Шавеко Николай Александрович. Лекция 10. Этика дискурса Юргена Хабермаса

Лекция 10. Этика дискурса Юргена Хабермаса

Юрген Хабермас считается сегодня одним из самых влиятельных и самых известных философов, его вклад в философию касается, в том числе, и сферы этики. Им была разработана уникальная этика дискурса, и эту этику дискурса в этой лекции мы и рассмотрим.

Основной смысл этой этики дискурса заключаются, как сам Хабермас выражается, в интерсубъективном истолковании категорического императива. Иммануил Кант, когда провозглашал свой категорический императив, опирался на природу разума, на человеческое свойство разумности. Хабермас говорит, что рациональность по своей природе процедурная. Рационально то, что люди могут обосновать с помощью каких-то аргументов в ходе дискуссий, поэтому рациональность можно отождествить с аргументированностью. Отсюда интерсубъективное толкование категорического императива означает, что категорический императив межличностен: это то, что мы обосновываем в ходе дискуссий с другими личностями. Если мы какое-то правило не можем обосновать, значит оно и не может претендовать на универсальную нравственную норму.

Этика дискурса вообще мыслилась Хабермасом как попытка противостоять этическому релятивизму, то есть Хабермас придерживался позиции, которую он называл когнитивизм. В этике эта позиция означает, что в сфере морали, в сфере нравственности есть какие-то объективные идеалы, статус которых можно уподобить статусу истины для сферы познания. Точно так же, как в сфере познания мы предполагаем существование истины, то есть некоторого действительного положения дел, которое мы стремимся выявить, и которое от нас не зависит и для нас объективно, в сфере этики есть что-то объективно доброе, нам остается только его познать. Эта позиция и называется этическим когнитивизмом. Хабермас пишет, что в сфере этики наши нравственные интуиции играют примерно ту же самую роль, что и восприятия в сфере познания окружающей действительности. Восприятие - это информация, которая нам дана непосредственно, но эта информация должна быть ещё обработана, проверена и систематизирована, сформулирована в виде понятий, осмыслена с помощью теорий, проверенных на практике посредством наблюдений и экспериментов. Так или иначе, данные восприятия в любом случае остаются первичным кирпичиками в процессе познания. Они есть то, с чего познания начинается. То же самое можно сказать и о наших нравственных чувствах. Хабермас имеет в виду, что мы должны как-то осмыслить наши первоначальные моральные интуиции, проверить и систематизировать их. Возможно, какие-то из наших моральных чувств мы в результате объявим неправильными, признаем их своеобразным самообманом, который дан нам первоначально (подобно иллюзиям и миражам в процессе восприятия). В этом состоит этический когнитивизм, которого придерживается Юрген Хабермас.

Как уже было сказано, объективность какого-либо правила у Хабермаса отождествляется с признанием этого правила по результатам дискуссии, с аргументированностью. Для того, чтобы лучше понять, почему Хабермас приходит к такому выводу, к интер-субъективному толкованию категорического императива, к пониманию рациональности как аргументированности, мы можем рассмотреть следующие четыре положения, которые, на мой взгляд, являются определяющими в мировоззрении Юргена Хабермаса.

Итак, первый момент состоит в том, что у каждого человека есть своего рода последние этические основания. Что я подразумеваю под последним этическим основанием? Каждый из нас верит в какую-то догму, которую он считает незыблемой и неоспоримой, и уже с помощью которой обосновывает все остальные моральные тезисы, а также свои поступки и действия. Например, я могу воздерживаться от краж, потому что я считаю право частной собственности священным. Но когда мы говорим о том, что нечто является священным, мы автоматически подразумеваем, что это нечто является высшей ценность. Следовательно, если я считаю право частной собственности священным, то мне уже не нужно никакой другой аргументации для его обоснования, кроме самого постулирования права частной собственности. Мне не нужно никак само это право обосновывать, потому что для меня оно является чем-то совершенно очевидным, чем-то, что уже не требует обоснования. Но у других людей запрет краж может быть обусловлен другими основаниями. Например, кто-то является верующим человеком, он считает, что нужно соблюдать заповедь, запрещающую кражи, и для него эта заповедь, данная Богом, тоже будет последним основанием. "Бог повелел нам не воровать, поэтому я не буду воровать", - и никакого другого основания такому человеку уже не нужно. Ему уже не нужно доказывать, что бог говорил правду, что богу нужно доверять. Такие вещи даже не встают в его сознании. Они или очевидны, или несущественны (раз Бог сказал, в любом случае надо исполнять). Для третьего человека запрет краж может быть обусловлен какими-то другими причинами. Например, уважением к уголовному законодательству. Иными словами, каждый из нас имеет какие-то свои последние основания. Под последними основаниями мы понимаем какое-то положение, которое уже далее не требует обоснования. Мы можем свои этические взгляды обосновывать какими-то принципами, эти принципы можем обосновывать каким-то другими принципами, но в конце концов мы придём к каким-то тезисам, которые дальше мы уже не будем обосновывать. Раз у каждого из нас есть свои собственные последние этические основания, то возникает проблема, ведь у каждого из нас они разные.

