил один, а Лутц только притворился, что взял.
- Не могу без преамбулы, - продолжил лорд Аводар, - Привычка. Вы в курсе статистики? Последние данные свидетельствуют о небывалом сжатии личного пространства. Наши аналитики говорят, что чем дальше, тем больше зло загромождает само себя. Начальство предлагает мне ставить регистрационные столы друг на друга, но что делать с теми, кто привык бросать под стол мусор? Представьте себе, что только вы собрались провести по входящему, как на голову вам падает ореховая скорлупа. Тут недолго все перепутать, а последствия могут быть катастрофическими. Но разве для них это оправдание? Вот, например, сегодняшний приказ: в кратчайшее время освободить надлежащую площадь. Безумие. Исполнять его самостоятельно - ниже моего достоинства; поэтому для меня естественно поручить эту задачу такому служащему, чьим добрым именем подотрется всякий, у кого манишка чистая. То есть вам. Советник, ты подготовил приказ о расширении духовных и физических полномочий?
- Ха, - отозвался сейф. - Я потерял формуляр.
- Оформи как дарственную.
- На физическое лицо?
- Такого дохляка и на физическое? С него и юридического хватит.
Под бумагами зазвонил телефон. Никто не проявил инициативу, и лорд Аводар взял трубку сам. По счастью, звонили действительно ему.
- Говорите громче, у меня музыка. Да, мы получили приказ, - он отложил трубку и прошипел секретарю:
- Где синий пакет?
- У меня только красный, - сказал сейф - Должно быть, затерялся по дороге.
- Поздравляю. Ты только что заработал перевод из брутто в нетто за то, что потерял чрезвычайного инспектора.
А в трубку Аводар сказал следующее:
- Да, все на месте. Говорите, он убьет его за четыре дня? Да это же замечательная новость! Таких, как этот Лутц, каждый день на конвейере по сто тысяч делают. Я прослежу, чтобы его место немедленно заняла урна. Регистрация будет продолжаться в соответствии с заведенным порядком.
Он повесил трубку.
- Вы забыли спросить меня о сопровождении. В ответ на ваш запрос начальство выделило жилищного инспектора. Как и надлежит в подобных случаях, он должен будет находиться в пределах вашего личного пространства. Говоря неофициально - внутри вас. Теперь о неприятном. Вследствие обидного недоразумения инспектор был утерян. К счастью, с прошлого раза у меня завалялся один. Проведите его по входящему, коллега, - обратился Аводар к секретарю.
Процедура была крайне болезненная, и то, что Лутц не потерял сознания, можно приписывать лишь служебной выдержке.
- Хочу предупредить, что он поглотит вас за четыре дня, независимо от того, преуспеете ли вы в выполнении вашего задания. За сожалениями обратитесь к соответствующему столу. А теперь идите. Мой тонус сходит на нет.
Тут он как-то неожиданно сник, руки его повисли, из груди вышел весь воздух. Рабочий день кончился. Но у Лутца остался вопрос:
- Я прошу прощения, а что поместится на этой площади? Ну, той, что я должен освободить?
Лорд Аводар поднял тяжелые веки. Он готов был погрузиться в небытие.
- Будь это школа, ее назвали бы вашим именем, - сказал он, - Но там будет обыкновенный пустырь.
--
Трип
Еженедельник, который Лутц выписывал ради кроссворда, советовал ему приморскую планету, всех жителей которой звали ван Дайк или де Фриз. На последней странице всегда печаталась коротенькая молитва какому-то любовному божку. Лутц кроме устава никогда никому не молился, но этот квадратик бумаги вырезал и положил в карман. В приемных обычно сидят симпатичные девушки, а он не слишком надеялся на свое обаяние.
Приземлившись у берега моря, он сразу увидел двух местных жителей. Они стояли у парапета и дышали морским воздухом. Лутц набрался храбрости и обратился к тому, что поближе.
- Вы случайно не ван Дайк?
- Черта с два, - ответил тот, - ван Дайк - это он, а я де Фриз. Чем вам может помочь скромный делец?
- Два дельца, - поправил ван Дайк. - Мама хотела, чтобы у нас был семейный бизнес.
- Информацией, главным образом. Я давно не бывал за пределами... ну, того места, где я обычно был, - признался Лутц.
- Считайте, что никогда там не были. Для таких, как вы, у нас есть краткий обзор существующей системы капиталистических отношений. Эти отношения, которые традиционно связывают с изменениями в способе производства. А изменения эти шокирующие. Улавливаете мысль?
- Нет. Но я не думаю, что для вас это важно.
- Очень хорошо. Потому что в связи с новым способом производства изменились многие понятия. Прежде всего, брак по любви.
- Никогда о таком не слышал.
- Его больше нет.
- Мне жаль.
- Но существует брак по расчету.
- Хоть это хорошо.
- Отпала необходимость производить что-либо реальное. В ходу ценные бумаги и слово джентльмена. Доверьтесь первому, и второе оставит вас в дураках.
- Не помню, чтобы я занимался чем-нибудь, имеющим связь с реальностью, - задумчиво сказал Лутц, - Думаю, я понимаю.
