ГЛАВА 4
Где-то в нижних отражениях
(Конец девяностых)
     
     Под сводами бухнуло.
     Прокатилась волна озона, и на пол обрушился человек. Молодой парень дет 
двадцати пяти. Он перекувырнулся через голову и поднялся на ноги. Бормоча ругательства, 
заковылял по кругу, потирая ушибленные бока. Проводник был готов к работе. Гончая взяла 
след.
     Слабо освещенное подвальное помещение. Распаляющий ноздри запах помета и 
вековой пыли. А как пахнет вековая пыль, спросите вы? Отличается ли она по запаху от пыли 
двухнедельной? Я вам не отвечу, но прибывший парень знал, что тут пахнет пылью именно 
вековой. Просто знал.
     Очень старый подвал. И очень «неподвальный». Язык не повернется отнести его ни 
к месту проведения тайных оргий, ни к наркоманскому притону, ни к обычному человеческому 
подвалу - гнилому, с водой по колено, или сухому, с забеленными дверьми сарайчиков.
     Потолок невысокий, около двух метров, напоминает вываленную в ветоши задницу 
гигантского ежа. Торчащие иглы арматуры перемежаются ошметками стекловаты, обрывками 
ткани. Некоторые тряпки сочатся бурой влагой. То ли окровавленные, то ли это мазут какой.
     Свод подсвечен яркими пятнами. Где-то там, в свисающей сталактитами мерзости, 
спрятаны источники света. Но проводник не настолько глуп, чтобы их трогать.
     Стены покрыты серой штукатуркой.
     -- Интересно, - прошептал парень, поправляя рюкзак за спиной, - Почему они 
всегда шершавые? В подвалах гестапо тоже так штукатурили ...
     По одной из стен тянутся экранированные в бетонные чехлы с пониженной 
теплопроводностью трубы, похожие на больные ноги старого великана. В местах, где оболочка 
раскрошилась, проглядывает мелкая, ячеистая сетка. Размеренно капает ржавая маслянистая 
жидкость.
     Редкие каменные плиты под ногами. А где их нет, пол песчаный. Песок этот рыхлый 
и очень тяжелый на вид. С блесткими камушками.
     Вот, справа, у самой земли, неровный провал хода.
     «В него! Там материал!»
     Парень стремительно скользнул к проему.
     За разломом убегал в даль узкий коридор, подсвеченный редкими пыльными 
лампочками. Каменная кишка квадратом в сечении. Потолок ниже, чем в начальной комнате 
загрузки, но гораздо чище. И все равно неприятно: макушка цепляется, и прямо физически 
ощущаешь, как на голове оседает мелкий сор из ошметков краски, старой паутины, меловой 
пыли ...
     «Однако, где же подопечный? Надеюсь, сегодня у нас один одуванчик. В любом 
случае, придется искать самому. Эта противная девчонка снова куда-то умотала!»
     -- Проводнику доброго утра! - Раздалось сбоку.
     Он шарахнулся в сторону.
     -- Уна, ты придумала себе новое хобби - пугать меня?!
     От стены отделилось противно хихикающее светлое пятно и двинулось к парню, по 
мере приближения обретая краски и превращаясь в мохнатого крылатого зверька с заостренной 
хищной мордочкой.
     -- Проводник всегда должен быть в форме, Тошик. А вам, людям, об этом не 
зазорно постоянно напоминать.
     -- Очень мило. Твои шуточки становятся однообразными. Что, полностью 
материализовалась? Тогда в путь. Подробности по дороге.
     И первым ринулся по коридору. На бегу ухватился за выступающий из бокового хода 
обрезок арматуры, дернул и оторвал.
     -- Зачем тебе это?
     -- Пригодится. Так надежнее.
     -- Тошик, а что у тебя бренчит сзади?
     -- В рюкзаке? Оружие.
     -- Оружие? Так. Антон. Ты еду взял? Если найдем материал, чем кормить будешь?
     -- Я хочу проверить несколько идеек по поводу уязвимости.
     Парень резко остановился, присел на корточки и развязал рюкзак. Вытащил 
объемный, аппетитно пахнущий сверток, и отложил в сторону.
     -- Еду я, конечно, взял. Но нам сейчас не это пригодится.
     Он выудил небольшую коробочку, раскрыл. Внутри лежали детские кубики.
     -- Что это?
     -- Ну, как что. Разве не видишь?
     Антон достал один кубик и принялся любовно рассматривать его на свет, 
поворачивая гранями, будто некий драгоценный камень.
     -- Это набор детских ку-у-убиков, Унушка. Три на три. Итого, девять. Я тут 
посчитал на досуге. Короче, всякий тротил в проводке - это фигня. А вот эти штучки-дрючки 
сегодня помогут нам устроить хоро-о-о-оший фейерверк!
     Следом появились три погремушки. Кукла без ноги. Резиновый поросенок с 
откушенным ухом ...
     Уна сидела на выступающей из стены трубе и широко раскрытыми глазами смотрела на 
извлекаемые предметы.
     -- Тош, а ты здоров?
     -- Абсолютно, Унушка.
     -- Ты где взял все это? Я не знала, что ты еще играешь.
     -- Да детский садик один навестил.
     -- И что, дети тебе это так отдали?
     -- Де-е-ети. Мне сторож чуть голову не оторвал! Как было проще в застойное 
время работать ...
     -- А ты что, не знаешь, что применение игрушек означает неприятности для 
ребенка - их владельца?
     -- Уна, ты в курсе, что такое детский сад? У этих игрушек нет хозяина. Они 
общие, понимаешь? Об-щи-е. С ними час поиграл один ребенок, потом час другой. А сразу за 
всеми гоняться - уводящие харей треснут!
     Антон продолжал выкладывать предметы рядком на полу.
     -- Ты же знаешь, что на время игры они становятся частью ребенка. Дите тебе глаза 
выцарапает, если попытаешься отобрать. А ты можешь себе представить ударную силу этих 
штучек здесь, в отражении, если оно наделено магическим эквивалентом, соизмеримым по 
потенциалу с техническим?
     -- Я в этом не разбираюсь.
     -- Если моя догадка верна ... Ладно, время экипироваться. 
     Антон обмотался скакалками. Связал вместе два детских патронташа «Юный охотник» 
и застегнул крючки на поясе. Вместо патронов ручками вниз вставил маленькие совочки, 
лопатки. Отдельно подвесил погремушки и миниатюрные сабельки. Напоследок укрепил за спиной 
пластмассовый «Меч-кладенец обычный, 2 рубля 20 копеек».
     Уна прыснула смешком.
     -- Что, хорош?
     -- Хоть сейчас колядовать!
     -- Ну-ну, неужели не нравлюсь?
     Антон набил карманы кубиками, а остальные игрушки затолкал обратно в рюкзак и 
накрыл свертком с едой. Потом взвесил в руке стальной обрезок и скомандовал:
     -- Ну, вперед!
     
     * * *
     
     Примерно через полчаса петляния по коридорам запыхавшийся Антон резко 
остановился, понюхал воздух и процедил:
     -- Уна, ты тоже видишь? Или у меня нервы шалят? 
     -- Да. Мы почти на месте. Теперь заткнись и не мешай. Я буду брать дорогу.
     Все указывало на близкую цель. Теоретически, комната загрузки и должна быть 
неподалеку от точки запроса, чтобы пришедший на смену проводник не повторял всего пути 
проводника предыдущего.
     Антон усмехнулся, сжал кусок арматуры и еще раз критически оглядел себя. 
Совочки на поясе. Карманы оттопырены кубиками. На поясе болтаются игрушечные сабли. Грудь 
в скакалках крест накрест. Все, как и должно быть.
     -- Тут бьем. Согласен?
     -- Ну, давай, путеводная. Режь. Согласен.
     Уна вдруг подлетела к нему, щелкнула по носу и произнесла с издевкой:
     -- Расслабься, человек!
     Затем вздохнула и перелетела на край стоящей у стены бочки. Опустила крылышки. 
Замерла. Антон отошел подальше и приготовился к возможной ответной атаке. Сейчас его 
путеводная покажет, на что способны существа с отражения дневной Аргенты, так что лучше 
сразу быть готовым к последующим неприятностям.
     Уна преобразилась. Теперь ее охватывало голубоватое сияние. Изредка из него 
вырывались искорки, и Антон ощутил неприятный укол статики. 
     «Надо бы подальше отойти, что ли, а то и мне достанется ...»
     Пол завибрировал. Посыпалась штукатурка. По подвалу пронесся стон.
     Сбоку вырвало несколько труб. Полилась на песок черная вязкая жидкость. В 
воздухе противно запахло серой и разогретым камнем. Стена напротив Уны затрещала и 
налилась вишневым светом. Снова пронесся стон, из чего Антон заключил, что в первый раз 
ему не послышалось, а следовательно, подвал действительно есть живой организм.
     В этот момент Уна пискнула, и раскаленная плита взорвалась. Мелькнули языки 
пламени, помещение затянуло дымом и пылью.
     -- Порядок, девушка! Вперед!
     Осторожно огибая остывающие осколки и крепко сжимая импровизированное оружие, 
проводник заглянул в пролом. Там, под потолком, уныло светила лампочка, покачиваясь в 
обволакивающих клубах. Было жарко. Пыль быстро оседала.
     -- Они тут?
     -- Тут, тут. Где же им еще быть ...
     Перебравшись через завал, Антон оказался в просторном помещении с двумя 
светлыми пятнами ходов в стенах. Благодаря действиям Уны, некогда проходная комната теперь 
превратилась в «распашонку».
     Под ногами скрипел раскаленный песок и курились маслянистые лужицы.
     В правом дальнем, самом темном углу возвышалась огромная гора ветоши. Проход к 
ней преграждали сплетения проволоки в палец толщиной и завязанные узлами трубы.
     -- Это ты так скрутила? Зачем?
     Путеводная пожала плечиком и фыркнула.
     «Опять выпендрилась. Вязать железо морскими узлами - верх извращенства!»
     Антон поднатужился и откинул в сторону ближайшее проволочное нагромождение, с 
противным скрежетом поменявшее форму и укатившееся под изорванные и измятые Уной трубы.
     Над горой тряпья поднялось несколько голов.
     Антон стоял в круге света, широко расставив ноги и, сощурившись, вглядывался в 
темноту. Оттуда послышался легкий смех.
     «Ну да, дети. Еще бы не смеяться! Увидали его в шутовском одеянии с игрушками 
на боках. Он бы и сам посмеялся в другой ситуации ...»
     Антон никогда не задумывался над тем, как искать на работе. Главное - бежать 
быстрее и не думать о том, куда бежишь. Тогда ощущение не подведет, путь выстроится сам, и 
найдешь свой материал. Если по ходу подберешь чужой, тоже очень неплохо. Но на это вряд ли 
можно рассчитывать. Такое только в теории. Как правило, потерявшиеся долго не ходят 
неприкаянными.
     Из общего теоретического курса Антону было известно, что в этих «нижних 
подвалах» постоянно бродит множество народу: маленькие группки детей с потерянными или с 
беспомощными по ряду причин проводниками, сами проводники, потерявшие путеводителя или 
ощущение пути, просто одинокие дети. Но Антон никак не предполагал встретить подобную 
группу в этот раз.
     -- Ну, как медведи какие! - Раздался из горы тряпья хриплый бас. - Вы что, на 
втором курсе, так топать? И кого посылают только, епть ... Какого, спрашивается, вы стену 
разнесли? Для вас что, не существует нормального входа?
     В куче зашевелилось, и несколько теней проворно поползло к Антону.
     Проводник стоял и улыбался уголками рта, наблюдая за их превращением, по мере 
попадания в освещенное пространство, в грязных, оборванных детей. Один, два, три, пять, 
семь. Окружили Антон. Испуганно притрагиваются и тут же отдергивают руки. Изучают. Не 
стоит мешать, пускай анализируют.
     От кучи отделилась последняя тень. Опираясь на толстую, используемую вместо 
палки, трубу и волоча правую ногу, к Антону подковылял старик. На вид все семьдесят. 
Жилистый и еще более оборванный, чем ведомые им.
     -- Ну, и кто ты у нас будешь, воин? - Осведомился старик.
     Своим вопросом он проверял Антона. По неписаным законам, если пришедший на 
смену проводник назовет свое имя первым, то признает себя недееспособным. 
     -- Что у тебя с ногой? Я посмотрю ...
     -- Не трогай! Не твоя забота! Не за тем я тебя звал.
     -- Утихни, старик. Боюсь, что теперь моя. Ты их проводник? Как твое имя, скажи-
ка мне.
     -- Зови меня Саботажник. Они зовут дядькой Са, но ты зови полным именем.
     -- Странное имя.
     -- Нормальное. А тебя-то как звать-величать, добрый молодец?
     -- Антон.
     -- Антон ... Молодой ты еще, Антон, как я погляжу.
     -- Молодость в нашем деле не порок. Скорее наоборот.
     Дети спокойно прореагировали на появление Уны. Они окружили безразлично висящую 
в воздухе путеводную и шепотом обменивались мнениями. Антон не мог разобрать слова, хотя 
было очень интересно. Наконец, Уна решила, что с церемониями покончено и полетела к 
Антону. Путеводная села к нему на плечо и громко доложила:
     -- Антоний, их семеро. Все живы, но голодны!
     Потом, понизив голос, добавила с издевкой:
     -- Я бы даже сказала - истощены. Ты, кажется, им еду несешь, не так ли? Или 
кубиками покормим, три на три?
     -- Голодные? Да, конечно ... - пробормотал Антон.
     Он скинул рюкзачок и достал сверток.
     -- Эй, детвора, налетай!
     -- А ты не дурак. - Голос Саботажника потеплел. - Про еду сам догадался, или 
подсказал кто?
     Старик осел на пол и вытянул ноги. Облокотился на искореженную взрывом бочку и 
закрыл глаза.
     -- Слушай, парень, а у тебя выпить ничего нет?
     -- Нет. Я не потребляю на работе.
     -- Жаль. Я, вообще-то, тоже, но болит, собака! 
     -- Что с ногой?
     Старик поморщился и подтянул штанину.
     -- Все с ногой. Закрытый двусторонний перелом. Гангрена началась. Спекся я, 
парень. Думаешь, зачем я тебя звал? Стал бы задание срывать, если бы не видел, что не 
жилец больше? Теперь твоя партия. Двадцать пять лет этих засранцев водил. Кто же думал, 
что так глупо ... Ты хоть куришь? Или тоже нет?
     -- Держи. - Антон достал из нагрудного кармана мятую пачку и протянул старику. 
Закурили.
     -- «Прима» ... - Старик затянулся и закашлялся. - Да, просто для информации. 
Когда курить будешь в следующий раз, аккуратнее тут. Видишь эти пятна на полу? Нефть это. 
Хрен знает, что за отражение, но можно настоящее чистилище устроить, если спичку кинуть. А 
ты еще стены крушил, как дитя малолетнее.
     Антон нахмурился.
     -- У Уны пламя холодное.
     -- Бабушке своей расскажи! Холо-о-одное. Я последние силы истратил на понижение 
температуры в зоне вашего удара, епть ... Ладно. Обошлось и хорошо. Откуда будешь?
     -- Из Питера.
     -- Красивый город. Жаль, не бывал. А я из Сибири. Нижневартовск, слыхал? Я сам-
то нефтяник-буровик. Столько лет водил их, и по одиночке, и группами, и целыми детскими 
садами! Тебе и не снилось! А попал вот так глупо с ногой ... Обложили нас неделю назад. - 
Старик снова закашлял. - И мне одна <непечатное прилагательное> сука ногу даванула. 
Зубами. Так что я за вами потащусь, но меня не ждать, понял?
     -- Там разберемся.
     -- Разберемся, разберемся. Иди, детьми займись. Устал я от них, чего-то. Может, 
старею?
     Антон тщательно затушил окурок и подошел к стайке детишек.
     «Семеро, один другого страшнее. Худющие. В лохмотьях. Грязные и несчастные. Он 
их что, год по трущобам водил?!»
     -- Эй, Саботажник! Сколько вашей проводке?
     -- Два месяца ... - Старик изучающе смотрел на Антона.
     -- Ну ни <непечатное слово> себе ... - Прошептал Антон.
     И дальше вслух:
     -- Чем же ты их кормил?!
     -- Мы зверей ловим!
     -- Да, ловим!
     Дети принялись наперебой рассказывать о том, как они тут ловили зверей. 
Оказалось, что в этих нефтяных подвалах есть своя жизнь. Судя по путаным детским 
описаниям, это были огромные кролики с зубами. Как крысы, но только ростом с собаку. Или с 
теленка. Короче, черт те что такое.
     -- А зубы, как у акулы!
     -- Да, а уши у них, как у кроликов! И улыбаются страшно.
     -- И усищи!
     -- Только он Ксюшу съел ... 
     -- Съел ...
     Стоящая рядом с Антоном маленькая девочка заплакала.
     -- А ну-ка тихо, детвора! - Прикрикнул старик из своего угла. - Чего 
расшумелись?
     -- Саботажник, сколько вас было на начало проводки?
     -- Плохие вопросы задаешь, парень! Я шестерых уже по порталам раскидал за это 
время, понял? 
     -- Какие потери?
     -- Один. Одна.
     И Антон увидел, как у старика текут слезы.
     
     * * *
     
     -- А можно мне поиграть немножко? - Дети растаскали игрушки и шумно делились 
впечатлениями.
     -- Можно.
     -- А мне?
     -- Всем можно. Но только у меня одно условие. Может появиться кто-то страшный, 
и мы все от него побежим. Например, эти ваши звери. Так вот, если он начнет нас догонять, 
я хочу, чтобы вы кинули в него свои игрушки.
     Дети молчали, соображая. Уна презрительно скривилась и отвернулась. В голове у 
Антона прошелестел ее язвительный шепот:
     -- Кинут, как же. Ага, сща-а-а-аз!
     Антон издал приглушенный рычащий звук и покосился на путеводную.
     -- А если я кину, то нас не догонят? - Этот мальчик заговорил впервые за все 
время с момента их встречи. Он придирчиво рассматривал горсть пластмассовых сборных 
солдатиков, уже пребывающих в изрядной степени разобранности. Затем что-то передумал, 
высыпал их обратно в рюкзак и ухватил Антонову сабельку.
     -- Я это возьму.
     -- Бери. Но просьба у меня именно такая.
     -- А почему нужно кидать? - Спросила девочка лет шести, держащая за руку брата 
близнеца, такого же чумазого, худющего, с бурым оттенком волос.
     -- Видишь ли, - Антон сел перед ней на корточки, взял за плечи и заглянул в 
глаза. - Они испугаются и убегут.
     -- А я не побегу от них! - Стоявший сбоку мальчик вдруг вцепился в Антону в 
куртку, притянул его к себе и лихорадочно зашептал. - Он сестренку съел! Но я его выслежу 
и убью!
     -- Погоди, как съел? Тебя звать-то как?
     -- Съел. Пока мы второго убивали. А потом ... потом ..., - Сбивчивая речь 
ребенка прервалась судорожными всхлипами, - Потом мы Ксюшу похоронили, но я все равно его 
найду. У него одно ухо белое и рваное, и спина в краске. Дядя Са его трубой ударил.
     
