Аннотация: ... переходе государственной границы, о циклах, разбившемся самолёте и ...
ОБ АЗАРТЕ, ПОЖАРЕ И КРУПНОМ ВЫИГРЫШЕ В КАРТЫ, ПОЕЗДКЕ В КАВМИНВОДЫ, ОБЛАКЕ, НАРКОТИКАХ, О ПРЕДАТЕЛЬСТВЕ, ТЯЖЁЛОМ РОКЕ (PF, LZ, DP), ТЮРЬМЕ И ПСИХБОЛЬНИЦЕ, О ЗАДУМАННОМ УБИЙСТВЕ, БИБЛИИ, ПЕРЕХОДЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ГРАНИЦЫ, О ЦИКЛАХ, РАЗБИВШЕМСЯ САМОЛЁТЕ И ДРУЖБЕ, С ЭПИЛОГОМ.
Гера
ЩЁКИН
Матерям-одиночкам, воспитавшим своих сыновей
и сыновьям, выросшим без отцов.
ПЕРЕЙТИ ГРАНИЦУ
(продолжение)
Глава IV
16
В ворота гаража постучались условным знаком.
- Это Пол, наш человек, можно не напрягаться. Я ему рассказывал как мы фестивалили, так что он заочно тебя знает.
Появился долговязый парень с соломенными волосами и лицом Пьеро, лет двадцати семи. Мы познакомились:
- Рома.
- Павел.
Пол разложил инструменты для резьбы по дереву, достал из угла полутораметровую широкую доску будущего подоконника, водрузил её себе на колени и принялся за работу - вырезание витиеватого восточного узора. Он выполнял заказ местного буржуина, который хорошо платил. Небольшие детали узора вырезались по отдельности, покрывались морилкой, потом вставлялись в доску в нарочно проделанные для них углубления. Выглядело действительно красиво. В завершение подоконник покрывался лаком.
- Это тоже произведение Пола, - Николай показал на журнальный столик, примеченный мной ещё ранее. На круглой столешнице под лаком скрывался замысловатый рисунок с индийской тематикой.
- Тоже заказ? - полюбопытствовал я.
- Да, Варавскому, - откликнулся Павел. - Прикинь, Коль, он хочет, чтоб я ему сделал на лестницу для перил двенадцать штук баллюстрат. - Так что деньги будут!
- "Хлеб наш насущный дай нам на сей день." - Ответил он.
Колян поведал, как строил второй этаж - я помнил этот гараж ещё без надстройки, - как раздобыл кирпич и жерди:
- Столб Пол притащил, - он хлопнул ладонью по художественно изогнутому стволу дерева, подпирающего крышу.
- А с братом как, общаетесь? - опять я вернулся к той истории.
- Нет. Если в городе вдруг встретимся, расходимся как незнакомые люди. Чужие они мне.
- Да...
Павел вынул из кармана носовой платок, развернул его, в середине находился шарик "пластилина" на хороших три-четыре косяка:
- Добрый план, Сэм взгрел.
Я рассматривал катушки с записями рок-групп, бережно расставленные на полке, читал на фирменных коробках названия альбомов: AtomHeartMother, TheDarkSideOfTheMoon, Animals, TheWall - ПинкФлойд; DeepPurpleInRock, Fireball, MachineHead, Burn, Stormbringer, PerfectStrangers, TheHouseOfBlueLight - ДипПёрпл; LZI-IV, HousesOfTheHoly, Coda - Лед Зеппелин; Акцепт; Удо; Мановар; Даер Стрейтс.
- Коха, поставь, пожалуйста, Зеппелин-три: хочется послушать вещь "С тех пор как я тебя люблю".
- Давай, давай.
- Врубай на полную, - встрял Пол. - Только сначала раскуримся.
