Сегодня, около 10-ти часов 35-ти минут утра близ санузла, собрались вместе два друга. Им - потребность общения. Одного из них зовут Прохор, а второго - Порох. Занимались друзья распродажей направо и налево семечек. Прохор продает их направо, а орох налево, но хотел присоединиться бы к первому. В конце каждого знойного лета, они, с мешками, от муки, да и от скуки, под видом того, что идут собирать коноплю, сами потрошили многочисленные подсолнухи.Еще три часа назад Прохор продал целую суму каленых семечек и получил круглую сумму, которая шаром округлилась в его кармане.А Порох,-хоть шаром покати.Дала ему мать на дорожку яблоко, он даже и не поднял его,-обиделся,и пришел сюда,а так бы была тоже круглая сумма у него.Первым заговорил Прохор,потому что именно ему принадлежит шестнадцать банок из-под пива (у Пороха их всего три):
-Слушай,Порох,занялся бы ты горохом.Я вижу,что ты утомлен.Как твоя Тома? А так гороху насушишь,-и за милую душу,да даже за ту же Тому,если по тебе она до сих пор тужит.
-Я уже не томный,-говорит Порох,-я бросил Тому дома.Зачем она мне? От нее ничего не добьешься.Колотил ее до полусмерти,-ей хоть бы хны.Ей лишь бы хноя да ванну с хвоей.Мне бы ее гной,да где там! С нее только блохи,да и те плохи,-не прыгают.
-Ну ты не унывай,друг.Ведь это не блохи,а вши.Знаю я одну нюню-слюнтяйку,так у нее слюны, что слюды в Слюдянке, а блох ты и не сосчитаешь вовсе, так как она служанка. Прислуживает у слуги богатого швейцара, что живет за счет своего сыра. Я тебя с ним познакомлю. Только не показывай ему ногти, от ногтей у него изжога. Иной раз дам ему пощечину, так он ее мне обратно отдает. Зачем она ему? Вот и ношу их с собой...Хочешь, могу отдать парочку?
И тут же, не дожидаясь ответа, положил Прохор в карман Пороха одну небольшую ладошку, жгучую и неприятную. Порох отпрянул и сказал чистую правду:
-Друг, не желаю я пощечину, пощади и посуди сам: как мне заниматься горохом, если даже с просом он пользуется? Я же его не перевариваю,-запор просто случается. Ну а другим продавать, так это разве что направо, как и ты, а не налево, как я. Служанку же я не желаю,-я ее жалею. У них, у служанок, языки словно жала.
Прохор решил по доброте своей обнять Пороха, но тот увернулся, больно ущипнув товарища за лопатку, и, отскочив к углу санузла, сказал заутробным и мелодичным голосом азиата:
-Спасибо и на том. Купил я вчера один толстый том, -и сразу к Томе. Подарил ей не спеша. Она же мне желала родить, говорит: "Рожу я для тебя раджу, сына величиною с кулак. Вырастит из него кулачина с широкими скулами, -весь в тебя пойдет. А груди у него пойдут в мои,- сиамские мать и сын. "Я же отвечаю ей: "Но это же немыслимо! Как ты можешь!? Отдавай том обратно и кончаю на том." Кончив на том, она сама мне его отдала, говоря: "Я хочу быть роженицей, как моя старая соседка в дни молодости была!"
Порох заплакал и, обхватив голову руками, заметался и закричал от горя и беды. Прохор сообразил и сочувственно зарыдал и зарыгал, весь млея. Он, широко раздувая ноздри, загадочно потеревшись об стену, сказал:
-У меня тоже несчастье: в лице своем, под кожей щек, нашел я древнюю рукопись, писаную ногою, а в ней такие слова: "Своему потомку желаю подонков и чтобы в жизни его смерть была такой же легкой, как и у его далекого предка, обезнадеженно пропавшего без вести, канувшего на дно соленого моря в омулевой бочке". Вот и думаю теперь, семечки калить перестал, будто остепенился. Не понимаю и не поминаю, брат, как я еще толстею и радуюсь мигам жизни, когда предки мои такие предания передают...
И после таких слов, сопли так и потекли на передничек с изображением розового носа на подносе. Порох же тоже перестал плакать. Душным шарфом подтер он нюни своего друга и пол добела протер зеленой облезлой кисточкой из свиной щетины. Страх обуял сердце Прохора, на доли минут он очутился словно во мраке. Но это случайно локтем Порох свет выключил. Успокоившись, Прохор, неугомонно вытащил из кармана сто грамм, положил их на пол и раздавил тяжелым ботом, а вторым чоботом размазал вытекшую жидкость повсюду. Порох заметил:
-Завтра у меня будут похороны. Хороню Тому. Умерла она сегодня утром.
-Почему же ты мне раньше об этом не сказал?
А Порох, оправдываясь, ответил:
-Уж больно печальная это весточка. Мне самому ее только час назад принес сизый голубь из деревни.
Словно холодом обдало побледневшее лицо Прохора, но это не ветер был, а это Порох, который дул смрадным угаром прямо в открытый лик сотоварища, который молвил:
-Богатыри немы, а я бессердечен. И даже не могу посочувствовать тебе, поплакать. Могу дать тебе совет: купи себе жилет.
-Спасибо...-тихо ответил его друг, -я понимая тебя, обнимаю тебя. Не беда, покуда я ее не схоронил, -мне еще не чесаться. Квартирку мне оставила. Один-одинешенек теперь я и не с кем более трахаться и некому подарок подарить.