Здесь мы переходим ко второму положению, которое важно в мировоззрении Хабермаса. Этот мыслитель говорит о том, что каждый из нас сам является лучшим экспертом в своем внутреннем мире, в своих последних основаниях, в своих моральных интуициях и хаотических воззрениях: ни один другой человек, кроме меня самого, не сможет разобраться в том, что именно для меня важно, а что неважно. Поэтому Хабермас говорит о том, что мы не можем решить что-либо за другого человека. Мы можем лишь примерно понять, что думает тот или иной человек, мы можем пытаться вчувствоваться в него, понять его внутренний мир, но в конечном счете все это будет всего лишь примерной реконструкцией его внутреннего мира. Мы не сможем пережить внутренний мир другого человека так, как он сам его переживает. Соответственно, раз мы не можем до конца познать другого человека, единственный выход, который нам остается: спросить самого этого другого человека о том, что он думает. Короче говоря, в этических вопросах мы не можем решать за другого человека, мы должны спросить его самого, и каждый должен иметь возможность высказаться в дискуссиях относительно того, что правильно, а что неправильно, что есть добро, а что есть зло. Высказывание это должно происходить с помощью коммуникативного действия. Под коммуникативным действием Хабермас понимает любое действие, которое направлено на критическое восприятие другими людьми. Примерами коммуникативного действия являются выражение мнения, дача каких-то приказов, выражение рекомендаций, в том числе высказывание своей этической позиции. Все это коммуникативные действия, то есть действия, которые должны найти отклик у другого человека, и рассчитаны на этот отклик, и которые при этом, как говорит Хабермас, обладают притязанием на значимость. Имеется в виду, что с помощью коммуникативного действия мы как бы выражаем, что нечто для нас значимо. С помощью этого высказывания мы постулируем какую-то свою ценность, которой мы придерживаемся. В любом случае коммуникативное действие предполагает, что мы можем аргументировать, почему мы придерживаемся тех или иных ценностей, но коммуникативное действие не предполагает каких-либо угроз, насилия, обмана. Короче говоря, коммуникативное действие - это такое действие, которое апеллирует к ценностям другого человека, пытается как-то их пробудить, но не пытается заставить человека делать что-то против своей воли. Так вот, каждый в ходе дискуссии по этическим вопросам должен иметь возможность высказаться с помощью коммуникативных действий, поскольку мы не являемся экспертами во внутреннем мире других людей.

Третий момент, на который следует обратить внимание, чтобы понять мировоззрение Хабермаса, состоит в следующем. Мало того что мы должны дать возможность высказаться всем, этого недостаточно, ведь если мы будем просто знать мнение каждого человека, мы получим всего лишь совокупность разрозненных мнений, то есть мы не получим еще какое-то однородное правило. Мы получим лишь только мнения, но чтобы прийти к какому-то консенсусу, чтобы действительно выработать этическое правило, с помощью которого мы могли бы различать добро и зло, справедливость и несправедливость, мы должны вступить в дискуссию друг с другом, и попытаться свои последние основания, которые у нас есть, доказать другому человеку. Возможно, у нас это получится, и тогда другой человек станет придерживаться нашей точки зрения. Но возможно в ходе дискуссии мы обнаружим, что у нас не хватает аргументов для того, чтобы защитить свою позицию, и в этом случае мы будем вынуждены пересмотреть ее. Если у другого человека окажется больше убедительных аргументов в защиту своей позиции, то нам придётся свою позицию поменять. Таким образом, дискуссия сама по себе предполагает, что мы можем изменять свои позиции, дополнять их, заново их осмысливать. Получается, что важно не только то, что мы пытаемся как-то вчувствоваться в другого человека, понять, что для него важно, и сравнить это с тем, что важно для нас, но еще и то, что мы ведем активную мыслительную работу внутри себя, и пытаемся осмыслить свои собственные взгляд. Все это происходит в ходе дискуссии, воображаемой или реальной. Именно поэтому дискуссия она очень важна и является определяющей при выработке каких-то нравственных правил. Здесь как раз видно, почему Хабермас считает, что рациональность процедурна. Почему рациональность отождествляется с аргументированностью? Те положения, которые мы перечислили, уже показывают, что по-другому быть просто не может. Совокупность мнений не тождественна дискуссии, в ходе которой эти мнения перерабатываются, уточняются, изменяются, отбрасываются или распространяются.