Через три окошечка, размером с кирпич, расположенных под крышей фасадной стены гаража, в комнату проникал свет уходящего дня. Нас конкретно придавило темой Зеппелина. Я закрыл глаза: казалось, этот парень разговаривает со своей жизнью, просит её никогда не расставаться, нашёптывая волшебным голосом, переходящим в крик отчаяния от неизбежности предстоящей разлуки. Каждая секунда, облачённая в музыку, пронизывает всего тебя. Трепещешь от постижения того, что не может быть ничего выше и лучше признания ей, жизни, в любви: "Джэе-джэе-джэе-жэе, Лооо!ооо!ооо-еее-е-а, нао-нао...". Музыкант балансирует на краю бытия, нет - это ты сам; замираешь от ожидания следующей ноты, которая непременно растерзает сердце. Чувствуешь каждый свой вдох и выдох. Вокруг одна бездна, она есть одиночество. Одиночество до холода, ледяного... которое не поддаётся постижению своей беспредельности. В этом вся трагичность! И только плач души удерживает тебя, чтоб не сорваться в пропасть; льются слёзы - материализованная душа: "... монсе-менсе-ментю-ман-е, а-ба-дя-ба-е, джэе-джэе, Аааааа-а-а-а! ооо-о-ей, метювеэ...". Нет больше сил слушать - так сладко, и боишься, что вот-вот оборвётся голос Планта, что уже не в состоянии пережить надвигающуюся пустоту. Просто потеряешь дыхание! И вот, последние звуки.... Всё! Ты никакой. Нет музыки - нет любви - нет жизни.
Стук в ворота вывел нас из комы. Колян посмотрел в зеркало, специально наведённое на улицу на вход гаража:
- Таня припёрлась, - обернулся он к своему другу, который показывал своим видом, что визит этой дамы ему безразличен. Девица явно не вписывалась в нашу компанию. Я знал, что раньше Таня была подругой Кола. А сейчас она с Полом.
Мы организовали чай. Павел-Пьеро старался продолжать своё занятие, но у него не спорилось. Таня, как птичка в поисках корма, вертела своей глупой головой, ловко притуленной на сексуально выточенное тело - она сильно похудела, полнота некогда портила её, - и пыталась о чём-то говорить.
- Ладно, Тань, пошли, - отложил инструмент Пол. - Может, ещё увидимся сегодня, - сказал он нам.
Мы вышли на воздух.Наши недавние согаражники вскорости исчезли, свернув за строение у перекрёстка проезжих дорожек. На улице никого не было - будний день.
17
Мы вернулись на второй этаж возведённой крепости Коляна.
- Я тебе ещё не рассказал, что дальше со мной приключилось.
- Я эту-то историю не могу переварить, застряла в голове, прокручиваю снова и снова, как киноплёнку.
- Тебя как, прибило? - поинтересовался Кол о действии Полого косяка.
- Нормально, держит.
- Пока строил второй этаж, думал, как дальше жить, чем заниматься, - рассказывал Колян. - Понял, что не хочу больше здесь оставаться. Вообще, в этой стране. Была у меня давняя мечта за границу уехать. Карту геологическую - ещё с технаря осталась - Выборгского района тщательно изучил. Прикинул маршрут, где реально перейти границу можно. Когда в Мирном работал, у одного моего знакомого брат нелегально финскую границу перешёл, местным властям сдался, убежища попросил; на работу его приняли, зажил по-человечески.
- И как бы ты там устроился?
- Да не пропал бы. На первое время к какому-нибудь фермеру нанялся за жильё и еду. Потом двинул куда-нибудь вглубь страны, чтоб затеряться.
- Так ведь назад уже не вернуться...
- Я и не собирался возвращаться.
- Извини, перебил. И что дальше?
- Занялся усиленно физподготовкой, упаковал рюкзак необходимыми вещами. К сентябрю был готов. Как раз мне долг отдали - до границы хватало.
- А кто-нибудь знал, куда ты поехал?
- Никому не говорил.
- А какие вещи взял?
- Термос с кружкой, чай, сахар, сухое топливо, сухари, пару банок тушёнки. Носки шерстяные, свитер с ветровкой. Помнишь, ты мне нож туристический подарил с линейкой на рукоятке? Его взял, фонарик, бельё сменное. Вот, собственно, весь мой скарб. Поехал в спортивном костюме.
До Москвы и Ленинграда добирался поездом. В Выборг на пригородной электричке приехал - уже приграничная зона. Удачно вышел незамеченным на маршрут по карте. От Выборга до финской границы всего-то тридцать километров. Переход рассчитывал за сутки совершить. Но не учёл, что рвы там нарыты, водой наполненные - такие искусственные препятствия. Ладно, если б один-два, но чтоб такое количество рвов может быть, никак не предполагал. На карте они не отмечены.