- Вы перестанете меня перебивать? - несколько раздраженно воскликнул де Фриз. - Мода полностью преобразилась. В ходу филистерские галстуки и огромные манжеты.
- Еще жилетки, - добавил ван Дайк.
- Долой зеленый цвет из гардероба. Только черное и серое. Дай рулетку, Ван Дайк, мне кажется, у него фигура мизантропа.
- Да, животик бы вам не помешал.
- Очки в золотой оправе.
- Петличка с гвоздикой.
- Часы на цепочке.
- Циничный взгляд.
- Но главное, вам необходимы связи, - сказал де Фриз - Мы обеспечим вам полный список рекомендаций за умеренную плату.
- Но как я буду козырять знакомствами, когда этих людей и в помине нет?
- Не нужно думать, что вы меня удивили. Едва увидев в письме слово "банкир", кто-нибудь обязательно припомнит, что однажды имел с ним дело. И это было весьма плодотворное сотрудничество. Записать вас племянником или другом семьи?
- Ты забыл, де Фриз, ему еще нужна машина.
- Ах, да. Кабриолет с откидным верхом. Пожалуйте сюда. Сто двадцать лошадиных сил, движок можно слушать как музыку. Салон из натуральной кожи. Берете?
- Дайте подумать, - сказал Лутц.
- Да сколько угодно. А я пока запишу на ваш счет.
Наконец Лутц тронулся в путь. Багажник был набит купонами на скидку, на заднее сиденье он свалил смену белья. Полет стер в нем память о родных небесах, и только поручение сидело в мозгу раскаленной занозой. Оно-то и привело его на планету под названием Ортани.
Это была обычная планета. Ну, может быть, чуть более обычная, чем планета Лутца. На ней были леса и поля, озера и реки. Было бы странно, если бы на ней ничего такого не было. В городах спокойно жили честные прачки и женщины с желтым билетом, рабочие, которые здорово работали и здорово пили, и служащие по горло в бумагах. От нечего делать колесили дилижансы и шарабаны. Колыхались лениво выцветшие от времени плюмажи, и сохли в нафталине государственные флаги. Наличествовала горстка героев немыслимой силы духа, щепотка вещунов и предателей, а также лакеи, кормилицы, конюхи и брадобреи. Были огромные фабрики, производившие упаковки для содовой, в которых путалась рыба, и бесконечные просторы, перед которыми даже самый важный чиновник казался себе ничтожным.
И еще была Армия. В каждом приличном городе у нее был свой полк. И хотя по вечерам каждый солдат, сдавая ружье, уходил отсыпаться к жене, существовал широкий круг людей, предпочитавших мягкой постели служебные лежаки. Новых членов в круг не принимали.
Во времена войн с кочевниками из Гориваля, все офицеры Гвардии на Ортани происходили из знати. Они тащили на передовую своих женщин, багаж с книгами, сундуки со сластями и слуг, чтобы не лишать себя маникюра и завивки. Войну они оставили простолюдинам, которые нехитрое это искусство освоили быстро. И многие из них были произведены в офицеры. Кровь в этих новоиспеченных командирах текла самая, что ни на есть, сермяжная, и, не смешиваясь с существующим офицерством, нарождающийся класс вымер в первом же поколении.
Но это сыграло свою роль. Из-за того, что множество военных постов заняли люди незнатные, офицерские дети, которым в получении звания протекцию оказывали всевозможные дяди и деды, оказались не у дел и вынуждены были против зова крови заняться науками и торговлей. И хотя в течение одного поколения все вернулось на свои места, двенадцатый наместник (кого? чего? неизвестно) навеки закрепил за каждым знатным семейством выслуженное ее родоначальником звание, которое подлежало передаче по наследству вместе с семейными орденами, каковыми, впрочем, не каждая семья могла похвастаться. Одновременно, в офицерское сословие был закрыт доступ всякому, кто не мог подтвердить наличие в своей родословной дворянских корней. Чтобы не плодить потомство сверх меры, в офицерской семье только сыновья могли, женившись, сохранить свое положение, тогда как дочери, вступая в брак, покорно принимали сословие мужа.
Офицеры Гвардии превратились на Ортани в замкнутый класс, которые снисходительно и с легким презрением относились к прочим дворянчикам, не променявшим сюртук на шинель. В пику им стало указание наместника о создании независимого от генерального штаба Лейдского полка, существование которого обеспечивали крупные дельцы и промышленники. Они же и распределяли воинские чины, ни с кем не согласовываясь, кроме наместника. Оскорбительнее всего было то, что лейды с радостью принимали и обедневших дворян и даже тех офицеров, что были изгнаны из круга за позорный поступок.
Эта был прямой вызов сложившемуся офицерскому сословию. Обычные солдаты ненавидели лейдов по более прозаичной причине: у тех были лучше форма и оружие. Нередки были взаимные оскорбления и стычки. Кто-то пустил гулять слух, что лейдам на форму будут помещать наиболее популярные товарные знаки. Лейды же отвечали, что рекламировать лапшу своей персоной лучше, чем выставлять себя на осмеяние орденами, которые бог весть что значат - ибо этого многие офицеры действительно не помнили.