Четвертый момент, который следует обозначить, это взгляд Юргена Хабермаса на понятие истины. Дело в том, что притязание на истинность и притязание на этическую значимость для Хабермаса практически тождественны. Он говорит о том, что истина, касающаяся "сущего", тоже должна обосновываться в ходе дискуссий, в ходе аргументации, и мы не можем без дискуссий сказать, что является истиной, а что не является. В конце концов, каждый из нас имеет свои представления о том, что есть истина. В ходе дискуссии мы стремимся доказать друг другу правильность своих критериев истины.

Хабермас не устает подчеркивать, что моральные нормы должны заслужить признание всех людей, и именно это является главным критерием морали. Моральная норма - это то, относительно чего согласны абсолютно все. Если хотя бы кто-то не согласен, и мы не можем его убедить в нашей правоте, то это уже говорит о том, что мы не достигли объективного и универсального правила, которого придерживались бы все, и имеются основания говорить о дискриминации хотя бы одного человека, который не согласен с нашим решением. Для того, чтобы проверить, могла бы моральная норма быть поддержана всеми, недостаточно, говорит Хабермас, проверить ее согласно правилу, которые мы знаем как "золотое правило морали". Это правило гласит: поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. "Золотое правило морали" подразумевает, что в каждом конкретном случае я должен задать себе вопрос: "а хотел бы я сам, чтобы со мной так поступили в аналогичной ситуации?". Хабермас говорит, что этого правила абсолютно недостаточно, потому что моральная истина - это не то, что я хотел бы, это не просто мои моральные чувства и мои моральные убеждения, а это моральное убеждение, которое достигается в ходе дискуссий, коммуникации, и которое разделяется всеми, а не только мной. Поэтому я не могу утверждать, что какая-либо норма является моральной нормой, то есть действительно объективной и универсальной нормой, если эта норма соответствует моим личным представлениям, моим желаниям, касающимся того, как я хотел бы, чтобы со мной поступали в той или иной ситуации. Но одновременно, по Хабермасу, не достаточно и того, что Кант называл категорическим императивом. Кант предполагал, что исходя из природы человеческого разума все люди приняли бы одни и те же нормы, если бы были объективны, если бы не были подвержены своим страстям, вожделениям, желаниям и т.д. Хабермас наряду с "золотым правилом морали" отвергает и категорический императив. Он говорит о том, что для нас недостаточно задать себе вопрос о том, какое правило приняли бы все люди. Мы просто не можем задать себе такой вопрос, потому что ответ на него был бы однозначно субъективным, а потому совершенно незначимым. Мой личный ответ на этот вопрос не может не быть субъективным, потому что я не могу заранее сказать, согласны ли со мной другие люди. Я не знаю, какие у них есть аргументы в пользу их позиции. Более того, даже если я это знаю, я должен все-таки провести с другими людьми дискуссию, чтобы в ходе этой дискуссии могли быть уточнены и мои моральные позиции, и моральные позиции других людей. Важно не только то, что думает каждый из нас, но и то, изменятся ли наши позиции в ходе обсуждения. Поэтому категорический императив сам по себе тоже не достаточен, он должен проверяться в ходе дискуссии, а без дискуссии нет истины.

