Шелепов Сергей Евгеньевич : другие произведения.

Кесарю-кесарево...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    И эта обманная светлость будущего лишь с годами понимается.

  КЕСАРЮ - КЕСАРЕВО*
  
  -... не вредной для здоровья работа не бывает, - Витек лишь последнюю часть фразы рас?слышал. Но тут же мысли его вновь, будто провалились. Хмель брал свое, расшатывая утреннюю болезнь: то непонятным короблением всего тела, то каким-то круговращением внутри брюшных недр, то расслабляющей спокойностью во всей телесной громадине двухметрового послезапойного бомжозавра. Говорить не хо?телось, но Санек назойливым листом от известного веника не отставал:
  -Ты, чо, Витек, в расслабуху то покатился. Шесть лет не виделись. Давай еще по стопарю.
  - Наливай, - ленивым снисходительным жестом Витек подвинул свой фужер к середине журнального столика, на котором стояла пол-литра паленого коньяку - сколько-то звездочек и две тарелки с остатками пюре; эмалированная миска, в которой сморщившийся за ночь огурец, будто маскировался, под кисточкой высоленного укропа. Рассола в миске уже не было - за ночь, не единожды проснувшись, Витек вылакал его до последней кап?ли - не поднимаясь с дивана, на котором отключился с вечера.
  С Санькою и впрямь не виделась шесть лет. Как уехал он после развода со своей гуленой Светкой, так и не объявлялся. А, вчера под вечер, как вепрь, влетел в однокомнатную малогаба?ритную хрущобу Витька, превращенную, в свою очередь, в трущобу.
  Витек же после развода никуда не поехал. И целых три года изводил ежедневными явлениями свою бывшую половину в самом понятном бичу лишь виде. Молча, проходил в свою комнату и уже через какое-то время слышались оттуда звуки, нагоняющие на слышащих сперва скуку да уныние, а после раздражение и злость. И, как не злиться, если за стеною то ли мишка косолапый в берлогу залег, то ли Змей Горыныч - огненный динозавр, свивший гнездо в соседней комнате, пережевывает очередную жертву. Три года благоверная Витька искала вариант обмена. И нашла: себе с дочкой двухкомнатную тут же, в центре города, а Витьку какую-то захудалую никогда не ремонтированную берложину в пригороде.
  Витьку - какая разница - где бичевать. Тем более он нет-нет, да и уезжал на "калымы" по земельным либо изыскательским делам в районы. Геодезист он был отличный. Но в остальном, сами видите - бичом назвать, так некоторые из них обидятся, что такого забулдыгу конченного к их клану приписали.
  Санек ему не в пример мелкий, проныристый, от работы не отлынивает, но было в нем что-то такое, что указывало - не свое он дело делает. Ему б в коммерцию, какую. А он приладился с "хитрым глазом" шаромыжить да шабашничать и мается от того. На Север укатил неи?вестно для чего. Говорит на машинешку да на квартиру начертоломил там, на стройках разных да на изысканиях. Теперь, говорит, отопьется с Витьком и в родную контору пойдет, где до отъезда на Север работал - благо, есть чем заняться.
  Правда платят мало, но у него же машина будет - приварок приличный Санек рассчиты?вал иметь.
  Все это прокрутилось у Витька в голове и он, заканчивая эту мыслительность, брякнул:
  - И пусть...
  Санек глянул на друга - вопрос в глазах.
  - Да я своё гоню, - оправдался тот.
  - Это про что?
  - Понимаешь, Сань... Я вот... Ну-у...
  - Запрягай, Витек...
  - А я чо делаю? - и будто не к месту ляпнул - Лето вот кончилось, - и выдохнул шумно.
  - И что?
  - Из запоя надо выходить. И ехать.
  - На чем? Куда? На твоем-то "запоршеце"? Выкинуть его и вся недолга.
  - Зря, ты его так хаешь, Саня. Я на нем, как на велосипеде, куда хочешь заеду.
  - В Москву не заедешь...
  - В Москву не заеду. А на кой хрен мне в Москву переться? Я уж лучше здеся...
  -Здес-ся... - передразнил Санек. И еще по малой плеснул - Давай, дружище. За то, что ни?ко?гда на твоем "запоршеце" по Москве не прокатимся....
  - А чо, ты - Москва. Я в Питер как-то ездил. Через столицу. Пошлялся по ней - шум-гам. А люди такие же. Только от дыма и копоти слегка осоловевшие.
  - Конечно... Их в лапти обуй - все в тебя, бичары.
  - Ну и бичара, а что? Я по Москве то иду. За всех цепляюся не по блатному, не специ?ально. А чо они, как эти... - и пальцы средние подогнул, крайние нараскаряку сделал и пошевелил последними то, будто щупальцами. - Нервенность в них от суетливости. Значит, иду я - тут машина-легковушка, не наша - черная, блестящая, как жирная китообразина. В ней баба сидит такая, как в фильмах показывают: платье, мне год работать; серьги-кольца; харя вся приторной неестественности - но ладно это, не всем же "Дуньками-плюньками" выглядеть мордально и по одежонке. Сидит сердешная в машинешке. Нервничает, видать. А от нервенности ногти грызет.
  - И что?
  - Так ноготь грызет.
  - Я тоже другой раз забудусь - тоже их грызть начинаю. Или разнервничаюсь сильно от чего-нибудь.
  - Ты еще скажи, что они и в туалет ходят, как люди,- и притворно гундося - "хороша баба - кругла и приятственна, но как подумаю, что она какает..."
  - Да не к тому я... Что жизнь у них другая, не как наша. И не надо мне ихней. Но, чтоб и моя была им не бельмом в глазу.
  - Ты, Витек, к чему все клонишь-то - не пойму, - недоумевая и подтрунивая над другом, Санек все же пытается понять его. - Может нам нашу губернию отделить?
  - А мы уж давно отделены.
  - Это как?
  - С тех пор, как по нам атомной бомбой шибануло.
  Санек подумал, что Витек уже набрался - свою губернию с "Хиросимой" путать стал. Но Витек хоть и пьян был, но непохоже, что в штопор его уже завинтило.
  - Ты, Санек мой "Запорожец" хаешь, а зря. Я на нем за 16 лет ни одной аварии не сделал. Ни разу меня гаишники не тормознули.
  - Какой же дурак твою "телегу" остановит.
  - Потому и не останавливают, что я аккуратно езжу. Моя бы воля, так я все машины огра?ничил бы до скорости "Запорожца". Сколько людей не сгинуло бы.
  Санек присвистнул. Удивление высказал:
  - А чем бы тогда гаишники жить стали?
  - Я-то живу как-то на зарплату. И они - никуда не денутся - станут жить, как все. Дума?ешь, сладко им обхаянным-то стоять сутками на дороге? Они хоть и обирают кого никого, но ведь ра?бота-то их видна. Порядок есть какой-то все же. Не то, что у тех, которые воров ловят...
  - Так они, которые ловят, за то и получают зарплату, что не ловят.
  - И наплевать. Нет мне до того дела. Я вот за город выезжаю. По тракту километров два?дцать еду, потом на проселок сворачиваю. Хорошая гравийка, неразбитая. Потому как в конце ни?чего нет. Деревни заброшены, луга некошены, а если и кошены, то сено не вывезено. Дикость, за?пустенье. Но такое то запустенье - величественное что ли. Особенно сейчас. Оттава, где кошено было, до того зелена. А над ней небо - синее. А в кустах одичавшей сирени да черемухи избы прячутся. Ты, знаешь, какие дома были когда-то? Стены - чуть не с метр толщиной, кладка - не расшибешь. И в этих руинах такое видится...- тут Витек сбился, слезы на глазах выступили,- Ты, знаешь, Санек... Я вот, туда попадая, и думаю. По Америке шарахнули террористы, шум на всю планету. А вот по нам, чем шибануло? Обезлюдело такое приволье, что слов нету? Ни деревень, ни хуторов, ни жителя какого блуднего. Что это, как не атомный взрыв. Без шума, без ракет, без смертников, а, сколько беды и разрухи. За что нам такое? А, Сань...