     * * *
     
     Они решили задержаться еще на полчаса и дать детям возможность передохнуть 
после еды. Если пойти сразу, одуванчики моментально выдохнутся. А так, уже будут силы.
     -- Знаешь, тут просто рай для буровика. Видишь эти лужи на полу? Нефть. А дна-
то у них нет! Хоть сейчас трубу опускай и качай.
     -- Как нет? - Антон подхватил обрезок трубы и направился к ближайшей лужице.
     -- А так. Я сам не пойму, словно моря какие. Ты на море-то бывал?
     -- Бывал.
     -- А я все никак ...
     Антон присел возле лужи и попытался нащупать дно, но словно в кастрюле ложкой 
помешал - дна не было. Еще глубже - упустишь железку.
     -- Тяжелая зараза! - Он с трудом вытащил трубу. Нефть стекала с нее жирными 
струйкам и масляно переливалась в тусклом свете. - Да, интересно.
     -- Во-во ...
        -- А ты название этого отражения знаешь?
        -- Да, епть, какое там название? Просто глубинное отражение под Перекрестком.
     -- С чего ты взял, что именно под Перекрестком?
     -- Слишком много Земных фиговин. Сам посуди. Трубы, бочки, лампы. Все наше, 
родное. Совковое. Ты пробовал лампу выкрутить?
     -- Что я, дурак? Нельзя же ...
     -- Может и дурак, откуда мне знать? Я тебе про любопытство толкую. Вот жажды к 
новому в тебе нет - это да. А я попробовал. Все клеймо завода искал. Интересно же. Только 
до цоколя и успел дотронуться.
     -- А потом?
     -- А потом эти вот, - старик кивнул в сторону детей, - еле откачали. Долбануло 
так, что матушки родные!
        Антон фыркнул.
        -- Во-во. Любопытные долго не живут.
        -- А ты что, считаешь, что это вот жизнь? - Саботажник красноречиво обвел 
взглядом помещение. - Не смеши меня, парень! Это наказание твое! Ссылка. Понял, нет? А еще 
проще, изнанка того бардака, что у нас с тобой наверху!
        -- Может и ссылка, но и на тот свет я пока не стремлюсь.
        
     * * *
     
     Попались они неожиданно. Враг появился как из-под земли. Незнакомый, рослый 
мужик в черной рясе, подпоясанной толстой, грубой веревкой.
     Он возник перед расслабившимися проводниками, с нечеловеческой силой схватил 
обоих за шивороты, поднял над землей и стукнул лбами. У Антона сверкнуло в глазах. Вспышка 
сменилась калейдоскопом огней и бушующими зайчиками. Потом наступила темнота. Уна 
бросилась на помощь, но пришелец просто дунул на нее, а когда путеводная вдруг перестала 
махать крылышками и начала падать, поддел в воздухе ногой, словно футбольный мяч. 
     После этого незнакомец перевел внимание на висящих в руках проводников. Пару 
секунд разглядывал их, потом, посчитав наиболее старшего за настоящего, а следовательно, 
более опасного, брезгливо отбросил Антона, как нашкодившего щенка.
     Видимо, старик действительно оказался покрепче, потому как не растерялся и 
умело заехал своей трубой-посохом врагу по лицу, умудрившись, даже вися в воздухе, сделать 
большой замах. Мужик заорал, схватил старика за горло и подкинул вверх, ударив головой об 
потолок, зарыв ее в свисающие мазутные тряпки и прочий сталактитный хлам ...
     Когда в глазах у Антона прояснилось, он обнаружил себя раскоряченным на мятом 
хитросплетении арматуры.
     Мужик одной рукой держал Саботажника за шиворот, приподняв на добрые полметра 
от земли, а раскрытой ладонью второй упирался ему в солнечное сплетение, выстукивая 
пальцами мудреный ритм. Голова старика свесилась на грудь и подрагивала в такт их 
движению. Изо рта текли струйки крови. Саботажник был без сознания.
     Антон похолодел: «монах» выполнял цикл уничтожения, после которого внутренности 
жертвы за полчаса превращаются в фарш. При этом несчастный мог жить очень долго. Мастерски 
проведенный цикл позволял заменить все пыточные орудия святой инквизиции одним днем 
полноценных мучений. Фактически, вытерпеть пытку и утаить что-то было невозможно.
     Дети разбежались кто куда и испуганно жались под трубами. Они мысленно «вопили» 
так громко, что у Антона ломило в затылке. Собственно, эта боль и привела его в чувство.
     Поднявшись, он тряхнул головой и пошел на врага. Тот моментально развернулся, 
отбросил бездыханного Саботажника в сторону и с улыбкой поманил Антона пальцем. Тело 
старика гулко стукнулось об стену, обмякло и мешком сползло на пол. Саботажник явно 
кончился.
     -- А ты что за птица? Ужель тоже проводник?
     -- Сейчас узнаешь.
     Антон сделал шаг вперед и нанес противнику молниеносный удар локтем в горло. 
Тот был явно не дурак подраться и, даже не моргнув, хладнокровно принял удар на 
подбородок. На Антона обрушилась серия выпадов в область голень-колено. Проводник 
парировал их не столь хладнокровно, хотя и пропустил только один удар сбоку, по коленной 
чашечке. Отступая и заслоняя собой случайно подвернувшегося ребенка, он яростно отбивался. 
Чувствующий свое превосходство «монах» торжествующе прокричал:
     -- Все мои! Все!
     И вдруг изменился лицом и осел на землю. За спиной упавшего, Антон увидел 
старика с куском рваной трубы в руках. Саботажник едва стоял на ногах. Он уперся 
подбородком в грудь и покачивался из стороны в сторону. Затем поднял мокрую от крови 
голову, и Антону показалось, что один глаз у старика вытек.
     -- Нечего мне. Хватит дурака валять. Развели Шаолинь, понимаешь! Ты боевиков 
насмотрелся? Тоже мне ... Давай, пока он не очнулся ...
     -- Ты как?
     -- <непечатное слово> мне. <Непечатное выражение>. Понял? 
     Антон ухватил поверженного мужика за ноги и потащил волоком по полу, оставляя 
на песке мокрый, неровный след. Старик пытался помогать, но только мешал, постоянно теряя 
равновесие, падая и отплевываясь кровью. 
     Так они оттранспортировали врага к ближайшему нефтяному омуту и спихнули 
внутрь. Старик упал рядом на сразу же потемневший песок. Достал из кармана коробок спичек 
и нехорошо улыбнулся.
     -- Я сам зажгу, - нахмурился Антон, - иди первым, я тебя еще успею вытащить! 
     -- Да ты что, дурак?! Меня уже нет, понял? Он мне все кишки смешал. Моя печень 
скоро в пищевод уйдет, а селезенка в заднице окажется. Хочешь, опишу ощущения в 
подробностях?! Вали отсюда! Делай свое дело и не строй из себя героя ... На тебе семь 
одуванчиков. Загубишь, сука, с того света достану и горло вырву, понял?
     Антон матюгнулся и бросился к детям. 
     -- В дорогу!
     Собрал их в кучу, вытаскивая самых трусливых из-под труб. Невольно пересчитал. 
После этого поискал глазами Уну. Та была мрачнее тучи и уже маячила впереди: искала 
кратчайший путь, постоянно меняя цвет. С ней что-то было не в порядке, но в таком 
состоянии путеводную не стоило трогать. Антон знал это на собственном горьком опыте.
     -- Эй! Можно тебя еще на минутку? Как там тебя? Тошик?
     Тошиком он был только для Уны. Тошей - для детей. И больше ни для кого.
     «Наглый старик, хоть и жалко его ...»
     -- Знаешь ... - Саботажник поморщился и понизил голос. - Ты хороший парень, как 
видно. Хоть и юнец совсем. Тебе лет-то сколько?
     -- Двадцать восемь.
     -- Надо же. А мне было сорок два. Ты всегда помни, Антон, зачем мы в этом 
дерьме. Обо мне не думай. Мы только инструмент, сынок. Ты еще поймешь, если не понял.
     Антон давно не считал себя юнцом. Скорее, он мог обвинить старика в излишней 
старости для проводок, но в остальном его «коллега» был прав. Инструмент.
     -- Ты не переживай, - продолжал старик. - Мы знаем, на что идем. Ты доведи их. 
Может, тебе больше повезет, и ты последним в проводке станешь. Я же одного упустил ...
     Старик перешел на едва слышный шепот.
     -- Их десять было тогда, и я одну потерял. Нет мне прощенья. Но ты веди. Понял? 
Прямо сейчас валите отсюда.
     -- Да. Мы уходим. Дай свой номер. Я сообщу в совете.
     -- Твоя девка знает его. Она уже сообщила. Береги ее, парень. Хорошая девка. 
Мне бы такую ... А я их задержу. У меня еще есть пара тузов в рукаве!
     Он закашлялся и снова сплюнул кровью.
     -- Да освободим Перекресток!
     -- Да освободим ...
     Антон скатал ком ветоши и подложил старику под голову.
     -- Слушай, может тебе чего оставить? У меня осталось в арсенале.
     -- Нет. У меня свои методы. С детства терпеть не могу игрушки. Может потому, 
что у меня их никогда не было?
     Старик криво улыбнулся.
     -- Ну, с богом.
     В спину засмолило жирным дымком, и Антон услышал, как оставшийся смертник 
хриплым басом запел непристойную удалую песню.
     
     * * *
     
     Нужно было спешить.
     Старику оставались в лучшем случае часы жизни. Хотя, в каком к черту «лучшем». 
Скорая смерть была бы для него этим самым лучшим. И он это понимал, потому и торопил с 
отходом.
     Антон знал, что сейчас случится возле утопленного в озерце «монаха». Оставшись 
один, старик станет ЗВАТЬ. Ему нечего терять.
     Саботажник был опытным проводником и умел избегать встречи с охотником. Но еще 
лучше он умел охотника приманить. Самая сложная проводка выдавалась именно тогда, когда 
приходилось играть роль привязанного к дереву козленка, ожидая «загулявшего тигра». Пока 
ты сидишь на привязи и «орешь», другие благополучно доставят материал.
     Теперь старик делал это в последний раз.
     Быстро уводящий детей Антон гадал, что случится скорее: «дядька Са» умрет от 
болевого шока, задохнется в дыму, сгорит заживо в нефтяном пекле или же успеет уничтожить 
кого-то со стороны неприятеля.
     У каждого проводника свой арсенал. Кто чем воюет. Порой доходит до смешного, 
как в случае с детсадовскими игрушками. Но в том, что старик вооружен и готовит какую-то 
грандиозную пакость, Антон нисколько не сомневался. За годы работы у Проводника 
формируется невероятно глубокая ненависть, и не позавидуешь оказавшимся рядом в последние 
минуты ее проявления.
     Почему на их след так быстро напали - догадаться было несложно. Вычислили по 
энергетическому накалу пришедшего проводника. Своим появлением Антон нарушил статичность 
отражения, и в эпицентр сразу же бросились все кому не лень.
     «Ну, еще бы, такой лакомый кусок - семеро!»
     Обнаружив комнату загрузки, дальше несложно было пройти по следу и выйти на 
потерянную группку детей во главе с Саботажником. Видимо, «монах» находился ближе всех, и 
потому объявился первым.
     Фактически, Антон сам навел противника на след. Но все равно оставалось 
загадкой, как старик умудрился столько времени водить детей, распихивать их по порталам, 
сократить число ведомых до семи и потерять только одного.
     «По истине, виртуозная работа. Хорошо бы путеводную о нем поподробнее 
расспросить. Не о всяком она в совет сообщает ...»
     Уна неслась впереди группы, невероятно мрачная и пышущая злобой. Антон старался 
не обращать на нее внимания и присматривал за детьми. Одуванчики двигались максимально 
быстро для шестилетнего возраста - судя по словам «дядьки Са», самому маленькому столько и 
было ...
     Наиболее слабого Антон взял на руки, подстроившись под темп замыкающего 
ребенка.
     Они прошли глухими коридорами пятнадцать минут сорок секунд, когда за спиной 
раздался гул, грохот, стены задрожали, а с потолка посыпался мусор. Дети завизжали, двое 
заплакало. «Светлячки» умеют «кричать» невероятно громко и, что особенно плохо, не только 
на физическом плане ...
     Не снижая темп, Антон успокаивал детей, как мог: если не утихнут, беглецов 
снова найдут.
     «Да, быстро они вышли на старика ...
     Аминь, Саботажник. Аминь, дядька Са.
     Да будет тебе пухом отражение мира мечты твоей.
     Да покоишься ты в безмятежном пшеничном поле.
     Да освободим Перекресток ...»
     Антон перевел дух и поправил сползающего с плеча ребенка, клещом вцепившегося в 
куртку проводника и дрожащего от страха.
     
     * * *
     
     Впереди, в дальнем проеме, что-то зашевелилось, и на полу показалась ломаная 
тень.
     «Ну да. Собираются. Быстро догнали. Конечно, наивно полагать, что за такое 
короткое время можно уйти и замести следы.»
     Антон порылся в кармане и достал маленькую соску, неизвестно каким образом 
попавшую в рюкзак во время рейда по детскому саду.
     -- Ну, что ж, поиграем ...
     Он подкрался к проему и кинул соску за угол.
     Эффект превзошел все ожидания.
     Оглушительный взрыв, белое пламя, огромной силы ударная волна - для Антона все 
смешалось. Его впечатало в трубы и крепко приложило головой о бетонный чехол-изолятор. 
Теперь голова раскалывалась от боли. На губах соленый привкус.
     Рядом, в живописных позах, распластались плачущие одуванчики.
     -- Ты что, идиот?! Ты бы еще сам на него прыгнул! - Уна беспокойно летала 
вокруг Антона и ругалась.
     -- Ну да, сам. Если бы ... А смотри как красиво!
     Пошатываясь, Антон собрал детей и каждого осмотрел. Подопечные оказались целы и 
отделались легкими царапинами. Повезло.
     Проводник осмотрел место атаки. Огромный кусок стены в добрые полметра толщиной 
был снесен начисто. От нападавшего ничего не осталось кроме нескольких судорожных ошметков 
в бетонном месиве. Кому принадлежали останки, определить не удалось.
     -- Чем это ты его?
     -- Да так, всякая мелочь по карманах завалялась. Ничего, мы еще поиграем!
     
     * * *
     
     -- Я бессильна. Ну-ка, попробуй своими игрушками!
     Путь преграждала, неожиданно возникшая за очередным поворотом, стена. Тупик.
     Они петляли уже несколько часов, чудом избегая встречи с охотниками. Ходили 
кругами, путали след, как могли. Антон нес на руках уже двоих и просто валился с ног. 
Остальные дети шли гурьбой, окружив его и уцепившись со всех сторон, вися балластом. Уна 
меняла цвет с серого на бледно-желтый и обратно, что говорило о сильнейшем волнении.
     -- Ну-ка, посторонись! - прохрипел Антон.
     Он ссадил младших на землю и c хрустом развел руки в стороны.
     Дети бросились врассыпную и залегли. Забились, кто куда. Антон достал несколько 
кубиков из кармана, взвесил один на ладони и швырнул в стену. Кубик стукнулся и отскочил, 
подпрыгивая. Антон нахмурился и кинул второй. Тот же эффект.
     -- Они что, силу потеряли?! - Уна заметно нервничала.
     -- Нет. Наверное, они действуют только против врага. Не понимаю. Думаю, неживой 
предмет мы не уничтожим.
     Уна презрительно скривилась и процедила:
     -- Тоже мне, игрушечки у людей!
     -- Прекрати. Отбой, отходим.
     -- Куда отходим?! Там дороги нет!
     -- В предыдущий ход! Быстро!!!
     Им опять повезло. А может, Уна просто ошиблась в своих поисках первый раз. Как 
бы то ни было, пропущенный ход снова повел в направлении портала.
     Антон не знал, как Уна «берет» дорогу.
     У него же ощущение пути всегда сказывалось на желудке. Если шел правильно, 
нечто нематериальное перебирало внутри холодными лапками. Если же ошибался, начинало 
тошнить, к горлу подступал комок и обжигало кишечник, как будто сутки назад переел очень 
пряной пищи. В детстве это была просто трагедия, когда на тестовых проводках живот 
начинало «вести» и пробирал понос.
     
     * * *
     
     В следующем коридоре стены представляли собой галерею из человеческих голов. 
Много, просто бесконечно много. А с потолка - матовый свет ламп.
     -- А зачем они улыбаются? - Спросил мальчик дрожащим от страха голосом. Тот 
самый. Брат погибшей Ксюши.
     -- Весело им, вот и улыбаются. Ты такое уже видел?
     -- Нет ... Тут приходить не бывалось.
     -- Бывать не приходилось. - Машинально поправил Антон.
     -- Не приходилось ... - Безропотно согласился малыш.
     -- Ну, ясно. Если пугают, значит выход близок! Подтяни-и-ись!
     Заросшие, как болотные кочки, головы поворачивались им вслед и действительно 
улыбались. Сложно определить, мужские они или женские.
     -- Я же тебе говорила - это живой подвал!
     -- Ты мне говорила?! Да ты ни слова про это не сказала!
     -- Значит, я подумала, а ты не услышал ...
     -- Уна, перестань! Без тебя тошно! 
     Словно идешь по незнакомому месту и вдруг ощущаешь себя проглоченным и уже 
полупереваренным в желудке огромного чудовища. Антон поежился. Как бы он ни старался не 
смотреть по сторонам, изредка взгляды все же бросал.
      «Да, точно. Их тут замуровали. И этот подвал - живой подвал. И бетон на стенах 
- совсем даже не бетон! Возможно, в стенах покоятся жертвы подвала, бывшие проводники или 
подопечные. Жаль, подробности выяснить не у кого ...»
     -- Уна, знаешь, кто они? Чьи это головы?
     -- Нет.
     -- Интересно, кто здесь замурован  ...
     -- Ну, спроси у них сам, если так любопытно!
     