Поскольку Хабермас говорит о том, что моральные нормы - это такие нормы, которые были бы приняты абсолютно всеми, он вводит так называемый принцип универсализации. Этот принцип гласит, что последствия, которые связаны с принятием той или иной моральной нормы, должны быть приняты всеми (естественно, приняты без какого-либо принуждения, без обмана, без насилия, то есть путем квалифицированного рационального размышления). Таков принцип универсализации. Если какая-либо норма ему соответствует, то значит, эта норма является моральной. Здесь очень важно, что Хабермас апеллирует к последствиям. Для Канта последствия сами по себе были не важны, для Канта если есть какое-то правило (не лги, не кради, не убивай), то абсолютно не важно, к каким последствиям может привести применение данного правила. Даже если всем будет хуже от применения данного правила, всё равно оно представляет собой объективный нравственный закон, который следует непосредственно из человеческого разума. Хабермас отвергает такую постановку вопроса. Он говорит о том, что ничего в нашем разуме самом по себе не содержится объективно, поэтому мы должны смотреть на то, какое правило могли бы принять все люди, считающие, что их интересы затрагиваются этим правилом. Конечно же, когда люди высказываются относительно своих моральных взглядов они смотрят на последствия, которые повлечет применение того или иного морального права для них самих и для других людей. Так вот, последствия принятия правила должны быть одобрен и приняты всеми. Но с другой стороны этика дискурса Хабермаса, конечно же, не тождественна простому консеквенциализму, такому как утилитаризм. Почему? Во-первых, утилитаризм провозглашает, что главным правилом является наибольшее счастье наибольшего числа лиц, Хабермас сразу говорит, что (1) согласие должно дать не большинство, а все, то есть выигрывать от применения привала должны, грубо говоря, и большинство и меньшинство, и что (2) речь, по сути, здесь идет не о пользе или вреде, а о том, согласны ли люди на применение конкретного правила или нет, и это другое отличие этики Хабермаса от утилитаризма (возможно после каких-то дискуссий в области морали и нравственности я приду к выводу, что справедливым является правило, которое причиняет мне вред, но хотя я лично от этого правила пострадаю, я понимаю что другие люди, которые придерживаются данного правила, приводят достаточно убедительные аргументы в пользу него, а я против него не могу привести каких-либо аргументов, то есть в этом смысле я в итоге могу рационально согласиться с тем, что вот такое-то правило является обоснованным, даже если оно причиняет мне вред). Таким образом, с одной стороны, Хабермас, подобно утилитаристам, обращает внимание на последствия, на то, что Кант считал не значимым, с другой стороны, для Хабермаса польза сама по себе вообще никакого морального значения не имеет, а имеет значение именно согласие людей. К тому же сам по себе принцип универсализации никак не связан с логикой пользы, последствий или согласия: он просто есть сам по себе. В результате, этику дискурса Хабермаса следует считать развитием кантовской деонтологии, а не бентамского утилитаризма.

Мы могли бы хоть подумать, что правило универсализации и является главным правилом справедливости. Для Юргена Хабермаса это не так. Правило универсализации - это, по сути, всего лишь предпосылка к другому правилу, которое он называет правилом дискурса. Правило дискурса гласит, что любые моральные нормы, если они претендуют на то, чтобы считаться моральными, должны выдержать испытание дискурсом. Но что такое дискурс? В сущности, все очень просто. Дискурс - это практически то же самое, что и дискуссия. Имеется в виду особый вид дискуссии, при котором нет никакого обмана, нет никакого насилия, есть только совокупность людей, которые имеют цель достичь истины, в том числе моральной истины, то есть истины относительно того, что такое справедливость. Предполагается, что каждый из участников дискурса заинтересован в том, чтобы понять, что такое справедливость, каждый из них приводит аргументы в пользу того, что он считает справедливым. Другие люди могут привести аргументы, отличные от тех которые привожу я, и мы вместе рассуждаем над высказанными аргументами. Мы пытаемся привести контраргументы в отношении тех позиций, которые считаем неправильным, но также мы пытаемся найти слабые места и в своей собственной позиции. Никто из нас не преследует свой личный эгоистичный интерес. Такая идеальная ситуация обсуждения и называется дискурсом. Когда мы приводим какие-то аргументы в этой ситуации, мы апеллируем к разуму другого человека, мы не пытаемся манипулировать его чувствами, страхами и т.п. Мы пытаемся приводить какие-то разумные доводы, которые были бы приняты другими людьми через размышление над этими доводами. В этой ситуации дискурса каждый имеет право задавать тему дискурса: у всех имеются равные права на участие в дискуссии, а соответственно каждый имеет право задавать ее тему. Ну и кроме того, если мы говорим о том, кто имеет право принимать участие в таком дискурсе, однозначный ответ: все. Потому что если мы исключаем кого-то из возможности вести дискурс, то мы тем самым его дискриминируем. Мы не должны даже смотреть на то, затрагиваются ли интересы конкретного человека тем решением, которое должно быть принято в ходе дискурса, потому что только сам человек сможет нам сказать, затрагиваются его интересы или нет. Но это значит, что каждый, кто хочет принять участие в дискурсе, должен иметь возможность принять участие в нем.