  - Не думай об этом, Витек. Урбанизация - это называется. Во всем мире так.
  - Нет, не так. Я в Чехословакии служил. Там тоже эта "-зация" твоя прошла. Но почему там такого запустенья нет?
  Ответа Витек не дождался и опять мысленно провалился куда-то. Нет, он не отключился. Но слушал рассказы друга о жизни его на Севере вполуха. Что-то поддакивал, хмыкал - будто в такт рассказу. Сам же был в тех захуда?лых далях, где однажды оказался, убегая от запоя, угнете?нья и прочей постыльщины.
  Было то самой поздней осенью, когда уж до снегу и морозов оставалось чуть. Но какой-то заблудший антициклон завис над среднерусской стороной.
  По ночам было звездно, но не морозно. По утрам туманы заливали, казалось, всю землю до самых океанических окраин. К полудню туман вздымался, выглядывало солнце. И даже какой-то заполошный кузнечик, пригревшись, нет-нет, да и стрекотал где-то в сухотравьи, будто и не начало ноября уже было, а припозднившееся предбабелетье. Но кузнечика Витек уже после услыхал.
  Сначала же было жуткое похмелье после двухнедельного нечеловеческого запоя, когда жизнь измерялась не сутками-днями, а промежутками между забытьем, из которого вынырнул, пучеглазясь в желтый потолок и на обшарпанные стены, прочухиваясь до первой мысли и действия, направленных на то, чтоб заглотить стакан другой и опять погрузиться в "тьму" - забытьем грядущим, в которое тянет тяжко, да изгибно для души, противящейся и рвущейся в какую-то светь неведомую, пробивающуюся то ли сквозь немытые стекла окон, то ли сквозь желтизну по?олка.
  И, как это часто случалось с Витьком, спасенье пришло каким-то озареньем. Вдруг среди ночи открыл он глаза. И не туман, а реальность проявились и разводья на потолке, и мутный рисунок обоев, и утро за немытыми стеклами окна. И какая-то легкость во всем теле и мыслях.
  Ненадолго, правда. Но этого просветленья хватило, чтобы встать с пролежанного дивана, дойти до кухни, чайник поставить на плиту. Покуда чайник закипал, в необъяснимые сборы, ав?то?матически двигаясь, ввинтился будто. В рюкзак, в котором после возвращения из последней ко?мандировки по шабашной надобности лежали чай, сахар и тушенка, еще кусок недоеденной, точ?ее недозакусанной, колбасы и полбуханки хлеба затолкал. По карманам денег насобирал - литров на двадцать бензину хватит и на похмелку - отметил. Права водительские сунул в нагрудный карман рубахи.
  После чаю, однако, стало вдруг тяжело. Пот выступил на лбу, будто роса обильная. Сердце заколотилось, сбиваясь на дрыжки непонятные. Но импульс к действию из вырвавшегося на миг разума был послан. А попятно Витек и шаг не сделает. Упрямый. Об этом еще жена бывшая говорила. Мол, если б не пьянка, то только из-за его бараньего упрямства стоило развестись.
  По пути к гаражу, где стоял его "запоршец", для разговенья взял водки две бутылки. При?чиндалы рыбацкие - сети да удочки - собрать и закинуть в машину времени много не требуется - вмиг загрузился. За гаражам и червей накопал, пересиливая гнетущую похмель.
  За городом остановился. Стакан водки хватил. Хлебушком загрыз-занюхал. Покурил. И, когда прижилось зельюшко, покочевряжась в утробе возвратно-поступательными движеньями, поехал по асфальтовому шоссе, даже не решив толком куда. Будто предвидел, что убегать от запоя придется, когда в середине октября из командировки вернулся. И продукты оставил, и бензину в баке. Да сейчас, еще дозаправив машину. Потому сейчас "пылил" по щоссейке в полной безмятежности, ехидно усмехаясь, пролетающим навстречу и обгоняющим машинешкам - более быстрым, неторопливо со скоростью, за которую и в городе бы не пожурили, а уж на шоссейке и подавно. Кому такая клопушка в бельма ляжет.
  То ли от стаканяшки раннего и к месту пришедшемуся, то ли от ранне?го утра - тихого и доверительно-смутного, благостно было. И на гравийку повернул, будто не сам. Просто рука включила правый поворот. Поморгал про?щально асфальтовой ленте "запоршец" Витьков и сковырнулся в ухабины гравийки, которых дальше впрочем, почти не попадалось. А если и встречались ухабушки малые да выбоины, то на скорости "запорожной" легко их объехать было.
  Сперва на бугор дорога поднялась. Сверху вид открылся на широченную пойму реки. Самой-то реки среди шири долинной и не раз?глядеть. Лишь догадаться можно о положении речных излучин по цепочке ивняка и ветел, в тени которых и прятались тихие воды речушки.
  Редкие перелески по краю долины речной; поля - где распаханы, где щетинятся хмуро-жел?тым жнивьем; цепочка молодых берез без листьев уже сиротинами-побирушечками разбе?ались кое-где по кювету, а несколько самых отчаянных взобрались на бровку дороги...
  Поля закончились, и дорога свернула вправо, но съезд на повороте влево еле заметный по?манил Витька. По левую руку поля, справа луговина, переходящая в склон оврага. Дальше - пойма - и луга, и перелески темные еловые с диким подлеском из колючих и когтистых кустов - малина, смородина, шиповник и еще кусты с красными "волчьими" ягодами - в которых запутана всякая сучкотина, усугубляющая хитросплетенье зарослей.
  Через километр где-то дорога выскочила на улицу заброшенной деревни. Едва накатанная дорога обогнула красную кирпичную коробушку заброшенного дома без окон - без дверей, без крыши-потолка, поднырнула под старую развесистую березу и довольно пологим склоном покатилась на заливные луга. Внизу дорога раздвоилась - вдоль заброшенных огородов, по краю которых росли могучие ветлы и тополя. Метров сто проехал Витек вдоль огородов и дорога, как в тунель, заскочила под деревья, сошедшиеся двумя лентами - это река вывертом - коленом подкралась к одичавшим огородам, а по ее берегам также могучие дерева разрастались коряжистыми сучьями-питонами во все стороны, силясь полонить и заполнить опустевшее пространство.
  Проехав эту прогалину-тунель, выехал Витек на широкую поименную луговину - зеленеющую поздней отавой - жирно и томно. Тут опустился густой и тяжкий туман. Но Витек успел узрить открывшуюся благодать одичавшего "эдема". Остановил свой "запоршец". Двигатель заглушил. Вылез, будто из берложины, корежа и раскачивая свою "иномаркушку". Пошел места разведывать.
  Рыбными места те оказались. Три дня и три ночи бичевал там Витек. Под могучую ветлу загнал машинешку. В ней и ночевал. Водку, что взял в течение дня приговорил. И потом две ночи от похмелья такой бессоницей мучился, что думал, крыша съедет и сдуру то еще и в омут прыгнет, до того притягатель?ны глубины его. Что только не виделось в их бездонности. И жизнь прошлая. И голоса зовущие слышались, а может и наоборот - упрекающие, кто их разберет. И свет какой-то - угасшего и былого - вспыхивал будто, цепляясь отблесками за разум, щемя сердце, но не болезненностью поганой послеопоечной, а жалостью обжигающей, что время прокатило, как скорый поезд, погрохотав, потревожив, но ничего не оставив - не пассажира одинокого, не прихватив с собой никого в дальние страны-края.
  А рыбными эдемские витьковы места были до прошлого года. Добрались туда какие-то уб?людки с электроудочками - пристойные, на "Уазе", одетые, как бывалые охотники-рыболовы, но на самом-то деле - кто они. Неужели они, после такой рыбалки, могут себя людьми считать, а не уродами. Насколько же ничтожнее эти "хозяйчики", раскатывающие на "жипах" по нашим захудальям, самого распоследнего бича-бомжа. На "днах" благородства и чести больше. Рыба, конечно, и сейчас есть после такого разбойства. Но уже не так балует уловами, как ранее...