Лутц ничего этого не знал. Он готовился к посадке и раздумывал, изменять ли свое лицо в угоду моде. Перед ним было зеркало, с которого на Лутца смотрела персона холуйская и невыразительная.
Не все там, откуда он пришел, рождаются пухлыми и розовощекими.
- Тебе не за девушками ухаживать, - попытался Лутц убедить себя, но это не сработало. Тогда он принялся массировать глазные яблоки, чтобы согнать охватившую их черноту, и удивился, когда увидел серую радужку.
Затем он втер размягчающий бальзам в тонкую кожу там, где она была заколота скрепками. Последним этапом было переливание крови. Мощный насос выкачал из Лутца дурную кровь и влил свежую. Бледные вены его приобрели нормальный сине-розовый цвет, а холодные скобы, удерживавшие прическу, раскрылись и упали на землю. Лутц переродился.
Ангар был огромный, чиновник большой, а человек маленький и толстый. По его отмашке вдоль трапа выстроились гвардейцы из службы сопровождения. Сам он ждал, пока на фоне входного люка не появится, в рубашке, белой как внутризвездный пассаж, и в брюках, черных как космическое гало, Лутц, чтобы задать ему вопросы, один другого каверзнее. Такие, что в каждом и ловушка и издевка; поди, разберись, так ли ему это надо, как он старается.
Он подскочил к Лутцу, сжимая в руках толстенную книгу, и, не подавая руки, с ходу пролаял:
- Имя ваше пожалуйте.
- Лутц, - ответил Лутц.
- Нет-нет, ни в коем случае. Такого имени мы позволить не можем, - возразил чиновник, - Веревкин!
- Вы меня, наверное, не расслышали, - попытался объяснить Лутц, - Я - Лутц.
- Нет, это вы меня не расслышали. Всем, кто к нам приезжает, мы даем такие имена, какие захотим. Сейчас не то время, когда каждый может именоваться согласно своему пожеланию.
- А когда оно наступит - время, когда каждый сможет назваться своим именем?
- Никогда. Было бы слишком много трудностей при регистрации.
Гвардейцы вдоль трапа понимающе переглянулись. Опрос продолжался.
- С какой целью вы прибыли?
- Я об этом пока не задумывался. Привык, знаете ли, действовать по наитию.
- По наитию? Я бы не полагался на такие вещи, делая бизнес.
- Нет-нет, я имел в виду, что прилетел просто так.
- Просто так?
- Совершенно верно, просто так.
Такое утверждение чиновник встречал впервые. Обычно люди гоняли свои дорогие игрушки - ну не верилось ему ни черта, что они и в самом деле летают - за разными товарами со странными названиями. Вроде того соуса, который он как-то раз пробовал, и его потом тошнило три дня. Дорогой, должно быть, был соус.
- Постойте, постойте, я должен разобраться. Давайте сначала. Вы - Леонид...
- Лутц.
- Что вы сказали?
- Я - Лутц.
- Ничего не понимаю. Только что вы сказали, что вас зовут Леонид, и я записал это в анкете. Теперь вы отпираетесь от своих слов. Но это не самое странное. Вы путешествуете сквозь космическое пространство на ярко-красном кабриолете с откидным верхом - кстати, - обратился он по рации, - пробейте-ка, разрешен ли откидной верх; в багажнике у вас черт-те что, и я подумал, а не гонитесь ли вы за Великой Ортанийской Мечтой? Может быть, вы хотите заразить нас неведомыми идеями, поколебать устои нашего общества, вселить в наши сердца тоску и сомнение? Или, может быть, вы явились за нашими деньгами? Я не могу этого допустить.
- Признаться, я не думал о деньгах.
- Вы очень богаты?
- Вовсе нет, - Лутц невинно улыбнулся. - Наоборот, я хотел бы получить здесь работу. Быть может, со временем я стану получать двадцать кредитов в неделю или может быть тридцать. Если повезет. Как вы считаете, из меня получится разносчик газет? Расклейщик объявлений тоже подошел бы, но мне кажется, что с каждым приклеенным объявлением я буду уважать себя все меньше и меньше...
Все меньше и меньше...Чиновник покраснел и вытер пот со лба.
- И вот такое я терплю каждый день, - он шумно выдохнул. - Хватит. Веревкин, Плётцке, обыскать эту посудину! Надо еще выяснить, откуда она у такого хлыща. С дороги, - он отпихнул Лутца, - я первым взойду на борт, чтобы ты не успел ничего припрятать!
Тем временем, под черепной коробкой Лутца, в безбрежном пространстве его сознания, пробудилось нечто и, подпитываясь остаточной энергией, задало вопрос:
- Так ты тот самый ценитель трюфелей?
- Который из них? - ничуть не удивился Лутц. - И что такое трюфели?
- Не знаю. Должно быть, самый забывчивый. Не помню, как он выглядит. Чувства вконец разболтались.