Прохора вдруг пробрал Понос ,который уже давно стоял за углом. Понос подносом прямо по носу Прохора стукнул. Пришлось Порозу заступаться. Он вытащил заступ из широкого рукава тужурки, и, размахивая им и голося, прогнал Понос к Восвояси, этой мерзкой девице, что в данный момент рубцевала и зализывала рану на своей икре. И это все было похоже то на игру, то на икру лосося, разбросанную повсюду - бесценным грузом при помощи пальцев были измазаны все окрестные стены и все было замызгано этой гадостью. Плакающий Прохор, говоря в общем, обгадился в свои штаны, и, выгребая ладошками со снятых трусов каловые массы, раскидывал в стороны и размазывал по стенам, капая всюду, утирая свой нос. Порох тоже ему помогал, громко ругаясь. Но тут же бросил это занятие, всплеснул руками, забрызгав лицо и потолок, удалился, семеня мелким шагом по коридору. Скоро и Прохор ушел, прежде натянув штаны на обычное место.
Вот такие есть два друга. Живут они весело и каждый день встречаются вместе у санузла в 10-ть часов 35-ть минут, беседуют друг с другом десять минут и расходятся, с целью прийти на следующий день.
Ладно
Последний раз Калкин видел Пульхерию в бане. Она, элегантно одетая в меха, бросала в топку свежие телячьи кишки. Калкин часто любил ходить в баню, чтобы просто посмотреть на эту бабу. Он часто ловил себя на мысли, что мог бы удачно поразвлечься с ней. Ещё прошлый раз, когда последние кишки были сожжены, а у Пульхерии на шее висело прекрасное алмазное колье, Калкин поразился неземной красоте. Её белоснежные плечи касались ржавого бака, на который были натянуты зеленые трусики.
Видимо не раз Пульхерия красила щечки. Будь бы она побурее, то на лице б наверняка присутствовали морщины. А их нет. Значит и бурости тоже - вот хорошо то!
- Пульхерия! - говорил тогда Калкин - Я не молод как ты и не здоров! У меня кишка тонка и ум толстый. Но все же я имею сердце в груди своей, весело пою ветру. Часто пукать грешно, а в грязный рот положить нечего.
- Надейся на лучшее! - отвечала обычно Пульхерия, выплевывая папироску,- Бывает, что в жизни не везет, а иногда - о-о-о! Я молода и здорова, умна и красива, работа спора в руках моих и скора.
Её длинные красные ногти перебирали волоски ребенка, уснувшего в жестяном тазу, а личико строило гримасу, но до чего милую! И даже все зубы были на месте!
Калкин думал, часто он задыхался от ярости к самому себе, но ничего поделать не мог. Словно сердцем чуя беду, он на следующий день торопился опять к заветной баньке. И ветер дул в его спину.
Но каково же было удивление, когда Пульхерии у печи не оказалось. Не оказалось также и бани на том месте, где она должна была быть.
- А так! Взяла - и улетела! - обиделся дворник, уточняя: Сегодня ровно в 8:35 утра! Как пришла Пульхерия, девка то, так вместе с баней в тот же миг, поднялась в небо - поминай как звали!
- Как так? - недоумевал Калкин.
- Да что ты заладил! Не понимаешь?
Калкин действительно ничего из того что говорил старик не понимал. В этом не было никакого смысла.
Дворник посмотрел на Калкина и рассмеялся.
- Что ты смеёшься ?! - негодует герой.
Но дворник промолчал только. Он вдруг сделался серьезным в лице своем, осторожно положил метлу на дорогу, перекрестился, и... резво взлетел в воздух, кувыркнулся через голову и тут же исчез. Исчезла также и метла.
- Ну и ладно! - махнул на все эти безобразия Калкин рукой, да пошёл домой варить носки.
9.10.97
ДОБРЫЙ ПУТНИК
В машине инвалидной на дороге песчаной сидела белокурая девушка без ног. По ее красивым щекам из красивых глубоких глаз текли слезы печали. Дрожа, она достала из сумочки папироску, подкурила ее, затянувшись колючим дымом.
По дороге брел странник, за спиной которого виднелся рюкзак с чем то внутри. Остановившись у машины, путник поинтересовался о причине печали девушки. Она, показав обрубки ног своих, поведала путнику печальную историю, приведшей ее к инвалидности. Ноги этой девушки оторвало миной в овраге неделю назад, -такая печаль с ней приключилось.
-Ничего страшного, бедная моя калека, -успокаивает девушку путник, -я пришел к тебе с доброй вестью.
И со словами такими, с плеч рюкзак сняв тяжелый, достал он из него ноги, обутые в прекрасные дорогие туфельки.
-Это нашел я в лесу, -сказал он, -можешь взять, ведь это наверняка твои ноги. Мне они не к чему.
-А мне к чему? -рыдает бедная дама.
Но ничего не сказал ей добрый человек. Улыбнувшись только, он отдал ноги девушке и побрел дальше. А за спиною его был рюкзак, в котором еще много чего осталось. И отрезанная рука бабушки Марфы, трупик утопшего в болоте младенца, множество пальцев и стоп, даже голова маленького бритого мальчика без ушей. Ему еще долго идти, дабы всем хозяевам отдать обратно утерянные части, без которых жить на этом свете очень и очень трудно...
ПЛЕВОЕ ДЕЛО
Молчаливый корявый По, уриной подсластил чай и призадумался: "Моя жизнь утыкана гвоздями в зад. Живот мой покрыт волосней, а детей маленьких не имею. И сестра моя оплодотворена грязными руками. Чего я хочу?"
Беременная сестра его в это время вешалась в саду на старой березке, на той самой, у которой в далеком детстве высрала медный шарик, который подарил ей По.
"Плохо живется мне в этом мире, - продолжал думать По, - нет ни родных, ни друзей. Единственное что осталось, так только сестрица моя. Пойду и помогу ей."
Сестренка его, Путятина, мылила веревку и говорила шепотом:
- Грязные сволочи! Обрюхатили и обидели!
- А ты подстригись в монахини, - послышался голос из-за кустов.
- Кто молвил слова? - встрепенулась Путятина.
- Это я, парикмахер. Помнишь, который вдел шпильку в косу твою за ломоть хлеба?
- Помню... - прошептала она.