  Санек меж тем глядел-глядел на своего обмороченного чем-то друга, плюнул и в "ящик" уставился. Обиделся даже.
  Но Витек не таков. Он уже основательно в запой вошел, без стаканяшки долго не может обходиться. Очнулся вдруг:
  -Ты чо, Сань, не наливаешь-то?
  -Чо мне, с зеркалом пить? Или вон с тем придурком, - на экран указал, где шли "новости" и какой-то деятель расписывал о том, что зарплату повысят учителям. Саня с Витьком тако?выми не являлись. К чужим деньгам тоже независтливы вроде. Однако в сказки и бредни уже не верили ни в какие, а, как всякого нормального человека, от пустословья тошнило, потому, как давно уже нашли, что в рай можно попасть, лишь через винный магазин. И этот "рай" вечен, а покидать eго не жалко даже в рай настоящий. Это пусть правители боятся смерти - надо же, сколько остается на Земле добра-то. От мысли такой, верно, у жуликовщины зачубайсной не только крыша, но и весь чердак сползает. От того в них и нервенность хуже похмельной да опоечной.
  - Да, нет, Саня. Давай за наши места одичалые, куда, окромя нас, и ходу никому нет - вроде как запретная зона. Куда только таким хмырям, как мы, ход не заказан...
  - Ух, Витек... Ладно, как сказал. Когда научился-то? Слова напиши,- обрадовался пробуж?дению друга Санек и теперь радовался, что есть с кем поговорить - неважно о чем. - Почти, как с трибуны ляпнул.... Я по телевизору смотрел за стаканом - выступает деятель юный, на какой то конференции, о всяких проблемах мировых и российских чешет, как по писанному. Я вслушался - мне до такого за месяц не допиться. Наконец нашелся в зале мужик один, вопрос задал - в каких, мол, университетах обучалось "дарование". Тот - челюсть отвисла. Ответил - университетов не кончал, а изучает науки разные экономические да философские и политикой занимается...
  - Анекдот, что ли?
  - Анекдот - это, когда выдумано, Витек. А, когда так - то ответ на вопросы бытия нашего - кто такие политики и куда они нас могут завести....
   Две "работы" теперь выполнял Санек - и языком чесал, и разливал. Это только явно. А не?явно - он еще и в телевизор таращился, и матерился в душе. Выпили - как не выпить за расхри?станное отечество, даже слезу не грех пус?тить, оплакивая опаскуденные отчины. Бичаркам сам Бог велит - кому как не старым да убогим о Руси печалиться да заступы у Господа и Богоро?дицы просить. Кабы не юродь бичевская, давно бы испепелилась Земля Русская от Божьего либо вражь?его какого гнева...
  Впав в патриотическую ознобь, друзья усугубили выпитое скореньким повторным возлия?нием зелья в утробушки бездонные да ненасытные. Разливая очередную порцию водки, Санек расчет выдал:
  - Вить, это последняя. Еще будем кирять то?
  - А как жо,- повеселевший Виток даже кинулся свои заначки курочить. В стиральной машинке, в пакете с грязными носками сотенная хранилась. Два полтинника в мешочке с сухарями на кухне покоились - на самом видном месте (чтоб не украли какие гости). Еще в морозилке стольник был - в утробе замороженной щуки. Да в тряпке у порога столько же, о которую ноги вытирали, а потом заснули в угол, да и блеванул кто-то на нее - кому на ум взбредет искать деньги в блевотине-то. Загашников у Витька много было. А прятать на видном месте деньги его случай научил.
  Работал он с изыскателями - трассу газопровода для одного леспромхоза изыскивали в Ки?ровской области еще в те времена, когда лесопредприятия в силе были. Жили они в деревян?ной двухэтажной гостинице. Две комнаты занимали на верхнем этаже. В угловой Витек с геологом Николаичем жил, а в со?едней еще трое мужиков: второй топограф Боринька, рабочий и водитель - то на машине изыскателей возит на ГАЗ-66, то на тягаче - тоже ГАЗ, но 71 - исходя из того, куда ехать надо и, как в требуемом месте можно вятскую известную во всем мире, включая пигмейские Палестины, бездорожицы вокруг пальца обвести.
  С лесу приходят мужички - костром и потом провонявшие; когда визиру рубят, иголки ело?вые, листья да корье-шкурье с деревьев разное во все мыслимые и немыслимые закутки оде?ды набиваются, а сапоги, так вообще, целое мусорохранилище. Чтоб не мусорить в коридоре и ком?натах, разболокаться выходили на "балкон" - крылечко на уровне второго этажа, с которого спускалась лестница - пожарный выход. Здание-то старое, в войну был госпиталь. Вспыхнет, попробуй, выскочи через основной то выход - не успеешь. Потому пожарный выход на втором этаже в исправности содержали. А на то, что там изыскатели сапоги снимали, да онучи по перилам развешивали и прочую одежонку лесную, хозяйка гостиницы - Фаина Прохоровна (или Фекла в обиходе, по простому) смотрела сквозь пальцы и не шпыняла за такие украшения - к тому же лест?ница пожарная выходила во двор.
  Редко, но все-таки приключались у изыскателей пьянки. И тут сорвались мужики. Зарплату им прислали переводами прямо в "поле". Обычно после получения зарплаты сразу же разъезжались на отгулы мужики, а Витек - как бригадир - ехал еще в контору отчитываться по деньгам и материалы полевые сдавать.
  Но вот - приключилось. После бани и забухали. Положено после баньки-то выпить. Бывало - так и делали, согласно заповеди старой, но как-то здраво и разумно. А тут пронесло, будто поно?сом каким. Зарплату в тот раз получили только Витек да Николаич, остальные только из отпусков вышли, а потому сидели на безденежном "пайке".
  Но когда гульба разойдется, тут-уж полнейший коммунизм - у кого есть деньги, тот и поит.
  Водки, что в магазине взяли в пристой?ном количестве, не хватило. К цыганам сбегали. По?том еще. Личности какие-то смурные появились, бухали у мужиков в комнате - там телевизор стоял, там и "камбуз" был. Когда Витек стал доходить, все же сил набрался и к себе в комнату по?рулил. Заходит, а там Николаич деньги под матрас прячет. Какая мысль у Витька в голове про?мелькнула? Верно здравая, ибо подумал, что искать у пьяных деньги будут сначала под подушкой и матрасом, а после в остальных местах.
  Деньги Витек в нагрудном кармане рубахи хранил. Удобно. На кармане две пуговки. Сверху еще свитер натянул, ни в жисть не потеряешь кровные свои. В тот момент он без свитера был. И, видимо, дальше продумал ситуацию нехитрую - коли под подушкой не найдут денежки, то уж по карманам-то пройдутся обязательно.
  И, прокрутив это все в своей пьяном "эвэме", снял рубаху. На "балкон" вышел и зашвыр?нул ее в темноту веток тополиных, что шуршали ночами, о стены гостиницы задевая, качаемые вет?ром. А после вырубился. И забыл...
  Утром проснулся. Видит, Николаич кровать свою на уши ставит - деньги ищет. И матерится - понятно почему. Витек тоже спохватился, вместе с рубахой умыкнули кровные. Побежали с Николаичем на "вахту", чтоб узнать, кто но?чью бурокозил с ними. Вахтерше по фигу:
  - Откуда я знаю, где вы своих собутыльников собираете...
  Поднялись бедолаги к себе в "нумер". Горюют. Даже похмелиться не на что, не говоря уж о том, чтоб на отгулы поехать.
  Время меж тем к восьми часам утра подошло. Вахтеры поменялись, когда смену переда?вали друг другу, естественно, и про кражу обмолвились.