- Не заговаривай мне зубы. Кто ты такой? Ясно, что ты не инспектор, которого мне обещал Аводар.
- Ты знаешь это ничтожество? Провел меня по исходящему и оставил лежать в столе. Он все еще сидит за ним?
- Да.
- Ага! Я помню, что верхнюю слева ножку подгрыз жучок. Скажи мне, она сломалась? Он отшиб себе зад?
- Он подложил под нее словарь. А еще он сказал, что ты убьешь меня за четыре дня.
- Я? Кухонный демон, которого использовали, чтобы разжигать огонь в камине? Да, самый подходящий срок. Мне жаль.
- Жаль? Немедленно проваливай из меня!
- Не могу. Мои амбиции всегда ограничивались куском мяса посочнее. Немудрено, что у меня много врагов. Твоя голова, конечно, не конверт с мягкой подкладкой, но я лучше останусь здесь. Будем сотрудничать.
-Например?
- Возьму на себя обед из трех блюд.
- У меня талоны на питание.
-Нездоровая и вредная пища. У тебя частый пульс. Ты обеспокоен своим пищеварением? Уступи мне один глаз, я посмотрю, в чем дело.
- Валяй, - вздохнул Лутц. - Действуй.
2. Сверхсолдат
Толстяк на черно-белом экране отчаянно искал спасительную фразу, но в его бедной голове от удара все перепуталось, и он прохрипел только:
- Вы... Вы... Вас посадят!
- Нонсенс. Я - порождение хаоса. Меня нельзя посадить.
Голос был высокий и визгливый. Люди, которые предпочитают в одежде деловой стиль, так не говорят.
- Не смейте! Лацканы... оторвутся!
- Вы получите новый пиджак. Во всяком случае, он будет выглядеть как новый. Хотя на самом деле его наверняка вырежут из картона.
- Стреляйте же кто-нибудь!
- Говно вы, мальчики...- снова сказал высокий голос, и все стихло.
Щелкнул выключатель.
- Это точно все?
- Дальше неинтересно.
- Тогда мотайте по новой.
- Помилосердствуйте, барышня, хряпнет. Который раз смотрите.
- Я вас отучу когда-нибудь перечить Инквизиции? - шелковый хлыстик недовольно стегнул по упругой розовой коленке, - И не задумывайтесь надолго, это вас компрометирует.
Дежурный по ангару мучительно соображал, в какой форме составить рапорт. Страшная резня, конечно. Все в крови. Двадцать человек раздерганы по ниточкам. Совершенно очевидно, что конечности удалось найти далеко не все. Не исключено даже, что какие-то части он в спешке перепутал. Но в любом случае пусть с этим разбирается сортировочная комиссия, а его дело маленькое - ставить галочку за каждый комплект.
Вот с коллегой все вышло куда неприятней. Даже сдав все бумаги, дежурный еще долго не сможет взглянуть на канапе.
- Я все же склоняюсь к мысли, что здесь произошло обычное ограбление, - сказал он, наконец. - Это как-то связано с фазами луны. По четным дням мы находим на складе лишние детали, а иногда нам даже присылают по корзинке фруктов. По нечетным перегорает лампочка. А здесь даже состав преступления налицо. Преступник взял карманный календарь и вскрыл новую пачку путеводителей, хотя мы еще не закончили старую. Эти потери я в силах списать, но ящик с дынями, на который сел этот ваш сверхсолдат, пойдет прямиком в докладную. Смотрите, я собираюсь упомянуть его в служебной записке, а он даже не шевелится.
- Интересная теория. Что-то подобное я читал в сегодняшней газете, - подмигнул Аргавес леди Хелене.
- Выписываете, капитан?
- Обычное невезение. Мои братья получили стакан молока и грушу. Это все приветственные дары от здешней администрации, - пояснил он. - Под каждым стаканом буклетик. Должно быть, что-то важное.
Капитана Аргавеса даже свои, даже сверхсолдаты, не любили, потому что он был рыжий. Человек непредвзятый назвал бы это дурной наследственностью, но тот, кто осмелится подвергнуть сомнению наследственность сверхсолдата, вряд ли успеет доказать это документально.
На контейнере, где примостился Аргавес, действительно значилось: "Не трясти", "Сжатию не подвергать", "Обращаться бережно". Аргавеса утомил этот день, хотя он только-только прилетел. Он не представлял уже, как будет кого-то здесь защищать, хотя само это призвание ни на секунду его не покинуло. Это все автографы виноваты, решил он. Расписываешься на листке с пожеланием здоровья и счастья, и словно бы отвечаешь за то, сбудется или нет. Слишком многого хотят на этой планете от сверхсолдат. Как будто если кто-то умнее и сильнее, то непременно должен изменить мир. На открытках можно было, вообще, ограничиться одними инициалами. Но каждый непременно хотел личное пожелание. И вообще вся эта встречающая толпа была так назойлива, так назойлива!