Был прекрасный розовый вечер. Мысли людей и детворы. Праздник весны. Старики на шершавых лавках лелеяли склероз, а их дебелые внуки и правнуки играли в чехарду, прятки и в прочие игры.
Серьезный По в клетчатой тройке и шароварах проходил мимо, задевая плечи лентяев. Старые люди с пустыми глазами смотрели ему в след и думали ласково и нежно, вспоминая молодость.
- Парикмахер...-произнесла Путятина, - ты близок мне как человек, ведь ты как-никак, а вставил таки шпильку в косичку мою. Рассуди же ты меня! Оказалась я в глубоком болоте и несносно боле житие вести на свете. Обрюхатили нечисти! Как же мне быть?!
- Знаю я одно плевое дело, - ответил тот, показываясь из кустарника.
Он был красив, в белом халате, с ножницами в руках. А на ногах блестели колодки. Он продолжал:
- Я вас люблю, видите ли. Ваши коралловые губы, сочное бедро, другие части. Вы меня понимаете? Этот ребенок, что будет, очень дорог для меня. Надеюсь вы меня слышите?
- А для моего брата он будет также дорог?
- Для брата он будет дороже. Мы будем раз в неделю за бочку меда показывать ему ребенка обнаженным.
- Вы меня любите... - загрустила девушка, - эти слова я тоже очень люблю. Видите ли вы меня какая я добрая? А знаете ли вы сколько этого самого добра в душе моей! Иной раз так тоска и грусть сердце гложет, что вскакиваю я ночью с постели и бегу в темный лес покричать на луну. И искупнувшись в вонючем болоте, я бреду домой, к брату, чтобы снова быть доброй и улыбаться всем жемчужной улыбкой и смеяться лучезарно.
А в это время показался По.
- В чем дело, касатка моя!? - нежно спросил он сестру, а потом добавил грозно, сверкнув глазами в сторону парикмахера, - И что тут делает этот брадобрей!?
- Я вешаюсь...-ответила Путятина.
- А я её люблю...-ответил брадобрей.
-Подит ты! - удивился корявый По, - Еще один нашелся! Сидела сестрица в овраге, - так тоже подобные нашлись. Грибниками назвались! Им хоть бы хны, ртам окаянным, а вот сестренке моей брюхо подсадили и лишили невинности её святую чистоту!
- Я не такой! - оправдывался цирюльник, - я в волосы её шпильку вдевал! И не хочу вовсе брюхатить её. Вырастим сына и назовем его Мурин - будет попом. А если дочь произродится, назовем её Гуей, - будет банщицей.
Дело в общем-то было плевое. Путятина решила не вешаться, а влюбиться в цирюльника. По погоревал чуток, а потом махнул рукой, пустив дело на самотек.
Парикмахер вскоре побрился наголо и отпустил бороду до пупа - ведь теперь он жених!
Решили делать свадьбу на манер деревни - в голубятне.
Пенсионеры все это время варили суп, а их дебелые внуки и правнуки по старой традиции играли в чехарду и потели.
осень 1996
На поминках
На прошлой неделе один человек сказал Грациану:
- Если хочешь - можешь прийти.
И Грациан пришел.
Сегодня у них были поминки. Просто кто-то помер, а для того, чтобы похоронить, необходимо справить. У двери, в которую Грациан скурпулезно постучал, стояла маленькая девочка с желудком в руках. Ей любезность Грациана одобрила подарком, название которого - жердочка. Словами этот дар Грациан сопровождал следующими:
- Поскольку - постольку!
Девочка была лысой. Она пахла трубами. Но это было не так важно, так как дверь для гостя была уже отодвинута. Из углов стали выявляться гости, у каждого - по рублю на венок. Хозяин гроба, дед Талаш, пожал икру Грациана и вознамеренно обобщил:
- Сегодня я знакомлю вас! Это - мужик.
Продавец наперстков дружелюбно потер зад и посадил Грациана в клетку, которая была установлена в гостиной над гробом, кой раскачивался на канатах вдоль. Через три минуты, когда кишечник Талаша опорожнили, старая женщина Без Вымени произвела сообщение:
- Голод утолить у нас за столом можете.
Тринадцать гостей, все имеющие кульки с грецкими орехами за пазухой, обмениваясь любезностями подбрели похавать в прихожую, где была распростерта салфеточка. Стол же богат. Стулья - бедны. Но приходилось все-таки на них садиться, давя пироги с рыбой-кит.
Грациану в клетку приподнесли дар в виде блюда. Это была сдоба.
Пока все кушали, дед Талаш мыл руки в тазу иговорил, чтобы другие говорили. А пьяный милиционер, потерявший месяц назад дубинку, стал говорить это:
- За здравие усопшего подать пунш!
И в тот же миг, на роликах, из-за комфорки, выкатилась женщина Без Вымени - в ее руках дымился пунш.
И это были минуты беспамятства. Добрые три часа округа кушала приправы. За сотню верст приходили мужики, били челом в банках об валуны, вкушали огурцы пытливой похотью ртов. Стройные ряды балерин в кустах боярышника вкушали сдобу и оплакивали смерть невинной девушки Параши, которая померла от потугов, а тяжелый недуг парализовал ее и высушил до маслов. С этим то маслом и ели гости бутерброды с сыром и мокротами. Хорошо, что к вечеру, сосед принес изоленту. А дело было в том, что когда дед Талаш брал в руки бутерброд, то сыр почему-то падал вниз. А изолентой можно прилепить сыр к хлебу - и тогда можно беспрепятственно съесть эту снедь. Сосед был близорук, поэтому он к хлебу привязал по ошибке вилку. Но дед Талаш не был отравлен, не смотря на застрявшее инородное тело в горле, он только хрипло смеялся, похлопывая по спине горбатого поэта. Отчего все гости тоже рассмеялись, хлопая ладошками друг в друга.
Насытившись, все разбрелись по квартире, каждый по своим делам. А надоевший всем Грациан, воспользовавшись моментом, осторожно вылез из клетки и подвалил к зияющей дыре унитаза. Там была лысая девочка с желудком в руках.