  А спустя полчаса вдруг заходит вахтерша, которая с утра на смену заступила. Рубаху Витькову в руках держит:
  -Вить, вроде твоя рубаха-то. На тротуаре валялась. Не нужна, так я ее пол мыть приначу.
  Витьку, будто обушком кто по темечку тюкнул, рубаху из рук бабки чуть не выхватил. И сразу в карман вцепился, можно сказать. На месте денеж?ки-то оказались. Все девятьсот рублей двадцатипятирублевыми купюрами - в 89-ом году еще немалые деньги. Бабку отблагодарили. Ос?тальные на радости пропили. Но с тех пор Витек деньги прячет на самом видном месте.
  На сей раз из щуки деньги выковырял:
  - По щучьему веленью, беги, Санька, в магазин.
  Санек в магазин. А товарищ его снова в думы свои алкашные погрузился.
  - Октябрь то уж скоро кончится, а я так и не побываю во своих "вотчинках".
  Хорошо там. А, если б тогда - в 99-ом, не "бдительность граждан", то и не узнал бы сей уголок дивный...
  А запой тот памятный произошел именно после того, как сдали его "бдительные граждане" в ментовку, как террориста. Тогда, аккурат, в Москве дома взрывали. И, как в известные времена, граждан призывали проявлять эту самую "бздительность". А те и рады.
  Но перед тем, как поведать о том, как угораздило Витьку попасть в террористы, следует упомянуть, наверное, о том, что в некие просветленные жизненные моменты - редко, но все-таки - заводились у него женки. С одной из них, Машей он даже подумывал жизнь свою дальнейшую сладить. И она была не против: пусть и пьющий, но не хулиганистый; хоть и при "запорожце", но все ж машина и на дачу лучше, на нем ездить, нежели в автобусах переполненных давиться; хоть и не при большой, но зарплатой - часто даже вовремя получаемой. Знатный по меркам российского захудалья жених. Вот только Витек уперся - ни да, ни нет. Потому месяцами, бывало, не встречались - у "жениха" то командировка очередная шабашная, то также дежурный запой, до встреч ли...
  У Маши сын уже взрослый, Политех закончил. Работы - понятное дело - не нашлось парню. Витек и приноровился его на "шабашки" брать. И денег немного подзаработает, и к делу - глядишь - пристроится, геодезию-то изучал - достаточно, чтоб работать. Витек и сам из таких, по основной то своей сантехнической специальности не рабатывал вовсе.
  Подписали Витька однажды по землемерному делу "халтуру" сделать, план райцентра одного корректировать. Что-то заново надо снять, что-то под?править только.
  Райцентр тот - деревня большая. В центре несколько домов панельных да кирпичных трех?этажных, а все остальное - улицы деревенские - дома, частные огороды, палисадники, ворота с голубцом...
  Пару дней Витек с Федюшкой, сыном Маши справно отработали, на тре?тий день, суббота была - только работать начали, глядь, главный землеустро?итель районный подъезжает к ним на голубеньком "УАЗике". И сходу обрадовал:
  - Вить, звонили сегодня из Города. Напарника твоего срочно в Военкомат вызывают - в Армию, верно, пора...
  Поплевался Витек от "радостного" известия, да делать нечего. Прямо с землеустроителем и уехал Федька - сначала в гостиницу, вещи забрать, а после на автостанцию.
  Покурил Витек. Почертыхался. Но что против такого "лома", как Военкомат, сделаешь, слишком много денег надо. Одному же - какая работа - надо тоже сматываться. Но на всякий случай позвонил одному из коллег своих. Тот приехать согласился, но не раньше понедельника - дачник, такая мать - дел много на выходные.
  До понедельника ждать можно было. А, чтоб время не терять, взял Витек планы села, да отправился их корректировать. Где инструментальных работ не требовалось производить. Просто, ходи да отмечай, где что изменилось: там столб был, но снесли; там кустики вдоль дороги понасадили, либо перед домом. Корректировку начал от домов трехэтажных. Сначала вдоль сараек пошел, но там такой "Шанхай" поналеплен, сам черт не разберет. Все же без инструменту можно сделать кое-что и здесь.
  Ходит Витек меж сараек, рюкзачишко за спиной, в котором термос да бутерброды. В руке план и ручка. А сам - образина образиной. Голова - лохмы нечесанные. Бородища - во все стороны клочья полуседые. И на фоне этого нос лилово-сливовый от холода (хоть и октябрь, но прихолодало что-то). Глаза диковатые от рождения, а от ветров да питиев мутных разных - содовые.
  Ходил-ходил так, пока мужичишко какой-то к нему не подкатил. Сам метр с кепкой, допрос давай чинить:
  -Ты, что здесь ходишь?
  Витек сперва пробовал не обращать внимания на него. До того заколебали зеваки нашего брата - геодезиста - что и не в диво любая реакция. Работает человек, съемку делает. Но всяк идет да спрашивает, что да как.
  Попробуй всем объясни - и язык не выдержит, отвалится. Да и работать некогда, одни объ?яснялки. Ведь сколько уж учено любопытных, сколько денег-водки на халяву выцыганено за то, чтоб колонку поставили перед домом, когда водопровод будут строить; чтоб дорогу не строили железную через баньку либо сарай, которая и так за версту проектируется - но просит человек, водку-самогон предлагает - как не уважишь. Неймется, лезет народ со своим носом к геодезистам. За что такая напасть? Почему к другим не пристает? К тем же "гаишникам", например. Представьте, стоит на дороге инспектор, машины едут мимо и каждая останавливается (хоть и жестом на просьбу остановиться указано служивым не было), высовывается из окна образина какая и допрос чинит - зачем, дескать, стоишь; почему именно здесь стоишь; кого и за что ловишь; какие штрафы и опять же за что; да сколько мимо казны идет и так далее. Через пол дня такого стояния взбесится бедолага и с жезлом своим кидаться начнет на шоферов, чтоб не останавливались, либо такие поборы начнет требовать, что взвоют, но любознатьничать не перестанут - уж таков народец наш.
  Но почему же геодезиста да землеустроителя таким макаром изводить можно? Доводить беспутными расспросами то до красного каленья, то до белого...
  Витек свое делает. А шпентик не отстает:
  - Кто позволил здесь ходить?
  - Не видишь, план поселковый корректирую,- сдался таки Витек, думал - отстанет "репей". Куда там...
  - Документ покажи, - не унимается придурошный и не отстает ни на шаг от Витька.
  Попытался Витек снова сделать вид, что не замечает настырного. Но тут бабища откуда-то выпорхнула, на голову почти выше Витька. Шпентик ей что-то по-татарски балаболить начал (село наполовину, а то и более татарское):
  - Гыр-гыр... - Шпентик.
  - Рыг-рыг... - бабища, потом все же к Витьку - Чего делаешь, мужик?
  - Объяснил же - и сплюнул. Пытаясь отвязаться, к домам направился, там полисадики возле подъездов порисовать. Придурь не отстает.
  - Куда убегаешь... - шпентик беленится - Документ покажи...
  - Никуда не убежишь... Сейчас как за яйца схвачу, да вырву...
  Посмотрел Витек на ба?бищу, снизу вверх как бы, такая запросто вырвет. И начал до него смысл происходящего доходить. Он уже перед домом па?нельным стоял. И кустики наносил на план, что вдоль тро?туара посажены. Тут окно открылось на застекленной лоджии. Еще одна бабенка высунулась. И опять тот же во?прос:
  -А что, вы, делаете?
  Витек уже и по-доброму рад бы отделаться от настырных сограждан. Стал объяснять:
  - Вот, видите, план поселка; на нем и дом ваш есть и тротуар - вот, на котором я стою; и проезд вдоль тротуара. А кустиков этих, - и указал на чахотошную озелененность - нет...
   А мужик-шпентик с бабищей не унимаются:
  - Ты нам документ покажи...
  Тут еще один герой "камеди" появился, парень молодой в одной рубашке из-подъезда выскочил, и корочки в харю Витьку сует:
  - Я участковый... - и фамилию свою сказал, но Витек не расслышал.