Один мальчишка даже шарахнул палкой по доспехам. Да, Аргавес и его подчиненные носили рыцарские доспехи. Конечно, весьма необычные: из прочных композитных сплавов, с мощными гидравлическими приводами, которые многократно увеличивали силу, даже с маленьким реактором, без которого, впрочем, доспех и на самом сильном человеке висел бы мертвым грузом. Что такое чудо техники может служить предметом насмешек, никто Аргавеса не предупреждал. Командир, инструктируя его перед заданием, был краток, удачи не пожелал и отчего-то повторял помногу: жертвуйте собой, капитан, жертвуйте собой.
- Какой-то странный из вас сверхсолдат, - говорил он, - Порою, когда я не могу вас разгадать, меня посещает желание превратить вас в обслуживающий автомат. Но мне претит машина, которая ни во что не ставит свою программу. А ведь это единственное, что отличает ее от лома, а нас, сверхсолдат, от прочего человеческого хлама.
Ваши товарищи честно выполняют свои приказы, защищают мир от страшного зла. А вы? У вас, видите ли, ощущение! Экая невидаль - голова болит! Объясните вы мне, наконец, что это у вас такое или опять будете уверять, что пройдет, путаясь в словах безбожно?
Одной тайной больше. Пускай! Вокруг вас и так стена из тайн! Слушайте же: знаете, где находится Ортани? Это такая планета. Ваш родной мир, если я ничего не путаю. Любите его? Скучаете? Нет? Отправляетесь туда немедленно. Тамошний наместник оказал мне когда-то услугу, о которой я не помнил до сегодняшнего дня. У него тогда была дочка лет восьми; не знаю, что с ней сейчас, ибо в этой семье не делают тайны из того, откуда берутся дети... А кроме того (о главном я почему-то вскользь), на планете готовится военный переворот. Запишите: военный переворот. Прочитаете потом ученое определение. Мутит воду Генеральный штаб, ну а то, что у них там вместо правительства, как всегда в стороне. Налицо неразрешимые социальные противоречия, на стороне которых выступают многомиллионные массы. Кстати, о массах. Разрешаю взять с собой тридцать человек.
Знаю, мало. Но и задача у вас несложная. Защищайте наместника, оказывайте ему всяческое содействие. Вольно, собирайте отряд.
Аргавес выбрал сержанта Химелика, всегда производившего впечатление на невежд, и сержанта Томаса, с которым был шапочно знаком. Они сейчас за дверью, вместе с десятком девиц-телохранителей, считающих, что профессия сверхсолдата принадлежит мужчинам незаслуженно.
Была бы среди них хоть одна хорошенькая.
А рядом с Аргавесом сидит леди Виллигут изИнквизиции. Это организация, в которой все люди - такие, как Лутц или даже хуже. Они выслеживают зло, классифицируют, раскладывают по каталогам и держат в секрете, чтобы никто не вздумал испытать себя. Говорят, им даже ведом способ навсегда изгнать зло, но воспользоваться им может только герой. А героев больше нет (так думал Аргавес, малодушно и по принуждению). Остались одни Инквизиторы.
* * *
Сверхсолдаты (Аргавес в том числе) живут долго и старятся медленно, им плохо даются возрастные переходы. Если Аргавес отличал юношу от человека зрелого, то делал это на глазок. Черты, которые определяют метафизический возраст, были ему недоступны. Вот, например, леди Хелена. Для Аргавеса она - совершенная загадка.
Еще вчера маленькая Хелена носила косички и размазывала по тарелке манную кашу, а сегодня она Инквизитор, и ее настоящий возраст засекречен. Помимо того, что навсегда (из женского тщеславия) останется двузначным. Зачем она похоронила себя в архивах, думал Аргавес. Никто не узнает о ней милых, обезоруживающих подробностей: откуда у нее на лодыжке маленький шрам, и почему она любит апельсины, а хурму терпеть не может. Захочется кого-то разжалобить, а нечем. Все осталось в архивах.
Даже то, что картам Таро она доверяет больше, чем себе. Она и сейчас тасует свою колоду, пытаясь угадать, выловить, потому что сейчас перед ней необычный случай в практике. Карты ложатся одна за другой, и воля, чья-то странная воля, налицо - истолковывай, как хочешь, насколько хватит воображения.
Потому-то для прочих людей предвидение ограничено печеньем с предсказаниями. Оно подается в каждом уважающем себя кафе после второго блюда. Разламываешь такое печенье и находишь совет. Он написан по шпаргалке и часто не слишком грамотен. Однако и он - орудие воли Императора. Тот, кто пишет все эти записочки, знает, как испечь рассыпчатый пирог, но откуда ему известно, что опасно вкладывать деньги в издание научной литературы или что к лошади опасно подходить сзади? Все это можно отнести на счет жизненного опыта, но он еще никому не помогал.
Аргавес поднялся и едва не задел абажур. Внутри билась ночная бабочка.
- Вы мне еще лампочку разбейте, - проворчал дежурный. - Ну и размеры. С таким ростом не сделать карьеру ни в одном ведомстве.