- Отдай, - говорит ей Грациан.
- Не отдам, - говорит ему девочка.
- Кому говорят, отдай, - говорит девочке Грациан.
- Не отдам, - говорит девочка.
- Кому сказано, отдай, - опять говорит ей Грациан.
- А вот и нет! - отвечает.
- Дай же мне! - негодует.
А девочка в ответ:
- А вот и не отдам!
- Тогда я заберу! - решился Грациан.
- Попробуй! - наглеет паршивка.
- А вот и попробую! - настаивает Грациан.
- Только попробуй! - огрызается.
И Грациан попробовал... - лысина девочки была соленой на вкус.
В этот момент пришел дед Талаш с калькулятором в руке. Чтобы не быть замеченным, Грациан поставил на своем чистом лбу отметину из угля. И он действительно не был замечен.
Дед Талаш хотел воспользоваться унитазом, но так как в нем сидела девочка, старый хрыч воспользовался услугами раковины. Когда он уходил, Грациан не вытерпел и вылил всю жидкость из своего уха. Это заметил Талаш, и в тот же миг он позвал трубным басом однорукого парня, у которого имелся зуб на Грациана.
Со свирепостью небритого лица, однорукий парень вплотную пододвинулся к Грациану и всучил в его растопыренные пальцы левой руки бумажный сверточек. Развернув его, Грациан обнаружил там зуб.
Это было уже утром, когда наступила пора заколачивать крышку гроба. Грациан и стал этим заниматься. Орудуя молотком и дюжими гвоздями, он вызывал зависть деда Талаша, отчего старый кошелка говорил:
- Чего это ты околачиваешься тут!
"Таких поминок и в помине нет", - скажете вы. Но помяните мое слово, есть это в помине, потому что она, помина,- штука толстая, и в ней много что есть, не говоря уж о поминках.
март 1995
Ледяное сердце
----------------
Как быть? Такой вопрос тревожил Африкана Силантьевича Бельмесова. Он сегодня знаменит. Утром баба Клаша пыталась выброситься из окна на холодный асфальт. Африкан был внизу и предотвратил неминуемую смерть старой, выбросившейся наружу. Два сломанных ребра, разбитый нос и прекошеный рот - вот все награды для Африкана за его роковой поступок. Бабка осталась жива - все теперь ее ненавидят. Она скрылась в своей небольшой комнатушке, из которой кричала: "Африкан Силантьич, вспомни меня!" Но вот Африкана Силантьевича превозносят до небес. У его квартиры настоящее столпотворение.
Как быть? Задает себе вопрос этот героический человек. "Почести мне никакие не нужны. Стар я для них. И не хотел я спасать эту больную желтухой старуху - просто мимо проходил."
В дверь стучат.
- Африкан Силантьевич! Откройте! - суетилась там соседка с первого этажа.
А Африкан Силантьевич дверь не открывает. Он вспоминает. До войны это было. Жил тогда Африкаша с отцом-инвалидом далеко от этих мест, на гордом побережье моря Лаптевых. Старый отец у него был, немощный. Была и мать, но умерла она давно.
Жили бедно и зачастую впроголодь. Ели в основном мох ягель и оленьи панты. Особенно любили тюленей. Иногда, в ясные солнечные дни, с неба на голодных людей падали замерзшие птицы - то северный холод их губил.
Жил Африкан с отцом Силантием в заброшенном чукчами чуме. Совсем давно жили в этом чуме чукчи, но извела их чума, а собак чумка. Домишко неплохой, конический, слегка протертый до небольших дыр с чайное блюдечко.
Был и домашний скарб. Все утильные ширпотребные вещи: старыйоранжевый холодильник, набор теплых носков, чайник, оловянные ложки и кружки, и даже один сломанный телескоп. В него Африкан любил складывать рыбьи плавники.
Отец Африкана Силантий - человек очень больной, шизофреник. Он часто уходил в тундру на долгое время, где оставался один и общался лишь с каменьями. В такие периоды Африкану было особенно грустно. Он еще больше ложил в телескоп рыбьи плавники, ходил купаться в прорубь или же просто плакать под заветную карликовую березку, которую позже срубили коварные челюскинцы.
И вот как-то раз одной морозной полярной зимой, Силантий выбежал в одних трусах ночью во мглистую пургу, оставив сына на верную погибель. Африкан только к утру почувствовал холод в чуме, почувствовал ужасное прикосновение холода к своим теплолюбивым ягодицам. Отца внутри не было. Был лишь только запах перегара из его замшелого рта. А Африкан в то время сильно болел заразною болезнью и бредил. В бреду ему приснилась страшная женщина с волосатыми ногами, плюющаяся серой и божественно голубоглазая. А отца рядом нет, чтоб успокоил и смочил лоб мочою.
И тут в чум вошла девочка, невесть откуда взявшаяся. В красном коротком платье и с белыми косичками. Это была нынешняя баба
Клаша!
- Как нибудь, - говорила девочка Клаша, - утром я буду выбрасываться из окна на холодный асфальт. Не поймаешь меня - тебе меня не видать, а поймаешь - буду женой твоей.
Сказала так девочка и куда то пропала вдруг. Африкан думал, что это просто мираж, просто больное воображение.
Но скоро он выздоровел, болезнь прошла - оказалось, что это просто Африкан с голодухи съел какую-то несъедобную плохоусвояемую бодягу. Скоро он весело бегал вокруг домика и играл в снежки. Потом, вспомнив про отца, заплакал, что его нету давно. Побрел плакать под березку, где и был найден челюскинцами после того, как деревцо срубили на косте.