Пару рвов обошёл. В длину они метров пятьсот-восемьсот, в ширину - двести-триста. Времени много терялось, да и боялся, что с маршрута могу отклониться. Смастерил плотик для рюкзака и вплавь. Вода уже холодная. На том берегу выйду - зуб на зуб не попадает. Майкой растирался, упражнения согревающие делал. На сухом топливе воду в кружке кипятил, чай заваривал в термосе. За день пять рвов переплыл. И половину пути, наверное, не прошёл. Вымотался здорово! Ночевать устроился у поваленного дерева под кустом. К утру сильно замёрз, ельник даже не помог, опять пришлось долго согреваться. А мысль только одна в голове: "Надо идти, надо продвигаться дальше, на Запад". Решил, один-два рва, в зависимости от протяжённости, буду обходить, потом вплавь, и опять пешком.
Иду по берегу, два часа дня. Смотрю, дедан, видимо из местных, рыбу удит. Нельзя было ему на глаза показываться, как ещё издалека заметил - уходить надо было. А я, наивный:
"День добрый, как рыбалка?"
"Здравствуй, сынок", - поворачивается ко мне, на стульчике сидит в плаще с капюшоном. - "Идёшь-то куда?" - Ну как в том кинофильме "Бумбараш", старика подлого там Дуров играл.
"Да заблудился как будто. До заставы-то далеко?"
"Тут рядом", - рукой в сторону показывает. Не понравился он мне сразу: смотрит на воду с прищуром настороженным.
"А ров длинный, пройду я здесь?"
"Длинный, сынок."
"Ладно, дед, здоровья тебе."
"Тебе тоже."
Вот это и было моей ошибкой. Там все местные, далеко не ходи, сексоты. За меня, наверное, пидор гнойный, премию получил.
Через два часа лай собачий вдалеке послышался. Я шагу прибавил, а лай всё ближе. Я бегом по полю, граница рядом, заставу финскую видно, погранцов их. А сзади уже доносятся обрывки истошных криков советских воинов:
"Стоять!! Стоя-я-я-ять... стрелять!..".
Из калаша предупредительным пугнули. Потом дали поверх головы. Хана, сейчас по мне стрельбу откроют! Оборачиваюсь - на меня овчара несётся. Я упал, руками закрылся, голову в плечи втянул, сжался весь: жду, когда рвать начнёт. А она, знаешь, землю подо мной роет и глотку свою лаем дерёт. Наряд быстро подоспел.
Во время падения плечо правое вывихнул - рука плетью повисла. Обидно - сил нет, досада распекала: "Вот же она - граница! Не вырваться мне никак! Отпустите меня, я жить хочу!!" Мне кажется, что я на самом деле так кричал. Лиц пограничников, сколько их было - не помню. Всё как в тумане, будто обволокло облаком каким.
Отвезли меня в бобике на заставу. События воспринимались так, будто это происходит не со мной, понимаешь, что от тебя ничего не зависит: спросили - ответил, пнули - пошёл. Сопротивление бессмысленно, попал к вражинам. И допрос за допросом. В Выборге неделю мурыжили. В тюрьме ещё такие же, за попытку нелегального перехода, трое сидели: два парня - с товарняка из-под вагона вытащили, по семнадцать обоим, школу только окончили, романтики захотелось; и мужик, лет сорока, странный какой-то, вроде меня.
Потом с казематами ленинградского КГБ познакомился. Оттуда в ставропольскую тюрьму переправили. Ещё там две недели учили Родину любить. Теперь я на учёте у них.
18
- Партию в нарды? - неожиданно выдернул меня Николай из своей невероятной истории, раскрывая доску с нардами.
Я словно только что разлепил глаза после сна, находясь в состоянии обдумывания явившегося мне видения: "Что бы это значило?". Моменты пережитых другом злоключений не отпускали: не удивление, а чувство горечи овладело мной.
Колян расставил фишки для длинной партии, бросил с вывертом зары на ход. Они закружились, медленно передвигаясь дугой по доске. Мы смотрели на них в ожидании числа. Игра началась: мы перемещали фишки по выпавшему камню, выстраивая комбинации. Каждый проводил свою стратегию.
А кто властен над нашими ходами в жизни? Кто бросает "кости" и задвигает нас в лузы, перегоняя "в дом" и быстрее выкидывая с поля, чтобы непременно выиграть и насладиться победой? Что это за доска такая, на которой разыгрываются партии; нескончаемо сменяющиеся фишки, проходящие по часовой стрелке замысловатую круговерть? В чём смысл существования, когда ходы предопределены, а ты всего лишь средство для достижения чьей-то цели. Кто заправляет всей этой кухней под названием жизнь? А если мы сами?!