  - Все понял, - и паспорт вытащил, участковому предъявил. Объяснил, что еще и команди?ровочное удостоверение есть, но оно в гостинице. Сослался на землеустроителя главного поселка, что тот в курсе проводи?мых работ. Еще про напарника поведал - мол, не вовремя оторвали от дела.
  Участковый все выслушал. В паспорте еще пропуск лежал на городскую ТЭЦ не просроченный, и в нем должность Витька значилась - геодезист. Вроде все понял участковый. Но бдительные граждане никак не уймутся:
  - Пусть документ покажет, что может здесь ходить... - попробуй такому поводу воспротивься.
  - Главного землеустроителя сюда вызовите, - бабенка из окна жару поддает. Уж и участко?вый не выдержал, слушая дурь согражданскую, взмолился:
  - Отстаньте, вы, от мужика. Работа у него такая...
  Вняли этому возгласу вроде граждане. И все бы, возможно, на этом закончилось. Но тут "Уазик" милицейский подкатил. Из него четыре мента выскочили. Причем двое - с автоматами.
  - Что здесь происходит? - видимо старший из них.
  - Вот, без документа ходит, - заверещали бдительники.
  Участковый же, совсем заколев - лишь рукой махнул:
  - Разбирайтесь сами... - и убежал.
  Вся словесная бодяжина по второму кругу потекла. Те же объяснения Витька. Те же претензии бдительных граждан.
  В итоге - усадили Витька в "воронок" и в отделение доставили - благо в трезвом виде.
  По третьему разу там пришлось "террористу" рассказывать о своей "подрывной" деятельности и все вопросы заново были заданы.
  Ответы Дадены. Канитель долгая. Но разобрались. Не московскио-питерские вокзалы, деревня. Денег даже не выцыганивая, отпустили. А вослед уже дежурный присоветовал:
  - Ты б, парень, в выходные-то дни не работал. Хорошо, так получилось - помурыжили да выпустили на все четыре стороны. А, представь, если б пьяные мужики тебя засекли. Сначала отпинали бы хорошенько. После стали бы выяснять, кто-что, а может, и нет. Время то видишь какое, в Москве дома рушатся.
  - Так здесь же полсела татары - мусульмане. Вон - мечеть посреди поселка стоит.
  -Ну, мало ли что стоит. Люди-то везде одинаковы. От их бдительности порой одна докука....
  - От бздительности, - в мыслях поправил Витек дежурного и вышел на свет божий.
  После такой напасти, какая работа? Взял Витек пузырек белой, жахнул в гостинице под ко?рочку хлеба с сыром. А вечерним автобусом домой, рванул...
  
  Тут Санек вернулся. Совсем навеселе. Оказалось, встретил кого-то из старых знакомых, и завернули с тем в "Рюмочную". А из этого "гадюшника" редко кто выходит доброй походкой. От двери начал Санек похваляться:
  - Ты знаешь, какую мыслю я сейчас, можно сказать, выстрадал. Когда в "Рюмочной" был...
  -Уж знаю, - съехидничал Витек - сам оттуда, опираясь на "мысли" да помощь Божью, вы?бираюсь.
  - Нет, ты у меня выслушай, - не унимался Санек.
  Но друг не поддавался на его словесные излияния - ему других желалось:
  -Ты меня баснями-то не корми - не пой - я не соловей...
  - Сча-с... Витек... Счас усе у-будет...
  - Koгдa "у -будет", тогда и базлань...
  Однако после означенного "у-бываний" Санек понес такую околесицу, что пришлось плеснуть ему еще полстакана. Приняв с великими трудностями и трудами критическую дозу, Санек совсем говорить перестал, а лишь хрюкал. А, похрюкав минут пять, и вовсе отрубился. Ви?тек опять со своими мыслями и стаканом остался. Пить, однако, не хотелось.
  Витек расслабленно угнездился в старом кресле и мысли его потекли по запутанному ла?биринту пережитого...
  Вспомнилась бывшая жена. Теперь он ей абсолютно неровня. Директор женка собственного ООО. Торгует квартирами и прочей недвижимостью. А начинала с чего? С завода ее - инже?нера-технолога - сократили. Дальше "биржа", учеба на каких-то курсах, и вот, получите Вам, процветающая бизнесвуменша. А сколько слез пролито было по утраченному инженерству. Тут как-то подкатил к ней, мол, вы дома когда да гаражи продаете, то "межевые дела" на?нимаете кого-то делать. Так может, подкинете мне эту работенку. Сделаю в лучшем виде и за малые деньги - и вам, мол, доход за дополнительные услуги, а мне - хлеб. Выслушала, как побирушку какого. Вежливости ради и, былые времена помня, можно отказать бы как-то не так унижающе. А тут:
  -Я с тобой бичарой на один гектар.... - и далее недоговорила.
  От алиментов отказалась - ладно. Но даже с дочкой запретила видеться и покупать ей что-нибудь. Мол, все у нее есть, а на твои гроши и путного нич?го не купишь - так что не лезь, харя неумытая.
  Харя так харя, не лезть так Витек и не лезет. У него своя "бомондинка". Не такая лоще?ная. Но милая душе своей неподдельностью. Здесь, если ты тварь поганая, то тебе это быстренько втолкуют. И не только словами - ненавязчиво, но больно. Витьку таких указух не предъ?влялось, значит, достойный он человек. Со своими бзиками, а у кого их нет. И всяк свои "бзик" лелеет и холит, вроде как второе "я". Рожи то у всех одинаково помятые и пропитошные. А нутро душевное у каждого свое - тут не извольте сомневаться. В дурдоме, к примеру, все "наполеоны" да "ленины". В опоешнем бичевском "бомонде" людишки поскромнее: философы, деятели, писатели да ваятели разные, бывшие начальники и руководители. И все талантливы, но не поняты. Увы - зачастую так оно и есть. Талантам у нас тесно, как в одной берлоге медведям. А это - и радует и огорчает - сколько жизней в распыл пущено.
  Санек заворочался на стуле. Стал маститься на нем, ноги под себя подгибать зачем-то. Храпел бы, башку задрав, и ладно. А ноги-то под себя, зачем подгибать? Не успел Витек друга подхватить. Шваркнулся друг на пол, сбрякали кости, черепушка неуемная о батарею бы побилась. Но Витек успел голову придержать. Но затем опустил тихонько головушку на пол в продолжение телесной плоти. Санек даже не проснулся. Поворочался чуть, руки, ладонями сомкнув, меж колен затолкал и, калачиком свернувшись, засопел, погружаясь в свои цветастые и цветные опойные джунгли...
  Витек же, устроив друга возле батареи, подложив ему под голову подушку, налил с полста?кашка водки. Не спеша, отрезал два кружечка колбасы. Выпил. Переморщился. И, не торопясь, стал колбасу пережевывать. А мысли почему-то в тот день так или иначе и о женщинах были. Даже Витек про себя это отметил:
  - Все о бабах да о бабах. Будто и подумать больше не о чем... И тут же о Любашке стал ду?мать. Одинокая женщина. Но какая-то беспутная.
  - Вроде меня, - с усмешкой помыслил Витек.
  За ней на край света подался бы. И с ней тоже. Но ей другой люб.
  Товарищ Витька - а против этого не пойдешь. Как в поговорке получается - близок локоть, а не укусишь. Вовик товарищ, к которому неравнодушна была Любаша, видимо чувствовал, что та нравится Витьку, и однажды приревновал крепко. Это и вспомнилось. Сколько с Во?виком перепито водки и прочей гадости, сколько на рыбалке переночевано, сколько "халтур" слажено. И не вредный вроде мужик, а вот нате - приревновал. Чуть в морду даже не заехал.
  Вроде не такой здоровый, как Витек, на вид, но служил в десанте, с таким, поди сладь, если в раж войдет...