Африкан подрос. До старости лет бороздил просторы океанов вместе с отважными мореходами. Побывал в стране слонов Индии и в Китае, где живут люди любящие рис, тоже побывал. Он видел плантации коки в Эквадоре и пингвинов в Антарктике. Много раз тонул и был спасен, много раз сам людей спасал: и от львов в саваннах африканских и от удушения снимал людей с веревок в Чили. Участвовал в морских поножовщинах и неразберихах, грабил, насиловал. Его тоже много раз грабили и насиловали. В общем, прожил бурную счастливую и в общем то беззаботную жизнь бродяги.
Когда ему исполнилось сорок три года, то тело уже было настолько все в шрамах от сабель и клинков, что сложно было брать румбы вправо и влево, а веревки сучить и подавно. Решил попробовать наземную сухопутную жизнь.
Кем только не был Африкан! Поселившись в сибирском городке, он работал до потери пульса трактористом и шахтером, поваром и мыловаром, шилоделом и саловаром. Потом был сторожем.
Вот с семьей ничего у Африкана не вышло. Были возлюбленные у него по всему свету: африканка была из пигмеев, филипинка была с миндалевидными глазами, эскимоска-рыбачка, чухонка-прачка, зимбабвийка и какой-то голубой негр. Так и прожил бобылем до старости лет.
И вот тут бабка Клаша, девочка в красном платье из далекого детства!
Как быть? Задавал Африкан себе вопрос и к ночи задумал безумную каргу убить, как когда-то давно мочил азиатов.
Проникнуть в старушечью квартиру было проще простого. Прошлое моряка дало о себе знать, с ловкостью обезьяны-гиббон, Африкан Силантьевич спустился со своего окна на бабкин балкон. В руке своей он сжимал загнутый восточный нож, украшенный изумрудами- это подарок какого-то богдыхана.
Прокравшись по кошачьи в спальню старухи, из которой раздавался мерный храп, Африкан спрятался в темный угол за шкафом, где и притих. В своей крепкой руке он стальной хваткой сосредоточил нож, блестевший в темноте, как и безумные вращающиеся по орбите глаза.
Старуха проснулась, приподнялась с кровати, вглядываясь в страшный темный угол за шкафом своими подслеповатыми глазами. Ее потерявший нюх подвижный нос задвигался, что-то вынюхивая, а уши вытянулись, прислушиваясь к малейшему шороху. Наступила ужасная тишина. Было слышно как тараканы занимаются любовью под отставшими от стен обоями, было слышно, как в туалете вода из крана капает по металлическому тазу. И тут у Африкана в животе забурлило, то утренняя каша дала о себе знать. Бабка тут же вскочила - она была ужасна в этот миг. Растрепанные седые волосы, красная странная ночнушка. Луна освещала ее лик. Бабка захрипела, протягивая руки к Африкану. В одной руке ее блеснул обоюдоострый клинок.
Африкан смекнул и резко выскочил из своего укрытия, с восточным искусством он крутил в своей руке кривой богдыханский нож. Из его старческого горла исходил сиплый хрип. Он медленно продвигался к бабке.
Старуха, стоявшая в этот момент на кровати, ловко кувыркнулась в воздухе и очутилась за спиной Африкана, успев чиркнуть старика по спине своим острым оружием. Африкан резко развернулся и пнул старуху в живот своей огромной ногой, обутой в сапог, подбитый чугуном. Бабка Клаша отлетела в сторону, ее гневный крик очень испугал Африкана, но герой не потерялся. Он быстро подскочил к старой, передавил ее сухое горло коленом, а свой нож погрузил в дряблый обвисший живот. Старуха тоже успела вонзить клинок в бочину Африкана Силантьевича.
- Почти навсегда ты останешься наедине со мною. Я буду жить около тебя. Пусть будет вечным наш союз. Вот только жить осталось мало, и это плохо, конечно. - прошептала умирающая старуха Африкану на ухо.
Она умерла первой. Африкан Силантьевич с трудом разомкнул ее руки на своей шее, вытащил из своего бока нож и откинулся на залитый кровью ковер.
В дверь квартиры стучали перепуганные соседи. Их дрожащие голоса спрашивали: " Бабка Клаша? Бабка Клаша? Что у вас там происходит ? "
Африкан Силантьевич извлек из кармана пистоль и с диким смехом пальнул из него по двери.
Больше всего на свете он любил прекрасный звук этого пистолета. Больше всего на свете он любил темную холодную ночь. Больше всего на свете он любил огонь и лед. Чаще всего он думал о смерти, вспоминал опасные переживания, и еще чаще он вспоминал маленькую призрачную девочку из своего далекого детства.
апрель, май 1998
КАНАЛЬИ
- Везуч тот человек, кто узрел в трубах души своей неприметные детали торжествующей удачи. Везение сопутствует индивидам, хлопочущим в своих снах о радостях скупой игры и мелочными паразитическими довольствованиями, -это было сказано со страстью человеком из труб, канализатором Пухом.
- Товарищ, Пух, -обратился к канализатору милиционер, -В виду отсутствия удил, я не смогу подступиться к той заветной луже, в которой обитают великие рыбы.
Он был старым пиратом, любознательным пируэтом грез в его сознании красовался конический эллипсоид с призмами ветрености и чувствами изящных пародий на жизнь.
- Ласковый человек, -говорил милиционеру канализатор Пух, утирая с рукава капли росы с кустов базилика, -Радужка глаз ваших признается мне в невинности вашей. Дайте мне вашу теплую руку.
И в прожилках руки милиционера Пух увидел резиновую дубинку со множеством изрезанностей и неудач. Полакомившись мудрой думой на кухне своих гранитных извилин, Пух осознал важную деталь своего поступка: он не протянул и руки, он, не моргнув глазом, не предупредил, не дав и не взяв того, чего необходимо было взять или дать. Но необходимость таковая отсутствовала, а по сему все эти пункты соблюдены не были.
Сейчас же, смело шагнув в сторону нечистот, Пух радовался своему полету, в котором груз потного тела тянуло в трясину. Соприкосновение с коркой грязи он встретил с открытым ртом, в который вобрал весь концентрат смрада и ужаса, тлеющего тут. Он чувствовал жизнь в жилах своих, поэтому острым ножом выпускал ее наружу...