Рассмотренное нами правило дискурса (то есть правило, согласно которому моральными нормами являются лишь те, которые выдержали испытание дискурсом) и является для Хабермаса основным. Не правило универсализации, а именно правило дискурса. Правило универсализации - это скорее такое правило, к которому будут отсылать участники дискурса, потому что если они действительно хотят доказать что-то другим людям, то они будут пытаться приводить аргументы, которые были бы значимы для всех людей, а не только лично для них самих, и они будут пытаться обосновать такое моральное правило, которое бы получило поддержку всех людей. В этом смысле люди в ситуации дискурса аргументируют по правилу универсализации, но правило универсализации является только своего рода дополнительным правилом.

На дискурс Хабермас возлагает большие надежды. Он говорит о том, что дискурс - это как раз тот способ, которым мы сможем с одной стороны сплотить общество, с другой стороны избежать тоталитарных режимов. Почему это происходит? Потому что если каждый имеет право участвовать в дискурсе, то каждый ценит то общество, в котором он находится, и это общество имеет для него какую-то ценность. Именно поэтому для Хабермаса, когда он говорит о патриотизме, важное значение имеет конституционный патриотизм, то есть патриотизм относительно базовых конституционных норм, которые позволяют каждому человеку наравне с другими определять судьбу того общества и государства, в котором он живет. Важен именно конституционный патриотизм, а не патриотизм, связанный с общими генами, историей, традициями. Если правила, содействующие дискурсам, существуют в обществе, то наличие этих правил является сплачивающим фактором, который, так скажем, имеет ценность для всех людей. Но что если право на участие в дискурсе наоборот подчеркнет различия тех людей, которые объединяются в общество и государство, что если оно наоборот приведет к каким-то конфликтам? Дело в том, что в какой-то момент люди, которые не могут обосновать свою позицию с помощью аргументов, перестают считать аргументацию разумной стратегией, и могут попытаться прервать дискурс, навязать свою волю путем обмана и насилия или еще какими-то другими способами, которые не отвечают критериям дискурса. Если мы рассматриваем дискурс как "идеальную речевую ситуацию", тогда мы, конечно же, говорим о том, что никакого насилия и никакого обмана нет, и тогда дискурс действительно является сплачивающим фактором. Но если мы рассматриваем демократические институты в реальности, то конечно же понимаем, что в любой момент право каждого на выражение сомнения, на аргументацию может наоборот подчеркнуть тот факт, что у людей есть какие-то коренные разногласия, которые они не хотят решать мирными средствами. Поэтому большой вопрос заключается в том, всегда ли реальные попытки создать социальные дискурсы будет способствовать солидарности.

Следует отметить, что правило дискурса, по всей видимости, способствует закреплению каких-то национальных особенностей того или иного общества, в котором происходит дискурс. В результате моральные правила в каждом обществе могут отличаться. Мы можем себе представить дискуссии относительно этических вопросов, которые ведутся разных странах, в которых принимают участие разные люди. Для этих людей убедительными являются разные аргументы. Следовательно, общественная нравственность различается от социума к социуму. Но если мы ищем этические нормы в глобальном масштабе, тогда в дискуссиях могут принимать вообще любые люди, и тот результат, который получится в результате глобального дискурса, будет одинаков для всех людей. Поэтому для Хабермаса существует какая-то объективная этика, которая не имеет государственных границ, и которая является равнозначной для всех, равно убедительной для всех. Эта этика, конечно, может конкретизироваться в разных дискурсах по-разному. В результате, этика дискурса Хабермаса оставляет место и для универсальной, и для локальной морали.

Такова в общих чертах этика дискурса Хабермаса.

Теперь мы можем поговорить о недостатках, которые свойственны взглядам Хабермаса.