- Вон отсюда, - велела ему леди Хелена - А вы, Аргавес, смотрите, - пальчик с карминовым ногтем скользнул к первой карте. - С нее все и начинается. Это "Совершенная бессмыслица". Вот почему я здесь. Тот, чей расклад начинается с такой карты, заслуживает самого пристального внимания. Следующая означает вас. Довольно схематично, как видите.
Аргавес осторожно взял карту. На ней был изображен сверхсолдат, стараниями художника невыносимо косоглазый. Внизу мелким шрифтом было напечатано, что рисунок выполнен с натуры.
- Ему, похоже, глубоко на нас... - заметил Аргавес. - На мертвого клерка, на кучу оторванных рук и ног.
- Еще бы ему было не все равно, - сказала Хелена. - Я в курсе вашего задания. Вы прибыли сюда защищать наместника, все остальное вас не касается. Следующими по раскладу следуют карты "Наглый коридорный", "Шансонетка", "Ломберный стол", и последняя здесь моя. Это "Плачущий ребенок". Здесь женщина, похожая на меня, запирает его ванной. Не знаю, зачем; наверное, чтобы не кричал. Дальше сплошной туман.
- Мне взглянуть?
- Как хотите.
На следующей карте рисунка не было. По всей поверхности пузырились яркие, кислотные пятна. Аргавес тряхнул карту. Пятна взбудоражились и смешались.
- Похоже на калейдоскоп, - сказал Аргавес. - Знаете, есть такие цветные стеклышки. Если их потрясти...
- Кто знает, какие вещи есть на свете, а каких вещей на свете нет, - пожала плечами леди Хелена. - Это же расклад того, кто оставил всех этих мертвецов, а не наш. Ясно только одно: мы вовлечены в него. Вы столкнетесь с ним не потому, что я так сказала, а вследствие случая. Есть только две причины у всех событий: случай и стремление к смерти. Не надо переоценивать здесь роль случая. Вы вскоре узнаете здесь множество людей, у которых стремлением к смерти пронизана жизнь целиком. Но так или иначе, а ваша встреча должна произойти.
Мне же на этой планете такого шанса не выпадет. Я это существо здесь не найду. Тем не менее, на сегодня у меня запланировано три допроса, каждый с целью выяснить, где именно оно скрывается. И знаете что? - подмигнула она Аргавесу. - Я не собираюсь делиться с вами полученной информацией. Ни единым словом. Потому что для Инквизиции это огромной важности данные. Я просила вас придти только для того, чтобы сказать вам об этом. Наш разговор окончен.
Может быть, она не так уж и плоха, эта засекреченная девушка, подумал Аргавес. Относится к своей работе несерьезно, как и он сам. Но зачем она огорошила его этим новым, таинственным врагом? Чтобы он отвлекся от своей задачи, не справился? Неясно. Темнота.
3. Никакой отдаленной точки
Капитан Девятого Ортанийского, Вадим Стрельников был из знатной семьи и в столовой мог позволить себе не доедать десерт. У него даже орден был. Второстепенный, правда, поскольку основные награды ушли по линии старшего брата. Но командир полка Вишера уже обнадежил его, что это ненадолго.
Дальнейшему процветанию мешало отсутствие выгодной партии. Имущественное положение позволяло Стрельникову иметь содержанку, что вполне устроило бы какого-нибудь лейтенанта, но с капитана за это могли спросить.
Когда в праздничные дни он демонстрировал выправку перед каким-нибудь гимназическим классом, где полно было романтических энтузиастов, уверенных, что тарелка гречки сделает их мужчинами, Стрельников часто ловил на себе восторженные взгляды девчонок лет тринадцати. С молчаливого согласия родителей он иногда целовал им ручки, пахнущие яичным мылом, но не купился ни на одну просьбу подождать до совершеннолетия. Стрельникову нравилась мысль иметь жену помоложе. Он просто не имел своего идеала женщины.
В этом его обставил даже Я Тихонечко. Конечно, ему нужна была всего лишь такая женщина, которая бы ему позволила. Но лучше такой идеал, чем совсем никакой.
В отчаянии он прибег к помощи проверенной сводни. Старая тетушка вскипятила чай, уставила стол вазочками с домашним печеньем и протерла пыль с картин. Стрельников по случаю надел свой китель со всеми "выебонами". Из всех кандидаток дальше гостиной не прошла ни одна. Все это были выпускницы Редбрика, они умели вышивать и готовить желе, но и только.
Первая, казалось, постоянно жевала язык. Позднее он узнал, что у нее перед свиданием вылетела пломба, и она языком ощупывала дырку в зубе; это помогало ей сохранять на лице осмысленное выражение. Вторая имела омерзительную привычку дергать плечами при разговоре; третья каждые пятнадцать минут глотала таблетки; четвертая была на совести Стрельникова. В общении с дамами он так и не научился скрадывать "еб ты" и "ни хрена".
В тот день Стрельников проснулся в пять минут двенадцатого. Во дворе кто-то завел мотор. В пыльные стекла заглядывало солнце. Ходики встали еще на восьми часах. В девять Стрельникову звонили со службы. Он обещал придти, но знал, что им и честного слова хватит.