  Начиналось же все - как всегда мирно и пристойно. Витек на своем "запоршеце" на рыбалку собрался. В магазин за продуктами заскочил. Из магазина выходит с мешком целлофановым, переполненным всяческим провиантом (за шабашку деньги получил). В фазе просветления пребывал, потому без водки и даже пива собрался на пруд. А навстречу "голубки" - Люба с Вовой.
  Вовик то временами с женой живет, а как запьет, так переселяется на дачу или бичует, где придется. С Любашей у него все вроде как втайне. И сейчас они в магазин зашли, чтоб "сухонь?кого" взять да пивка, после затихариться где-нибудь. Витька увидали и сразу:
  -Ты, на рыбалку, Вить?
  - Да, - ему что скрывать, рыбалка, не всегда пьянка и разврат.
  - Возьми нас... - Привязались.
  - Так я ведь с ночевкой.
  - И мы с ночевкей. Да? Люба... Заедем на дачу ко мне, палатку возьмем. Мы в палатке где-нибудь рядом пристроимся, - затрещал Вовик.
  Куда деваться Витку. Согласился. А с другой стороны, жалко, что ли?
  - Ну, поехали. Только я без пойла...
  - А мы "сухонького" только и взяли. Да водки бутылку счас возьму под уху-то, - Вовик уже все просчитал. Правда, водки взял три бутылки. Но это уже после выяснилось.
  На пруду благодать предвечерняя разливалась. Ветерок едва шевелил березовую повись, легкая рябь по пруду поигрывала лучами спускающегося светила.
  Покуда Витек сети поставил, "экраны" покидал в пруд, с удочкой часик посидел, бесполезно - "голубки" палатку поставили, костер разожгли, и легкий дымок поднимался над лесной поляной, с одной стороны ограниченной прудом.
  Витек подчалил к берегу. Вовик с Любой уже выпили, установив палатку, понятно, кто водки, кто "сухонького". Сразу рыбака за хобот:
  - Давай рыбу на уху...
  Но рыбы не было. На удочку не клевало, а в сети даже "китайки" за час, где же на уху на?ле?зет рыбы. Об этом и поведал "голубкам".
  У костра чай стал ладить и ужин легкий - все тот же чай и хлеб с кол?басой. А Люба с Во?ви?ком еще по одной тяпнули.
  Солнце закатилось. Голубки неотвязно с ухой к Витьку лезут:
  - Ну, когда рыба будет. Ухи хотим...
  Не выдержал. Темнеть уже начинало.
  - Поехал... - и к лодке. Люба за ним.
  - Вить, возьми меня с собой.
  - А чо не взять - садись.
  А незадолго до того Вовик шепнул Витьку, исчезни, мол, куда-нибудь, а мы на лодке по?катаемся.
  Но сам же со своей ухой и Любаша все "малину" испортили. А Витьку - больно надо тасо?вать эту чумную колоду.
  С час, наверное, проплавали в сумерках, рыбки попалось немного, но уху сладить можно, да и пожарить по паре сорожек останется. Только времени уже многовато - впотьмах хочется ли ва?ландаться Витьку с рыбой. Об этом и думал, выгребая на костер посреди поляны сверкающий сполохами загадочными. Любаша петь потихоньку начала. И так у нее получалось ладно и чудно, что Витек и веслами перестал махать, а тихонько окунал их в воду, чтоб всплеска не было, чтоб мелодию не сбивать.
  На берегу их Вовик ждал. Явно не в себе. Бутылка одна пустая валялась и вторая к березе прислонена - чуть на дне осталось. Сам смурной. Когда Витек с Любашей к костру подошли, встал и удалился.
  Любаша шустрить сразу стала: картошка, заранее почищенная и порезанная, уже в котелке над костром варилась, рыбу чистить принялась. От палатки какое-то хрустенье послышалось. От костра со свету не видать, что Вовик творит. Витек проведать пошел. Когда глаза к темноте привыкли, пред ним от?крылась картина погрома.
  Вовик повыдергивал колья, крепившие палатку, а саму палатку скомкал и на кусты зашвырнул. Потом, дыша паровозно, на Витька ноль внимания, к костру двинул.
  Витек плечами пожал и в "запоршец" полез, ложе ночлежное мастырить. Сиденья опустил, спинки откинул назад. Спальник раскатал. Тут крики от костра услыхал. Орали оба "голубка". Вован руками размахивал:
  -Ты, что - надо мной издеваться решила, - и руками норовит Любаше по физиономии врезать. Но спьяну не получается. Та уворачивается, и на Вовика в свою очередь кричит:
  -Ты мне не муж, чтоб бить да унижать... - вообщем, "сериал на берегу пруда" с элемен?тами российской сексопатологии.
  Делать нечего, пришлась Витьку в свару встрять. Вовика уволок к березе, на пенек усадил, успокоил вроде. Любаша у костра сидит, плачет, уха по земле разбросана. Пнул таки Вовик коте?лок: картошка пятнышками мутными в траве белеет вокруг костра; рыба, почищенная уже, по траве поразбежалась будто. Рыбу Витек собрал. А картошку как собрать. Пришлось новую пор?цию картошки чистить
  Тут Вовик объявился. Думали мириться. А он сходу в лоб Любаше примерился звездануть. Успел Витек перехватить руку, а Люба лицо в сторону отвести. И все страсти псевдосериальные по новому кругу. Koe-как успокоил, порастащил "голубков".
  Вовик на пеньке матерится сидит, бухтит на тот счет, что издевается над ним подлая баба. Люба у костра плачет, успокоиться не может. Пока доварил Витек уху, два раза растаскивал "семейство".
  Когда же готовую уху Вовик запнул черт те куда, а Любаша спасаясь от его гнева, в лодку заскочила и от берега отплыла, плюнул на них Витек:
  - Да ну вас к лешему. Делайте, что хотите, - и в мешок спальный втиснулся. Поспать надо все-таки. Его-то страсти творящиеся не касались.
  Но "камедь" на этом не закончилась. Вовик, видимо, спокаялся и стал жалобно "голубку" зазывать:
  - Любушка... Любушка...
  А та внимания не обращает. По пруду плавает, на самую середину его выгребла - а это да?лековато, метров сто пятьдесят - веселками тихонько шевелит и поет. Жалостливо и печально. Негромко, но среди ночного затишья слышится явственно и зазывно.
  От пения такого у Витка кашки на душе скребут. Да еще и Вовик о третьей бутылке вспом?нил: то к ней приложится, то, как в сказке про братца с Аленушкой, по бережку ходит и взывает-взвывает:
  - Любушка... Любушка...
  И так всю ночь. Лишь под утро заснул на какое-то время. Люба же всю ночь в лодке про?сидела. Забылся лишь, когда Вовик, умаявшись от взвываний своих, в машину залез да как-то умудрился под бок Витьку приткнуться, но захрапел при этом знатно.
  Утром невыспавшийся Витек собрал причандалы рыбацкие, погрузил все в машину. Усадил молчаливых "голубков" и доставил туда, где и прихватил их себе на шею накануне. Любовь после этого у Вовика с Любой расстроилась. А вот у Витька, наоборот, что-то засуетилось-заблистало в душе тусклой надеждой....
  Санек меж тем прочухался, башку от подушки оторвал, но опять уронил. Поахал-поахал и поднялся с великой пересилью. Поднявшись, вдруг резвость какую-то обрел. Витька из оцепенения вывел:
  -Ну, чо, Вить, бухать то мы будем или нет?
  -А мы чо делаем? - пробурчал Витек.
  -Н-не вижу,- а сам стаканы сдвигает.
  Витек непротив. Чтоб друга поддержать в его порыве, пузырь из-под стола достает, раз?любезно Саньку протягивает.
  Буль-буль, буль-буль...
  - Поехали...
  - Будь здрав, боярин...
  Кадыки враз дернулись, одновременно почти и стаканы брякнулись, со столом соприкоснувшись. Пожевали чего-то. У Санька зуд какой-то начался:
  - Вить, а чо, если по бабам?