     * * *
     
     -- Проводник, ты приготовил первого?
     -- Первых. Уйдет эта пара. Их портал будет готов к раскрытию через семь минут 
двенадцать секунд и продержится не более минуты. Время работает против нас.
     -- Ты сможешь его раскрыть?
     -- Да, но не в любое время. Этот портал циклический, класса «цветок», мы с 
тобой на таких не работали.
     -- И ты полезешь в незнакомый портал один?!
     -- Я туда не пролезу. Он слишком мал. Я не буду менять отражение с 
недоведенными за спиной.
     Оба понимали, что раскрытие портала будет еще одним всплеском активности в 
отражении и, конечно, Антон предпочел бы закинуть в «цветок» если не всех детей, то как 
можно большее их количество. Однако, не ему тут выбирать. Как принимающая сторона скажет, 
так и будет.
     -- Итого, станет пятеро. Ну, хоть так.
     Первым предстояло уйти двум близнецам, мальчику и девочке, той самой, которая 
интересовалась у Антона, зачем кидать в зверей игрушки. По ходу движения, ее любопытство 
было полностью удовлетворено ...
     В коридорчике предполагаемой переброски вся левая стена была увита трубами. 
Тремя огромными, уложенными одна над другой ржавыми трубищами, с редкими сварочными швами 
через положенное количество метров. Антон не знал, как трубы классифицируются. Нефтяные 
они, газовые, или еще какие, но портал в виде наполненной гадостью трубы - этого в его 
практике еще не бывало.
     -- Ну, и где твой портал?
     Антон нахмурился.
     -- Должен быть тут ... секунд через десять.
     -- Ты уверен? Где ему быть?! Тут трубы кругом!
     -- Какая ты занудная ... Будет! Вот, смотри!
     Антон обогнал детей и нервно шел, почти бежал, стуча кулаком по средней трубе, 
тянущейся на уровне его груди, в такт ударам считая вслух.
     -- Три, два, раз, ...
     Антон резко остановился, и в этот момент портал «показал» себя. Сваренный «на 
века» стык вдруг деформировался, и со шва каплями засочилась черная жидкость.
     -- Точно, нефтяные! Видала?
     Труба с визгом заворочалась, и из места пробоя в разные стороны брызнули 
упругие масляные фонтанчики. Пол и стены задрожали. Закачались под потолком пыльные 
лампочки. Один фонтанчик окатил Уну, на что она ответила взрывом ярости и негодования, 
давшим Антону по затылку, словно бейсбольной битой. Путеводная устала и плохо 
контролировала себя.
     -- Все назад! - Несвоим голосом заорал Антон.
     Он с чувством дал пинка зазевавшемуся ребенку и, заслоняя собой детей, бросился 
за ними следом. В следующую секунду портал окончательно раскрылся. Трубу разорвало. 
Нефтяная струя с жутким грохотом ударила в спину. Мощная волна едва не сбила проводника с 
ног. Затем накрыла детей черным масляным валом. Поглотила и покатилась дальше по коридору, 
оставляя за собой барахтающиеся комочки. Глухо взорвалась над головой лампочка. Посыпались 
искры ... Затем рванула еще одна, чуть дальше.
     Антон кинулся вперед и, стоя по колено в бушующей нефти, принялся выискивать 
упавших под давлением потока детей. Они с трудом поднимались, кашляли и отплевывались. 
Терли глаза.
     -- Внимание! Все обратно! Эй вы, двое, сюда, быстро!
     Проводник выхватил двоих «избранных», вымазанных до неузнаваемости детей, и 
потащил за шивороты к месту разрыва.
     Раскрытый портал представлял собой причудливо отогнутое стальное колено 
толщиной в несколько сантиметров и примерно метром в поперечнике. Края трубы были 
разорваны длинными замысловатыми лепестками, а из образовавшегося жерла дул сильный 
холодный ветер. Давление упало. Нефть больше не хлестала, просто текла умирающей струйкой, 
изредка выплевываясь судорожными толчками.
     -- Не заболеют? - Озаботилась Уна.
     -- К черту! Не заболеют! - Рявкнул Антон.
     Поднял девочку, подсадил на край и запихнул в трубу. Она проворно поползла 
вперед. Потом закинул туда же ее брата.
     -- Ничего не бойтесь, вас там примут! - крикнул вдогонку проводник, сложив руки 
рупором.
     Но из трубы только хлюпало, и гулкое эхо отдавалось в такт проворному движению 
детей. Обернувшись, Антон обратился к оставшимся:
     -- Сейчас труба закроется, пробегайте быстрее!
     Дети не заставили себя долго ждать, и ватагой бросились по коридору. Вымазанные 
с ног до головы, они скорее походили на маленьких бесят, чем на пресловутые одуванчики.
     «Еще трезубцы в ручки, и можно на пост, котлы с грешниками охранять!»
     -- Кто их придумал одуванчиками звать, тоже мне ... - Проворчал Антон.
     -- Да. Скорее бледные поганки!
     -- Уна, я знаю, что ты не любишь детей. Но при чем тут поганки?!
     Путеводная фыркнула и улетела вперед, не потрудившись ответить.
     Между тем, портал начал закрываться, и Антон поспешил убраться следом за 
детьми. Хоть официально и не опасно, но когда тебя ненароком заденет куском стали в пару 
пальцев толщиной, никто не будет разбираться.
     Пол снова задрожал, и разорванный конец трубы стал сворачиваться сам в себя. 
Лепестки «ожили» и зашевелились, сомкнулись, и портал окончательно запечатался.
     -- А что во втором конце трубы?
     -- Не знаю. Наверное, ничего. Просто труба.
     Уна на секунду задумалась:
     -- Тоша, скажи, а какого черта он «цветок»?
     -- Ну как же! Разве он разорвался на лепестки не как цветок? И закрылся как 
цветок. Очень символично.
     -- Вы, люди, все извращенцы ...
    


ГЛАВА 5
Где-то в нижних отражениях
(Продолжение)
     
     Ход неуклонно опускался. За стенами гудело. Слышался клекот, шелест крыльев, 
редкий животный смех. Антону подумалось, что так смеются гиены на Земле.
     Дети затравленно озирались и испуганно жались к проводнику.
     Под ногами хлюпало. Редкие лужицы на полу превратились сначала в испещренную 
звериными следами грязь, а потом в маслянистое мелководье стоячей тухлой воды, покрытое 
нефтяной пленкой. Пока по щиколотку, но интуиция подсказывала, что дальше будет глубже.
     Антон резко остановился, распластав руки и удерживая группу за спиной. Впереди, 
в двух десятках метров, ход заканчивался провалом, а в нем ... В нем проводника поджидали. 
Коридор оказался ловушкой. В дальнем проеме сгрудились мохнатые твари, покрытые комками 
свалявшейся шерсти.
     -- Кролики ... - Прошептал кто-то из детей.
     -- Те самые?
     Рыжие, пегие, палевые. Всевозможных размеров звери, ростом от маленького 
кабанчика до хорошего сенбернара. Вислые уши спаниеля, маленькие злобные глазки, 
причмокивающие слоновьи хоботки и усатые, словно небритые, тупые морды - кошмарная смесь 
павиана с коалой, бультерьера с муравьедом, еще черт те чего. Ожившие порождения 
обкуренной фантазии.
     Ближний зверь вдруг оскалился и улыбнулся, обнажив несколько рядов 
противоположно направленных, тонких зубов. Дети завизжали и бросились назад.
     Антон едва успел занять оборонную позицию - расставил пошире ноги и выхватил 
игрушечный меч - как звериная масса плотным молчаливым валом покатилась по коридору. Самые 
маленькие «кабанчики» в авангарде. За ними те, что покрупнее. Замыкали строй матерые 
звери, настоящие телята. Они непрерывно клацали зубами на передние ряды и пытались 
вырваться вперед, но маленькие успешно уворачивались и не пропускали. Антону подумалось, 
что меньшие замедляют движение, и это к лучшему.
     «Еще пару метров, и накроет с головой ... даже костей не оставит!»
     -- Кубики! Игрушки! Бросайте в них!
     Но дети запаниковали и бежали, оставив Антона одного. Никто не помнил про 
данное несколько часов назад обещание. Боковым зрением Антон отметил только одного 
оставшегося ребенка, брата погибшей Ксюши. Он не убежал и теперь стоял рядом с Антоном: в 
одной руке сабелька, в другой еще какая-то игрушка. На щеках слезы.
     «Интересно, что его держит, шок или ненависть?»
     -- Отступай и прикрывай!
     Ребенок не слышал. Да и какое из него прикрытие? В проводке не полагаются на 
материал.
     -- Уна!
     Путеводная и без него знала, что делать. Но и на Уну надежды мало. Одного 
остановит, от силы двух. На большее ее не хватит. У путеводной другая роль в проводках.
     Проводник закрыл и открыл глаза.
     -- Аминь, Тоша ... - Прошептал беззвучно, одними губами. - Аминь, классики 
любимые!
     Счастье для всех и даром? Проводник никогда этого не понимал. Жизнь все время 
учила Антона обратному: не бывает счастья для всех. Тем более, за просто так. За просто 
так бывает только смерть. СМЕРТЬ ДЛЯ ВСЕХ. Для всех, и ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ 
ОБИЖЕННЫЙ!
     И тут накатило.
     Он один. Всегда и навсегда. Инструмент. Никому не нужен, и никто не нужен ему. 
Никто и ничто. Ничто, кроме желания убивать тех, из-за кого он не имеет право быть нужным.
     Проводник перестал быть человеком. Теперь для него не существовало ничего кроме 
холодной логики, подчиненной одной цели - не пропустить. Разумная боевая машина. УБИВАТЬ и 
МСТИТЬ - это уже не эмоции. Это стиль поведения. Это смысл существования. УБИВАТЬ только 
за то, что враг хлюпает по воде когтистыми лапами и месит грязь хвостом. МСТИТЬ за то, что 
противник пытался секунду назад пройти вперед. УБИВАТЬ и МСТИТЬ - ведь идущая впереди 
стена желает достать тех, ради кого он больше не человек. Проводник не пропустит их, 
испепелит своей ненавистью, потащит за собой на тот свет ...
     Издав приглушенный рык, Антон бросился на передние ряды. Игрушечный меч-
кладенец в его руке превратился в смертоносный клинок. Конечно, он не изменился на самом 
деле, но для проводника все теперь было по-другому. И скакалка в другой руке - не скакалка 
больше, а гибкое, послушное лассо. Он еще поиграет!
     Игрушек больше не было. Было оружие, данное ему самими детьми. То, зачем так 
охотились по отражениям, сконцентрировалось в «наигранных» кусочках дерева, пластмассы, 
резины. Ненависть проводника изменила полярность законов, и чудо произошло.
     Звери и проводник так и не соприкоснулись. Лязгнувшие зубами челюсти встретили 
пустоту, а затем несущие их головы отделились от тел и покатились под ноги потерявших эти 
головы.
     В последний момент перед неминуемым столкновением, проводник бросился на левую 
стену. Гася инерцию, взбежал по ней. Работая правой рукой подобно пропеллеру, успел 
сделать два оборота мечом. Первый виток обезглавил несколько зверей. Второй пришелся на их 
спины. Ненависть передалась оружию. Лезвие вошло в плоть с шипением и легким дымком 
испаряющегося сока. Кровавого сока.
     В следующее мгновение Антон оттолкнулся от труб ногами и, перегруппировавшись, 
вскочил на спины второго ряда зверей. Атака захлебнулась. Передние «кабанчики» были 
задавлены следующей волной нападавших. Те, по чьим спинам не прошлись ноги проводника, 
принялись рвать упавших собратьев.
     Возникла свалка.
     Наиболее матерые бросились на Антона, и тогда он поблагодарил бога за 
инстинктивную предусмотрительность - опоясавшие игрушки сыграли роль бронежилета. Там, где 
лапы соприкасались с патронташами, скакалками и погремушками, раздавалось громкое шипение. 
Кровь проводника, кровь нападавших - все смешалось. Боль от расплавленной пластмассы, 
льющейся под одежду, воющие в атаке звери, тающий в руке меч ...
     Скакалку он потерял в первые секунды. Ее ухватила зубами отвратительная морда в 
кругах нефтяных подтеков под глазами. Антон запомнил ужас на лице зверя, когда мохнатая 
нижняя челюсть с чавкающим звуком отделилась от пасти и исчезла где-то внизу.
     Наверное, Антон кричал. Не мог не кричать. Долгие годы непонятной борьбы, 
обороняющийся и нападающий, когда он становился не совсем человеком. Да, скорее, совсем не 
человеком, но после всегда возвращался назад. Это тоже одно из проклятий проводника - 
необходимость вернутся ...
     Антон не помнил, как снова оказался перед звериной свалкой. 
     Меч в руке оплавился под основание, ошпарив руки кипящими пузырями. Из боевого 
арсенала не осталось ничего, кроме пары кубиков, которые Антон тут же бросил в самую гущу 
врагов, вызвав очередной взрыв, сопровождаемый яростным воем.  
     Звери перестроились и опять пошли в атаку, и Антону пришлось бы совсем плохо, 
но тут вмешалась Уна, забрав часть силы у кого-то из детей. Путеводная ослабла еще 
несколько часов назад, и поддержка с ее стороны была просто подвигом.
     По закону в случае, подобном этому, путеводная должна уводить детей. Но по 
непонятным Антону причинам Уна не любила ведомый материал. Может, потому и осталась? Он не 
знал. Антон просто услышал ее вмешательство. Уна тихо запела, и присевший перед прыжком 
зверь вдруг заверещал и начал раздуваться, как воздушный шар. В воздухе запахло паленым, 
задымилась шерсть. Зверь жалобно взвыл. Потом заскулил. Его глазки выкатились, как у 
Шварценеггера, попавшего на Марс, а через мгновение животное взорвалось, разбросав останки 
на многие метры вокруг. И все это под несмолкаемое пение Уны.
     Путеводная и сама вертелась тут, кружась вокруг зверя, «накачивая» его. Серая, 
едва живая - если еще раз попытается активировать силы на разрушение - взорвется сама.
     «Уну тоже нужно вытаскивать ...»
     Антон медленно приходил в себя.
     Сколько времени прошло? Десять секунд, минута, час? Хронометры внутри отказали, 
но он снова был Человеком. Лежащим в воде, перемазанным с ног до головы своей и чужой 
кровью, до сих пор сжимающим остатки меча в занемевшем сплетении пальцев, но - Человеком 
...
     Антон рефлекторно кувыркнулся в сторону и принял на оплавленную рукоять 
бросившегося на него, чудом выжившего в свалке, «кабанчика». Зверь заверещал и засеменил в 
воздухе лапками, когда Антон перебросил распоротую от горла до яичек тушку назад, через 
голову.  
     В этот момент вмешался тот самый ребенок, брат Ксюши. Он выскользнул откуда-то 
сбоку, вырос перед распластанным в воде Антоном. В правой руке сабелька.
     «Надо же, сохранил!»
     Проводник поднялся на ноги и схватил ребенка за плечи. Тот вырвался, бешено 
заорал и полоснул Антона по руке.
     -- Дурак, это же я!
     -- А-а-а-а ...
     Не вдаваясь в объяснения, Антон вырвал оружие из рук мальчишки, самого его 
схватил и бросил за спину. Ребенок упал в воду и заплакал. Сдерживаемый другими детьми, 
кричал что-то, кидался вперед, в атаку.
     «Вернулись ...»
     Но не было сейчас времени на такую ерунду.
     Брат Ксюши появился снова, вытащил откуда-то кубик, и со всей силы бросил его 
вперед. Игрушка взорвалась с такой силой, что Антон на несколько секунд ослеп.
     Ударная волна подбросила одного из зверей и впечатала в потолок, нанизав тощим 
хребтом на ржавые колья труб. Железо со смачным всхлипом вошло в плоть несчастного и 
намертво закрепило его под потолком.
     «Кролик» взвыл и заработал лапками, разбрасывая во все стороны кровавые брызги, 
пытаясь дотянуться хоботом до пронзивших тело игл. Стекловата, скрывающая спину зверя, 
стала бурой от крови. Где-то в глубине потрескивало и искрило. Видимо, зверь попал на 
оголенную проводку.
     Проводник посмотрел на умирающее животное и вспомнил, как подобным образом 
подкинули, царствие ему небесное, Саботажника. Он содрогнулся, представив себе старика, 
насаженного на острые трубы, словно окорок в подвале мясника ... Антон сместился в сторону 
и в прыжке добил несчастное животное. Игра должна быть достойной даже при отсутствии 
правил.
     Верещанье смолкло. Тушка дернулась последний раз и затихла.
     Похоже, это был конец. Оставшиеся звери, увидав, что побоище приняло 
неожиданный оборот, вдруг схватились и, словно по команде, брызнули наутек, оставляя 
разорванных и умирающих собратьев. Антон не стал их догонять. Не было сил. Он с трудом 
отбросил ненужную теперь сабельку, прислонился к стене, закрыл глаза и медленно сполз на 
залитый водой пол.
     Все вокруг было окрашено в красные тона. Стены, трубы, мертвые и остывающие 
тушки зверей или еще шевелящиеся, скулящие.
     Побоище.
     Забрызганные кровью лампочки дополняли картину общей жути. Один большой 
жертвенный алтарь. Царство маньяка.
     Брат Ксюши поскользнулся в луже, с плачем вскочил на ноги, схватил выброшенную 
Антоном саблю и кинулся на самого крупного, скулящего зверя. Воздух разорвал истошный визг 
и снова наступила тишина.
     -- Вот тебе, вот тебе, вот ... - Мальчишка рубил тушу, захлебываясь слезами и 
не замечая, что животное уже давно мертво.
     -- Черт! - Антон поднялся и направился к ребенку. Попытался насильно оттащить 
бьющегося в истерике пацана. Тот царапался и кусался, не признавая Антона и не видя 
ничего, кроме распростертого кролика ...
     Времени на зализывание ран не было. На удивление, никто из детей не пострадал, 
если не считать находящегося в шоке брата Ксюши.
     «Скорее всего, сейчас пацана и заберут. Это было бы очень логично. Наверняка 
его ...»
     Антон шипел от боли, смывая с себя грязь и кровь не менее грязной и кровавой 
водой, но уж очень противно было идти в таком виде дальше. Перекресток даст, он доведет 
эту шпану, раскидает по порталам, а там и сам подлечится. Только бы дойти ...
     Они пошли следом за удравшими зверями. Антон опять отобрал сабельку и хромал 
впереди. Стая не будет нападать, слишком сильным оказалось ее поражение, но чем черт не 
шутит? Может там у нее гнездо, и новые силы?
     