...Старая бабка с кефиром, шамкая беззубостью рта, клюкой зацепившись за колодец, упорно кряхтя, преодолевала неловкое чувство неустойчивости. Не преодолев его, она, сопровождаемая небольшой собачонкой, пролетела метры черной ямы и на дне ее была нанизана на шпалу. Собачка, летевшая с ней, в поводке запутавшись, громким лаем своим отзывалась эхом в пустотах. Погружаясь в липкий шлак, перемешанный с кефиром, она скулила, когда воспринимала отраженный эхо-лай от запотелых стен канализации.
- Беда! -кричал старый пенсионер в очках -Беда! Жена, карга моя дряхлая, опрокинулась в колодец, а с ней собачка Жучка, сожительница наша. Слышите ее лай?
Люди, шедшие потоком мимо колодца, голос старца слушали, но ничего не говорили. А те, кто говорили ему, спрашивая время или наименование местности, ничего не слышали из того, что он им говорил.
Канализатор Пух был внизу. Его радость заключалась в данный момент в гаечном ключе, причем этот ключ участвовал в процессе работы, соприкасаясь с болтом трубы основного отсека номер шестнадцать. Прислушиваясь к скрипу колес, канализатору удалось расслышать также крысиную возню и звук "плюх" в восемнадцатом отсеке, что было не так далеко. Как раз туда и была сброшена силой немощи пресловутые старушонка с собачкой .Ее лай, как и вскрик бабуси, Пух воспринял как подобает. Он, вспомнив утренний разговор с милиционером, прекрасно уродуя руки о шершавые трубы, расставив ноги, упершись в стены проема, паукообразно передвигался по направлению источника шумов. Позади его монументальной спины без присмотра был оставлен гаечный разводной ключ, открутивший болт на четверть его длины, и женский чучелок, которые по мере его продвижения вперед, удалялись(если смотреть с лицевой стороны).
- Кто здесь? -оговорился канализатор Пух, посмотрев вверх, где обозначалось светлое пятно люка. В этом светлом проеме обозначилось (как и само пятно люка) лицо искореженного старца, но так как он ничего не разглядел внизу, то ничего и не ответил.
Старая бабка на штыре, свесив руки и ноги в стороны разные, не шевелилась и молчала, потому что была мертва. А собачонка ейная, болтающаяся на поводке, билась нерпой в потоке вод, медленно захлебываясь.
- Бедная собачка! - пожалел ее Пух, кинувшись спасать животное. Но, поторопившись, он был ею покусан, за что сучка отплатилась жизнью: ее небольшой трупик с разорванной пастью потащило потоками по направлению детского дома.
Пенсионер, тряхнув бородой и сплюнув, скоро поднялся на свой этаж в деревянном доме, где закрылся и уснул на диване в обществе грязных подушек.
А канализатор Пух, поднявшись наружу, залез в свой сарай, где, осушив одним махом пузырь с теплой водкой, поразмыслив малость, отправился на квартала в поисках бабы. Не найдя таковой, он уснул в заводской трухе в обществе бездомного кобеля и старого платья бичихи с помойки.
Ему снились термометры и вата. Радующийся лик милиционера, думающего дубинкой, и железные зубы торговца коробков Борже де Падуа. Ему снился сон о преступной халатности старой вешалки, разбухающей в грязном потоке канализации. Она говорила Пуху: "Каналья! Ты не покормил моих золотых рыбок!" И в этот же миг золоченая рыбка, вылезшая из трусов пенсионера, кинулась в лицо канализатора, сопровождаемого тяжелыми думами о кирках и утюгах. "Убей! Убей меня!" - кричал он в безумии вращения выпученных глаз.
-Убей! -закричал он, проснувшись на захарканном старом белье помойной шлюхи рядом с ободранным кобелем, испуганно созерцающим нелепый лик его, в котором осознается никчемность...
ноябрь 1995
Карлик Карло
Наступило утро. В пыльной от пыльцы комнате проснулся карлик в трико. Спал он на олове. Вставая с грязных пластин и растирая хромые ноги, которые три дня подряд давили чипсы, он произнес:
- Что за чушь мне приснилась !
И не успел он сказать это, как гигантская свинья появилась из стены у камина, - произнесла человеческим голосом:
- Карлик Карло, ты позвал меня ?
- Нет, - ответил карлик, кутаясь в марлю.
- Ты позвал меня, - хрюкнула свинья,- а по сему быть тебе знакомым с красавицей моей, дочерью, Пульхерией. С ней теперь ты и будешь жить.
И со словами такими исчезла свинья, а на том месте, где она появилась, остались клопы и мед.
- Что за чушь! - произнес карлик, заходя в туалет, замызганный чернилами.
Три часа дня. На столешнице зазвенел будильник - пора на работу. Карлик Карло стал ковыряться в зубах перед закопченным стеклом. Старой олифой ему пришлось смазать икры ног и рук. А через шесть минут после этого пошел дождь, а потом град. Поэтому карлик решил не идти на работу, а лечь спать, только не на олово, потому что оно пойдет на изготовление оловянных солдатиков, а на вольфрам (на самом деле являющийся медью).
Когда Карло проснулся, то было уже совсем светло. Рамы окон заржавели, а на стенах появилась плесень. Сходив в туалет, запертый изнутри, карлик принес тряпку, которой протер весло, требующее особого внимания.
- Не пойду я на работу! - сказал вдруг карлик, и замолк. Потому что ему показалось, что кто-то что-то сказал. Но позже Карло понял, что это он сам и был.
Прогремел гром за окном. Полил дождь. Но вскоре он прекратился, а остался лишь гром и расстегнутая молния на трико карлика. Проголодавшись, карлик решил что-нибудь съесть. Сначала ему попался половик, но он был не вкусен и солен. Рядом лежащий турник был сырой. А газеты про спорт были пресны. Не найдя ничего, карлик лег спать на папье-маше с пустым желудком, причем последний был очень ласковым, он устроился у изголовья, чтобы изредка облизывать своим теплым языком терпкую лысину хозяина.