  - Водка еще есть, какие бабы...
  - Ну, тогда давай споем, - и запел.
   Да какое там запел, если сказать - "запел", собаки во всей округе обидятся,-
  - .......ты был, таким остался...
  Витек вой этот невлад подхватил,-
  - ...орел степной, казак лихой...
  На этом, впрочем, пение и закончилось - то ли недопили мужики, то ли, наоборот, давно пересекли линию пьяного веселья, когда душа еще петь хочет и может, другой раз и складно ведь получается. Тут иной случай - душа иного просит и требует.
  На худой случай - повторить. Что и сделали мужики. После чего и у Витька глаза стали прикрываться. Санек на диванчик пристроился. И уже похрапывать начал. А у друга его еще мысли какие-то роятся:
  - И где мой "эдем"? Где луга заливные зеленые? Проснуться бы да уехать на приволюшко.
  Еще о многом думалось: завихрясто, несвязно, однако светло и грезно. Потому как о ми?лом сердцу думалось даже в этом дурмане. О волюшке. О лебедушке. О мечтах. И последней мыслью пред тем, как забыться тяжелым несном, была думка легкая:
  - А поутру в "эдем" поеду....
  Однако, поутру ни в какой "эдем" Витек не поехал. Не судьба.
  Под утро Санек проснулся. Трясет всего, как саму судорогу. Он туды-сюды, под диван, за диван, под стол. Нашел полбутылки. Витька принялся тормошить. Но того и трясти особо не надо - его тоже трясло под дерюжкой, которую покрывалом назвать лишь с великой натяжкой можно, да еще и в позе пьяного йога - ноги под себя, голова под подушку, будто загашник, спря?тана. Ему просто выныривать из этой кочкообразности не под силу, холодно. Но Санек стянул все-таки с друга попонинку, этот змей хуже репья - прицепится, не отстанет.
  А что там пол бутылки на двоих. Только разохотились. Саня в недра своих карманов полез - "стольник" вытащил:
  - Витек, тебе бежать. Я еще здешние злачные места не изучил.
  - Понимаю - не знал, да еще и забыл, - съехидничал Витек, но сам понимал, что гонцом ему быть. Стал собираться нехотя. А дружбан зудит:
  - Что-нибудь закусить возьми. И запить - пивка или лимонаду.
  - Так что - одну только брать-то? Я и мараться из-за одной-то не буду.
  - А чо, на две-то, если с закуской, не хватит?
  - В четыре утра, где тебе за 35 рублей взять. Если только "паленой"...
  - Нет, паленой не надо (а то другая в наше время есть водка), - и полез в карман, еще "стольник" извлек. - Тогда уж три пузыря возьми. Чо на сто рублей то закуски набирать, обожраться что ли?
  - Три и возьму. Вон у меня в холодильнике кастрюля с грибами стоит с солеными, да и маринованных сколько то банок там же.
  - Три, три возьми... Чо, тебя учить, что ли надо? Али забыл арифметику?
  - Да нет, помню...
  - А сколько будет, если сорок семь в квадрат возвести? Витек репу почесал. Приблазит же спьяну, такие вопросы задавать, но все же ответил:
  Две тыщи двести девять...
  - Правильно...
  - Пра-вильно-о...- передразнил "экзаменаторщика" - Сам то откуда знаешь?
  - У всех спрашиваю. Если не ответят, либо неправильно скажут - тут же выдаю ответ...
  - Тогда я у тебя спрошу - сорок шесть в квадрате?
  - Я тебе что, ЭВМ - с утра, да с похмела дикого считать-то.
  - Ясно с тобой, Саня, все. Как был злыднем, так им и остался. С тех самых пор, как Вальку с мостков столкнул - та чуть не утонула.
  - А тазик то ей вдогонку ты пнул, - Саню хрен, чем уешь,
  Скоро сорок лет с той поры минет, когда бегали Витек и Саня пацанами малыми по лугам и болотам тихой своей стороны. Где между тем страсти людские кипели с неменьшей огнивностью, нежели нынешние - и не те, что в сериалах, а в жизни.
  Около их деревни старица была. Речку спрямили, чтоб к домам не подбиралась, не порушила избы да хлевушки, а старица осталась. По берегу ее росли ветлы с громадными баобабистыми кронами и стволами, от коих во все стороны располза?лись дикими анакондами сучкастые ответвления. Милее места для мальцов и не сыщешь.
  И в пограничников, и в разбойников, и в "немцев" да "наших", и еще черт знает, в какие игры играли пацаны. А то и просто ползали, выискивая приключения. Однажды ползали два следопыта "октябренка-падежонка" Саня и Витя меж ветел с деревянными сабельками и щитами жестяными, слажеными из табличек, что на столбах развешены - "Не влезай, убьет", производя "разведку" во вражьем, якобы, тылу. Местами старица кочкарником затянута, кое-где окна воды открытой сверкает - мостки в таких местах понаделаны, чтоб полоскать белье не на реку бабам ходить, а ближе к дому сие действо творить.
  Идут "разведкой" Саня с Витей, а тут на мостках Валюшка - ровесница их, какие-то тряпки полощет - прилежница в школе и мамина помощница, не то, что два балбеса-"разведчика". Подкрались они сзади, за ветлу спрятались и хрюкают - напугать девчонку хотят. Та их постарше чуть и порослее, ума побольше, но не настолько, чтоб промолчать или притворно ис?пугаться, ог?рызнулась, что-то обидное им ляп?нула и дальше полоскает тряпицы да прополо?сканные в тазик эмалированный укладывает.
  Следопыты не отстают.
  - У, дураки заполошные... - И еще что-то обидное сказала, не оборачиваясь к пацанам. Они и обиделись.
  Выскочил Саня из-за ветлы да как пнет ей под известное место. Валюшка, как стояла на корточках, так "лягухой" и грохнулась в воду. Вынырнула - глазищи по тазику, муть со дна поднялась несусветная. Неглубоко было около тех мостков, встала, глазами лупает - то ли плачет, то ли от мутельги проморгаться не может. Санек с видом победителя на мостках стоит:
  -Еще надо...
  Тут и Витек подскочил, свою долю "подвига" совершил, тазик пнул. Тазик мимо Валюшки пролетел и закрутился сперва на воде. Белье в нем лежало. Наклонился, воду начал черпать.
  "Царевна - лягушка" тазик подхватила и таким ревом заревела, что удальцы, забыв про "разведку" и то, что находятся во "вражеском тылу" ломанулись, перепугавшись не меньше Валюшки от содеянного, и остановились лишь за деревней - дыхание совсем перехватило....
  Спустя годы, когда уже студентом Саня приезжал в свою деревню, попытал?ся он к Вальке "клинья подбить". Одно время даже ладилось все у них, к свадьбе дело шло. Но после расстрои?лось что-то. Может, и тот случай всему виной был, а скорее нет. Мало ли какие вертели жизнь выкидывает, поди, да увяжи одно с другим. Бывает, что и очевидное - невероятное, а другой раз и наоборот...
  Про давнюю ту "потеху" вспомнил Витек по дороге к ночному магазину. На витрине в нем водки, конечно, не было. Но Витек - свой человек - для него всегда зелье найдется.
  В магазине хозяин оного азербайджанец Али лямурничал с продавщицей Ольгой. Та ему подыгрывала. И, верно, не только словесно, а то, что ему в четыре часа не то ночи, не то утра шаромыжить тут. Витька поприветствовали:
  - Привет, Витек. Что не спишь?
  - Не спится. Снотворного бы надо...
  - Для тебя, всегда, пожалуйста...
  Витек деньги отдал, про водку сказал - сколько.
  - И еще что-нибудь запить-заесть, - вдогонку скрывающемуся в подсоб?у Али подсказал.
  - Все сделаем, Витек...
  - Как жизнь, Ольга?
  - Ничо... А У тебя как? Все бухаешь?
  - Бухаю, но не все... Халтуру вот сделал... Друг приехал - шесть лет не виделись.