Но человеческая самонадеянность, полагающая, что, если не всё, то почти всё, зависит только от него самого, зачастую и, как правило, оказывается чудовищным обманом, о который разбиваются лбы обречённых. Несчастные - они считают, что сами направляют свою энергию и преобразуют её в результат, в нечто нужное им. Такой человек, в лучшем случае с вывихнутым сознанием, в худшем - с необратимо изуродованной психикой, оказавшись в пустоте, кричит: "Э-ге-ге! Вот он я! Я сам!" Да только напрасно, он уже вне поля. Его звуки вакуумны и не имеют никакого значения. Кто-то ведёт свою игру, чтобы победить. А тот "кто-то" такой же самонадеянный?
Тогда, где начало, а где конец собственных прилагаемых усилий? Как понять: что зависит от тебя, а что за пределами твоей воли? Всё заранее запрограммировано? Опять же вопрос - кем?
Вечером в гараже нас собралось пять человек. Поставили бобину с группой "Кинг Даймонд" - мой подарок Коляну; ему не понравилось.
- Музыка нервозная, - сказал он.
Мы неторопливо за чаем вели дружескую беседу. Одна из обсуждаемых тем наших разговоров была неспокойная обстановка в приграничной местности края - много случаев появления дудаевских боевиков из Чечни. В одну из станиц заехал УРАЛ с полным кузовом вооружённых головорезов. Открыли стрельбу из автоматов, грабили население. Страху навели.
Участились угоны автомашин из гаражей; в наглую срезают сваркой петли ворот. Такого раньше не было. Опять же подозрение падает на гостей с Кавказа. В сёлах и городах казаки собираются в отряды самообороны, ввели патрулирование, организовывают охрану населённых пунктов.
От общения с близкими по духу людьми было по особенному радостно и светло на душе. Меня принимали таким, какой я есть. Мне не приходилось притворяться, прятать свои комплексы, сдерживать эмоции. Я свободно высказывал свои суждения, наслаждался взаимопониманием. Ощущение единения было огромным. И быстро летело время, оно стремительно таяло, превращаясь в небытие.
- Ромка, прочти что-нибудь из своего, - попросил Колян. - Как там: "Древняя старуха...".
- Надо же, Кол, ты помнишь?! - среагировал я, приятно удивившись.
Друзья смотрели на меня в ожидании и никаких тупых вопросов: "А чего, ты стихи сочиняешь?" или "Стихи пишешь?". Я сделал небольшую паузу и начал:
Древняя старуха
глаза тупит в землю,
Эх, хватило б духу
жизнь свою промедлить.
Нет, продлить не надо,
всем нам путь отмерен,
В зимнюю прохладу
жизни лета верен.
Лишь промедлить мгновенье немного,
чтобы миг утонул и застыл,
В нём прочувствовать радость земного,
оттого, что ты есть, что ты жил.
Древняя старуха
палкой тычет землю,
Тополиным пухом
сущность жизни внемлю.
Дождь смывает время
о прошедшем плача,
Мне попасть бы в стремя
и поймать удачу.
Лишь промедлить мгновенье немного,
чтобы миг утонул и застыл,
В нём прочувствовать радость земного,
оттого, что ты есть, что ты жил.
- Давай ещё что-нибудь, - обратился Иван.
- Вот из последнего, - меня не надо было уговаривать:
Мы имеем наших женщин
под низкими потолками,
И машем пред ихними харями
алюминиевыми крестами.
Мы пьём вонючие вина
быстрей запивая и морщась,
Занюхиваем одеждой
купленной по возможности.
Мечтаю с желанной быть в зале,
где люстр не одна, а сотни,
Чтоб их перезвон хрустальный
звуки давал мажорные.
Курить не пятиклассные
с запахом тряпки гниющей,
Прикуривать первосортные
с дымом загадки волнующей.
Цвет вина,
что рубин в твоём перстне,
Манит глаз
преломляя желания,
В этот час
я полон надежды,
Мои чувства -
соцветье герани.
- Мужики, у меня есть теория о цикличности нашей жизни, - поведал, вдруг, Иван.
- Как это? - спросили мы.
- Жизнь состоит из циклов, которые включают в себя время и информацию. К примеру, произошло зачатие человека - запущен механизм времени. Пошла информация ребёнку: настроение матери, звуки внешнего мира, получение пищи и так далее.
- Да в него там вся генетика втюхивается! От предков достаётся по полной программе, - вмешался я.
- Но время рассчитано и дано на определенный цикл, также как и информация. Скажем, для рождения ребёнка - девять месяцев, в которых помещена информация его развития, - продолжал Иван.
- А после?
