Аннотация: Тем, кому давно не писали писем. Рассказ не имеет под собой никакой реальной основы, а война взята просто в качестве декораций.
Сегодня я должен был доставить письма, случайно забытые в предыдущей отправке, в одну мотострелковую дивизию, которая какого-то чёрта ушла далеко от линии фронта,тесня противника дальше на запад, и меня как самого молодого отправили вперёд, моя смерть никому на фронте не причинила бы вреда, здесь я цифра, а там в полуразрушенной Москве я - человек, друг, сын, брат, жених.
Я сам давно не получал писем, а тут ещё к ребятам под пули лезть, доставлять пакеты и конверты. И на кой они им нужны? Все равно там написано почти одно и тоже: скучаю, люблю, держись, за Родину, за Сталина! Всплакнёт мать-старушка, что мол немцы, сволочи, Бурёнку убили,сарай сожгли колхоз разрушали, и что? Это мы после войны отстроим, а пока мы воевать должны, а не слюни по бурёнкам пускать. Подумал я так и устыдился своих мыслей, вспомнив как рыдал после прочтения последнего письма моей Маринки, - им там тяжело, да и нам здесь не сладко приходиться. Но мы их надежда, а они наша опора.
Тут я заметил, как в метрах трёхcта от меня взорвался снаряд. Во немцы мажут! По моим расчётам я находился в 5 км от линии фронта, хотя наши могли уже и отступить, слишком уж они вылезли без прикрытия. Дорога становилась ужасной, я молился чтоб мой уазик не застрял в этой отвратительной каше. То там, то здесь из кустов и грязи на обочине показывались то сапоги, то шапки, то офицерские погоны, то часть разорванного снарядом тела борца за родину.
Лишь немецких солдат не сволокли с дороги, на них видимо не хватило времени. По их трупам проехалася не одна наша машина. Я немного замедлил ход, и как только увидел каску с молнией, в качестве отличительного знака, не преминул плюнуть на того, кого раньше называли карателем. С чувством удалетворенного патриотического долга я покатил дальше.
Ещё через пятьсот метров услышал стоны. Не знаю почему, но я остановился вопреки уставу.
Рядом в канаве лежал тяжело раненый рядовой, что ему оставалось недолго на этом свете, я понял почти сразу: из под прижатой к груди тряпки сочилась кровь, лицо было мертвецки бледным лицу, взгляд стеклянным.
Солдат жадно посмотрел на мою флягу висевшую на ремне. Сделав из неё пару глотков, он рассказал, что ходил в разведку вместе с лейтенантом и ещё тремя солдатами, но на обратном пути его подстрелил фашистский снайпер, а командир подумал что его убили и лишь скинул тело с дороги
Я всё же хотел помочь пареньку, хотя какой там, я был его старше года на два от силы. С трудом мне удалось перенести его на пассажирское место. Заметив пакеты и мешок с письмами, он немного занервничал, посмотрел прямо мне в глаза и спросил, хриплым голосом:
- Что, почта?
--
Да ,- коротко по привычке отрезал я, но потом устыдившись немного смягчился, - да вот вам везу письма, посылки, а ты лучше помолчи, тебе силы беречь надо.
--
А Лисницына, Аркадия у Вас нет - не выдержал тишины рядовой.
-- Взгляд его наполнел мне взгляд ребёнка, которому вот-вот дадут подарок
Давай посмотрим.
Ехали мы медленно, поэтому я с легкостью нашёл, неизвестно зачем составленный список писем и адресатов ( сегодня ночью никак не удавалось заснуть, ничего умней, как поработать мне в голову не пришло). Лисницын пристально наблюдал за моими действиями. Глаза его забегали по сторонам, но было видно, что все свои силы он тратит на то, чтоб услышать меня сквозь гул мотора.
--
Лесистый,..., -Я громко называл фамилии, чтоб он не отрубался иначе пиши пропало, он и двух минут не протянет.
--
Нет. Лисницына нет.
--
Опять, - тихо прошептал он,- тебя дома девушка ждёт?
--
Да, конечно, -ответил немного смутившись прямоте вопроса.
--
Красивая?