     * * *
     
     -- Так, проводник, кто следующий, вещай.
     Уна настолько устала, что превратилась в грязно-серый комочек. При желании, по 
изменениям цвета путеводной можно было бы написать диссертацию. Что ни говори, а так 
сильно Уна не выматывалась давно. Надо же, он сам еще в форме, а путеводная на грани 
исхода. Антон вдруг поймал себя на мысли, что ему стыдно.
     «Ничего, на Аргенте оклемается, в себя придет. Не в первый раз!» - утешался он.
     А все равно было стыдно.
     Подходила к концу ее часть работы, и скоро Уна должна исчезнуть вплоть до 
следующего задания.
     -- Не знаю, сейчас увидим.
     За последний час они заметно продвинулись вперед. Пережитое приключение 
взбодрило всех и придало уверенности. Дети, что с них взять. Они даже перестали говорить 
шепотом, как Уна ни шикала на них. Сил нести кого-либо у Антона не осталось. Максимально, 
на что он был сейчас способен, это тащить за собой уцепившихся в его одежду.
     Местность менялась. Потолок ушел вверх и выровнялся, а лампочки стали мощнее. 
По крайней мере, света с четырех-пятиметровой высоты вполне хватало для ориентировки и 
осторожного продвижения.
     «Или это глаза так привыкли к темноте?»
     Проводник не особо задумывался над этим. Темнее не стало, и то хорошо.
     Коридор постепенно раздался в стороны. Повысилась влажность. Антон старался не 
касаться всевозможных оттенков гнили на стенах - от мучнисто-белой какой-то накипи до 
изумрудно-зеленой мерзости, шевелящейся в журчащих струйках.
     Сначала Антон держал курс по левой стене, руководствуясь нехитрым правилом 
прохождения лабиринтов, но ноги сами понесли его к центру подвала. Туда, где светлее. 
Туда, где наверняка портал.
     Изредка уровень пола повышался, и группа выходила на сухое место. В таких 
случаях делали короткий привал. Затем снова спуск в ложбину, где холодная вода по колено и 
цепкая, вязкая грязь.
     Так они прошли около часа, и вот, за очередным изгибом колонны им открылось 
живописное зрелище. Свалка ящиков, коробок, каких-то бочонков, деревянных контейнеров 
всевозможных размеров - от малюток со щелями в палец толщиной, до огромных монстров с 
плотно пригнанными добротными досками. Все это многообразие плавно выступало из черной 
воды. Вырисовывалось, постепенно переходя из гниющей жижи в захватывающие дух штабеля ...
     Антон только присвистнул.
     -- Ого! Ну, как тебе?
     -- Да. Впечатляет. Тошик, будь тут поаккуратнее.
     -- Ты бы еще позже предупредила ...
     Основание пирамиды покоилось где-то в глубинах. Последние десять-пятнадцать 
метров беглецы прошли по деревянному настилу, скрытому тонким слоем воды. Дети держались 
цепочкой, ступая за Антоном след в след.
     Видимо, перебитые звери жили в этих «трущобах». Редкие оставшиеся животные 
покидали норы и бежали, недовольно шипя, стоило Антону появиться в непосредственной от них 
близости. Это были, в основном, мелкие зверюшки. Крупных больше не попадалось.
     За долгое время лежания нижние ящики просели под грузом верхних, образовав 
плотную, устоявшуюся массу. Сквозь нее густо росли бледно-зеленые стебли в хаотичных 
фиолетовых пятнах. Растительность стремилась к потолочному свету, поглощая ящики ярус за 
ярусом. 
     -- Есть такое понятие - Родина. - Пробормотал Антон. - Слушай, а ведь это 
картошка!
     Он наклонился и поднял сморщенный черный камешек, за которым тянулся ломкий 
полупрозрачный отросток. Затем попытался очистить клубень от поросли - картофель оказался 
гнилым, и раскисшей грязью завонял в руках. Антон сплюнул, размахнулся и запустил 
неудачную находку в дальний штабель. Оттуда раздалось злое хрюканье, сменившееся бодрым 
шлепаньем по воде.
     -- Так вот чем эта сволочь тут питалась! 
     -- Тоша, а как сюда это все попадает, новое?
     -- Коробки-то? А хрен их знает!
     Вершину пирамиды и в самом деле венчали совсем новые, свежеструганные ящики. 
Почти все переломанные или с продавленными боками. Из одного такого взломанного «новичка» 
бодро сквозил рассыпанный свежий картофель.
     -- Уна, кажется, я теперь знаю, что такое Закрома Родины.
     -- То есть?
     -- А, ладно. Порой жалею, что ты не совсем человек.
     Путеводная хмыкнула и отстала.
     «Опять обиделась ...»
     Антон зябко поежился и наморщил лоб. Сколько ни храбрись, но пора форсировать 
события. Он тоже выдыхался. Многочисленные раны сначала сильно болели, некоторое время 
назад стали жечь огнем, а теперь в теле образовалась приятная, ватная легкость. Немного 
кружилась голова, и только ощущение не до конца выполненного долга не давало Антону 
устроиться на каком-нибудь из ящиков и поспать часок-другой. 
     -- Ун, что со мной? Реакция замедляется.
     -- Думаю, ничего хорошего.
     -- Угу, устал я чего-то.
     Портал был где-то близко, совсем близко.
     «А пока вокруг эти дурацкие ящики! Неужели портал в одном из них? Гадость 
какая!»
     Шатаясь, Антон прошел еще немного, с трудом передвигая изодранные ноги. Идти с 
каждой минутой становилось все труднее и труднее.
     Озарение нахлынуло, как всегда, внезапно, но Антон нахмурился:
     -- Уна, надо идти еще ниже. На один уровень. Одного швыряем сейчас, для 
остальных портал там, внизу. А последнего вообще неизвестно куда и как!
     -- Я дальше не спускаюсь. Я ухожу сейчас, с этим. Кто бы он ни был. 
     -- Куда уходишь? Почему сейчас?
     -- Моя часть закончена, ты и сам это знаешь. Все. Прощай, проводник. Я посмотрю 
за ним до конца выхода.
     -- Чего за ним в портале-то смотреть? - проворчал Антон, но покорно опустил 
плечи и закрыл глаза: надо спешить, передышка очень коротка.
     Битва со зверями переполошила все отражение, и скоро вокруг начнется что-то 
несусветное.
     -- Ну, кто сейчас идет?! - Уна опять теряла терпение.
     -- Сейчас узнаем, погоди ...
     Антон что-то еще пробормотал, потом резко открыл глаза и ткнул пальцем в брата 
Ксюши:
     -- Готовься, дружок. Скоро ты увидишь маму.
     Ребенок вздрогнул, но ничего не сказал. Ставший на секунду осмысленным взгляд 
выражал столько боли, что Антон невольно отшатнулся.
     -- Ну ... Прощайся с товарищами.
     -- Я не пойду, пока не найду кролика!
     -- Ты же нашел его, помнишь? Мы убили его.
     Мальчик смотрел сквозь Антона широко раскрытыми глазами. Потом прошептал:
     -- Вы же знаете, что это был другой ...
     Дети потупили глаза, а самые маленькие спрятались за Антона. 
     -- Вот что, малыш ...
     -- Да не тяни ты, в самом деле! Что за сюсюканья?! Тащи его сюда!
     Антон стиснул зубы и сделал глубокий вдох. Уна умела вывести из себя кого 
угодно. Сейчас она нервно металась вокруг штабелей, безуспешно пытаясь угадать 
местонахождения центра транспортировки.
     -- Я сам, не суетись!
     Антон раскинул руки в стороны и углубился вправо от предполагаемой тропинки.
     -- Сюда!
     Дети гурьбой бросились за ним. Проводник стоял по колено в воде и с трудом 
раскидывал коробки, ломая опутавшую их растительность. Затем наклонился над массивным 
сундуком, напоминающим песочное противопожарное хранилище. Поднатужился и откинул крышку. 
От производимых манипуляций гора ящиков просела, грозя завалить едва раскрывающийся 
портал. Уна бросилась вперед, и ящики замедлили падение, а потом застыли, словно на стоп-
кадре при просмотре видеофильма.
     -- Давай его сюда быстрее, пока я держу вход!
     Антон чертыхнулся, схватил за шиворот пребывающего в прострации ребенка и с 
кряхтением перекинул его через досчатый борт. Быстро отошел назад.
     Над порталом поднялось пыльное облако, подсвеченное редкими сполохами. Уна 
удовлетворенно хмыкнула и зависла над центром ящика.
     -- Вот ты и дома, малыш, - пробормотал Антон, - черт, даже имя не узнал!
     -- Зачем тебе его имя? - Невесело осведомилась Уна.
     Она еще была тут, но очертания путеводной таяли. Уна уходила.
     -- Чтобы живее в памяти был.
     -- Куда уж живее ...
     И исчезла.
     Антон равнодушно смотрел, как сама собой вдруг захлопнулась крышка портала. Как 
сдвинулся первый, более не удерживаемый Уной ящик. Как повалился в грязь сначала он один, 
затем другой, и еще, и еще ... Гора осела, погребя под собой запечатанный портал. Поди 
найди его теперь и открой!
     Антон отошел от детей, устало закрыл глаза и опустился в грязь у ближнего 
штабеля. Он ясно представил встречу этого мальчика на том конце. Как мать воет от горя по 
потерянной дочери, не находя в себе сил обрадоваться возвращению сына.
     Было очень холодно. Стучали зубы. Антон еще отметил, что не должно так сильно 
знобить, ведь «когда картошка в ящиках гниет, она всегда дает тепло ... те-пло ... да-ет 
те-пло ...»
     Оставшиеся четверо детей стайкой уселись на мятую трубу, и с любопытством 
смотрели на неподвижного проводника.
     Самый маленький тихо сказал:
     -- Надо помочь ему. Он хороший.
     -- Хороший.
     -- Так что, вылечим или похороним? - еще один голос.
     -- Проголосуем ...
     -- Есть среди нас кто-то, несущий свет?
     -- Мы все друг про друга знаем. К чему вопросы?
     -- Тогда твоя очередь лечить!
     -- Нет, хитрый какой! Мы посчитаемся. Эне-бэне-рики ...
     
     * * *
     
     В глазах медленно прояснялось. Над Антоном маленькой луной парило белое пятно.
     -- Тебя случайно зовут не Марси? - Он через силу улыбнулся каким-то своим 
мыслям.
     -- Я вам кого-то напоминаю?
     -- Да. То есть, нет. Это было не со мной. Но очень похоже.
     -- Вы теперь будете жить, а мы не останемся тут. Мы колдовали и знаем.
     -- Что это было?
     -- Не знаю. - Девочка задумалась. - Тот, кто колдовал, говорил непонятное. Он 
сказал, что вашу кровь хотели съесть маленькие звери. Как те кролики. Только невидимые.
     -- У-у-у ... Так вы меня вылечили?
     -- Агу.
     
     * * *
     
     Дальнейшее Антон помнил плохо. Если бы не помощь этих детей, он бы не дошел и 
никого больше не довел. Проводник не удивился, когда после пробуждения края ран 
подтянулись, обещая в скором времени оказаться заурядными шрамами.
     «Подлатали, и ладно ...»
     Не удивился Антон и тому, что дети вылечили его, хотя уже одно это было 
неординарным событием. Так не было принято.
     ПРОСТО ОН УСТАЛ.
     Им очень повезло, когда следующий принимающий портал дал заявку аж на троих. На 
пару брат-сестра и еще одного ребенка - довеском. Кто останется последним и завершит 
проводку, Антон не знал. Все приходит постепенно, когда будет надо, проводнику сообщат и 
это.
     Они поднялись на сухое возвышение, а потом спустились по деревянной лесенке в 
какой-то сырой погреб. Там пахло плесенью и мышами, было очень влажно и душно. Двигаться 
пришлось в полной темноте. Антон не различал даже силуэты детей и вынужден был держать их 
за шивороты. Он закрыл глаза и целиком отдался прощупыванию пути. Без путеводной это 
жалкие потуги, но, как говорится, за неимением лучшего ...
     Погоня шла следом. Антон затылком чувствовал ее «дыхание», и живот снова вело, 
как на первых проводках в детстве.
     ОН УСТАЛ.
     Дальше снова на ощупь. Петляющий коридор с затхлым, стоячим киселем воздуха и 
водой под ногами. Дети громко дышали ртами, кто-то плакал.
     «Надо же, столько держался, а теперь вот плачет. Может, темноты боится?»
     Антон тихо запел песенку. Сначала шепотом и ломаным, срывающимся голосом, а 
потом, когда плач перешел в жалобное всхлипывание - все увереннее и увереннее. Дети 
слушали молча.
     Ожидающий их портал оказался прозаическим люком в полу одного из сараев. Антон 
сорвал висящую на одной петле дверь и зашел первым. Повинуясь инстинктам, подался в 
сторону. Не отдавая отчета своим действиям, нашарил на полке сальный свечной огарок и 
влажный спичечный коробок. Извел три спички, и с четвертой попытки зажег огонь. Тогда он 
увидел этот люк, чертов портал. А увидев, едва не заплакал сам - как все просто! До 
омерзения просто! Потом подошел ближе, сбил ногой хлипкий, отливающий тусклым золотом 
замочек и откинул круглую жестяную крышку хода - еще одна нелепость в целой их череде.
     Пламя выхватывало таинственные и невероятно торжественные лица подопечных.
     Они не прощались. Дети стояли и смотрели на проводника, словно стараясь 
сохранить в памяти черты его лица. При этом у Антона по коже носились мурашки. Стало 
страшно, чертовски страшно, блин! Ему вдруг подумалось, что он, в сущности, ничего не 
знает о подопечных. Ну, сунули ему работу. Ну, выполнил он. А кого, куда, зачем - очень 
редко когда сообщают.
     УСТАЛ ...
     Старший мальчик кашлянул, опустил голову и первым полез в портал. Антон молча 
наблюдал, как дети исчезают один за другим. Последняя девочка уже наполовину скрылась в 
жерле люка, но замерла на секунду, посмотрела Антону в глаза, да так, что свеча задрожала 
в руке, и в зрачках уходящей заплясало пламя. Она хотела что-то сказать, но потом, видимо, 
передумала, и только странно улыбнулась ... Улыбнулась - и исчезла навсегда. Сколько это 
длилось? Мгновение? Секунду? Вот после такого и говорят - «целая вечность».
     Антон стряхнул оцепенение, подошел к люку и брезгливо захлопнул крышку ногой. 
Даже внутрь не посмотрел. Не смог пересилить себя. Было в этом что-то от подглядывания в 
замочную скважину.
     «Нервы шалят, - подумал он. - Еще приступа неврастении для полного комплекта не 
хватало!
     Дети. Везде вы одинаковые. Это потом из вас вырастает невесть что. Но пока, 
если проводник ведет вас, то всех под одну гребенку. И до тех пор, пока тело не сковывает 
вечный холод, можно играть очень долго. Вот и этот портал закрылся. Ушла очередная партия. 
Исчезла путеводная. Антон остался наедине с последним одуванчиком.
     -- Тебя звать-то как?
     -- Славик.
     -- А откуда ты, Славик?
     -- Из Санкт-Петербурга.
     -- Вот оно значит как! Так мы, Славик, земляки с тобой. Я тоже из Питера. 
Ничего, доведу тебя, увидишь родителей. Кончится этот кошмар. Забудешь все.
     Мальчик не ответил.
     
     * * *
     
     Антон крепко держал Славика за руку, не отпуская от себя ни на шаг. Так и шел: 
в одной руке последний хрупкий одуванчик, неведомо кому нужный пацан из родного города, 
дай бог, если уже семилетний, в другой - догорающие свечные капли.
     Погоня настигала. Шла след в след, отставая буквально на шаг. Антон вдруг 
подумал, что ради того, чтобы он сейчас вот так вот спокойно вел этого недомерка и шепотом 
говорил с ним на всякие отвлеченные темы, за прошедшие сутки могло погибнуть множество 
людей.
     Отблески гуляли по стенам, растворяясь в темных нишах, где как раз место 
«всяким скелетам», как доверительно сообщил Славик.
     Надо же ... Столько кошмаров по дороге, а это малолетнее чудо с замиранием 
сердца наивно вопрошает «про скелетов»!
     Антон невольно улыбнулся и вдруг остановился, прислушиваясь. По сторонам 
зашелестело. Сначала тихо, но вот все громче и громче. Пламя бешено заплясало, и вдруг 
резкий порыв ветра загасил свечу.
     Отбросив ее, теперь больше не нужную, Антон схватил Славика в охапку и помчался 
вперед. Огромное нечто настигало. Антон кинулся на стену и влетел в нишу. Споткнулся, 
вскочил на ноги. Не отпуская ребенка, снова бросился вперед, не особо разбирая, куда 
бежит.
     Этот рывок спас им жизнь. По коридору несся стонущий водяной вал, вымывая 
землю, сметая и поглощая на своем пути все, до чего только мог дотянуться. Видимо, 
преследователи смирились с потерей материала и решили его уничтожить ...
     Принявший Антона боковой ход моментально оказался затопленным. Вода подхватила 
беглецов и понесла с огромной скоростью, переворачивая и бросая на стены. Но все-таки это 
было не основное течение.
     Неожиданным подарком включилось внутреннее зрение, и Антон стал различать 
окружающие предметы. Серое, неясное изображение появлялось перед глазами, даже если они 
оставались закрытыми. Такое случалось с Антоном и прежде, но сравнительно невысокая 
квалификация не позволяла ему произвольно манипулировать «подарком». Или, как говорила 
Уна, «шерстью еще не вышел». По правде говоря, Антон и не надеялся дожить до полного 
контроля. Он догадывался, что способность внутреннего восприятия зависит не столько от 
квалификации, сколько от эмоционального состояния. 
     Первый раз зрение «включилось» несколько лет назад. От стыда. Проводник и 
путеводная ползали в кромешной темноте глубоких нор какого-то запущенного отражения, а 
поскольку Антон был слеп, как новорожденный котенок, Уне приходилось все время 
подсвечивать дорогу. Путеводная даже не ворчала, что было больно вдвойне: Антон прекрасно 
знал, каких усилий стоит Уне «принудительное» освещение. Ему сделалось так стыдно, что в 
какой-то момент он «отключился», а когда пришел в себя, под опущенными веками замаячили 
призрачные контуры. Всю оставшуюся дорогу Уна ворчливо язвила по этому поводу, но у Антона 
закралось подозрение, что на самом деле путеводная рада за него ...
     
     * * *
     
     Антон плыл в бурном потоке и, стараясь перекричать шум воды, орал ребенку на 
ухо, чтобы тот начал работать руками. Славик судорожно вцепился проводнику в шею и не 
реагировал. В какой-то момент Антону показалось что им не выбраться, и тут в голове 
ударило: «Портал!»
     Их несло в направлении выхода. Какой он из себя, как до него далеко, примет ли 
двоих путников - Антон понятия не имел.
     Вспененная вода шипела, стремясь увлечь на дно и похоронить под тоннами 
размытой земли. Проносящиеся мимо корни хлестали по лицу. То и дело проскальзывали чьи-то 
оскаленные морды, лапы, но тут же скрывались, поглощенные бушующей стихией. Да и сама вода 
«кусала», как если бы неподалеку замкнуло провод. Отражение не хотело упускать добычу.
     Резкий изгиб туннеля швырнул проводника на стену. А там, впереди - он. Выход. 
На этот раз - громада платяного шкафа с дверцами в полный рост и разводами грязи на 
стенках. Эдакий прототип древних бабушкиных комодов.
     Шкаф застрял в проходе. Видимо, его подхватило течением и развернуло под углом 
к потоку. Через секунду беглецов вынесло на скользкую дверную панель.
     «Перемещающийся по отражению портал - это что-то новое!»
     Антон уцепился за мокрую ручку и потянул на себя. Дверца не поддавалась. 
Проносящаяся мимо вода выбросила на панель несчастное созданье чуть больше кошки, с 
коротким, обрубленным хвостом и злыми глазками. Антон ругнулся и пнул эту пакость ногой. 
Пакость что-то вякнула в ответ, царапнула когтями полировку и исчезла в очередном плевке 
воды.
     «Смыло - и ладно!»
     Антон рванул дверцу еще раз, и в приоткрывшуюся щель хлынула вода. Он поднажал, 
распахнул шире, после чего, витиевато матерясь и сжимая Славика в объятьях, торжествующе 
кувыркнулся в шкаф. Антон умудрился закрыть одуванчику глаза: нечего! Успел выставить 
ребенка перед собой: закон есть закон, иначе не пройти. Выход уничтожит любого, кто не 
соответствует параметрам.
     За спиной выло и рычало. Антону почудился ветер от просвистевших когтей, 
вспоровших воду. Хотя, конечно же, показалось. Иначе бы проводник и одуванчик не долетели 
бы до выхода живыми.
     Они материализовались в полутемном помещении, отдаленно напоминающем подвал 
покинутого отражения. Антон привычно перегруппировался, поправляя на груди ребенка, и 
неуклюже встал на ноги.
     И тут же в голове у него взорвалось. Огромной силы удар отключил все реакции, и 
Антон свалился на пол в натекшую с одежды лужу ...
     -- Готов! - Удовлетворенно сообщил накаченный мужчина в камуфляже с автоматом 
наперевес. Носком ботинка он брезгливо перевернул бесчувственного проводника на спину.
     -- Добьем козла? - Второй мужик, невероятно похожий на первого, ткнул 
неподвижное тело дулом автомата.
     -- Отставить! - Третий мужчина ловким движением опустил пистолет в заплечную 
кобуру.
     Сталь в его голосе заставила амбалов вытянуться по стойке «смирно».
     -- Папа! - Поднявшийся с пола Славик бросился к этому третьему ...
     
     * * *
     
     -- Ну, ты живой?
     Темнота в глазах рассеилась и Антон пришел в себя.
     «Чем это снова дали таким ... Черт ... Ну и денек!»
     -- Мужики, вы что, охренели? Я же свой!
     Антон быстро сообразил, что попал домой. Причиной тому служил плачущий Славик, 
висящий на шее у плечистого мужчины с прозрачными глазами убийцы, бормочущий сквозь слезы 
«Папа, папа».
     -- Замолкни, погремушка!
     Дула автоматов уперлись Антону - одно в висок, другое в затылок.
     -- Почему это я погремушка?
     -- Ты че, не понял? Заткнись, козел!
     Мальчик вытер слезы, отлепился от отца и с улыбкой подошел к лежащему Антону. 
После чего снял с его пояса погремушку, единственную оставшуюся представительницу всего 
боевого арсенала.
     -- Можно, я себе возьму? На память.
     -- Бери конечно ...
     Антон с трудом помотал головой. Голова звенела, и он невесело подумал, что 
обиднее всего получать на проводках именно от своих.
     -- Ты молодец, хорошо держался. - Антон неуклюже похлопал Славика по плечу.
     -- Не трогай пацана!
     Антон усмехнулся и попытался встать. Телохранители напряглись и угрожающе 
оскалились.
     -- Тихо, тихо ... - Антон предпочел не делать резких движений и снова сел на 
пол.
     -- Не обижайте его! Это мой друг!
     Славик принялся сбивчиво рассказывать, как Антон спасал его и остальных детей. 
Антону приходилось постоянно вставлять в монолог ребенка направляющие слова, чтобы детская 
речь хоть немного отличалась от бреда умалишенного. Охранники наконец-то уразумели, что 
перед ними не «враг-козел» и опустили оружие.
     -- Ну и кто ты у нас будешь, мил человек? - Отец мальчика внимательно изучал 
проводника.
     «Да, у ребенка действительно неприятный папаша. Интересно, как бы он вел себя в 
отражении?»
     -- Я Антон. Меня просили помочь. Просто с вашим сыном рядом подвернулся.
     -- Значит Антон, да? Хорошо, пускай так. Мы тебе одежду принесли, Антон. 
Сделали все, как нам сказали. Два часа назад мне позвонили и сообщили, что ребенка вернут. 
И место назвали. Просили прийти без охраны. Вот я и пришел.
     -- А эти разве не охрана?
     -- Не охрана. Они как собака у ноги. Я слово дал, что никого не трону. Спасибо 
за сына. Я в долгу не останусь. Объясните ему диспозицию, - велел он амбалам, а сам взял 
Славика на руки и отошел, потеряв к Антону всякий интерес.
     Ближний мужик потоптался медведем, перекинул автомат за спину, дружески обнял 
Антона за плечи и повел в сторону. Второй шел чуть поодаль и оружие не убрал.
     Как объяснили проводнику, «какие-то козлы поперли» Славика несколько месяцев 
назад. Ребенок просто пропал. Слушавший в пол-уха Антон не мог понять одного: кто был этот 
звонивший.
     «И про одежду не забыл. Знал же, что в лохмотьях вернусь. Ведь место назвал с 
точностью до поворота. А найти выход портала в сетях Питерской канализации ой как не 
просто! Самое странное, он был уверен, что я живым вернусь. И вернусь не один. Этим новым 
русским делает честь их оперативность. Если батяня и дела свои так же четко вершит, то он 
крупная шишка. Жуткий дядька ...»
     -- Если бы не за базар отвечать, мы бы прочесали тут все, ни одна бы сука не 
ушла! Ты появился не в кассу, вот мы и погорячились. Извини уж, что так встретили.
     Антон рассеянно кивал.
     -- ... и выкуп не требовали, в натуре, вот чего не просекаю! - гора камуфляжа 
продолжала неумело оправдаться.
     -- Чуть не затушили пацана. - Робко встрял второй охранник.
     -- Детали можно опустить! - Крикнул откуда-то сзади папа Славика, ко всему 
прочему отличающийся еще и хорошим слухом.
     Антон попытался высвободиться из мощных «дружеских» объятий, но не смог не то 
что вырваться, но даже оглянуться на начальника этих ребят. Проводника держали крепко, а 
мощные фигуры загораживали обзор, мягко, но непреклонно тесня Антона по коридору. 
     «Уж не хотят ли эти ребятки меня кончить ...» - мелькнула мысль.
     -- Ты прикинь, - добродушно вещала гора, - сначала думали порешить козлов. 
Потом даже бабок отвалили бы за пацана. Отпустили бы сволочей с миром, вот гадом буду! Так 
что не серчай. Мы думали это те козлы. Не держи зла, братан. 
     -- Да все в порядке.
     Антона подвели к коллекторной коробке и участливо осведомились:
     -- Может тебя подбросить куда?
     -- Да нет, спасибо. Мне тут близко. Разве что не одолжите мелочишки на метро? А 
то я совсем без копейки.
     «Ага, сща-а-аз! Показал я тебе, где живу! Твой начальник дорого даст, чтобы 
убить. Слава богу, портал закрыт, а то одуванчик осиротеет, не успевши и до дому добраться 
...»
     Мужик порылся в карманах и извлек пятьдесят рублей. Потом еще раз обнял Антона 
и на прощанье растроганно произнес:
     -- Ну, ты смотри, в натуре. Давай братан, если че надо, не стесняйся. Ты звони. 
Подсобим всегда!
     Он медленно отступил в сторону и сдернул автомат, не переставая улыбаться. У 
Антона внутри все сжалось, но амбал убрал руку с подствольника, повел пальцами в воздухе, 
и оба мужика красиво выполнили «отход»: они прошли дальше по коридору, спина к спине, 
прикрывая друг друга и медленно растворились в темноте.
     Антон все еще ждал автоматной очереди, но чутье подсказывало, что на этот раз 
все обошлось. Он обернулся, но ни ребенка, ни папаши не увидел. Видимо, они намеренно 
отстали и ушли через другой ход. Но Антон, мягко говоря, не переживал на этот счет. У него 
не было желания ни прощаться, ни, тем более, звонить кому-либо из новых знакомцев. Хотя 
номер Антону не оставили, он чувствовал, что при желании такую личность, как папа Славика, 
он всегда в городе найдет. Но что-то подсказывало, что эта личность в состоянии найти 
Антона и быстрее, и при меньшем желании.
     Он выждал минут десять, прислушиваясь ко всяким посторонним звукам и наконец, 
робко выглянул из коллектора наружу. Глубоко вздохнул. На пару секунд закрыл глаза и 
согнал с лица напряженность, придавая ему выражение «a la беспечный романтик». Затем 
придирчиво себя осмотрел. Отряхнул подаренную одежду и вышел на Питерскую улицу.
     «Три очка за проводку и все живы. Приятно, черт возьми!»
     Антон улыбнулся: до него вдруг дошло, что проводка в самом деле закончена.
     -- Слушай, время не подскажешь? - Пристал какой-то паренек.
     -- Извини, я часы дома забыл.
     И вскочил на подножку закрывающего двери трамвая.
     «Сейчас главное от хвоста оторваться!»
     Антон не сомневался, что папа Славика будет упорен в своем желании найти 
«козлов». А значит, наладит слежку. Жалко несчастных «сыщиков». Ох, и получат они по шее 
от разгневанного босса! Но плевать на них с подъемного крана!
      Антон пробрался на заднюю площадку и прильнул к стеклу. К его удивлению, 
видимого наблюдения не было. С другой стороны, хвост мог быть и рядом. Антон прислушался к 
своим ощущениям, но ничего не почувствовал. Это Земля, Перекресток, ничего не попишешь. 
Тут инстинкты проводника словно засыпали. Изредка озарение могло нахлынуть, но вот так, 
сразу после проводки, это маловероятно.
     На всякий случай, Антон сделал парочку контрольных рейсов на разных маршрутах 
и, пропетляв по веткам метро, снова выбрался в центре города.
     -- Да ... - Пробормотал он. - Хорошо, что папа Славика находится в 
кратковременной эйфории.
     Антон был уверен, что через некоторое время папаша очнется и станет настойчиво 
искать обидчиков. А единственное связующее звено в данном случае - сам Антон. И очень не 
хотелось бы попасться на глаза этому Новому Петербургскому в такой момент.
     «Если захочет, все узнает. И про подвал, и про Саботажника. И про детей 
потерянных, и про отражения, и про страх матерей. Про все. И не поверит, конечно. А не 
поверив, подумает, что врут ему.»
     Да. Обидно получать по шее от своих. Но еще обиднее умирать от их рук. Просто 
глупо.
     
     
Сопроводительная записка по объекту К3П212
(подвижному объекту третьего класса)

Для внутреннего пользования
Отпечатано в одном экземпляре
     
Полковнику Зарецкому С. В.,
Главное Управление
     
        Уважаемый Семен Валентинович,
        За сим сообщаю, что информация по интересующему вас объекту будет сегодня вечером 
доставлена курьером и помещена в Вашу личную картотеку.
     Объект, Антоний Александрович Головлев, 1971 года рождения. Не женат. Детей 
нет. Образование незаконченное высшее. Без определенных занятий. В настоящее время 
проживает в Санкт-Петербурге, в квартире своей бабушки по отцовской линии, Сталины 
Ангоровны Авдеевой. Адрес, план квартиры, анкетные данные и записи всех разговоров объекта 
за сентябрь прилагаются.
     Считаю, что на данном этапе объект интереса для операции не представляет и 
может быть классифицирован как второстепенный.


Майор К. М. Стеклярко,
Главное Управление,
23 сентября 1999 года
      
     * * *
     
     Антоний Головлев. Для друзей просто Антон. Тоша. Тошка.
     Ленинградский Политехнический Институт лишился тихого, и далеко не самого 
лучшего своего студента на четвертом курсе, когда Антон, вернувшись с очередной проводки, 
дважды попал в больницу с многочисленными переломами и внутренними повреждениями. Попал 
дважды, потому как во второй раз его вытащили на задание в бинтах и гипсе. Окончательно 
выйдя из больницы, он просто не пошел делать академ. Не для него это, к чему покойнику 
образование?
     Ну и ладно. Ну и бог с ним. Незаметный одинокий романтик, пяток друзей и пара 
случайных «подруг детства». Ничем не примечательный средний молодой человек, слишком тихий 
для бизнеса и молчаливый для молодежных компаний. Это в миру.
     Но мало кому он был известен как Проводник, Агитатор второй ступени с 
семнадцатилетним циклом. Своего рода рекордсмен по выживанию в запредельных мирах 
Перекрестка, а по-простому - отражениях. Один из многих, живущих разными жизнями.
     А Уна ...
     Как появилась Уна, Антон помнил смутно. Предчувствие появления путеводной как-
то незаметно слилось с фактом этого появления. Вроде рос себе Тошик один, рос, и тут вот - 
она.
     Теперь Антон знал, что всем проводникам «по рождению» по статусу положен 
дополнительный путеводитель. На всякий случай. Если ощущение пути отказало. Принимаемая 
помощником форма зависит только от самого проводника: как мозг настроен, с каким образом 
легче всего контактировать, такое существо и будет призвано в помощь.
     Антон дразнил ее феей, но Уна не обижалась. Отражений множество, выбирай 
иллюзии на вкус. На самом деле, никакая она была не фея, тем более не сказочная. 
Единственным сходством были прозрачные крылья, да еще едва заметный «пылевой» след, 
появляющийся всякий раз, когда Уна нервничала или закладывала слишком крутой вираж.
     Оседая на вещи, пыль въедаясь и тем самым портила их. Особенно страдали 
пластиковые изделия. Однажды Антон пригрозил вымыть Уну шампунем, если она не перестанет 
сорить вокруг себя. Это послужило поводом для очередного скандала.
     Уж что-что, а скандалить она умела!
     Внешне Уна больше всего походила на куницу. Путеводная куница. Родом она была с 
закрытого отражения Дневной Аргенты. Летучий зверек с хитрой, сведенной к носу мордочкой. 
Плюс постоянно лукавое выражение огромных глаз, иссиня-черных, с едва заметными зрачками. 
Это если вглядываться. Но Уна никому не позволяла подолгу смотреть себе в глаза, даже 
Антону.
     Зубастый, очень подвижный рот. Тельце - покрытая короткой шерстью куколка; мех 
переливается всеми цветами радуги и принимает конкретный оттенок в зависимости от 
настроения Уны в данный момент времени.
     Странный она была зверек. Как хотела, меняла не только цвет, но и форму. Могла 
просочиться под плотно закрытой дверью. В воде плавала как выдра. Легко переносила холод. 
Жару не любила, хотя, объективно, от нее не страдала. Была способна подолгу находиться без 
воздуха, не теряя при этом активности.
     Складывая крылья, Уна любила имитировать меховой воротник. Антона очень 
раздражала эта ее манера. Ему особенно запомнилась одна зима во времена студенчества. 
Тогда выдался очень тяжелый сезон, было много проводок, и Уна, в ожидании проводки, 
постоянно торчала на Перекрестке вместе с Антоном. Так вот, ежедневно, по дороге в 
институт, она изводила проводника: обвивалась вокруг его шеи, имитируя воротник пальто, и 
сопровождала хозяина до раздевалки. Ее глаза превращались в бусинки. Словно издеваясь над 
человеческой пушной модой, Уна карикатурно скалилась и замирала. Ничего нельзя было 
поделать с этой ее привычкой. Приходилось мириться. Оставляя ее в гардеробе, Антон бежал 
на лекции, всякий раз стараясь не думать о том, какую очередную пакость учинит путеводная 
в его отсутствие ...
     Чем она питалась, Антон понятия не имел. В юности его очень занимал этот аспект 
в жизни путеводной, равно как и вопросы дефекации и размножения. На прямые вопросы о 
питании она только смеялась, а спросить про остальное как-то не хватало духу.
     На редкого нового человека, удосуживающегося чести Уну лицезреть, путеводная 
производила неизгладимое впечатление, особенно когда скалила зубы. Их у нее было много. 
Маленьких, остреньких, в два ряда.
     Так что - просто Уна. Вредная, строптивая, непокорная, язвительная. Зараза 
противная!
     Но при этом все равно своя, родная. Почти что тень.
    

