ГЛАВА 7
Стук в дорогу
     
Жало у ската толще змеи,
Идущим откроется больше,
Но плата все сводит на нет.
Танка А-Тунка
     
     Надя снова облачилась в шерстяной свитер. Поверху надела старую Антонову 
куртку, до локтей закатав рукава. Получилось терпимо. Уна критически осмотрела ребенка и 
набросилась на Антона:
     -- А с цветом почему не продумал? Сейчас женщину защищает бордовый. От темно-
красного до черного. Хорошо хоть догадался в шерсть ее одеть!
     -- Слушай, у меня дома не магазин одежды.
     Они вышли на улицу, и через квартал проводника дернуло спуститься в подземный 
переход, где к ним подковылял сгорбленный нищий старик. В лохмотьях, распространяющих 
резкий запах. Не помойки, а какой-то химический. Седые грязные волосы до плеч. На макушке 
проплешина. Спутанная неопрятная борода, свисающая клочьями. Водянистые, косящие глаза. 
Высокий лоб.
     -- Ме-е-елочь, на хле-ебушек ...
     -- Мужик, вали!
     -- Пода-а-ай, кушать хочу ... Пода-а-ай! - нищий загородил проход так, что 
оставалось только пятиться назад.
     -- Вали отсюда, кому говорю!
     -- На хле-ебушек!
     -- Перетопчешься, хлебушком похмеляться.
     -- Дай, скажу, что будет.
     -- Я без тебя знаю, что будет.
     -- Не знаешь, не знаешь! Смерти ищешь, а? Не найдешь! Или хочешь, дочке твоей 
погадаю?
     Антон напрягся. Встреча не предвещала ничего хорошего. Уна тихо шепнула на ухо:
     -- Это свои.
     -- Свои?
     -- Кажется, тебе впервые повезло.
     -- Да, вам повезло. - Нищий обладал прекрасным слухом.
     После чего выпрямился и сердито произнес:
     -- Прошу следовать за мной. Тут небезопасно.
     Не дожидаясь ответа, развернулся и быстро пошел по переходу.
     -- Кто он? - Шепотом спросил Антон, рассматривая спину старика.
     -- Да ты что, это же Настоятель! Он отвечает за всех прибывающих с Дневных 
Отражений. Он, как минимум, Куратор.
     -- Ого ...
     Фальшивый нищий подвел их к железной двери с надписью «Трансформаторная». За 
дверью монотонно гудело.
     Антон тронул старика за рукав и с чувством произнес:
     -- Ваша честь, прошу простить меня за грубость.
     Старик обернулся и сверкнул глазами.
     -- Оставим формальности. Прежде всего, я рад, что нашел вас раньше 
обстоятельств. Правда, меня это до сих пор удивляет. Спускайтесь.
     Небольшая комнатка в самом деле оказалась трансформаторной. Старик щелкнул 
парой тумблеров на стене и распахнул дверцу силового щитка. Вместо реле, катушек и прочих 
приборов, за ней оказалась крутая лесенка, уходящая далеко вниз.
     Спускались молча. Первым шел старик, чем-то очень недовольный. Следом Антон, 
придерживающий Надю за руку. Уна замыкала процессию.
     Они вышли в сухое помещение, примерно шесть на семь метров. Кирпичные своды 
были покрыты замысловатыми знаками, значения которых Антон не понимал. Судя по растерянной 
реакции путеводной, она тоже. Мебель представляла собой неполный школьно-офисный набор: 
штук семь разномастных стульев, три маленькие парты и канцелярский стол. На стене висела 
огромная карта Петербурга и окрестностей. В углу стоял старый ЗИЛовский холодильник с 
перекинутым через ручку вафельным полотенцем.
     -- Это капище - времянка. Была еще одна, которую я сделал специально к вашему 
приходу. Час назад ее сравняли с землей. Эта моя личная, запасная. Здесь можно все, но до 
трех часов дня. Потом она самоуничтожится и рассосется, увы. Вот на какие жертвы я иду 
ради сохранения баланса. Так что у нас еще есть два часа. Какие вопросы? Нет вопросов? 
Тогда прошу садиться! Я пока приведу себя в порядок, а то этот маскарад начинает 
действовать мне на нервы ничуть не меньше ваших похождений ...
     Настоятель указал на дверь:
     -- Здесь ванная и туалет, кто захочет. Но после меня.
     Его не было пару минут. Когда же старик вернулся, то косоглазие его пропало, 
волосы стали темнее и короче, а борода исчезла. Изменилась и одежда. Настоятель облачился 
во все черное: джинсы и свитер с вырезом, открывающим ворот рубашки.
     Антон пытался подавить противную, невесть откуда взявшуюся, робость.
     -- Первый выговор проводнику. Головлев, ты что, на базаре, чтобы по одежке 
встречать?! Привык, что дома, да? Расслабился?! Безобразие!
     Антон аж вздрогнул.
     -- Дальше. Путеводная, тебе отдельный упрек. Что это за дешевая буффонада? 
Почему ты не обошла переход стороной? Тебе на что голова? Мух ловить? Так они на 
Перекрестке уже спят, ты отражением ошиблась! Тут осень, красавица!
     Антона поразила реакция Уны. Путеводная стушевалась и не знала, куда деться от 
стыда. Такой ее проводник еще никогда не видел.
     «Вот это старичок!»
     -- Я не старичок! - взвыл Настоятель, - ну и молодежь пошла! Даже мысли скрыть 
не можешь! Как ты на светлячка наткнулся, ума не приложу. Воистину, Создатель любит 
дураков. Кстати, о светлячках. Надюша, ты почему не предупредила Антония об опасности? 
Ведь ты ее почувствовала.
     -- Я не знала ... Я не подумала ...
     -- Ну, на ребенка-то зачем нападать? - не выдержал Антон.
     Он обнял Надю за плечи. Уна перелетела девочке на плечо и нахохлилась.
     -- Во! Нет, вы только поглядите! Он еще и заступается!
     Настоятель всплеснул руками и замолчал. Сел на краешек стола и принялся с 
интересом изучать троицу. Наконец произнес более миролюбиво:
     -- Ладно, тут все так перепуталось. Ситуация вышла из-под контроля, вот мне и 
пришлось вмешаться. Ну и заварили вы кашу вместе с покойным Александром! Да будет ему 
отражение пухом.
     -- Да освободим Перекресток ... - пробормотал Антон.
     -- Уна права, - продолжал старик, - я - Настоятель. Куратор северного региона. 
Сейчас номинально не у дел, и мои официальные возможности сильно ограничены. В миру я - 
декан одного из Петербургских Университетов. В свободное время занимаюсь обкаткой особо 
одаренных проводников. Нечего улыбаться, Головлев! Я не тебя имею в виду!
     Настоятель напряженно сдвинул брови, размышляя: 
     -- Ладно, ближе к делу. Девочку нужно как можно скорее уводить с Перекрестка. 
Вы нарушили баланс. Видишь ли, Антон, произошла ошибка. Надя изначально принадлежит к 
высшим отражениям.
     -- Однако, как же она тут очутилась?
     -- Долго рассказывать, но я все-таки попробую. Надя родилась на Телеране. 
Родилась там по недоразумению. Малоприятное место, надо сказать ... Первый раз она погибла 
в солнцеворот, будучи еще совсем маленькой. На Телеране нельзя не погибнуть, но тогда 
получилось глупо. Мы готовили изъятие. Просто не успели. Потом Надюша возникла в одном 
милом отражении, чье название я не берусь выговорить правильно. В переводе что-то типа 
«Душегубка». Ты был там пару лет назад. Помнишь меловые горы и сужающиеся по утрам пещеры?
     Антон помнил. Длинный кривой шрам через правый локоть и предплечье всякий раз 
прекрасно освежал память. Рассказываемое Куратором заставило проводника взглянуть на 
девочку еще раз. Антон явно ее недооценил.
     -- Вот ... Надя снова выросла. На этот раз до шести лет. В пять научилась охотиться 
на лиардов. Если будет время, расспроси ее. Это занятно. Особенно, если учесть, что 
половозрелый лиард крупнее девочки в четыре раза. Ладно, дальше. На седьмом году жизни ей 
пришлось голыми руками убить трех соплеменников, а это посерьезнее глупой охоты. Ты не 
смотри, что она такая хрупкая. Она до сих пор помнит технику, и случись между вами 
спарринг, я поставил бы не на тебя.
     Антон ухмыльнулся и взъерошил девочке волосы. Надя вжала голову в плечи и виновато 
на него посмотрела.
     -- Но мы снова не успели, - продолжал Настоятель, - на этот раз получилось еще 
хуже. Нас опередили, и Надя погибла. Ее убили. Подло, жестоко, не по правилам. Снова 
пришлось начинать все сначала. Мы потеряли ее и долго искали. Нашли в примитивном 
отражении, где сильна дикая магия. Всякие отвары из лягушек, костный порошок единорога, 
листья да коренья. Травяная магия Агама с одной стороны и святая Инквизиция с другой. Нда. 
И тогда в игру включился Саша ...
     Надя сверкнула своим «фирменным» взглядом, и Куратор на мгновение сбился.
     -- Полегче, девочка. Он ... был моим учеником. Это был не просто великий 
Проводник. Это был Мастер. Ему прочили место в Совете. Но - увы. Снова произошел сбой. 
Саша пожертвовал собой и отсрочил развязку. Теперь в игру вступил ты, Антон: парень без 
особых навыков. С заморочками по рождению. С глупыми комплексами. Без должной выучки и, 
поговорим откровенно, без особого ума. Ты попал в самый эпицентр, парень.
     -- Я ему говорила то же самое! - прошипела Уна.
     -- Я знаю, что ты ему говорила. Но самое плохое, что отказаться уже нельзя. Ты 
думаешь, это в его власти? Не хмурься, красавица. Они повязаны вместе, хотя и находятся на 
противоположных чашах весов. Для того чтобы во время переброски закрепиться на 
Перекрестке, девочке был нужен противовес. Саша погибает, прикрывая отступление. В пункте 
отправки Надюшу списывают со счетов. Там ликование и оргия. Она бы и погибла, но тут 
неожиданно появляется Антон. Хотя, я думаю, он подвернулся не случайно. Я вообще не верю в 
случайность. Так вот. Если сейчас отправить Надю по отражениям, начнется резонанс. Она 
вспорет реальность, и начнется невесть что. Это все равно, что иголкой проколоть шарик. 
Как я уже сказал, ситуация чрезвычайно запутана.
     -- Ну ладно, понятно, - заговорил Антон, - нет другого выхода, кроме как вести. 
Но ничего нового вы пока не сообщили. Я и без того бы не отказался. 
     -- Знаю. Я просто разъясняю. Ведь тот, кто предупрежден, тот вооружен, не так 
ли? 
     -- То есть, нам сейчас лучше всего делать ноги в дальнее отражение? Где-нибудь 
переждать, пока спадет волна?
     -- Полагаю, ты не понял. У нас еще больше часа времени, попробую объяснить. В 
теоретическом курсе есть такое понятие, как Регент Силы. Это ключ к выходу больших 
энергий. 
     -- Это я знаю.
     -- А я не для тебя говорю, а для твоей подопечной. Боюсь, ты не знаешь того, 
что именно Надя и есть этот самый Регент. Так что посиди и помолчи. Девочке предстоит 
изменить многое, да будет на то воля Создателя, поэтому сейчас мы займемся ее 
просвещением. Я прочту маленькую обзорную лекцию. Антон, ты можешь закрыть уши или 
поспать, потому как для тебя ничего нового сказано не будет. Хотя, насколько я знаю, в 
классе ты не отличался особой успеваемостью.
     -- Я посижу, пожалуй. Еще ни разу не слушал преподавателя наяву. Всегда только 
в глупом астрале.
     -- Почему в астрале? - удивилась Надя.
     -- Потому что лекции читаются прямо в голове. И в самое неподходящее время. К 
тому же, без выяснения мнения студента на этот счет. Какие уж тут успехи! - закончил Антон 
злорадно, - а успеваемость в классе и в жизни - две большие разницы!
     -- Будем считать дискуссию оконченной, - холодно прервал Настоятель, - Надя, я 
буду рассказывать для тебя. Если что-то не ясно, спрашивай. Хорошо?
     -- Угу.
     -- В теории проводок есть такое понятие, как «центристский путь». Это своего 
рода тропинка, которой придерживается проводник, ведя подопечных.
     -- А можно вести всех по этой тропинке?
     -- Нельзя. Тропинка все время меняется. Как таковой ее вообще нет, а есть 
область наиболее вероятного баланса. Проблема заключается в том, что равновесие все время 
нарушается в ту или иную сторону. В итоге путь колеблется. Недавние безопасные отрезки 
становятся ловушками, и наоборот. Система очень динамична. Ее смена постоянна. Я понятно 
излагаю?
     -- Да-а ...
     -- Мы не будем останавливаться на классификации отражений. Это слишком сложный 
вопрос, а у нас мало времени. Попытаюсь изложить упрощенно. Вот ты жила во многих мирах. 
Что-то помнишь, что-то нет. Но в целом память осталась. Моторные навыки отсутствуют, что 
естественно, ведь ты меняла тела ... Но все-таки, ты - исключение. Живущие в своих мирах 
обитатели изолированы в рамках одного отражения. Если позволить менять среду, как им 
вздумается, наступит взрыв. Произойдет превышение критической массы. Поэтому понятие 
«реинкарнация» подразумевает под собой еще и полное обнуление памяти.
     Настоятель увлекся, соскочил со стола и принялся возбужденно жестикулировать. В 
нем проснулся декан и лектор.
     -- Да вы проще объясняйте! Она же не понимает ничего! - не утерпел Антон, - 
откуда она знает, что такое критическая масса?!
     -- Я знаю!
     -- Да ну?
     -- Это когда колдунья из соседней деревни так растолстела от подношений 
Травяному Богу, что не смогла выходить из пещеры к завтраку, и пришлось расширять вход.
     Настоятель улыбнулся и продолжил:
     -- Наверное, Антон прав. Но я и так стараюсь максимально просто.
     -- Можно, я попробую? Надюша, вот смотри: допустим, я веду тебя из одного мира 
в другой. Каждое отражение, которое мы пересекаем, обладает своими законами. В одном 
действует примитивная магия вроде шумных заклинаний, резных посохов и прочих сказочных 
атрибутов. Но эта одна сторона медали. Оборотная же - использование магических штучек 
налагает ограничения на воздействия мыслеформ. И вот, я привожу тебя, способную творить 
там все что угодно ... Ведь способностей ты не потеряла.
     -- У каждого отражения есть свой суммарный «баланс воздействия», - снова 
заговорил Настоятель, - который можно выразить конкретной цифрой. Антон говорит про так 
называемое «левое крыло» отражений. Эти миры тяготеют к бытовой магии. Как было 
справедливо замечено, магии примитивной. Правое крыло, напротив, обладает высочайшим 
интеллектуально-техническим потенциалом, и в отражениях этой группы можно, к примеру, 
материализовать образы. В свою очередь, там вводятся ограничения на использование 
артефактов. Еще существуют системы утопических миров. Это крайние отклонения в ту или иную 
сторону. Теперь центр. Пресловутый Перекресток, где мы сейчас и находимся. Его суммарный 
коэффициент должен быть равен нулю. Силы как правого, так и левого толка находятся в 
равновесии. Перекресток является опорой для высших миров, «сосущих» через него 
энергетические соки.
     -- Ага! Отсюда привидения, летучие тарелки и зеленые человечки. Всякие барабашки и 
шумные духи. Хотя ты про них не знаешь, наверное.   
     -- Антон, подожди. Не забивай ей голову пробоями, это к теме не относится. 
Перекресток консервативен и экранирован. Он - сердце модели. Нельзя лихорадить структуру. 
Именно поэтому в центре Перекрестка ЗАПРЕЩЕНО водить представителей других отражений. То 
есть тебя. Этот закон записан на скрижалях. Но существует одно исключение: на Перекресток 
можно попасть, если кто-то согласится балансировать тебя на это время. Можно провести 
подопечного СКВОЗЬ Перекресток. Но только в крайнем случае и за соответствующую плату. 
Система работает таким образом, что дорога через центр получается самой неэкономной, самой 
невыгодной. Каждое касание центра расходится кругами на воде и отдается в соседних 
отражениях. Проводники считают, что вести через центр Перекрестка труднее всего. Антон, ты 
с этим согласен?
     -- Никогда не водил. Сложно говорить. Поживем-увидим. 
     -- Кстати, Надюша, возьмем, к примеру, Уну. Уна пришла с Дневной Аргенты, и в 
Антоновых проводках выполняет роль путеводителя. Она - катализатор в их связке, в то время 
как Антон - основа.
     -- Да, но не только! - обрадовалась Надя. - Я думаю, что она ...
     -- А вот это только их дело, девочка.
     -- Подождите, о чем это вы?! - среагировал Антон, - Уна? О чем она говорит?
     Уна смутилась и покраснела. Или ему показалось?
     -- Мало ли, что болтает глупый ребенок! Вы, кажется, говорили про Перекресток? 
Вот и говорите, а я послушаю.
     -- К этой теме мы еще вернемся. Что же я хотел сказать .... Ах да, я говорил 
про Аргенту. Так вот. Аргента - отражение правого порядка. Его закрыли вместе с целой 
плеядой других миров несколько тысячелетий назад, во время всплеска Египетской культуры. 
Сильнейшее волнение, оказанное правым крылом на Перекресток, породило зависимость ...
     -- Э-э-э, стоп-стоп-стоп. Мы так и до утра не закончим!
     -- Да, ты прав, мой мальчик. Хорошо. Я закругляюсь. Другое дело - системы 
высших отражений, закрытые даже для проводников. Там действуют свои законы, неподвластные 
человеческому «здравому смыслу». И вот к этим мирам ты, девочка, и принадлежишь.
     Возникла пауза.
     -- Есть вопросы? - настоятель перевел дух.
     -- Да. У меня есть, - лениво поднял руку Антон, - что такое дерево Су-Бу?
     -- Сэ-У! - возмутилась Надя.
     Настоятель улыбнулся:
     -- Как я уже сказал, одним из Надюшиных миров оказалось примитивное магическое 
отражение ...
     Надя набрала полную грудь воздуха, намереваясь возразить.
     -- Не спорь, девочка. Я говорю с позиций абстрактного исследователя. И поверь 
мне, я знаю, что говорю. Когда-то давно я тоже прошел через подобный мир, и это не так 
интересно, как может показаться на первый взгляд.
     -- Вы забыли ей сказать, зачем вообще нужно водить из отражения в отражение. Вы 
пропустили позицию противника ...
     -- Да. Надя, смотри сюда. Появляясь не в свое время или не там, где надо, 
ребенок, возмутитель спокойствия, или, как предпочитают называть проводники, - одуванчик, 
ИМЕЕТ ПРАВО вернуться на законное место.
     -- Угу ... - Проворчал Антон. - Право-то он имеет ...
     -- Вся беда в том, что реализация этого права не является чьей-то отдельной 
прерогативой. Одуванчик становится неприкаянным. Он не привязан к конкретной элементали. И 
вот тут начинается противоборство. С одной стороны мы - те, кто хочет определить ребенка 
на законное место, а с другой те, кто желает поставить абсорбента в условия, приносящие 
выгоду. Например, использовать одуванчик как «паровозик», гоняя его по заведомо 
непригодным отражениям и цепляя к нему «вагончики». ПРАВО НА ВОЗВРАЩЕНИЕ дает возможность 
искать свой мир до тех пор, пока одуванчик не умирает.
     -- Да много разных ситуаций, - вздохнул Антон, - эти гады еще и подпитывают 
«паровозики», что особо гнусно. 
     -- То есть, вы хорошие, а они плохие?
     -- Нет, Надюша, все не так примитивно. Наши методы далеки от совершенства, да и 
цель всякий видит по-разному. Просто мы бьемся за баланс, а не за выгоду.
     -- А-а-а!!!
     -- Надя, ты что?
     Утомленная заумными объяснениями девочка поднялась со стула, но споткнулась и 
упала на пол.
     -- Он меня укусил!
     -- Кто тебя укусил?
     -- Он!
     Стул, на котором сидела девочка, мелко задрожал и двинулся в ее сторону. Надя 
снова взвизгнула. Наставник дважды щелкнул пальцами, и несчастный стул развалился. Спустя 
некоторое время обломки рассыпались в пыль.
     -- Антон, девочка теряет статичность. Это означает, что в зоне ее появления 
скоро начнутся проблемы посерьезнее бытовых. Полоса будет непрерывно расширяться. Не 
исключен рост в прогрессии. Все зависит от Надиной подпитки и твоей сопротивляемости.
     -- И что будет? Я опять умру?
     -- Надюша, я думаю, смерть для тебя уже стала рутиной. Это не самое страшное.
     -- Так. Короче. Что нам делать?
     -- Хороший вопрос, Антон. Я жду его от тебя уже час. Ситуация тебе примерно 
ясна. А теперь смотри, что скорее всего произойдет. Баланс на Перекрестке нарушен, но пока 
что сказывается принцип инертности. Нельзя позволять случаю контролировать 
основополагающие концепции. Никаких односекундных спасений мира. Как я уже сказал, система 
очень инертна. Последний миг никогда не отвратит неизбежного. Иначе он не последний. Равно 
как и не подтолкнет к противоположному краю ...
     -- Вы говорите, что делать, а не кормите кабинетными банальностями!
     -- Это не банальности! Антон, я хочу, чтобы ты понял. Если мы не найдем портал, 
то Перекресток либо раздавит ее, либо сам вытолкнет в отражение. А оттуда она как камешек 
по воде поскачет дальше, и я не берусь предсказать последствия. Так что выход один - 
искать портал. Но это у нас. А у тебя - продержаться возле девочки максимально долго. Чем 
тоньше будет грань между мирами, тем легче мы найдем лазейку.
     -- Кто это - мы?
     -- Ты что, так ничего и не понял? Неужели ты до сих пор думаешь, что я 
занимаюсь этим один - бесполезный одинокий старик? И даже не заметил, что Уна давно 
улетела?
     -- Да, правда, где она?
     Уны в капище не было. Путеводная как сквозь землю провалилась.
     -- Я держал тебя только для того, чтобы ты ей не мешал. Ей нужно успеть многое 
сделать. А теперь идите. И будь осторожнее. Для тебя больше нет деления на Перекресток и 
отражения. Все слилось.
     -- Куда нам идти?
     -- Да вон туда!
     Антон обернулся. Дверца старого ЗИЛовского монстра со скрипом отворилась, и 
оттуда вылетела Уна.
     -- Ну и сколько вас можно ждать? Хорош трепаться, пошли!
     Полки внутри отсутствовали. Не было и задней стенки. Сквозь холодильник шел 
длинный темный ход. Антон помог Наде преодолеть порог и ступил следом. Дверца 
захлопнулась.
     -- Слушай, а как же Наставник?
     -- Он уже смотался. Теперь наш черед рвать когти! - Уна нетерпеливо ждала 
далеко впереди.
     -- Девушка, где вы понахватались таких словечек?!
     -- Попадешь в ваш дом ... - скрипучим голосом Карлсона произнесла путеводная.
     -- Понятно. Одну тебя больше никуда не отпускаю.
     Уна фыркнула.
     -- Слушай, что имел в виду Настоятель, говоря про наше с тобой дело?
     Путеводная вспыхнула:
     -- Ничего не имел! Вздорный старик. Лучше смотри за ребенком.
     