Мебели в комнате было столько, чтобы ее можно было назвать меблированной. Зачехленное кресло, журнальный столик и кровать, от которой тянуло испариной, как от прокисшего мясного супа. Возле кровати стояла жестяная миска, куда Стрельников бросал окурки и косточки или просто плевал. Книг никаких у него в квартире не было, и цигарку пришлось свертывать из одноразового платочка.
Расческу Стрельников нашел в кружке с чаем. Чтобы сполоснуть ее, он открыл кран, но тот только утробно булькнул.
Приглядевшись, Стрельников увидел, что из крана торчит какой-то шнурок. Он потянул и вытащил за хвостик маленькую мышку. Шерстка на ней уже малость поосклизла. Стрельников скривился, но ему стало жалко зверька, и он выбросил его в мусорную корзину. Затем нагнулся и посмотрел внутрь крана.
- Надеюсь, на стенках не осталось трупного яда, - сказал он себе. - Не хочу брать воду у соседей. Закатывают глаза при виде военных.
На глаз ему упала капля. Он хотел, было, сказать в ее адрес что-нибудь нехорошее, но тут над ним вздрогнул потолок. Казалось, что этажом выше присел медведь.
С месяц назад, припомнил Стрельников, какой-то прапорщик вышел в отставку по состоянию здоровья и поселился под самым чердаком. Его не смущало соседство голубятни, хотя уборщик по выходным выгребал оттуда горы птичьего дерьма. Он не лез с нотациями к хозяйским детям. И не приставал ни к кому с историями о старых добрых временах.
Стрельников понял, что прапорщик пришел сюда умирать.
Несмотря на это, первую неделю от него не было никаких неприятностей. Пока он не раздобыл откуда-то старый электрокамин, который каждое утро перетаскивал из кладовки на кухню по бетонному полу.
Посыпалась известка - прямо Стрельникову на волосы. Стрельников разозлился и решил побеседовать с прапорщиком по-свойски.
Вопреки ожиданию, дверь у него оказалась железная. Стрельников двинул по ней кулаком и охнул от боли. Скрежет за дверью замер. Вадим пустил в ход ноги. Стена рядом дала трещину, дверь гудела, но держалась.
Скрипнули старые половицы.
- Послушай, говнюк, не шути со мной. Я знаю, что ты за дверью. Последний раз говорю, еще одна трещина на потолке, и я приму меры.
Стрельников не знал, что это будут за меры. Должно быть, что-то очень значительное.
- Здесь два дюйма листового железа, парень, - усмехнулся из-за двери прапорщик. - Попробуешь достучаться до моей совести?
- Сдалась мне твоя совесть. Возьму и поставлю вопрос на собрании жильцов, посмотрим что тогда...
- Валяй, кадровый, доноси, - оборвал его прапорщик. - Может, звезду получишь. Вы тут все из-за этого имущества посбесились. Ты же его не на кухне держишь.
Имущество для Стрельникова было вещью вполне конкретной. Оно не входило в список вещей, составляющих его обиход. Эти вещи принадлежали Стрельникову как частному лицу и службы не касались. К тому же зубные щетки и расчески, хотя это и необходимые предметы, завещать не принято. Имущество жевключало в себя все, так или иначе связанное с его чином, который он получил по наследству. В принципе, оно и делало его офицером. Не какой-то талант или воинское мастерство, а имущество.
Конечно, у потомственных офицеров есть что-то такое в крови, отчего они еще кадетами превосходят простых солдат. Так что служить можно и не вступая во владение имуществом. Но что делать с собственной гордостью? Для Стрельникова носить казенное оружие, когда есть личное, значит впадать в самоуничижение. Не носить орденов, которых заслужили предки - значит не уважать их заслуги, презирать систему, сделавшую его офицером.
Среди имущества Стрельникова был китель, пошитый на заказ с отцовского. У настоящего был оторван рукав, и он достался старшему брату. Следом шел револьвер, из которого приятно разнести вдребезги бутылку-другую. Лазерные пистолеты для этого не годятся. Потом хромовые сапоги с подковками, ржавая кровать и ценные бумаги, в которые Стрельников отродясь не заглядывал. Он уделял им столько внимания, сколько было нужно, чтобы сохранить их целыми.
Таким образом, жизнь Стрельникова с одной стороны ограничивалась предками, с другой потомками, и ему самому не принадлежала.
- Ты о моем имуществе помалкивай, старик. А что касается твоей печки, я всегда могу обратиться в департамент.
- В какой именно? - усмехнулся прапорщик, - Ты же кадровый, ты, кроме службы и не ходил никуда.
Этот вопрос поставил Стрельникова в тупик. Он знал, что нет ничего такого, чем не заведовал бы какой-нибудь департамент, и что название такого учреждения к сущности подконтрольного объекта никак не относится.
- В самый главный, - отрезал Стрельников. Прапорщик прокряхтел что-то из-за двери, но его уже никто не слушал. Не откладывая в долгий ящик, Стрельников решил наведаться в единственное учреждение, которое помнил. Там ему оформляли права на имущество, и он надеялся, что оставил о себе самое благоприятное впечатление своей новенькой формой и росчерком через весь лист.