Стало смеркаться. Карлик же принялся сморкаться в клетчатое одеяло. Это говорит о том, что он проснулся. Но было уже совсем темно, а карлику так хотелось сходить погулять, желая таким образом жир нагулять, а жир ему еще как нужен. Есть нечего. Хотя, в общем, старое полотенце уже дало о себе знать. Три дня назад Карло проглотил его вместе с дустом. Живот был вспучен. Пришлось идти в туалет для извлечения.
Прошло тридцать минут. Выйдя в комнату, карлик оторопел, ибо он увидел девушку, откладывающую яйцо на старую софу.
- Я - Пульхерия...- сказала она, вынимая карлика из своих рук,- я соскобленная Пульхерия. Дело в том, что меня соскоблили.
" Бедная Пульхерия!" - думает карлик, заворачивается в перины и сладко засыпает.
Наступило утро. Вставать было неохото, поэтому карлик не проснулся. Но пришлось это сделать позже, ибо в доме пахло паленым. Разбросав окурки, карлик быстро встал с места и побежал по длинному коридору, в конце которого было менее душно. Тут был душ. Поднявшись на табуретку и продев в петлю голову, он призадумался: "Сколько лет я живу, а сколько смогу еще прожить? И ведь не только летом живу, но и зимой. Сколько еще зим я смогу прожить!"
Это были мысли голодного человека. Съев прогоревшую лампочку, карлик Карло отворил окно.
Это была чудесная картина. Во дворе - пустырь. На пустыре стоял деревянный туалет. Дверь его была открыта, а внутри -Пульхерия ...что-то ест.
Сколько сил появилось в затекших мускулах карлика. В считанные секунды очутился он перед Пульхерией, которая одарила его порцией дрожжей. И в этот вечер карлик был сыт. Выпив литр воды, он сказал:
- Вода! У тебя нет ни вкуса, ни цвета, ни запаха, тебя невозможно описать! Нельзя сказать, что ты необходима для жизни, ибо ты сама жизнь!
И Пульхерия засмеялась вместе с сытым карликом.
Прошел месяц. Теперь каждый день Карло прибегает к туалету во дворе, где Пульхерия дает ему дрожжи. За это он должен ее скоблить. Каждый день Пульхерия уходила в лес за лимфой. Возвращалась она всегда в два утра. Но однажды почему-то не пришла...
А к туалету пришел тучный акробат, который поставил на траву сургуч величиной с Пульхерию, и ушел обратно, в лес.
С тех пор карлик превратился в буковое деревцо, в кроне которого поселились китайцы.
август 1995
ЦЫКЛ
Волосатые десна старой перечницы Дрыновой сегодня утром что-то уж совсем разболелись. И стонала старая и на горшок ходила подристать червями, но поделать ничего не может. Зудиться челюсть не переставала, и гной желтый прямо в тарелку с супом капает.
А внучонка не ест этот суп. Ему хочется свежий огурец, который бабка прячет у себя под юбкой.
- Шалопай ты шалопай! - говорила кошелка внучонку, а сама рыгала в таз.
А мальчику хочется пойти погулять на пустырь. Там в кустах есть кое-что, гниющее. А бабушка не пускает, пукает и больно тычет пальцами в его глаза, отчего текут слезы.
- Ах говнюк ты эдакой! - то и дело поговаривала, снимая желтобурый лифчик с прищепок.
Есть на этом чудном свете маленькая девочка, соседка Егорки. И живет она с толстой претолстой мамой, водянкой болеющей. И девочка эта с именем Этля очень любит в гости ходить к Егорке, дарить ему слипшиеся карамельки и показывать красочные картинки из заляпаного спермой порножурнала.
Сегодня вечером к Егорке опять придет Этля, совсем одна. И что-нибудь ему да подарит.
- Дрянь ты разэдакая! - сказала внучонку бабушка, почесываясь и ложась спать на пропахшую клопами и мочой дерюгу, на которой когда-то давно помер дедушка и маленькая собачка Дуська, оба от ожирения и в одно и то же время.
Скоро бабушка уснула, опорожнив кишку, а притихший на стуле Егорка еще долго сидел и смотрел то в окно, в которое заглянул пьяный дворник, то на сковородку, в которой метался одинокий таракан, отбившийся от стаи.
В это время в дверь тихонько поскреблись. Мальчик обрадовался, осторожно, чтобы не разбудить бабушку встал со стула и на цыпочках посеменил к двери открывать. Но бабушка застонала, проснулась:
- Сволочь ты... - шептала она, посматривая на крадущегося внучонка одним затянувшимся бельмом глазом. Отчего у Егорки по спине пробежали мурашки.
Но вскоре она уснула навсегда.
А за дверью действительно была девочка Этля. У нее тоже только что умерла матушка. Но ни она не догадывалась об этом, ни Егорка не знал, что только что случилось с его старушкой.
Она была наряжена в красивое белое платьице, заляпанное жиром. На ее прекрасной головке кое-где росли пышные златокудрые волосы, украшенные огромным белым бантом, который пах как всегда мускусом. В маленьком кармашке Этля несла небольшой подарок для Егорки - горстку прелой халвы, а в руках держала старый, приятнопахнущий журнал, до боли Егорке знакомый.
25.4.97 -
ЭФЕМЕРЫ
Врач больницы "Заря" Петр Петрович Петров в феврале тяжко заболел.
- Зачем же ты ел дыню? - волновалась у изголовья кровати супруга его Анастасия.
Её базедовые глазки слезились, а в руках она держала пряник.
- Разве я её ел? - оправдывался муж, кашляя, - поди да спроси сына своего - видно что его работа.