     * * *
     
     В голове Антона вертелась, взятая неизвестно откуда, фраза:
     «Сегодня, с Божьей помощью, мы зажжем такую свечку!»
     Никак не удавалось вспомнить, откуда это. То ли гугенотов резали, то ли вешали 
кого. Не ручался он и за точность цитаты. А еще всплыло школьное: «Темнота - друг 
молодежи».
     Что-то изменилось с того момента, как они посетили капище. Антон поймал себя на 
мысли, что смотрит на девочку совершенно другими глазами.
     В лицо дыхнуло влажным теплом. Ход вывел под своды теплотрассы.
     «Как символично. Куда еще можно было прийти?»
     -- Тоша, где мы? - спросила Надя.
     «Ну вот, и для нее стал Тошей!»
     -- Мы в сети городской канализации.
     Рассеянного света, струящегося через дырки в люках, не хватало, и двигаться 
приходилось на ощупь. Путеводная летела черным пятном. 
     -- Слушай, а чего ты не светишься? - Тихонько спросил Антон.
     -- А ты не догадался? - ядовито прошипела Уна, - нет, все-таки прав Настоятель: 
ты глуп. Эта же твоя хваленая подопечная из меня соки пьет!
     Сверху проносились машины, шурша протекторами по крышкам.
     «Фигушки вылезешь ...»
     Где-то позади протяжно взвизгнули тормоза, и звук медных тарелок оповестил о 
столкновении. А потом, под аккомпанемент милицейской трели, раздался еще один удар. 
Перекресток сопротивлялся давлению, пытаясь скинуть пришельца, но быстро бегущая по трубам 
вода относила «след» назад и частично экранировала от наблюдения.
     -- Думаешь, это по нашу душу?
     -- Уверена! Просто мы под землей. В следующий раз будут точнее.
     -- Идем до развилки и сворачиваем в какой-нибудь двор.
     Через некоторое время они вылезли через люк под аркой.
     -- Ну что, куда пойдем?
     Перемазанная ржавчиной путеводная пожала плечами. 
     -- Тебе решать. Ты тут хозяин. 
     Антон задумался.
     «Это Перекресток. Стало быть, из всего арсенала сработает лишь малая часть. 
Реальность отзовется только на мощный импульс. Нужно либо верить самому, либо найти тех, 
кто верит. На нашу сторону встанут люди со слабой психикой, неуравновешенные подростки, 
наркоманы. Ну и всякие гадалки, наверное ... Но искать нет времени.»
     Антон знал, что некие силы постоянно чистят Перекресток, запудривая мозги его 
обитателям. Промыли сознание - и магия исчезла. В ход идет все, от тупой телевизионной 
жвачки для неотягощенных интеллектом до откровенной дезы.
     Равновесие.
     Антон не хотел его хранить. Он не любил Землю - одну громадную тупую теплицу. 
Ему претило давление, пускай и подчиненное некой «высшей цели». Проводник твердо верил в 
одно: лесник, очищающий посадки от валежника, способен любой лес превратить в парк.
     -- Хорошо, какие соображения?
     -- Никаких. На Перекрестке я бессильна. 
     -- Ты не поверишь, но я тоже.
     Под аркой вальяжно прогуливался толстенный черно-белый котище с заплывшей мордой. 
Лоснящийся пожиратель сливок. Краса любого дома. Животное проходило мимо, и Надя 
присела его погладить. Едва девочка дотронулась до шерсти, как случилось неожиданное. Кота 
словно ударили током. Он выгнул спину, мявкнул и шарахнулся, взмахнув лапами. Сослепу 
бросился на стену, отлетел. Снова вскочил и рванул на бульвар. Шерсть дыбом, глаза 
бешеные.
     Надя удивленно смотрела ему в след.
     -- Во, видал? Начинается!
     -- Угу ...
     Потом ребенка атаковали голуби. Они спокойно жрали что-то на тротуаре вокруг 
загаженной ими же скамейки. Антон едва успел подумать, что такая стая не к добру, как 
птицы увидели девочку. Они перестроились боевым порядком и ринулись в атаку.
     Надя вскрикнула и закрыла лицо руками.
     Наученный предыдущим опытом, Антон успел среагировать. Первому же голубю он на 
лету свернул шею и отбросил в сторону, поймал рукой второго и сломал крыло. Что до Уны, то 
c момента подъема на поверхность она висела на шее у Нади бурым воротником, спрятав 
зубастую морду в мех, но тут стремительно спикировала вниз и развернулась на полную 
катушку. Путеводная показала себя непревзойденным специалистом по части уничтожения 
пернатых. Она металась в птичьей стае, как хорек в курятнике. Только мелькала ее голова, и 
во все стороны летели окровавленные ошметки. Десяток секунд, и все было кончено. 
Растерзанные тушки да плавающие в лужах перья.
     Редкие уцелевшие голуби кружились над скамейкой. На голых деревьях истошно орали 
вороны. В конце улицы заголосила какая-то тетка, и проводник поспешил увести Надю.
     -- Ну, кто у нас следующий? - раздраженно произнес он, - бездомные собаки?!
     Уна снова притворилась воротником. В голове Антона прошелестел ее голос:
     «С собакой справиться труднее. Тоша, нам разрешено все. Только продержись.»
     «Продержись .... А ведь вчера этого не было!»
     Антон знал, что все это - запоздалая реакция Перекрестка на вторжение. И даже 
если их путешествие закончится благополучно, родной город еще долго будет лихорадить.
     Они сунулись в проходной двор, стремясь покинуть место недавнего побоища. 
Сейчас окрестные старухи растрезвонят про «теракт», вызовут милицию и будут кудахтать про 
бесчинства вандалов. Уж что-что, а гибель «несчастных птичек» они не простят.
     Антон вывел Надю на проспект.
     И тут - новая напасть. На противоположной стороне двое юнцов призывного 
возраста раздавали какие-то листовки. Парни заметили девочку, засуетились и, словно мухи 
на мед, ринулись через дорогу, размахивая руками.
     «А эти тут зачем? Сейчас начнут пудрить мозги и выть ‘Господь любит тебя!’»
     Ну, так и есть. Последователи очередной новомодной Западной церкви для 
рафинированных дебилов. В белых рубашечках, коротко подстриженные. Прилизанные височки. 
Галстучки на заколках и ботинки «мечта провинциала».
     -- Добрый день! Вы верите в бога?
     Одинаковые прыщавые лица и приторные улыбки. На груди у каждого - траурная 
табличка с именем.
     Антон предпочел не отвечать.
     -- В какого? - заинтересовалась Надя.
     -- Ты знаешь, деточка, кто такой Христос? - интимным голосом осведомился 
молодой человек слева, явно собираясь открыть ребенку великую тайну. Второй парень 
многозначительно помахал Библией в мягком переплете.
     -- Нет ... - серьезно ответила девочка, - такого не знаю. Кем он приходится 
травяному богу Агама?
     Парень уже набрал полную грудь воздуха для продолжения монолога, но подавился и 
закашлял.
     «С каких это пор на защиту баланса кидают религиозных фанатиков?»
     Воспользовавшись заминкой, проводник отодвинул девочку в сторону и сказал тому, 
что повыше:
     -- Она ЕГО посланница, отче. - Антон постарался влить в последнее слово как 
можно больше яда. - Тебя разве не учили, что именно дети окружают ЕГО трон?
     На пути - снова подземный переход.
     Наученный опытом, Антон попытался обойти потенциальную ловушку, но тут Надино 
внимание привлекли звуки саксофона, доносящиеся из-под земли. Вырвав руку, она направилась 
вниз.
     На вид музыканту не было и сорока. Полный, лысеющий мужчина. Совковое драповое 
пальто, роговые очки с темными стеклами. Резинка вместо дужки и пустой берет возле ног. 
Подавали неохотно. Редкие прохожие спешили обойти его стороной, кутались в одежду и 
раздраженно прятали лица, словно своей игрой музыкант задевал что-то постыдное или давно 
забытое, о чем люди не желали или не могли вспомнить.
     Инструмент плакал, как заболевший младенец. Надрывался и повизгивал, словно 
ведомый на убой поросенок.
     Уна сжалась. Ища защиты, попыталась спрятаться девочке под куртку.
     -- Не могу ... - прошелестела она. - Я уйду, отпусти!
     -- Иди ... - одними губами вымолвил Антон.
     «Воротник» скользнул с плеч на землю и исчез где-то под ногами. 
     Саксофонист не видел Надю. Он вообще не замечал окружающих. Просто сидел и 
играл. И такая тоска исходила от этой музыки, что сводило скулы.
     Девочка долго стояла и слушала. Проводник не утерпел и дотронулся до ее плеча: 
надо было уходить. Надя обернулась, и Антон с удивлением обнаружил, что в ее глазах стоят 
слезы.
     -- А вы ... а вы все ...
     Девочка не нашла подходящих слов. Сбросила с плеча руку Антона, резко 
развернулась и пошла прочь.
     Уна вернулась неожиданно. Как только Надя вышла из перехода, путеводная 
соскользнула с ближайшего дерева и снова пристроилась на плечи ребенку. Когда Антон догнал 
девочку, Уна уже спрятала морду, давая понять, что инцидент исчерпан.
     «Не знал, что она не любит музыку ...»
     И вновь какие-то подворотни. Район классических Питерских коммуналок. Под 
Надиными ногами скрипел асфальт. Именно скрипел, отзываясь в Антоновом мозгу царапаньем 
когтистой лапы. Что-то сжимало душу, выплескиваясь ирреальностью окружающего. Бутафорские 
дома вокруг. Дерганые, неестественные люди. Вот идешь по дорожке, а мир прогибается.
     «Как погано ... Не так. Все не так ...»
     Отчаяние. Антон вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони.
     «Нигде нам не будет покоя ...»
     Девочку окутывал морозный воздух. Когда она проходила в непосредственной близости 
от домов, камень промерзал. Стены покрывались инеем, а в узорах проступали лица, 
искаженные в гримасе страдания. Люди безмолвно кричали, разевая исхудавшие, беззубые рты. 
Сверкали ледяными глазницами. Антон поежился. Ему вдруг пришло в голову, что Питер, в 
самом деле, стоит на костях, а Надя просто работает фонариком в запущенном подвале, 
который никогда не посещал сантехник. Стоит тухлая вода, плавают в ней снулые рыбки с 
восковыми лицами. А тела - папиросная бумага, пропитанная парафином. Лишние движения, 
предсказуемая реакция.
     Антон вдруг понял.
     -- Уна, нам нельзя в эти дома.
     -- Почему?
     -- Это Питер, средоточие старины. К одуванчику сейчас тянется вся нечисть 
Перекрестка. Все ближайшие пробои, они же взбесятся! Никаких старых построек!
     -- Поздно. Ты назад оглянись ...
     Антон обернулся. Очертания домов на противоположной стороне улицы терялись в 
мутной дымке. Через них сквозило ослепительное солнце над барханами. Пустыня. Как 
наложение двух пленок.
     -- Что это?
     -- Граница истончается. Мы видим другие миры ...
     Антон отвернулся и стиснул зубы.
     -- Впереди по курсу - двухподъездный пятиэтажный каменный дом. Путеводная, наши 
действия.
     -- Сколько ему лет?
     -- Лет сто.
     -- Спроси точно.
     -- Не могу, он не ответит.
     -- Теперь все отвечают.
     Антон подошел к стене, расставил пошире ноги и положил ладони на камень, словно 
выполняя команду «на досмотр». Дом отозвался сразу. Замелькали тени, чередуя времена года, 
затягивая в прошлое.
     -- Сто семьдесят три. Черт возьми, много! А до этого деревянный был.
     -- А сейчас тут что?
     -- Уже ничего. На реставрации. Или под снос. А была коммуналка.
     -- Что такое коммуналка?
     Антон фыркнул.
     -- Одно из гениальнейших изобретений Перекрестка. Совмещенный с яслями виварий. 
Ну что, тут отсидимся?
     -- А какие у нас варианты?
     -- Мало вариантов. Если что случится, попробуем через чердак.
     Они зашли в первый подъезд. Миновали пустой допотопный лифт с разломанными 
дверцами и стали подниматься по лестнице. Внизу клацнуло. Лифт загудел и ожил. Начал 
подниматься. 
     -- Странно ... - прошептала Уна.
     -- Чего странно? - не поняла Надя.
     -- Девочка, этот дом давно выселен!
     -- Ага. Он еще и обесточен, - проворчал Антон.
     Кабинка остановилась на четвертом этаже, чернея разинутой пастью.
     -- Тебе обязательно нужно в каждую дырку лезть? - Ревниво осведомилась Уна, 
когда Антон осматривал лифт.
     -- Ну не могу же я оставить за спиной белое пятно.
     -- Проверь сначала, как учили.
     -- Я верю в силу вещей, нас окружающих.
     -- Проверь ...
     Антон порылся по карманам.
     -- Писать нечем.
     -- А ты кровью!
     -- Очень смешно ...
     -- Девочка, дай ему мел.
     Надя достала из куртки желтый мелок и протянула проводнику.
     -- Запасливые вы мои ...
     Антон провел перед лифтом жирную черту и погрузился в работу. Уна перелетела 
ему на плечо и присмотрелась к символам.
     -- Знак вязкой воды?! Сокровенные руны? Не слишком ли круто берешь?
     -- По-русски это называется ртуть. В самый раз. Как раз то, что надо.
     Антон закончил рисунок и едва успел отскочить, как на крышу кабинки хлынул 
дождь. Тяжелые капли разбивались с хрустальным звоном, а водяную взвесь перечеркнула 
маленькая радуга. Надя восторженно вскрикнула. Тренькнули тросы, лифт щелкнул дверцами, 
оборвался и стремительно понесся вниз. Раздался грохот, многократно усиленный эхом. Из 
шахты взметнулось облако пыли, но тут же смешалось с водой и растеклось по лестничным 
пролетам. Запахло каленым утюгом и мокрой штукатуркой.
     -- Ну и где твоя сила вещей? - ехидно осведомилась Уна.
     -- Да, это была ловушка. Но все равно, мы ведем в счете.
     -- Не накликай ...
     Проводник осмотрел площадку. Потянул на себя дверь восьмой квартиры. Заперто.
     -- Ладно, чем черт не шутит.
     Повинуясь инстинкту, Антон три раза отрывисто постучал. Дверь открыл мальчик 
лет пяти. Близоруко щурясь, он поинтересовался:
     -- А, это вы? А папа уже ушел.
     Затем, оставив дверь открытой, ребенок выбежал на площадку и запрыгал вниз по 
ступенькам, бормоча считалочку.
     -- Зря мы сюда полезли, - проворчала Уна.
     -- По-другому не пройдем. Поверху нас ждут. А напрямик быстрее. Надя, ни с кем 
не говорить, на вопросы не отвечать. Будет страшно - глаза закрывай. Поняла?
     Из недр коммуналки раздался рык кастрируемого буйвола, и проводник 
непроизвольно сжал кулаки. Рев приближался, лестничная клетка задрожала. Антон оттеснил 
Надю к стене и замер.
     -- Зажмурься. Нас не увидят. Уна, береги ее!
     -- Недоносок!!! Убью!!! - орали из квартиры. 
     На площадку вывалился здоровенный двухметровый бугай. В руке он сжимал огромных 
размеров принадлежность женского туалета. Не обращая на людей никакого внимания, детина 
ломанулся вниз по лестнице, сигая через пролеты.
     -- А вот теперь - мы!
     Антон толкнул Надю в квартиру, вошел следом и закрыл дверь. Перед ними 
простирался бесконечно длинный узкий коридор, скупо освещенный слабенькими лампочками. Пол 
покрывал слой чего-то белого и скользкого, как будто тут проползли полчища улиток. В 
остальном - обычный коммунальный рай: на стенах тазы, велосипеды, лыжи, старые вещи - как 
подвешенные за саван покойники.
     Держа девочку за плечи, Антон быстро продвигался вперед. Уна замыкала шествие, 
прикрывая тыл. Скрипнула дверь боковой комнаты, и на пороге показалась древняя старуха в 
чепце и ночной рубашке. Уна зависла возле головы проводника и оскалилась. Бабка 
конвульсивно дернулась и прошамкала беззубым ртом:
     -- А вы к кому, вы к кому, кому ... ко ... му ... му ...
     Она не видела пришельцев, уставившись в одну точку перед собой. Потом 
прислонилась к косяку, вцепилась рукой в выступающий край дверной коробки и медленно осела 
на пол, не переставая шамкать. Деревянный брус под костлявыми пальцами затрещал и распался 
на щепы. Старческий голос превратился в шепот и затих.
     -- Ничему не верь, ничему не верь ... - не переставая твердил Антон Наде на 
ухо.
     Жутко чесались ладони. Зуд - извечный предвестник проводок.
     Вот справа - коммунальная кухня. На плите, в огромном бельевом чане варилось 
Нечто, распространяя тяжелый тухлый смрад. У плиты, на фоне мутного окна, стояла дородная 
девица и ручкой вантуза помешивала варево. Из-под бака вырывались синие языки, словно бы 
газового, пламени.
     -- Супец! Кушать подано! - зычно оповестила девица и обернулась.
     Вместо головы - фарфоровая отливка. Кукольное румяное лицо с голубыми 
стеклянными глазами. Волосы - соломенная пакля.
     Где-то мяукнул котенок. Застучали трубы парового отопления. Что-то ломилось 
через подпотолочные вентиляционные отдушины, кидаясь корпусом на хлипкую пластмассовую 
решетку. Еще немного, и это что-то окажется в кухне.
     Уна взвизгнула, вырвалась вперед и атаковала кухарку. Бак подкинуло, кипящая 
жидкость выплеснулась на повариху. В ответ из-под чана дыхнуло жаром. Уна отпрянула и 
завертелась на месте, дуя на опаленный мех. Девица же откинулась на стол и замерла. Грудь 
ее опала, руки опустились, стеклянный глаз выпал на пол и разбился. Через пустую глазницу 
обозначилась задняя стенка полого черепа.
     Треснуло и рассыпалось оконное стекло, и в кухню, вместе с ворохом палых 
листьев, ворвался осенний ветер. Он смел приборы со стола, и, отравленный, заметался в 
помещении. Фарой ближнего света прокатилось солнце: поднялось над равниной за окном и 
устремилось к горизонту. Кухня осветилась закатными лучами, и Антона вдруг вырвало прямо 
на пол.
     -- Бытовка! Быстро! Там выход! - прохрипел он.
     Они бросились по коридору, поскальзываясь на липких половицах. Показалась 
бытовка с занавешенными ванными отделениями. В темноте шуршала струйка душа.
     Антон включил свет. Под потолком вспыхнула матовая стоватка, выхватывая 
покореженные стеллажи с коробками. Лампочка тренькнула нитью накала и перегорела. Потом 
неожиданно зажглась снова. Затеплился огонек - то ярче, то слабее. Антон пощелкал 
выключателем. Электричество поступало независимо от манипуляций Антона.
     В углу бытовки - узкое, словно бойница, высокое окно. Проводник ткнул рукой - 
заперто. С размаху ударил ногой, высаживая хлипкую раму. Проем все равно был очень узким. 
А рядом, на прилегающей стороне - другое окно. Соседнее. Приоткрытое. Оно больше по 
размерам и, если действовать осторожно, то Надя сможет перейти.
     -- Идите вы. Я не пролезу ...
     -- Пролезешь!!! - взбесилась Уна.
     Антон подсадил девочку, подстраховывая, и тут в коридоре раздались шаги. Кто-то 
шел в гости. Не иначе, как знакомиться.
     Не раздумывая ни секунды, Антон скинул свитер и сунулся в проем. Рубашка 
затрещала по швам. Где-то сбоку заскрипела открываемая дверь, и проводник выскользнул на 
узкий карниз в четырехстенном замкнутом колодце. Под ногами - уходящие в пропасть этажи 
над грудами сомнительно мусора. Над головой - серое небо.
     «Да, всерьез за нее взялись!»
     Антон едва успел перешагнуть бездну, как сзади чавкнуло. Он спрыгнул на другой 
стороне и обернулся. Из покинутого окна, словно из гигантской пробитой артерии, ритмичными 
толчками выплескивалась в колодец черная, густая жидкость. С каждым толчком ее напор 
усиливался. Антон пригляделся и распознал, как ему показалось, сгустки болотной тины. 
Вдруг в потоке мелькнуло желтое пергаментное лицо, и проводник услышал истошный вопль: 
     -- Милостивый государь! Андрей Кузьмич! Не губите, неба побойтесь! Ведь не за 
се ...
     Надя схватила одуревшего Антона за одежду и оттащила от окна, а Уна принялась 
ожесточенно лупить проводника по щекам. Только тогда крик оборвался.
     -- Унка, такое ощущение, что я снова в проводке! - прошептал Антон на бегу, 
покидая комнату.
     «Сам виноват. Ты теперь всегда будешь в проводке ...» - раздалось в голове.
     Давление в воздухе усилилось. Камень стен потрескивал.
     «Ой, как сейчас даст!» - с ужасом подумал Антон.
     Надя лихорадочно озиралась.
     -- Зовут тебя, деточка! - фыркнула Уна, потирая обоженные лапы.
     -- Не боись. Пока ты с на ... - договорить Антон не успел.
     Метнувшийся черный вихрь толкнул девочку в приоткрытую дверь, а когда ребенок 
полетел на пол, стены сошлись, сминая косяк. Потом настала очередь Уны. Путеводная 
завертелась волчком, и ее втянуло под обои. Уна шипела, и клацала зубами через бумагу. Из 
дырок брызнули бурые фонтанчики.
     Антон заметался.
     -- То-о-оша ...
     -- Я не могу! Это Перекресток! - едва не плакал он.
     -- Дурак! Бе-ей!
     -- Запрещено!
     -- Бе-е-е-ей ... - выла Уна, трепыхаясь под обоями.
     Где-то едва слышно заплакала Надя, и Антон не выдержал. Пол завибрировал под 
ногами. Воздух наполнился низким гулом. Наверное, так и срываются проводники. Антон 
взмахнул руками и ударил, разбрасывая искры. Он еще никогда так не бил. В нем словно 
сконцентрировалась вековая человеческая ненависть к тому липкому, зловонному, сосущему 
монстру, что зовется бытовой рутиной, что тянет из людей силы, отравляя жизни целых 
поколений.
     Обои затрещали, надуваясь пузырем. По полу зазмеилась трещина. Из лопнувшей 
водопроводной трубы хлынула ржавая струя. Потолок проломился, и один его край просел. С 
верхнего этажа посыпалась на головы рухлядь. Стена раскололась, и толстая балка вышвырнула 
Надю на середину комнаты.
     -- В коридор! Быстро!
     Антон схватил девочку и выволок наружу, хлопнув болтающейся на одной петле 
дверью. Уна вырвалась и метнулась следом, на лету вытирая о шкуру окровавленные лапки.
     Дом расползался, как старый бурдюк под ножом скорняка. Перекрытия расходились 
прямо под ногами, обнажая мокрую дранку. Мириады потревоженных насекомых шелестящим ковром 
ссыпались вниз. Пищали мыши, лезли на ноги людям, пытаясь спастись. Надя тонко верещала. 
Оказалось, что она боится серых грызунов.
     -- Опять тебя зовут, одуванчик! - Уна изо всех сил старалась срастить неудачно 
образовавшийся разлом.
     Хлопали двери, вздымались лестницы. Дом медленно, но верно распадался. 
Складывался, будто карточный домик. За полторы сотни лет он выпил колоссальный объем 
жизней и теперь возвращал украденное. Камни стонали, не в силах больше удерживать 
невостребованный психофизический эквивалент ...
     Беглецы успели спуститься вниз. Перед самым входом в подвал Надя вдруг бросила:
     -- Слабые вы. Никто из вас не посмотрит наверх.
     -- Чего?
     Антон задрал голову.
     Потолка не было. Ввысь уходили перекрытия, некогда скрепленные ржавыми болтами. 
Теперь на разломах сквозила ячеистая сетка с побитой штукатуркой в соляных разводах и 
текла вода.
     -- По-настоящему смотрящий увидит не это, - Надя выпятила губу и отвернулась.
     Потом добавила:
     -- Когда уходят следящие, позволено оглянуться им вслед.
     «Истерика. Догулялась, девочка ...»
     Антон пожал плечами и закрыл дверь подвала. Где-то завывали пожарные сирены. То 
приближаясь, то снова удаляясь.
     