Во-первых, когда Хабермас вводит правила ведения дискурса (то есть правила, по которым ведется дискурс, такие как честность, добровольность и т.п.), он говорит, что эти правила дискурса представляют собой нечто объективное, что мы не в состоянии оспорить в принципе, потому что если мы пытаемся оспорить правила дискурса с помощью дискурса, то вступая в дискурс с другими людьми, мы уже изначально примем те правила, которым должен быть подчинен дискурс, и поэтому человек, который пытается в ходе дискурса оспорить сами правила дискурса, в конечном счете противоречит сам себе. Если человек не навязывает нам свою волю путем насилия или обмана, а пытается аргументированно ее обосновать, то тем самым он уже принимает правила дискурса. Следовательно, воля человека не может быть направлена на опровержение самих правил ведения дискурса. Именно поэтому эти правила дискурса сами по себе являются чем-то объективным, что мы оспорить в принципе не можем, не впадая в противоречия. Для Хабермаса это и есть объективные основания этики. Тем самым он пытается разрешить так называемую трилемму Мюнхаузена. Эта трилемма заключается в следующем. Когда мы доказываем определенные этические взгляды, то мы либо упираемся в какие-то догмы, то есть в последние основания, которые мы дальше не аргументируем, а только догматично провозглашаем, либо мы отказываемся от догм, и тем самым встаем перед проблемой бесконечного регресса, потому что мы вечно должны обосновывать то правило, на которое ссылаемся, каким-то другим правилом, а это другое правило еще каким-то третьим правилом, и так до бесконечности (короче говоря, если мы не хотим постулировать какие-то догмы, то это будет бесконечный регресс моральных аргументов), либо, наконец, и это третий вариант в рассматриваемой трилемме, мы впадаем в порочный круг, когда мы одно моральное убеждение доказывается с помощью другого морального убеждения, это второе - с помощью третьего, а третье - с помощью первого. Рассматриваемая ситуация, содержащая три возможных исхода при моральных дискуссиях, каждый из которых явно неудовлетворительный, называется Хабермасом трилеммой Мюнхаузена. Он её разрешает как раз с помощью правил дискурса. Он говорит, что правила ведения дискурса - это то, что никто не может оспорить, это вроде бы и не догма, но с другой стороны это что-то такое, что неоспоримо. Проблема этики Хабермаса заключается в том, что сами правила дискурса еще не дают ответ на вопрос, что такое добро и зло, что справедливо, а что несправедливо. Мы можем себе представить ситуацию, когда человек, вступая в дискурс, добросовестно придерживается правил дискурса, и готов аргументировать свою точку зрения, которая заключается в том, что никакой справедливости не существует, никакого добра не существует. То, что он пытается доказать с помощью дискурса, представляет собой этический релятивизм. Мы можем даже предположить себе ситуацию, когда все остальные люди согласятся с ним, то есть найдут его аргументы убедительными, и скажут: "Да, действительно, никакой объективной этики нет, никого согласия по моральным вопросам достичь невозможно". Когда мы пытаемся аргументировать какие-то свои воззрения, мы упираемся в то, что одни убеждения кажутся убедительными для одних людей, а другие - для других людей. В результате мы никак не можем друг друга переубедить. В конечном итоге мы вынуждены признать, что ни к чему конструктивному мы прийти не можем. Мы даже не можем постулировать какие-то общие правила толерантности к различным мнениям. Конечно, такая ситуация не столь часто встречается, но гипотетически она возможна. А это означает, что гипотетически с помощью этики дискурса Хабермаса можно обосновать отсутствие какой-либо универсальной этики. Когда мы не можем в ходе дискурса выбрать конкретные правила, по которым всем стоит жить, мы могли бы попытаться найти какие-то правила терпимости, которые будут подразумевать, что каждый может жить по-своему, но если относительно правил терпимости мы тоже не можем достичь согласия, то попадаем в ситуацию, когда все люди соглашаются только относительно того, что никаких моральных норм нет, и ни к какому согласию прийти невозможно. Только в этом все участники дискурса и согласны. Тогда спрашивается, как нам этика дискурса помогает найти ответы на те важнейшие моральные вопросы, которые перед нами стоят?

Вторая проблема этики дискурса Хабермаса заключается в том, что сами правила, по которым ведется дискурс, зависят от наших представлений, и в каком-то смысле исторически обусловлены. Возможно, через сто лет мы будем по-другому понимать правила дискурса. И хотя они нам кажутся очевидными, но то, как должна быть построена идеальная дискуссия, это на самом деле тоже предмет дискуссии. Какие правила мы будем считать соответствующим идеальной речевой ситуации, а какие - не соответствующими, следует установить в дискуссии. Но по каким правилам производить эту дискуссию? Здесь тоже имеется определенная относительность. Так, коллега Хабермаса - Апель, говорил о том, что эти правила дискурса являются трансцендентальными, то есть не зависят от нашего опыта. Позиция Апеля более логична, потому что позволяет нам избежать полнейшей относительности. Он говорит, что правила дискурса - это то, что существует вообще независимо от людей. Но тогда Апель упирается в определенную догму. В конечном счете, ничего кроме правил логики не может расцениваться как правила дискурса. Достаточно сложно специально мыслить нелогично, и вряд ли кто-либо будет отрицать логическое мышление как таковое. В этом смысле правила логики являются трансцендентальными, к ним и сводятся правила дискурса. Но что еще можно отнести к правилам дискурса? Если мы постулируем что-то еще в качестве правил дискурса, то мы неизбежно впадаем в какие-то догмы. Хабермас пытается избежать подобных догм, но, возможно, что мы вообще не можем разрешить этические вопросы, не упираясь в какие-либо догмы. В этом состоит вторая проблема этики Хабермаса. Иными словами, действительно ли правила дискурса - это то, что не подлежит вообще никакому обсуждению и оспариванию, что не изменчиво во времени? Если же правила дискурса изменчивы, то все относительно, этический релятивизм не побежден ни на одном из фронтов.

Третий недостаток этики дискурса - это относительность моральных истин. По сути, Хабермас говорит о том, что то, о чем люди договорились, и что каждый человек принял, то и является этически правильным. Но ведь сегодня мы можем прийти к одним выводам, через несколько лет - к другим, через сто лет люди могут сойтись в прямо противоположных выводах. Сегодня у нас одни моральные интуиции, завтра другие. Сегодня у нас одни аргумента, но в будущем возможно появятся другие. Возможно, аргументы останутся прежними, но потеряют свою убедительность ввиду смены моральных интуиций. Получается, что в будущем уже будет совершенно другая этика. С одной стороны, в этом выводе заключается плюс воззрений Хабермаса: этика дискурса позволяет морали быть гибкой. Но и недостаток в этом также можно увидеть. Здесь мы могли бы вспомнить критику этики Канта Гегелем. Гегель как раз говорил о том, что этика зависит от конкретной эпохи. Но в чем плюс взглядов Хабермаса по сравнению со взглядами Гегеля, так это в том, что Гегель не отвечает, по сути, на главный вопрос, а именно на вопрос о том, как мы должны понять здесь и сейчас, что является закономерным и необходимым ходом истории, а что является случайностью. Как мы должны сопоставить взгляды двух людей, живущих в одну и ту же эпоху и в одной и той же стране, если они кардинальным образом отличаются? Что здесь тезис, а что антитезис? Каким будет синтез? У Хабермаса есть ответ на этот вопрос: с одной стороны, у него этика может меняться с течением времени, поскольку в будущем, возможно, другие аргументы будут считаться более убедительными, с другой стороны, в каждый момент времени этическое правило должно подтверждаться в ходе дискурса, и именно дискурс позволяет нам понять, что является объективным на данный момент, что является универсальным, а что не является. Иными словами, в этом отношении у Хабермаса позиция более объективна, чем у Гегеля. Но тем не менее проблема относительности остается. Возможно правило универсализации все-таки следует считать чем-то таким, что является неоспоримым, и тогда именно правило универсализации будет являться абсолютным нравственным идеалом. Но Хабермас так не считает, именно поэтому его этика тоже имеет оттенок релятивизма.

Четвертая линия критики взглядов Хабермаса заключается в том, что поскольку моральная норма - это та норма которая принята всеми, не очень понятно, в какой момент появился некоторый результат дискурса. Мы не только должны прийти все вместе к какой-то нравственной норме, но мы также должны все вместе согласится на том, что наше обсуждение завершено. Однако если аргументы постоянно высказываются, наше обсуждение может продолжаться вечно. В практической жизни мы должны принимать решения, исходя из каких-то представлений об эффективности и о разумном количестве времени, которое можно посвятить дискурсам. Если мы не можем найти объективное решение, которое устраивало бы всех, то получается, мы должны в какой-то момент прервать дискурс, и принять решение в некотором смысле принудительное. В сущности, именно этим и занимаются наши законодатели. У каждого депутата в парламенте есть возможность высказаться и выступить. Но обсуждать вопрос вечно невозможно. В какой-то момент времени регламент понуждает депутатов проголосовать. В каждом моменте времени, в котором мы прерываем дискурс, скорее всего никакого стопроцентного согласия еще нет, но тем не менее решение мы уже должны принять. Поэтому получается, что никакой универсальной этики у нас на практике никогда нет. Я не могу конкретно в данный момент времени сказать, что мои взгляды разделяют абсолютно все люди, и именно поэтому в каждый момент времени у нас нет никакого результата дискурса. Не очень понятно в какой момент он вообще появится, потому что обсуждение между людьми идет вечно. Мы можем порекомендовать законодателям обсуждать законы достаточно долго, а судьям - рассматривать дела достаточно подробно, но это не снимает проблемы. Ведь обсуждение, длящееся, скажем, неделю, и прерванное по истечении этого срока, может дать другие результаты при голосовании по правилу большинства, чем обсуждение, длящееся месяц. Так в какой момент времени мы должны прервать дискурс? Как нам доказать, что именно этот момент является обоснованным, не прибегая к очередному дискурсу?

Пятый момент, который хотелось бы отметить в плане критики Хабермаса, - это вопрос о том, насколько вообще нам нужно обсуждение. Хабермас выступает за то, чтобы обсуждение велось при полной информации. Но предположим, что я обладаю абсолютно полной информацией относительно себя и других людей, социальных и природных факторов. Если я обладаю этой полной информацией, то значит, что я знаю, какие моральные убеждения есть у других людей, какие у них "последние основания" этих убеждений, что я знаю также характеристики этих людей, их характер и повадки, я знаю, какие аргументы они могут привести в поддержку своей точки зрения, и какие аргументы могут быть восприняты ими как убедительные. В этом случае я, по сути, могу провести весь этот дискурс, все это обсуждение у себя в собственной голове, то есть я могу сам с помощью какого-то внутреннего диалога определить норму, которая была бы результатом дискурса, которая была бы одобрена в ходе обсуждения, если бы это обсуждение производилось, но при этом само обсуждение можно уже и не проводить. Заранее предполагая, какие аргументы могут быть высказаны, и заранее подумав о том, что я могу возразить на эти аргументы, я делаю реальное обсуждение не нужным.

Последняя линия критики Хабермаса заключается в том, что все-таки мы должны понимать, что одни люди являются экспертами в одних вопросах, а другие - в других, причем те люди, которые являются экспертами, владеют информацией в большей степени, чем не-эксперты. Отсюда, возможно, их мнения по конкретным вопросам будут более квалифицированными, чем мнения людей, которые в данной конкретной сфере вообще не специализируются. Возможно, на практике нам стоит доверять дискуссии по конкретным вопросам специалистам, а не допускать в эти дискуссии абсолютно всех людей только потому, что в этих дискуссиях затрагиваются их интересы, потому что если мы допустим до обсуждения абсолютно всех людей, то предрассудки могут возобладать над научными взглядами. Конечно, Хабермасом предполагается, что в ходе дискуссий высказываются рациональные точки зрения, а не предрассудки, потому что участники дискурса являются рациональными. Предполагается и то, что до неспециалистов, в конечном счете, посредством обучения, можно довести информацию, которой владеют специалисты, и что предрассудки в конечном счете будут вымещены, так как в пользу предрассудков нельзя привести рациональные аргументы. Но фактически не можем сказать, чем закончится дискуссия, в которой будут задействованы абсолютно все. Если в дискурсах принимают участие абсолютно все, а не только компетентные люди, которые разбираются в конкретных вопросах, тогда, возможно, статус моральной нормы получит норма, которая выражает определённые предрассудки, не соответствующие действительности убеждения. Например когда мы рассуждаем об абортах, эвтаназии, биоэтике в целом, мы должны иметь ввиду какие-то медицинские знания. Специалист в этих науках, наверное, будет иметь больший авторитет в ходе соответствующей дискуссии, чем другие участники. Но Хабермас этого не говорит, он говорит о том, что у всех должно быть равное право на высказывание своей позиции, у всех должно быть равное право на приведение аргументов в пользу своей точки зрения, и в конечном счете то, что возобладает и будет принято всеми, это и есть моральная норма. Думается, что в этом тоже можно усмотреть определенную проблему этики дискурса.

Таковы основные линии критики этики дискурса. Мы их выделили шесть. Какие-то аргументы против этики дискурса более убедительны, какие-то менее убедительны: соответствующие вопросы я оставлю на суд читателя.

В целом мы можем охарактеризовать этику дискурса как попытку преодолеть относительность идеала справедливости и добра, но преодоление относительности в ней сталкивается со множеством проблем, и, так скажем, происходит не до конца. В частности, нет никакой гарантии, что с помощью дискурса мы вообще сможем обосновать какое-либо нравственное правило применительно к тому или иному вопросу. С одной стороны Хабермас является сторонником этического когнетивизма, то есть он верит, что есть объективное добро и объективное зло, с другой стороны, он является контекстуалистом, то есть для него то, что является добром - это результат дискурса. Однако сегодня у нас имеются одни представления о том, что есть добро и зло, а через много лет у людей будут совершенно другие представления об этом. Но и наше сегодняшнее убеждение, и убеждения людей будущего, по Хабермасу, являются объективными убеждениями в той мере, в которой выдерживают испытание дискурсом. Но и сами правила дискурса являются дискуссионными, что подрывает объективность получаемых с их помощью выводов.

Оставить комментарий © Copyright Шавеко Николай Александрович Размещен: 07/06/2020, изменен: 17/04/2023. 75k. Статистика. Глава: Философия История учений о справедливости		Ваша оценка:

Шавеко Николай Александрович : другие произведения.

Лекция 10. Этика дискурса Юргена Хабермаса