ГЛАВА 6
Перекресток
Два месяца спустя
     
     Антон брел домой через кладбище и рефлексировал. Вечерело.
     Конечно, можно было доехать до метро, а не пилить ножками по Питерским унылым 
задворкам, но Антон любил тут бродить. Он не раз видел смерть и, что особенно страшно, 
смерть детскую. К такому невозможно привыкнуть. С этим живешь постоянно. Это не 
забывается. Но гуляя по кладбищу, Антон каждый раз чувствовал умиротворение. Кладбище - 
самое спокойное место в любом городе.
     Антон проходил по узеньким дорожкам мимо могил, совсем новых, недавно вырытых, 
и давно забытых, поросших взъерошенной травой.
     «Вот уже и холмика почти не видно. Только старый, покосившийся чугунный крест с 
остатками краски. Весь в черных, глубоких пятнах ржавчины.
     Огромные клены, растущие так кучно, своими корнями давным-давно не оставили и 
следа от лежащего здесь человека, а теперь величественно шумят кронами и роняют 
акварельные листья на его последнее пристанище. Все же не зря ушел человек: этот ковер под 
ногами и осеннее скудное солнце сквозь мокрые черные ветви - само совершенство. Столько 
грешить и не оглядываться, мучить и мучаться, чтобы потом перейти в эту красоту.
     Закат дня и закат осени. Последние одиноко падающие листья и редкие холодные 
капли с ветвей. Тишина и покой. Умиротворение и легкая грусть.
     А завтра наползет непроглядно серая туча, и начнется мелкий, бесконечно 
моросящий Питерский дождик, который и дождем-то назвать язык не поворачивается. Мокрая 
липкая взвесь будет колыхаться в воздухе: туман не туман, вода не вода. И кончится 
умиротворение. Но сейчас, в эти последние часы уходящего дня, воздух опьяняет и дыхание 
учащается, как перед первым свиданием.
     Кажется, вот сейчас теряешь что-то безвозвратно, и надо быстро что-то делать. 
Делать немедленно, ведь каждая секунда на счету!»
     День струится спокойными песочными часами. И не успеть тебе, дорогой. Никто 
никогда не успевает.
     
     * * *
     
     Антон задумчиво шаркал по земле, зарывая ноги в грязные листья. Одни обнимали и 
опадали, оставляя мокрые полосы на сапогах, другие чавкали коричневым пластом, отзываясь 
тяжелому весу.
     «Совсем как люди. А конец всегда один!»
     Антон нагнулся и высвободил из мокрого, слежавшегося уже слоя листок и поднес к 
лицу. На просвет была видна узловатая и сильно разветвленная структура волокон. Коричневые 
пятна уже тронули отдельные участки. Видно, на земле листик успели изрядно пополоскать 
дожди. Через маленькую дырочку с ровными потемневшими краями, искрясь, сквозило солнце. 
     «Улитка постаралась. Старый лист. А ведь совсем недавно был и молодой».
     Антон непроизвольно лизнул поверхность. Затем откусил кусочек. Как и следовало 
ожидать, лист был горьким. 
     «Надо же, а Бредбери прав! Опавшие листья действительно пахнут корицей! А еще 
сырым картофелем!»
     Антон принюхался и свел брови в гримасе, прожевывая. Затем выплюнул.
     «Чем это терпким таким?»
     Его фантазия проснулась.
     «Рваными бездумными облаками, призраком солнца! Пахнут осенью!»
     Антон улыбнулся и пошел быстрее, держа лист за черенок и помахивая им в 
воздухе. Единственный из миллиона таких же, которому повезло, на который обратили 
последнее внимание перед неминуемой скорой смертью ...
     Как началось вторжение, что послужило отправной точкой, Антон не понял. Просто 
в голове обозначилась ясная четкая мысль:
     «Вот этот большой, отполированный гранитный обелиск. А за ним, за той чугунной 
оградкой - невысокий холмик. И там есть ... Тьфу!»
     Дальше калейдоскоп образов, вихрь в голове. Антону увиделась незнакомая 
плачущая женщина. Потом какой-то здоровенный усатый мужик с огромной, чуть тронутой 
сединой шевелюрой, страдающий отдышкой. Невероятно добрый. Балагур, душа компании. И его 
колючие, пронзительные глаза, смотрящие с непонятной затаенной болью. Чей-то голос в 
Антоновом мозгу заголосил, накрепко печатая, словно давящий выползков сапог:
     «... в компаниях пил много! А печень и сердце слабые! Жена за это ругать больше 
не могла. А как он ее любил, и как она его. Ах, пара-то была, диву даешься. Вот сынок у 
них единственный погиб давно. Лет семнадцать ему было, что ли. А теперь она и вдовой 
осталась, одна в наше-то время на старости лет! Ах ты, боже ж ты мой!»
     Вновь вспышка. Стало белым-бело, и Антон с удивлением уставился на узор 
больничной кафельной плитки. Затем был приглушенный свет и были лампы в отвратительных 
матовых плафонах. Словно в быстро прокрученном кино, Антон увидел хмурую, уставшую к концу 
ночной смены медсестру в приемной. Девушка откинула на удивление чистую для реанимации 
простыню, без интереса глянула на пациента и спросила осипшим голосом:
     -- Кто такой? Был у нас? Надо же, какое лицо строгое. Пиши приступ, чего уж 
теперь. Кто у него остался? Дайте в сводку, как обычно. 
     И пошла досыпать за стол.
     «Как она сказала? Строгое лицо. Это он вел ребенка», - снова вихрь мыслей в 
голове, - «этот мужик. Как звали-то? Столько лет, а все еще жил Проводником. Матерый был 
волчище!»
     Образы нахлынули вместе с какофонией звуков и запахов. Пронзительно кричали 
какие-то птицы, шипело что-то, а низкий мужской голос произнес: 
     -- Прыгай в воду и ничего не бойся. Тебя там примут. А я следом. Потихоньку-
полегоньку!
     Антон знал, что это такое. «Запах мыслей» часто настигал его перед началом 
очередного задания. Травмировались сразу несколько чувств. Людские переживания отдавались 
кислотой и горечью, обжигали холодом, рвали ноздри. Предчувствия. Неясные образы. Смутные 
озарения. Антон с детства знал, как пахнут мысли, каковы они на вкус. В моменты перед 
проводками он читал их как книгу, но всегда против своей воли, не ведая о том, в чей 
ментальный кисель его погрузили на этот раз.
     Он бросился вперед, ожидая переброски в отражение. Поскользнулся на прелых 
листьях, еще не веря, не желая верить в то, что увидит.
     Ну да, снова. Девчонка. Сидит на земле. Дрожит. Но не испугана. Плачет? Вроде 
нет. Судорожно так всхлипывает.
     А вот это было неожиданно: он никуда не переместился, а так и остался на старом 
кладбище, созерцая прибывшего ребенка. 
     Антон с детства впитал как истину: Земля экранирована от посещений, для этого 
есть отражения. Грем уверял на лекциях, что если одуванчик появится на Перекрестке, 
начнутся необратимые изменения. Либо это настолько близкий мир, либо все вокруг 
перевернулось с ног на голову. 
     
     * * *
     
     Тихая и незаметная. Бледная девочка лет девяти от роду. Угловатая, вся какая-то 
нелепая, с растрепанными каштановыми волосами и неровной стрижкой, которую Антон определил 
как «каре». Со стороны посмотреть - обычный городской ребенок, мало времени проводящий на 
открытом воздухе и опекаемый несметной толпой всяческих бабушек, дедушек и прочих 
разнокалиберных родственников.
     Была в ее облике одна особенность: постоянно горящие лихорадочным румянцем щеки 
и, в такт им, лихорадочно же блестящие большие глаза. Все время казалось, что девочка 
только что пришла с мороза, и сейчас отогревается возле печки. Однако нездоровый румянец 
свидетельствовал, скорее, о скрытой болезни, и никак не придавал здоровья облику.
     Появившаяся девочка была само воплощение царящей вокруг осени. Сквозь нее даже 
пробивался умирающий солнечный свет, как и через голые ветви кленов вокруг. Но это если 
прикрыть глаза и несколько раз моргнуть.
     «Чахоточный ребеночек и унылость пейзажа. Вот же угораздило!»
     За долгие годы проводок Антон так и не смог выявить закономерности в появлениях 
подопечных, за исключением одной: каждый новый образ был под стать настроению проводника к 
моменту заброски. Под стать настроению. Да, так. Словно на ниточках привели Антона на 
кладбище. Настроили на неврастенический лад и сунули нежданную работу. Чья-то незримая 
рука выпихнула одуванчик из отражения и скрылась.
     «Я никогда не выбираю себе подопечных!», с некоторой даже гордостью подумал 
Антон, - «Хоть за это нет ответственности».
     Девочка просто возникла на кладбище куском гаснущего солнца, а вместе с этим 
пришло понимание того, что ценой ее появления стала чья-то жизнь. 
     «Того мужика жизнь? На то похоже. Даже наверняка. Интересно, он был житель 
Перекрестка или отражения? Тоже русский? Пить вроде любил. А ведь по лицу и не скажешь, 
что проводник. Дети, небось, и не боялись такого. Как Дед Мороз: огромен и вызывает 
столько же доверия ...»
     Отпустило. Наитие как нахлынуло, так и сошло: словно не было. Антон сделал 
несколько шагов вперед и остановился. Прислонившись плечом к холодному надгробию, он 
устало смотрел на ребенка.
     «И чем она кому не угодила, интересно знать? Болезненная малявка. А мужик силен 
был, раз на Перекресток закинул. Теперь мне бороться. Чего они от нее хотят?»
     Он вздохнул и подошел ближе. Оба молчали. 
     «Странная девочка. Кажется: дунь - и рассыплется прахом по ветру! А может она 
немая?»
     Нет, на такое надеяться не приходилось. Антон еще ни разу не водил немых детей.
     Он деликатно кашлянул. Ребенок вздрогнул и поднял темные искристые глазенки.
     -- Ну ладно, нечего на холодной земле сидеть. Заболеешь, возись тут с тобой!
     Антон протянул руку, и девочка с недетской силой вцепилась в нее холодными 
пальцами.
     «Тьфу ты, да она же вся мокрая!» - как в дрожь бросило. - «Искупали ее 
напоследок, что ли?! Водоем на границе переброски? Блин, этого еще не хватало!»
     Антон скинул куртку и набросил на ребенка.
     «Так. И куда ее теперь? Домой. Конечно домой. Если только мы на Перекрестке. 
Если он вообще есть, дом этот! Ну, пойдем. Тебя как зовут? Меня Антон. А как продолжить? 
Видишь ли, я теперь твой новый проводник? Нет, не то, так не пойдет ...»
     -- Ты теперь мой новый проводник?
     «Ого, какие она слова знает! Она что, мысли читает? Час от часу не легче!»
     -- Да. Расскажешь что-нибудь?
     Девочка коротко кивнула. Потом хрипло произнесла:
     -- Я  Надя. - И закашляла.
     «Русская, стало быть. Уже лучше. С человеческими детьми легче всего, тем более 
с местными. Кстати о местных, что-то часто наших детишек стали воровать ...»
     Антон повел ее к выходу прямиком по могилам. Эту часть кладбища забросили 
несколько десятилетий назад, еще до рождения Антона. Мокрые надгробия и слабо чадящие 
костры - ворох листьев. Увеселительный такой пейзажик.
     -- Это кладбище?
     -- Да. Но ты не бойся. Меньше всего на свете бойся кладбища. Живые люди бывают 
гораздо страшнее.
     «Черт, ну что я несу? А она так точно заболеет!»
     Надя хлюпала мокрыми ногами и в такт им хлюпала носом.
     -- Дядя Саша тоже говорил, что нужно бояться людей.
     -- Ну, со мной тебе нечего страшиться. Пока я рядом, с тобой ничего не 
случится.
     -- Он мне тоже так говорил, - ровным голосом ответила девочка. - И обманул.
     «Во как. Обломала. Интересный ребенок.»
     -- А кто это, дядя Саша?
     «Небось, и верно тот мужик. Да, доконала ты его, подруга!»
     -- Он был хороший. Он меня к маме вел ... - Снова хлюпнула носом.
     -- Так, пойдем быстрее. А то разве тебе хочется заболеть?
     Девочка стиснула зубы и прибавила шаг. Даже дрожать стала меньше, согрелась. 
Когда они подошли к выходу, стало заметно темнее.
     «Так. Если мы на Перекрестке, неплохо бы ребенка заэкранировать, как Грем учил, 
а то сейчас нам тут устроят Варфоломеевскую ночь. Но чем? Костью? Не могилы же копать! 
Свиная кожа, шерсть ... Шерсть! Свитер же шерстяной! Во тормоз!»
     -- Так, вот что ...
     Они остановились у скрытой во мраке чугунной ограды. Антон стянул свитер и сел 
перед девочкой на корточки:
     -- Одевайся теплее, живо!
     -- А вы?
     «Эх, Надя! Если я заболею, меня моментально на ноги поднимут. А вот коли ты, не 
пришлось бы тебе опять оказаться тут, но уже в качестве обитателя!»
     Антон горько усмехнулся такой безрадостной перспективе.
     -- Жить хочешь?
     Девочка молча кивнула.
     -- Тогда одевай без разговоров!
     Антон с трудом разжал ее закоченевшие пальцы, снял куртку и торопливо натянул 
на ребенка свой грубый шерстяной свитер.
     «Размеров на пять больше. А то и на семь. Ничего, сойдет! Так даже лучше. Дети 
подземелья!»
     В одной рубашке было холодно ...
     «Плевать. Сейчас главное узнать, есть ли еще на этом свете мой дом. Если есть - 
во елки, тогда точно это Перекресток. Лучше, чтобы был. Бог с ними, с последствиями!»
     -- А как тебя зовут?
     «А разве я не представился? Старею ...»
     -- Тоша. Вообще-то меня зовут Антонием. Это в честь одного императора. Ты 
знаешь, кто такие императоры? В школе проходила?
     Надя отрицательно помотала головой.
     -- Или еще меня зовут Антоном. Но Тоша - это короче и звучит красивее, 
согласна?
     Девочка судорожно кивнула, не отрывая взгляда от тропинки.
     «Молчит, надо же. Нет, так лед не растопить ...»
     Антон вывел ребенка на продуваемый со всех сторон перекресток.
     «Какое созвучие. Ну чем не ирония?!”
     Солнце село. Заметно похолодало. Минут через пять проводнику повезло: серый в 
темноте жигуленок лениво притормозил и остановился, мигнув габаритами. Водитель - 
флегматичный мужчина лет сорока. Антон тревожно всматривался в него, не подставка ли, не 
началась ли очередная травля. Но этот был «чистым». В голове пронеслось: « ...женат, двое 
детей, едет с работы. Задержался. Уставший. Ждут.»
     «Ну и чудесно. Много вопросов задавать не будет. Как раз то, что надо.»
     Торговаться Антон не стал. Просто впихнул Надю на заднее сиденье. Сам сел на 
переднее. Коротко назвал адрес. 
     Водитель свое дело знал и с излишними вопросами не приставал. Только 
осведомился, можно ли курить при ребенке. Девочка не возражала. Она сидела, зажавшись в 
левый угол. Кажется, ничего не слышала. Только тихонько всхлипывала.
     -- Кури. Дай и мне, а то кончились.
     Закурили. Водитель пускал дым в приоткрытое окно. Антон - себе на колени, 
нарочно глубоко затягиваясь. Сигаретный дым притупляет сенситивную способность, помогает 
скрыть след. Если охота началась, на какое-то время это поможет. Чем злее табак, тем 
сильнее маскировка. Антон не мог объяснить этого феномена, но придерживался общепринятых 
правил и в проводке всегда курил «Приму».
     «Нужно мысли собрать. Так. Если дом есть, то ее сейчас чаем с медом. Укутать и 
уложить спать, чтобы не заболела. И малиновое варенье. Может банки? Черт, ставить не умею. 
Да и нету их, банок-то. И меда нет!»
     -- Слушай, друг, где бы меда купить, не знаешь? Боюсь, дочка совсем заболеет, 
замерзла вон как. Погода мерзкая!
     Водитель отозвался в том плане, что если через Литейный, то там есть большой 
магазин. Хороший. Можно и подождать, если не очень долго.
     Минут через десять Антон выходил из машины.
     -- Надя, посиди, я мигом, ладно?
     -- Я с тобой!
     «Бросилась, прямо как зверек какой. В руку вцепилась. Э-э-э-э, да у нее жар! 
Доигрался!»
     -- Я залог оставлю. Мы быстро, хорошо?
     Водитель не возражал, и Антон положил на кассетницу двадцать рублей.
     В магазине мед был. Качество вызывало справедливые сомнения, несмотря на все 
уверения продавщицы, что это «самый что ни на есть цветочный, липовый и невероятно 
целебный».
     «Липовый. Вот в это верю! Как и добрая треть товаров в магазине. Дешевка 
западная. Продавщица, конечно, врет, дураку ясно. Но делать нечего, нужно брать. А заодно 
и пожрать чего-нибудь, совсем пусто в холодильнике. Кто же знал, что придется ребенка 
кормить?!»
     -- Надь, ты что любишь на ужин?
     Девочка равнодушно скользнула взглядом по прилавкам и пожала плечом.
     «Нужно поскорее убираться отсюда. Водитель долго ждать не будет, да и персонал 
начинает интересоваться.»
     Их вид и в самом деле привлекал внимание. Антон пригляделся к продавщице.
     «Изнывает со скуки, домой хочет. Трепать языком долго не будут, не такое 
видали. Мало ли вокруг странных личностей. Но все равно хорошо, что это на Литейном. Возле 
дома так лучше не светиться.»
     -- Ты яйца любишь? - спросил он.
     Надя словно не слышала.
     «Ладно, будем брать сами.»
     -- Яйца есть нельзя! - вдруг громко, на весь магазин заявила она.
     От неожиданности Антон вздрогнул.
     «Ну и голосок у нее, оказывается!»
     -- Почему нельзя? - тупо удивился он.
     -- Ты что, глупый?! Из них же вырастают птенцы!
     -- А что же тогда есть? - спросила толстая дама с маленькими веселыми глазками.
     -- Много чего, - словно лекцию читала Надя, - листья У-Бе, кору дерева Сэ-У.
     За прилавком брызнуло смешком.
     «Смешно им, твою мать. Сматываться отсюда надо. Нет, девочка, не из России ты. 
Яйца есть нельзя. Надо же. А от голода только в сказках умирают. Это где же тебя корой 
кормили?»
     -- Ну, а мясо ты ешь? Или отец тебе и мясо ни разу не покупал? - встряла 
мерзкого вида старушенция.
     «Чего ей надо в такое позднее время, старой карге?!»
     -- Мои папы все погибли, - Надя опустила глаза.
     «Так. Еще плакать тут не доставало!»
     -- Убогие ... Жалко их. Видишь, как одеты? - прошелестело у кассы.
     Святой город. Только в Питере в наше время еще способны пожалеть. Решив не 
дожидаться различных версий тягот своей жизни, Антон торопливо вытащил мятые купюры, взял 
мед, хлеб, сыр, масло.
     «Мало ли, может наш сыр за кору сойдет?»
     Разорился на пачку чая. Не ахти что, но фантазия оскудевала. Напоследок купил 
шоколадку.
     «Авось подопечная отойдет, ребенок все-таки. Хоть не листья.»
     Расплатившись, Антон быстренько вытолкал Надю из магазина и потащил к машине. 
Девочка покорно шла, понурив голову.
     -- Бабка, сволочь любопытная! С вопросами своими дурацкими! - с ненавистью 
пробормотал он.
     На улице накрапывал дождик, и тонкая рубашка противно отсырела. Водитель увидел 
их и завел мотор, выкинув окурок в окно. Доехали без приключений. Извозчик попался чуткий 
и дополнительно взял не много. Он хотел что-то сказать на прощание, но потом передумал. 
Видимо решил, что кто-то из родственников умер, и не стал ничего говорить.
     Дом был на том самом месте, на каком ему и положено было быть. Как бы Антон ни 
обманывал себя, но приходилось считаться с реальностью: они были на Перекрестке.
     Проводка на Земле возможна только теоретически, накладывает множество 
ограничений, связывая буквально по рукам и ногам.
     Ни один ведущий, находясь в здравом уме, не поведет одуванчик через 
Перекресток: вокруг подопечного начнется дестабилизация, хаос, в итоге все закончится 
гораздо печальнее, чем если бы проводка велась в отражении и закончилась провалом. К тому 
же, в обычном, человеческом мире, проводник теряет все свои способности, потому как не в 
силах перестроить законы Перекрестка. А созданные кустарно правила не действуют. 
Общепринятые нормы, слепая вера людей в физические концепции, отрицание необычного, того, 
что не вписывается в примитивные «наработанные» человеческие представления - все это 
настолько цементирует реальность, настолько все упрощает, что никакая магия Проводника не 
способна нарушить устоявшихся веками традиций.
     Уна всякий раз страдала от этого, посещая Перекресток. Она жаловалась на головные 
боли, брюзжала, становилась еще более раздражительной, чем была всегда. Хотя, казалось бы, 
куда уж больше! 
     