--
А как же, лучше всех
--
И моя тоже, - улыбка стоила Аркадию дыхания. Мы подскочили на кочке и он закашлял кровью. - Мне ещё не время. Меня письмо ждёт в лагере, носом чую. Говорят смертники всегда, что-нибудь предчувствуют.
Я с трудом понимал, что он говорит. От его слабого хрипщего голоса мне становилось страшней, чем всех фрицевских войск вместе взятых.
А погода стояла на удивление прекрасная. Вокруг нас поле -краёв невидно. Впереди лес тёмный, раскачивающийся то в одну, то в другую сторону. А над нами голубыя бездна с белыми кораблями несущимися по её необъятным просторам, просто от того, что им так хочется . Но вот уже который раз мои размышления прервал немецкий заряд, гровнувший между нами и опушкой леса.
Как только мы въехали на то, что было близко понятию дорога, я вдавил педаль газа и оставшийся километр мы прогнали с ветерком.
Когда мы очутились в лесу, чувство гармонии охватило мою душу. Поражало пение птиц, шуршание листвы, приятные зелёные оттенки. Мне стало немного стыдно, что шум моего мотора, взрывы, стоны, кровь так бесцеремонно ворвались в эти чащи. А рядом со мной сидел истекающий кровью солдат, которому давно не приходило писем от любимой. Я почему-то вспомнил, с каким нетерпением я ждал каждого письма из дома, в которых каждое слово было нечто большим, чем казалось до войны. Интересно,что было бы со мной, если б я оставлял мир не зная, что там с моими близкими, как они.
Через пару минут нас остановил патруль. Я показал документы, и быстро поехал дальше.
Растолкав раненного, я попытался найти хоть какого-нибудь врача, меня направили к некому Костоломову. Он стоял возле костра, грея немного замерзшие пальцы. Увидев его, я понял что Костоломов не фамилия, а прозвище. Огромных размеров солдат, нет богатырь подошёл к Аркадию, тот немного встрепенулся, но сил явно не хватало, и он опять облакотился на спинку сиденья. Осмотр, хоть и безнадёжный начался тут же. Костоломов решил не переводить на Лисницына ни бинтов, ни ещё каких ограниченных ресурсов. Рана была смертельной.
Я вспомнил, что у меня было ещё одно письмецо, мне всунули его в последний момент. Я быстро расстегнул набедренную сумку с документами и извлёк оттуда письмо.
-На, вот у меня затерялось в сумке,- я протянул ему конверт.
Когда оно оказалось в руках у Лисницына, то выражение боли сменилась радостью.Но устлость никуда не ушла. В глазах его же не было выражения обреченности. Они наоборот заблестели.
Он сначало прижал письмо к себе, а потом спросил: "От кого оно? От Даши?". Адресс был не виден из-за грязи и крови.
-Да от Даши,- я надеялся,что не соврал.
И его на губах возникла призрачная тень улыбки, но даже в слегка приподнятых уголках его губ читалось Счастье.
Когда он сделал последний выдох по щеке моей прокатилось несколько слезинок. Я тогда ещё не успел привыкнуть к смерти.
Так он и умер у меня на руках, радостный из-за какого-то письмеца. Хотя нет. То было не письмо, то был символ, символ борьбы, символ тех кто Там позади нас, и тех кто Там Над нами, уже там.
Было ли то письмо одресовано Аркадию? Я не знаю. Когда вынул конверт из окачиневших пальцев солдата,
кровь размыла фамилию адрессата. Сохранились лишь инициалы А.Ф....Но даже если это было не его письмо, я себе это давно простил. Грешно было умирать в такой день несчастным.
Эпилог
Потом я долго вспоминал этого парня, его милую улыбку, и искрящиеся глаза. Но ещё вспоминаю немца в которого плюнул, ведь и он Здесь был цифрой, а Там у себя в Германии он был прежде всего человеком, отцом, сыном, братом, другом, мужем. Лежал он там посреди русского поля и не знал, что в этот день он стал дедушкой. Моего немецкого хватило чтоб понять это, когда я вынул письмо из его шинели на обратном пути. Я знаю, что читать чужие письма не очень хорошо,но...
Письмо было не распечатано, я тоже иногда прибирегал их, чтоб потом прочитать в относительной тишине и покое.