В фойе было пусто. Расписной маятник качался, как окрашенный растворимым соком язык. Старый портье расправлял платок. Стрельников бросил ему на стойку ключи и стал ждать, пока тот завершит свой ритуал. Портье поднес платок к носу и несколькими толчками вогнал в себя воздух. Глаза его закатились, он резко прижал к открытому рту платок и чихнул так оглушительно, что Стрельникову показалось, будто выстрелил загнанный движок.
Неожиданно для себя Стрельников подумал, что старик кашляет уже много лет, но все никак не помрет. Он поделился с портье этим соображением, и тот протянул ему книгу жалоб и предложений.
- Запишите сюда все ваши замечания, - сказал он, не отвлекаясь от работы. - Пока я не закончу с отчетностью, нет ни минуты свободного времени.
Стараниями Вадима в жалобной книге прибавился неприличный рисунок.
- Им стоит нанять смазливую девчонку вместо тебя, - сказал Стрельников и вышел.
- Сомневаюсь, что почерк у нее будет красивее, - пробурчал ему вслед портье.
Улица, на которой располагалась гостиница, была покатая, отчего казалось, что дома вот-вот съедут вниз. Хотя она была очень стара, ничто в ней не пробуждало тоску о неосуществленных путешествиях во времени. Она сбегала прямо к памятнику Рядовому Валентину (которого также называли Папаша Лейд), где вливалась в Струнный переулок, а на самом верху завершалась глухой стеной. За ней находился внутренний двор семинарии, которую Стрельников презрительно именовал поповником.
Учреждение, куда он направлялся, военные никогда до этого не посещали. Это было очень странное Учреждение. Никто не знал, каковы задачи и масштабы его деятельности, когда и при каком наместнике оно появилось. Сначала Учреждение не имело даже единого здания; на его месте стояли несколько обычных домов, в которых жили ничего не подозревающие люди. Но однажды окна оказались заколоченными, а двери - запертыми наглухо. Вскоре стали замечать, что в темноте происходит какое-то шевеление. Это дома срастались в одно здание. Когда эта таинственная самоорганизация достигла стадии реставрации (из голых стен проклюнулись строительные леса), вспомнили, наконец, о людях внутри. Была отправлена экспедиция, которая вернулась с необычными известиями. Люди, говорили она, вовсе не погибли, а, напротив, продолжают существовать. Телесная их форма пресуществилась, чтобы слиться со зданием в одно целое.
Новоявленное Учреждение, по словам членов экспедиции, вменило себе в обязанности разбирать гражданские дела и, в самом деле, несмотря на какую-то жутковатую, фантастическую форму своего появления, до последнего времени справлялось неплохо. Во всяком случае, оно умело создавать видимость своей правоты там, где совсем непонятно было, что и зачем происходит. Примеров тому немало. Нелепая железная дорога, которая по проекту должна была связать Менестрель и Гориваль; налог на наследование имущества (его, по слухам, подсказал наместнику некий лорд Цанибит); сомнительная денежная реформа; дело лейтенанта Рамсея. Больше всего Учреждение било по военным, хотя, конечно, предназначено было притеснять всех без разбору.
С первого же дня Учреждение привлекало толпы народа. Это был своего рода Двор Чудес, котел, в котором на медленном огне помешивались люди всех сословий: грюндеры, обыватели, ходатаи, сикофанты. Карманники заглядывали в Учреждение, чтобы поживиться, и оставались внутри, как звери в смоляной луже.
Везло тем, у кого было еще что вспомнить. Воспоминания становились предметом горячих обсуждений, даже споров. Некоторые даже видели в воспоминаниях залог спасения. Один человек спасался тем, что постоянно твердил: лимон кислый, апельсин сладкий, лимон кислый, апельсин сладкий. Когда, наконец, подошла его очередь, он не смог выговорить ничего другого.
Но и память потом теряла значение. Возраст, положение, опыт слезали с человека, как потрескавшаяся штукатурка, получившийся брусок клали под пресс, откуда он выходил чистым, теплым еще листом, на который ставили печать: посетитель. Даже тех, с кем, казалось бы, закончились уже всякие дела, Учреждение не отпускало. Каждый день, ровно в семь часов, неясное смутное ощущение, что они вот-вот что-то дополучат, гнало несчастных к заветному крыльцу. Из всех чувств у них оставалась только унылая ненависть к военным, которые имели право обслуживания без очереди. Стрельников, конечно, собирался этим правом воспользоваться.
Дверь была прикрыта, и Стрельников не видел, стоит ли кто-нибудь в очереди. На крыльце, под золотой доской, сидел какой-то тип в помятом пиджаке. Стрельников потряс его за плечо.
- Давно стоите?
Тот потер переносицу и посмотрел злобно, исподлобья:
- Издеваться пришел, да?
- Нет, - ответил Стрельников, - Я просто спросил.
- Нет, ты издеваться пришел, - уперся незнакомец. - Тебе мало того, что мы такие несчастные. Сюда смотри! Здесь же все неправильно!