     * * *
     
     Подвал все тянулся и тянулся.
     У Антона возникло ощущение, что они давно вышли за пределы района. Наконец, Уна 
рванулась вперед и застучала лапами в обитую железом дверь.
     Беглецы вышли на улицу.
     Стоял очень теплый вечер. Антон глубоко вдохнул. Просто весенний воздух. О том, 
что сейчас глубокая осень, говорили лишь грязные листья на земле. А застывшие голые 
деревья с оранжевыми верхушками весьма характерны и для апреля!
     -- Сколько мы провели внутри?
     -- Не больше часа.
     Антон рассматривал кровавый закат в окнах прилегающего дома.
     «Очередная причуда Перекрестка. А может, наслоение отражений ...»
     Сирены продолжали надрываться.
     Изредка их вой заглушали обрывки команд «... нимание ... йон оцеплен ... 
днятыми руками!»
     -- Что это там? - спросил Антон у чутко прислушивающейся женщины, высунувшейся из 
окна первого этажа.
     Тетка с наслаждением ловила весенний воздух и была словоохотлива.
     -- А вы разве не слышали? В соседнем квартале преступников ловят! Выселенный 
дом взорвали!
     -- Да что вы говорите?
     -- Да-да! Сейчас только передавали!
     Наверное, потому во дворе и не было детей. Снова где-то заплакал саксофон, 
отдаваясь зубной болью, и Антон скривился. Он не заметил, как Надя высвободила руку и 
направилась в другой конец двора. Остановилась возле стены, положила ладони на камень и 
замерла. Сначала ничего не происходило. Потом раздался скрип, по штукатурке побежала 
трещина, и угол дома подался в сторону, ломая кирпичи и выворачивая пласты земли.
     Женщина пискнула и задернула штору. Антон выругался и бросился к подопечной.
     -- Вы что, другого места не нашли?!
     Воротник на Надиной шее оскалился:
     -- Тоша, смотри, стены - что вата! Я могу ходить туда-сюда.
     Антон постучал по стене кулаком.
     -- Рад за тебя. А я не могу!
     -- Еще пара часов - и сможешь. Лажа этот ваш Перекресток, вот что я тебе скажу. 
Ни себя защитить не может, ни другим помочь!
     Развороченная кладка ловила закатные отсветы и пульсировала в такт музыке, 
медленно растворяясь. В мутной дымке обозначился проем. Там тоже вечер. Только небо чужое. 
Бирюзовое, с двумя лунами. Проступили очертания сияющих минаретов, увенчанных 
ослепительными полумесяцами. Надя шагнула вперед. Уна вдруг встрепенулась и рванулась с ее 
плеч к Антону.
     -- Жгется ... - пожаловалась путеводная, - она портал открыла.
     Перед минаретами бродил толстый араб в расшитом золотыми цветами и павлинами 
халате темно-синего шелка. На поясе - кушак с кривой саблей в ножнах червленого серебра. 
Араб взволнованно расхаживал туда-сюда, в тоске заламывая руки и впивая больной взгляд в 
равнодушные луны. По жирным щекам текли слезы. В какой-то момент он увидел Надю, 
остановился, приложил руки к животу и низко поклонился. В глазах читалось облегчение.
     Саксофон рыдал, выматывая душу. Музыка надрывалась, и трудно было сказать 
наверняка, кто это плачет: инструмент или человек. Надя подняла руки и что-то произнесла. 
Араб внимал, боясь шелохнуться.
     -- Кто это? - прошептал проводник.
     -- Она сказала, что стражник. Охотник за временем, - тоже шепотом ответила Уна.
     -- Охотник? Вот я его сейчас ... - Антон потянулся в карман за мелом.
     -- Не троньте Аль Гашида! - не оборачиваясь, звонко крикнула Надя, - он всегда 
плачет на страже!
     Из-за минаретов надрывно запричитали, и на Антона накатило. Калейдоскоп красок, 
огней, лиц ...
     Теперь для проводника это был не просто крик. Саксофон сливался с истошным 
воплем полоумного Арабахского травника, в далеком прошлом - наставника молодежи и грозы 
плененных красавиц, а теперь - жирного евнуха, за повинности и гордыню лишенного не только 
мужского достоинства, но и рассудка. Антон узнал и то, что травник всегда сопровождает Аль 
Гашида на пост, стараясь вымолить прощение за давние грехи.
     Надя склонила голову набок, и в сиянии куполов казалось, что волосы девочки 
окружены нимбом.
     -- Смена идет, - сказала она, - Гашид уходит на покой.
     Впереди замаячили тени, Надя отступила назад, и в проеме сгустилась темнота, 
обернувшаяся камнем. Девочка снова стояла, закрыв глаза и положив руки на стену.
     -- Может, просветишь меня подробнее, что это было? - Ядовито осведомилась Уна.
     -- Последствия плохой работы это были, - ответил Антон, - след старой диверсии, 
замаскированной под легенду. Есть у нас одна страна, зовется Туманным Альбионом. Гиблое 
такое местечко. Много столетий назад там случилась серия пробоев. Завелась на Альбионе 
одна шибко умелая дама и наладила переброску людей через гроздь порталов. В пике 
активности по цепочке заглатывались целые поселения. Все было спланировано заранее, и 
удержать пробой в тайне не удалось. Через три поколения Хранители перенаправили поток 
сознания и замяли скандал, введя сказку о Фата Моргане, но дыру залатали плохо, вот 
Перекресток и лихорадит. Где сильный ментальный всплеск или слабое место - так сразу 
пробой и видения. А у нас сейчас место - слабее не придумаешь. 
     -- А что за воин там ходил?
     -- Канал переброски до сих пор охраняется. Когда в прошлом веке порталы с 
Альбиона окончательно отвадили, пост на той стороне так и остался, как в сказке про 
«честное слово»: поставить-то поставили, а снять забыли. Тот мужик, что одуванчику 
кланялся - часовой. А тот, что орал - бывший травник. В свое время он был одним из тех, 
кто заварил всю эту кашу. Подкупили его, что ли, а когда все открылось, предателя оскопили 
и лишили разума.
     -- А одуванчик тут при чем?
     -- Без понятия. Должно быть, следы заметает. Или случайность. 
     -- Свои следы?
     -- Может свои, а может и чужие. Мне откуда знать? Ты больше про нее в курсе.
     -- Я просила Гашида помочь, - обернулась Надя, - но он сказал, что ему мешает 
музыка.
     -- Как, ты тоже ее слышишь? - удивился Антон, - а я думал, это только у меня в 
ушах шумит!
     Уна презрительно фыркнула и перелетела Наде на плечи.
     -- Он сказал, что кони Всевышнего не переносят резких звуков. Нам отказано в 
переправе.
     -- Н-да. Об этом я уже догадался, - проворчал Антон, - недаром болтают, что 
музыка вносит помехи в последовательность перехода. Ладно, пошли отсюда!
     -- Эй! - окликнули сзади.
     Рванулся ветер, раскачивая грибок над песочницей. Кричали оттуда. Из песочницы 
выбрался коротко остриженный ребенок лет семи, весь перемазанный глиной. Грязные, 
всклокоченные волосы, рваные штанишки с прорехами на коленках - ребеночек отряхнул руки, 
подобрал пластмассовое ведерко и направился к беглецам.
     Подойдя ближе, дитя улыбнулось дырками от молочных зубов и хриплым голоском 
обратилось к Наде:
     -- Ну, здравствуй, иголочка.
     -- Кто это? - Девочка оглянулась на Антона.
     -- Мальчик, тебе чего надо? Иди играй в другое место.
     -- Мне нужен Регент, - ребенок протянул руку ладошкой вверх, - а вы можете 
уходить. Не трону.
     -- Ты адресом ошибся, - Антон развернул Надю спиной и подтолкнул к выходу со 
двора.
     Ребенок выждал немного и закричал в спину:
     -- Эй, ты, отмороженный! Скажи ей, что Наблюдатель пришел.
     Надя остановилась и медленно обернулась. Дитя порылось в карманах и достало 
старую монету достоинством в рубль.
     -- Хочешь, поиграем? Как упадет, так и сделаем. Орел взлетит - уйдешь. Решка 
закатится - будешь моя.
     Антон пригляделся к чумазому ребенку: «Да это же девчонка!»
     Надя молча наблюдала за руками говорящей. Странная девочка подкинула монету, и 
Надя закусила губу. Рубль взлетел, но не упал, а завис на высоте нескольких метров, 
медленно поворачиваясь.
     «Не вздумай влезть!» - пронеслась внушенная Уной мысль, - «только хуже 
сделаешь!»
     Рубль дернулся в воздухе и упал на дорожку. Орлом вверх. Надя усмехнулась 
уголками губ. На лице оппонента отразилась досада. Последовал щелчок пальцами, рубль 
подпрыгнул и перевернулся другой стороной. Пару секунд все молча смотрели на монету, после 
чего девочка-наблюдатель задумчиво констатировала:
     -- Да, Регент. Не повезло тебе ... Что, любишь шарики прокалывать?
     -- Ладно, - прервал монолог Антон, - нам пора. А ты иди отсюда, не то ... 
     -- Не то что? Проводник обидит ребенка? - Спросила девочка с издевкой.
     В одном из окон показалось злое женское лицо.
     -- А ну-ка, убирайтесь со двора! Ишь, чего удумали! Вот я сейчас собаку спущу.
     -- Ты - Регент, я - Наблюдатель. Ты - моя. Все честно.
     -- Ну-ну ... - усмехнулся Антон и притянул к себе Надю, - не много ли на себя 
берешь, дитятко?
     -- Нам нужна кровь, чтобы скрепить договор, - она не обращала на проводника 
никакого внимания, - хочешь, вон ту тетку призовем? Ей все равно не долго осталось лямку 
тянуть.
     Девочка повернулась к обещавшей спустить собаку, побледневшая женщина 
опрокинулась на спину и больше в окне не появлялась.
     -- Заболтались мы. Твой черед.
     Надя вздрогнула и упрямо помотала головой.
     -- Ты не оставляешь мне выхода ... - со вздохом сожаления продолжила девочка. - 
Или сопротивляйся, или умри. Меня устроят оба решения.
     Из распахнутой форточки выскользнула маленькая шаровая молния и полетела к 
Наде. Ожидая чего-то подобного, Антон бросился к песочнице, на ходу доставая мел и 
лихорадочно вспоминая оптимальную связку. Оказалось, что писать на покрытых песком досках 
очень нелегко. Притягивающая формула сработала, молния изменила направление и атаковала 
покрытый жестью грибок, разметав искры.
     -- Какой находчивый! - девочка противно захихикала.
     Антон стиснул кулаки, опустил голову и двинулся к Наблюдателю.
     «Не смей!» - опять вмешалась Уна, - «каждый удар сделает ее сильнее!»
     Вой патрульных машин стал ближе, и откуда-то сбоку выскочил сверкающий, как 
Новогодняя елка, милицейский жигуленок. Круто развернулся и перегородил выход из 
подворотни, продолжая истошно верещать.
     -- Ну, я же просила тишину ... - девочка скривилась и повела в воздухе рукой.
     Сирена захлебнулась, а огни погасли. Видно было, как милиционеры мечутся в 
салоне, безуспешно пытаясь открыть двери. Наконец один из них выбил локтем стекло и 
высунулся на полкорпуса. Подергал ручку, но дверь открыть не смог, и принялся кричать что-
то по рации.
     -- Обож-ж-жаю технику! - злорадно резюмировала девочка.
     Воспользовавшись заминкой, Антон схватил Надю за руку и бросился в ближайший 
подъезд, стараясь не обращать внимания на несущийся следом проклятый саксофон.
     «По крышам пройдем, она не догонит!»
     «Тошка, она измором возьмет. Мы долго не протянем.»
     Антон мельком выглянул из раскрытого окна второго этажа. Девочка стояла на 
прежнем месте и со снисходительной улыбкой смотрела на беглецов, все своим видом давая 
понять, что никуда от нее не уйти. Кротко вздохнув, она скрестила руки, изготавливаясь к 
атаке.
     В лицо ударил ледяной ветер, отбросив проводника от окна. Угол двора потемнел, 
и словно из кузова самосвала, на землю хлынула лавина чистейшего снега. Мелькнула заросшая 
голова, сверкнули дикие глаза, и на снег вывалился парень в кожаных шортах и меховой 
рубашке с коротким рукавом. Кувыркаясь, он покатился на землю. Вслед за парнем, во двор с 
тоскливым воем влетело несколько упряжек, запряженных семерками огромных лохматых псов.
     Парень вскочил на ноги и ринулся наперерез Наблюдателю. Высокий, бледный. Очень 
худой. На вид никак не старше шестнадцати лет. На груди - ожерелье то ли из когтей, то ли 
из клыков каких-то животных.
     Девочка обернулась, хищно оскалилась, подхватила с земли ведерко и широким 
жестом сеятеля рассыпала песок вокруг себя. Земля вспыхнула, пламя взметнулось и 
подернулось копотью. Собаки взвыли с новой силой и заметались, не в состоянии преодолеть 
преграду. Возведя защиту, девочка повернулась к подъезду.
     Парень рванул с груди ожерелье и держа в вытянутой руке, перескочил через 
огонь. Грубо схватил девочку за плечи и отшвырнул в сторону. Сам же ринулся к дому, не 
сводя со второго этажа безумных глаз. Упавшая вскочила и вцепилась парню в спину. Он 
бросил нападающую через голову, вскинул руки, и девочку откинуло назад. Тогда она 
выхватила отточенный совочек, пустивший по лезвию кровавый закатный отблеск, и бросилась в 
атаку, целясь в горло. Парень отмахнулся от нее, как от назойливого насекомого. Тогда 
девочка ударила наотмашь, рассекая противнику грудь. Казалось, он этого даже не заметил.
     -- Да что же это делается?! - в сердцах заорал Антон.
     -- Убери ее от окна! - верещала Уна.
     Антон схватил Надю и попытался оттащить в глубь подъезда.
     -- Пусти меня! - она взвизгнула и укусила проводника за руку.
     -- Дура! Тебя выманивают!
     Надя вырвалась и намертво вцепилась в подоконник.
     За огненным заслоном бесновались собаки. Чадила земля, покрывая снег сажей. 
Двор постепенно втягивало в отражение, и сквозь дымные прорехи все отчетливее проступала 
убегающая в даль зимняя равнина под сверкающими звездами. В вышине стрекотал совершенно 
неуместный милицейский вертолет и надрывался мегафон. Во двор скользнул луч прожектора, и 
сверху защелкало. По песку брызнули фонтанчики.
     Парень выхватил из-за пазухи пучок веток, сжал в вытянутой руке, направляя на 
девочку. Что-то прокричал. До Антона долетали только обрывки. Послышался гул, налетел 
обезумевший шквал, и из отражения во двор ринулись ледяные потоки. Огромный вал накрыл 
девочку с головой, погребая под тоннами снега. Порыв ветра опрокинул вертолет. Забились 
лопасти, и машину отнесло за крыши. Снег продолжал прибывать, намертво блокируя доступ во 
двор.
     Парень упал на колени и пополз к подъезду. Потом словно наткнулся на невидимую 
стену.
     Он смотрел Наде в глаза, и по его щекам текли слезы. Затем юноша вцепился 
пальцами в воздух и медленно сполз на снег. Сразу вслед за этим звездное небо стало 
отступать, а отражение стремительно сворачиваться. Замелькали оскаленные собачьи морды, 
псы забились в истерике под разрывающий душу саксофон. Поднявшийся вихрь слился с голосом 
инструмента, раздался громкий хлопок - и наступила звенящая тишина. Отражение закрылось, 
оставив после себя островки мокрой земли и уходящие на многие метры ввысь горы черного 
снега.
     -- Кри-иль ... - удивленно спросила Надя в пространство.
     Никто не ответил. Потом внизу послышались испуганные голоса, преимущественно 
женские. Кто-то причитал. Робко сетовали на скорое появление милиции.
     -- На чердак! Быстро!
     -- Невероятно!  - прошептала Уна, - он тянется за ней как хвост, с самого 
Телерана!
     -- Чего? Какой еще хвост? Что ты знаешь?
     -- Это не нашего с тобой ума дело.
     -- Слушай, почему ты всегда за меня решаешь?!
     -- Да потому что! - Уна обиженно фыркнула и ушла сквозь перекрытия.
     Антон в бешенстве хлопнул по стене ладонью.
     -- Что за манеры?! - заорал он на весь подъезд, - вернешься - прибью!
     Но попасть на чердак не удалось.
     Едва они миновали последнюю площадку, как верхний край пролета стал загибаться, 
сминая перила. Сбоку вынырнула Уна и закричала, что все кончено.
     Девочка развернулась, встала на батарею и медленно взошла на подоконник, как на 
эшафот. Антон не успел ее остановить. Он кинулся было следом, но мозг сковало, парализуя 
волю. Проводник вдруг понял, кто именно его держит, сделал еще шаг и сполз на ступеньки.
     По горизонту растекалось закатное солнце, взмывая вишневым маревом. Вверху - 
розовые, очень высокие облака. Антон вдруг подумал, что если давление не изменится, 
начнется ураган. Надя стояла на подоконнике и пыталась разглядеть что-то в далеком небе.
     -- Как похоже ... - пробормотала она.
     И снова надрывалась проклятая труба. Скрипнула рама. Задрожало под рукой 
стекло, а перед глазами встал саксофонист. Он опустил инструмент и снял черные очки. Пусты 
его глазницы. Музыкант слеп, а музыка уже давно звучит сама по себе.
     Надя на мгновение обернулась к Антону. Развевающиеся волосы. Тусклый румянец. 
Широко распахнутые глаза. Она напоследок что-то сказала, Антон сначала не разобрал. Потом 
улыбнулась, опалив двумя жаркими солнцами, рвущимися из-под тесной оправы ресниц. 
Вселенная. Два бездонных, черно-синих океана с ослепительными водоворотами в середине.
     Страха не было. Просто чужая, неподвластная жизнь.
     Надя отвернулась.
     Саксофон сорвался на крик, и она шагнула вниз.
     
     * * *
     
     Может быть, это кричал Антон. Не мог не кричать. Всегда кричал в таких случаях, 
хотя, иногда, и не помнил об этом.
     Он пришел в чувство на лестничной площадке перед своей квартирой. Антон 
совершенно не помнил, как выбрался из оцепленной зоны. Дорога до дома стерлась из памяти. 
Сейчас его трясло. Душили слезы, и хотелось биться головой в глухую стену подъезда. И еще 
было страшно.
     Дрожащими руками он запер входную дверь. Постоянно озираясь, добрел до 
маленького, встроенного в шкаф барчика. Достал початую бутылку низкопробного «Белого 
аиста». Сорвал пробку и прямо из горлышка судорожными глотками стал пить алкогольную 
отраву. Спиртное не лезло в горло, рвалось наружу.
     Отпив полбутылки, Антон вспомнил, что ничего не ел с раннего утра, и рассудок 
хладнокровно сообщил, что неплохо бы и пожрать. Бутылка стукнулась об подоконник. Антон 
упал на стул и зарыдал. Хотелось броситься с балкона, утопиться, повеситься - все, что 
угодно. Перед глазами все время восставала эта проклятая девчонка. Ведь он ей ПООБЕЩАЛ 
довести и отдать маме. Идиот. А ведь казалось, что работа почти сделана, и можно 
расслабиться до следующего раза.
     Что же она сказала ... Такой осипший голос ... Да ...
     -- Это только первый раз страшно. Потом привыкаешь. Это освобождение.
     Один короткий шаг, и опять видение. Снова Надя - но уже след на асфальте. И 
Уна, держащая Антона в силках, не пускающая прыгнуть следом.
     «Обманула путеводная, подло обманула!» - мозг обожгло, словно кислотой, - 
«предала!»
     И снова след - хмурое пятно, но уже в пелене дождя. Ливень из тех, что 
кончаются в пять минут, хлынул неожиданно и лупил Антона, перевесившегося через 
подоконник, по спине. Ни крови, ни крика. Уж лучше бы она кричала. Пролетела пять этажей, 
и земля зазвенела. Теперь этот звон стоял в ушах, а перед глазами чередовались то пятно, 
то Уна, рвущая в клочья голубей. То опять пятно, то снова истребляющая птиц путеводная.
     Наступало еще одно проклятие. Проклятие расплаты за ошибки. Никогда не обещай 
того, чего не можешь выполнить наверняка. Никогда не поддавайся на детскую просьбу 
«ПООБЕЩАЙ МНЕ». Никогда.
     ПЯТОЕ ПРОКЛЯТИЕ ПРОВОДНИКА одно из самых тяжелых, потому что зависит только от 
тебя.
     НИКОГДА НЕ ОБЕЩАЙ РЕБЕНКУ.
     За долгие годы работы Антон редко так жестоко терял подопечных. Чаще, в случае 
провала, их просто забирали - одуванчики нужны живыми. Отражение «глотало» жертву, и если 
было еще не совсем поздно, то другие провожатые шли на выручку. Никто не застрахован от 
ошибок.
     «Что же было не так ... И тот мужик ... Даже если забыть, что это легендарный 
Саша. Сын у него погиб? Такие просто звереют. Они же фанатики! И ему не удалось. Просто 
грохнули!»
     Проплакать пришлось не долго. Истерика прервалась рвотными позывами, и 
проводник побрел в туалет. Антон вообще плохо переносил алкоголь, еще во время учебы на 
спиртное наложили запрет. Ведущий не должен пить. Ему необходимы ясный рассудок и 
трезвость суждений в любую минуту. А в этом деле алкоголь - плохой советчик. Но поделать с 
собой проводник ничего не мог. В минуты провалов не хотелось жить.
     Видения не отпускали его и в туалете. Через полчаса, еле живой, Антон добрел до 
кухни. В холодильнике нашел половинку черствой булки и кусок начавшего коричневеть, 
черствого же сыра. Как странно: еду он купил вчера, а ощущение такое, что сыр лежит 
несколько месяцев. Вскоре Антона опять вырвало.
     «Белый аист» кончился, и показалось мало. Нужно было что-то еще.
     Не найдя в прихожей куртку, Антон долго соображал, где раздевался, и только 
махнув на это дело рукой и спускаясь по темной лестнице вспомнил, что отдал куртку Наде. 
Это вызвало очередной приступ неврастении.
     Выйдя из подъезда, Антон направился к остановке. Потом передумал и побрел вдоль 
по улице, выискивая открытый ларек. Ночь выдалась необычайно гадкой. Под стать настроению. 
Назревающий ураган кончился пшиком. Розовые исполины в вышине рассосались, небо посерело и 
покрылось погаными тучками. Подул холодный ветер. И опять заморосил извечный дождик!
     Хотелось выть, исказив в судороге лицо.
     Антон проникся ненавистью к чахоточному Питерскому климату и ринулся к ярким 
оконцам киоска.
     
     * * *
     
     Что было потом, он не помнил. Единственное, что сохранилось в памяти, это 
режущий запах кошачьей мочи на лестничной клетке, где Антона очередной раз вырвало, и 
собственные дрожащие руки, пытающиеся открыть дверь. Это ему удалось, потому что следующим 
воспоминанием была прихожая и вешалка, о которую Антон стукнулся головой, едва не разбив 
лоб.
     Проводник забылся сном только на рассвете, поминутно просыпаясь и переживая 
новые взрывы кошмаров.
     Пробуждение было резким. Антон вскинулся, и теперь сидел на полу, тупо созерцая 
таракана, норовящего взобраться на вытянутую Антонову ногу. Видимо, таракана привлекли 
собачьи экскременты, в которые проводник вляпался по дороге домой.
     «Развели шавок, мать вашу!»
     Поведение таракана поражало. Раздавить насекомое просто не было сил, хотя очень 
хотелось. Хотелось также справить малую нужду. Таракан словно понимал свою безнаказанность 
и регулярно возобновлял попытки овладеть территорией. Насекомое суетилось в районе 
щиколотки, и этот факт вызывал конвульсивное содрогание: Антон терпеть не мог всяческих 
насекомых, в особенности на себе. Запоздалое движение ногой не возымело должного эффекта - 
таракан ненадолго скрылся под коробкой, а потом он,  тот же самый, появился снова.
     Страшно болела голова. Просто раскалывалась. Мучительно застонав, Антон 
повернулся на другой бок. Во рту ощущался привкус тех же самых экскрементов. Казалось, 
этим запахом пропитано все вокруг.
     Вообще-то, тараканы жили в этой квартире, сколько Антон себя помнил. Они жрали 
зубную пасту и остатки редкой пищи на кухне и в комнатах. А однажды, растащили случайно 
забытый кусок шоколадного кекса и сожрали. После этого Антон вызвал санэпидемстанцию. Но 
это было давно, и вот они опять развелись и наглеют.
     С трудом вращая головой и переживая новые взрывы боли, проводник попытался 
подняться. Таракан скрылся и больше не высовывался.
     Антон с изумлением отметил разорванную рубашку и запекшуюся кровь на разбитом 
плече.
     «Где это угораздило? Вроде не дрался. Проклятая девчонка! И тут оказалась 
права: плечо ушиб. Темное значит, да?!»
     Он потрогал голову, нащупал огромную шишку и поморщился.
     «Хорошо хоть, тут ничего не разбил!»
     
     * * *
     
        Спустя полчаса, Антон вышел из кухни и остановился как вкопанный. В старом 
бабушкином кресле вальяжно расположился незнакомый человек лет тридцати, разглядывающий 
Антона, как некую диковинку.
        -- Нежданный гость не всегда самый желанный, не так ли? - голос был звучный, 
уверенный.
     Первая мысль, посетившая больную Антонову голову заключалась в том, что это 
пришел следователь по следам вчерашних событий. Однако, перспектива возможной 
законодательной ответственности оставила Антона абсолютно равнодушным. Занимало другое: 
как чужак проник в квартиру? И этот вопрос сразу же затмил все остальное. Стало быть, этот 
человек имеет непосредственное отношение к проваленной проводке.
     Сидящий с улыбкой наблюдал за проводником. Словно читая мысли Антона, он произнес:
     -- А ты знаешь, что она жива?
     -- Жива?
     -- Да, ведущий. Жива. Скажу больше, у тебя еще есть шанс ее довести. Крохотный, но 
есть.
     -- Я видел, как она разбилась.
     -- Ты видел не все. Нужно было, чтобы ты поверил в ее смерть. Ты так эмоциона-а-
ален, - говорящий позволил себе иронию, - твое горе так убедительно. Это лучшее прикрытие. 
Разбилась не она, другая девочка. Мы совершили подмену на другого ребенка. Никому не 
нужного, обычного. А ведомую перепрятали до поры.
     -- Вы убили постороннего ребенка?
     -- А что тебя удивляет? Все познается в сравнении. Просто чужой, незнакомый тебе 
ребенок вдруг шагнул из окна. В городе ежедневно умирает множество людей. Ты даже не 
знаешь, как много. А Регент Силы очень важно осторожно увести с Перекрестка. Давай, 
принимайся за работу. У нас мало времени.
     -- Ах ты, сволочь. А если я не поведу?
     -- Да куда ты денешься? Ты же не допустишь, чтобы снова погибли невинные люди? Много 
людей, Антоний. Не заблуждайся, мы на одной стороне. Ты напрасно так нервничаешь. Как 
представитель Совета, я даже готов принести извинения твоим задетым принципам, если тебя 
это удовлетворит. Но работа есть работа. Просто у нас разная логика, пойми ты наконец. 
     -- Сволочь ...
     -- Перестань. Тебя подстрахуют. Пойдешь самой безопасной дорогой.
     -- Где девочка?
     -- Я без малейшего понятия! Это предстоит определить тебе. Просто одна из 
стенок лопнула, и Регента выбросило в отражение.
     -- А след от переброски?
     -- Ты что, тупой? Его затерли, естественно! Иначе сейчас бы там кружила сотня 
прихлебателей, а принявшее Регента отражение превратилось бы в мясорубку. Все, что можно 
было сделать - гарантировать мягкую посадку. Кстати, тебе я тоже обещаю доставку живьем. 
Дальше - твоя забота.
     -- Я польщен.
     -- Оденься поспортивнее и приготовься к тому, что наверху жарко. К одиннадцати 
граница откроется, и тебя потянет, как на веревочке. Дружеский совет напоследок: забудь 
про опохмелку. Лучше выпей пару таблеток. Я чувствую в серванте пенталгин. Срок годности 
истек ... мммм ...  в позапрошлом феврале. Но это не смертельно.
     -- Оставь эти дешевые штучки для табора.
     -- Ты неудачник и пижон. Но это не мое дело. Все, за работу.
     
     * * *
     
     Переброска произошла чуть позже десяти. Почти на час раньше обещанного срока.
     Опытный Антон заранее вышел на улицу и направился в самый темный угол двора, 
стараясь не привлекать к себе внимание. Он не особо доверял наглому молодому парню.
     Схоронившись за переполненными мусорными баками, Антон принялся курить одну 
сигарету за другой, насвистывая похоронный марш и стараясь ни о чем не думать.
     Проводка началась с головокружения. Потом поднялся сильный ветер и погнал по 
лужам мусор. Захлопали опущенные крышки контейнеров. Кто-то ухватил Антона за шиворот и 
бросил на спину. Обернувшись в падении, проводник увидел причудливо изогнувшийся хобот 
стального цвета. Последовал хлопок, и сразу вслед за этим Антона выкинуло с Перекрестка.
     
         
ГЛАВА 8
Дианур
     
За хвост - а дальше вынесет сама,
На залитое солнцем покрывало ...
«Летопись Дианура,
шестнадцатый день траура»
     
     Чердак дремал, словно обожравшийся сметаны кот.
     С перекрытий клочьями свисала искристая стекловата, покачиваясь в такт 
дуновению легкого, гуляющего вокруг ветерка. Прогнившие стропила, (скорее не прогнившие, а 
усохшие, жара-то какая!) и рваная жесть кровли дополняли картину общей запущенности.
     Антон впервые в жизни заблудился на крыше. Он несколько раз выбирался на скат и 
осматривал окрестности в надежде ощутить направление, но все усилия были тщетны.
     Бормоча что-то под нос, проводник ухватился за несущую балку, обсыпавшую его 
трухой, и подтянулся, осторожно высовывая голову в ржавый жестяной пролом.
     Если бы некий сторонний зритель находился сейчас поблизости, например, сидел на 
соседнем, обрывающемся в пропасть парапете, он бы наблюдал следующую картину: приглушенный 
шум и возня под ногами - и вот, в одном из «слепых окон» появляется взъерошенная голова с 
воспаленными, глубоко посажеными глазами. Оглядывается по сторонам, замирает на мгновения 
и настороженно прислушивается к любому шороху. Затем, ломая проржавевшие края, на скат 
вываливается человек неопределенного возраста в вымазанной побелкой мешковатой одежде. 
Выбравшись, он группируется и сжимается в комок. Потом осторожно ступает по прогибающемуся 
покрытию, смешно выкидывая вперед ноги в стоптанных кроссовках.
     Этот неопрятный человек не первый раз выползает на скат. Он усаживается как раз 
на место нашего предполагаемого наблюдателя, занимая лучшее положение для осмотра.
     «Во блин, хоть бы дымок какой!»
     Насколько хватало глаз, вдаль уходили треугольные зеленые крыши с трубами, 
чердачными окнами, редкими телевизионными антеннами, кубическими надстройками ... 
Некоторые дома пережили пожар. Обгоревшие остовы и закопченные дымоходы были тому немыми 
свидетелями. Во многих окнах еще уцелели стекла, но многолетний слой пыли лишил их 
возможности отражать солнечный свет.
     Антон брел по этим кварталам больше семи часов.
     Солнце нещадно палило. Оно стояло в той же точке, в какой Проводник увидел его 
в первый раз, выползая наружу из чердачного окошка. В ту, первую свою вылазку, он прежде 
всего подполз к краю поросшего мхом бортика и посмотрел вниз. В глубине открывшегося ему 
колодца Антон увидел только серо-фиолетовую муть. Изредка она озарялась сполохами, 
сопровождавшимися глухим рокотом. Кирпичные стены смотрели в бездну наглухо закрытыми 
окнами, такими же слепыми, как и окна чердачных люков наверху. Закружилась голова, желудок 
подкрался к горлу, и Антон с содроганием отполз назад.
     Отдышавшись, он огляделся. На соседних карнизах ютились чахлые березки, 
въевшиеся корнями глубоко в крыши, своим видом подтверждая невозможность жизни под пялящим 
без устали солнцем.
     Антон продвигался по ломаной кривой, перепрыгивая с одного ската на другой.
     Стороны света он определить не мог, да в том и не было нужды: как интуиция 
подскажет, так и надо идти. Уровень крыш повышался, и пару раз Антону пришлось 
воспользоваться кривыми, небрежно сколоченными лесенками, приставленными к слишком высоким 
стенам. Перекладины угрожающе скрипели: древесина рассохлась и норовила проломиться. 
Других следов пребывания человека Антон не обнаружил. Когда лестниц не было, он взбирался 
по изглоданной ветрами кладке, по выемкам от вывалившихся кирпичей.
     На исходе восьмого часа Антон попал в коридор, по обе стороны ограниченный 
неприступными стенами. Впереди дорога заканчивалась провалом в пару метров шириной. Обычно 
Антон старался огибать опасные участки, но обойти возникшее на пути препятствие не было 
никакой возможности.
     Две боковые стороны провала уходили вверх, являясь частями этой самой 
многометровой стены. Они смотрели друг на дружку мутными окнами. Через разбитую форточку 
одного из них наружу сочилась темнота ...
     Оставалось либо прыгать, либо поворачивать назад. Антон знал на горьком опыте, 
чем оканчиваются отступления при поиске подопечного и лишний раз рисковать не хотел. Долго 
не раздумывая, он прыгнул. Легко перелетев яму, Антон ухватился руками за край, поздно 
сообразив, что тонкая, обманчивая кладка в один кирпич может не выдержать. Старый раствор 
предательски хрустнул, и Антон полетел в глубь колодца.
     Его спасло то, что удар пришелся на корпус. Упади он ногами вниз, несомненно 
ушел бы туда целиком, а так оказался в трухлявой ловушке только по пояс. Распластав по 
сторонам руки, Антон замер.
     Дно колодца поросло какой-то вьющейся черно-зеленой гадостью. В просветах белел 
мох, и угадывались хаотично разбросанные детские игрушки.
     Вообразите плачущее соком, раздавленное в руках яблоко, покрытое вмятинами от 
пальцев и рубцами от ногтей. Теперь представьте себе жесткие игрушки в подобном же 
состоянии: юла-волчок, куклы, автомобильчики, а на них оттиски маленьких ладошек, 
чередующиеся с отметинами зубов. Такие же отпечатки были видны и на кирпичах стен. Антону 
совсем не хотелось узнавать, свидетелем чьей агонии была эта полынья.
     На общем фоне выделялся темно-коричневый медведь с надорванной головой и 
болтающейся на длинной нитке пуговицей. Из разорванной шеи сквозила серая вата, а 
единственный целый, одиноко смотрящий глаз словно укорял в чем-то, выглядывая из зарослей.
     Только сейчас Антон заметил, что до сих пор сжимает в руках кирпичи: целый 
камень в левой и половинку в правой. Он хотел было отбросить их в угол, но тут ноги свело 
холодом, и Антон физически ощутил там, в глубине, чье-то незримое присутствие: словно 
огромная рыба задела плавником, описывая круг.
     Позабыв основные постулаты профессии, проводник забился в истерике. Уж больно 
неожиданным показалось ощущение. Он случайно взглянул на окно справа, начинающееся как раз 
на уровне пола, то самое, с разбитой форточкой. В окне Антон увидел глаза. Человеческие, 
злобно уставившиеся на него сквозь матовую стекольную дымку. Всматриваясь, Антон отмечал 
подробности: розовое, словно резиновое лицо. Проступающая плотоядная ухмылка с плотно 
сжатыми губами. Контур лысого черепа.
     По спине побежали струйки пота, а в мозгу застыла только одна мысль «Вот так 
оно всегда и бывает ... так и бывает!»
     Не помня себя от ужаса, Антон бросил тело в сторону.
     Он так и не понял потом, как сумел выбраться из ржавой полыньи, как умудрился 
взлететь по отвесной стене. Проводник очнулся лишь наверху, когда услышал за спиной звон 
разбиваемого стекла: в правой руке все еще зажат обломок кирпича, а из-под ногтей сочилась 
кровь, смешиваясь с цементной крошкой. Только теперь мир обрел реальные контуры. Вышвырнув 
камень, проводник бросился вперед, страстно моля лишь о том, чтобы ветхая крыша выдержала 
его вес ...
     Окончательно заблудившись и растратив силы, Антон долго брел, спотыкаясь и 
озираясь по сторонам, и только часа через полтора восстановил подобие душевного 
равновесия.
     Треугольные покатые крыши неожиданно сменялись плоскими, залитыми гудроном, 
образовывающим целые кипящие озера. Смола скворчала и пузырилась. Изредка в ней всплывали 
куски толя, обломки какой-то домашней утвари. Казалось даже, появлялись чьи-то кости. Но 
Антон списал это на счет шалящих нервов. Возле одного из таких озер он расшатал один из 
кирпичей и забросил его в середину бурлящего месива. Камень плюхнулся с утробным звуком, 
пустил несколько пузырей и резко ушел в глубину.
     Огибая очередное возвышение, проводник уловил запах дыма. Взобравшись по 
крошащейся кладке, Антон улегся на поросший мхом камень и принялся внюхиваться в 
окружающее пространство. Однако, как бы он ни гримасничал, определить местоположение 
источника не сумел. Пришлось довольствоваться примерным направлением, подсказываемым 
исключительно чувством голода. Скользя ящеркой, Антон крался в сторону предполагаемого 
жилья, словно партизан, пробирающийся на занятый врагами хутор.
     Через некоторое время внимание проводника привлек посторонний звук: вдалеке 
что-то заунывно дребезжало. Утомляющие будки раздались в стороны и, подняв голову над 
одним из парапетов, Антон увидел поселение. 
     Взору открылась плоская, размером со школьное футбольное поле площадка, по 
бокам ограниченная «ежами» - сплетениями проволоки и телевизионных антенн - за которыми 
угадывались глубины провалов. «Ежи» были перевиты толстыми веревками, на которых, 
вперемешку с консервными банками, сушилось дырявое белье. Несмотря на отсутствие ветра, 
веревки качались, заставляя банки громыхать.
     Через каждые несколько метров поле в шахматном порядке утыкали высокие 
столбики, а впереди оно заканчивалось высокой «крепостной» стеной. Стену формировали 
уложенные по два, один на другой, контейнеры. Блоки отдаленно напоминали 
«восемнадцатитонники», фуры дальних перевозок в родном Питере, и были установлены так, что 
между нижними оставался узкий проем.
     По верху стены красовались длинные шесты с насаженными на концы, плохо 
различимыми предметами. Воображение Антона сразу облекло их в головы поверженных врагов.
     Недалеко от входа размещался хитроумный агрегат, смахивающий на огромный 
часовой механизм. Аппарат представлял собой причудливое сплетение проволоки, шестеренок и 
каких-то витых трубочек, соединенных узкими ремнями. Венцом этой инженерной мысли являлся 
маятник, закрепленный на поперечной перекладине в нескольких метрах от поверхности. Он 
медленно раскачивался, приводя в движение детали конструкции.
     Из-за «крепостной» стены поднимался столб дыма, и ветер разносил его по 
окрестностям, распространяя запах пищи.
     Смирившись с тем фактом, что знакомиться с аборигенами все равно придется, 
Антон решил больше не таиться и встал в полный рост. Не нравилось ему, что поселение так 
явно перекрывало дорогу. И забаррикадировано все так, словно жители держали оборону. Но 
альтернативного пути не было.
     «Может, поселок в состоянии войны?»
     Все излучало скрытую угрозу: не суйся к нам, и мы тебя не тронем. Хотя, как не 
соваться, если нет другой дороги, кроме как напрямик? А идти-то надо!
     «Эх, перекресток, отражения теплые, спасите и проведите ...»
     Подняв руки над головой, Антон спустился с парапета и побрел к поселению, 
осторожно обходя «шахматные» столбы.
     «Надо же, везде мох растет, а тут нет. Словно кто специально вытоптал и стекло 
насыпал. Зеленое. Бутылки битые.»
     Под ногами предательски хрустело.
     «Все равно не скрыться. Пускай теперь скрипит на всю округу!”
     Со стены предостерегающе крикнули. Антон сделал шаг и в следующее мгновение 
стремительно бросился на землю. Над головой просвистело, и замелькали вертолетные лопасти. 
Сразу стало темно.
     «Веревки! ... Хитро-то как! Целая система, черт!»
     Антон лежал, вжавшись левой щекой в острый бутылочный осколок, и видел одно из 
зеркал, незаметное до сих пор.
     «Небо отражается. А когда стоишь, зеркала не видно. Идиот. Шел как слон по 
птицеферме! Под ноги не смотрел. Это же надо, какие тут молодцы. Солнце-то в отражении не 
заходит, поток света пересек - и сработала, сволочь. Как только, интересно ...»
     Теперь стало ясно назначение столбов.
     «Это с них веревками плюнуло. И тяжелый грузик на каждой ...»
     Над головой продолжало петь и мелькать. Тросы нарезали воздух, а крепящие их 
столбы крутились.
     «Вон, нижняя веревка волосья на башке задевает!»
     Антон еще глубже вжался в поверхность.
     «Как тесно идут! Каждый в своей рабочей плоскости, никогда не переплетаются. 
Сколько их там? Десять? Тридцать? Прямо темно в небе от мельтешения. Голова кругом! 
Непонятно, как их можно раскрутить за такое короткое время и выплюнуть одновременно! 
Повезло, что вовремя упал. А то опутало бы от башки до пяток, как колбасу Болонскую. И на 
шее бы затянуло. Ай да деревенька!»
     Пение стало тише. Столбы остановились. Бешено несущиеся тросы наматывались на 
них, словно втягиваясь вовнутрь. Несколько секунд - и все смолкло. Глухо стукнул последний 
грузик, и наступила тишина.
     Антон поднялся и отлепил от щеки осколок.
     «Порезался-таки ...»
     Тело ныло, а руки тряслись.
     -- Чччертовщина ...
     Антон добавил пару непечатных слов и сплюнул, с трудом ворочая языком. 
Сморщился, растерянно почесал ухо, и только сейчас обратил внимание на вход в деревеньку. 
В ранее пустующем проеме находился человек. Старуха. Стояла, широко расставив ноги и 
скрестив руки на груди.
     «Невысокая, но силища от нее исходит, будто не человек вовсе, а двери 
неприступные ...»
     Антон подковылял к входу и остановился метрах в четырех.
     -- Хорошо же вы гостей встречаете! - Прокричал он, стараясь придать голосу 
несуществующую бодрость.
     -- Ты читать не научен? Ты н`ежить?
     Голос у старухи был грудной, властный.
     «Тоже мне, отец святой. Мать, вернее.»
     -- Я путник. Скажите, куда я попал?
     -- Ты во вратах Триграда.
     Антону это ни о чем не говорило. Ну Триград так Триград.
     -- А городок ваш как называется?
     -- Ты глухой?
     -- Ну, а вокруг Триграда что?
     -- Перекаты Дианура. Так кто ты? - сощурилась бабка.
     Название «Дианур» тоже ни о чем не говорило. Еще никто не смог классифицировать 
все отражения, хотя многие пытались. По крайней мере, Антон не знал про успешные попытки.
     -- Говорю же, путник. Издалека ...
     -- Оно понятно. Только чужаки на стрекозу попадаются. С дури путник али по 
делу?
     -- По делу, бабушка, по делу.
     -- Ну раз по делу - так и иди себе. Только чуток потолкуем. Ты не против?
     -- Потолкуем, если покормите.
     -- Покормим, покормим, еще и деткам твоим достанется. Есть детки?
     -- Нету пока.
     -- Стало быть, их счастье. Ну, пойдем.
     Она отступила на шаг, освобождая проход.
     «Мышеловочка. Сырочку бы, для начала!»
     Потчуя себя малоутешительной мыслью, что достоинство нельзя терять даже в самые 
трудные минуты, Антон склонил голову и проследовал в проем. За спиной заскрежетало, и на 
проход опустился массивный лист железа, измятый так, словно по нему лупили тараном.
     Поверхность крыш была неровной и многоярусной, но обитатели поселения не 
переживали на этот счет. Может, восприняли это как данность, а может, была в выборе такого 
места и своя логика. Самый низкий ярус располагался у входа в поселок, повышаясь по мере 
продвижения вперед. Если держать оборону, такой рельеф вполне удобен, вынуди противник 
начать отступление. Эти ярусы представляли собой живописнейшее зрелище, способное 
удовлетворить самого изысканного ценителя абстракционизма.
     Создавалось впечатление, что в поселении устроили показательный склад 
утильсырья, стащив со всей округи разнообразный хлам. От телевизионных антенн и труб 
вентиляции, до вырванных «с мясом» дверок чердачных будочек. Тут можно было увидеть 
слуховые оконца, куски скатовой жести, опять же обломки каких-то деревянных панелей, 
всевозможную арматуру и тому подобный вздор, своим происхождением обязанного крышам и 
только крышам. Антон даже углядел остатки Земных агитационных плакатов, из тех, что 
устанавливают в центрах городов на карнизах высоких домов. Как транспаранты попали в 
отражение, Антон не мог объяснить. Но вместе это смотрелось настолько великолепно, что 
хоть картины пиши!
     В поселении даже соорудили примитивный водопровод, на манер древнеримского. 
Откуда бралась вода, для Антона осталось загадкой. Но она тихонько журчала! Проводник 
явственно слышал ее свежее дыхание, когда его проводили мимо ломаной толстой трубы - то 
стелящейся по поверхности, то взмывающей в высоту над провалами.
     Антона взяли под стражу прямо у входа и конвоировали огромной процессией. Толпа 
была такая же пестрая, что и пейзаж поселка. В ней главенствовали четверо хмурых мужиков: 
двое по бокам от Антона и двое сзади, вооруженные устрашающего вида обрезками труб с 
рваными краями-лепестками.
     Вторым конвоем шла группа детишек. Дети не произносили ни звука и смотрели на 
Антона так, словно пришельцы каждый день запросто шастают через поселение и вызывают 
раздражение, как тот парашютист ...
     Старуха куда-то исчезла. Было ясно, что она тут далеко не самая последняя 
фигура.
     Мужики-конвоиры напряженно сопели, сохраняя дистанцию, не выражая явной 
неприязни, но, вместе с тем, ловя каждое движение пойманного. Само собой, Антон и не думал 
оказывать сопротивление. Он что, дурак? К тому же, статус пленника еще не есть статус 
преступника. А может, они поговорить хотят?
     Среди нагромождения барахла возвышалась грубо сколоченная, кособокая часовенка 
метра четыре в высоту. Антона подвели к приставной лесенке у самого ее подножия, после 
чего двое «боковых» мужиков развернулись и, не говоря ни слова, растворились в толпе. Один 
из оставшихся конвоиров грубо подтолкнул проводника в спину. Антон оглянулся. Мужик кивнул 
и подтвердил:
     -- Туда.
     Взобравшись по шаткой лесенке («пара метров, но грустно отсюда навернуться!»), 
Антон оказался на открытой площадке. Посреди нее, под черным закопченным котелком, горел 
малозаметный в солнечных лучах костерок. Вокруг огня сидело человек десять ребятишек. Дети 
смотрели на Антона и молчали. Над всей этой компанией, словно сестра милосердия на 
фотографии военного госпиталя, возвышалась прежняя старуха. В руке она сжимала поварешку.
     -- Посиди с нами, странный человек. Отведай вот.
     Антон присел на придвинутый кем-то из детей ящичек и скрестил пальцы, каждой 
клеточкой ощущая колючие, выжидающие взгляды. Старуха сняла котелок с огня и степенно 
разлила по металлическим кружкам густое, черное варево. Дети вдруг перестали обращать на 
Антона внимание, радостно загалдели и потянули вперед руки. Старуха грубо на них шикнула, 
а самому бойкому дала по руке поварешкой.
     -- Испей первым, как обычаи велят, - сказала она Антону.
     Проводник осторожно взял горячую кружку с побитой на краях эмалью и черными 
глубокими пятнами на стенках. Попеременно дуя то в нее, то себе на пальцы, он прикоснулся 
к краю губами. Варево ПАХЛО. Сшибало чадящим строительным дымом: смеси запаха гудрона, 
птичьего помета, горелой изоляции и черт те чего еще. Антон мгновенно задохнулся, 
закашлялся, и на глаза навернулись слезы. Шибануло резко, неожиданно, разом травмируя и 
зрение и обоняние.
     Дети засмеялись, а старуха хмыкнула:
     -- Что, не мужчина еще?
     -- Силен у тебя кофеек, бабушка! - помотал головой Антон.
     -- Пей-пей. Оно тебе силы прильет. Язык развяжет. Да и мы за компанию.
     Антон задержал дыхание и сделал слабый глоточек. На вкус напиток оказался даже 
суровее, чем проводник предполагал. Обжигающий, горький, вяжущий рот и сжимающий тисками 
глотку. Что в нем было намешано, Антон не смог определить, хотя за свою жизнь пивал и не 
такое. Какие-то коренья, смола. Гашеная известь, штукатурка ... 
     Дети допивали напиток и, один за другим, куда-то убегали, окончательно потеряв 
интерес к гостю. Антону это показалось хорошим признаком. Вскоре, кроме него и старухи у 
костра никого не осталось.
     -- Ну пойдем, путник, потолкуем.
     Бабка с достоинством поднялась и направилась вглубь часовенки. Антон побрел 
следом. От стены отделился парень лет пятнадцати, поклонился старухе, пропустил вперед ее 
и Антона и пристроился в хвосте.
     Они прошли узким коридором. Выйдя с теневой стороны, спустились вниз и 
остановились перед невысоким строением. Юноша забежал вперед и приподнял полог, открывая 
вход в затемненное помещение. Старуха степенно вплыла вовнутрь. Антон вошел следом. Парень 
занавесил проем, погружая комнату в прохладный полумрак, и жестом предложил проводнику 
располагаться на коврике у входа.
     Антон уселся по-турецки, сожалея о том, что интуитивные правила этикета 
запрещают вытягивать ноги в присутствии вождя. Словно прочитав эту мысль, старушка 
сказала:
     -- Садись как удобно.
     Антон не заставил себя долго ждать и с удовольствием вытянул гудящие ноги. Сама 
старуха подобрала бесконечные юбки и, с неожиданной для своей комплекции грацией, прыгнула 
на топчан. Ловко взгромоздилась на разбросанные подушки и на этом троне-насесте замерла.
     Прислуживающий юноша с почтительным поклоном подал ей поднос, на котором в 
козлах покоилась массивная, закопченная трубка. На прикрепленном рядом держателе чадила 
тонкая лучина, опущенная одним концом в емкость горючей смеси. Трубка была большая, совсем 
не женская, полагающаяся, скорее, мужчине. Но в старушке не было ничего женственного. 
Вожак - он вожак и есть. Так что трубка вписывалась в общую картину на удивление 
гармонично.
     Старуха уставилась вперед немигающим взором. Приняла трубку, обхватила руками и 
сделала глубокую затяжку, после чего закрыла глаза и плавно откинулась на подушки. 
     Выполнив полагающиеся функции, юноша водрузил поднос на маленький столик, 
церемонно поклонился и удалился из хижины.
     «Интересно,» - подумал Антон, - «а кто разжигает старухе трубку? Этот парень 
подал, а раскурил кто-то до него. Это что, особая привилегия, на которую желающих до фига? 
Небось, еще дерутся за право ...»
     Старуха выпустила пару причудливых дымных колец и открыла глаза. Ее взгляд 
остекленел. Антон понял, что бабка сейчас его не видит; ее мысли витают в каком-то другом 
месте. Решив, что лучше не мешать, и что всему свое время, Антон улегся поудобнее и 
принялся ждать.
     Трубка испускала сладкий, волнующий аромат.
     -- Проверочка нужна была, - грудным басом вымолвила, наконец, бабка, завершив 
фразу хитроумным колечком. - Ты же из края Возжелавших и Вкусивших Недозволенного. А 
может, ты шпион? Сюда редко кто приходит. С востока вообще никто. Плохо, что ты живым 
добрался. Теперь жди беды.
     -- А что, я мог добраться мертвым?
     -- Был бы ты нежить, все было бы просто. Скинули в пропасть - и с глаз долой.
     -- Чего тогда детей посадили, если я шпион?
     -- Они первыми чуют. Сказали бы что про тебя - даже проверять бы не взялась. 
Зачем? Шпиону тут не быть.
     -- Стало быть, я не шпион?
     -- Ну, ты же пил напиток. Только все равно не знаю, как ты тут и откуда. 
Понимать противлюсь. Странно сие до нежелательности.
     -- Мне нужна помощь ...
     Старуха задумчиво прикрыла глаза и выпустила еще пару колечек. На этот раз 
молчала она долго. Потом тихо сказала:
     -- Много знаю, много вижу. Отвечающего тебе дам. Подскажет и на вопросы 
ответит. Большего не проси. Перекат за незнакомое дело стоять не будет. Попробуй вот!
     Бабка резво вскочила с топчана и ткнула Антону в лицо свою трубку. Антон никак 
не ожидал такой прыти и невольно отпрянул. Затем, дабы импульсивная женщина не обиделась и 
не сменила милость на гнев, взял предложенное. Затянулся с опаской, памятуя недавно 
выпитый напиток.
     Травка оказалась значительно слабее табака, и Антон сделал еще одну затяжку. 
Прочитав разочарование на его лице, бабка усмехнулась:
     -- Ты не налегай. Он по голове не сразу дает.
     -- А что это за травка, если не секрет?
     -- Это не травка! - бабка резко сменила тон, -- Это дым вождей. Элитнейший 
белый мох, собираемый один раз в сезон и только в конце сумеречного периода. Давай.
     Старуха отобрала у Антона трубку и, обиженная, вернулась на место. Два раза 
хлопнула в ладоши. На зов явился прежний юноша.
     -- Вызови Анеля. Отвечающим будет, пока гость не покинет перекат. А ты, - она 
посмотрела на Антона, - пройдись, осмотрись. Но долго не гости. Ты темен и странен. 
Честен, но Триград за тебя плату нести не намерен. Все. Покиньте храм.
     Поняв, что аудиенция окончена, Антон поднялся с коврика, сдержанно поклонился и 
вышел наружу.
     
     *  *  *
     
     Пресловутым Отвечающим оказался тощий мальчик лет десяти.
     Грязненький и заросший, он появился, когда Антон разбирался в местной инженерии 
и разглядывал крепления колен водопроводных труб. Уж очень занятно было придумано.
     -- Это чистые слезы Земли. В награду нам пришедшие, - раздалось сверху.
     -- А? - Антон вскинул голову.
     Хрупкий ребенок сидел и болтал босыми ногами, оседлав балку метрах в трех от 
поверхности.
     -- Я Анель, - пояснил он, - по велению Мастерицы взведен твоим Отвечающим.
     -- Привет, Анель. А я - Антон. Стало быть, ты мне будешь помогать?
     -- Я твой Отвечающий, - важно повторил мальчик, - это значит - и тебе, и за 
тебя.
     После чего стукнул себя в грудь и гордо сказал:
     -- Я уже большой. Мне скоро девять. Даже до конца идущего периода!
     Потом простодушно добавил:
     -- Ты мой первый Внимающий, и сразу такой большой. Мастерица меня ценит, и я 
сам стану Мастером, когда вырасту. Так что ты смело спрашивай.
     -- Ну что же, Отвечающий, - Антон улыбнулся, - почему бы для начала тебе не 
спуститься на землю и не показать, как вы тут живете?
     -- Ага!
     Мальчик крутанулся на балке, выполнил хитрый акробатический трюк и спрыгнул на 
землю. Он выглядел еще более щуплым, чем это показалось вначале, каким-то выгоревшим на 
солнце, и ростом был Антону по пояс, едва ли выше.
     -- Ну, пойдем. Только не упади вниз.
     Анель быстро повел проводника за собой, грациозно перепрыгивая глубокие ямы и 
малозаметные, покрытые тонкой жестью, ловушки. Антон догадался, что его ведут какой-то 
мальчишечьей тропой. Как говорится, полуофициальной, потому как никто из взрослых, 
находясь в здравом уме, не будет пользоваться подобным маршрутом в качестве постоянной 
дороги.
     «Сюда хорошо врагов заманивать и на головы им помои лить. Потому как смола уже 
не понадобится!»
     Всякий раз, когда нужно было преодолеть очередную коварную преграду, по спине 
проводника сновали парные ледяные муравьишки: один муравей, когда через препятствие 
перебирался Анель, и второй, когда наступала очередь самого Антона. Особенно запомнилась 
тонкая жердочка над провалом метров пяти в ширину: хрупкая тростиночка под ногами с одной 
стороны и кусающий липкий страх бездонной пропасти с другой.
     «Мать-перемать, я ему что, гимнаст воздушный?!»
     Мостик остался за спиной, и Антон, еще не успевший унять дрожь в коленках, 
удостоился первой похвалы со стороны провожатого:
     -- А ты молодец! Ловкий, хоть и толстый!
     Мальчик являл собой воплощение детской непосредственности. До Антона наконец 
дошло, что все это время маленький негодяй его проверял, исходя из своих, чисто 
мальчишечьих, стандартов. В другой ситуации это было бы даже смешно. К тому же, проводника 
еще никогда не называли толстым ... Хотя, по местным меркам, он далеко не щепочка.
     
     * * *
     
     -- Сейчас я буду охотиться! - заявил Анель. - Приманки вчера ставил. Послушаю, 
что за дичь. А ты смотри.
     С этими словами он направился к небольшой клетке, в какую обычно ловят голубей. 
В ней суетился лохматый рыжий зверек размерами с водяную крысу, ее же и напоминающий. 
Небезопасный хотя бы потому, что не переставая грыз острыми зубами прутья пленившей его 
ловушки, не спуская при этом злобного взгляда с приближающихся людей.
     -- Во! - восторженно заверещал Анель, - Всхлип попался! Всем веселая еда! Ты 
удачу в охоте принес. Знак тому, что я не ошибся. Тебе можно доверить тайну. Я сейчас 
всхлипа раскрошу, а ты огонь согрей. На вот, держи!
     Мальчик достал толстое увеличительное стекло с отбитыми краями и кинул 
проводнику. После чего огляделся, подобрал обломок какого-то бруска, взвесил в руке и 
направился к клетке, поясняя:
     -- Надо по голове бить. Тогда мясо сочнее!
     Зверек предупредительно зашипел и метнул сквозь прутья длинный язык. Анель 
засмеялся и попытался ухватить за него, но не успел. Потом раскрыл клетку и замер. Зверь 
издал презрительный звук и бросился на волю мимо сонно застывшего Анеля. В последнее 
мгновение, когда всхлипу осталось лишь высвободить облезлый хвост и шмыгнуть в одну из 
многочисленных щелей (а проводнику - скорбеть по поводу ушедшего обеда), Анель молниеносно 
взмахнул бруском и опустил его зверьку на голову. Зверь дернул лапками и затих у ног 
охотника, обагрив их кровью.
     «Довсхлипывался ...» - горестно подвел черту Атон.
     -- Ха! Анель - хороший охотник. Анель будет Мастером! - мальчик восхищенно 
поднял мертвую зверюгу за хвост и с гордостью осведомился:
     -- Ну, и где огонь?
     Антон спохватился и принялся сооружать костер, сортируя щепки и выстраивая 
шалашиком обломки покрупнее.
     -- Ты на железе жги, а то загорится все.
     Антон только хмыкнул: «Яйца курицу учат!»
     Мальчик выудил откуда-то полоску жести, выполненную под нож, и ловкими 
движениями опытного хирурга принялся снимать со зверя шкуру, аккуратно взрезая тушку в 
нужных местах. Когда Антон закончил возиться с костерком, Анель уже выпотрошил всхлипа и 
насадил его на алюминиевый антенный прут. Шкурку он свернул и сложил в один из карманов, а 
внутренности жертвы положил обратно в ловушку, пояснив: «Это для другого всхлипа».
     Антон безоговорочно доверил процесс приготовления обеда юному охотнику как 
наиболее искушенному в тонкостях. Вдвоем они водрузили тушку над огнем и уселись на 
корточки. Пока всхлип исходил шипучим соками и испускал ароматы горелого мяса, Антон 
принялся расспрашивать своего провожатого.
     -- Скажи, а почему ваша Мастерица сама вышла меня встречать?
     -- Так положено. Старший ждет гостей. Она встречает, а мы проверяем, если враг.
     -- Как же вы тут живете, если враги кругом? 
     -- А че, как все ...
     -- Так вас много?
     -- Ага. Вон в тридцати перекатах - там Зинкин привод. Она тоже Мастерица, но 
наша искуснее ... - он сообщил об этом с такой гордостью, словно Мастерицей был он сам.
     -- А зачем за воротами веревки качаются?
     -- Для неворования.
     -- И часто воруют?
     -- Ага! Много тут пожелателей до чужого добра.
     -- Анель, скажи, а куда ты меня так целенаправленно ведешь?
     -- К оракулу. Он посмотрит и слово свое скажет. Это наша тайна и есть. Мы 
поедим тут и пойдем. Оракул ест много, как все оракулы. Тебя голодным оставит. Хотя, - 
мальчик критически оглядел Антона, - тебе полезно поголодать. Но Мастерица приказала, и 
так тому и быть.
     Мясо получилось жестким, как войлок, и воняло болотной тиной.
     «В такой-то жаре, и такой привкус!»
     К тому же, всхлип оказался довольно тощим зверем, и к нему очень не хватало 
соли. Они съели половину тушки, а вторую Анель, со словами «на подкрепление братишкам», 
завернул  в тряпицу и сунул куда-то за пазуху.
     Дальше снова последовала череда крыш и акробатических упражнений, но было 
видно, что теперь провожатый выбирает дорогу полегче. Проверки кончились. Антона признали 
своим.
     -- Это настоящий оракул, вот увидишь! - рассказывал Анель, - он просто старый 
уже. Он провидцем переката был, и его за ворота прогнали. А мы его подобрали и привели, и 
он теперь наш. Это тайна ... Ну вот, пришли.
     Впереди ютилась искусно замаскированная хижина.
     -- Чую. Чую, - раздалось из-под навеса, - Анель мясо добыл и про старика не 
забыл. 
     Следом показался невысокий мужичок со светло-бирюзовыми, проницательными 
глазами, опирающийся всем телом на тонкую палку и одетый в стандартные для переката 
лохмотья. Из-за его спины высыпало с пяток детей, устремившихся к Анелю и настороженно 
приглядывающихся к проводнику.
     Антон разглядывал мужичка, стараясь скрыть разочарование.
     «Какой он, к черту, оракул - с такой бандитской рожей! Просто повезло ему, что 
пацанам тайна нужна. Подобрали за воротами полуживого, вот и старается теперь: вроде 
показать надо, что кормят не зря, но и не напугать чрезмерно, а то взрослым наболтают!”
     -- Так ты тот самый и есть, - продолжал оракул свой монолог, теперь адресуя его 
Антону, - из края Возжелавших? Знаю-знаю. Верно, что ко мне пришел.
     -- Это оракул, поговори с ним! - возбужденно прошептал, вставший на цыпочки, 
Анель.
     -- Ладно, разговоры потом. Поедим немного!
     Дети бросились под навес. Оракул устроился в тряпках в углу. Все остальные, 
включая и Антона, уселись полукругом. Анель достал мясо, тут же разделенное оракулом между 
едоками, и принялся возбужденно рассказывать, как он славно охотился. Во время трапезы 
мужичок словно и не замечал гостя: громко чавкал, хрустел косточками и шутил над боевым 
задором Анеля. Добрый отец семейства. Но стоило закончиться еде, как его словно подменили: 
голос изменился, движения стали плавными, а в интонациях засквозил металл. Все внимание 
сосредоточилось на Антоне. Оракул, не стесняясь, некоторое время изучал гостя, потом 
холодно спросил:
     -- Скажи кратко, зачем ты в Триграде?
     -- Я ищу девочку. Надю.
     Оракул немного помолчал и резюмировал:
     -- Ты потерял надежду.
     -- Это игра слов ...
     -- Все в мире игра слов. Я имел в виду «надежду найти». А вот почему тебя 
власти отпустили, знаешь? Легенда по перекатам бродит, проводник.
     Антон вздрогнул:
     -- Почему ты меня так назвал?
     Вместо ответа старик попросил:
     -- Леаль, возвести-ка!
     Из кучи тряпья поднялся малыш лет шести, со вкусом облизал вымазанные жиром 
пальцы и вытер их об одежду. Поклонился по сторонам, как если бы выступал перед огромной 
аудиторией. Картинно откашлялся, взывая к тишине, и принялся декламировать ...
     Антон мало что понял из странной стихотворной речи. Это была очередная легенда «О 
сильных личностях». Одна из тех историй, что во множестве бродят по отражениям, подогревая 
веру людей в Лучшее. Элемент фольклора.
     «С Востока придет странный человек, мечущий молнии, и будет искать не для себя ...»
     Чего Антон только не наслышался за годы проводок. И про могущественное племя 
иноземцев, которое спустится с гор и положит начало золотому веку. И про уводящего Отца 
Всех Сирот, почитаемого как святого. И про вождя проводников, который соберет под свои 
знамена разрозненные племена и отомстит неверным ... Где бы ни жил человек, он всегда 
хочет верить. Так и тянутся сказки через поколения - песчинки тайны, попавшие в раковину 
истории. В самом деле, зачем убивать мечту?
     Закончив, малыш церемонно поклонился и сел на место.
     -- Ничего не понял! - искренне сообщил Антон.
     -- Мало перекатов осталось, где помогают проводникам, - сказал оракул, - 
Нынешние Мастера не хотят слышать об их существовании. Наш мир - нейтральный мир. Мы не 
почитаем проводников, и нас не трогают Уводящие. И все на этом. Уловил? Гармония и покой.
     -- И что же ты посоветуешь?
     -- Отступись и уходи.
     -- Это невозможно.
     -- Помощи не жди.
     -- Это я уже понял.
     -- Тогда не отступайся, но все равно уходи. Ищи глаза в земле. Слез не бойся, 
плата они за грехи тяжкие. Плачь вместе с землей. Прими ее обитателей как детей своих! 
Познай и боль и нужду, ибо истина в ней! Иначе грешному не пройти, по-другому не смочь! 
По-о-омни!
     Антон с недоумением смотрел, как мужичок вещает, воздев руки к навесу. 
Окружающие малыши внимали не дыша, раскрыв рты. Выслушав до конца, Антон встал, поклонился 
и направился к выходу со словами:
     -- Нам пора идти. Спасибо за науку. Грешен я, каюсь. Но никогда не отступаю. 
Анель, ты со мной?
     Мальчик хмуро поднялся и вышел следом.
     «Точно, он местный шарлатан. Ловко притворяется, собака. Но не фиг со своим 
уставом в чужой монастырь. Пускай детвора резвится ...»
     -- Погоди еще. Запомни! - неслось вслед, - вернешься сюда, как на ладони вижу! 
Поклонись тогда костям моим! А пока, умнее будь! Доверять учись!
     
     * * *
     
     По мере продвижения вперед, солнце клонилось к закату.
     -- Ничего не понимаю! - признался Антон, - почему солнце садится? Оно же 
никогда не заходит.
     -- Это у нас не заходит. А на границе переката оно всегда низко. Поэтому тут 
жить нельзя. Когда домой пойду, оно снова поднимется.
     -- А если вперед?
     -- Тоже поднимется. Но там уже другой перекат.
     
     * * *
     
     Вечернее солнце заливало крыши жидким золотом. Растекалось по сторонам, мягко 
стелилось под ногами, дрожало на горизонте маревом.
     -- Конец переката, - глухо сообщил Анель. 
     Они уже минут десять сидели, свесив ноги над обрывом. Дальше предстояло 
разделиться: проводнику идти вперед своим путем, а ребенку возвращаться домой проторенной 
дорогой. Так всегда. Проводник никогда не идет назад. А если и возвращается, то это, как 
говаривали классики, «совсем другая история».
     -- Анель, скажи, а ты видел эти глаза в земле?
     Ребенок поморщился и ответил:
     -- Нет, не видел. Кто находил - не возвращался. Но ты делай так, как оракул 
сказал. Ищи их, глаза эти.
     -- Анель, мне бы в низину. Что вообще вокруг вас творится?
     -- На востоке перекаты Возжелавших. Да ты и сам видел, ты же оттуда пришел. А 
коли брести вперед, на запад, пойдут перекаты вообще ничего не желавших. Эти пришли 
случайно, воевали сначала со всеми, потом сами с собой, а потом их всех поели.
     -- Кто поел?
     -- Не знаю, мне не рассказывали. Просто говорили, что их всех поели. Нельзя ничего 
не желать. А еще сказали, что они были, как стадо. Я не знаю, что это такое, но оракул 
объяснял, что это когда очень много глупых. Они еще злые были.
     -- А эти, которые возжелали?
     -- Они опасные. Оракул говорил, что они Первородную Силу сосут на перекатах. А скажи 
теперь ты, - мальчик вдруг стал очень серьезным, - ты оракулу поверил? Ведь он сказал, что 
ты вернешься.
     Лукавить не имело смысла. Антон вздохнул и сказал:
     -- Не думаю. Но жизнь - она покажет. Буду эти глаза искать.
     -- Мне тоже видится, что ты еще вернешься ... Я ждать буду. Удачи тебе.
     -- Приятно, когда знаешь, что ждут.
     Не оборачиваясь, они пошли в разные стороны.
     
     * * *
        
     Жара, жажда и одиночество.
     Как Анель и предсказывал, солнце снова поднялось, вызвав у Антона состояние 
deja vu. Наверное, это и были перекаты ничего не желавших.
     «Не знаю, как они, а я желаю пива!»
     Проводник отчетливо представил себе ящик ледяной «Балтики», как руки сами 
открывают бутылку за бутылкой. По запотевшим стенками сбегают капельки, а потом из 
горлышка большими глотками ... 
     «Мать, мать! Даже тошнит!»
     Антон помотал головой, отгоняя видение. А тут еще какая-то жужжащая сволочь 
уселась ему на щеку и пребольно укусила. Антон прихлопнул наглую тварь и сочно 
выматерился. Тварью оказалась муха с золотистым брюшком, из тех, что кличут на Перекрестке 
«навозными». Только эта была раз в пять больше. Через пару минут над ухом зажужжала еще 
одна, предвестница целого роя.
     Спрыгнув в очередную смолистую, растекшуюся под палящим солнцем, лужицу, Антон 
столкнулся с первым фактом наглядного творчества. На стене белого кирпича, ровными 
буквами, исполненными темно-синей масляной краской, было выведено грубое стихотворение. 
Первые его восемь строк представляли собой рифмованную вереницу нецензурных слов, 
соединенных редкими союзами. Оканчивалось стихотворение следующими строчками:
     
     Когда отвагости полны, напившись крови басурманской,
     Крушат зажратые миры бойцы дивизии Таманской.
     
     Антон хмыкнул, пнул валяющуюся под ногами пустую банку и огляделся.
     «Отвагости они были полны, надо же!»
     Размягченный толь был щедро испещрен глубокими следами, а стоящий вокруг запах 
экскрементов, застарелого мужского пота и портянок, ассоциировался со слонами. В самой 
гуще следов живописно красовался огромный, полинявший кирзовый сапог с разорванным 
голенищем. Над всем этим кружило полчище упитанных золотистых паразитов.
     Одуревший от вони и жажды, Антон с трудом поворочал языком, сплюнул и поспешил 
к нагретой, заляпанной краской стене.
     
     * * *
     
     На одной из плоских крыш внимание Антона привлекли бетонированные 
вентиляционные трубы, укрытые жестяным треугольным навесиком. Антон не удержался и стал по 
очереди обходить и обнюхивать все отверстия, глубоко вдыхая исходящий воздух и ища 
знакомые запахи. Пахло всегда по-разному.
     -- Проводник не должен быть таким любопытным!
     Антон резко метнулся в сторону и кувырнулся через голову, перегруппировываясь и 
укатываясь за ближайший выступ.
     Сзади раздался смех.
     Выглянув из-за трубы, Антон увидел противно хихикающую Уну, сидящую на козырьке 
соседнего вытяжного блока. Путеводная откровенно веселилась, наслаждаясь произведенным 
эффектом. Поднявшись, Антон стал отряхивать джинсы от налипшей кирпичной крошки и птичьего 
помета. Уна разглядывала проводника с интересом, словно некую диковинку. Остановившись от 
путеводной в нескольких шагах, Антон недружелюбно констатировал:
     -- Все-таки вернулась.
     -- Не рад? - весело осведомилась она и повела крылышками, осыпая козырек 
известкой.
     «Вляпалась-таки!» - мстительно подумал Антон.
     -- Тебя тут только не доставало. И давно это путеводная стала так быстро 
возвращаться после умело сотворенной гадости?
     -- А давно это люди стали так грубо и неумело язвить? Мне стало скучно, вот я и 
пришла.
     -- Зачем?
     Уна склонила голову набок:
     -- На тебя посмотреть.
     -- Говори, зачем послали? Или ты снова решила пошутить?
     -- А ты все еще злишься? - она склонила голову на другой бок и очаровательно 
улыбнулась, обнажая хищные зубки.
     -- Так, значит послали. Небось, тот козел из Совета? Решил, что я не 
справляюсь?
     -- Ну вот, сразу послали ... - в голосе Уны засквозила обида, - а может, я тебе 
сама захотела помочь? Ты же у нас такой беспо-о-о-омощный, наи-и-ивный, обеща-а-ающий всем 
и все всегда, особенно когда ни черта сделать не можешь!
     Антон скрипнул зубами:
     -- Прекрати. И вот еще: передай в Совете, что эту проводку я доведу один.
     -- Дурак ты! Сгинешь, и оплакивать никто не будет! Даже я, понял?!
     -- Ну начало-о-ось! Если твоя помощь заключается в поиске дороги, то я и сам 
доберусь. Без посторонней помощи. А оплакивать - этим ты меня ничуть не удивила. 
     -- А знаешь, - произнесла Уна с сомнением, - наверное, ты прав. Чего я, в самом 
деле, как дура, верчусь? Будто мне больше всех надо. 
     Антон демонстративно возвел глаза к небу и вздохнул. Уселся на ближайший 
фундамент и стал снимать с ноги кроссовок.
     -- Добираться хоть трудно было? - исподлобья спросил он, вытряхивая из обуви 
песок и мелкие камушки, - смотри, позолота с крыльев слетит, что делать будешь?
     Уна не отвечала, думая о чем-то своем. Она вдруг стала тихой и несчастной. 
Проводник зашнуровал первый кроссовок и принялся снимать второй.
     -- Жарко здесь, - жалобно прошептала она, - а будет еще жарче. Ну ладно, бывай.
     Антон стремительно обернулся, но на трубе уже никого не было. Лишь обозначился 
легкий пылевой шлейф и, не долетев до фундамента, растаял в воздухе.
     «Выпендрилась-таки напоследок!»
     -- Ох уж мне эти ска-а-а-а-зочки! - прошепелявил он, подражая герою известного 
мультфильма.
     Обувшись, Антон встал и потянулся.
     «Действительно, очень жарко. Даже жарче стало. Нет, в самом деле, ну зачем она 
приходила? Противная девчонка!»
     Несмотря на все, Антон вдруг поймал себя на мысли, что думает об Уне с 
нежностью. Это обстоятельство разозлило его.
     -- Вот еще, - буркнул он вслух, - хватит рассиживаться, пора в путь. Ну жарче и 
жарче, не такое видали. Вынуждают опускаться на чердак, заразы, долго тут не продержаться 
...
     
     * * *
     
     Антон поднялся по приставной лестнице и уселся на край стены. Прошло не менее 
десяти часов с того момента, как он покинул Триград. Соблазнительную мысль спуститься на 
чердак и пойти теневой стороной Антон подавил в зародыше.
     «Ну нельзя! По ушам же надают!»
     Решив терпеть до последнего, он опять понуро побрел по бесконечной веренице 
скатов. Вверх-вниз, вверх-вниз.
     
     

ГЛАВА 9
Веселый незнакомец
     
     Солнце все припекало.
     Пройдя еще два часа, Антон понял, что сейчас упадет и больше не встанет. 
Впереди замаячило разбитое чердачное стекло, и уже ничего не соображая, он вломился на 
чердак.
     И сразу окунулся в блаженную прохладу. Смена ощущений была столь резкой и такой 
приятной, что Антон застонал в экстазе. Издавая урчащие звуки, он зажмурился и тяжело 
опустился на бревенчатое перекрытие.
     «Совершил ошибку, спустившись сюда? Какая на фиг ошибка - там заживо сгоришь, на 
этом поганом скате!»
     Похрюкивая от удовольствия, Антон поднялся и огляделся по сторонам.
     Чердак как чердак.
     Проводник медленно побрел вперед, стараясь держаться параллельно дверцам 
чердачных будочек. Только сейчас он по-настоящему понял, насколько вымотался. Сонное 
спокойствие и бесконечная вереница глазниц люков сладко баюкали, заставляли мысли течь 
вяло. Хотелось вздремнуть прямо вот тут, у этой шершавой вытяжной трубы. Или, например, у 
этой.
     «А может, и правда поспать? Сколько еще идти - неизвестно, а отдых нужен ...»
     Антон уселся на выступающее кирпичное крыло, прислонился к холодной трубе и 
закрыл глаза. Тело приятно заныло, расслабляясь.
     «Да, что ни говори, передышка всегда нужна. Кайф-то какой! Так бы и спал тут 
всю жизнь. Ну куда я все время иду, за каким хреном постоянно тащусь?»
     Все с большим трудом Антон боролся со сном. Какой-то червячок нудно попискивал, 
не давая окончательно провалиться в сладкую пучину. И он уже практически проиграл 
иллюзорную битву, когда рядом вдруг раздался приторный бархатный голосок:
     -- Что, сынок, притомился?
     Антон вскинулся, будто ужаленный. Но подняться не получилось. В грудь ему 
упиралась длинная, сияющая, как Тульский самовар сабля. Холод ее острия отчетливо ощущался 
через рубашку и майку.
     Владелец сабли был высок ростом и обладал приятным, даже красивым лицом и 
тонкими длинными усами, которые очень его портили. Он словно был слеплен из окружающего 
полумрака. Старомодный френч с золотыми пуговицами и накладными карманами струился и 
переливался, а одинокий, кристальный солнечный лучик, нахально бивший в незнакомца из 
дырочки в кровле, растерянно увядал и таял в клубящемся мраке. Золотые же пуговицы и яркий 
блеск вытянутой сабли просто ослепляли.
     -- Это бывает, сейчас мы тебе поможем. Покой ты давно заслужил!
     Стала понятна язвительная усмешка на лице незнакомца, а упертое в грудь острие 
окончательно развеивало всяческие сомнения.
     -- Сейчас мы с тобой поиграем в одну интересную игру. В благородство. Мы 
представим так, как будто бы меня еще не было. 
     С этими словами он высвободил из-за спины скрытую доселе левую руку и бросил к 
Антоновым ногам вторую, точно такую же саблю. Сабля упала с глухим звуком и подняла 
облачко вонючей пыли.
     Проводник медленно протянул руку и взялся за эфес. Антон ни черта не смыслил в 
холодном оружии, но с уверенностью дилетанта подумал, что клинок хорошо сбалансирован. 
Сабля была тяжела, но удобно лежала в руке, приятно оттягивая ладонь.
     -- Э-э-эх. Ну, по маленькой? - утробно выдохнул незнакомец.
     -- И пожалуйста, - добавил он, - сделай напоследок одолжение: не разочаруй меня 
и доставь удовольствие!
     Проводник поднялся с пола и несколько раз качнулся с носка на пятку и обратно, 
разминая затекшие ноги. На душе было мерзко, и Антон проклинал себя за медлительность. 
Исход предполагаемого поединка не вызывал сомнений. Драться совершенно не было желания, а 
дорого продавать свою жизнь первому встречному не хотелось и подавно.
     -- Нет, ну ты посмотри на себя! - незнакомец злорадно ухмыльнулся, - никак на 
поминки собрался? Чего на морде такое уныние? Как там у вас говорят? Назвался груздем - 
полезай ко мне в кузов!
     -- Просто в кузов ...
     Хотелось разозлиться, но злость не приходила. Накатывала какая-то проклятущая 
апатия, становилось «все равно».
     -- Чего?
     -- Я говорю, просто в кузов. Безо всяких «ко мне»».
     -- А-а-а. Ну, это несущественно. Полезешь ко мне!
     Незнакомец громко засмеялся, картинно запрокидывая голову и обнажая желтые, 
словно прокуренные зубы.
     -- Это мы еще посмотрим!
     -- Посмотрим-посмотрим, для чего я тебе оружие дал? А то трепаться все мастера.
     Они стояли друг напротив друга посреди чердака: незнакомец в непринужденной 
позе, поигрывающий клинком, и ощетинившийся, как еж, Проводник, с неумело выставленным 
вперед оружием.
     «Так, а если смотаться? Кругом трубы, бревна, может и не догонит ...»
     -- Да, кстати, просто к слову: если ты думаешь от меня убежать, то лучше не 
пытайся. Не люблю бить жертву в спину. Ну-с!
     Как незнакомец ударил, проводник не заметил. Антон просто почувствовал холодный 
ветер от лезвия на лице, и справа от себя увидел рассеченную пополам печную трубу. 
Противник произнес что-то на лающем языке и недобро ухмыльнулся. Судя по интонации, слова 
были ругательством.
     Не задумываясь, Антон ударил сам: с большим замахом, едва удерживая в руках 
тяжелое, незнакомое доселе оружие. Сабля чиркнула по пуговицам на френче противника, 
высекая из них колючие искры.
     Незнакомец отодвинулся и ухмыльнулся:
     -- Не приврешь - не расскажешь, так? - хохотнув, почему-то осведомился он.
     Затем, подкрутив свободной рукой ус, ударил резко и наотмашь: с большой силой и 
нарастающей скоростью. Антон отпрянул, успев укрыться за балку, сразу же буквально 
взорвавшуюся под ударом противника. Антон бросился бежать, прячась за попадающиеся на пути 
трубы и ища любое укрытие от шелестящего за спиной веера, будь то перекрытия или кирпичные 
стенки. За ним по пятам мчался незнакомец и громко хохотал.
     Наконец удача подвела Антона. Он оступился, упал и перевернулся на спину. 
Крутанулся в бок, пытаясь откатиться в сторону, как это обычно делали герои боевиков, но 
только ударился лбом о жесткое дерево. Проводник был зажат с двух сторон несущими 
потолочными балками последнего этажа - основы чердака.
     Незнакомец изменил угол атаки, и Антон одним из последних ощущений японских 
смертников увидел: еще одно сладкое мгновение, и холод стали врежется в переносицу, 
смешивая ее в единое целое с мозгом и деревом балки. И тогда Антон ударил обеими ногами, 
метя противнику в пах - всегда уязвимое место даже для самых искусных бойцов. 
Промахнувшись, он попал по одной из подпорок кровли, наверное, столетиями державшей 
непосильный груз. Все ее сестры давно обратились в труху, а эта вот устояла. Удар оказался 
той последней каплей, что единственной снежинкой взрывает в горах лавины. Сухое дерево 
подломилось, и на незнакомца обрушилась гора из жести и бетона, окутанная пылевым облаком. 
Грохот стоял такой, словно разом обвалились все окрестные крыши. Даже не думая 
наслаждаться временной победой, Антон встал на четвереньки и быстро пополз в сужающиеся 
глубины чердака, с трудом протискиваясь в щели.
     За спиной раздался рев. Противник бросился в погоню, круша все на своем пути.
     В какой-то момент над головой Антона блеснуло солнце: сабля срезала огромный 
кусок балки. Оружие шутя одолевало любую преграду: дерево не дерево, бетон не бетон. 
Вспоротый жестяной скат всхлипнул и потек, разбрасывая вишневые капли, и Антон заорал, 
когда расплавленный металл брызнул ему на спину. Это придало недостающие силы, и проводник 
заработал руками и ногами с еще большей скоростью. 
     Впереди, в самом углу, где пол почти соприкасался с потолком, мрачно зиял квадратный 
в срезе провал люка, с едва выступающими укрепляющими стенками. Бетонный саркофаг, а в нем 
оставленное растяпами-рабочими гнездо в лубках неотесанных досок.
     Антон бросился туда, постоянно спотыкаясь и ударяясь о непонятно откуда 
берущиеся, не пускающие вперед выступы. Он сунул нос в яму. Из колодца пахнуло могильным 
холодом.
     Как мышь перед носом разъяренного кота, проводник юркнул вниз, нисколько не 
заботясь о том, что можно запросто свернуть себе шею. Такие случаи тоже бывали с менее 
удачливыми его коллегами. Антон отделался довольно легко: разбил нос и засадил занозы в 
ладони. Быстро сориентировавшись, он пополз по ходу, спускающемуся ломаными ступеньками, 
обрывающимися неожиданно и под разными углами.
     Раздался леденящий душу вой упустившего добычу зверя, а потом наверху загудело, 
подобно высоковольтному трансформатору. В спину пахнуло жаром и потянуло гарью, 
перебивающей запах пыльной древесины.
     Антон полз в полнейшей темноте, извиваясь червем, выбрасывая вперед руки и 
стараясь предугадать новый обрыв ступеньки. Дрожали стены и кружилась голова.
     Дующий навстречу воздух стал влажным. Вскоре к нему примешался гнилостный дух 
болота и тины. Ограничивающие лаз стены потеряли твердость, и ладони перестали саднить. 
Теперь Антон продвигался по мягкому, растительного происхождения, ковру. Углы стыков 
утратили прямоту, сгладились, и ход стал напоминать нору. Запах болота стал сильнее, в нем 
угадывались ароматы сырой земли и прелой листвы.
     Под проводником захлюпало. При каждом движении выступала вода.
     Постепенно Антон стал различать окружающие предметы. Но, к своему удивлению, он 
так и не смог определить, включилось ли это внутреннее зрение, или в самом деле стало 
светлее. Себя он по-прежнему не видел, но остановившись на секунду и внимательно 
присмотревшись к стенкам, заметил легкое зеленоватое свечение.
     «Гнилушки. Или что-то в этом роде!»
     Он уже не сомневался, что ползет по чьей-то норе.
     «Может, это те самые глаза в земле?»
     Отовсюду выступали белесые корни. Особенно много растительной дряни свисало с 
потолка. Встречный ветерок колыхал ее, создавая иллюзию мириад живых, постоянно 
шевелящихся щупалец, гладящих тебя по лицу, шее, плечам. Корни проросли сквозь нору и 
мешали дальнейшему продвижению. Порой приходилось продираться через плотные заросли - 
настоящие джунгли.
     То, что он тут не единственный обитатель, Антон понял довольно быстро. Со всех 
сторон слышался писк, но в призрачном свете гнилушек сказать однозначно, кому он 
принадлежит, было нельзя. Антон вспомнил строки из услышанного на Диануре предания:
     ... воздуха нет, чьи-то корни повсюду, 
     Да и земля - холодней не бывает,
     Изрыта ходами как дырами сыр, 
     А в дырах живут не кроты полевые ...
     Больше всего Антона волновало, чтобы не попался кто-нибудь крупнее мелких 
пискунов.
     Пятна чернильной темноты на стенах оборачивались уходящими в глубину боковыми 
ходами, и это заставляло Антона ползти быстрее.
     Нора стала петлять из стороны в сторону. Спуски чередовались с подъемами, хотя 
тенденция к уклону сохранилась. В ложбинках все чаще стояла вода. Опускаясь в ее ледяную 
глубину, Антон никогда не знал, то ли это очередное колено, то ли нора окончательно 
привела к питающим грунтовым водам.
     В одном таком затопленном отрезке ему пришлось нырнуть и долго плыть в 
абсолютной темноте. Неведомая жизнь кипела даже под водой. Обитатели были недовольны 
вторжением, постоянно задевая Антона по лицу хвостами или мягкими лапами (кто тут 
разберет!). Он уже думал, что не выплывет, и толкал дно из последних сил, скользя макушкой 
по потолку из водорослей, когда своды наконец-то распахнулись, и Антон задыхающейся 
свечкой выскочил на поверхность.
     Вынырнув, он долго кашлял и шлепал руками по гнилой болотистой жиже, громко 
хватая ртом воздух. Из воды бесшумно выскальзывали маленькие змейки и не обращая на 
проводника никакого внимания, скрывались впереди, сливаясь с корнями.
     Антон боялся ограниченного числа вещей, в число которых прежде всего входили 
всяческие змеи, независимо от размеров, окраса и ядовитости. Затем шли пауки с теми же 
параметрами.
     Вместе со змеями выплывали мелкие зверьки странного, никем не 
классифицированного вида. Они собирались в стаи и немигающе смотрели на Антона. От 
постоянной жизни в кромешной темноте их глаза увеличились, а шерстка приобрела анемичный, 
светло-серый оттенок. Зверьки шевелили мордами и показывали зубы, из-за чего казалось, что 
они ухмыляются.
     «Боже, ну почему мне все сегодня улыбаются?!»
     Если бы сейчас кто-нибудь из них заговорил или засмеялся, Антон бы не удивился. 
Стая размышляла какое-то время и разглядывала проводника с оценивающим, плотоядным 
интересом. Потом, приняв решение не связываться, зверьки бросились в стороны и разбежались 
по незаметным норкам.
     Огибая очередной поворот и отводя от лица склизкие корни, Антон замер: прямо 
перед ним дорогу пересекало тело огромного червя, струящегося из одной боковой норы в 
другую. Антон вжался в хлюпающий ковер, стараясь не думать о том, что могло бы быть, 
двигайся он чуть быстрее и попадись на глаза этому выползку.
     Тело медленно перетекало, скрываясь в глубине одной из нор на правой стороне, 
оставляя за собой комочки светящейся слизи. Через пару минут Антон увидел замыкающий тело, 
судорожно подрагивающий яйцеклад. За ним оставалась глубокая борозда, быстро заполняющаяся 
жижей.
     «Значит, змея ...»
     Когда туша исчезла, Антон с трудом сдвинул непослушное тело и заглянул за край 
бокового хода. Змея уже скрылась за поворотом, но ее след испускал фосфорицирующее сияние.
     Смолкнувший было писк возобновился с прежней силой, и Антон понял, что пора 
ползти дальше, если не хочешь дождаться возвращения обитателя. Конечно, можно было бы 
двинуться вслед за змеей, она наверняка ползла к свету. А если нет? Как быть, если у нее 
там гнездо и целый клубок выкормышей? А тут ему еще представилось, что за первой змеей 
вполне может появиться вторая, и перспектива подобной встречи подействовала лучше любого 
допинга.
     Он дотронулся до липкой слизи и тут же с криком отдернул руку: пальцы обожгло, 
словно кислотой. Скорее всего, это и была кислота. Там, где капли крови падали на 
светящийся ковер, слизь шипела и пузырилась.
     В воде угадывалось течение, и стало быть, где-то впереди может быть выход. Что 
это за выход на такой глубине, и куда он ведет, Антон понятия не имел. Ход резко пошел под 
уклон, и проводника подхватило потоком. Антон принялся лихорадочно цепляться за струящиеся 
водоросли. В голове мелькнула мысль, что неплохо бы перевернуться ногами вперед - падать 
вниз головой совсем не улыбалось.
     Как Антон ни готовился, но нора кончилась неожиданно, вдруг оборвавшись в 
пропасть. Вцепившись в растительность, проводник повис над чернотой и замер. И сразу же 
потерял дыру, из которой вывалился. Предательские щупальца выскальзывали из рук, рвались с 
чавкающим звуком и оставались в руках комками грязи. Антон хватался за новые.
     Задрав голову, он не увидел ничего, кроме уходящих в черноту стен, освещенных 
приглушенным голубоватым сиянием.
     По стенам струились ручейки. Огибая гигантские корни, они окатывали Антона 
потоками маслянистой жидкости и отдавались эхом из глубины под ногами. Изредка, в воде 
попадались неопределенные сгустки чего-то липкого и теплого.
     Быстро теряя силы, он старался нащупать более или менее надежную опору, но 
корни подгибались и тут же оказывались на уровне лица. Антон уже терял контроль над 
обстановкой, когда ему неожиданно повезло: корень, принявший вес его тела, прогнулся, но 
выдержал. Опустившись ниже, проводник изо всех сил вцепился в вонючую скользкую кору и 
закрыл глаза. Отдышавшись, он разглядел множество плачущих ручейками норок, больших и 
малых. Изредка из них выскальзывали тени, сразу же исчезающие в соседних провалах. 
Случалось, что тень срывалась вниз, и тогда колодец оглашался жалобным плачем. Плач 
постепенно угасал, заглушаемый журчанием воды. 
     Лежа на корне, Антон горестно размышлял о своей нелегкой судьбе: попал 
неизвестно куда, подопечную до сих пор не нашел, и тупо перебегает из одного отражения в 
другое. Интуиция подсказывала, что на Диануре Надя не появлялась. А если появлялась, то 
сразу ушла. Регент не смог бы долгое время безнаказанно расхаживать по перекатам - слишком 
уж силен был контроль со стороны незнакомца. И поблизости девочки не было. По крайней 
мере, в ближайшие полчаса на встречу можно не надеяться. Антон не сомневался, что ощутил 
бы приближение подопечной задолго до встречи. 
     Вполне могло оказаться, что он просто выполняет отвлекающий маневр для другого 
проводника, которому поручили найти материал. Так сказать, принимает огонь на себя.
     «Тот урод из Совета запросто мог обмануть. Им нужны мои эмоции. Я заглушаю 
настоящих проводников.»
     Или враг на крыше мастерски играл, или кто-то подсунул спасительную дыру и 
отвел возмездие от зазевавшегося проводника. Если сценарий готовился заранее, и Антона 
упустили случайно, то проводка и дальше будет непростой. Конечно, можно было спускаться по 
кирпичной стене или по водосточной трубе в ту фиолетовую мглу между домами. Или вообще 
прыгнуть вниз ... Иногда такие прямые решения помогают. Теперь же события вышли из-под 
контроля. С одной стороны это было неплохо: непредсказуемое поведение проводника сбивает с 
толку преследователей. С другой - пугала неизвестность. Путеводная сейчас бы совсем не 
помешала, если уж откровенно!
     Размышляя подобным образом, Антон решил продолжать спуск. Подъем требовал 
физических сил, которых не было. Сидеть на одном месте было просто глупо. Согнав 
оцепенение, он скользнул по корню вниз.
     За время бездействия Антон сильно замерз. Одежда прилипла к телу, и каждое 
движение отдавалось взрывом отчаяния.
     Клацая зубами, временами даже заглушая звуки падающей воды, проводник 
лихорадочно искал следующую ступеньку для спуска. Увидев едва выступающий шевелящийся 
корешок, Антон ухватился за него рукой и уверенно перенес вес тела на эту руку. В 
следующее мгновение, проводник едва успел отстраниться от лязгнувших зубов, а по ушам 
полоснул оглушительный визг, полный ненависти и боли.
     Корень в руке оказался хвостом зверя - крысоподобного существа с зубами в 
несколько рядов и горящими злобой глазками. Антон узнал всхлипа, только этот экземпляр был 
раза в три крупнее того, съеденного на Диануре. Осознав, что сорвался и падает в пропасть, 
Антон только сильнее стиснул руки: липкую грязь в левой и холодный хвост всхлипа в правой. 
Челюсти зверя заработали, напоминая ускоренную видеозапись работы трамвайного компостера.
     Если бы снова некий сторонний наблюдатель двигался параллельно Антону, он бы 
увидел следующую картину: в воздухе кувыркается человек. В руке у него болтается 
ухваченное за хвост животное размерами с крупную собаку. Человек бешено вертит животным 
над головой и молотит им по убегающим вверх стенам.
     Если бы кто-то спросил Антона, зачем тот держал несчастное животное, проводник 
бы не ответил. Усталость прошедших суток, накопленная злость, Уна эта дурацкая, как всегда 
ни к месту - все сконцентрировалось в неуправляемой ненависти и выплеснулось на 
подвернувшегося всхлипа. Антон лупил зверем направо и налево, буквально физически ощущая, 
как с каждым ударом, с каждым брошенным ругательным словом, возвращаются силы. Теперь он 
четко знал, что движется в правильном направлении.
     Зверь вякнул что-то, последний раз щелкнул пастью и затих. Бездонный колодец 
вдруг закончился, и Антон с грохотом вошел в воду. Удар оглушил проводника, но ледяное 
прикосновение встряхнуло, приводя в чувство.
     Антон вынырнул на поверхность и закашлялся. Выпустив останки всхлипа, проводник 
ушел под воду, пуская пузыри.
     Течение подхватило его и понесло вперед. Нырнув очередной раз, Антон уткнулся 
лбом во что-то твердое. И тут же нащупал каменистое дно под дрожащими ногами. Пройдя 
немного, проводник выбрался на узкий островок. Проросшие туннель корни образовали живую 
колоннаду. Антон уселся в воде у ее подножия и откинулся на спину.
     Стремительно несущийся поток огибал преграду и уносился прочь. Впереди слышался 
глухой рокот, и пробивался едва заметный свет.
     Антон нехотя поднялся и поплелся в обход потока, брезгливо отстраняя от себя 
вонючую растительность. Заросли стали гуще, постепенно превратившись в бурно разросшиеся 
лианы, нависающие над водой подобно плакучим ивам. Показались первые матовые листочки, 
вскоре ставшие серыми, а затем бурыми. И в какой-то момент в ветвях показалось солнце. 
Далекое, бледное и унылое. В дымке испарений.
     Все-таки, он добрался ... 
     Обволакивающий запах гниющей растительности усилился.
     А мухи! Маленькие мошки - «гнусь-мошки», как Антон их тут же окрестил, 
перевирая термин Советской школьной программы: это в тайге гнус, а тут гнусь.
     Мелкая и назойливая, мошка набилась за пазуху, лезла в нос, рот, атаковала 
глаза. Пробралась под мокрую одежду ...
     Отплевываясь и лупя себя по лицу, Антон разлепил распухшие веки и огляделся. 
Скалистый обрыв выступал язычком из спускавшихся с неба корней. Насколько хватало глаз, 
впереди простирались сливающиеся с горизонтом болота. Под ногами притаилась пустота, и 
очертания земли скрадывал туман.
     Со всех сторон бежали ручьи, теряющиеся в скалистой зелени. Невдалеке шумел 
небольшой водопадик, окрашенный в грязно-красный цвет. Видимо, вода проходила сквозь 
слагающие гору мягкие породы, но кровавый оттенок невольно наталкивал на мысль, что 
водопад берет начало в потустороннем мире.
     Неистово воюя с доводящей до бешенства мошкарой, Антон высматривал возможную 
тропинку. Не найдя ничего утешительного, он решил спускаться, цепляясь за растительность. 
Ухватившись за ветви и опробовав их на прочность - выдержат ли - Антон повис над туманной 
пропастью ...
     В крайней степени усталости, облепленный тухлой мерзостью и окруженный звенящим 
облаком, Антон добрался до нижнего плато. Весь склон сочился водами. Образованная ими 
речушка была хоть и гнилостной, но вполне полноводной. Редкие запруды превратились в 
поросшие рыжеватой травкой болотца. Над ними носились тучи насекомых.
     Подвывая от полученных укусов и не чувствуя распухшее тело, Антон бросался с 
уступа на уступ, рискуя поломать себе шею. Доводящая до исступления мошка все прибывала и 
прибывала. Когда до земли оставалось несколько метров, он, не думая больше ни о чем, со 
стоном бросился в воду. Оказалось мелко, и Антон увяз в илистом дне по колено. Высвободив 
ноги, он потащился вперед, окуная голову в спасительную воду, и стараясь не задевать дно 
руками.
     Каждый раз, стоило ему вынырнуть за новым глотком воздуха, лицо облепляли 
сосущие паразиты. Антон быстро делал вдох и снова погружался.
     Ощущая все происходящее вокруг тяжелым бредом, он не сразу отметил, что 
касается дна все реже и реже. Воздух очистился, а гнусь исчезла. Вода стала прозрачней, и 
в какую-то секунду проводник даже смог разглядеть в ней свои руки.
     Берега раздались по сторонам, и Антон оказался в огромном водоеме. Солнце по-
прежнему висело в одной точке в розовом тумане. Вода курилась молочным дымком, и стала 
заметно холодней.
     Решив, что так можно заплыть очень далеко и, пожалуй, не найти потом сушу, 
Антон изменил курс и взял влево.
     Ледяная вода тянула вниз. Сковывала конечности. Антон почувствовал, что тонет. 
В приступе отчаяния он барахтался из последних сил, когда ноги вдруг нащупали твердую 
почву и подломились. Еще раз хлебнув холодной воды, он закашлялся и выполз на берег. 
Прополз пару метров и, перевернувшись на спину, отключился ...