- Время и информация переходят в другую фазу или на другой уровень. Происходит наступление следующего цикла со всеми его событиями, радостями и печалями, этапами жизненного пути. Человек, находясь в потоке этих величин, может ими воспользоваться, а может, и нет. От этого зависит, в каком направлении пойдёт его жизнь, каким будет цикл.
- Получается как в той пословице: "В нужное время в нужном месте?"
- Можно и так сказать. Это как в математической задаче: дано условие, предполагающее её решение, может и несколькими вариантами. Но могут быть ошибочные решения с неправильными ответами. Как будет распоряжаться человек информацией и в какое время - образуется его цикл жизни.
- Но если зависит, как будет действовать человек, то образуется уже третья величина - его воля, - ввернул Пол своё предположение.
- Она присутствует всегда, так как человек есть воплощение жизни. У информации свои характеристики - объём, качество, направленность; у времени свои - скорость, продолжительность. Человек весь пронизан ими, какую информацию получает и в какое время - из этого и складываются циклы. Сколько их будет: много, несколько, а может вообще один.
- И всё, больше не от чего не зависит? - уточнил Кол.
- За исключением погрешности, которую нельзя учесть.
- Почему нельзя?
- Потому что она неизвестна.
- Чего-то ты мутишь! А почему ты назвал их циклами?
- Цикл включает в себя начало и конец какого-то события.
- Нет, Вань, какой ты лётчик?! Ты философ! - Ваня действительно раньше летал на истребителях. Списали по состоянию здоровья.
- А заболел, предположим, человек и помер?
- Значит, в какой-то промежуток времени была включена эта информация для завершения данного цикла.
- Ну, а если несчастный случай и жизнь оборвалась! Прервался цикл? - донимался Саня.
- Уж очень глобально берёшь! Может быть, это и есть вмешательство погрешности, не знаю. Человек, встраиваясь иногда в циклы по силе своих способностей и качеств, может влиять на время и информацию, то есть строить собственные циклы, как он хочет. Но большинство плывут по течению и их циклы складываются самостийно.
- Ты хочешь сказать - один землю копает, второй гранит науки грызёт, третий картины пишет, и всё это зависит, какая информация на него свалилась и в какое время?
- Да не совсем так. Мужики, вы уже парите!
- Ты тему развил!
- Г-ха-ха-ха!!!
- "Взрывай" Пол.
Пол подкурил косяк.
19
На следующий день пришла пора возвращаться мне домой. Колян провожал до аэропорта. Все билеты ближайших рейсов на Москву были распроданы. Но, Кол, потолкавшись немного у касс, помог добыть билет на Ивановский самолёт. А там по железке или автобусом, три часа езды - и я в своём городе.
До регистрации пассажиров оставалось пару часов. Мы вышли на улицу. Пока я покупал свежий номер "Комсомолки" и сигареты, к Николаю прицепилась цыганка. Она активно жестикулировала, хватала его за одежду. Он не отстранялся, не отходил от неё - как бы сделал я - а молча с вниманием смотрел ей в глаза. Потом, приблизившись, сказал ей что-то на ухо.
- Дурак! - долетела до меня возмущённая её реплика. Цыганка сразу отстала и присоединилась к группе своих подруг. Они загалдели и стали удаляться.
- Что ты ей сказал?
- Сказал: "Мне бы бабу, да в голову её вы...", - я увидел одну из последних его лёгких улыбок.
Мы прогуливались неподалёку от аэропорта, бродили по лужайке и почти не разговаривали. Шли рядом, иногда разрывали между собой дистанцию на десятки метров, отдаляясь друг от друга.
Я смотрел на Коляна и с трудом узнавал своего друга: фигура осунулась, цвет лица посерел, вид какой-то уставший. Его выпуклые глаза, наполовину закрытые веками, казалось, были обращены внутрь себя. Во взгляде не было прежнего огонька и задора, как полтора года назад. Он рассматривал узоры сорванных листочков полевых растений, обнюхивал их и вертел в пальцах. Какие сейчас занимают его мысли? Как он будет устраивать свою жизнь?
Разлука с близким другом сжимала моё сердце. Когда-то теперь свидимся? Наши миры разделялись, у нас не было будущего сосуществования рядом, нам не предстояло совместного времяпрепровождения. Каждый уже жил в своём измерении. Я улетал с щемящей грустью, подсознательно понимая, что это завершение наших дружеских отношений, крепость которых никогда больше не повториться.
- Коль, какие-нибудь планы есть на будущее?