"В принципе, - думала Анастасия, - дыня не вся съедена, а только надкусана в четырех местах."
И с мыслями такими очутилась она в комнатке сынишки Микулы. От неожиданного появления матери, Микула вздрогнул и заплакал, прижимаясь теплой щекой к запотевшей серой стене в углу.
- Зачем же ты съел дыню? - был вопрос.
Микула разбирал утюг на отдельные части, но он знал что говорил правду:
- Разве я её ел. А не собачки ли Жучки-кобеля дело?
"По идее муж мой не трогал плод, да и сын, как становится сейчас видно. Видно что это бедный старый собачка..."
И с мыслями такими очутилась она во дворе пред будкой Жучки-кобеля. Пес сидел внутри своего домика в виде башни Падуи, и в глазах собачьих поблескивала тоска.
- Зачем же ты съел дыню? - задала Анастасия вопрос своей маленькой собачке, размышляющей видно о чем то.
- Разве я её ел? - послышалось из будки - Поди сама и съела, а на других думаешь!
"В принципе, - думала Анастасия, - Жучка не умеет говорить по-человечески как и все собаки её породы. Однако кто же ответил мне из будки если не собачка?"
И заглянув во внутрь домика она увидела помимо Жучки-кобеля смышленого карлика-альбиноса, тайно сбрасывающего свою линочную шкурку.
"Видимо прячется от властей, - думает женщина, - в последнее время их не любят, этих противных карликов. И отлавливают в массе для коллекций и пуппариев. "
- Что смотришь? - обиделось существо - Не видишь - я трапезничаю. Мы, эфемеры, опосля линьки поедаем экзувий, ибо в нем важные для нашего несовершенного мозга микро и макроэлементы.
"Странный эфемер, - продолжает думать Анастасия, трогая линочный экзувий палкой, - первый раз вижу такой интересный и загадочный процесс вблизи."
А после спросила:
- Ты видно не ел мою дыню, коли ешь только кожу. Но тогда кто же надкусил её?
Эфемер, задумчиво щелкнув челюстями, промолвил:
- Таить от тебя мне нечего уже давно. Мы, эфемеры, народ требовательный, любим чистоту и сочные плоды, но только ради влаги. Как ты справедливо заметила, дыня не съедена, а только надкусана, но это не означает, что она в недоеденном виде. Попросту говоря, мы, эфемеры, народец низкорослый, живем в перегное, а потому желудки наши тоже малы по соразмерию с пищевым комком. И в четыре захода мною был совершен акт надкусывания с четырех сторон. Влага, которую я получил, послужила толчком для моей зимней линьки. Ибо мы, эфемеры, живем только год, а зимой приходится часто сбрасывать шкурку, дабы её съесть и нагулять жир.
"Ишь ты, - думала в свою очередь Анастасия, поглядывая то на Жучку, то на карлика, - дыню обкусал, муж болеет, а сын последний утюг разобрал. Одни беды достаются горемычной да эфемеры!"
И посмотрев еще раз на нежное розоватое тельце существа, женщина заалела от негодования:
- Ладно дыня! Хорошо что не всю съел, а не то...чтобы муж мой ел, ибо семечки дынные впору к болезни его. А сын то мой из семян сооружает такие бусы!
Ежась от холода и прижимаясь к теплой Жучке, сказал Эфемер:
- Вот от того и заболел твой муж, что мною надкусана дыня. У нас, у эфемеров, очень ядовитая слюна, а твой хозяин по сути не прочь полизать влажное. Иди и спроси его лизал он дыню или же нет, если нет, то я незнаю чем болеет твой муж!
Подумала Анастасия немножко, решила повременить с мужем и поверить эфемероиду на слово. Говорит ему:
- И что же вы за народ такой! Пакости одни от вас да болезни. Недаром инспекция отлавливает вас под наносами и высеивает из перегноя. Недаром вас спиртуют, а из ваших экзувиев делают абажуры да кальсоны!
- Не серчай, - говорит эфемер, - а лучше делай то, что скажу тебе...
И дохнув на Анастасию торфом, он говорил:
- Как наступит весна, как взойдет солнышко на небо высоко-высоко, а землица от снегов сошедших вспучится, выйди, хозяйка, на огород свой. Выкопай яму в локоть длиной, а на дно ложи дыню. Как наступит лето - быть богатому урожаю дынь. И муж твой поправится сразу и сын твой сотворит новый утюг. Сделай что говорю, только тогда познаешь о счастье!
Покумекала женщина:
- Сделаю все как говоришь. Но подскажи, что за выгода тебя преследует как создание эфемерное и будешь ли ты иметь с этого барыш? Не ровен час как сам скоро в перегной обратишься!
Карлик заскрежетал сегментами, засмеялся:
- Будет плакаться, хозяйка! Видишь на моем тельсоне маленькие оотечки? Они мягки, а внутри - пордрастающее звено моей потомственной цепочки. В виде гранулы совокупление этих оотечек будет покоится в ухе вот этой собачки. А к лету из-под хвоста этой же собачки, произродится новое племя эфемеров, более живучее и дынное. Их желтые тельсоны ты заприметишь в День Защиты Детей, а расслоение полов - по воскресеньям в два часа ночи. И если ты увидишь все метаморфозы своими глазами, то ослепнешь.
В новинку все было услышанное. Женщине хотелось сделать что либо доброе для себя и своей семьи. Но как быть с племенем эфемероидов, кои урожай дынь сведут на нет, да и кровь перепортят, болезни на людей да мор нашлют.
- Но скажи одно как представитель своего рода. Ведь если вас будет так много как стробил на теле твоем, какой смысл тогда будет иметь бахчу, если все дыни окажутся попорченными и надкусанными?
- Не переживай об этом, хозяюшка! Это я возьму на себя. Из праха моего впитают детки мои основные правила, которых пять: ешь каждую десятую дыню - это раз; уважай хозяев - это два; линяй - это три; размножайся - это четыре; и пой - это пять!