     * * *
     
     Лифт давно не работал. В подъезде было темно и воняло кошатиной. А ведь Антон 
помнил, что еще вчера вечером на площадке горел свет. С трубы парового отопления капала 
вода - давно не меняли. Дом уже спал, что было странно.
     Двигаясь на ощупь, они одолели первый пролет. За пыльным окном уныло шелестело. 
Поскрипывал фонарь с перегоревшей лампочкой.
     -- Он велел мне прыгать в воду.
     -- А? - Антон придерживал Надю за плечи и от неожиданности вздрогнул.
     -- В озеро. Сказал, что прыгнет за мной. Что нас не сумеют догнать. А сам 
обманул. Я плавать не умела. Я прыгнула. Потом куда-то полетела.
     -- А как ты на могилке очутилась?
     -- Не знаю.
     «Вот так всегда. Они не помнят самого момента. И хорошо, что не помнят, что 
детское сознание закрыто. Иначе либо умирали бы, либо становились бы проводниками».
     -- Дядя Саша погиб? Тоша, он умер? Он обещал меня отвести к маме ... - Надин 
голос сорвался.
     «Сказать ей или нет? Да сама все понимает. Просто хочет от меня услышать. А 
может, и верно не поняла. Терпеть не могу, когда дети плачут. Отбери игрушку, изорутся как 
по покойнику”.
     -- Сложно сказать. Но сейчас ты со мной, и ничего не бойся, а там посмотрим. 
Глядишь, и про твоего дядю Сашу узнаем.
     Антон отыскал замочную скважину, медленно приоткрыл дверь и впустил девочку 
вперед. Свою квартиру он знал и доверял ей. Это было единственное место на Земле, где 
Антон ощущал себя в безопасности. Случись что, штурмуй их хоть вся Питерская нечисть - 
квартира держалась бы до последнего. Другой вопрос - насколько долго.
     
     * * *
     
     Надя беззвучно плакала. Даже рыдала, но тихо-тихо.
     «Умница, все без истерики. Воспитанный ребенок. Не орет. Пускай плачет, пусть 
напряжение с нее спадет, такое давление целый день».
     Он сидел рядом, гладил девочку по голове и нес какую-то стандартную чепуху, что 
все будет хорошо, что мама найдется, что это просто плохой сон. Надя всхлипывала и 
дрожала, несмотря на то, что была укутана в два одеяла.
     «Да, сильно ее тряхнуло».
     -- Отведи меня, не бросай. Я боюсь. Пожалуйста ...
     -- Я отведу тебя домой, я обещаю.
     Антон и сам сейчас верил в свои слова. Он отведет ее, конечно отведет. Ему 
редко когда не везет! Он прекрасный проводник, а станет еще лучше. Каждый свой шаг будет 
контролировать, каждой клеточкой путь впитает!
     «Вот, опять под влияние попадаю. Прямо дар у этих одуванчиков!»
     -- Я обещаю. Я проведу тебя. А теперь спи. Я буду тебя охранять, хорошо?
     «У нее температура, нужно какое-то лекарство. Что у холостяка дома на случай 
простуды кроме водки? А для нежданного ребенка?»
     И Антон сел к телефону.
     «Еще не поздно, время детское».
     -- Коль, привет, ты не спишь? Как дела? Да ничего, спасибо. Слушай, я чего 
спросить-то хотел ... У вас нет ничего детского от простуды? Не трепись, я серьезно. Ну, 
Светку спроси. Я к вам сейчас забегу. Скоро буду, пока.
     -- Тоша, ты куда, я с тобой!
     «Слышала все. Притворялась спящей, хитрюга!»
     -- Надь, я мигом. У тебя температура. Я к другу за лекарством и сразу назад, 
хорошо?
     -- Нет, я боюсь одна. Ты же обещал!
     Речь скороговоркой, на глазах опять слезы.
     -- Надь, послушай. - Антон постарался придать голосу максимальную 
убедительность. - Ты заболела и должна принять лекарство. Никуда ходить тебе сейчас 
нельзя. А я быстро вернусь. Ты меня поняла?
     «Конечно поняла, моментально интонацию чувствует. Знает, что не разрешу».
     -- А мама меня всегда светом лечила.
     -- Каким светом?
     -- Своим, конечно! - Усмехнулась Надя.
     Затем прищурилась и добавила с насмешкой:
     -- У тебя он не такой яркий, как у мамы. И плечо темное. Ударился?
     -- Плечо?
     -- Ты падал недавно? Тебя ударили?
     -- Нет, не падал. 
     -- Ну, значит упадешь!
     -- Так. Никуда я не падал. Не заговаривай мне зубы. И никуда я тебя сейчас не 
возьму. Не заставляй меня повышать голос. И ты совершенно напрасно уселась. Ну-ка, марш 
под одеяло!
     Надя закусила губу и мотнула головой. Промычала что-то, отвернулась к стенке и 
укрылась с головой.
     «Обиделась. Ну, понятно, знакомая картина. Сколько раз мы это уже проходили?»
     -- Не бойся, все будет хорошо.
     Никакого ответа. Уже задержавшись на секунду у порога, он бросил:
     -- Я тебе свет оставлю включенным.
     Из комнаты ни звука.
     «Ну и ладно, хоть не упрямится.»
     Он захлопнул дверь и бросился вниз по лестнице.
     
     * * *
     
     Ивановы жили через улицу в одной из панельных девятиэтажек. Минут десять ходу, 
если особо не торопиться.
     С Николаем Антон дружил с восьмого класса - Колиных родителей перевели в Питер 
из-под Иркутска. Друг рано женился, и квартиру разменяли настолько удачно, что молодожены 
остались жить в том же районе. Семья у них была большая, по-Ленинградски дружная, где 
гостям всегда рады. У кого еще найти посреди ночи лекарство, как не у них?
     «Надо бы причину выдумать. Этот хохмач прикалываться начнет ...»
     Так ничего и не придумав, Антон бегом поднялся на седьмой этаж и негромко 
постучал.
     «Дети спят. Нечего еще и их поднимать».
     Дверь открылась, и на пороге возник Николай. В семейных трусах до колен и майке 
навыпуск, весь какой-то неприлично веселый.
     -- Пришел, папаша! А ну, колись, зачем холостяку детское лекарство?
     Антон начал что-то бормотать про старую подругу с ребенком, что промокли под 
дождем и заскочили на огонек. А дома он все равно один, не гнать же их в ночь, в самом 
деле. Хоть и бардак в квартире. На ответное ржание вышла Света в цветастом халатике и 
полотенцем на голове.
     -- Да ладно к человеку цепляться. Захочет, сам расскажет. Чего в краску 
вгоняешь? - Она загадочно улыбнулась.
     -- Не, в самом деле, когда с невестой будешь знакомить? В прошлый раз я тебе 
детское питание наколдовал. Пора колоться, дружище, пора!
     «Только бы теща не встала. Эта точно рано ложится. Наверняка не отстанет. 
Подозрительная, зараза, что твой следователь. И не любит меня ...»
     -- Слушай, брат, ну ты и шороху навел! - Возбужденно зашептал Коля, когда жена 
ушла в комнату. - Старуха-то перепугалась, сказала, что у тебя не все дома! Светка 
заступалась, говорила, что ты просто странный и скрытный, но, типа, нормальный. У нас тут 
целый скандал был! Невзлюбила тебя старуха. Это она так под меня копает ...
     -- А под тебя-то чего?
     -- Да характер у нее мерзостный. Говорит, как были мы с тобой в детстве два 
оболтуса, так ими и остались. Только у тебя от одиночества крыша поехала. Слушай, 
серьезно, зачем тебе лекарство?
     -- Секретничаете? - Света бесшумно возникла на пороге. - Тош, держи. Ты не 
обижайся на маму. Просто она старой закалки и не любит загадок. А тебе в самом деле пора 
становиться серьезнее.
     -- Я ему сейчас то же самое говорил: пора, брат, тебе серьезнее становиться! 
Жениться тебе пора, брат!
     -- Ладно, ладно, разговорился. Да, больше двух таблеток не давай. Сколько лет 
ребенку?
     -- Да мать все знает! Он же по дороге забудет, сколько чего! Как в десятом 
классе на экзамене! - Колька аж расцвел.
     «Ну, началось ...»
     Это случилось еще в школе. Хотя прошло столько лет, Антон до сих пор помнил 
выражение на лице учителя физики, когда вместо ответа на экзаменационный билет по 
механике, вызванный Головлев принялся нести что-то несусветное, используя такие термины, 
как «отражения», «центр перекрестка» и «астральная база». Назревал скандал.
     Антону же казалось, что он снова сдает зачет на Агитатора первого уровня. В 
системе проводок все эти ступени, степени и тестовые задания - всего лишь вопрос 
квалификации: чем она выше, тем легче вести материал. Тебе доверяют так же как и прежде, 
но вот шансы выжить повышаются.
     Учитель спокойно выслушал ответ и поинтересовался, не ошибся ли он, Головлев, 
экзаменом, и хорошо ли он, Головлев, себя сегодня чувствует? По честному лицу Антона было 
видно что нет, не ошибся. Чувствует себя прекрасно, о чем это вы?! Тогда Головлеву влепили 
двойку и выставили в коридор, а одноклассники потом долго дразнили Астралом.
     История стала известна в Совете, там тоже разразился скандал. Уне устроили 
выволочку за нарушение конспирации и умышленное подвергание напарника опасности.
     Это она подшутила над Антоном. Вообще, Уна любила подобные прикольчики, порой 
переходя все разумные границы. Как сильный сенситив и путеводитель, Уна могла менять 
направление видений проводника, усиливая и подстраховывая дар предвидения, облегчая поиск. 
Однако, серьезность работы не мешала ей время от времени развлекаться подобным образом.
     Антон сам был виноват. Он привык, что подготовка к школьным экзаменам сводилась 
к простому зазубриванию отдельных вопросов одного-двух билетов и игнорированию всех 
остальных. Антон всегда точно знал, какой вопрос выпадет ему на предстоящем экзамене и 
обленился до того, что иногда даже не удосуживался уточнять предстоящий экзаменационный 
предмет. Это Уну и взбесило. После той выходки Антон поссорился с путеводной на два 
месяца.
     -- То-о-оша, ребенку сколько?
     -- Девочка у нее, лет семь, наверное, - сконфуженно пробормотал он.
     -- Наверное! - снова приступ веселья, - ну ты шутник! Знаем мы твое «наверное». 
Ладно, беги. Нечего им тебя ждать. Невесте привет. Чтобы завтра привел на смотрины!
     -- И учти, - кричали ему уже с площадки, - мы тебя так просто не отдадим первой 
попавшейся! Мы еще конкурс на тебя объявим!
     
     * * *
     
     У подъезда Антон перевел дух.
     «Черт! Как полнейший идиот. Еще бы за соской пришел!»
     Он вспомнил, как ввалился к Ивановым несколько месяцев назад посреди ночи за 
детским питанием, и своим видом вогнал Светку в ступор: руки в ожогах, голова в бинтах. 
Под глазами синяки. Николай долго принюхивался, ища хотя бы первичные признаки алкоголя, и 
картинно щупал другу лоб. А теща решила, что у Антона не все дома и, бормоча что-то вроде 
«с кем поведешься», уплелась к себе в комнату спать. С тех пор она стала побаиваться 
Антона.
     В тот раз на руках у проводника оказалось сразу несколько грудных детей, и 
Антон с содроганием вспоминал последовавшую безумную ночь. Зато научился менять грудничкам 
пеленки - нет худа без добра. Благо, в прилагаемой огромной корзине обретался для этого 
целый арсенал. Только питания не было ...
     Дети возникли в прилегающем отражении, богатом выходами, и у проводника хватило 
сил переместиться в центр Перекрестка и обратно. К сожалению, Антону не повезло: временные 
рамки не совпали, и в Питере была ночь. Пришлось идти к Ивановым.
     В тот раз попался очень сильный портал, согласившийся выполнить двойную 
переброску. Раскрывающим выход одуванчиком послужил длинный сопливый подросток, все время 
меланхолично что-то жевавший. Похоже, ему было совершенно плевать, отражение ли это, 
Перекресток или родное болото, где этого парня ждали. 
     Переброска туда и обратно сыграла Антону на руку: им окончательно удалось 
запутать след и, в итоге, благополучно распихать подопечных по отражениям.
     А еще Антон запомнил, как вокруг одуванчика корчилась реальность. Как скрипел 
асфальт под его шагами, и прогибались стальные перила в подъезде у Ивановых. Парень тогда 
плюнул на ступеньки, и слюна прожгла бетон насквозь.
     Теперь, всякий раз приходя к Ивановым в гости, Антон суеверно огибал зловещую 
дырку стороной.
     И вот теперь на Перекрестке появилась Надя. И очень не хотелось думать о 
последствиях этого появления ...
     
     * * *
     
     Невеста.
     По дороге домой Антон задумался, почему до сих пор не женат. Ответ напрашивался 
сам собой, но очень не хотелось его выслушивать. Гораздо легче говорить «... чтобы ЭТО у 
меня под боком орало и только и делало, что мочило пленки, а ТО, что постарше, пилило и 
устраивало из моей жизни ад?! Нет уж, поищите другого на подобную роль!»
     Но вот друг вроде счастлив, хоть и живет с тещей под одной крышей. Настрогал за 
пять лет аж троих и горя не знает. Это в двух-то комнатах. Почему бы также не устроиться? 
Чем плохо?
     Все это был антураж. Как не избегай правды, а перед глазами норовила 
выстроиться четкая картина, словно невидимая рука любовно разложила жизнь по полочкам: 
Проводник не имеет морального права на семью. Он очень быстро умирает. Превращает жизнь 
домочадцев в ад. Несет близким несчастье ... И так далее, и тому подобное. Конечно, можно 
было бы рискнуть и за свои неполные тридцать найти достойную девушку. Такую, чтобы и 
любила и терпела. Уважала, а может быть даже и понимала. Но то ли перевелись они «в 
русских селениях», то ли селения попадались все сплошь не те, а может, опережали Антона 
ищущие того же самого соплеменники, только как был он одиночкой в двадцать, романтиком и 
игрушечным хранителем, так и остался им по сей день ...
     Антон быстро шел по ночному городу, шлепая по мелким лужицам.
     Снова заморосил прекратившийся было дождик и поднялся холодный, пронизывающий 
до костей ветер. Антон шел и думал о том, что прошедший день можно считать удачным. 
Удалось перехватить Надю первым, а следовательно, минимум на шаг опередить противника. 
Пара очков форы, которую надо грамотно использовать.
     Поднявшись на свой этаж, Антон щелкнул дверным замком и вошел в квартиру. В 
прихожей горел свет, хотя Антон отчетливо помнил, что как раз в прихожей он его гасил.
     «Значит, подопечная вставала и хозяйничала ...»
     Он бесшумно прошел в комнату, прислушиваясь к тихим шорохам. Но лишь дождь 
играл ветками и пробовал оконные стекла на вкус. Все спокойно. Как и следовало ожидать. За 
время отсутствия ни один из уровней защиты не сработал. Никто никого не атаковал. Надя 
спала на диване, укрывшись с головой и спрятав под себя подушку.
     Сладко зевнув, Антон на цыпочках подошел к спящей и поправил край одеяла, 
подтыкая его плотнее. Укутывающее Надю покрывало поддалась неожиданно легко, и, холодея, 
Антон потянул его за край на себя. Затем резким движением отдернул и побледнел. Вместо 
спящей девочки, на кровати лежали две подушки, куртка, еще какая-то одежда.
     Сон моментально слетел.
     Через мгновение, проводник тигром скользил по комнате, выискивая признаки 
вторжения. Недоумевая, как могла не сработать защита, он что-то бормотал про себя в 
отчаянии.
     «Кто? Куда? Как?! Ну не могла же она, в самом деле, сама уйти! Кто мог 
подумать, что она не доверяет!»
     Продолжая бесшумно обыскивать помещение метр за метром, Антон очутился перед 
платяным шкафом и открыл дверцы. Открыв их, он остолбенел. Далее на его лице отразилась 
целая гамма чувств, достойная звания «лучшей актерской пробы года» ВГИКа. Потом 
последовала гримаса вымученного до крайности человека, которого в самый последний момент 
перед финишем обвинили в фальстарте и заставили перебежать многокилометровую дорожку.
     Надя спала в шкафу, снова одевшись в огромный шерстяной Антонов свитер, 
зарывшись с головой в свалившуюся с полки одежду. Из-под горы вещей выглядывали только ее 
лицо и руки, крепко прижавшие к себе старого медведя. Этот медведь был единственной 
оставшейся игрушкой - свидетелем осознания Тошей призвания Проводника. Антон хранил этого 
мишку высоко на антресолях, и оставалось совершенной загадкой, как Надя могла его найти.
     Проводник медленно сполз по стенке на пол и зажмурился. Глаза раздражал яркий 
свет люстры. Надю же он совершенно не тревожил.
     Сделав над собой колоссальное усилие, Антон поднялся и побрел перестилать 
постель. Затем, стараясь не шуметь и не разбудить спящего ребенка, тихонько высвободил 
девочку из-под вороха тряпок и аккуратно перенес на диван, накрыв одеялом. Потом сходил за 
медведем и подсунул ей под руку. Надя засопела и отвернулась к стене.
     Погасив в комнате свет и прикрыв за собой дверь, Антон вышел на кухню и включил 
чайник. Сильно болели и слезились глаза, и Антон подумал, что не хватало еще ему самому 
заболеть. Он достал из шкафчика пачку «Примы», открыл форточку и тихонько закурил, выдыхая 
дым наружу, в дождь, не замечая даже, что по привычке прячет огонек в ладонь ...
     Чайник засвистел, испустил шумную струйку пара, щелкнул выключателем и 
сконфуженно умолк. Антон нехотя вернулся к действительности. Постояв в раздумьях еще 
минуту, он погасил свет и побрел прочь из кухни, передумав пить чай. С трудом передвигая 
ноги, он приплелся в комнату. Пинками выкатил из угла свернутый в трубу матрас. Раскатал 
и, не раздеваясь, бухнулся на него, с наслаждением вытягивая гудящие конечности.
     Надя ровно сопела где-то над левым ухом, и под ее мерное посапывание Антон 
провалился в сон. Провалился моментально и глубоко, как ничего не соображая, спят без 
сновидений ...
     
     * * *
     
     Где-то впереди забрезжил свет.
     Теплые розоватые джунгли медленно расступились, и Антон начал осознавать себя, 
постепенно вырастая из бесконечно далекой и малой частички.
     Сон. Тихий сон. Меркантильная искорка в глубине рассудка долго спорила с тем 
фактом, что пора просыпаться, но потерпела поражение. Тогда джунгли растаяли окончательно.
     Нечто, находящееся рядом, напряженно торопило. Настойчиво звало, не причиняя 
вреда, но, в то же время, теребило весьма бесцеремонно. Жужжало. Показывало язык.
     Ощущение дискомфорта усилилось резким скачком, и проводник в одно мгновение 
проснулся. Реальность отозвалась взрывом красок в голове. Одно за другим подключались 
чувства: тест-готово, тест-готово.
     Помедлив еще секунду, Антон медленно открыл глаза. И сразу понял причину своего 
дискомфорта. Эта причина заключалась даже не в пасмурном свете, льющемся из окна напротив, 
нет. На него смотрела Надя. Девочка сидела рядом на полу, сложив босые ноги по-турецки, и 
внимательно изучала проводника. Встретившись с ней глазами, Антон вздрогнул. Остатки сна 
как рукой сняло, да еще словно сверху окатили ледяной водой. Не в силах отвести взгляд, он 
смотрел в огромные, словно без зрачков, глаза.
     Запаниковав на секунду, он понял, что летит куда-то. Антона втягивало в 
искристый водоворот, и скоро старая Петербургская квартира исчезла ...
     Что-то светлеет впереди. Светлеет и постепенно превращается в абрикос в тумане. 
Протяни руку - ну спелый какой, так и хочется сорвать! Вокруг похолодало. Стало сыро. В 
ушах зазвенели полчища комаров. Мысленно моргнув, Антон увидел воду. Озеро. И абрикос уже 
совсем не абрикос, а просто далекое солнце в бесконечном тумане.
     «Что за ерунда?! Она меня гипнотизирует!»
     Кто-то огромный, чужой и очень сильный ощупывал Антона холодными, жесткими 
руками. Прощупывал через нее!
     Впереди, словно бы сотканный из тумана, возник силуэт девочки, и Антон снова 
ощутил внутри себя это холодное прощупывание. Вода приблизилась, и тогда проводник 
испугался, что его сейчас окунут. Забившись мухой в липкой паутине, он запротестовал, 
задергался из стороны в сторону. Виски пронзило болью. Где-то сбоку тонко вскрикнули, и 
вода вдруг превратилась в грязные обои на стене.
     Кричала Надя.
     Она сидела в прежней позе с гримасой страдания на лице и терла ладошками щеки и 
уши. Очутившись в прежней обстановке, Антон почувствовал сильное раздражение.
     -- Никогда так больше не делай, слышишь?! Никогда!
     Надя вскочила и бросилась на кухню. Хлопнула дверь. Слышно было, как девочка 
тихо заплакала. Ощущая себя разбитым и подавленным, все еще трясущийся в ознобе, Антон 
поплелся вслед за ней.
     «Ничего себе побудочка!»
     На полпути он передумал и свернул в ванную. Умывшись и почувствовав себя 
немного лучше, а главное, в состоянии говорить с разобидевшимся ребенком, Антон направился 
за Надей. Приоткрыл дверь и аккуратно заглянул на кухню. Надя тихо плакала. Проклиная себя 
за резкость, Антон подошел сзади и виновато погладил ее по голове. Надя на мгновение 
затихла, но, избрав прежнюю тактику, заплакала снова, но к плачу примешались фальшивые 
нотки.
     -- Ну, ладно, извини. Не плачь, слышишь?
     Девочка только резко дернула плечом.
     -- Кто это был? Что ты сделала?
     -- Ничего! - Грубо буркнула она.
     -- Ты мне скажи, как ты себя чувствуешь? И зачем ты спряталась в шкаф?
     Стараясь говорить миролюбиво, Антон дотянулся до чайника и щелкнул тумблером.
     -- Тебя не было. Я боялась. - Обвиняющим тоном сказала девочка.
     -- Я тебе лекарство принес. А ну-ка, покажи лоб.
     Надя нехотя повернулась к нему боком, умудряясь делать это, не вставая с 
табуретки. Антон потрогал лоб, но температуру не определил. Затем прикоснулся губами - 
холодный.
     «Или это у меня жар? С таким «подарком» точно будет! Она только из одной 
вредности уже не заболеет!»
     -- Слезы вытри ...
     Надя угрюмо размазала их по щекам и выжидающе посмотрела на Антона.
     -- Вот и молодец. Давай чай пить.
     -- Что такое чай?
     Антон в двух словах поведал девочке о процессе заготовки чая, показывал ни 
примере, как нужно его заваривать и пояснил, почему именно так, а не иначе. Надя 
придвинулась к столу, снова умудрившись не коснуться ногами пола. Хлипкий табурет тревожно 
заскрипел, но опять выдержал.
     Вспомнив про непонятно как попавшего к девочке медведя, Антон спросил:
     -- Надя, а где ты Ласточку нашла?
     -- А почему ты зовешь ее Ласточкой?
     -- Ну, я так в детстве назвал. А разве не похожа?
     -- Нет конечно! - Надя засмеялась, - у нее другое имя!
     Девочка смешно наморщила лоб и издала певучий, переливающийся высокий звук. И 
тот час Антону показалось, что из большой комнаты отозвалась стая птиц. Потом задребезжал 
старый бабушкин сервант.
     -- Отзыва-а-ается ... - удовлетворительно сообщила Надя, погружая нос в чашку.
     Нахмурившись, Антон встал и осторожно заглянул за дверной косяк. Логика 
подсказывала, что просто бабушкин хрусталь резонировал на высокий звук.
     Антон не спеша сел на место, став вдруг рассеянным.
     Надя громко хлюпала чаем, с явным удовольствием поглощая варенье.
     Да, то - логика. Но воображение рисовало совсем другую картину. Перед глазами 
проводника возник игрушечный медведь, лучший друг раннего детства и источник легкой 
ностальгии. Неизменная с рождения игрушка. Представилось, как этот медведь открыл в 
комнате свои несуществующие глаза и отозвался на Надин зов. Может быть, еще и пошевелился 
при этом. 
     -- Нмда ... - пробормотал Антон и помотал головой, - брр! Ну ладно, а все-таки, 
как ты умудрилась найти Ласточку в квартире?
     -- Она сама меня позвала.
     -- Ага ... - собираясь с мыслями, Антон хлебнул чая больше, чем хотел и 
обжегся. Закашлял.
     -- Позвала. Да, конечно.
     Надя прыснула смешком, глядя на его обалделый вид:
     -- Ты такой странный!
     -- Почему это я странный? А тот дядя Саша другим был?
     Девочка стала серьезной. 
     -- Тоша, а ты не боишься?
     -- Кого?
     -- Ну, вообще. Меня вести.
     -- Конечно боюсь, как же без этого. Только дураки не боятся. Но кто-то должен 
помогать, верно?
     -- Если ты меня не доведешь, меня убьют, - спокойно сообщила девочка, - и мама 
никогда не узнает, где я. Ты знаешь, что такое «никогда»?
     -- Ну, что за мысли у ребенка?
     -- Ты не подумай, мне не страшно. Меня уже убивали. Я два раза умирала, правда. 
Первый раз случайно. А второй - нет ... Но мама ... - Надины глаза наполнились слезами, - 
вот и твоя медведь сказала, что мне будет трудно попасть домой. Что если попаду, то это 
будет чудо.
     -- Ну, то что «моя медведь» вообще что-то сказала - это уже чудо! - Улыбнулся 
Антон.
     -- Да? У тебя интересные слова, - потом тоже улыбнулась и, указывая ему за 
спину, спросила, - а это чудо тоже с другим именем?
     Антон стремительно обернулся, отвечая взгляду девочки. Легкий ветер взметнул 
волосы, обдав лицо холодом. Проводник вскочил, ощущая нелепое чувство потери контроля над 
обстановкой. Надя тоже встала. Пронесшаяся мимо тень сделала пару витков вокруг стола. Но, 
заложив слишком крутой вираж, не вписалась в поворот и влетела в хлебницу. Внутри 
громыхнуло, пахнуло паленым. Хлебница дернулась и захлопнулась.
     -- Уна! Противная девчонка! - Антон облегченно вздохнул и открыл дверцу.
     Уна стремительно вылетела и зависла перед Надей, придирчиво ее разглядывая. 
Разве что язык не высовывала от любопытства.
     -- Ах, так-так-так! Что же у нас здесь?
     Она завертелась вокруг девочки волчком, задевая время от времени ее одежду.
     -- Уна, перестань. Как давно ты здесь?
     Надя стояла, склонив голову набок и натянуто улыбалась, следя за полетными 
манипуляциями Уны. Потом вдруг резко выбросила вперед руку ладошкой вверх. Антон и пикнуть 
не успел, как его путеводная уже сидела на ладони, не переставая при этом бешено работать 
крыльями.
     Или Уна заговорила первой, или это крылышки тихо звенели, но Надя стала 
отвечать тихими птичьими трелями, мгновенно меняя мимику лица. Уна столь же певуче 
отзывалась. Они разговаривали. Антон аж залюбовался этой игрой. Надино лицо казалось 
вылепленным из пластилина, постоянно меняло выражение, словно струилось.
     -- Ах, - Уна перешла на человеческий язык, избрав свой обычный саркастический 
тон, - наш человеческий проводник снова нашел ребенка. И какого! Ты хоть знаешь, что ты на 
сей раз в дом притащил? Даже у нас застучало, когда ты к ней как слон по посудной лавке 
кинулся!
     Уна хихикнула. Она перелетела Наде на плечо, уселась и свесила лапки. 
     -- Ну, а тебе-то что? - Антон нахмурился, - чем тебе не нравится новая 
подопечная?
     -- Да всем нравится, - Уна вздохнула, - только придется ее отослать, Тошенька! 
И чем скорее, тем лучше.
     Затем подняла голову и посмотрела на Надю.
     -- Ну, и кто тут плачет? А ты тоже, увалень здоровый! Совсем ребенка до слез 
довел!
     -- Погоди, как это отослать?
     -- Не справиться тебе с ней, вот и все. Ее очень многие ищут, Тошенька, -Уна 
неожиданно стала серьезной, - а у тебя, как не крути, всего лишь вторая ступень. И хоть ты 
уже Агитатор, но цикл у тебя еще очень мал.
     -- Тоша, не отсылай меня, не надо!
     -- Да никуда я тебя не отошлю, что за глупости! Я же обещала что доведу, значит 
доведу!
     -- Ты что-о-о сделал?! - Уна сразу сникла.
     Антону даже показалось, что она побледнела: золотистый мех стал матово-белым.
     -- Глупый ты, Проводник! - в отчаянии заговорила путеводная, - разве забыл про 
законы? Они придуманы задолго до твоего рождения! Ты хоть понял, что ты наделал?! Ты 
понимаешь, что от данного слова придется отказаться?! А это понижение ступени как минимум!
     Уна окончательно сорвалась на крик.
     -- Вот что, милая моя. Я ее взял и доведу. А ты, вместо того чтобы самой 
ребенка до слез доводить, помогла бы с дорогой, раз уж пришла.
     -- Да я-то помогу ... - невесело протянула Уна, - но вот ты ее не доведешь. А 
если доведешь, то только до могилы. И материал угробишь, и сам сгинешь. Ты хоть знаешь, 
кого ты подобрал? А знаешь, кто ее до тебя вел? Угрюмый Саша ее вел. Ты вообще в курсе, 
кто это такой, а? А какой цикл у него был, тоже не знаешь? Тридцать семь лет его циклу 
было!
     Да, Антон знал про Угрюмого Сашу.
     Еще будучи маленьким мальчиком и гуляя по учебным проводкам, он слышал про Сашу 
разные легенды. Это имя витало по всем знакомым Антону отражениям. Сашу дважды травили по 
высшему разряду. Три раза он был на грани исхода, но всякий раз как-то выкручивался. 
Всегда возвращался живым, что бы ни кричали о невозможности этого теоретики проводок и 
пресловутые Магистры Перекрестка из Совета. Угрюмый Саша был чуть ли не единственным из 
ныне живущих, кто еще при жизни был раскрыт. Более того, он добровольно шел на раскрытие, 
и многим элементам техники Антон, и сотни других неведомых проводников, были обязаны 
именно Саше. Ходили слухи, что у него во время проводки погибла семья. Что он долго пил, а 
потом стал тем самым легендарным Сашей, невозвращенцем. Человеком, которому нечего терять.
     Его знали проводники нескольких поколений. Угрюмый Саша никогда не брал легких 
заданий и всегда доводил материал.
     «Значит, тот мужик и был этим Сашей? Надо же!»
     Странно, но Антон вдруг почувствовал облегчение.
     -- Она хоть сказала тебе про это?! - кричала Уна, - или вы избежали темы 
предыдущего проводника?
     Вложив в свой последний вопрос весь отпущенный природой сарказм, она резко 
замолчала, тяжело дыша. Надя сидела, закусив губу, бледная как мел, померк даже румянец. 
Холодные слова путеводной совсем вывели ее из равновесия.
     -- Я все время хотела сказать, но не успела. А потом не смогла, а потом ... - 
Девочка тихо заплакала, положила локти на стол и спрятала лицо.
     -- Так, Надя, прекрати немедленно! Я сказал - и я сделаю. Уна, можно тебя на 
минутку в коридор?
      Путеводная нехотя перелетела Антону на плечо, и они вышли из кухни, плотно 
прикрыв за собой дверь.
     -- Вот что, Уна. Если ты еще раз позволишь себе подобную выходку при ребенке, я 
поведу дело один, ясно тебе?
     -- Да какой это ребенок! - начала она, - ты хоть знаешь, кого подобрал?!
     -- Слушай меня и не перебивай! Я взял ребенка и поведу. Если ты пойдешь против 
линии проводника, я запрошу Совет о смене путеводителя, понятно? Ты только что едва все не 
поломала. Ты разве не знаешь, что дети в таком состоянии, в каком она теперь, не доходят?! 
Зачем ты это делаешь? Я поведу ее, несмотря ни на что. Ты меня знаешь столько лет, ты что, 
не видишь? Неужели тебе не ясно? И даже все равно, поможешь ты или нет. Теперь лети и 
постарайся сделать все, чтобы девочка поверила в успех. Поняла? 
     -- Как скажете, командир! - голос Уны дрожал, - разрешите выполнять, командир? 
     -- Да, Уна, и еще. Больше не смей называть проводимого материалом в глаза, 
ясно?
     Путеводная хмыкнула. Вихрем сорвалась с плеча и нырнула в висящую на вешалке 
одежду. Антон вздохнул:
     -- Же-е-енщины!
     Затем отворил дверь и вошел на кухню.
     Надя неподвижно сидела и смотрела прямо перед собой остекленевшим взглядом. 
Казалось, она не видела вошедшего. Проводник сел рядом, высвободил Надины руки и обнял ее. 
Девочка не реагировала. Потом, тихонько всхлипнула, уткнулась Антону в грудь и затихла.
     В кухню влетела Уна. Ни на кого не глядя, уселась на сахарницу, сложив 
крылышки. Антон гладил ребенка по голове. Путеводная сидела к ним спиной, нахохлившись, и 
всем своим видом выражая гордую обиду.
     -- Ну ладно, Уна, - наконец прервал молчание Антон, - почему бы тебе, для 
разнообразия, не побыть чайной феей?
     -- А не надоело ли чай пить? - сварливо осведомилась путеводная, - может, 
покормишь ребенка, раз уж взялся вести?
     -- Да я бы покормил ... - Антон сконфуженно умолк, - да мы так вчера и не 
придумали чем.
     -- И что, теперь ей с голоду умирать? Эх, тоже мне, люди!
     Уна презрительно повела плечиком и слетела с сахарницы.
     
     * * *
     
     Однако покормить Надю не удавалось еще в течение часа. Девочка весьма 
равнодушно отнеслась ко всему, что предлагал Антон. Только из вежливости попробовала 
кусочек сыра, но по ее лицу было видно, что она совсем не в восторге от пищи.
     Уна мстительно молчала.
     Антон начал медленно заводиться, и неизвестно, чем бы это все закончилось, но в 
последний момент перед скандалом тонко чувствовавшая настроения Проводника Уна перехватила 
инициативу кормления ребенка в свои руки.
     Правда, не преминув при этом выдать полную едкого сарказма тираду.