- Война начнётся, в партизаны подамся, а может, - тут он запнулся. - Есть у меня одна задумка.
Я не стал допытываться. Не хочет говорить, значит так надо.
Мы обнялись у больших стеклянных дверей, за которыми на аэродромном поле, от нетерпения изнывая ревущими моторами, просились ввысь крылатые машины. Мой Ту-154 взлетел вовремя.
20
Самолёт набрал высоту, выровнялся. За иллюминатором пучились облака-павы. Мило улыбающаяся стюардесса предлагала в пластмассовых чашечках прохладительные напитки. Удобно устроившись в кресле, я развернул приобретённую утром в киоске газету, чтоб за неспешным чтением отвлечься от нахлынувшей грусти, авось удастся и вздремнуть. Читаю заголовок: "Авиакатастрофа под Иваново". Да уж, почитал, расслабился...
В газете был опубликован список погибших авиарейса Минводы - Иваново. Я летел в самолёте с тем же номером рейса, совпадали день недели и время!
Двумя неделями раньше на таком же месте, где сижу сейчас я, сидел человек, наивно полагая, что скоро приземлится на твёрдую надёжную поверхность земли и займётся неотложными делами, обыденными заботами,заглядывая планами всвоёбудущее. Так считали все в том самолёте, как и должно быть. Перечислялись фамилии экипажа, фамилии пассажиров - восемьдесят восемь человек. Нетрудно было догадаться по фамилиям и указанным годам рождения, что погибло несколько семей с детьми.
Рядом со мной с левой стороны в соседнем кресле ближе к стеклянному диску иллюминатора сидела молодая мама с лепечущим младенцем, кажется девочкой. "Полноте, Роман Григорьевич, и волноваться нечего, дважды в одну воронку снаряд не попадает, тем более за столь короткий срок", - успокаивал я себя. Но, всё же, невольно рисовалась картина крушения, постигшего людей кошмара и ужаса! Что я, в самом деле? Вот соседка - да, ей-то уж никак не легче. И боится вовсе не за себя, а за своего малыша. Мне их стало жалко. Да знает ли она о катастрофе? Может и думает-то совершенно о другом, мало ли у неё забот. Младенец давно угомонился и мирно сопел на руках мамочки.
Я погрузился в размышления о поездке, вспоминая разговоры с другом, радостные мгновения общения и грустное расставание. Эх, как же я не догадался оставить Коляну денег?! У меня было ещё несколько сотен рублей, они бы ему очень пригодились.
Интересно, по теории Ивана, завершился один из циклов моей жизни или он ещё не закончен? Или кто-то уже бросил зары и началась новая партия? Могу ли я что-то изменить? Циклы, циклы... мотоциклы. Да уж, Ваня залепил про циклы. Что он там про погрешность говорил? А, что её нельзя учесть. Вообще, что она из себя может представлять? Чья-то сила, некая воля? Стоп, стоп... Стоп: это что же, по его теории получается, что Бог является погрешностью?! Бред какой-то!
Чувство тревоги вернулось, когда, мы подлетали к месту. Самолёт того злосчастного рейса разбился при заходе на посадку, упав на окраине посёлка Лебяжий луг. При снижении высоты фюзеляж нашего ТУ-154, вдруг, стал вибрировать. Таких ощущений испытывать ещё не приходилось: до этого я летал на аэробусах, где от перепада высоты, только если уши закладывало. Ну, или когда в воздушные ямы проваливаешься, очень напоминает резкий толчок при спуске на лифте - сердце с лёгкими оказываются за мочевым пузырём. Это я в первый свой полёт на ИЛ-18, в пятнадцать лет, думал, что все самолёты трясутся и машут крыльями.
Мы сделали предварительный круг над аэродромом. В Ивановском вечернем небе ни облачка - одна синяя бесконечность. Шасси наконец-то коснулись земли. Я порадовался за себя и свою попутчицу с младенцем. Настроение моё улучшилось, и даже очень.
Надо менять свою жизнь! Хватит плыть по течению, зависеть от "объективных" обстоятельств. Цель есть - учиться, получать образование: мне это интересно и это моё. Необходимо держаться ценностей, которые отвечают собственному внутреннему состоянию. Пусть будут эти циклы, и как угодно будут они называться: важно наполнять их осмысленным содержанием, надо идти вперёд и стремиться побеждать. Быть, а не казаться; жить, а не существовать! Иначе задохнусь, деградирую, омертвею...
С тех пор больше мы с Коляном не виделись. И спустя много лет я написал стихотворение: