Шаврин Алексей Валерьевич : другие произведения.

Тесные рамки существования

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

Бедствие рассудка

  
   Здравствуйте?
   Благодетель ты наш царь Петров-Водкин! Разумно ли пишу тебе, ещё не знаю как долго, ибо часы мои настенные идут так тихо и еле заметно стрелки двигаются одна относительно другой! И все же, дорогой мой хранитель, я хотел бы задать вопрос тебе, несложный и не очень длинный: "А что хотел бы ты прочитать к своему рождеству?" Сожалею, что не смогу прийти сам, ибо тяжко болен собою и призрачен. И даже мое отражение в зеркале гневно смотрит на меня и негодует. Но есть у меня небольшая история с собой, не знаю понравиться она тебе или нет, но искренне надеюсь что да."
  

Глея - девушка с зелеными глазами

  
   Её я увидел у автобусной остановки. Она была одна и ела что-то небольшое. Одета она была во всё зеленое, только рукава распашонки красные.
   Превосходный экземпляр! Уже пять лет как я не курил.
   А солнце ещё не совсем тускло светило. Светило светило. Было туманное утро, пять ноль четыре. Только что развели мосты.
   Далее.
   Как я узнал кто это, так сразу же понял что это. До чего всё таки память интересная штука! Можно долго помнить какой-либо экземпляр, а вот такое чудо забываешь так же быстро как увидишь.
   - А меня так и зовут, Глеей. - говорит мне девушка, которую я уже спросил.
   Ветер был хоть и утренний, но не такой прохладный как всегда. Это видимо специально так.
   Завтра нужно будет увидеть этот экземпляр еще раз. Уже пять лет как нет на свете радости.
   - А что это, радость? - спрашивала меня Глея. Вопросительные глаза цвета неба поражали меня.
   И всюду эти окаянные голуби! Что за напасть такая с этими нелепыми птицами. Их у нас два вида.
   Ишь ты.
   - Радость?... Хм... - отвечал ей я. Как я давно побывал в тех краях, где было так много радости. Радость - это не обязательно горе, это нечто больше чем смех бомжа плюс корень из улыбки умирающего сирийского хомяка. Вот даже и сейчас сказали это слово, а я и не понял о чем речь. Пусть будет так. А пока ей спою что-нибудь просто.
   В песне пелось: "Интересная мысль, спешу вас заверить! Вы, не зная ещё чего бы то не стало, часто так хорошо ориентируетесь в нем! (то есть в мире). Можно долго лизать мороженное, но оно не будет долго ждать. А тем более это солнце еще по летнему встречает нас...." и тому подобное.
   Все было так хорошо видно не только из-за вины тепла. Глея так прекрасна, что я почти уже понял что это за слово такое "радость".
   Хотя...
   Несколько минут погодя, несколько минут погоди. Подойди сюда! Подойди ко мне!! Я плохо тебя слышу! А она стоит себе да говорит что-то под нос невнятно.
   Мне часто приходилось видеть как туман в разумно раннее утро окутывает собою смуглые тени деревьев, их смольный аромат ещё таит в себе надежду на доброе и застенчивое.
   Я часто оглядываю себя со стороны, взирая на шнуровку моей обуви, или просто, когда моя теплая рука щупает в кармане кусочек зеленой зажигалки. И это очень мило, стоять так и смотреть на то, что зеленее тебя, или просто на то, у чего есть корни и ветки, или на тех же птиц, которые кажутся нам тем, чем они являются на самом деле.
   Деловито прогуливаясь вдоль бордюра, голубь чинно шествовал к еще дымящемуся окурку, а старый дед с телегой только что скрылся за углом аптеки.
   - И вы не заняты теперь в последнее время? Вы не пошли бы со мною во тьму? А не угадать ли вам мое имя?
   "Смуглое личико!" - подумалось мне, а сам так улыбнулся, что сизая туча скрыла в миг свободное солнце.
   - Ой! - стесняется Глея, краснеет. А видно, что сейчас откроются ее милые губки и скажут: "Я очень рада во тьму! Знаете, я там никогда не бывала."
   На луже появилось множество кружков - то вода с неба капает. И называют люди эту непогоду дождем. Вот и пошел вдруг он.
   И раскрывая свой зеленый зонт, я тем самым воспрепятствовал попаданию на себя, но прежде всего на Глею, на хороший экземпляр свежей выпечки. Капли я имею в виду.
   - А зовут ли меня вообще? - говорю ей вдруг я, - И я ли это, кого ты сейчас видишь? Вот например ты это ты!
   Удивление Глеи было очевидно, как и ее испуг на лице. Но то просто всего любопытство. И пусть любопытство! Я возьму огромный ножик и отрежу кусок колбасы за то, что никогда больше не буду делать то, что сугубо касается дождя, или этих зеленых глаз.
   Остановка автобусов. Они приезжают, останавливаются, берут людей в свои бензинные покои, перевозят их в другое место, куда кому надо. За плату, конечно, а не просто так. И все нужно не за просто так!
   - А знаете? - говорю я ей - Вы напоминаете мне то время, когда я чувствовал себя счастливым. Иногда со мною бывает такое... а иногда и нет. Этот ветер и дождь, это небо и вы - вот что есть радость.
   Первый раз в жизни я почувствовал бедствие рассудка, ибо не раз говорил себе и другим слова типа "ликуй".
   Вот и последний рейс. А мы все стоим под зонтом и беседуем. Дождь давно кончился, день наступил. Но нам все равно. Мы будем ждать тьму, чтоб под покровом её не видно было всяких там голубей, ни других неприятностей!

сентябрь 1997

  
   Извини еще раз, мой бесценный хранитель! Ограничь мое занудство простым деянием: порви то, что держишь в своей царственной руке. Я всего лишь молчаливый голос слов на лоскутке сей бумаги! Но большое терпение - малая часть благочестия, а я знаю, что честь - часть чего-то целого, намного большего, нежели сам источник благочестивых поступков.
   Но тут я подумал: "А не мешает ли мне мое тело? Может быть для столь хрупкой души эта безобразная телесная тюрьма не столь плоха, как напротив говорил нам один индус (иисус, его кажется имя) со своих икон, сын преисподни?" И вот что я подумал тут же.. Ведь "я" не хочет грузить тебя никчемными словами, дабы не расстраивать тебя и не смущать твою скромную душу, а просто просит прочитать тебя ещё кое-что, то, что ниже, а имя этой истории...

Настроение

  
   И опять я услышал чудесную песнь прекрасной Афродиты, живущей на верхнем этаже. Каждое утро выходила дива на балкон и её серебряные перезвоны и радужные трели пробуждали меня, одаряя улыбкой радости за прекрасное утро.
   "Её голос, - думал в тот момент я, - словно журчание ручья. Какими прекрасными кораллами губ обладает сия певчая птица, столь сильно волнующая струны сердца моего?"
   И не терпелось как можно скорее увидеть воочию чудо-деву, с коей соседствую вот уж не один год.
   И это был тот самый день, в который я осуществил потаенную мечту.
   Выходной для меня день радовал теплотою солнца, ласкающего уже достаточно голую почву перед первым снегом. Обнаженные деревья словно посаженные кверху корни узорчато заслоняли синющее небо бездонной природы.
   И уже на улице, на заветной лавочке меж куч желтой листвы, я осознал всю радость одиночества, переполнявшую мою душу в тот момент. И хотелось в девственные леса, в горы, где чистота всех помыслов - ничто и все, по сравнению с моим состоянием. И будучи опьянен сущим, переполняя реки сердца добром, пребывая в наслаждении, в покое и молчании один на один с Мирозданием.
   И не знаю куда бы дальше, в какие бы дебри зашли мои мысли, если б не прекрасное создание остановившееся подле меня...
   - С Вами можно посидеть? - скромно спросила прекрасная фея в легком сарафане.
   И я помедлил с ответом, удивляясь богатырше, - ведь на улице прохладная осень! А её легкая одежда просто странно и страшно сочетается с пожелтевшей травой и застывшими лужами на асфальте.
   - Конечно можно...-говорю.
   И она села рядом...
   О это милое лицо! Её белоснежное невинное лицо! Чуть вздернутый носик и большие глаза, грустные и голубые, что само небо. А пухлые губки и правильный подбородок говорили мне о нежном непонятном чувстве с именем Любовь. Её белоснежная кожа на шее волновала, а красивая грудь трепетала. И...да-да! Она вздыхала!
   - И что же вздыхаете вы ненаглядная? - спрашиваю, притаив дыхание, будто испугавшись своих слов (а не оскорбили ли слова мои её непорочную душу?).
   - Мне грустно...
   "Как чудно говорит!" - воскликнул я в сердце своем. И тут же спрашиваю зачем-то:
   - А не вы ли поёте по утрам столь прекрасно?
   - О нет, то моя бедная печальная сестренка. И она хорошо знает вас, и она наверняка вас любит!
   - Но почему! - вырвался у меня вопрос с восклицательным знаком.
   - Не вы ли выходите по вечерам на помойку выносить мусор? И не вы ли ночью так ужасно выли на луну на своем балконе?
   - Да, но...
   - Не надо да и но. Это были вы. А сестренка моя бедная такие дела ой как любит, вот поэтому полюбила и вас вместе с вашими причудами.
   И после всех этих неожиданных для меня слов, девушка встала и ушла прочь, оставив лишь запах жасмина и ошеломленного самого меня на этой дурацкой лавке. "Что же это за причуда такая? - думал тогда я - Выносить мусор... Выть - это причуда, но мусор? Или же они не имеют с ним дело? Или же просто не выкидывают мусор?" И чувства противоречия разрывали меня. И силился я представить сестру прекрасной феи, столь поразившую меня своей природной непотревоженной бытом красотой. "Это две наяды - говорил я в себе, - её сестра по-видимому столь лучезарна, а облик её столь божествен, что я не смогу на неё просто так смотреть, без чувства трепета!"
   Забывшись, я не заметил как рядом со мною кто-то сидит. Отвлекшись от сладостных дум, я обернулся через плечо и увидел безобразную старуху в плюшевом пальто. Она улыбалась мне щелью беззубого рта, а от вида глаз ее, красных и мутных, по спине моей пробежали мурашки. Я не на шутку испугался. Вскочил:
   - Кто вы?!
   - Я та, о которой ты мечтал, - произнесла старая ведьма голосом ребенка, - я сестра той, с которой ты только что сидел!
   - О боже! - ужаснулся я - Как может так быть, ведь вы же старуха!
   - Мне столько же лет сколько и тебе... - печально произнесла старая кошелка, и далее, - разве не ты наслаждаешься моим голосом, разве не ты мечтал увидеть меня и встретить свое Первое и Вечное, Последнее и Скоротечное? Разве не ты?
   И не приятно мне было в тот момент. И думалось: "Что же это за Дьявол, что в облике подобном таит гармонию соловья? Что же это такое, что сочетает Прекрасное с Безобразным, и есть ли между ними грань?"
   - Нет никакой разницы! - говорила старуха, - Тебе стоит сделать малое, и ты получишь всё, что ты всегда искал и о чем всегда мечтал. И откроешь ты для души своей и сердца своего такое, чувство, от легкости которого воспаришь в небо! Это как жизнь и смерть слитые воедино, так же сладко как родиться или умереть, но переживая это ощущение в течении всей жизни! Ибо нет никаких граней между светом и тьмою, а серого не бывает, и только тогда ты познаешь Тайну, когда поцелуешь меня. Разве не стоит все это ради одного горячего поцелуя?
   ...Не помню как это получилось, но осознал я себя, тогда, когда уже целовал старую! И, о боже, нет никакой грани! Нет никакой! Очнувшись от забытья и переполненный счастьем, я сидел напротив прекрасной богини, что мило улыбалась мне, показывая в своих жемчужных руках безобразную кожу старухи...

16.10.96

  
   Вот и все, а желаю я Вам счастья и здоровья, а нежелаю я Вам "жабу, тридцать дней проспавшую, острый яд в себя вобравшую, злой дурман, крыло совиное, желчь козла, глаза мышиные, волчий зуб, змею холодную, страшно злую, подколодную". И если все будет хорошо в жизни вашей величавой, знайте, что это мои лишь добрые пожелания к вам и к деяниям вашим!
   Всюду с Вами и Везде,
   очень больной человек
   Садохин-Мазохин, плотник

ноябрь-декабрь 1997

Радостный Мазут и веселый Гудрон Привольный

  
   Наивно полагать, что плоскостопие для психологии толпы уродство. Вот у Радостного Мазута очень плоские стопы, но он ничего, живет и не жалуется. Весь свой скудоумный день он проводит в темной нише, где постоянно хохочет и шуршит туалетной бумагой. На его голове - грязная соломенная шляпа желтого цвета с зелеными заплатками по бокам. Одет же в длинную серую робу, по которой туда-сюда шныряют белесые мокрицы. На воротнике бурой рубашки - засаленные жирные пятна и частички срыгнутого горохового супа.
   Живет Радостный Мазут у своего давнего друга, веселого парня с помойки, Гудрона Привольного. Гудрон - очень хороший человек. Хоть и не красив собой, зато он великолепно рыгает и может очень много съесть горохового супа. Одет он в зеленый старинный фрак на голое тело.
   Мазуту очень нравится Гудрон, он часто ему завидует за то, что у друга такие таланты. И порою пытается подражать ему - рыгает и кушает очень много супа. Но ничего у него не выходит. Гудрон понимает недостатки своего товарища, и поэтому часто, утром и ночью, приносит в нишу Радостного Мазута новые рулоны туалетной бумаги.
   Жили два друга так очень давно. Гудрон только раз в месяц выходил на помойку, соскрести из баков еды, собрать утильную туалетную бумагу, да по горох в поле иногда ходил. Остальное время он проводил дома, в основном смотрел сны и ходил слушать как смеется Мазут. Обычно ему становилось привольно, вот поэтому так и прозвали.
   И вот однажды был чудный гнойный день. Во дворе баба Стигма стирала свой лифчик в эмалированном тазу. Ее маленькая дочь по имени Тина вечно распространяла вокруг себя запах нечистот. В ее комнате стены вымазаны калом, а подаренные ко дню рождения трупы собак тлеют на балконе. Она любит дристать часами на своем грязном черном унитазе. Очень умна. Все соседи дуреют от запаха, который она распространяет вокруг себя. Ее давешняя мечта - собрать огромное количество вонючих старушечьих плавок, но пока еще ни одну плавку не нашла.
   В этот чудный отвратительный день копалась Тина на помойке. Гудрон тоже был тут. Копаясь в баке, он мимолетом увидел в профиль баклажанные груди тины и был ими сбит с ног.
   - Извини меня, отпрыск! - извинилась Тина, убирая груди подмышки. Ее рваные рейтузы воняли, а засранные мухами глазки гноились.
   - Ты кто? - спросил незнакомку Гудрон, а сам так и немел. Он чувствовал как теплая струя мочи текла по его ноге. А горло продрала изжога, и он так громко рыгнул, что даже Мазут у себя в нише вздрогнул от испуга.
   Ее единственная тощая с плесенью нога покрытая ифекцией, была обута в превосходный сандалет из жести. А в блохастой паклевидной шевелюре обозначалась грыжа.
   - Я молодица Тина. Мне еще так мало лет, но у меня давно есть жених. Он живет на севере и раз в неделю приезжает ко мне и привозит чудесные заграничные плавки, которые ты никогда в жизни не видел, потому что ты дурак и глупый мальчишка!
   Привольный Гудрон удивился словам этой дурнопахнущей девчонки. Сперва его даже пропоносило от перенапряжения, но через минуту-другую шторм в желудке утих и можно было спокойно попердеть.
   Узнав про плавки, ему жутко захотелось увидеть их и понюхать. А потому, собравшись с силами и намотав вытекшие зеленые сопли на кулак, сказал:
   - Ты умна и титьки твои длинны. Если ты мне покажешь свои трусы и дашь их мне понюхать и полизать, то так и быть, я тебе покажу свою письку и позволю даже дунуть в нее!
   Тина сначала обиделась и надула свои заячьи губки, но потом, подумав и вспомнив, что еще ни разу в жизни не видела письку мужика, молча запупила свои драные рейтузы и показала беленькие трусики в желтых, коричневых и красных пятнах.
   - Фу! Как воняют! - сказал Гудрон, нагибаясь к ним.
   - Еще бы! Мой жених мне привозит каждый раз самые дорогие на свете духи, которые он покупает за большие деньги. Если я их лью на свою попку, то она потом так приятно чешется и краснеет -смотри!
   Нагнувшись к Гудрону задом и опустив трусики, Тина показала свою воспаленную покрасневшую попку. По всей поверхности ее равномерно распределились ципки, а редкие созревшие чиреи напоминали больше соски.
   - Да, очень красная жопа! - произнес Гудрон, трогая ягодицы Тины своей шершавой рукой.
   - А теперь твоя очередь! - вдруг сказала Тина, натянув рейтузы обратно. Ее баклажанные груди всколыхнулись, больно ударив Гудрона по подбородку. За такое нахальство он стукнул ее кулаком по носу и кинулся бежать домой.
   Девчонка, обливаясь слезами и кровью, заревела. А ее мать Стигма, стирающая свой бурый лифчик, опрокинув таз, бросилась в погоню.
   Резво забежав на свой этаж, Гудрон только и успел затворить за собой дверь квартиры, как в нее ударилась Стигма.
   - Открывай, недоносок! Открывай, сучий потрох!
   Но проказник не открывал дверь. Он забрался к Мазуту в нишу, где, успокоившись, весело уснул в ногах своего друга.
   Скоро и бабе Стигме надоело кричать и стучать в дверь. Она тяжеловесно зевнула, схватила дочь в охапку и побрела в свою квартирку спать.
   И с тех пор зажили наши герои припеваючи.
  

март 1998

   Продавец наперстков
   -------------------
   "... У обезьяны мозговые извилины
   значительно малочисленнее и проще,
   чем у человека. В этом и заключается
   весь секрет!..."
   А. Кроули
  
   Дело происходило прямо около дверей ООО магазина пожарно-
   го "Янтарный". То и дело в эту красную дверь заходили люди,
   видно пожарники, так как обратно те же люди выходили уже при
   мундирах и в медных касках. Кто заходил купить песок противо-
   пожарный, а кто - багор или крюк (среди простолюдья именуемый
   хуком).
   " Неужели всегда, когда получается так, что тебя никто не
   хочет слушать, именно в тот момент, когда есть что рассказать,
   перебивает речь какой-нибудь очень хитрый и наглый человек?"-
   так подумал человек с большой буквы, продавец наперстков Ру-
   тинный. Он разговаривал с очень толстой дамой, на вид лет по-
   жилых, с баронессой Фон Циркуль. Женщина была неплохая, но уж
   больно болтливая, а поэтому она постоянно перебивала отдельную
   речь Рутинного, не давала ему вставить острое словцо именно в
   подходящее место диалога.
   - И всё-таки, - объясняет госпожа Фон Циркуль, - тошнота,
   рвота, кровавая рвота, резкая боль иногда появляются при тяже-
   лых ушибах живота.
   А госпожу Фон Циркуль недавно продавец наперстков Рутин-
   ный столкнул с ног - он нес тяжелую штангу. Леди страшно напу-
   галась, когда штанга сбила ее с ног. Почувствовав резкую боль
   в животе, она покатилась по дороге, размазывая по себе грязь.
   Но в скором времени собралась с мыслями и с болевыми ощущения-
   ми, вскочила, встрепенулась, - и накинулась на бедного продав-
   ца никому ненужных наперстков, на Рутинного. Она говорила:
   - При всяком нарушении целости кожи и слизистых оболочек
   представляет опасность как кровотечение, так и загрязнение ра-
   ны, ее заражение.
   Рутинный, небрежно чихнув в сторону два раза, положил
   штангу на землю. Потрогал ушибленное место мадам: на животе и
   голове. Но он плохо знал, что не следует ощупывать место уши-
   ба, так как это лишь вызывает боль и не дает никаких полезных
   сведений о происшедшем. Он был малословен, одет в старое поно-
   шенное трико и полуистлевший пиджак с плеч какого-то старинно-
   го министра.
   Госпожа Фон Циркуль имела при себе маленькую собачонку,
   которая ежеминутно лаяла и только что больно укусила Рутинного
   за палец. Ее живот и вправду пострадал - на жакетике было пят-
   но крови, голова тоже не в очень хорошем состоянии - куда ни
   глянь - повсюду ссадины. Как вы видите, эта дама средних лет
   была не прочь сказать пару ласковых,поэтому она не побрезгова-
   ла сказать даже следующие слова:
   - Во всяком случае, милейший, вам необходимо срочно, но
   очень осторожно, всячески оберегая покой пострадавшего, пере-
   нести или перевезти его в больницу!
   Продавец наперстков тяжело вздохнул. У него был очень тя-
   желый трудовой день. За день работы в своем наперстковом ларь-
   ке, он продал не так уж и мало наперстков. Ровно 1000 штук.
   Продав такое количество, он сосчитал, что денег от продажи,
   хватит на покупку штанги тяжелоатлетической, в упаковке - 1
   шт. Это его давняя, но очень положительная мечта. Еще он меч-
   тает познакомится с блондинкой, которая согласилась бы жить и
   разделять беды вместе с ним.
   Госпожа Фон Циркуль - блондинка. Ее юбка была желтого
   цвета, а все знают, что желтый цвет иногда очень идет блондин-
   кам. Если бы она имела на голове не белые, а рыжие волосы, ее
   б никто не полюбил, даже если б она сочетала лиловые тона и
   зеленый цвет средней убойной силы. Только что мы стали свиде-
   телями трогательной сцены - продавец наперстков Рутинный влю-
   бился по уши в эту упитанную, на вид пожилую даму, госпожу Фон
   Циркуль.
   - Я доставлю вас! - сказал наконец воздыхатель, имея вви-
   ду, что он доставит даму в больничные покои, где все раны и
   ушибы исследуют специалисты, а может даже, если и повезет, то
   сами фельдшеры!
   Женщина, услышав это, отмахнулась от лица Рутинного пла-
   точком, тяжело падает в обморок. Ее собачка, мопс постельного
   цвета, падает на землю тоже, но тут же срывается с поводка и,
   поскуливая, скрывается в дверях магазина пожарного "Янтарный".
   - Такси! Такси! - мечется Рутинный вдоль дороги.
   Через минуту у тротуара останавливается такси. Продавец
   наперстков, продев свои руки под подмышками фрейлины, поднату-
   жился, и протащил даму до люка колодца на асфальте - до такси
   осталось три метра. Удивительной тяжестью показалась для него
   эта ноша - целых двадцать пудов. Еще передвижениям мешала
   штанга, она звонко стукалась по асфальту и голове пострадавшей
   Фон Циркуль. Пока Рутинный укладывал штангу в багажник такси,
   он думал о красоте этой мадам, и он также, потом, предложит ей
   свою руку. "Ее глаза - небесны!" - думал герой, захлопывая ба-
   гажник такси. Но, увы, штанга в багажник целиком не вошла, а
   потому последний разлетелся вдребезги.
   - Штраф! - крикнул из такси таксист. На коленях таксиста
   сидела такса с томным выражением лица.
   Рутинный согласился, кивнул головой, подумав: "Денег у
   меня ни копейки, прийдется отдать штангу."
   Вскором времени, попыхтев еще полчаса с мадемуазель Фон
   Циркуль, Рутинный наконец запихал ее всю целиком на заднее си-
   денье такси. Сам же сел рядом с шофером, у которого на коленях
   сидела такса с томным выражением лица.
   - Ожоги? - спросил таксист, указывая на госпожу в салоне.
   - Нет, ушибы, - скромно ответил продавец наперстков.
   - Ну тогда, в травматологию! - догадался таксист.
   И скоро они оказались на месте.
   Госпожа Фон Циркуль пришла в себя, в свое сознание, и
   вскоре все услышали, только кроме таксы (эта старая собака бы-
   ла глуха):
   - При обмороке человек бледнеет, теряет сознание, дыха-
   ние, становится поверхностным, сердечная деятельность ослабе-
   вает...
   - Необходимо сделать искусственное дыхание, - поясняет
   шофер. А такса просто кивает.
   И шофер, открыв окно машины, тем самым обеспечил приток
   свежего воздуха в душный салон машины. Рутинный принялся
   растегивать у пострадавшей воротник, пояс, лифчик, пытаясь по-
   ложить даму так, чтобы голова была ниже туловища, а ноги выше.
   Но вы сами знаете, что в такси не развернешься. В результате,
   таксист был прижат ногами госпожи Фон Циркуль на уровне горла.
   А нашатырный спирт,который он успел достать из бардачка, слу-
   чайно пролил на таксу. Но собачка утеряла нюх, а потому спо-
   койно продолжала сидеть. Пришлось выходить всем на открытый
   воздух, дабы не было удушения. Но, что Рутинный, что шофер уже
   немного удушились. Особенно шофер, ведь на его шее сплелись
   ноги женщины. Рутинный вывалился мешком на тротуар перед трав-
   матологией.
   Засуетились санитары. Их многочисленные белые халаты ста-
   ли мелькать кругом. Одни распутывали ноги Фон Циркуль, осво-
   бождая шофера. Третьи делали госпоже Фон Циркуль промывание
   желудка. Четвертые, те, что в противогазах, распыляли в салоне
   машины какой-то, вроде бы безвредный, газ. Пятые положили Ру-
   тинного на носилки и потащили в помещения больницы. Шестые же,
   самые бесполезные санитары, все до одного - дохляки, гоняли по
   улице таксу, которая хоть и не очень ценная собака, зато аг-
   рессивна, когда за ней гоняются.
   Не прошло и часу, как все пострадавшие оказались в одной
   больничной палате. Эта палата представляла собой огромный бе-
   лый зал, посреди которого - три койки: с госпожой Фон Циркуль,
   с Рутинным и шофером. Причем под койкой последнего лежала
   скрученная по рукам и ногам обезвреженная такса.
   Рутинный лежал посередине, слева от него - та, которую он
   так любил. Он смотрел на ее голову затуманенным взором и меч-
   тал о той семейной идиллии, которая будет потом, когда они же-
   нятся. Вот только надо предложить руку.
   Таксист, с вывихом шеи, думал только о том, что не плохо
   было бы взять деньги за проезд с этих негодяев-пассажиров, а
   второй вопрос, который его мучал - где собачка?
   Госпожа Фон Циркуль, самая пострадавшая, будучи под ка-
   пельницами, вся негодовала, на всех и на ВСЁ. Больше всего на
   свете сейчас она хотела бы спокойно встать, затем сделать на
   лице горячий компресс, после чего надеть рыжий парик, и вле-
   пить пощечину этому негодяю, продавцу наперстков. Еще ее мучал
   вопрос - где собачка? Она сказала холодным и жестяным голосом:
   - Всякое кровотечение - результат повреждения сосудов...
   Но не успела мадам Фон Циркуль договорить слова, двери в
   палату открылись и вошел огромный как гора, эдегеец, главврач.
   Он очень долго шел по направлению коек пострадавших, так как
   надо было преодолеть сто метров зала. А когда подошел, то, об-
   дав всех запахом эдегейского сыра, принялся обследовать боль-
   ных.
   - Ушибы? - поинтересовался у Рутинного. И, не дождавшись
   ответа, смоченный холодной мочой чистый кусок ткани, положил
   на место ушиба. И сказал:
   - Зимой же, потом, прикладывайте к месту ушиба пузырь со
   льдом и снегом.
   Следующий черед - шофер. Врач спросил:
   - Раны? Царапины? Ссадины?
   - Ссадины.. - простонал шофер.
   - Болезнетворные микробы могут попасть в рану с одежды и
   кожи пострадавшего, с предмета, а вы, мне помнится, входили в
   контакт с предметом-туфлей пострадавшей, той, у которой крово-
   течения. Чтобы не загрязнить рану, не следует промывать ее во-
   дой, а в нашей больнице вода и тем паче вся дизентерийная. От-
   деление дизентерии забито до отказа, и мы не сможем поместить
   туда вас, и ваша собака больна бешенством - ее нужно сдать на
   живодерню и усыпить. К тому же, это нечистоплотный пес...
   - Где собачка? - спросила тихим голосом мадам Фон Цир-
   куль. Она не знала, что та, о которой речь - это такса, а не
   мопс.
   Но врач не отвлекался на мелочи: он смазывал йодной
   настойкой ссадины на шее шофера и вывих шеи скрутил руками в
   обратном направлении - таким образом вывих шеи перестал быть.
   Причем он не в коем случае не прикасался грязной подушечкой
   пальца к кровоточащим ссадинам, чтобы избежать заражения.
   "Если оно все-таки начнется, - подумал этот профессиональный
   человек, - то прийдется его предотвратить." После этой проце-
   дуры он предложил шоферу:
   - Руку или ногу нельзя оставлять перетянутыми дольше двух
   часов, так как может наступить паралич и даже омертвение тка-
   ней.
   И, наконец, он подошел к мадемуазель Фон Циркуль,
   спросив:
   - Кровотечение? Артериальное кровотечение - самое
   опасное, молодая леди. И если вы не умеете обращаться так с
   этими молодыми людьми, то вам попросту надо не выходить из до-
   ма. Первое и основное - нужно постараться прекратить кровоте-
   чение. Как этого добиться?
   На мгновение главврач задумался, приняв позу мыслителя,
   он мусолил пальцами руки складки на лбу - то продукт усиленной
   мозговой деятельности. Но вскоре, он приступил к делу. Своим
   коленом он прижал соответствующий сосуд к кости, однако долго
   сдавливать кровеносные сосуды рукой утомительно, поэтому он
   сжал их ногой - с самого детства у врача очень хорошо развита
   стопа - как кисть примата. Далее, он как следует перетянул ко-
   нечность жгутом, и закручивал его до тех пор, пока кровотече-
   ние не остановилось.
   - Ну вот и все. И вам совет: избегайте как можно чаще
   сморкаться и втягивать в нос холодную воду. Я не буду вам объ-
   яснять почему, так как вы все равно ничего не поймете. Это су-
   губо медицинские термины, а вам, человеку далекому от меди-
   цинских премудростей, будет сложно понять то, что я говорю.
   Главное соблюдайте то, что я вам сказал, а это бесплатный со-
   вет!
   И, осмотрев всех больных еще раз, измерив их взглядом
   в общем, добрый фельдшер произнес:
   - А теперь - все свободны! Наша больница занимается толь-
   ко исключительно переломами, а их у вас нет. И еще одно - наша
   больница не такая уж и бесплатная, а потому, так как денег у
   вас не найдено, то автомобиль, штанга и изумрудное ожерелие
   мадемуазель, переходят в собственность больницы. И с этого
   часа вы считаетесь официально здоровыми и способными к работе
   гражданами. За одеждой прошу вас обратиться в гардероб.
   Сказав все это в полной тиши зала и молчания больных,
   врач повернулся спиной и очень медленно принялся удаляться от
   кроватей с больными таковыми, каковые принялись громко вопить.
   Особенно шофер - ему жалко расставаться с автомобилем, к тому
   же в нем - сто килограммов героина. Госпожа Фон Циркуль тоже
   возмущалась - это ожерелие было подарено ей от какого-то при-
   чудливого принца, и к тому же оно, это ожерелие, скрадывало на
   несколько фунтов ее ожирение.
   Только продавец наперстков молчал - он хорошо понимал все
   то, что сказал ему (да и всем) главврач. Тем более, что у него
   сегодня праздник в душе - он все-таки предложит мадам Фон Цир-
   куль сделаться егойной женой. А шофер, так и быть, пусть будет
   их пажом. У Рутинного есть наследство - замок в Польше (за ним
   нужно съездить к отчиму, ведь замок из меди и весит три килог-
   рамма), и есть еще алмазная статуетка с острова Илоб - за нее
   многие готовы жизнь свою отдать. Короче, Рутинный - зажиточный
   человек, к тому же бизнесмен: его наперстки - самые лучшие в
   мире.
   Посуетившись некоторое время, особенно то время, на про-
   тяжении которого главврач медленно уходил из зала, постепенно
   превращаясь в удаляющуюся точку, герои начали подумывать о
   сложившейся ситуации. Дело в том, что под одеялами все они
   оказались - голые. И как это надо идти до гардероба - они не в
   силах знать. Сперва догадались обернуться чем либо из одеял и
   простыней, но все эти вещи оказались плотно соединенными с
   кроватями, а сами кровати прикручены к полу посредством ги-
   гантских штырей-дюбелей. Выход один - идти совсем голыми. Но
   поначалу тот же шофер пытался оторвать зубами кусок от одеяла
   - в итоге он поломал три зуба, а одеяло даже не надорвалось.
   Первым встала мадам Фон Циркуль. Телосложение ее было и в
   правду достойным некоторого внимания: правильно постановленная
   осанка, широко выступающие лопатки и груди - не плохи - на них
   польстится любой мужичина. Перебинтованная, она побрела к вы-
   ходу; и ещё: ей, так видите ли, казалось, что это фи как не
   культурно образованной даме, видишь ли, идти рядом с какими-то
   негодяями, тем более - черт поймет, что у них там на уме! Осо-
   бенно у того, отвратительно-осанистого продавца никому ненуж-
   ных наперстков. Так рассуждала, по-видимому, дама.
   Вторым встал шофер - он быстро кинулся к далекой двери,
   мелькая ягодицами прямо перед Фон Циркуль. Она сморщила свой
   носик - было видно, что даме неприятно созерцать. За шофером
   кинулась такса со связанями лапками - но у нее бежать получа-
   лось очень даже хорошо. И это хорошо.
   Третим был Рутинный. Он догнал даму и пошел рядом с ней.
   - Я вас сразу же полюбил... - сказал он такие слова. И
   по-видимому очень сильно испугал эту женщину.
   Она кинулась от него бежать, и даже обогнала таксу с шо-
   фером, которые были изрядные бегуны. Продавец наперстков не
   так истолковал поступок женщины, он был не понят, а потому то-
   же побежал с диким воплем.
   Первым все же настигла двери толстая женщина мадам Фон
   Циркуль. Она сшибла на пороге главврача, который упал, головой
   стукнулся о дверной косяк и умер. Такса и шофер добили бедного
   лекаря, пробежавшись по его лицу. А продавец наперстков,
   споткнувшись о труп, разбил себе нос в кровь.
   Тут был длинный белый коридор, уходящий в бесконечность.
   И вокруг - ни души и ни окна, а только холодное мерцание туск-
   лых ламп на потолке. И женщине не оставалось делать ничего
   больше, как бежать в эту даль, в надежде на лучшее.
   Тут же включилась сирена и сзади, из противоположной
   бесконечности коридора послушался топот ног, обутых в сапоги.
   Слышался также лязг холодного оружия. В воздухе прошумела ост-
   рая стрела, которая воткнулась в дверной косяк, прямо перед
   разбитым носом Рутинного.
   Мадам Фон Циркуль заверещала - она была напугана всем
   происходящим, к тому же ее ногам было холодно от прикосновения
   к холодному полу. Она стремительно неслась вперед. И сзади -
   такса, шофер, а в конце - Рутинный с разбитым носом. Топот
   усиливается...
   Вскоре в стенах коридора стали мелькать многочисленные
   двери. Одна из них была открыта - туда и вбежала мадам с кри-
   ком: "Это гардероб?!" Но это был не гардероб, а самый обыкно-
   венный морг. На кафельном холодном замызганном кровью полу
   стоял человек в грязном белом халате. Он спросил:
   - Вам кусочек получше, на ваше усмотрение? Может вам за-
   вернуть тонкий огузок, или фарш для котлет?
   Но мадам Фон Циркуль испугалась, заскользила на полу и
   тут же выбежала из этой двери, дабы продолжить стремительный
   бег до гардероба. На бегу она столкнулась лоб в лоб с шофером,
   отчего последний лоб треснул, а мозг и кровь брызнули на сте-
   ны. Из морга понеслись восторженные крики:
   - Эта часть подойдет и для бульона! Сырое мясо можно бу-
   дет срезать для котлет, а вареное - для фарша в блинчики и пи-
   рожки!
   К тому же, закованные в латы охранники были уже совсем
   рядом. Стрелы уже свистели с постоянством. Одна из этих стрел
   пробила Рутинному ухо. Он ловко перепрыгнул через труп шофера,
   но, подскользнувшись на мозгах, упал на холодный пол. Собачка
   такса лежала мертвой рядом - ее тельце было проткнуто острой
   стрелой.
   - И все-таки, я женюсь на тебе! - крикнул в безумной
   страсти продавец наперстков по направлению к убегающей вдаль
   возлюбленной.
   Он неуклюже поднялся и продолжил бег.
   Вскоре коридор закончился - это был гардероб. Масса одеж-
   ды и зеркал бросилась в глаза госпоже Фон Циркуль. И добродуш-
   ная старушка-гардеробщица, поклонилась женщине в пояс:
   - Вам выдать носки или чулки?
   Но женщина была сильно напугана всем, что произошло с
   ней. Она ничего не сказала, столкнула невинную бабусю с ног, и
   лихорадочно принялась одеваться во все, что попадется под руку
   - лишь бы прикрыть срамные места. " Тем более этот негодяй уже
   рядом!" - судорожно думала она. Рядом на полу бабуся билась в
   агонии с пеной у рта.
   В гардероб вбежал продавец наперстков:
   - О где ты, моя Прозерпина! Я предлагаю тебе свою руку и
   сердце! У меня есть алмазная статуэтка и замок - мы обеспечим
   свою старость! Мы наплодим детей и все они доживут до могилы!
   Они будут счастливы так же как будем счастливы мы!
   Госпожа Фон Циркуль в это время уже выбегала из гардероба
   на улицу. Но последние слова больно кольнули ее в душу и в уме
   прoнеслось: " А может это и есть тот единственный, ради которо-
   го можно удавиться на суку? " И она, - о боже!, - остановилась
   и объятия свои распростерла. И в эти объятия попал продавец
   наперстков Рутинный - и он был счастлив в этот момент, потому
   что думал только о прекрасной даме сердца. И тут же, на сту-
   пеньках больницы, стало происходить соитие.
   Прохожие удивлялись тому, что происходит на ступеньках
   лазарета. Многие плевались, а многие останавливались и мастур-
   бировали. Также и охрана больницы была уже совсем рядом. В ход
   были пущены даже гранаты.
   И посреди дыма и пулеметной стрельбы, наши возлюбленные,
   весело перепрыгивая через трупы и траншеи, бежали в загс. Они
   только что зачали сына, прекрасного человека, в будущем -
   дворника.
   -------------------------
   18 Октября 1998 года
  
  

Годовалый пенсионер

  
   " Нужно всячески опасаться перекормить
   младенца, так как при неполном переварива-
   нии искусственной пищи...легко происходит
   расстройство пищеварения " Ц.И. Медовар
  
   Сон - насущная проблема растущего организма. Но когда сон одолевает всегда, когда даже некогда поесть или прогуляться по аллее ветеранов, то тогда дело плохо - надо обратиться к врачу. Определить эту норму может только толстый и упитанный медицинский работник. То что вы прочитаете - не вымысел автора, то было на самом деле.
   Есть один ребенок, что живет во всем известном Доме Счастья Пенсионеров, что в Психиатрической клинике, в специальной комнатке - там он часто спит. Этому ребенку всего лишь давеча минул годок, а он уже стар как колода и сер словно мел. Зовут же его Батыем. Обросший бородой худоватый верзила, на втором месяце жизни бросил мать и устроился работать нянечкой в детском саду. Никто никогда не верил, что такому пердуну еще
   только два месяца от роду.
   Вот кабы не дурная привычка его - много и изрядно долго спать. Уж было посудомойщица влюбилась в годовалого пенсионера, решила жисть свою с ним связать, так нет - не пришел на следующий день наш спящий дед. В то время ему шел третий от роду месяц.
   Мамка Батыя сперва то искала своего сосунка. Мол, выполз в одних ползунках во двор. Искали его, свистели. Но ничего не нашли, разве только ржавую проволоку в траншее да свежие огурцы, целый килограмм. Посмотрели направо-налево, да плюнули на все, мол, еще один родится.
   А Батый уже подрос. Вырос он за считанные секунды. Как только выполз в ползунках во двор, так сразу же тело его стало расти. Сначала выросли ноги. И было жутко смотреть на маленькое тельце младенца, поставленное на такие косолапые жерди. Потом выросла голова, сперва очень и не по человечески большая, но потом, уменьшившись поначалу до размера головки иглы, приняла нормальные размеры. Появились морщинки и седая бородка, клинышком, как у Ильича. И чем старше он становился, тем больше ему хотелось спать. Когда выросли руки до земли (только затем они уменьшились), Батый ловко стал передвигаться по двору, пугая до истерики снующих повсюду маленьких, но все же более старших детей нежели он сам. Потом стало расти тело.
   Ползунки его уж давно лопнули и упали где-то возле песочницы. Сознание Батыя тоже видоизменялось, ум его переживал тогда тяжелые потрясения. Поседел он за несколько минут. И полста лет жизни для него пролетело за какой-то час. И если полчаса назад Батый с диким гоготом носился по кварталам, то спустя еще столько же времени он загрустил, понимая, что жизнь не такая уж простая штука, что существует масса житейских проблем, что старому человеку грех бродить по городу в голом виде. Тем более в присутствии дам. И поэтому Батый решил вернуться домой, чтоб хотя бы приодется.
   По дороге домой он уснул где-то в кювете с водой. Милиционер, который нашел его в скрюченной позе у воды, страшно испугался. Это был пугливый милиционер. Но вскоре он опомнился и возомнил (в виду своей неудомленности), что этот по сути еще ребенок есть самый ни на есть пьянчуга-бомж, который напился до потери пульса со своими собутыльниками, которые его то и обчистили, раздели до нага, да скинули в кювет, всего пьяного и наверняка избитого.
   Приехал голубой бобон, который и доставил спящего Батыя в медвытрезвитель. Благодаря физическим упражнениям ребенок своевременно начинает сидеть, ходить. Но это не значит, что если ребенок и выглядит не как ребенок, да еще и с седой бородой, то это не значит что такого ребенка нужно садить в бобон, да еще сдавать в вытрезвитель. Тем более ребенка не пьяного, надо знать, что Батый даже не знает, что существует на свете такая хорошая штука как алкоголь.
   Здесь, в вытрезвителе, Батыю сделали промывание желудка, а затем - мозгов. Причем последние аккуратно были вынуты наружу и промыты чистым медицинским спиртом. При допросе, Батый (а он к тому времени уже проснулся, еще более постарев) сказал свой адрес и как зовут его маму. На что старший следователь особо опасных пьянчуг расхохотался и стукнул очень больно Батыя в живот, повторяя:
   - Ты, старый хрыч, скажешь мне правду!
   Но Батый не знал, что есть ложь. Посему он сказал адрес, где проживает его мать. Будучи еще во дворе, Батый научился спонтанно мыслить, говорить, читать и писать, а потому запомнил все до мельчайших подробностей. Когда он стал рассказывать про дворовую клумбу с цветами, старший следователь по делам особо опасных особ, стукнул его кулаком дважды. Но все же мать была вызвана.
   - Это ваш сын? - вопрошал молодую женщину следователь, указывая пальцем на голого старика.
   На что удивленная дама сказала:
   - Да вы что с ума спятили! И вправду мой сын пропал, но он все же будет помоложе, ему всего пара месяцев!
   - При каких обстоятельствах пропал ваш ребенок? Знали ли вы этого пожилого человека, входили ли вы с ним в половую или же щелевую связь? - посыпались один за другим вопросы.
   Но удовлетворены они не были. Добрый сын уж было хотел обнять мать, но он был жестоко избит сапогами, а мать только закричала со страху.
   Обтирания должны быть приятны ребенку, но это не значит, что избиение ребенка может быть ему приятным. А потому Батый тяжко заболел, как психически, так и физически. И был доставлен в сумасшедший дом под именем Годовалый Пенсионер. С этих пор и будем так его называть.
   Грудные дети нуждаются не только в хорошем питании и правильном уходе, но и в воспитании. Вот почему Годовалого Пенсионера стали воспитывать медики. Раз в сутки в комнату к нему заходил какой-то дядя, называвший себя братом, давал с десяток-другой таблеток, которые он называл колесами. И Годовалому пенсионеру глючились всякие пакостные вещи. Однажды ему показалось, что то, как его содержат в этом доме - это неправильно. И что все большие дяди живут с тетями. Поэтому Годовалый Пенсионер тихой темной ночи из клиники сбежал. Причем украл паспорт этого самого брата, в нем было написано: Радий Тракторович Эвгленов. Под этим именем Годовалый Пенсионер стал скрываться по разным колодцам да подвалам.
   И устроился таки Годовалый Пенсионер на работу, нянечкой, в детский дом. И была там одна посудомойщица, пожилых лет женщина, с усами, но не такая уж страшная. Ранее она торговала арбузами на базаре, но ее потом вышвырнули с этой перспективной работы за то, что она обращалась с арбузами чересчур ласково, вступала с ними в половую связь, звонко шлепая ладошкой самые толстокорые плоды. Мало кому приятно такое.
   А вот Годовалый Пенсионер ей понравился, не знает даже сама почему. И вот как-то, когда Годовалый Пенсионер, уже бросил выискивать у детишек вшей и самых проказливых пороть ремешком, то есть после работы, принялась эта злая баба с усами следить за ним.
   А Батый идти домой не торопился. У него в кармане - есть немного деньжат, на которые он решил устроить себе пир в колодце. Купил в лавке кило мармелада, большой кусок сахара, сосатки, ваниль и прочие сладости, да в аптеке прикупил немного капсул с глюкозой. И со всем этим добром полез в колодец, что находится недалеко от того дома, из которого он вышел пару месяцев назад, когда был еще совсем сосунком.
   Злая же баба с усами проникла в колодец тоже. И когда она оказалась на самом его дне, то поразилась красоте, которая предстала перед ней. Все потные стены подземелья были живописно раскрашены красками, везде полно ватных игрушек и всяких фантиков. Да и старик странный какой-то, напевает что-то, грызет какую-то сладость, копошиться в углу.
   Подкравшись сзади, посудомойщица с волнением в душе хотела было прикоснуться к горбу Годовалого Пенсионера, но не тут то. Он уже спал, скрутившись в грязном углу в уютный клубок. И стала тогда она будить его, толкать и дергать за плечо, но все бесполезно. Подумала, старая дура, что помер дед. Вылезла обратно, заголосила.
   С тех пор все началось сначала. Приехал следователь по особо опасным деяниям. Он скрутил руки усатой бабе, а верзила из бобона стукнул бедную прямо в живот своим увесистым кулаком. Спустившись в колодец, специальная команда захвата принялась палить по всем углам из автоматов и небольших карликовых гаубиц. Вскоре, в дыму и чаду был обнаружен наконец наш бедный Годовалый Пенсионер.
   По всей строгости шел теперь с ним разговор. Но ничего путного добиться не смогли, так как старик все спал да спал. Обращаться же с ребенком нужно ласково, не кричать на него, не шлепать, не запугивать, иначе ребенок становится беспокойным, боязливым, нервным. Но этого, к несчастью, никто не знал а потому с бедным старым малышом обращались не ласково, били его, кричали на него, запугивали, отчего Батый либо горько плакал, либо же впадал в обыкновенную, но очень затяжную дрему.
   В скором времени Годовалый Пенсионер снова очутился в Доме Счастья Пенсинеров, что в психиатрической клинике. Там он снова встретился с братом, который прилежно кормил малыша колесами, отчего малыш еще больше спал и еще больше глючил.
   На этом бы и закончилась наша грустная история, если бы не случилось чудо в один прекрасный день. Когда брат вошел в комнатку к Батыю с очередной дозой невкусных лекарств, то страшно изумился, увидев на кровати не Годовалого Пенсионера, а маленького годовалого ребенка, завернутого в пижаму. Ребенок не спал и громко по-детски верещал, протягивая к брату ручки !

19.10.98

НЕГРИТЯНСКОЕ ПЕНСНЕ

  
  
   В старых солдатских окопах - нет шума. Уже давно отвоевал свое фельдфебель Жмых. Сегодня он вспоминает молодость, которая прошла для него в этих грязных от слякоти блиндажах, развороченных снарядами воронках - ведь в них лучше всего было когда-то давно встречать огонь вражеских батарей.
   Фельдфебель Жмых, таинственно жмурясь от солнца, передвигался вдоль окопы, поднимал с земли ржавые солдатские каски -в них раньше помещались чьи-то головы, может даже быть головы знакомых соратников Жмыха, или же его самого. Многих уже нет в живых, некоторые выжили, и каждый занимается чем попало, а многие, напротив, женились, заполучили от жизни детей. Некоторые устали, спились, или лишились столь ценного для человека ума.
   Сам Жмых на сегодняшний день известный археолог, специалист по раскопкам и древним войнам народов Африки. Докторскую степень он получил в городе Кривой Рог за открытое им негритянское пенсне. Эта находка произвела революционный взрыв в сознании ведущих археологов мира, полагавших ранее, что пенсне как таковое зародилось в сельских французских глубинках и в холодных замках английских лордов где-то в средних веках. Но археологическая находка бывшего фельдфебеля не входила ни в какие рамки. Считалось, что такие приспособления для ослабших глаз в африканских пустынях неграми не применялись. Ан нет, Жмых даже выкопал из песка саму печь, в коей плавились и потом выдувались стеклышки, хоть и мутные, но все же стеклышки для этих окаянных пенсне.
   Была подтверждена теория профессора Гольца, в которой говорилось, что первые очки были сделаны именно в духе пенсне. То есть, к специальной палочке из меди или же другого металла крепилась круглая дуга, к которой прикреплялись стеклышки для ослабших глаз. Народы Африки имели даже специальных жрецов-окулистов, которые подвергали глаза африканцев тщательному медицинскому осмотру.
   Сейчас же, после многочисленных дебатов и укоризненных упреков в сторону Жмыха, сам он прохаживается по старому военному полю, где провел свою молодость, познал, что есть добро, а что худо. Там, где тебя никто не ждет - обычно есть что-то, что обязательно необходимо для твоей судьбы. Над такими, казалось бы философскими, вопросами, задумался бывший фельдфебель Жмых, потому что знал, что никакой философии здесь нет. Тут есть лишь философия здравого смысла и каббала судьбы.
   Духовные проблемы Жмыха - все налицо. Он иронично отрицал пороки человеческого ума и часто предавался пагубным размышлениям о судьбах человеческой жизни и часто он останавливал колесо истории для того, чтобы проанализировать окаменевшую секунду с точки зрения здравого смысла. Здравого смысла в этом он никакого не видел. И вот как раз в то время, когда теперешний археолог Жмых дошел до мысли, что безбожный мир населен утратившими надежду и ясно мыслящими людьми, именно в это время он встретил за очередным поворотом окопы, прямо близ блиндажа прохаживающуюся женщину, негритянку, на вид лет сорока.
   Негритянку эту он тут же узнал. В его памяти всплыла молодая темнокожая девушка, с красным крестом на спине. Она была медсестрой в этих окопах, помогала раненным задержать жизнь или же ловко ампутировала уже ненужные конечности, пришивала части, которые еще можно спасти. Вот именно с ней и встретился бывший фельдфебель Жмых.
   Она тоже узнала фельдфебеля. Вытянулась, отрапортовала. На что Жмых только обиделся - война кончилась, а старые дурные привычки остались. "Как легко приобрести новые пороки и как трудно избавиться от уже никому ненужных вредных привычек !" -патетично подумал в своем уме археолог Жмых. По сути он и состоял из двух миров - мир солдата и мир научного мужа. Женщине он сказал просто:
   - Женщина, все самое простое в жизни, что ты можешь от нее унести на тот свет - это, пожалуй, семейное счастье. Создав гнездо, производя на свет божий новые человеческие единички, ты тем самым продолжаешь свой путь - путь к бессмертию.
   Негритянка не понимала речей Жмыха. Она давно вышла замуж за безногого негра, пулеметчика, теперь же лапотника. Эти негры переселились сюда, бежав из жарких пустынь от преследований жадных вождей. Произошло все это лет сто назад. Этим историческим периодом Жмых интересовался с самого детства. И часто, в минуты мечтаний, он переносил себя в загадочные времена, когда человеческая мысль еще не порождала порочные рассуждения в сторону слабостей человеческой же души. Это был мир жрецов и вакханалий, где в неге тела проявлялся божественный дух природы и прежде всего созидания. Нынешние тлетворные фетиши морали - суть глубокого упадка людской нравственности, зараженной вредными идеологическими сентенциями, вскрывающих низменные плотоядные инстинкты. Поэтому Жмых сказал еще и такие слова несколько оторопевшей от речей старого фельдфебеля женщине:
   - Суть происходящих событий для отдельно взятого индивидуума - не в совпадениях и в стечениях обстоятельств, а в той воспитательной работе для души, которую возложило на себя время пребывания рассматриваемого индивидуума в космосе.
   Негритянка была далека от вроде бы верных рассуждений Жмыха, тем не менее она нисколько не должна упасть в глазах читателей, поскольку она - мать семерых детей, всех в дальнейшем ведущих танцоров мира. Один из ее сыновей - теперешний известный всем эстрадный певец Майкл Джексон, другой - футболист Пеле, третий - Уитни Хьюстон, пятый - Лумумба, и так далее. Самое печальное было в том, что она была несколько слаба глазами, страдала близорукостью и косноязычием. И вот рука ее безвольно погрузилась в карман юбки и спустя какой-то миг, фельдфебель Жмых увидел пенсне, негритянское пенсне, за которое получил нобелевскую премию.
   - О-о-о! - был возглас его, и он кинулся на бедную женщину, чтобы отобрать пенсне, посмотреть его, сравнить с типовыми описаниями и экземплярами. Это был превосходный экземпляр пенсне, ему как минимум пять лет столетий, позолоченные дужки были инкрустированными драгоценными каменьями, на позолоте держательной ручки- негритянское видение эсхатологического исхода жизни - совокупление богов Тумба с верующими в них людьми племени Юмба.
   Женщина заверещала, когда увидела тот алчный блеск специалиста в глазах ученого, она онемела от ужаса и испытала нечто похожее, что пришлось пережить во времена войны, когда снаряды рвутся то там то сям, и ты не знаешь, выживешь ли, или же попросту умрешь на поле брани. А потом мертвые глаза выклюют неприятные вороны. Вот поэтому, она только и успела что отскочить к блиндажу, а само пенсне выронила из рук. На него накинулся, возбужденно крича, археолог Жмых, его трясущиеся руки плотно сжимали рукоятку этого предмета, посеревшие губы сдували пыль со стеклышков, а краем своего пиджака он неприминул прочистить наиболее грязные места.
   - О-о-о! - восклицал археолог - Эта та самая находка, которую я мечтал найти. Это пенсне племени бемба - оно олицетворяет дух Абаси, возглавляющего пантеон богов-прародителей. Точно такую же оправу я нашел в стране Лимпопо, где выкопал ее из старой гробницы властителя Бемба - Камба!
   Женщина постепенно переводила дух. Она видит, что Жмых -большой знаток африканской культуры, а потому ей ничего не оставалось делать, как доверить себя судьбе. Пусть судьба решит, как поступить ей с Кигва ! Так звали саму негритянку. Археолог же не унимался:
   - В мифах яо ,хамелеон, изображенный на дужке пенсне, по приказанию Мулунгу обучил первых людей добывать огонь ! Первое применение пенсне - разжигание огня. А вожди и кастовые жрецы пользовались пенсне для оснастки ослабевших глаз, и первые приношения для духа воды они просматривали именно при помощи этих приспособлений! Народ бемба был так беден, что их приношения были настолько мелки, что зачастую их было невидно невооруженным глазом. А вот это изображение, тут же на дужке, оно описывает вневременную первоначальную стадию, которая предшествовала этапам сотворения. Мир произошел из пустоты, наделенной движением "гла". "Гла" породила звучащий двойник, в результате появилась пара - "гла гла". "Гла гла" породила субстанцию "зо сумале" (что в переводе значит "холодная ржавчина"), образовавшую твердые и блестящие вещества. После ряда движений и трансформаций между обеими "гла" произошел взрыв; он создал твердое и мощное вещество, которое, вибрируя, стало спускаться. Благодаря этой вибрации возникли знаки, они должны были расположиться на еще не созданных предметах, чтобы их обозначить. От "гла" отделилось человеческое сознание и перешло на предметы для пробуждения у них самосознания и наименования их. В ходе сотворения появился дух Йо - он обозначен на дужке очков ниже - 22 основных элемента и 22 витка спирали. Эти витки спирали "размешали" Йо, в результате чего возникли звук, свет, все существа, все действия, все чувства. От Йо произошли первые могущественные силы - это сами стеклышки пенсне. Их два - Пемба и Фаро. Они учавствовали в сотворении. Согласно одному варианту, демиургом был Пемба; он создал и Фаро, который продолжил дело созидания мира, реорганизовал вселенную и классифицировал все ее элементы, создал людей. Фаро, "хозяин слова", обучил людей слову. Но я думаю, что демиургом первым был Фаро...
   Всю эту речь археолог Жмых говорил потом, когда бессмысленно брел куда-то в лес, прочь от окоп и старых воспоминаний. За ним, прячась за пнями и березками, осторожно кралась Кигва в надежде на то, что Жмых вернет ей пенсне - подарок от старой бабушки Мали Сонгаевной Лимпоповской. И напрасно- бывший фельдфебель всю свою жизнь вложил в проблемы бамбара и пенсне, он никак не сможет расстаться с необходимым науке экземпляром, потому что он знает, что новые знания поступят на службу всему человечеству, предоставив ему столь ценную информацию о священных пенсне, в которых издавна на земном шаре ходят миллионы людей, страдающих близорукостью и дальнозоркостью
   !
  
  

ТАХИНА И ПОЛИХЕТ

  
   В прачечной, что на углу улицы Трех Бездарей, девушкой Тахиной уже многие увлекались. Не то, чтобы Тахина была для них игрушкой или забавой, - нет. Просто лишь потому, что эта благородная прачка была привлекательна собой и молода как горлица.
   Под ее статный рост - невеликий вес и пуд роскошных волос серого цвета на голове; нос пипкой, но очень к лицу; кожа нежна словно шелк, а зубы - точно ряд белых кораллов; груди есть, но невеликие, достойны всяческой похвалы - их любит больше всего директор. Стройные ноги и всегда опрятные руки - тоже красят молодицу. Голос ее - нежный, взгляд - стыдливый, а все движения (даже когда обычную тряпку кинет куда-либо) грациозны и целомудрены. Весь вид красавицы, ее приятные манеры поведения и убранства - все эти достоинства красят прачечную и ее саму, молодую прачку, мечтающую выйти замуж за достойного человека, могущего свить для нее и будущих своих деток уютное гнездышко, готовый на все ради любви к ней.
   Всего год как она работает прачкой, зато в нее влюблена вся молодежь: сорокалетний повар Василий, директор прачечной Дуб-дубов и дворник Кожедуб. А весь женский состав - менее красивый, поэтому он люто ненавидит эту молодую прекрасную девушку. Особенно ее ненавидит хромая горбунья Бусова, страстно влюбленная в повара Василия.
   Из всех сохнущих молодых людей по прекрасной и желанной Тахине, разумеется больше всего успеха на этом поприще поимел наш доблестный директор Дуб-дубов. Старый вдовец, контуженный инвалид, давным давно как наблюдает за целомудренной красавицей, пару раз приглашал ее в казино сыграть или расписать картежную пульку, на пиво приглашал в трактир "У медузы". Но отказывала ему наша прекрасная фея - ей не нравился грубый тон Дуб-дубова и его потные руки.
   Сорокалетний повар Василий, в которого влюблена хромая горбунья Бусова, тоже не подарок. Он с малых лет как ничего не говорит, а потому от него Тахина не слышала не слова. Вот и вчера, например, подошел он к ней, стал жестикулировать, ртом воздух хватать, трогать за плечико Тахину - что особенно не понравилось девушке. Что, мол, ему от меня надо? А Василий всего лишь навсего хотел научить девушку владеть шпагой, которой повар увлекся с раннего детства. У него дома есть одна такая, ржавая, но махать ею можно, особенно перед носом противника. Еще он бредил мушкетерами.
   Дворник Кожедуб - тот вообще страшный калека и мерзавец. Хоть и любит он Тахину, но не так, как любят женщин приличные люди - он понимает, что она не примет его в свое девичье сердце, а потому просто материт ее на чем свет стоит. Конечно, такого не полюбишь.
   Так и работала Тахина; с утра до вечера горбатилась, слушала грызню старых бабок да неприятное подхалимство директора на себе ощущала. Все это ее изрядно грузило и мучило.
   А дома тоже плохо, и скучно: вечно пьяный отчим и злая душевнобольная мачеха, заставляющая стирать опротивевшее за всю жизнь белье. И кто же подарит ей свое сердце? Кто поделится с нею сокровениями души своей ? Так ждала и томилась прекрасная фея, думая, что настанет тот час, когда прийдет он, ее идеальный принц...
   И вот свершилось нечто. Утром, когда Тахина уже вышла из дома после прекрасных эфемерных снов, когда уже села на свой дотошно знакомый, всегда забитый людьми автобус, встала она у замороженного автобусного стекла и о чем то, как всегда, задумалась. И не заметила, как кто-то прикоснулся к ее спине, к узору на ее миниатюрной шубейке.
   "Нахал!" - уж было промелькнуло в ее голове. Она обернулась.
   - Метатрохофора, - был чей то приятный голос. Это говорил тот нахал, что так нагло распустил свои руки.
   - Что вам надо от меня! - испугалась от неожиданности Тахина.
   А приятный голос сказал:
   - У вас на спине узор, удивительно напоминающий метатрохофору, то есть следующую личиночную стадию полихет, следующую после стадии несегментированной, первичнополостной трохофоры. Тут есть все: и щупальце и пигментная клетка, а при желании можно рассмотреть также и пальп, и анальный усик.
   Чем-то ей понравился голос этого человека, но чем то и нет. Она взглянула на говорящего и увидела лишь какого-то увальня в пенсне, лет не молодых, но не старого, с каким-то хищным блеском в глазах и сучковатыми пальцами, которыми он все время размахивал перед своим лицом. И на фоне всех этих автобусных лиц, похожих на баранов, что-то в нем было. Вот только что, этого Тахина не смогла понять. Он долго еще что-то говорил о каких то там стадиях каких-то там полихет, а что это такое Тахина не знает. Она так сразу и сказала перед выходом из автобуса:
   - Извините меня, но я не знаю что такое целомический мешок.
   Когда она вышла из автобуса, направилась к своей прачечной, то этот голос был где-то в голове, ей казалось, что он что-то говорил про усики, прототрохи и сегменты, про какие то интересные и сказочные вещи, которых и в жизни то наверняка нет!
   И тут опять Тахина услышала его. Этот человек бежал сзади. Он махал руками и кричал:
   - Я объясню вам, что такое целомический мешок ! Все аннелиды обладают вторичной полостью тела, или целомом, причем каждый сегмент.....девушка, подождите!....причем, каждый сегмент обладает своей парой целомических мешков. Головная же, девушка, лопасть.... Постойте, куда же вы ?!
   Тахина не на шутку испугалась. Она кинулась бежать от этого странного человека, а в испуге и суматохе уронила свой носовой расписной платочек прямо на сугроб.
   И не видела красавица как этот роковой носовой платок был поднят, отряхнут от снега и положен в карман, в котором уже находились лупа, эксгаустер, старая эппендорфа и баночка с формалином.
   Весь рабочий день мучалась Тахина на работе. Сгорбатившись над простынкой она мыслила: "И все же, а что есть целомический мешок? И что в него кладут?" Изредка ей приходилось отбиваться от назойливых рук воздыхателей. Повара Василия лягала каблуком, а наглого дворника Кожедуба материла на чем свет стоит.
   Посетителей сегодня было немного. Приходила бабка с старыми трусами, она без рук, а стирать не умеет. Приходили юннаты с драповым полотнищем, его они приказали почистить, а себе заказали литр кофе. Пока шумные юннаты резвились в прихожей, зашел человек. И Тахина услышала:
   - Не постираете ли мне брюки, что замараны выделениями донных многощетинковых. Их средняя кишка имеет обыкновенно вид прямой трубки, задняя же - короткая. Брюки были загажены выделениями продуктов обмена веществ также и через стенки главного канала протонефридия.
   Он разговаривал с Дуб-дубовым, который принимал также и заказы от посетителей, и пожелания. Дуб-дубов согласился услужить, взял брюки, понюхал их. Предложил гостю сесть и выпить пива с раками, почитать книжку или брошюрку "О том как нам с вами ухаживать за собой, пришивать пуговицы и прочие нужные вещи". Гость в одних трусах сел в кресло.
   А Тахина со скрипом в сердце принялась подглядывать за ним через шторку. Вскоре она вышла, подошла к нему и спросила:
   - Вы кто ?
   На что человек ответил:
   - Я - Полихет. Занимаюсь физиологией и экологией полихет, многощетинковых червей. Вы должны знать, что тип Annelida делится на два подтипа: беспоясковые (Acitellata) и поясковые (Citellata). Я же интересуюсь беспоясковыми, потому что у этих организмов чрезвычайно характерный метаморфоз с мерцательной личинкой трохофорой. И, кстати, вы обронили платок, на котором узоры очень сильно напоминают пигидиум динофилюса.
   И с такими словами Полихет отдал Тахине ее батистовый платочек, чуть было не утерянный.
   С тех пор они подружились, всегда были вместе. Полихет днями проводил время на болоте, а вечером читал лекции по физиологии червей красавице Тахине. Тахина же была прекрасной слушательницей, поскольку на ухо еще пока туга не была.

2-3.12.1998

Пот и слезы

(Пьеса с карликами)

Поврежденным умом посвящается.

  
   Большая комната. В правом углу - железная кровать, именуемая софой. Рядом - сундук, посередине - журнальный столик и диван. Везде окурки и бычки, мусор всякий и грязь. В пустую комнату из туалета входит Никонор, отец Параши,встает в позу раздумья и говорит:
   - Что-то не вижу, что тут убирались... Параша!
   Никонор прислушивается к двери, ведущей в спальню, произносит:
   - Вот проклятая девка! И где она только пропадает!
   Входит из туалета также Данилина, мать Параши, встает рядом с мужем, говорит ему:
   - Так и быть я приберусь.
   - Нет, ни за что! Я ее прибью, я из нее кровь пущу, из суки этакой, из шлюхи!
   - Ну что ты мой козлик так серчаешь? Я за нее приберусь, за белоручку такую. Я молодая, мне ничего не тяжело...
   Никонор принялся злобно ходить из угла в угол. У него - нервный тик:
   - И все таки я разберусь! Я заставлю!
   Он уходит снова в туалет, где и замолкает.
   Данилина стоит в раздумье около дивана, сосредоточено смотрит на весь беспорядок кругом и грустно думает: "И вот так всегда. Вот мой милый муж, а вот моя неженка дочка. Что я могу тут поделать? А поделать то вроде нечего. И я ничего не смогла сделать даже тогда, когда Никонор душил Пилигримову только за то, что она положила лимон не на стол, а на стул."
   В спальне в это время с краю на кроватке сидела Параша, а рядом жених ее - Фома. Говорит ему Параша:
   - Ох мой хомячок! Родители то мои про тебя не знают ничегошеньки. Хочешь с ними познакомиться?
   - Гы-гы... - слышится в ответ.
   - Ну не стесняйся, чего ты! - берет Фому Параша за руку.
   - Гы... - стесняется Фома.
   В это время мимо койки проходил Колымин.
   - О! - ткнул в него пальцем Фома.
   - Здравствуйте, дети мои! Пусть вы и не красивы, зато два сапога пара! Уродство - не порок, это одна из шуток природы.
   - Но-но, хрыч старый! - огрызается Параша.
   - Ты не серчай, я не хотел тебя обидеть. Уродство - это красота, это даже необходимость. Зачем смотреть на человека, на его внешность? Нужно чувствовать его внутреннее содержание. Но если у человека душа урода как и тело, то это не человек. - произнес Колымин слова, и далее, положив руку на плечо Фоме, произнес, - Я, надеюсь, это к вам не относится ?
   Леонид встрепенулся:
   - Да!........Да!
   Старик не унимался:
   - Любовь - это высшее чувство человека - он поднял руки вверх, и все устремили за ними свои глазки, - Любовь проявляется во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной! - он опустил руки, и взоры поникли тоже, - любите же и вы друг друга!
   - Хорошо! Будем! - выпалил Фома, почесывая бочину.
   Колымин удаляется. Параша целует Фому во второй подбородок и говорит:
   - Дурак!
   - Ага! - отвечает ей возлюбленный.
   В это время в туалете. За ванной вдоль серой стены - скамейка. На ней восседают честные горожане: Заков, Раков и Неттов. Первым говорит Заков, так как у него самая обширная залысина на боку:
   - Вот на прошлой неделе был у Попоновых. До чего красиво живут. И дочь то какая красивая!
   - И жених то красивый какой! - говорит Раков, личина с залысиной поменьше.
   - Позвольте, откуда у нее жених то уже? - завязал разговор Неттов, человек абсолютно лысый.
   - А до чего ласков с ней отец. - продолжает Раков, почесывая обширную залысину на боку, - Мне он так понравился, приветливый, грамотный.
   - Да, очень благочестивый человек. Вот только жена его - та совсем дура полуумная. Дерет дочку свою розгами, ремнем хлещет в кровь, ругается с ней матом, обзывает по разному. Просто зверь! -произнес Раков, человек с залысиной поменьше, децельно лысый.
   - Ее нужно лишить материнства! - делает вывод Неттов, человек абсолютно лысый.
   Но тут вдруг неожиданно со стороны унитаза показался Никонор, он приблизился к собеседникам и, гневно всмотревшись в каждое лицо обидчика, сипло произнес:
   - Опять тут сидите...
   - Мы очень вас уважаем, у нас тут мирные беседы...-оправдывался Заков, тот, у кого залысина велика.
   - А ты что молчишь?! - вознегодавал Никонор, всматриваясь в Ракова, особенно в его лысые части на голове.
   -А что мне говорить? - смутился Раков, ежась и прячась за спину абсолютно лысого Неттова.
   - Ты не видел мою дочь?! - вознегодовал Никонор пушкин брежнева, тыкая пальцем в лысую голову того, за спиной которого спрятался Раков.
   - Извольте я скажу! - вмешался Заков, тот кто скоро будет совсем лысым.
   Тик делал свое дело с правой и левой щекой Никонора, с его левой бровью, жилы на виске надулись, сухие кулачки судорожно сжались, все естество его напряглось.
   - Я их видел там, в спальне, они сидели на кроватке и о чем то мирно разговаривали, они видно учили друг друга уму-разуму. -произнес Неттов, голова которого прям как бильярдный шар, заместо Закова, человека еще не совсем лысого.
   - Их было двое?! - на слове "двое" Никонор даже взвизгнул, - Говори, козлина, кто им был!
   - Параша... - признес Раков, человек занимающий промежуточное место между своими друзьями, а все из-за своих не шибко больших залысин.
   - Дурак! - стукнул кулаком в ванну Никонор - Я сам знаю кто был первым! Я спрашиваю кто был вторым!
   - Извольте, но она была второй...
   Абсолютно лысый Неттов не договорил предложение до конца, ибо ярость Никонора взяла наконец таки над ним верх. Безумно схватив Неттова за голову, Никонор перебросил беднягу через себя так, что он упал на дно ванны, при этом разбив не только гладкость фаянса, но и купол своей блестящей черепушки.
   В это время в спальне Параша и Фома сидели с краю на кроватке и о чем то серьезно переговаривались. Мимо кроватки проходил Сарказмин. Заглядевшись на молодых, он ненароком подумал: "Что делает эта влюбленная пара, о чем разговаривает? а какие красивые, особенно сзади..."
   - А то козюля была! Сопля! - доказывала что-то Параша своему герою.
   - Да?
   - Извините меня молодые люди, - вмешался вдруг прохожий Сарказмин, - я тут ненароком услышал о чем вы говорите и мне стало вдруг очень интересно. Что за косуля и что за сайгак? Вы зоологи?
   - Тебе что старик жить надоело?! - встрепенулась Параша.
   Но вдруг тут же приуныла, так как дверь в спальню открылась и вошел Никонор, ее беспощадный отец-кровопийца:
   - Ага!!! Попалась, скотина! - воскликнул он, потирая руки.
   Схватив дочь за грудки и встряхнув ее, злые и обидные слова так и полились из него:
   - Сучка раздрюченная! Уродина, у-у-у! Кулаком сопли разотру! Пошла! - пнул ее в спину кованым сапогом, отпихнув Фому на подушки.
   Параша сделала несколько шагов до двери, но тут же упала. Никонор пнул ее под дых со страшными словами:
   - Дура! Неужто ты этого мудака себе в мужья выбрала?! Да? Я ж из тебя выбью дурь то, ты у меня кровью харкать будешь, скотина! Ты будешь у меня вечно в туалете сидеть, шлюха! Ты у меня побираться по помойкам пойдешь, если меня ослушаешься!
   Бедная Параша, заливаясь и обливаясь слезами, размазывая кровь по лицу из разбитого носа, еле переползла через порог. А испугавшийся всего этого, наш безмолвный Фома, укрылся на балконе. Bмешался наконец Сарказмин, стоявший все это время неподалеку:
   - Позвольте! Я это дело так не оставлю!
   - И ты туда же! Я и тебе задам трепку! - вознегодавал Никонор, да так стукнул старика в переносицу, что последняя преломилась пополам, как и сам Сарказмин.
   Обливаясь кровью, бедный старик решил укрыться покась на балконе. Там во-первых не так душно, а во вторых - зима.
   Пока все это происходило, в туалете погасили свет. Вдали показался огонек - это Вымина передвигается от унитаза к ванной, мимо мусорного бачка и раковины. За ванной она обнаружила опечаленых Закова, человека с большой залысиной, и Ракова, с залысиной поменьше, даже не лысого вовсе. В ванной же она обнаружила мертвого Неттова, с разбитой своей абсолютно лысой головой.
   - О, друг моего детства! Ужели ты погиб?! Кто же убил тебя, кого мне стоит презреть всем сердцем и возненавидеть? Бедняга мой друг, сколько потных ночек мы с тобой провели, сколько планировали провести! ....Это вы его убили, гнусные плешивцы!
   - Это не мы, это все из-за Фомы...
   - Так значит Фома убийца! - взревела Вымина.
   В это время, в большой комнате, на кровати в углу плачет Данилина. Посреди уже чистой комнаты стоит Никонор с плетью в руках, а в ногах его лежит вся избитая Параша, дочь его незаконорожденная.
   - Ох ты моя ненаглядная, краса моя...- жалеет ее мама.
   - Сука! - пинает Парашу в бок ее справедливый отец.
   - Милая моя, за что тебя так твой отец не взлюбил, прям и не знаю. Ты не обижайся на него, на самом деле он очень верный отец.
   - Ты представляешь?! - кричит Никонор - Эта коза выбрала себе уже жениха! За нашей спиной, погань такая! Тьфу!
   - И что же это за счастливец, если не секрет?
   - Это стремный Фома, имбецил недоделанный!
   - Очень милый молодой человек.
   - Маменька! Я люблю его..- хрипит Параша.
   - Что тебе, крыса помойная, еще кренделей отвесить, проститутка чертова?! Получай!!!
   От мощного удара в голову Параша потеряла сознание. Данилина улыбнулась, дотянулась рукой до головки дочери, погладила ее и произнесла нежно:
   - Ты, Парашенька, слушайся отца. Он человек дела, революционер. Уважай его так же как и я...
   Когда Параша очнулась на своей кроватке в комнате, то сначала долго рассматривала потолок, глядела в углы комнаты, надеясь увидеть кого-либо. Но никого. Тогда ей подумалось: "Ой, мой ненаглядный! Где тебя носит? Возненавидел меня свет и тебя проклял. Ах, как страшно жить одной - лучше б с тобой вдвоем. Груди свои яблочные тебе подарю, все подарю. Помнишь ли ты еще меня иль уже забыл? О как мое сердце екает пред тобой!" После этого Параша тихо запела что-то очень печальное и тихое.
   Отворилась дверь:
   - Ага! Распелась дура! О любви размечталась! - то был ее бедный больной отец. Жалко, конечно, что он так с дочкой поступает.
   - У меня судьба такая - добрая мать, но злой отец.. Почему жизнь у меня плохая и почему отец - подлец? - произнесла бедная Параша, после того, как за Никонором затворилась дверь.
   Пока Параша стенала и стонала, на балконе стояли Фома да Сарказмин, уже изрядно замерзшие на морозе.
   - Какая милая у тебя подружка, так чудна! - произнес Сарказмин, поглядывая на беднягу, у которого слюни и сопли застыли на лице.
   Но тут вдруг из дальнего угла балкона появился Раков, тот самый у кого залысины. Он был страшно взволнован, а потому закричал, метко тыкая пальцем в Фому:
   - Уважаемый, отойди от этого молодого человека! Это попахивает кровью!
   "Бедный я, бедный. Как мне не везет в жизни. И зачем меня только подкинули?" - пронеслись в голове у Фомы благородные мысли.
   - Задерживаться мы не будем. Я надеюсь, что вы разберетесь и без нас. Есть дела и поважнее. - суетился Сарказмин, пятясь от Фомы как от чумы.
   Он и Раков, с уже покрасневшими от холода залысинами, удалились в дальний конец балкона, где через дымоход, пробрались в темную шахту, ведущую в туалет.
   Но тут произошло чудо. За балконом, прямо над уровнем перил, появилась эфемерная дама в белом с арфой в руках и с маленькими прозрачными крылышками за своей худосочной спинкой. Она своими костлявыми пальчиками принялась перебирать струны, вследствие чего полилась душещипательная музычка, а сладенький голосок запел:
   - Ты будешь жить с нею до конца дней своих! Не переживай за кривость своей грации, за немилость твоей кастрации - детей вырастите в колбе!
   Фома не на шутку испугался, заверещал и заблекотал диким голосом, на что прекрасная дама в белом сделала ему укол, и произнесла еще более нежным голосом:
   - Не бойся меня.... Я тебе помогу... - и вдруг исчезает в воздухе, так, как будто ее и не было вовсе.
   "Я верю этой особе!" - подумалось Фоме, когда он засыпал около огромной бочки с квашеной капустой.
   Пока с Фомой случались все эти прям сказочные события, из дымохода осторожно выбирались почтенные горожане: Заков, Раков и Вымина, которая несла на своих жирных руках тело бедного лысого Неттова, безвольно поникшего и уже окоченевшего. Все они были вооружены палками, а Вымина в свой бурый лифчик спрятала даже мясницкий топорик, правда очень маленький.
   - Вот твоя жертва! - произнесла беспощадная женщина, бросая в ноги спящему Фоме тело абсолютно лысого бедняги.
   - Как ты мог убить такого любознательного человека? Ты, паренек, видно уголовник. - произнес Сарказмин, осторожно выглядывая из дымохода.
   - Я инвалид... - бредил во сне Фома.
   - Он инвалид! - засмеялась Вымина - Вы на него посмотрите на этого олигофрена - инвалид! Ха-ха!
   - Его нужно убить, запинать, зарубить ему на носу топором, пока он спит и не сопротивляется! - произнес сквозь зубы Заков, человек с необыкновенными залысинами.
   - Так убьем же его, убьем! Пусть он умрет и не живет! - произнесла Вымина, вытащив топорик из закромов своего лифчика.
   Кровавая расправа произошла в один миг. Плешивцы орудовали палками, Вымина - топором, скоро бедный юноша превратился в свиной фарш. Сарказмин стоял все это вpемя сзади и хлопал в ладошки от избытка необычно приятного ощущения.
   Бедная Параша будто бы почувствовало что-то. Ее сердце екнуло, в горле поперхнулось, нос заложило, а в ухе стрельнуло.
   - Что же он не идет мой принц! Видно беда с ним случилась! - произнесла красавица.
   - Он придет... - послышалось за шкафом. И в тот же миг Параша увидела прекрасную даму в белом, с арфой в руках и с прозрачными трепещащими крылышками промеж лопаток. "Мне ночью явилось чудо!" - радостно подумала доблестная воздыхательница.
   В это время дверь балкона отворилась и от туда вышли возбужденные содеянным убийцы. В руках Выминой была голова бедного Фомы.
   - Ах! - упала в обморок Параша.
   - Прощай... - произнесла дама в белом, исчезая. Она тоже сделала Параше укол.
   "Растерзан и уничтожен... - думала Параша засыпая - На farsch как мясо измолот, на косточки отдельные растаскан... Нет жизни мне без него, без любимого..."
   Пока девушка отходила ко сну, коварные убийцы прокрались на цыпочках мимо ее кроватки, отворили дверь в большую комнату и прошли в нее.
   - Вот убийца! - воскликнул вдруг Раков, узнав Никонора, который стоял у софы, с возлегающей на ней Данилиной, выпившей только что множество таблеток снотворного. Заков тоже узнал убийцу абсолютно лысого друга:
   - Да, это он убил, а не Фома!
   - Постой же! Ответь, о чем речь ты ведешь! - воскликнул Никонор гневно в сторону плешивца Закова.
   Из рук Выминой выпала голова Фомы, она покатилась по полу прямо к ногам Никонора. Узнав возлюбленного Параши, Никонор улыбнулся, сказав:
   - Убит! Убит ничтожный развратник, покусившийся на честь дочери моей, сраной козы Параши! Наконец-то! Свершилось!
   - Ах...- послышалось от Данилины. Сердце доброй женщины не выдержало всего происходившего вокруг, да и снотворных таблеток оказалось слишком уж много. Оно разорвалось пополам это хрупкое сердце.
   - О боже! - схватился за голову Фомы Никонор - О что ты сделал с моей женой, ты, послуживший всему причиной!
   И пнув в сторону ненавистную голову, Никонор сокрушается уже возле бездыханного тела своей жены:
   - Нет мне без тебя жизни!
   И взяв в руки хрустальную пепельницу с журнального столика, Никонор так сильно стукнул ею по своей голове, что она от такого удара раскалывается как орех на две части, а от боли хозяин головы умирает.
   Честные горожане, свидетели произошедшего, страшно волновались все это время. Вымина кусала свои кулаки и рвала на себе волосы в беспамятстве. Наши добрые плешивцы вцепились друг другу в горла и повалились на пол, катаясь и сшибая все кругом. Сарказмин с перекошенным ртом и с застывшим ужасом в глазах бросился в туалет, где, увидев дыру унитаза, кинулся в нее - погрузил туда голову, и захлебываясь подумал: "О что мы натворили!"
   В дверь большой комнаты врывается очнувшаяся Параша. С распростертыми объятиями она бросается на пол к голове возлюбленного, целует ее и рвет на себе комбинацию. Узрев мертвого отца с расколотой головой и мать, лицом позеленевшую, Параша закручинилась еще больше. Она принялась заламывать себе руки и биться головой об стены. Помыкавшись так чуток, она в бессилии падает на стул и сидит в раздумии.
   Кругом воистину творится хаос. Вымина, искусав свои кулаки, откусив себе несколько пальцев и вырвав практически все свои рыжие волосы, стонала и рыдала, катаясь на разбросанных повсюду пучках. Заков и Раков перевернули всю мебель и исцарапали себя так сильно, что стали похожи друг на друга как две капли воды.
   В это время в комнату влетает дама в белом, она тоже хватается за голову, бросает на пол арфу, но потом свистит в свисток. И тут ото всюду появляются мускулистые юноши в белом - они хватают беснующихся и связывают их. Прекрасная фея делает им укол, ее прозрачные крылышки эфемерно подрагивают, а в прекрасных глазах - печаль и слезинки.
   - О боже, нет жизни мне! Не могу я жить без любимого, без отца и без матери! Прощай же прекрасная фея и вы, медбратья! - воскликнула в сердцах Параша, взобравшаяся на стул. Она уже прикрепила веревку к люстре, уже просунула в петлю голову!
   - Хватайте ее!! - закричала дама в белом. Это уже была не прекрасная фея, это была грубая медсестра Пилигримова в грязнобелом халате и со шприцом в руках. Лежащая на полу арфа на самом деле не арфа, а всего лишь металлическая уточка, а ее прозрачные крылышки за спиной на самом деле только казались ими.
   Но стул выскользнул из-под ног прекрасной Параши. По болтавшись немного и подрыгавшись, она вскоре обмякла под потолком удушенная. Медбратья успокоились, взялись за руки и завели вокруг повешенной бедняги хоровод.
   ...Сегодня у всех в Доме великий траур. Занавес.

замысел - январь 1990,

воплощение идеи - 26-27 января 1998

   P.S.: Все актеры в пьесе должны быть карликами.
  
  
  

ПРАЗДНИК ЛЫСЫХ

  
   Здравствуй, прогорклая грязь нашей жизни!
   Жизни нашей грязь прогорклая,здравствуй!
   Приветствую наготу твою заразную!
   Заразную твою наготу приветствую!
  
   " Что есть счастье и с чем его, это счастье, едят? Может быть такого не существует, или если оно есть где то, то не у меня?" - так думал человек с самой обычной серой фамилией Андрон Прошин. А думал он так потому, что уже много лет как не знал никаких радостей. И знакомые его делали ему только одни гадости.
   На прошлой неделе, например, некто Пыжиков нагрубил ему, несчастному страдальцу Прошину за то, что он, Прошин, уронил на ногу ему, Пыжикову, обух топора. За что, спрашивается, грубить человеку за его неловкий поступок? Пыжиков сказал тогда: "Ах ты сука, мать твою так!" Зачем он нагрубил? От боли только или ему не нравится лицо Андрона Прошина ?
   И сегодня опять повредили настроению Андрона. Проснулся он веселым беззаботным человеком, напевая песенку, умылся, почистился, поел, вышел на улицу подышать свежим воздухом. И тут ( надо же такое !), дворник Куролесов как гаркнет в спину: "Ты чо шарашишься тут, идиотская морда!?" После этого Андрон Прошин очень сильно обиделся: и на дворника, и на самого себя - "зачем, мол, я живу ? Ради того только, чтоб ругали меня и обижали? Я живу не для этого, потому что всегда рад помочь людям. Вот на прошлой неделе, когда я пошел за молоком к молочнице Федосовой, то случайно разбил жбан со сметаной, так она, Федосова, закричала на меня, заголосила. Очень сильно испортила настроение. Или, вот два дня назад. Иду по улице, смотрю стоит девушка, призадумалась. Подхожу к ней, дотрагиваюсь до плеча и с сочувствием вглядываюсь в ее милое лицо, надеясь увидеть там что-то. Так нет, она как закричит на меня! "Ах вы нахал и грубый потный развратник!"
   Так думал Андрон Прошин. Он шел в дремучий лес. В руках у него была намыленная веревка и табуретка.
   " Что за жизнь, когда тебя все время либо оскорбляют, либо дают тумаков? Мне и так жить тошно, а тут еще подойдет какая-нибудь Павла Леонтьевна, да как гаркнет: "А ну-ка, дрянь, отойди в сторонку!" И прибольно стукнет еще своим тазом, но не телесным, а металлическим."
   Пока он шел по заснеженной тропинке все глубже и глубже в лес, строй его мыслей нервно прыгал с темы на тему. Это как пьяная походка человека - то он норовит... А впрочем, лень объяснять !
   " И так всегда! Даже когда влюбился в Гулю Брысову, то она мало того, стукнула меня в лицо кулаком, да еще обматерила. А за что, не за то ли, что я просил на коленях ее руки, совсем кстати не нежной? Я не хочу более жить вот так, когда каждый или игнорирует тебя, или же дает тебе знать, что ты человек очень плохой, ненужный."
   Дальше Андрон вспомнил как на него налаяла соседская собака, как негодный ребенок соседки плюнул ему в лицо, как сверху ему на шляпу какнула ворона, как прижали палец дверьми и как доктор Облачный в своем кабинете сказал ему: "У вас -глисты!" Он очень сильно обидел Андрона.
   Оглядевшись по сторонам, Андрон понял что зашел уже порядочно глубоко в лес, а поэтому можно говорить с самим собой вслух.
   - Просто я и так ненужный человек. Если бы был нужным человеком, хорошим, то меня бы не обижали так, не грубили бы и не хамили в ответ на мои извинения. Я про себя знаю, что еще никому не сделал ничего плохого. А люди меня хотят уверить в том, что я делаю всегда только скверные дела, что думаю о всяких там гадостях и вообще очень низкий человек !
   Когда он сказал "человек!", то лесные птицы вороны испугались восклицательного знака и заклубились над полянкой, каркая и какая.
   - Кышь! - кричал на них Андрон - Кышь, негодная птица ! Я человек добрый, но на вас накричу ! Даже птицы на меня негодуют. Что там в их птичьих головах интересно думается? Небось что нибудь плохое про меня.
   С такими словами Андрон Прошин привязывал веревку к сосновому суку. Сам же стоял на табуретке. Покрасневшие от мороза руки скоро работали - веревка была надежно привязана, петля с ловкостью сооружена. Голову он пока пропихивать в петлю не стал. Загнув её, голову, кверху, он смотрел глазами в небо, смотрел что там, но там ничего видно не было: обычное серое небо как повидло стекало со сводов. Тусклое солнце еле просачивало свой свет через громоздкие тучи.
   "Вот и все! - подумал Андрон, продевая голову в петлю, - Вот так и кончится моя жизнь. Моя ненужная, сломанная карусель - жизнь. Зачем я родился на свет, чтобы свет не взлюбил меня? За что? Я не знаю за что сердиться на меня и зачем меня обижать? Я человек хороший, добрый. Но если б я таким был на самом деле, то люди б не кричали на меня, не обижали. Значит я плохой, злой что ли? Тогда и жить не стоит такому плохому человеку."
   И вот в этот уже казалось бы самый последний прощальный момент, Андрону Прошину показалось, что он тут на полянке не один. Конечно тут есть еще вороны, но ему почудилось, что есть и люди.
   И правда. Взглянув за кусты, он заметил какую-то веселую процессию абсолютно лысых людей. Они были в белых полотняных накидках, смеялись и что-то пели веселое. "Это, видно, сектанты!" - в тревоге подумал Андрон.
   И не успел даже и мысль свою додумать до конца, как через короткий отрезок времени, эти весельчаки оказались уже около него. Они смеялись, их глаза были счастливы от слез и видно каких-то удовольствий. Их было что то около десяти человек.
   - Вы кто ? - изумился Андрон, выглядывая из своей петли.
   Из толпы вышел самый тучный лысый весельчак, который делая какие-то странные телодвижения, сказал:
   - Мы - лысые. Мы не секта, мы - никто. У нас сегодня - праздник лысых. Вступай в наши ряды смело - и веселись. Только прежде тебе предстоит расстаться со своими волосами.
   Из толпы вышла девушка, тоже лысая, но веселая. Она засмеялась и весело проговорила:
   - Если хочешь, то я смогу быть твоей женой. Мы тебя очень любим.
   От таких речей у Андрона закружилась голова, а вместе с нею и тело. Оно, это тело, стало падать, а на шее затянулась петля. И если бы не лысые люди, то удавился бы наш Прошин - как два пальца обосрать.
   Его ловко подхватили, положили в сугроб. И, пока все веселились и танцевали, кто-то ловко брил его еще пока волосяной череп. А тонкие руки лысой девушки поддерживали голову Андрона и щеки его поглаживали и похлопывали. И до того стало хорошо ему, что он вопросил вне себя от странных и непривычных ощущений:
   - Вы видно добрые люди, если со мною так поступаете ?
   Из танцующей толпы принялись выходить один за другим люди и говорить, все веселые из себя и счастливые:
   - Мы добры ! Мы счастливы ! Мы лысые !
   - Сегодня у нас праздник, праздник лысых !
   - Вступай в наши ряды и будь счастлив с нами !
   - Не бойся, ты уже почти как мы !
   - Скоро будешь лысым !
   Как хорошо стало Андрону Прошину среди лысых людей. Они называли свое состояние души - "чума довольных мертвецов". То есть, когда кругом грязь и суета - души их чисты и блаженны. Ему говорили. То лысая девушка, то еще какие-нибудь лысые:
   - Не слезть ли нам с былых салазок? А не стряхнуть ли нам горбов?
   А потом тот тучный, видно самый первый из лысых, читал стихи, которые Прошину очень понравились:
   Мы чисты камнем обветшалым
   Неистощенных мудрецов.
   У нас, тревогой помешалых,-
   Чума довольных мертвецов.
   Чисты душой мы как водица
   И как водица жидки мы,
   Но что-то в спаленках не спится,
   Но что-то нам не снятся сны....
   Мы сеем радость в поле брани
   И озаряем мира луч
   Цветами таинства забавы,
   Тревожась у могильных круч.
   И потом, поглаживая героя, запела девушка:
   Дитя, достойное награды,
   Не позабудет этот миф.
   На дождь, он не смотря, на грады,
   Заучит ночью этот стих:
   На утро он очнется лысым
   Под светом утренней зари:
   Все сладкое бывает кислым,
   Отсюда просьба: "Одари!"
   Весь день и всю ночь напролет ходили лысые по лесу, иногда забредали в города и в деревни. И везде их встречали хорошо, и ряды пополняли. На следующий день в первый раз в жизни Андрон Прошин пошел домой веселый, но не один, а с новой женой своей, такой же, как и он, лысой.

9 Декабря 1998 года

  

Варфоломеевская ночь

  
   Прохладным ноябрьским утром, после праздника, проснулся Варфоломей во дворе, на холодной заиндевелой проталине. И понять ничего не может, хотя понимать, собственно особенно то и нечего. Вроде бы вчера, подвыпив пива пенного и еще какой-то дряни, вроде вина, вышел во двор подышать свежим воздухом, покурить, да позабыл, что дальше было.
   В то время как встает с земли и отряхает одежду от пыли, рассуждает сам с собой:
   - Видно, позабыл самое главное. Вчера был праздник. Какой- не помню. Это одно. Второе - вышел во двор покурить, да вот дале ничегошеньки не помню.
   - И неудивительно! - вмешалась тут бабка Марфа. Она вышла во двор покормить хряка, в красной мужицкой руке ее - ведро с помоями: - Ты был пьян как свинья! Приставал к Меланье, за что и был опрокинут на земь нашим слесарем, Потапычем.
   И все-таки Варфоломей чего-то недопонимал. Меланью он давно полюбил, эту сочную краснощекую свинарку. Потапыч, слесарь, тоже, видимо, любил ее, и даже как-то на сочельниках свататься ходил. Но вот как он оказался тут на дворе?
   На самом деле дело было так.
   Вечером, когда полевые работы закончились и все слесари возвращались со своих постов в колодцах, пришел домой так же и Варфоломей. Все работники обитали в огромном деревянном бараке на пустыре. Каждая семья имела свою отдельную камеру-комнатушку, где вели свое бытие, где питались, спали и размножались. Радости особенной не было. Кабы не пиво и вино, которое ежедневно по вечерам доставлял Кац ко двору, подъезжая на дохлой кляче со стороны перспективного городка.
   Вот и Варфоломей, будучи уставшим как скотина, физически и психически, порешил выпить немного пивка, литров так десять, чтобы привести свою душу хотя бы в веселое на время состояние. В кармане у него было несколько дублей, да еще пара гульденгов. В канистре это пиво уместилось с большим удобством, и было видно, как хорошо ему там внутри - оно пенилось, а при откручивании пробки приятно шипело.
   Соседи Варфоломея - слесарь Потапыч, бабка Марфа, да девица Меланья, живущая одна, свинарка и симпатичная особа, за которой слежку ведут уже добрая дюжина разных мужиков-бобылей, все они - слесари, некоторые дворники, есть даже один канализатор, это наш добрый Варфоломей. Слесарь Потапыч, старый горбатый бобыль, бурый цветом лица и с хриплым голосом чаще всего навещал красавицу.
   Она же, уставшая от тяжелой работы в поле, ведь жмых в корыте мять да говно свиное таскать - нелегкая работа, по вечерам могла позволить себе слабинку: выпить пару стаканчиков капустной наливки и пригласить какого-либо хахаля, чтоб поплясать с ним кадриль или гопака до упаду. Возможно будут какие-нибудь шуры-муры, потискаются вместе, может быть и поцелуются. В общем - романтика Вот с Потапычем и любила она хороводы водить.
   Варфоломей - человек застенчивый, простой как сапог, но поделать с собой ничего не может - любит он Меланью - хоть иголки швейные глотай! И что только черт его за нос водит.
   Живет также через стенку дева одна, красавица писаная, вот только жаль что не видел ее Варфоломей, да и вообще никто ее никогда не видел. Не выходит бедняга во двор, не понятно чем питается и как сводит концы с концами. Красавица - ее бы, может быть, полюбил бы сам император или какая-либо другая августейшая особа, да не видит ее никто. Телом не жирна и не худа чтобы очень, лицо, правда, малость, осунувшееся, зато мило и напоминает чуть вялый фрукт. Зато душа ее, сердце мягкое -добрая, особливо по вечерам. Не пьет, не курит, сидит всю ночь напролет у стены и смотрит в дырку, что открывает взор в каморку Варфоломея. И не догадывается наш канализатор, что за ним наблюдают. И не слышит Варфоломей как бьется сердце девицы, это она любит его и желает, вот только не знает как показаться, как заметной быть. Зовут ее Ласка.
   И вот, после трудового дня, разместился Варфоломей в своем старом перекошенном кресле как раз напротив дырки в стене, в которую робко смотрит наша добрая красавица Ласка. Расставил Варфоломей вокруг себя армаду банок и стаканов, налил туда пива пенного, любил он когда пива много налито везде. Принялся пить. И чем больше выпивал этой целительной влаги, тем больше плакала Ласка, воздыхательница его. Видать ведала, что кончит Варфоломей весьма плохо, в психиатрической лечебнице. Но этого еще пока никто не знал и сие не входит в рамки этого повествования.
   И чем больше Варфоломей поглощал пива, тем больше просыпалась душа его, мягкое доброе сердце окрылялось крыльями и уносилось прочь из этого страшного мира. Он вновь вспоминал Меланью, сочинял для нее очередной стишок, из цветной бумаги вырезал аппликацию - в подарок.
   Выходит во двор, курит и смотрит на далекие звезды, слушает как веселятся люди в бараках, как ругаются и дерутся счастливые, уставшие и обезображенные тягостами жизни мужики и бабы, верещат худосочные дети и тяфкают отвратительного вида собаки. Смотрит, как по темным закоулкам передвигаются обкумаренные клеем детки, пронзительно смеются, некоторые же стонут. В руке его бутылка крепкого вина, которое он успел подобрать дома, он знает, что он, это вино, будоражит душу.
   - Все! - сказал вдруг вслух Варфоломей - Настало то время признания в любви моей возлюбленной Меланье!
   И сказав решительно эти слова, направил он свои стопы к каморке Меланьи, где она как раз развлекается со слесарем Потапычем.
   Но не знал наш Варфоломей, что услышала слова его бедная девушка Ласка. После того, как побрел он неуверенным шагом, шатаясь и кашляя, по заданному направлению, надела на свою голову Ласка красную косынку, накинула фуфайку, обулась в валенки и тихо вышла во двор, чтоб проследить за Варфоломеем. "Я бы для тебя на все пошла, даже на рожон!" - думала про себя она добрые слова. И не ведала, что на этот рожон и отправлялась. Но всему свое время.
   Пред самым входом в каморку Меланьи, замер Варфоломей, прислушался - он слышал как звонко хохочет Меланья, как матерится Потапыч. И ему вдруг стало грустно почему-то, потом же он почувствовал прилив силы, после того как отпил из бутылки немного спасительной крепкой влаги и оптимистично подумал: "А чем я плох? Я крепко вздую этого слесаря, он не достоин красоты прекрасной особы! Я предложу Меланье свою руку - будет свадьба! Решено!"
   И уже он попытался вломится в хрупкую дверь, как из соседней комнатушки вышла бабка Марфа выносить хряку помои.
   - А-а! Варфоломей! Опять нализался! - громко затараторила старуха, размахивая ведром с вонючим содержимым.
   Пришлось старую послать матом ко всем чертям. Старуха заткнулась, перекрестилась и побрела по своим делам. И прошла мимо как раз около Ласки, которая успела прижаться к серой стене дома, вот и не была замечена. От души ее отлегло, она внимательно наблюдала за своим возлюбленным.
   А Варфоломей в то время уже вламывался в каморку Меланьи. И перед оторопевшими людьми в светлой комнатке с отставшими от стен обоями и с тараканами, предстал пьяный Варфоломей с бутылкой вина в руке. Он вопил:
   - Меланья! Ты и я - вот пара сапогов. Нам не нужен этот старый хрыч Потапыч, к тому же он зарабатывает на три краюхи хлеба всего, я же - на четыре. И позволяю покупать каждый вечер пиво и вино - со мной не пропадешь!
   Попервах Меланья с Потапычем конечно же оторопели, ведь они лобызались, были заняты собой, но после, после пережитого шока и выпитого конъяка, начал канализатор Потапыч своим сиплым старческим голосом:
   - Ты мне зубы не заговаривай! Краюх хлеба я получаю на две больше чем ты, и могу позволить себе более горючую выпивку. А Меланья - моя баба и я не позволю, чтобы всякая падла с ней так разговаривала!
   Разгоряченный Варфоломей недолго думая обрушил на его голову еще непочатую бутылку вина. Меланья как свинья завизжала. А Ласка притаилась в сенях - все видит, наблюдает любящим оком за жизнью своего кумира.
   Потапыч сперва схватился за свою голову, где уже начала проявляться шишка, глазки его налились кровью, рот перекривился в ужасной гримасе, он схватил топор и помчался на Варфоломея. Герой не унывал, он выкрикнул: "Меланья! Я защищу тебя!" и кинулся прямо на противника, вооружившись острыми вилами. Топор и вилы пришли во взаимное соударение, произошел лязг, посыпались искры, и враги, пыхтя и проклиная друг друга, затеяли борьбу прямо на пороге квартиры.
   Меланья спохватилась, сняла с плиты кипяченную воду в котле, предназначенную для варки яиц, и окатила Варфоломея. Варфоломей обжегся, а потому он закричал гневно, отскочил в сени, да размахнувшись вилами, задел прямо в горло бедную Ласку, что стояла тихо за шторами.
   Канализатор Потапыч же, воспользовавшись минуткой, накинулся на Варфоломея, и обухом топора стукнул его прямо в темечко, отчего бедный Варфоломей покатился во двор прямо в сугроб, где и остался лежать.
   Бабка Марфа, уже покормившая хряка, покачала головой и прошла мимо. Меланья останавливала Потапыча, который решил было вообще убить несчастного, обещала ему всяческие сладости. А Потапыч любил сладости, особенно липкие сладкие тянучки.
   И это была обычная ночь. Кобели неприятно тяфкали. Пьяные люди горланили песни и дрались по своим квартиркам. Худые тупорылые дети бродили там и сям, нюхали клей и развратничали по углам. Далеко за горизонтом вспыхнули сараи, самолет упал и разбился на пустыре у леса, а на заводе химикалий произошла утечка - вонючие потоки слизи заливали все кругом.
   А в сенях помирала Ласка, никем не замеченная, пронзенная вилами. И даже, будучи уже при смерти, она любила Варфоломея, она знала каждое его движение, понимала каждое его слово и тяжело сочувствовала его горю. Она помирала и никто не видел этого. Такова уж участь....

8-9.11.98

КОРОЛЕВА АПТЕКИ

  
   Опечалившись на всю свою прошлую жизнь, а также затаив шуточную злобу на окружающий быт, вернулся к своей жене Савраске, досель непризнанный рыцарь пылающей души, аптекарь Евдоким Полоумов. Нерадостным был овал его озабоченно неприкаянного лица, увенчанного двумя кругами очков. Неуверенным были телесные движения специалиста по здоровью телесному, могущего прописать больному ведомой болезни целительное снадобье, способное вдунуть свежие силы в покоробленные жилы организма. Все лицо его было покрыто ссадинами и ушибами, одежда висела клочьями, от чего служитель человеческого здоровья видом своим больше напоминал самого обыкновенного бомжа.
   Свернув у порога своего дома любимое произведение искусства в виде Афродиты, обливающей себя прохладной водой из кувшина, Евдоким всхлипнул. И всхлипнул он не потому что возникла мимолетная жалость к порче приобретенной скульптуры, а издал он этот депрессивный звук в виду того, что в подсознании мелькнуло светлое воспоминание того, в каком духе пребывал он, когда делал такое эстетически полезное приобретение. В таком унылом расположении духа и застала жена его, Савраска, над разбитой Афродитой.
   - Что ж, - сказала ее простота, - Купим новую композицию. И видит тебя твоя прежде любимая в не столь хорошем сердечном расположении, в каком ты обычно пребываешь в своей лавке, и со мной, горемычной. И не потому ли все поводу сокрушаешь ты свою бессмертную душу, что не дает нам господь бог безропотное и невинное дитя, на которое б мы смогли излить любовь свою и благоговение пред воплощением в материю духовной стороны нашей совместной любви?
   Опечалившись еще больше, ввалив внутрь черепа глаза в виду продолжительного плача, Евдоким молча разделся. Запутавшись в своих шнурках, он неловко чуть было не упал на пол - и такая мелочь как эти шнурки, взбесили Евдокима, и он стал больше похож на человека, объевшегося случайным образом травы-белены. Тогда он бездумно закричал своей жене:
   - Молчи же, молчи! Делая поспешные выводы о причине моей печали, ты тем самым смеешься надо мной! Или же ты настолько глупа, чтобы посметь говорить такое, от чего бы рассмеялся любой на моем месте!
   Человеческому терпению часто приходит конец. Терпение -психический процесс, который очень сложно долго задерживать в своей душе или теле. Терпеливые люди часто обладают столь сильной натурой, неспособной даже на высшие духовные переживания. Таковым раньше себя считал Евдоким.
   Все осталось бы на своих местах, если б не случай, что произошел с ним сегодня, в аптеке. Об этом он и начал рассказывать своей жене Савраске, после всех тех обыденных ритуалов человеческой бытовой культуры в виде раздевания и переодевания, а также условными гигиеническими рефлексиями в плане мытья кожи рук и лица мылом, а также после всех справлений физиологических нужд в специальную посуду, с которой знакомы практически все люди на нашей небольшой планете Земля.
   За чашкой крепкого чая и перед миской супа, вооруженный ложкой, горьким перцем, голодным желудком и жвалами, Еремей смог наконец рассказать Савраске, что приключилось с ним в его аптекарской лавке.
   - Слушай же внимательно меня и не упускай от своего внимания ни одного моего слова, ибо то, что расскажу я тебе - не плод больной фантазии, а самое что ни на есть реальное стечение обстоятельств.
   Как всегда до того было, ты помнишь, встал я не выспавшимся, с ввалившимися внутрь черепной коробки глазами. И это правда: я всю ночь не спал, а пребывал в эдакой своеобразной тревоге, какую иногда чувствуют беременные женщины перед разрешением своего бремени. Будто проведение руководило тогда мною и мрачное предчувствие того, что должно было произойти.
   С утра, когда вышел в путь до аптеки, помню лишь только холод воздушных масс, а также старуху, перешедшую мне дорогу. Она была одета в плюшевое пальто и напоминала небольшой гроб для самой себя. Ухмыльнувшись, я уж было хотел решиться перейти дорогу, да не тут то было.
   С огромной скоростью в тот момент желтый автобус вырулил из клубов снега и остановился перед самым моим носом, начинающим уж было краснеть от холода, чтобы потом синеть. Там, внутри него, за рулем, сидел грубый шофер некультурного вида. В его заплывшем от жира лице буравились глубинные глазки, пронзившие в тот момент меня как иглой. Он сказал:
   - Что стоишь как оглобля? Проходи в салон - поедем куда тебе надо!
   И в тот момент, я, словно в растерянности, ступил ногой внутрь автобусной комнаты, а когда вторая нога оторвала свою подошву от холодной земли, бездушные створки автобуса закрылись за моей спиной, и я оказался перед огромным лицом властного шоферюги.
   - Куда тебе надо? - сказал он мне тогда. На что я помедлил с ответом, прежде осмотрев все кругом - сиденья, два-три пассажира разных биологических полов. И тут я понял, что зря вступил в этот край, зря зашел в автобус, ведь не нужно же мне никуда ехать. Стоило было сделать с этого места сто шагов - и я бы очутился возле двери своей аптеки! Ошибку нужно было как-то исправлять.
   - Так куда ж тебе надо? - повторил свои слова шофер, но по его интонации я понял, что он куда-то спешит, с его стороны в мои уши и в мозг поступила вопросительная интонация с восклицательным знаком на конце!
   - Так куда тебя везти, спрашиваю?!
   Я не заставил его долго ждать с ответом:
   - Позвольте, - говорю, - вы никак не можете меня называть на "ты", поскольку мы друг с другом не знакомы. Вы мне не друг, меня не знаете, а позволяете себе говорить мне "ты", что значит подходите без элементарного чувства уважения к незнакомому вам человеку...
   Но не успел я этого договорить, как шофер, этот некультурный и самонадеянный тип, махнул своей толстой рукой в мою сторону, невидимо сплюнул в противоположную, а потом, по средством отработанных в течении долгого времени ручных движений, привел весь корпус автобуса в движение. Снаружи поднялась снежная пыль, а внутри коробки - гул, заглушивший мой требовательный голос.
   Городские пейзажи в замороженном окне быстро мелькали, в скором времени мы были уже за городом.
   Внутри моей души я чувствовал что-то растет такое, негодование ли, или даже гнев, готовый вырваться наружу писком. Я увидел перед собой вылетевшую из моего рта слюну, глаза мои вылезли из орбит, а шея напряглась как куриная нога:
   - Вы что меня не слушаете? Или у вас нет никакого воспитания? Мне не нужно никуда ехать. Я за всю свою жизнь никуда далеко не ездил. Мне надо было лишь пройти сто метров до моей аптеки, меня ждут там посетители, больные и старые люди, которые без моих лекарств не смогут оставить свою душу в теле!
   И в тот момент автобус остановился. Я видел, что происходило кругом, но не в силах был представить что именно происходило. На своем лице через некоторое время я почувствовал жесткие мокрые руки, меня пронзила локальная боль, а также мимолетная мысль о вате и йоде. А произошло вот что: остановив автобус, шофер, грубо ругаясь, ткнул меня кулаком в лицо, взял за шиворот моего драпового пальто, да так, что он, шиворот, треснул. В тот момент я обмяк, а холод парализовал мои мышцы, но позже я напряг их, когда оказался на улице, в сугробе. Потеряв очки в тот момент, я потерял и ориентир, поскольку вокруг был заснеженный пустырь, снег, дорога и автобус, уезжавший на всех парах. За ним - клубы белого вонючего пара и человеческие языки в стеклах. Это были пассажиры, которые не проявили никакого участия к моему горю.
   Местность для меня была незнакомой. Это был огромный заснеженный пустырь, лоскут природы, уцелевший, и, по каким-то неведомым причинам, еще не застроенный бетонными плитами. Единственное, что я увидел городское, так это небольшое, как трактир, здание на обочине дороги. Металлическая труба на его крыше дымилась, что говорило мне о присутствии живых человеческих душ внутри.
   Сознание мое в тот момент было словно затуманено, я смутно соображал, а очки еле нашел на дне снежного холма. Мое сердце бешено колотилось, а холод подкрадывался к телу, особливо к пальцам в ботах - там они, красные, кукожились, поджимаясь к материнской стопе.
   Мне больше ничего не осталось делать как зайти в это скромное и разуму моему непонятное здание. Для чего оно тут стоит и кто там пребывает внутри? Вот вопросы, которые мучили меня в тот момент, когда я стоял уже у двери, преодолев несколько метров пешего пути.
   Скрипнула древесная дверь, и взору моему предстала аптека, только не моя аптека, а чужая, поскольку вся обстановка внутри была хоть и похожа на родную обстановку, но все-таки чем то да отличалась. И аптекарь был не я, а человек женского пола, годов молодых, что можно сказать в цвете сил.
   И тут, извини меня, дорогая Савраска, хоть ты и симпатична еще пока и обладаешь такими деталями как щечные ямочки и веселые искры в глазах, а вот аптекарша была куда лучше. Ее пышные телеса, увенчанные стерильным халатом излучали наготные просторы. Дух тепла шел от ее вздымающихся арбузных персей, а обтянутые одеждой ягодицы сверкали своей обтекаемостью и пальце-приятной упругостью.
   - Что ж вы, - говорит тогда она мне, - встали у порога. Чем больны? Какие лекарства вам нужны?
   И голос был мелодичный такой, сквозь уши, добираясь до струн моей души, он словно играл по ним, и по всему телу прошла электрическая истома, приятно деформирующая сердце. Я сказал тогда нечто непонятное нежному слуху (о, в эти ушки необходимо говорить только лестные слова!), поскольку был сражен и пленен красотой аптекарши:
   - Аптека! И я тоже аптекарь.. У нас есть порошки и микстуры от кашля и просто для вкуса...
   Сказал я также еще что-то, не помню что именно, но помню тот удивленный взгляд на меня, не понимающий и с долей укора: мол, что это за идиот такой пришел? Также, когда я приближался к ней, чтобы лучше рассмотреть ее нежную кожу, я помню, как эта женщина попятилась к стене, а ее глаза расширились от страха. Видимо я в тот момент выглядел несколько странно, шея моя вытянулась, а глаза вылезли из орбит, а через очки они казались в несколько раз больше, чем есть на самом деле. И слюна в тот момент, очевидно с морозу, повисла на оттопыренной губе, а пальцы рук, замерзшие, от того что копался в снеге, были красные и крючковатые - не знаю зачем, их я потянул к горлу прекрасной лекарственной особы.
   И вот тогда все существо этой красавицы затрепетало, а из ее нутра вырвался пронзительный крик. И в тот момент все смешалось вокруг, сознание на некоторое время опять погасло. Из закутка сразу же вырвался грубый сторож, сивушно-спитого вида. Из его мутных бельмесых глаз лились слезы, но не от страха, а от табачного дыма, а изо рта шел запах недельного перегара. И тогда я был контужен в голову его рябыми кулаками, а посыпавшиеся как горох маты, избили мою душу до полусмерти. Я пытался объяснить все, сказать по человечески слова в мое оправдание. Но, видел бог, они все не хотели меня слушать. А потому, избитого, вытолкнули меня на улицу, в снег.
   Я долго лежал, и думал о том, как теперь мне необходимо в аптеку. Мне хотелось приложить жгуты на руки и ноги, обмотать бинтами раны и ссадины, зеленкой замазать лицо, скушать несколько таблеток успокоительного, поставить очистительную клизму, градусником измерить температуру и много еще чего!
   ...И вот, после того, как я совсем замерз, сознание мое немного окрепло от боли и холода, я робко встал на свои кривые ножки и, шатаясь, пошел по направлению к городу, в свой гостеприимный дом.
   На этом Евдоким Полоумов прекратил свой сказ. Его глаза в течение всего рассказа были скромно укрыты от взора жены, Савраски. И он не видел, как изменялись черты лица возлюбленной, как через весь лик ее прошла судорога ревности в тот момент, когда он описывал красоты встреченной им аптекарши. И последние слова Евдоким рассказывал для самого себя, потому что Савраска в злобе вскочила и промчалась в туалет, за шваброй.
   Кончив свой объяснительный рассказ, Евдоким поднял голову и заплывшим глазом, смутно увидел швабру, а ниже, держащую ее жену, которую полюбил еще так давно в молодости.
   Был женский визг, треск и искры. Сознание опять померкло, а обмякшее тело Полоумова обрушило свою всклокоченную голову в тарелку с уже остывшим супом.

28-31.01.99

  

НАДГРОБНАЯ РЕЧЬ НАД МОГИЛОЙ Р.Е. ПЛЮШКИНА

  
   Одним прекрасным человеком на Земле, на нашей дорогой планете, стало меньше. Уже час как остановилось производство во всех уголках мира, транспорт не ходит, люди не смеются, а плачут. И даже погода во всем мире - скверная, очень плохая: идет где снег, а где дождь, все цветы завяли, звери лесные и птицы небесные тоже грустят. А чему радоваться ? Сегодня великий день траура, потому что ушел из жизни герой, человек, ставший символом всего доброго в людях, их, можно сказать, духовного наставника - дворника нашего двора Родиона Плюшкина.
   Родион Плюшкин родился пять десятилетий назад в сибирской глубинке, в деревне Тыпкысыр Баяндаевского сельского Совета, в семье потомственных дворников, маляров и плотников всей округи. Егор - его отец, а, стало быть Родион имеет отчество Егорович. Отец его - был мужественный человек, швец, жнец и на дуде игрец, могущий оседлать дикого коня за считанные минуты, это воистину воин человеческой мысли, слова и дела. Топор в руках Егора был словно гениальное перо в руках поэта Пушкина. Это был плотник-поэт, много таких людей в мире. Мать будущего великого дворника, происходит из знатной свинарской семьи, звали ее Анастасия Бонапартовна Плюшкина, мать семерых детей, в том числе и будущего великого дворника Родиона Плюшкина. Это был женственный человек, ее красота пленила Егора, плотника, будущего отца нашего великого дворника. Красотой этой женщины восхищались все жители Тыпкысыра Баяндаевского сельского Совета. И работница из нее была великая, потому что любое дело в руках этой благородной женщины спорилось, доходило до своего победного конца. Однажды она вошла в горящую избу и остановила на скаку породистого скакуна. Жители села восхищались этим и многим другим ее проступкам. Говорили о ней как о чудачке.
   Теперь же о самом Плюшкине, этом гении нашего времени. Как только он родился, Егор и Анастасия поняли, что родили прекрасного человека, в будущем наверняка очень известного мыслителя. И ребенок на самом деле таковым являлся уже с малых, можно сказать пеленочных, лет. Его первые пристойные и похвальные поступки, можно припомнить еще с таких малых лет. И даже когда Родион родился, то поплакав чуть-чуть, понял, что плакать нечему, после чего он заразительно засмеялся, а вслед за ним засмеялись Егор и его жена, Анастасия. Это был первый подвиг Родиона Егоровича.
   С малых лет этот прекрасный человек питал большую любовь ко всем прекрасным проявлениям человеческой жизнедеятельности. И уже когда ему было ровно год, он решил стать великим человеком, творцом всего самого гуманного и духовного, стать отцом кучи детей и посадить массу всевозможных деревьев. Известный во всем поселке баобаб - дело рук нашего героя - он посадил этот баобаб в подарок своим родителям за самого себя еще в пятилетнем возрасте. Воистину хвала такому поступку! Это был второй прекрасный подвиг легендарного дворника.
   Было отмечено также и то, что еще с малых лет Родион тянулся к знаниям примерно с таким же рвением как алкоголик, опрокидывающий в свое нутро первый штоп водки. Заметив это, его добрые родители подсунули книгу известного писателя гуманиста Брехта "Любовь и прекрасное. Что это такое ?" А читать его вообще не учили, потому что не было надобности это делать, поскольку Родион умел читать и писать уже с утробных времен. Будучи еще не рожденным он часто писал изнутри в материнской утробе пальцем по плаценте теплые и добрые слова. Подсунутая ему книжка сделала свое дело. Сознание Родиона окрепло, ума стала целая палата.
   Свое первое стихотворение он написал в шесть лет и назвал его "Всем, кто решился на это". В этих замечательных складных столбиках стишков был гимн отваги для тех, кто решил посвятить себя прекрасному, служению добру. Это был третий подвиг человека - легенды. Сей опус знают наизусть жители всего мира.
   Следующие стихотворные подвиги его были тоже по своему великими, великими потому, что вообще ничего невеликого за свою жизнь Родион не сделал. Это следующие стихи: "Люблю сей храм", "Мысли о мироздании", "Дворец сотворенный", "Вселенский хаос", "Мистика души" и т.д. Уже здесь чувствуется весь пафос человеческого бытия, в этих стихотворениях дошкольного периода Родион раскрыл себя как талантливый философ, сумевший сдвинуть пласты накопленного человечеством философского и богословского знания, создать новую и стройную философию, которая вышла в виде книжки под названием "Мое понимание мира в вопросах и ответах мне же самому". Тогда ему было всего лишь шесть лет.
   Именно с тех пор заговорили о Родионе люди всего мира. Приехали в поселок величайшие исследователи феноменов и проблем вундеркиндизма. Эти профессора и доктора всяческих наук отвезли Родиона в институт, где поместили его в замкнутый сосуд-колбу, резервуар, в котором легче всего проводить опыты. Это был переломный момент в жизни Родиона. Ему подсовывали разные книги, картины, он смотрел, читал, рассуждал, делал многочисленные записи. Так, например, изучив логику, он сказал гениальную фразу, записанную потом Кирилловым и Старченко в книге "Логика": "Знание, полученное из уже имеющихся знаний, без обращения в каждом конкретном случае к опыту, к практике, называется выводным, а сам процесс его получения - выведением." То есть способность к теоретизированиям у Родиона были развиты достаточно хорошо. И было ему тогда всего лишь семь лет.
   Многие мыслители того времени приезжали к Родиону на собеседование, обсуждение философских диссертаций и работ. Родион мог одобрить идею или же наоборот опровергнуть. Когда к нему пришел известный астроном Цесевич и спросил его: "Потеряла ли наземная наблюдательная астрономия свое значение?", Родион ответил: "Конечно, нет! И никогда не потеряет, хотя бы потому, что к тем наблюдениям, которые систематически выполняются в наземных обсерваториях, добавятся наблюдения движения космических кораблей." После этого известный астроном задумался, почесал голову и отправился домой писать книгу "Что и как наблюдать на небе".
   Ученые всех мастей находили советы в мудрых словах Родиона для своих проблем.
   Но скоро наступил очередной этап в развитии Родиона Егоровича. Он перестал читать книги, думать о мироздании, давать рекомендации и так далее. Он постиг ту мысль, что все это суета, что любое достижение человеческого разума - прах. Есть лишь только суровая реальность под названием жизнь и что человек живет только лишь для того, чтобы потом бесследно умереть, исчезнуть. Что человеческая жизнь - фигня, фук и пшик перед величием мирозданья и любые проявления человеческого ума лишь ничтожное зерно по сравнению с непостижимостью смысла Вселенной и космической энергии. Он решил заняться делами сердечными и мирскими, завести семью, делать детей и работать на благо общества и самого себя, чтобы работа была грубой и физической. Профессия дворника наиболее импонировала ему.
   Он видел в этой профессии огромный философический смысл. Метла - это своего рода инструмент созидания, созидания материальной чистоты двора, улицы, то есть очищаемого от ненужного и неэстетичного сора объекта. Помойное ведро - хранилище отходов, отработавших свое для человека бытовых единиц. И сам дворник является неким богом, демиургом, из хаоса наводящего порядок и приносящего чистоту и уют туда, где доселе был первобытный хаос в виде мусора и грязи.
   Но вот исследователи мозга и разума Родиона были в корне не согласны с его жизненным выбором. Они не хотели смириться с тем, что придется расстаться с его великими новыми идеями ради науки и человеческого прогресса. А этот самый прогресс в последнее время совершил огромный лошадиный прыжок, а все исключительно из-за нашего уважаемого Родиона Плюшкина. Его имя было во всех газетах, трубили на весь мир о его заслугах перед планетой. За его голову некоторые грязные дельцы выплатили бы огромную сумму грязных денег.
   Вот и пришлось тогда Родиону туго. Думать он не хотел, подсказывать, разрабатывать какую-либо новую формулу с матема- тиками не хотел, вот и пришлось профессорам ставить экстремальные опыты над его интеллектом и физическим телом. А всем известно, что источником бед для человека является его же мозг, а потому мозг Плюшкина был лоботомирован, ставились многочисленные хитрейшие опыты над его серым и белым веществом. Проверялись спектровые реакции головного мозга на физические, а чаще всего химические раздражители, то есть на наркотики и алкоголь. Специально привили ему алкогольную зависимость как какому-то подопытному кролику.
   Тогда на Родиона было жалко смотреть, но он действительно уже точно не хотел мыслить, читать и писать книги. А когда директор института пришел поздравить Родиона с 30-летием, а заодно дать отпуск на два дня на родину, в деревню, чтобы похоронить родителей, то увидел он отталкивающую картину: пьяный Родион ширялся вместе с какой-то помойной жирной шлюхой с обритым лобком и благим матом орал на весь зал: "Метлу!!!"
   Вот тогда-то директор и решил распроститься с ним, перестать больше поддерживать с Родионом теплые дружеские отношения и называть его "коллегой". Директор выпустил Родиона из колбы, а ассистентам сказал, чтобы все что подопытный захочет, чтоб все это было тотчас же исполнено. И при помощи этой формальной дудочки для Родиона плясали все и всё.
   Родион Егорович тут же пожелал метлу, сарай, где можно жить с дешевым скарбом, много водки и жену. Все было исполнено, кроме последнего пункта - женщин, которые хотели бы стать женой самого Плюшкина, было чересчур много. Это были женщины практически всех народов мира.
   Поэтому Плюшкин пожелал быть сам с собой, а поскольку в житейских планах его было разведение потомства, то делал их с разными, многими женщинами, которые хотели бы иметь умное и послушное дитя, в будущем - политика, ученого, художника, писателя. Но все эти дети вкушали лишь калачи невзгод, ибо были самыми обычными битюками несчастья, идущими по дороге отца своего - мир его праху ! Или, как говорят, яблоко от яблони далеко не падает. Страшен механизм ломания человеческих судеб, страшна человеческая жизнь в этих ломаниях - в этом ирония судьбы над его человеческим ничтожеством, задавленным серым бытом и жалкими делами !
   И вот после всех этих передряг - перед нами собственно Родион Егорович, в народе - Егорыч, старый и никому ненужный алкаш с метлой в руке, в его сиплом голосе нет и намека на большой ум, а во всех речах его сквозит потрясающая душу ничтожная тупость вместе с богатым набором площадной ругани. И вся пошлая натура Родиона попахивала гнусным развратом и отвратительным позерством, особенно перед женским полом. Нахал, негодяй, мерзавец, тунеядец, скотина, дрянь, свинья, пропойца, ханыга и многие другие слова - вот теперь как называли бедного страдальца люди, эти мелкие как и он люди, даже сами дворники.
   Хотя дворникам то жаловаться на него незачем, так как хоть и отупел Родион, но не настолько, чтоб плохо относится к своей тяжкой работе, он написал даже небольшую брошюрку, известную в ограниченных кругах о дворницком жаргоне, а также небольшой трактат "Площадная ругань и ее разновидности. Человеческие гениталии как объект в площадной ругани и ее разновидностях".
   То есть, с одной стороны - это отпетый алкоголик, пропивающий все свои деньги, мерзкий развратник, от которого родили дегенератов не одна сотня женщин. А с другой стороны - прекрасный и талантливый дворник, теоретик и поэт этого предмета, человек, знающий свое дело настолько хорошо, что может писать монографии и систематизировать понятия. Даже тогда у него много было учеников, или, как с одной стороны справедливо было замечено, собутыльников. Все - тунеядцы и трутни, которым Егорыч привил любовь к зеленому змию, а также к профессии дворник. Люди его тогда еще называли по этому поводу развратником молодежи, а всех девушек, которых портил Егорыч - изгоняли из семей, сажали в тюрьмы или беспощадно избивали до полусмерти.
   И вот, наконец, траур! Умер герой нашего времени ! Лишилось человечество своего кумира!
   Вчера, на праздновании своего пятидесятилетия Родион Егорович Плюшкин скончался в своем сарае, от интоксикации бутиловым спиртом. Пусть вечно хранит память о нем все многострадальное человечество! Мир праху твоему, уважаемый Родион Егорович! Мы уже идем по твоим мудрым стопам !
  

21.11.98

ВЕЛИКИЙ СПУСК ВНИЗ

  
   Чуть рассвело, а человек по имени Серпентина Лепопольдовна проснулась. Нежась в пуховой кроватке, она понимала то, что ее сон кончился, а вместе с ним и приятное забытье. И что сегодня несколько праздничный день - ведь ровно год минул как развелась Серпентина со своим мужем, бароном Оффенбахом.
   Было 3 часа 45 минут ночи. Но уже алел небесный горизонт. Немногочисленные ангелы витали где-то в предутреннем воздухе, и их сладкие песни слышали только влюбленные или же слепые люди.
   Стены ее комнаты слегка дрожали из-за гортанных вибраций соседей. Их мерный храп порой так бодрит Серпентину по туманным холодным утрам. Она сразу же встает, громко зевает и выходит в подъезд....
   В 4 часа 5 минут утра проснулся, наконец, и я. Вода в ванной уже давно остыла, подернулась льдом - ведь в нашей ванной не было одной стены, что ведет на улицу, а потому я увидел обычный городской пейзаж. Помимо этого сонные голуби чинно развалились повсюду, забавляя меня своими воркованиями. Обрубок ноги и руки за ночь хорошо затянулись, и я стал думать как теперь без столь ценных конечностей быть? Возможно придется продать одну почку и легкое - отсутствие их в глаза не бросится, а на место ноги и руки попросить фельдшера приживить конечности новые. Наш фельдшер добрый малый, он живет на втором этаже во втором подъезде и промышляет торговлей человеческими органами.
   Моя жена и мои дети, уснувшие вчера вечером повсюду где можно, пока еще спят. И это очень хорошо - без них можно будет спокойно поесть что-нибудь и потихоньку уйти наружу, в город. Вот только предстоит Великий Спуск Вниз.
   Попытался встать из ванны, да не смог это сделать - видно сильно вмерз в воду. Хорошо что под боком оказался небольшой переносной альпиндшток - им можно легко выдолбить себя из тисков холодного льда, что я и сделал.
   Аккуратно перепрыгивая через спящих детей, оказался я в 4:30 у выходной двери. Тут я нашел необходимую пищу в виде объедков вкуснейшего сладкого торта. Тут же мне пришлось одеться в одежду, поскольку не пойду же я на улицу голым! Но стоило натянуть на культю ноги брючину, как проснувшаяся жена с кошмарным криком вылетела на меня из спальни и больно оглоушила по голове бюстом Брежнева. Бюст Брежнева разлетелся на куски, поскольку сделал был из глины, а моя голова немного изменила свои формы, поскольку это обыкновенная человеческая плоть. От боли пришлось воскликнуть: "А-а-а!!!" - и кинуться вон из негостеприимного дома. Тем более дети проснулись и принялись горланить на все лады и швырять в стены гнилыми овощами, ящики с которыми были повсюду - вдоль стен, на мебели, под стульями и кроватью.
   Первые мои мысли были на лестничной клетке моего этажа хаотичные, примерно такие: "С квартиродавцем Помидороедовым, как только спущусь - разберусь - пускай мне дает новое жилье! С Брачным Агенством "Хохо" тоже придется разобраться - забирайте старую жену - давайте новую!"
   На своем десятом этаже я и оделся, потому что успел прихватить вязаную кофту. Ее сшила мне моя старая жена когда была еще совсем молодой.
   На девятом этаже я опять встретился с Это. Это было сегодня больше чем вчера, какого-то больше фиолетового отлива. Его сенсиллы слегка пульсировали, а щупальца, подрагивая от дуновения ветерка из открытой порошицы, протягивались к моему горлу. Оно сказало:
   - Если ты все-таки хочешь пройти мимо меня, то должен ответить на один вопрос. Иначе я не знаю что с тобою сделаю.
   А надо заметить, бабки наши из соседнего скверика всем говорят, что это Это ужасно отвратительное создание. Оно никого еще никогда не пропускало живым, и всегда в самом хорошем случае грубило, разговаривало в наглом тоне и делало очень много плохих вещей. Например тому же пану Бюксе, Это как-то оторвало ухо только за то, что оно, это ухо, было глухое. Вот и на этот раз существо напыщено-восторженно сказало:
   - Почему Гомер всем своим героям приписал умеренность и довольство малым? Почему Агамемнон подносит Аяксу после единоборства хребет быка как почетный дар?
   Я знал ответ. Моя жена самая толстая в округе, она складовщица овощного магазина и часто мне рассказывала про различные подаяния, поэтому я ответил:
   - Как ты знаешь, Гомер видел, что скромность есть добродетель, более всех прочих подобающая юношам, и что она, подобно предводителю хора, гармонично сочетает между собой все хорошие качества. Потребность в пище и еде - малое, вкушая немного ты познаешь умеренность как таковую, сытость и радость - то же довольство. И может ли в таком случае Аяксу показаться пустяшный хребет быка столь уж ненужной вещью ?
   Пока я спрыгивал на восьмой этаж, а Это принималось тщательно обдумывать услышанное, я подумал о том, что неплохо бы подготовить себя к очередным встречам, вооружиться дубиной или мечом. И, успев об этом подумать, я увидел облокоченные о стену прекрасное древко копья византийской работы, а рядом лежал щит с изображением лица Матроны, изрыгающей из своей пасти огонь на истукана напасти.
   Было ровно пять утра. На седьмом этаже оказывается кого то поселили. Я хоть и не такой слепой как вам может показаться, но увидел самого что ни на есть карлика, стоящего передо мной около открытой каморки. Его наглый вид не предвещал ничего хорошего, к тому же он держал в руке остро отточенное шило, а от самого лилипута несло какой-то тухлятиной. С ним я не стал ничего говорить, размахнувшись копьем я пронзил мерзавца насквозь как жука. А он, размахивая руками, нанизанный, пищал своим противным голосом, сверкая глазами и махая шилом в руке:
   - Я безобиден! Ты убил неповинного человека! Я бы тебе ничего плохого не сделал! Шел бы своей дорогой!
   И размахивает перед носом своим блестящим шилом.
   Пришлось пригвоздить его вместе с копьем в стену, чтоб не мешался. Мне показалось, что этот карлик, даже умирать нормально не умеет. Как только я его пригвоздил к дощатой стене, он активизировал свои мышцы. Его небольшая пасть клацала железными зубами, корявые ручки, напрягаясь в мышцах стягивали остальное тело с древка. Еще немного времени - и он соскользнет с копья, и кинется за мною в погоню со своим шилом. Но я предотвратил беду - накрыл его щитом, потому что где-то читал, что карлики не любят темноты.
   На шестом этаже, с нынешней ночи как, проживает странная женщина Серпентина Лепопольдовна, с которой начался наш небывалый рассказ. Она уже давно встала, покушала немного толокно, про которое ей прочитали из журнала, томно посмотрела в окно на лицо монтажника, заглядывающего в квартиру. Потом ей показалось в 5:00 что кто-то на седьмом этаже дерется.
   - Что за безобразие! - воскликнула женщина - Мне не дали бы уснуть, если бы я хотела это сделать! Надо срочно пожаловаться товарищу Помидороедову - пусть он переселит негодяев в более пристойный их образу жизни дом. Да хоть в сарай - мне плевать на удобства!
   В 5:30 я был уже на этом шестом этаже и переводил свой дух. Карлик действительно был живуч, и, казалось не сдавался. Он не только слез с копья и снял с головы щит, он даже смог догнать меня и погрузить свое шило в икру моей целой ноги три раза! С моей стороны был вопль и сокрушительный удар по голове карлика посредством целого и здорового (до этого момента) кулака. Карлик стерпел натиск, хоть в мое лицо и брызнули осколки его железных зубов. Пока мы возились в пыли, в углу шестого этажа, рядом с уснувшей дворовой собакой около миски, дверь квартиры Серпентины Лепопольдовны приоткрылась и из-за дверного косяка показалась ее странная физиономия.
   Бигуди дымились, в руке судорожно сжатая трубка телефона, глаза негодующе устремлены в вышеуказанный угол. Первоначально она отозвала собаку от этой своры, а тапочком, дотянувшись, отодвинула миску с дымящейся едой поближе к себе. Потом принялась восклицать:
   - Это что за безобразие! Я буду жаловаться квартиродавцу Помидороедову! Нашли кого подселить в наш благородный дом - отщепенцев и оборванцев!
   С карликом было трудно. Своими зубами он вцепился в гачу штанины на целой ноге, а шило воткнул мне в лопатку, да так прям и повис рукой на рукояти этого острого инструмента. Сверху, видно с моего этажа, слышались оглушительные крики, в которых я различил тембры голосов моей жены и моих детей. А последних очень много - десятки ног стучали каблуками по ступенькам. И я до сих пор не догадываюсь сколько их штук. Человеческие единицы вообще по сути своей иногда сбивают с счету. Потом послышалось бубнение Это, а потом его пыхтение. И в воспаленном своем мозгу я представил жестокую расправу надо мной. Жена со сковородой, дети с голодными глазами, Это с нудными речами, а тут еще карлик в меня вцепился, да какая-то тетка горланит из-за двери!
   До пятого этажа я катился ровно полчаса и в 5:30, вместе с карликом, очутился в районе зловредных деяний мадам Кадавериновой и ее осьмнадцати детей. Их сухонького отца я не видел, и никто его не видел, поскольку его увлечение ядерными реакторами - гроза для жильцов всего дома.
   Серпентина Лепопольдовна тоже пошла за нами. Ее строгие и своенравные речи пытались видимо добраться до грязной сути моей падшей души, и до души карлика, до которой ему, по-видимому нет никакого дела. Свое шило он как-то умудрился выткнуть из моей лопатки и переткнуть его в мое плечо, от чего боль не уменьшилась, а усилилась.
   Мадам Кадаверинова с возгласом "Ажоулюкас! Это опять ты!" натравила на нас своих осьмнадцать малолетних каннибалов. Эти агрессивные дети ни с кем не дружат, да и с кем им дружить! Хоп-мит вцепился зубами в культю моей ноги. Хот-бот - в горб карлика. Хут-Даг вцепился в волосы Серпентины Лепопольдовны, отчего она еще пуще принялась грозиться начальством:
   - Я буду жаловаться! - кричала она - Буду писать письма с угрозами в ваш адрес! Я вижу, что вы хуже чем я! Каннибализм запрещен в нашей стране законом!
   И наступила бы смерть, если б не моя жена и мои дети, столкнувшиеся со всеми нами на этом злополучном этаже. Начался такой кавардак, который можно окрестить даже Хаосом - такой Хаос один в один был в начальные времена, мне так кажется.
   Пока я отцеплял от своей культи гнусного отпрыска мадам Кадавериновой, карлик с восьмого этажа проткнул своим сучковатым пальцем мочку моего левого уха, а шилом, выткнутым из моего плеча, он ткнул в лоб впившегося в его горб Хот-бота. Пока я пинал ногой карлика в живот, а в мадам Кадаверинову запустил небольшой топорик (он лежал у меня в кармане), подоспевшие ребятишки с моей прекрасной женой принялись кидаться на всех этих хопов и митов. Мадам Кадаверинова безумно орала, а в ее пышных желеобразных руках непонятно откуда появилась сенокосная коса, которой она принялась косить головы всех бывших в радиусе действия.
   Это давило детей - моих и этой бешеной мадам - я не знаю, а также оно прикопалось к моей жене со своими дурацкими вопросами, на которые не получало ответы. На долю секунды во мне пробудилась ревность, откуда то появились силы, я решительно поднялся над копошащейся грудой тел и внушительно дал пощечину в фиолетовую щеку Это. Его ложные ножки подкосились, дыхательные лопасти содрогнулись от боли, а из порошиц на всех нас брызнула отвратительная мерзкая жидкость желтого цвета. Это по-видимому его жировое тело, способное, кстати к таинственному свечению.
   Как мы оказались на четвертом этаже, я не знаю. Дед Прохор, спрятавшийся за ширмами, был никем не замечен. А потому, воспользовавшись сложившейся ситуацией, он изнасиловал контуженную в голову мадам Кадаверинову. И изнасиловал ее он тоже в голову. Затерявшись где-то в детских тушах, и, увидев краем глаза постыдное деяние деда Прохора, Серпентина Лепопольдовна чуть не лопнула от гнева:
   - Как вам не стыдно! Вы же пожилой человек, ветеран болезни! И в ваши то годы делать такие богомерзкие и противоестественные дела! Это никуда не годиться! Я буду жаловаться в полицию нравов и вкусов, из которой приедут люди и общественность, которые положат конец вашей извращенческой деятельности и заведет на вас уголовное дело за растление неокрепших душ и тел. Вы бы посмотрели на себя со стороны!
   Такие слова понравились Это, который душил в своих объятиях Хоп-мита. Оно хотело о чем-то спросить Серпентину Леопольдовну, но только открыло рот, как в него, в этот рот, с огромной скоростью влетел карлик, которого мне удалось отцепить от себя и с силой отшвырнуть в сторону.
   Проделав это рукой, ногой по инерции я прошиб стену дома. Образовалась дыра наружу, на улицу, в которую посыпались тела детей и части различных тел. Со всей кучей и я чуть было не улетел в пропасть. А спас свою жизнь в тот момент только благодаря балкону Миневры на третьем этаже, на который я упал.
   Было семь часов утра. Миневра только что встала и стала прекрасней еще на одну ночь - тело ее вечно голое, казалось стало еще более голым. Тело ее обычно толстое, стало казаться еще чуть потолще. У меня потекли слюни от предвкушения. К тому же я изрядно проголодался.
   Минерва пригласила меня к себе домой, напоила чаем на кухне, в который видно что-то подмешано, а потом, услышав возню на своем этаже спросила, блаженно закатив фасетки глаз в глубину черепа и выставив на меня изумительно белые белки:
   - Что я не слышу от вас, мой милый Ажоулюкас, похвалы в честь пышности моих прелестных форм ?
   Я понимал всю красоту происходящего, но был немного шокирован тем, что произошло до этой счастливой секунды. К тому же я вспомнил о том, что новые нога и рука ждут меня сегодня днем у торговца человеческими органами - почку и легкое я готов отдать за такое необходимое симметричное оформление своего тела. А потому я Минерву стукнул больно в лоб и выбежал (точнее выскочил) на лестничную клетку, даже не на лестничную, а на грудную, поскольку подо мной хрустнула грудная клетка деда Прохора. У пожилых людей таллом весьма хрупкий.
   Тут же были почти все. Мне бросилась в глаза моя жена, она буквально погрузила свои длинные ногти в яблоки моих глаз. Я понимал ее ревность, она видно почуяла носом, что я пахну наготой толстого минервиного тела, и она в душе осуждала мой поступок. Также и Серпентина Лепопольдовна негодовала. Она валялась на ступенях, вся запутанная в руках и ногах моих детей, и громко отчитывала все происходящее кругом:
   - Куда я попала! Тут живут ненормальные люди! И вы, молодые, муж и жена, что живете друг с другом - почему вас не берет мир? Я буду все-таки жаловаться и требовать управление детского дома, чтобы они лишили вас родительских и других прав, а детей поместили в стерильный изолятор и в тюрьмы - они неисправимо испорчены!
   Это, которое вытаскивало из своего рта карлика, что-то невразумительно мычало - ему нравились слова женщины. А карлик, вооруженный шилом, погружал это шило в перистом непонятного фиолетового существа.
   В восемь часов все оказались во владениях братьев Альфредусов. Их злобные фигуры, замышляющие недоброе, накинулись на всех нас и принялись терзать. Все терзали друг друга. Пучки волос, хруст костей, стоны, крики, зубы - все это вращалось вихрем, а сознание то гасло, то вспыхивало.
   Вырвав свое безногое и безрукое, безглазое и безухое тело на первый этаж, я столкнул с ног Нюру, несущую таз с мертвечиной и упал к ногам Талова, как будто поджидающего меня у выхода. У него не было пол-головы, и над пол-головой он вращал гирю, привязанную к толстой веревке.
   - Здравствуй! - говорит он мне.
   Я нем как рыба. Да и чем мне говорить?
   - А не ты ли, - говорит, - вчера проходил тут и ввязал меня в нелепую историю с паном Бюксой?
   Мне невозможно говорить, языка у меня теперь нет. Его откусил я сам от мимолетной боли. И единственное что я смог сделать, так это кивнуть головой в знак согласия. И не будь такой случайности, которая сразу же после этого приключилась - погиб бы я на месте, не дам соврать. А дело в том, что Талов, раскрутив гирю, обрушил мне ее на голову, и если бы не пан Бюкса, подвернувшийся под удар - я бы не перенес сокрушительной мощи и перешел бы в иной мир к праотцам, как это много раз уже было с Нюрой. Она давно мертва.
   По-червячьи передвигаясь, в 10:00 я смог выбраться на улицу, уткнуться носом в сугроб и прикинуть в уме: "Сколько же интересно потребуется внутренних органов, чтобы вернуть назад утраченные по стечению обстоятельств конечности ?"
  

ГЛУПАЯ ДИНАРЕЯ

(Энтомологическая сказка)

  
   Неподалеку от нашего города есть уцелевший клочок березово-соснового леса, и там, в глубине его стоит старая мертвая сосна. Самая обычная сосна, каких много. Под ее толстой корой - многочисленные полости и пещеры, в котором ведут свою жизнь молчаливые насекомые, а с ними немного пауков, причудливых лжескорпионов и многоножек. Иногда на это дерево сядет лихой дятел, подолбить кору, добыть беззащитную жирную и питательную беловатую личинку жука.
   Там, под корой, близ основания корней, жила в трещине коры стройная Динарея. Она сидела одна в прохладной сырости, мандибулами прочищая членики своих антенн, покрытых нежными золотистыми волосками. Ее брюшко изредка кокетливо загибалось кверху, а из-под укороченных надкрылий нет-нет да мелькнет на долю секунды прозрачный край крылышка.
   Краем своего фасетированного глаза Динарея видела сквозь трещину в коре наружу свет. Она знает, что настанет время, и она покинет трухлявый ход старого короеда, когда-нибудь, теплым весенним вечером.
   Но напрасно так думало животное, поскольку именно в этот миг, крыша жилища ее отломилось. Лучи солнечные брызнули на влажное подкорное древесное нутро и теплотою своею щетинки Динареи озолотили. А очки энтомолога, блеснувшие жадностью, и грязный обслюнявленный палец догнал бедную у дыры типографской, да приклеил к себе. Не успела красавица опомнится как очутилась в эппендорфе с этилацетатом, где и померла от губительных паров.
   - Банальный вид с широким распространением... - пробормотал энтомолог уже дома, сидя за черным бинокуляром.
   Так же часто и в жизни человеческой получается. Индивидуальные заботы сводятся к нулю, когда вмешивается в ход событий какое-либо стихийное недоразумение, катаклизм. Созданная нора квартирная сгорает от пожара или от бомбы фугасной, дети, деградируя, нюхают БФ, а любимая жена совращается на вкусный изюм какого либо туркестанца.
   Все мы - черви!

май 1999

ИДЕАЛЫ

  
   Вечером выпал снег, а старый дед лишился последнего зуба. Благо, что внук живет совсем рядом, по соседству. Он суп не хотел, но его разбудили. Жена разбудила своего мужа, внучонка дедова - суп поесть да деда немощного покормить. Поев супцу, побрел к деду. Встал пред ним, достал каравай. Разжевал сердобольный детина корку хлеба, да посредством руки скормил ему.
   Было весьма холодно. А дед заболел, загрустил. "Поскорей бы весна", - думалось ему. А весна не торопиться с приходом. Как померла бабка, так все в жизни насмарку пошло. Куры не родятся, коровы не телятся. Благо внук помогает, иногда и по хозяйству не прочь. Все капризы старика выполняет.
   - Ты не серчай на меня, - говорит дед обычно внучонке, - Стар я. Прошли золотые годы, у порога смерти уж. А ты не бойся моего замшелого рта и глубоких морщин на щеках и лбу. Все это печать времени и от невзгод злополучного мира.
   Внук же сопит, очищая сковородку. И мысли его крылаты, и сам он оптимист в штанах.
   Красавица жена его очень хороша собой. И часто вся округа собирается у окна ее, дабы хоть краешком глаза увидать неземную красоту. А щеголеватые юнцы по ночам поют серенады.
   Как все же мила жена внука! Ее роскошные наряды и убранства, лилейные ручки и белоснежная грудь! Сколько радостей переживают вместе, сколько забот! А примерно столько сколько звезд на небе!
   - Старость - в тягость, - поговаривал дед, лаская внука. - Жену похоронил и дочь. Один ты у меня остался.
   И гладит его по голове.
   А уже утро. Солнышко, хоть и яркое, но уже не такое теплое как вчера. Да и умные люди говорят, что мол скоро погаснет светило. Но им вы не верьте - это всего лишь шарлатаны.
   - Подойди к старику поближе, - говорит дедушка своему внуку. - Знаешь что я тебе скажу. Светлые праздники в жизни этой - жена да дети, и пусть буду я проклят навеки, если все блага житейские в полнокровной семье не осуществятся.
   И все было так хорошо и покойно в этом каверзном мире. Воздух свеж, а мысли чисты. И у героев был праздник весны и любви. Наступил тот счастливый день, когда внук с женой-красавицей к деду принесли младенчика.
   И посмотрел старик в лукошко, и омерзение перекорежило его сморщенный лик. И с болью вырвалось из старческой груди:
   - Да будьте вы прокляты!
   А сам здесь же умер.
   Печальные молодожены, посмотрев на ребенка, покачали головой, поставили лукошко с ним у крылечка, а сами пошли прочь.
   Наступила ночь. И мириады звезд зажглись на полотнище. А их отпрыск, урод, пожирая холодный труп деда, отлично понимал, какой дорогой возвращаться домой.
   И уже на рассвете, раздутый от мяса и колышущийся, перекатился бесенок к заветному дому со ставенками. Родители его не спали, а горевали. Но когда в распахнутые окна влетел их ошибочный сынок, они в испуге вскрикнули и отшатнулись.
   На что сын их молвил голосом деда:
   - Отныне и вовек!
   И как прогремели эти слова, так все в этом мире пошло насмарку, низверглось в тартар. С тех самых пор и пошла в народе молва о том, где раки зимуют, а также поговорка "Не зная броду - не суйся в воду."
   Так то оно бывает! 9.11.96, 8.03.99
  

"Колыбельная для глухих"

  
   Сырой ночью, как-то в ноябре, странный человек по прозвищу Пафнутий, узнал, что вот уж как два дня тому назад поселилась недалеко от него новая соседка, глухонемая от роду. Как говорят, симпатичная девушка с непонятной профессией.
   Сам Пафнутий известный трубач в местном похоронном ансамбле. Его тоскливая труба издает красивые и печальные звуки. Мерно барабанит в свой барабан Фомич. Громыхает туба - это толстая женщина Кимра при помощи своих объемных нутряных легких вгоняет в нее воздух как в насос. Есть и дирижер, продюсер ансамбля и его духовный лидер, некто Павианов. А еще есть певица, длинные зеленые волосы идут к ее лицу как и снотворный печальный баритон, что обычно вызывает у всех плачущих людей неподдельные чувства скорби и утраты; зовут ее Устрица. Называется же вся их похоронная труппа никак иначе - "Прах".
   Все любили группу "Прах" и все ее ненавидели. Любили за то, что их музыка была мрачной и по-земному загробной, а не любили за то же самое. Работы у "Праха" было много, потому что в городе Хреново люди часто помирали.
   И вот, сырой ночью, Пафнутий узнал о существовании соседки. Он так же помнил и о своем задании от "Праха" - найти новую трубачистку. Ею и была прекрасная незнакомка, глухонемая от роду, уроженка города Нелеповск, Шарлотта Куцова.
   Шарлотта Куцова родилась у прошлых соседей Пафнутия, у которых недавно сгорел с водки муж жены. Жена его умерла от горя, оставшийся сын - от голода, а Шарлотта - оглохла и онемела от того, что так плохо.
   Поначалу она решила, что не нужно больше проводить время в жизни, а потому сперва взялась за топор, но, позже подумала, что топор это не то что надо изменить. Необходимо изменить свою жизнь. Поскольку до этого Шарлотта работала милиционером в Отсеке по Безпроблемным, то прежде всего она решила бросить эту трудоемкую и для нее позорную профессию. К тому же люди порицают столь низкое падение души. Решила Шарлотта стать известной музыканткой. А поскольку все любят звуки трубы, решила Шарлотта играть на трубе и быть трубачкой.
   Трубу она приобрела в старой лавке, променяла его на потертое седло. Когда то в семье был свой конь, но его потом съел ныне покойный брат, умерший после от голода.
   Долго не давалось Шарлотте искусно выдувать звуки из медной железяки, дула во что есть мочи, а труба хрипит да сипит. Но вскором времени, она все-таки чему-то научилась. Поскольку Шарлотта была глухой и немой как Бетховен, она понимала, что без жестяного ведра не обойтись. А потому всегда на репетициях надевала на голову жестяное ведро, которое от звуков трубы вибрировало и ритмичную вибрацию передавало в головную капсулу музыканта.
   Играла она одну и ту же композицию, которую сама и сочинила. И назвала она ее "Колыбельная для глухих". Это была мерная и спокойная вещь, несколько плавная и без намеков на истерику, в трех частях. Первое intro было таинственным и словно крадущимся, необходимо было искусно щелкать языком, чтобы передать всю трагичность переживаемого момента. В главной части bardo наступает апогей духовных терзаний героини, звуки - то мечутся, то замирают, а к концу, после хаотичного напряжного соло, виртуозный закос под биение серца - тут нужно стараться дуть в горло трубы вытянув губы и свернув в трубочку язык. Последнее outro скорбное и затянутое, должно быть много слюны, но в этом весь секрет, потому что в самом конце глухой слушатель переживает шок от необычных эмоций.
   Освоив оригинальную методику игры на трубе, Шарлотта часто играла "Колыбельную для глухих". На голове ее было неизменное металлическое ведро. Одевалась к этому случаю Шарлотта тоже изысканно: длинное серое платье, с пришитыми к нему кукольными ручками и ножками, кирзовые сапоги на босу ногу, обнаженные плечи с родинками. В общем - удивительная женщина!
   Пафнутий жил через стенку. Глухим и немым он не был, а потому в последнее время все чаще и чаще слышал прекрасную игру Шарлотты. "Что это за девушка? - думал тогда он, - Почему я раньше не додумался до такого звучания? Наша похоронная концепция бы только выиграла с таким трубачистом! "
   После этого он даже выходил на лестничную площадку, стучался и звонил в ее квартиру, но никто не открывал. Он понимал, что девушка глухая - она ничего не слышит, и немая. Даже если б и слышала, ничего бы не смогла сказать. Тогда Пафнутий принялся ее караулить, но Шарлотта - странная девушка, после смерти родственников, за едой она вылазит из окошка по водосточной трубе, да так тихо, что ее не замечает даже мышь. А мышей в доме очень много.
   Отчаявшись, Пафнутий пригласил домой своих коллег из "Праха".
   - Это оригинально! Сейчас сами услышите! - говорил он им вечером.
   Все сидели в комнате на диване, пожимали плечами и недоумевали. Фомич, когда услышал про вещь этой таинственной трубачки, усомнился в существовании подобной техники игры вообще, про которую говорил Пафнутий.
   Духовный лидер "Праха" Павианов неопределенно сказал:
   - Глухой человек, а к тому же милиционер, будь он хоть бабой - не музыкант!
   Толстая тубаистка Кимра, будучи женщиной доброй, сказала:
   - А чем черт не шутит? Может это и есть наша будущая коллега?
   А зеленовласая Устрица, недовольно ухмыльнулась:
   - Небось мымра какая-нибудь, не красивей меня!
   Но все это, кроме Пафнутия и Кимры, "Прах" говорил зря. Поскольку когда на улице смеркло, а воспаленные алкоголем и наркотиками души коллег созрели, раздался шум за стеной. Все насторожились, навострили уши, прислушиваясь.
   Вот вступительная часть Шарлотты, ее мрачное начало, вот и основная часть... Праховцы замерли. Павианов приоткрыл рот - так звук в уши проникает лучше, Кимра как курица повернула голову набок, Фомич уснул, а Устрица недовольно фыркнула. Через какое-то время, все взяли в руки свои инструменты.
   Фомича будить не стали - сунули в руки барабанную палочку, подставили под нее тугое брюхо барабана. Мерно храпя, рука опускаясь стукала палочкой по нему, получался медленный успокаивающий ритм.
   Кимра выдувала из тубы самые трубные звуки, переплетающиеся со стуком Фомича, и составляющие вкупе ритм-секцию. Пафнутий, прислушиваясь к мелодии Шарлотты, вторил за ней, перебирая медные кнопки трубы.
   Павианов принялся размахивать руками в такт мелодии, а зеленоволосая певица Устрица печально завыла.
   И это была красивая игра. Их новая оригинальная тема "Колыбельная для глухих" разбудила в доме практически всех глухих людей, а их было восемь человек. Почти все еще совсем дети. Они сидели в своих кроватках, многие к тому ж и слепые, глядели в темноту, и слушали костями своих черепов странную музыку, многие дети плакали, а взрослые здоровые люди сходили с ума.
   Была темная ноябрьская ночь. В городе началось оживление - огромные толпы людей шли со всех сторон к дому, из которого раздавалась необычно-скорбная музыка. Люди знали, что это похоронный ансамбль "Прах", и что где-то тут проходят похороны, любимый досуг жителей города Хреново.

31.12.99

  

СЫТАЯ КРАСОТА

  
   Когда человек сыт, до добр и толст. Кто ест мало - от того не жди добра, человек тот по натуре желчен и здоровьем хвор.
   Хорошо, что не этот человек тот, про которого я вам тут речь веду. Человек этот никто иной как заслуженный деятель искусства скульптуры Евдох Аввакумович.
   Его толстое тело порой соблазняет красивых незамужних дам, любящих польстится на непревзойденный талант Евдоха и его мягкий живот.
   Румяна на заплывших от жира щеках словно восход солнца и нисколько не видно желчную хандру, а от того - меланхолии. Глаза Евдоха хоть и малы - суть щелки, но зато в них блеск таится и озорство. Как и его нос, потонувший в жире, так и отвисшие жадные губы, порой норовят капнуть слюной на плечо старушке, если дело происходит в бытовом автобусе.
   Ест Евдох Аввакумович много и всегда все он ест жирное, не холодное, вкусное, и в больших хрустальных пиалах. Очень ему нравятся взбитни, кремовые завитки, пудинги и сальные толстянки. Уважает сало. Ест кнедлики и бурые печеночные простушки. При этом балует организм пивом, а иногда мадерой. От того Евдоким Аввакумович пьян, а за три, или как говорила Клава, за пять верст от него разит что из ведра. Это в том случае, если Евдоким Аввакумович пьет мадеру.
   Живет он в общежитии, в доме под снос, часто там нежится днями, печет пироги и месит тесто. При этом жует смолу и свободно рыгает. Икает тогда, когда долго не ест. Когда же поест, тогда хорошо на душе, хочется рассказать человеку многое.
   Вот и в этот день, в праздник первого рабочего дня, решил Евдоким поговорить по душам, с молодкой какой-нибудь или с зеленым юнцом. Хотя: "Тьфу! - подумал заслуженный деятель искусства культуры, - Лучше поговорить с бабой. Да хотя бы с той, что говорит про меня некрасивые вещи."
   Э -э -э, была эта женщина вам сказать, про которую он сейчас подумал, не та, про которую подумал ты, читающий сие. Если ты подумал, что эта особа - красавица, то нет. Она такова не есть. Если же думаешь, что она умна - пусть, пусть умна, но не на столь, чтоб шарить в черепных извилинах об скульптурных композициях и постаментах, о которых часто думает наш добрый обжора. Назвали эту женщину, когда она была еще совсем маленькой, Глашуткой.
   Отрыжка в тот день была во истину доброй. Еда показалось слишком сытной, а количество съеденной еды - слишком большим. Но не в том дело.
   Встретившись в общественном сортире с Глашуткой, Евдоким, будучи пребываем в состоянии созерцания, воскликнул:
   - О сколь красивая особа! Осанка, вижу, как надо. Прям готовая композиция для лепки!
   Глашутка не на шутку испугалась. Она женщина не из пугливых, но все таки из боязливых. К тому же вчера столяр Брысин ее подвел, не до дому, а в кино с нею не пошел - забил. Он был тогда пьян, с другой бабой, с той что штукарит стены посольству Зимбабве. Потому, испугавшись, Глашутка огласила, громко, чтобы все слышали:
   - Знаем мы вас! Ты, жирный, лучше уходи от моего очка, а не то захлопочешь тумаков. К тому же мой жених, столяр Брысин - парень не промах, как узнает, что ты имеешь ко мне претензии, он найдет тебя где угодно и больно до неузнаваемости изобъет.
   Евдох поразился смелости женщины. Он видел в этом колорит и в душе его зародилась и затеплилась идея воплощения формы бюста Глашутки в глине. Он сказал:
   - Ты, моя прекрасная натура! Да-а-а, твой бюст - есть то, что надо для воплощения моей художественной затеи. Сейчас мы пойдем в мои апартаменты, и ты, Глаша, увидишь, что я смогу сделать из твоего естественного бюста. Увековечу его в веках!
   Женщина не на шутку в этот раз испугалась. Она встала с унитаза, заправила трусы в рейтузы, подтянула лифчик к шее, и грозно сказала:
   - Ты думаешь, что если умный попался, то стало быть можешь оскорблять меня, или думаешь, что если толст, то богат?
   Но сама в уме тут же: "А чем черт не шутит? А?" Подошла к Евдокиму, обняла его за жирную шею, да синим глазом то и подмигнула.
   - Вот и хорошо, милая. Пошли тебя лепить! - торжественно заключил обжора. А сам глядит на нее и не налюбуется.
   В его комнате еще осталось достаточно много еды. Не то что на роту солдат, зато на два рта, пусть толстогубых, но хватит. К тому же есть еще питательный слоновый жир и где-то припасена тюленья желчь на спирту.
   - Садись, - говорит Евдоким Аввакумович, - вот сюда.
   Толстым колбасным пальцем он указал на стул, со всех сторон освещенный яркими лампами. Сам же подошел к куче гипса, приготовленный заранее для воплощения нового произведения искусства. "Для потомков" - думал он в тот миг про себя.
   Для Глашутки такая затея была в новинку. Она иногда дурила с своими хахалями в сенях, на проводах иной раз, или в электрофорезном цехе. А вот так еще ни разу в жизни. Потому приказание она выполнила, и более того, сняла с петель свой большемерный ливчик, обнажив окружающей мебели и скульптору Евдокиму свои гигансткие шаровидные тыквы.
   Скульптор от красоты такой проголодался. Увидев на столе последний ломоть бараньих жил, он взял его в свою руку, смял, чтоб в рот пролез, и съел. На душе похорошело, а жирные от жира руки потянулись к глине, легко мнущейся и чувствительной к рукам творца.
   На специальную металлическую ось, гений принялся налеплять эту податливую субстанцию, тем самым создавая скелет композиции. Груди, возникшие в его воображении, были в точности глашуткиными, такими, какими его авторский подход сам себе представил. А техника была авангардистской.
   Теперь немного о столяре Брысове. Напился в этот день он зря, и молодицу тоже зря совращал своими телесными достоинствами. Девушка, обидевшись на грубое лапанье, звонко стукнула Брысова в щеку, а сама скрылась в подворотне. Видать побежала жаловаться своему знакомому зимбабвийцу. Брысов, послав ее ко всем чертям и порвав в клочья цветы, которые он хотел подарить, с горя отправился в общежитие, чтобы застать там сохнущую по себе Глашутку. Но знал бы он, чем она сейчас занимается!
   А занимается она позированием. Сама об этом не гадая, вертелась во все стороны, тем самым помогая абстрактным видениям пропорций в сытом мозгу и сердце Евдокима. Выпив еще один стакан жира и закусив его куском телячьего масла, он смачно срыгнул в угол, почесал блестящий чирей на складке брюшины, да принялся лепить вторую персь. Первая перся была уже изготовлена. Арбузное основание вздымалось наподобие глобуса, а разбухший сосок торчал в бесконечное пространство. "Налево", - подумал по такому поводу Евдоким. Он явно завоюет приз на скульпторской выставке, и главный скульптор Сметанин наградит его поездкой на Южный полюс.
   Через некоторое время, знаменитый скульптор услышал стук в свою ветхую дверь. Он уж было отмахнулся от источника раздражения, махнул рукой в сторону двери, так, что глина полетела лохмотьями на нее, да на Глашутку. Но под следующими ударами дверь не выдержала, отвалилась, отделившись с петель, тем самым открыв перед взором испугавшейся не на шутку Глашутки и Евдокима, взъерошенную пьяную физиономию столяра Брысова. В одной его руке была бутылка горькой.
   Произошел переполох. Оказывается, когда подвыпивший жених не нашел свою невесту не в квартире, не в бане и не в сортире, то стал обстукивать холодным с морозу кулачищем все общежитийные двери. Сердобольная старушка подсказала ему место пребывание горемычной Глашутки. Мол, шуры-муры куролесит она с толстым негодяем-штукатуром. Не знала, старая дура, что Евдоким Аввакумович - скульптор, а не штукатур.
   И вот, вломившись к нему в каморку, плотник Брысов принялся все крушить и избивать. Из его сивушного горла неслись то звериные рыки, то нечленораздельные обрывки матерных слов. А неразборчивые кулаки крошили препятствия на своем пути: еда с тарелками летела на пол, билась там вдребезги. Грязные сапоги размазывали по полу остатки пищи. Рушились статуэтки, крушились скульптуры. Лицо Глашутки пострадало от сильного удара в нос. Скульптору тоже не повезло. Работу свою он почти уж было закончил, да в тот момент Брысов ударил его по голове пузырем с горькой внутри. Удар пришелся в темя, творческая личность упала на грязный пол и потеряла на какое-то время, необходимое для трезвого ума, сознание.
   Прошел час, может больше, может быть день прошел или два. Но проснулся наш Евдоким на полу, голодный. Повсюду, через заплывшие от жира глазки, он увидел разбитую мебель и глиняные осколки художественных творений, в которые столько сил вложил творец. Объедки кругом, дверь настежь в коридор открыта. А там в проеме бабка прошла, покачала головой, сплюнула. Мимо прошла.
   Еле встав, животом своротив телевизор, еле держащийся на углу тумбы, Евдоким Аввакумович закрыл дверь. Огляделся, что-то смутно припоминая. Увидев себя в зеркало, он на некоторое время испугался, так как на него смотрело существо другого образа жизни, с запекшейся кровью, и, с, простите, сухими соплями, засохшими на губе и на бакенбардах. "Вот беда. - подумал он, - Что произошло? Что съел? Или выпил?"
   А потом вспомнил про груди....
   - Где оно! - встрепенулся он, забыв про голод и про погром вокруг. Он вспомнил, что сотворил накануне что-то великое.
   Исшарив все кругом, среди мебельных руин и объедков, он с замиранием сердца увидел это, то, что искал. На полу, раздавленное в нескольких местах, с перекореженным каркасом. Сопя и почесываясь, Евдоким поднял композицию, поставил на опорки...и зачмокал от удовольствия! Так талантливо, так оригинально!
   "Вот эти отпечатки, что тут у пупа, и тут у шеи - очень кстати. А соски сплелись - тоже хорошо - это очевидно. И пыль хорошо, и объедки, что прилипли и слились с глиной. Особенно стаканчик на горле. Куриная нога тоже неплохо разместилась, из живота торчит, словно в животе женщины всамделишная курица."
   Расхаживая вокруг своего нового творения, Евдоким Аввакумович, всплескивал руками, охал и вздыхал. Ему никогда так не нравились его творения. А тут - столько смысла, столько новых невиданных доселе форм!
   Весело поедая что-то, он с радостью вспоминал пережитое: Глашутку вспомнил, сортир, Брысова, старушку... И после всего этого понял, что его стезя - стезя практического художника. Волею обстоятельств в своей жизни можно творить оригинальные и невиданные доселе вещи, простые как валенок, но со вкусом и стилем. Труда практически никакого, но лавры пожинать можно, снискать себе славу. Чтобы на деньги, полученные от произведений искусства, покупать новую жирную еду, что послужит пищей для тленного тела, в котором витает дух творческого потенциала.
  

4.02.1999

КУМИР

  
   Жила недавно на этом старом темном свете одна небольшая, где-то около полуметра ростом, безропотная девочка с именем обычным таким, незатейливым. Жила она одна в серенькой каморке, где раньше сторож Василий убил своего сослуживца, Иннокентия Брызжова за то, что он, этот негодяй, посмелил мыслить вообще. А сейчас тут хорошо и тихо. Только иногда по ночам открывается люк в потолке сам по себе, откуда падает что-то и происходят различные странные вещи похожие на галлюцинации.
   Убранство каморки, быт девчонки как и сама она, - все это лишнее, не про то разговор. А разговор про то, какую все-таки девочка штуку выдумала. А жить одна в доме с привидениями она не боялась, ведь как сбежала из дому, от родителей своих - так смелость у нее с каждым днем растет словно кактус на подоконнике.
   Звали ее Душкой. Потому сосед обзывает суть девчонки Подушкой, но это он так, шутя, не злобно, а только дабы завлечь девчонку, заманить ее в темный угол, уговорить на всякую дрянь, полапать. А девка - не дура. Знает, что от женщины мужику надо. Молода еще - ведь вся жизнь впереди!
   Сосед Срыгин - натура обычного прощелыги, которому лишь бы удолбиться да похихикать, постоять во дворике и хехекать, взирая щелями глаз в какую либо сторону. Он не чета например тому, кого показывают по телевизору в специальной программе "День Еды", то есть известного артиста Розалия Будынского. Красивый человек, с толстыми щеками - Душка любила смотреть на него сквозь экран. Иногда даже хлопала в свои тощие палочные ладони в моменты, когда Будынский икал от переедания - это был незатейливый смысл телеигры. Будынский для Душки - фаворит, кумир. То есть так называется этот рассказ.
   Не так давно, когда Душка болела вертячкой, влюбилась она в Розалия по самые уши. Ведь он тоже по-своему болеет, часто поносит и кровь из гортани и легких выливается в специально приготовленный стакан - "Так лучше для тела", - говорил по этому поводу врач Пистолетский, поскольку знал, что помочь ему уже не в силах.
   Мечта Душки для всех казалась неосуществимой. Ведь ей, горю луковому, мерещился вышеуказанный Кумир, приходил в незатейливые сны, где играл на гармошке и поедал калорийную пищу. "Если бы мой Кумир стал б моим мужем, - думала Душка, - Я б души в нем нечаяла, а, наоборот бы, чаяла. Родила бы что-нибудь. Соседи бы завидовать стали б."
   К тому же Будынский - единствинный обладатель в мире резинового желудка в прямом смысле этих слов. Ему вживили резиновый желудок, резиновое сердце - поршень для перегонки туда-сюда крови, а также в мозг вживили логическое табло, могущее совершать алгеброические исчисления, а также несущее блок памяти некоторых понятий насчет обыденных человеческих реалий.
   И вот однажды (никто даже и думать о том не смел!) встретилась таки Душка со своим Кумиром, возле своей каморки. Кумира в тот день как-обычно заклинило, был сбой в головной программе, из-за чего ноги повлекли вышеприлаженное тело в неизвестном иксовом направлении, а в рассказе, как-раз аккурат к дому Душки.
   Глаза его излучали матовое спокойствие, пальцы рук в кармане ощупывали слиток серебра, на которое можно приобрести все что угодно. Ноги шли, спина чесалась, а в голове - обычный штиль и засуха. Возле угла желтого дома с трещинами, у его забора, стоял со своими прощелыгами Срыгин, влюбленный в Душку, спившийся из-за нее "на нет" и промотавшийся на чем стоит наш черный свет.
   В тот миг также нежнейшая Душка выносила свое бренное тело, ведомое мусорным ведром по направлению к помойке - жадному молоху, коей сути люди ежедневно предоставляют отбросы своего существования, объедки и ненужные элементы бытовых предметов.
   Вот на углу то дома, она и столкнулась с Кумиром, прямо вблизи со Срыгиным и сочувствующими его горестной любви приятелями. Из-за неожиданности телесного соприкосновения, а также последующей психологической реакции после визуального контакта прекрасных круглых глаз душки с матовой поверхностью глаз Кумира, наша героиня ахнула, споткнулась, то есть упала. Сердце так и оборвалось, а на руке, которую принялся щупать пьяный Срыгин, еле чувствовался пульс, грозящий перейти в нитевидный.
   Кумир поперхнулся, он не думал, что такое могло произойти - он вообще не думал. Срыгин, после того как вдохнул в ротовую полость Душки свой перегаристый воздух, встал на согнутых в коленях ногах, издал нечленораздельный рык, с намеками на бешенство, и больно ударил под челюсть запрограмированного на добро Кумира, от чего блеск мутных глаз его словно заискрился, а шершавый нос из своих полостей выдавил густоватую жидкость крови. И в груди Кумира нечто забурлило, цепная реакция, начавшаяся от шока в мозгу, сообщила:
   - Извиняюсь, почтенная публика, перед вашими радостными лицами! Сегодня в нашей программе незабываемая встреча со мной!
   - Ах ты... - было вырвалось у Срыгина, а худосочный кулак словно неизбежный рок поднялся опять.
   Но душевнобольная Душка предотвратила удар, она встала, отряхнулась, опустила кулак своего пьяного почитателя, а к Кумиру приблизилась, дохнув на него съеденными сегодня утром варенными куринными яичками:
   - Ой, не может быть! Но это произошло, значит все сие есть! Я так мечтала с вами встретиться, иногда по ночам - бьюсь головою в нашу глиняную стену, вышибаю себе мозги. Из носа течет кровь, а из глаз сыплются искры, но я все равно вас люблю, также как люблю карамель. У вас есть пуд карамели?
   А сама больно ущипнула Кумира за лодыжку, зная что тем самым вызовет у него похотливое плотское желание.
   Нервические волокна лодыжки передали Кумиру в головную ячейку ощущение от эффекта ущипа, а по сему Кумир хихикнул, добавив в конце слова:
   - Карамель? Надо посмотреть....
   И руку свою погрузил в карман широких штанов, в котором даже со стороны было видно кусок карамели. Сам же он в тот миг улыбался, а смотрел словно сквозь Срыгина, в животных глазах которого затаилась злоба на героя эфира. И через мгновение перед изумленной Душкой, и пред злобным ее воздыхателям на свет
   божий извлекся огромный кусок карамели. Слипшейся, но красивой, зеленой. Липкой, но дорогой, из Африки.
   - Ешь... - ласково произнес Кумир.
   И это простое слово на Душку произвело просто неизгладимое впечатление. Взяв в свои хрупкие ручки этот килограмм, она принялась его есть, облизывать и стонать. Через какое-то мгновение снаружи ничего не осталось, только в воздухе запахло мятой и ликером.
   В тот же миг утерянный властями Кумир был замечен с воздуха зондом. Зонд опустился, и разреженным воздухом втянул в свое нутро его, безмятежно улыбающегося, после чего это достижение человеческой мысли, вместе с заключенным внутрь, бесшумно скрылось за горизонтом, по направлению к телестанции.
   А что конфета? То была вкусная конфета. Вот только потом, ночью, Душке было плохо физически, ее склонило над унитазом и тянуло из желудка вязкую клейковину, а еще хуже было на душе. Так и думалось: "Почему Кумир не согласился быть со мной, чем я плоха для него ?"
   А ночью к ней явился убиенный призрак, упоминавшийся в начале рассказа, который испугал девушку до полусмерти, а сам при этом таинственно улыбался, словно зная что-то, словно о чем-то догадываясь.

март 1999

МОНОЛИТ ЛЮБВИ (Зарисовка)

  
   Чудесное раннее утро. Лучи солнечные ещё не греют. Во всю прыть колхозник в грязных подштанниках пронесся мимо корявого дерева. Цветет рябина, у подножия ствола которой гниет теперь уже бездомный пёс. Асфальт, сверкающий после ночного дождя - черный, только у колодца - содержимое желудка сторожа, что бродил здесь вчера. На этой густой массе желтовато-белого цвета - мухи.
   Тишина. Только злая ругань техников где-то вдали и бешенные вопли насилуемой в лесу. Запах цветущей рябины. Кто-то поджег еще помойную кучу. Вонь. Да ещё сладковатый фук старушки, что грызёт прелые семечки на замызганной птичьим пометом скамейке.
   Ипат вышел во двор подышать свежим воздухом, насладиться тишиной и видом природы перед предстоящей работой. Целую ночь он провел в душной пыльной квартире, суставы ног закоченели.
   - Здравствуй, - обратился сразу к нему прохожий человек. Видно богомольный человек, облаченный в мантию. Он и говорит:
   - Нынче пресвятой брат Остапий говорил, что де так и нужно жизнь проводить как не в праздном бытии. Вот вы стоите, смотрю, просто так, смотрите всюду - дай, думаю, поговорю с вами.
   На что Ипат и ответил:
   - Я не праздно живу. Колым есть. А сегодня воскресенье, утро. Не спится, вот и вышел отдохнуть перед работой.
   - Вы это верно подметили, мой друг, если можно, то я буду вас так называть.
   Человек сей был явно моложе Ипата, но Ипат обижаться на него не стал. Ему нравилось что говорил этот человек:
   - Ваши мысли, что рассказали вы мне равносильны поршню: он выталкивает определенный объем словесного газа в наши дружественные уши. Мы речи слушаем, воспринимаем их. Но не иначе только так? Этот вопрос задал я себе сам и попытаюсь на него сам и ответить. Так ли, что когда кто-либо, вот я к примеру, совет вам благой даю, на путь направляю. А вы все прекрасно слышите, понимаете, головой киваете. Но советам моим не следуете, и в душу глубоко в вашу красоты речевых оборотов к вам не западают? А не мысли ли человеческие и других существ помогают человеку вести разумную деятельность?
   Ипат держал в руках старую желтую газету. Стоял, внимательно слушал, а также смотрел на точку, чернеющую на дереве тополь. Эта точка то увеличивалась, то уменьшалась. Где-то чирикнул воробей. Ипат поднял голову на крышу и глазом поймал отвратительный птичий погадок.
   Ипат вытирал газетой глаз, а прохожий путник продолжал говорить:
   - Песнь соловьев о любви еще не спета. Радость порождает слезы на глазах правоверных. Милость достигает глубин душ наших и превозносит их в благоухающие края, имя которым - рай. Вы, дедушка, вижу прожили некоторую часть жизни. Не вам ли говорить эти же слова мне?
   Ипату стал надоедать этот юноша, или как его там. К тому же солнце уже начало греть, а на крыльце стоять не безопасно - скоро будут сбрасывать куски шифера с крыши. И кроме этого, Ипату необходимо закрыть люк колодца на день, чтобы туда никто больше не провалился.
   - Колодец...-сказал он машинально.
   - Несомненно! - тут же подхватил этот болтун, - В былые времена люди понимали, что есть мера греха, сейчас эта мера переполнила края мениска, расположенного на уровне глаз нравственности. Тщетны те попытки, которые плачевно заканчиваются, ибо отсутствуют хорошо подобранные данные - а они должны закладываться с самого рождения. Душа - это и есть колодец любви.
   Ипат понял наконец с кем имеет дело. Лицо его покраснело от негодования, кулаки сжались и невольный мат вырвался изнутри.
   Прохожий отшатнулся и побледнел словно лунь. Он не ожидал такого поворота событий. Но ему также и повезло, потому что Ипат не любит драться.
   Это любит Игнат. К нему и пошел сей мыслитель. А Игнат сейчас сильно занят - он льёт на лист рубероида горячий вар.
  

2.06.99

ШЕЯ

  
   С превеликим чувством омерзения пишу я эту историю, потому что знаю, что хронология тех событий, которые я пережил в злопамятный пасмурный день, плохо припоминается и чудится иногда мне, что зря всё это я делал. Пустяковые вещи, которые приключаются с людьми в быту ежедневно, не заслуживают столь большого внимания, какое уделяю им я, чешущий сейчас лоб в раздумье. Но, чувствую, что всё же решусь посвятить в прошедшие события всех тех несчастных, читающих это. И пусть история моя будет нашей небольшой тайной. Когда прочтёте сие, недоуменно пожмите плечами и займитесь обычными своими делами, которые намного полезнее, чем, например ремесло писаки или какого-нибудь там мазилки.
   А зовут меня Александр Сергеевич Опушкин. Люди часто смеялись над моими инициалами, особенно в далеком детстве, видимо, считая, что это смешно и напоминает фамилию поэта прошлого. Но я никогда не смеялся вместе с ними, а бежал в темные углы или в свою щербастую халупу, в которой жил тогда. Радость всегда пугала меня, а улыбки людские удручали и даже расстраивали. Так помню застал в бане одинокую вдову (вдовы же все одинокие), которая при виде моем расхохоталась и плеснула мне в лицо ушат с холодной водой. Последнее меня не обидело, на улице было жарко, а в баню я забрел попить холодной водички, а вот ее смех сковал мои члены, и потому я стоял пред ней, голой, мокрый и весь дрожа. Потом сторож Прокофий, видно ее новый хахаль, выпроводил меня наружу так и не позволив мне тщательно утолить жажду.
   Действительно, разность промеж людей доходит временем до высочайшего градуса. И если одни смеются, то другие наверняка плачут. Знал я одного толстого кондитера, у которого жена была словно щепа, да вот разница то только в том, что она чаще пребывает в состоянии удрученного рыдания, в то время как сам кондитер изрядный потешник и хохотун.
   Почему я написал про кондитера, так это потому, что занимаюсь я всю жизнь изготовлением коробок для тортов. Разных, вафельных и из суфле, воздушных шоколадных и мармеладных. Размеров коробки тоже изготовлялись мною разные по соразмерностью с величием объема сладких изделий: для мелких саек обычно кругленькие пустышки изготовлял из розовой бумаги, а для громадных эклеров - превосходные букли из лощеного картона. Верх, низ и бока коробочек, раскрашивались мною на все лады гуашью, от чего люди приходили в магазин за покупкой чаще, но не приходили сильно в восторг от моего искусства. Звали же того кондитера, на которого я старался Том Первый. Вот над чьей фамилией и надо было смеяться! Но почему-то никто этого не делал, а может из-за уважения к нему, к богатому в городе толстяку. И торты наверняка покупали из уважения, а не просто так, чтобы бесследно сожрать.
   Жену его, которая все время плачет, звали все Госпожой Попадакки, а сама она гречанка, а почему госпожа - не знаю. Но знаю, что она обладательница красивой в мире шеи, обычной шеи, которая держит главу над плечами - очень красивая у Госпожи Попадакки была шея. Может из-за того, что часто опуская голову, ее шея изгибалась словно у лебедя и плакучие власья рассыпались по худым телесам, а может и из-за цвета ее мраморного как у древнегреческих статуй. Я помню эту шею с детства. С детства она не давала мне покою, даже спать не давала мне эта шея, вечно не покрытая, нежная, с родинкой. В общем я был влюблен в её шею. Сама же Госпожа Попадакки мне не нравилась.
   Мне ничего не нравится. Помню, когда устраивался на работу в кондитерскую, Том Первый дал в своей розовой руке мне, тогда голодному, кусочек какого-то бархатистого и хрустящего на зубах пирога. Я откусил кусок, разжевал и проглотил. А Том Первый весело спросил:
   - Ну что, вкусно?
   Я же ответил:
   - Нет.
   Потому что мне не нравится сладкое. Но это не значит, что я ничего не ем. Я ем разную еду, всякую, но без особого удовольствия, поскольку пониманию, что без еды жить сложно, а я не какой-нибудь там йог.
   Том Первый обиделся, но, рассмеявшись над моим видом, пожалел свое самолюбие и позволил мне работать у него. Помню лишь:
   - Ножницами пользоваться умеешь? Картон знаешь?
   На что я ответил кратко:
   - Умею. Знаю.
   А Том Первый расхохотался, стал хлопать меня по плечу, приговаривая:
   - Ты понравился мне, дрянной мальчишка. Хоть люди и говорят о тебе много плохого, что, в общем и верно, а мне наплевать на всех, потому что мне нужен добросовестный работник! Будешь жить у меня в саду, еда у тебя будет и крыша над головою. А получать ты будешь немного, потому что не позволю быть богаче меня. Если твоя работа мне придется по вкусу, останешься работать у меня навсегда!
   Его интонация и звонкий голос оглушили меня, я почти ничего не слышал, хоть и со слухом все было еще в порядке и был изрядно молод. А так как за душою не было ни гроша, то я с печалью согласился.
   И скорбно потекла моя жизнь в новом для меня месте. С утра до вечера я пользовался ножницами, очень их вскоре полюбил. Из жесткого картона выкраивал квадраты и прямоугольники, потом их с концов всячески сгибал, склеивал меж собою клеем. Делал разные украшения и мишуру. Том Первый меня всегда хвалил. А их повар порой по вечерам приносил в мой сад полуобглоданую ногу барана. Но я много экономил. Еду складывал в холодную нишу, заработанные деньги ссыпал на дно ветхого сундука, одежду и вещи никакие себе не покупал, никуда не ходил, денег ни на что не тратил. Один раз только, лет десять назад помню потратил немного денег на старый бинокль. С детства мне хотелось иметь свою собственную такую штуку, которая приближает отдаленные вещи к глазам. Очень я любил в него смотреть в свободные от работы время и всегда носил его на шнурке на своей шее.
   А теперь о шее. Однажды я увидел в один прекрасный день её шею. Это было уже после того как я отработал у Тома Первого два года и три месяца, это было, помню, в пятницу, когда на краю города воспламенилась колокольня и в тот день ещё подрались у кондитерской дворник Пантелей со своим сыном, который пошел по неправильному жизненному пути.
   Я и раньше видел Госпожу Попадакки, но чаще только её спину, живот или бок. Она всегда плакала, может, конечно, из-за того, что Том Первый часто бил ее и заставлял делать аборты. И вот, когда у меня стал наконец свой бинокль, когда я многое приблизил к своим глазам, ранее от них удаленное (а любопытства у меня до этой шеи никогда не было), увидел я следующее...
   Было раннее мартовское утро. Встав с соломенного тюфяка, выпив стакан какой-то жидкости и съев кусочек пищи уже не определенной по вкусу и запаху, я вышел в свой сад. На мне висел мой старый ржавый бинокль, в карманах были ножницы и краски. На веранде усадьбы Тома Первого как всегда стояли колонны из камня, держащие крышу самой усадьбы, да тоже каменные перила. И вот на этих перилах облокотившись стояла, а вернее плакала, Госпожа Попадакки. Одета она была в теплую шаль, а по сему были обнажены ягодицы, ноги, плечи, и... Я взял бинокль, приложил его к глазам... Шея!
   Никогда в жизни не видел такой шеи. Это был как стебель какого-то цветка, который, помню, летом поливал садовник. Еще сие напоминало верхушку трубы, на которой играл иногда Том Первый, только в отличие от меди, эта шея была кожаная, белая, с темной родинкой. Она изгибалась, когда поворачивалась голова вбок, и загибалась, когда голова Госпожи Попадакки опускалась на грудь, иногда она выпрямлялась. А так как эта женщина часто плакала, то шея и вообще жила постоянной и на вид даже самостоятельной жизнью. То делались у основания, то родинка мило двигалась вверх-вниз, то локоны волос создавали причудливую сеть на поверхности и даже некие узоры.
   Это было огромное впечатление для меня. С тех пор я зажил двойной жизнью, и, наконец, первый раз полюбил. Только не саму Госпожу Попадакки - она мне в общем не нравилась, а её шею. Мне вообще никто никогда не нравился, а у нее кроме шеи ничего такого примечательного и не было. Я осмотрел всё: ноги как ноги - стопы, икры, колени, бедра, ягодица - всё упруго, но не так мраморно, а может быть даже молочно и с синими прожилками жил. Живот ее прорезанный пупом тоже не очень, мне больше понравилась раковина в соседнем дворе, где сток для воды в медном тазу был как пуп, но намного лучше. Груди тоже не ахти, у одинокой вдовы-банщицы, они крупнее и более так упругие, к подбородку подтянутые, а у этой какие-то тонкие и вострые как туфли Тома Первого. Руки тоже как руки, но она их еще к тому же все время заламывает в локтях по разному, а кисти часто сжимает в кулак, потому их внутреннюю сторону не видно, думаю, эта сторона ничем не лучше моей. Голова тоже обычна, лицо - плаксивое. Волосы вот пышные. Но эти волосы сами по себе ничто по сравнению с тем, когда они иногда рассыпаются по шее.
   С тех пор я стал задумчив, часто заглядывался на шею и много мечтал. И Госпожа Попадакки как-то заметила внимание мое к ее персоне. Подошла однажды, после очередных побоев, говорит:
   - Что ж ты это, нахал, на меня так смотришь! Так и сверлишь, дрянь такая, мою особу! И кто же ты такой и больше ли денег у тебя и талантов чем у мужа моего любимого, Тома Первого?! Перестань, говорю тебе, смотреть на меня, а не то расскажу о наглости твоей мужу - он тебя из сада нашего тут же и выгонит!
   Ничего я ей не ответил, но зато первый раз рассмотрел ее шею вблизи и невооруженным глазом. И показалось мне, что ее шея меня больше любит, чем сама Госпожа Попадакки - она то повернется ко мне, то ухмыльнется складкой, то ей же и засмеется. И запах от шеи шел нежный, и ни о чем я кроме нее больше и не думал.
   Ушла тогда жена кондитера в свои покои, а я остался наедине со своими фантазиями. Хоть разок то ее потрогать и поласкать, поцеловать и обследовать каждый миллиметр кожи, согреть ее своим дыханием и чем-либо украсить. Не синяком, а к примеру, красивой подвязкой.
   И вот, уже тут, в тюрьме, я вспоминаю тот день, когда мой помутившийся рассудок направил меня по безумному пути, как порой плохой возничий сбивает с верной дороги квёлую клячу. Уже светает, за решеткой я вижу серые стены, и, посреди, пыльную площадку и эшафот, с установленной на нем гильотиной. Скоро мне отсекут голову за мои преступления.
   Я вспоминаю...
   В четверг, во время праздника блинов, вся чета Тома Первого, отправилась отдыхать на полуостров Отдохновений для пожирания блинов. В замке остались несчитая меня, еще садовник и дворник. Воспользовавшись случаем, я смог наконец проникнуть в заветную комнату,в которой обитала обладательница такой чудесной, возлюбленной мной шеи. Я хотел найти какой-либо предмет или фото с изображением этой прелести или, например, ленту, которой шея оборачивалась и тем самым приукрашалась.
   Но погода вдруг резко испортилась. И в то время, когда я шарился в дамском шкафу, то на улице шел ливневый дождь и сыпался град с бычью голову. По сему, чета решила вернуться с пляжа, так как отдыхать хоть и можно было, но не было полной возможности, да и все отдыхающие, уцелевшие после града, спешно разъезжались по домам в своих лиловых лимузинах.
   Я не смог заметить также, когда в конец комнаты вошла госпожа Попадакки, так как ковырялся на этот раз в платяном отделении, где нашел и даже уже прикасался к синему банту.
   -А! - был возглас за моей спиной. И я повернулся, изумленный, с запотевшим лицом и увидел перед собою шею и саму Госпожу.
   И почувствовал в тот миг в душе своей, что сейчас вспыхну. А красный румянец залил мои щеки от стыда. По рассеянности я схватил руками чехлик для грудей, лифчик, в то время когда хотел взять лишь бант.
   Гречанка была крайне напугана, к тому же она всю дорогу
   плакала, ведь ругалась с мужем. Ее глаза были словно тарелки, а руки в замешательстве ее всплеснули как морская волна, от чего сарафан волнующе затрепетал, обнажая пышные сдобные бедра.
   И тут, не взирая на опасности, я накинулся на ее шею, повалил Попадакки на софу, усыпая сей стебель жадными поцелуями и ощупывая позвонки своими рабочими перстами. Женщина была сильно испугана и только легкий писк исторгся из ее в груди и потерялся где-то в стенах комнаты.
   - Где ты? Где ты, моя Госпожа?!
   Это ее муж, Том Первый, поднимался по ступенькам в опочивальню, где я так бесстыдно овладел чужим сокровищем.
   И только тогда она пришла в себя. Откинула меня в сторону, схватила рукою бюст какого-то героя и обрушила его лысую гранитную голову на мою таковую, от чего я потерял сознание и распростер свое тело на персидском ковре. А кровь тоненькой струйкой змеилась с моего темечка прямо на красивые ковровые узоры.
   Очнулся я в сыром подвале, подвешенным к потолку за вывихнутые назад руки. Голова страшно болела, темечко зудилось, а руки уж затекли и ничего не чувствовали. В темном сыром подвале было сыро, я чихнул. А кто-то весело засмеялся.
   Я был не один! Всмотревшись в темный угол я увидел в нем монолитную фигуру Тома Первого в неизменном белом халате, измазанном кремами и шоколадом. Он был в скверном настроении, потому что гневно смеялся и бил себя ладошкой по лбу практически каждую секунду. И тут он сказал:
   - Конечно же, мой дорогой помощник! Как же я раньше не догадался! Ведь под прикрытием моей доброты и уступчивости и при своей скрытности и молчаливости, ты взлелеял в душе своей червя по отношению к жене моей. Тебе это с рук просто так не сойдет. Тебя нужно было убить раньше, ведь и так ты в этой жизни никто. Что ж?
   Он засмеялся, а потом поднес фонарь к своему лицу:
   - Сегодня я убил ее. А скажу полисменам, что убил ее ты...
   И, направив луч фонаря куда-то на пол, я с ужасом увидел там мертвое тело Госпожи Попадакки, скрюченное и задубевшее. Ее прекрасная шея была вся в синяках и ссадинах.
   И вот во мне вскипело как в чайнике. Я заревел и принялся импульсивно биться в воздухе, бессмысленно болтая ногами по всем направлениям. И чудом таки я смог дотянуться до толстой шеи кондитера своими полусапожками, обхватить ее ногами и потянуть на себя. Том Первый был силен, его обрюзгшие руки принялись разжимать тиски вокруг шеи, его красное от напряжении лицо излучало ненависть, а свиные глазки с бешенством смотрели на меня и искрились.
   И вскоре ему удалось освободиться, но по какой-то вдруг прихотливой случайности, не удержался на ногах своих, запутавшись в халате, повалился в сторону лопаты штыковой, которая и завершила начатое мною дело - его голова была разрезана что торт и не в приглядном виде своем вместе с телом упала на тело Госпожи Попадакки.
   Так меня подвела любовь. Через некоторое время одна рука моя отсохла, ее было очень просто отломить, только пришлось повозиться с сухожилиями, но я смог подтянуться и перегрызть их своими острыми зубами. Но я не смог бежать, так как карающая рука закона настигла меня за тем, как я, мутно соображая, пытался оторвать голову прекрасной гречанки, у которой еще совсем недавно была пульсирующая теплая шея.
  
   ----------------------------------- июнь 1999
  

Образное жизненное здоровье

  
   Здоровье. То там скажут словечко это, то сям. Очень часто люди слышат такое слово и понимают о чем идет речь, потому что сами им обладают или же нет. Однако, почему нет? Все люди обладают здоровьем, даже больные люди. Иначе если бы у человека его не было, то не было бы и самого человека в живых, либо вообще не было. У человека есть природа, это понимал даже Сникерс. Здоровье это ведь не пилюля, которую, глотаешь и лелеешь в душе хамское доразумение, что мол теперь никаких болезней не будет, даже пустяшного открытого перелома или какого-нибудь нагноения. Тем не менее, начнем свой свежий и пышущий физическим и психическим здоровьем рассказ, во избежание недоразумений того, что до сих пор такого еще в мире не написано, а поэтому автору пришлось изрядно пораскинуть мозгами и даже слегка ими пошевелить.
   Случилось, даже не случилось, а произошло это действие некоторых лиц осенью, то есть в такую пору года, когда у многих на душе печалится гной, хотя лучше не так - гноится печаль, то есть обостряется. Иначе я был бы обвинен в вульгарности, да будут все прокляты.
   Убитый горем неудач, всеми ненавидимый и гонимый кудрявый Кудрейка Мудреватов, поддуваемый в спину ледяным ветром, брёл к дому своего мудрого брата Мудрейки Кудреватого. Только у брата его сердце стучит ровно, а непогоды природные за окном не беспокоят, в отличии от такового Кудрейки - его сердце робко что у зайца и часто задаёт дробь. Занимаются же братья обычно кулинарией. С собой Кудрейка несет желтый пакет, в котором необходимые компоненты для нового блюда. Братья сильно любят ворошить мелочь, отвлекаться от суеты, забываться в сумрачных заботах, то есть это романтично настроенные молодые люди, которые любят похвастаться перед каждым встречным человеком тем, что например, ели на обед или как однажды поваленное дерево упало стволом своим на голову так сильно, что само древо сломалось пополам, а на голове не оказалось ни единой царапины.
   Дома у брата было темно. Он выключил свет во всех комнатах и расхаживался в белом покрывале и пожарном шлеме на голове, в руке же держал маленькую парафиновую свечку.
   - Я вижу, что это больное счастье для такого урода как ты делать то, что ты делаешь... - удивился Кудрейка, вглядываясь во мглу и замечая Мудрейку, которые снял с головы шлем и стоял с ним наперевес.
   - Пытаюсь сосредоточиться, - пояснил братец, - мир утопает в луже крови, а я пытаюсь синтезировать в себе доблесть и страх, дабы мирское бремя не забременило.
   - Хм. А потом добавил:
   - Давай-ка лучше займемся кулинарией.
   На этот раз блюдо было не очень сложное, а даже простое, но мудрое. Пюре из глаз сёмги так же вкусно, как и питательно. Мудрейка их выковыривал добрую неделю перед тем как начать сам процесс изготовления, а Кудрейка закупал необходимые компоненты для того, чтобы глаза сёмги в блюде прозрели. Для этого необходимо было 1 кг слюны больного авитаминозом орангутанга, также как желто-красная смесь пектина с мочекамнем и особое заклинание из Гегеля: "Смешон может быть всякий контраст существенного и его явления, цели и средств, противоречие, благодаря которому явление снимает себя в самом себе, а цель в своей реализации упускает себя." То есть рецепт прост.
   Смесь пектина с мочекамнем скрепила рыбьи глаза, а произнесенное заклинание оживило их. Было приятно поедать зерцала, осмысленно созерцающие глубины рта и все остальное кругом.
   Так и не докушав до конца интересное блюдо, раздался звонок.
   - Эй, кто там пришел? - закричал Мудрейка.
   А когда Кудрейка открыл дверь, то сказал брату:
   - Это человек, я не помню, правда как его зовут. Эй, как вас там?
   - А меня так и зовут. Эйкаквастам. Я пришел из глубин обитаемого мира планеты Земля. До меня донесся слух, а возможно, что я что-то попутал. Но если нет, то могу уйти.
   И человек, повернувшись спиной, попытался уйти. Хорошо, что из квартиры, а не из жизни. Но даже такой пустяк обидел Мудрейку, поскольку он был обидчивым человеком.
   - Нет-нет! - возразил Мудрейка.
   Он провел гостя в столовую, посадил его на край аквариума, в котором плавали женские трусики, и сказал:
   - Мы народ гостеприимный. Раз уж пришли, товарищ как вас там, то позвольте зайти и сесть. Накладывайте себе еду в рот, а мы с братом вас хорошенько пока разглядим.
   Когда гость открывал рот, когда ложил в полость ее ложку с моргающими глазами, то показавшиеся на миг верхние медиальные резцы его оказались лопатообразными, передние коренные зубы шестибугорковыми, дистальный гребень тригонида был мясист, а коленчатая складка метаконида как у коня, бугорок Карабелли же не велик, а нижние формы задних коренных зубов оказались четырехбугорковыми.
   - У вас прекрасные зубы! - воскликнул Мудрейка, удивляясь величине рта гостя.
   - Рот-то? - переспросил гость, жуя, - Это хороший рот. Я унаследовал его от своих родителей. Увы, но часть рта, я все же утерял, так как у меня нет теперь губ. А что человек без губ может делать?
   У человека действительно не было губ, но чтобы хоть как-то пожалеть его, Кудрейка пустил горькую слезу и стал возражать:
   - Не волнуйтесь, без губ человек может делать все что угодно. Абсолютно все то, что и человек с губами. На свете есть случаи уродств почище вашего. К тому же есть женщины, которые любят мужчин без губ, потому что им нравится откровенная щерящаяся улыбка.
   Эйкаквастам перестал жевать и грустно заплакал. По его телу потекли ручейки пота, а также волновидные судороги, которые сотрясали туловище, вышибая хныканье.
   - Ну-ну, успокойтесь, - начал тогда Мудрейка, хлопая знакомца по щекам, - это не к лицу так реветь взрослому человеку. Сколько вам лет?
   Гость на миг перестал плакать, проглотил очередную порцию зерцал и горестно ответил:
   - Мне всего пять лет. Я еще совсем ребенок. Я, видите ли, акселерат. Гипофиз, все дела...
   - А-а... - догадались братья, подкладывая в рот незнакомца очередную порцию еды.
   Но произошло досадное недоразумение. Вместо того, чтобы отправить в его ротополостное отверстие к примеру кусочек кочерыжки, брат Кудрейка положил туда ворох острейших металлических опилок, а брат Мудрейка - ложку мышьяка, да еще дал запить сперва уксус, а потом непонятную щелочь.
   Произошли разные там всякие сложные реакции. Незнакомец перестал плакать, но принялся демонстрировать на лице не очень то адекватную мимику, потом вдруг вскочил с места и стал не то плясать, не то прыгать, задирая кривые ноги к животу, а руками выписывая круги, при этом срывая со стен гобелены и сбивая пробегающих мимо тараканов. Зрелище было настолько смешным, что братья рассмеялись, увидев такое. Но потом опечалились. И только потому, что Эйкаквастам упал лицом вниз на пол глазом прямо на острый нож, торчащий лезвием к потолку. Упал, несколько потешно подергался, а потом принял недвижимую позу. Испустил дух.
   Что же теперь делать бедным братьям? Они виновны возможно даже в преступлении против жизни человеческой! Как избежать законной расплаты? Как не провести остатки дней своих в тюремных застенках? Что надо теперь делать? Над такими вопросами принялись думать бедные романтики.
   Мудрейка, поскольку любил с детства темноту, выключил свет, зажег парафиновую свечку, надел на голову пожарный шлем, и принялся расхаживать в белом покрывале туда-сюда. Только так он мог сосредоточиться, поморщить лобовые морщины, подумать разное, повспоминать, забыться.
   Кудрейка удивился реакции брата, ведь это страшно - в доме труп, а он выключает свет, да еще и развлекается по своему. Пусть только так он может сосредоточиться, но не все ли равно? А посему кудрявый предложил:
   - Давай-ка лучше займемся кулинарией.
   И на этот раз блюдо не сложное, но очень мудрое. "Балык из младенца" - так его мысленно окрестил Кудрейка.
   Предварительно раздев до нага Эйкаквастама, обдав его кипятком, братья аккуратно разделали тушу, отделили нежное мясо от костей и через несколько часов было готово множество вкуснейших блюд в виде супов, каш, холодцов, салатов и даже компотов. Но так и не вкусив ни одно блюдо, братья услышали звонок.
   - Ну кто там еще? - воскликнул Мудрейка.
   А когда Кудрейка открыл дверь, то сказал брату:
   - Это девушка, она одна. Называет себя чьей-то женой, дочерью и матерью. Что она за человек мне не понятно, потому что лицо ее под капюшоном.
   Пригласив девушку на кухню и посадив ее на стул, братья прежде угостили ее жареным мяском. Откусив кусочек жареного пальца в районе ногтя, гостья вздохнула и молвила:
   - Знакомый вкус. А знаете ли вы, мои спасители, что я, пришедшая из тьмы обитаемого мира нашей родной планеты Земля, ищу мужа своего, некоего господина Эйкаквастам. И я сама видела, как он, родной мой, поднялся к вам на этаж, постучался в вашу дверь и плакал у вас на кухне. Однако, если это не так, я могу уйти восвояси. Так это или это не так?
   Что имела в виду таинственная незнакомка, наши братья никак не могли понять. Они пожимали плечами, нечленораздельно мычали, указывали пальцами то на окно, то на потолок, и, видно не могли прийти к общим более радикальным действиям - оглушить к примеру женщину чем-нибудь тяжелым по голове, стукнуть ей в темя обухом топора, или еще чем-либо, ведь так много на свете тяжестей. Единственное, так это Мудрейка смог промямлить:
   - Кушайте лучше мяска побольше, а то мы его много приготовили, и все разное. Хотите желе? Нате, пожалуйста. Не откажитесь от голубца - берите, кушайте на здоровье! Вот это посыпьте перчиком. А вот на эту строганинку лучка колечко положить соизвольте. Кладите в рот. Вот. Очень хорошо.
   Но тут женщина испустила испуганый звук, откусив прежде жирную головяную колбаску, и воскликнула:
   - Ах! Ах! Я узнаю зубы, узнаю прекрасные зубы моего мужа в вашем пирожке! Как оказались тут передние коренные и медиальные резцы! Ах! А вот и характерный для него четырехбугорковый задний коренной зуб!
   Не зная что ответить, Кудрейка вставил:
   - У нас всегда только самые прекрасные зубы!
   И мадам:
   - Конечно, я понимаю, понимаю. Но они так похожи. Я их очень любила.
   - Почему любила? - вставил Мудрейка - Вы их любите! Берите их себе, кладите в свою косметичку. Будет хорошая память!
   - Ах, спасибо, - извинялась женщина, - вы так добры ко мне, - конечно я возьму эти зубы. Они мне напоминают рот моего мужа. Я знаю, что он, может и вам его напоминает, его прекрасный безгубый рот. Мне так нравилась его скелетная улыбка!
   - Извините, - не мог успокоится Мудрейка, - но почему вы всегда ставите глаголы в своих предложениях в прошлом времени? Вам нравИТСЯ его улыбка, вы любиТЕ его рот!
   Женщина перестала плакать и грустно заплакала. Ее капюшон упал на плечи, и братья принялись наслаждаться видом красивой лысой женской головки, которая кукожилась от плача, покрывалась капельками пота и лоснилась от яркого света потолочной лампы.
   - Ну-ну, успокойтесь, - принялся успокаивать женщину Мудрейка, поглаживая ее по прекрасной головке, - это не к лицу плакать такой привлекательной женщине. Найдете вы своего мужчину!
   Женщина вздохнула, проглотив кусочек болони. Ее головка затряслась от нового приступа плача, блестящая лысина заиграла лучами. А дрожащий голос произнес:
   0x08 graphic
0x08 graphic
- Конечно, найду, найду его живым или мертвым. Хотя зачем это я ставлю глагол в прошедшем времени? Я нашла, нашла своего любимого. Вот он! Вот тут в горшочке с картошечкой. Это его ляжка правой ноги, вот родинка - видите, рядом шрам - я пыталась прижечь ранку от прыща под новый год. А вот в салате рядом с петрушкой лежит сосок, разрезанный пополам, мой любимый сосок. Только что я проглотила кусочек болони своего любимого, я никогда не ела его болонь! А она так вкусна!
   С замиранием сердца слушали женщину братья. Им было лестно выслушивать то, что говорит эта бедная женщина. Ведь самое главное для человека это здоровье, здоровье психическое и физическое. Мясо любимого человека даст женщине новый заряд любви к нему, к этому человеку, ведь это даже больше чем секс с ним! Вот тебе психическое благо. Каллории же пищи упитанного любовника внесут в тело ее новые клеточки, необходимые для зачатого эмбриона, затаившегося сейчас в ее милой утробе. "Что же вырастит из тебя, недоразвитый?" - хочется прижаться к женскому животику ухом и мысленного спросить его.
   0x08 graphic
  
   0x01 graphic
  
   0x01 graphic
  
   0x01 graphic
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"