  - Сидел что ли?
  - Почти...
  - А-а...
  Тут Али вышел с пакетом, набитым бухаловом-запиваловом.
  - Ты, правильный клиент, Витек. Деньги есть - гуляешь...
  - Денег нет - дома сижу, лапу сосу... - закончил присказку "клиент".
  - Правильно, брат...
  - А то некоторые в долг просят, не знешь, как отвязаться,- вставила и свое словесо Ольга.
  - Денег нет, так чо бухать то, - поддержал ее Витек.
  - Да, нет - есть и другие. Хуже репья...
  - Не, Витя, ты молодец. Я вот тебе на закуску еще фрукт положу. От меня... - и бухнул сверху связку бананов.
  - Вот, черт. Платить то Ольге придется,- подумал, но вслух, растроганный подарком, крякнул:
  - Слушай, Али, а у вас в Азербайджане футбол-то есть сейчас? Раньше, какая команда была - "Нефтчи"...
  - А, какой футбол,- с горечью молвил Али, добавил еще - Бедная наша страна. Люди голо?дают...
  И еще что-то говорил, но Витек уже не слушал. Шел и думал - над последними словами Али и потешался:
  - Раньше сытые орали, что Россию кормят. А сейчас бедные и голодные - себя прокормить не могут. Так кто кого кормил?
  Саня дрых, как сурок. И храпел, и бубнил что-то во сне. Руками-ногами дрыгал потешно, будто подпрыгнуть хотел, но не вверх, а вдоль дивана. От этой тряски голова его потешно дерга?лась. Из этого состояния судорожного и мятущегося дерганья выходить Санек никак не хотел. То ли на коне лихом скакал, то ли еще что сладостное снилось - гадать лишь остается. Все-таки растолкал его Витек:
  - Саня, бухать будем?
  - Бу-ем. Как юный пионер - бу-ем готов...
   И снова тягомотное застолье. Витек все же изладил закуску из маринованных грибов. Огурцы сморщенные и понадкусанные в форточку швырнул, ведро то мусорное переполнено было. В миску, освободившуюся, не сполоснув даже, грибов навалил, луку мелко-порезанного насыпал, маслицем постным полил - а как же. Все должно быть солидно и благородно...
  После первой к закуске почти не притронулись. По банану загрызли. Закурили. Санек вдруг деревню вспомнил:
  - Вить, ты, когда последний раз в деревне был?
  - Недавно. Картошку ездил копать и сюда привез пару мешков. Мне больше-то и не надо. Это не съем.
  - И как там?
  - Так... Старики пенсионерствуют да скотину потихоньку выкармливают. А кто помоложе, хрен на все забили. Пьют, не работают. Да а и где работать, если нигде не платят.
  - Может, съездим, Вить. Вот день-другой побухаем и махнем...
  - Обязательно. Там бухать-то накладно будет. Здесь вот бухаем - и никаких "хвостов". А там все сбегутся - Санек с Севера приехал.... Санек с Севера приехал...
  Тут Санек вдруг засмеялся - как будто и не к месту.
  - Ты, чего, Сань?
  - А помнишь, я к тебе зашел - вы еще со своей на старой квартире жили...
  - Зашел... Ну и что?
  -Ты, Вить, сам мамонт, а любишь все мелкое. И "запорожец" мелкий, и Нинка - мелкая. А раньше ты на велосипеде ездил - помнишь? На рыбалку-то? Собаки на тебя напали, а ты колесом передним в рыло им...
  - Ну и что? Ты не про это начал.
  - Не про это. Ты в деревню уехал и забухал там. Приехал и пирогов привез - мать, дес?кать, на?пекла, гостинцев прислала...
  - Ну...
  - А Нинка-то тебя этими пирогами да по харе. Я захожу к вам - по все квартире пироги ва?ляются. Нинка тебе вполросточка, а по морде дубасит, тебе хоть что. Прямо груша боксер?ская...
  - Так ведь любя. Я то, если б двинул разок, даже любя... А?
  - Ну, хоть увертывался бы...
  -Ты не ехидничай, сам то после нашей свадьбы, когда мы в деревню приехали.... Вы со своей там тоже были. Пропал-то ты - забыл?
  - Нет, не забыл... Я же за лилиями пошел вечером. А до них - сам знаешь - километров де?сять идти, да через две деревни. Помню, до первой дошел, там парня встретил знакомого, "что" да "куда". 3а лилиями, говорю, иду. И без того поддатый, а тут еще этот - "Давай, чтоб не тоск?ливо идти, по маленькой, на посошок..." Посошнулись, а дальше и не помню ничего, крепка са?могонка, оказалась.
  - И как в бане своей оказался, не помнишь?
  - Нет...
  - Ну, шороху-то было. Светка прибегает среди ночи. Ушел на реку. Пропал, утонул. Всех на ноги подняла. Всю реку оббежали - нет нигде. С реки возвращаемся, светать уж стало. А тут смот?рим - дверь бани открывается вашей и черт выразит в белой рубахе.
  - Зато после баньку отец с братом переделали - по белому, чтоб в саже не мазаться.
  - Земля-то круглая. Ты, видать, спьяну-то кругосветное путешествие совершил. Пошел за лилиями на восток, а мегеланкнулся с западу...
  - Нет, Витек... Без шуток - поехали завтра, утречком.
  - Поедем, Сань. Только не в деревню, а в "эдем" мой.
  - Это где такой?
  - Узнаешь. Там знаешь как? Избы без крыш, но стены тыщу лет простоят. А луга зеленей малахиту зеленого...
  - И где такое?
  - Недалеко, Сань. Завтра увезу. Там знаешь... - Витек аж привстал, голову к потолку под?задрал. Будто речь, какую толкнуть или поэму сладостную прочесть собрался. Но сел обессиленно.
  -Там - рай...
  - И шалаш есть? - съехидничал Саня.
  - Нету шалаша...
  - А ты говоришь рай, эдем, что за рай без шалаша.
  - Все... Сань... Налей... - слеза вывернулась из глаза Витькова.
  - Всегда, пожалуйста...
  И еще выпили по одной. Глаза, высохшие было, у Витька повлажнели снова.
  Воспоминания несуразной какой то чередой завздыбливались в воспалившемся от мерзкой дури мозгу.
  Санек опять запеть попытался что-то уж и вовсе иностранное - "хоп-eй-гоп". Но дальше слов не знал, потому как они все аглицкие, да еще и, как говорится, забыл.
  Витек же все дальше и дальше погружался то ли в бред, то ли в грезы о прошлом, которое почему-то всегда видится светлым, впрочем, как и будущее, кто ж в него стремится будет, хотя бы в ту же райскую комунясь, если извест?но заранее, что там мрак и перестройки разные. И эта обманная светлость будущего лишь с годами понимается. Витек это понял и потому все чаще и чаще заглядывал именно туда, где было дивно и радостно - много такого было в прошедшем. Именно было, и никакой лешачинной власти не покоробить истинности былого, как бы не хаяли ушедшие времена Витьку, разницы нет: то ли закрома бывшие, то ли момоны нынешние забивать - что те, что нынешние уема не зна?ют, сытости не ведают...
  Привиделось ему в тех мечтаниях море - Черное. На котором он был единожды с Нинкой своей, года через три после свадьбы. Не хотел он свой отпуск ко?роткий на такую безделицу тратить - как лежание на солнце. Это ж, сколько рыбы не выловлено, сколько грибов недособрано, даже жаль становится, как подумаешь. Но было и диво - само море, горы, прямо от моря поднимающиеся. И даже рыбаки были на берегу. Но Витек не подходил к ним - вроде несолидно отдыхающему соваться в дела занятых людей. К тому же снастей никаких не было - а без них смотреть на чужую рыбалку, только себя раззуживать.
  Три недели на том море прохлаждались. К концу все же поднадоело такое бесполезное за?нятие. И решили они с Нинкой взять путевку на три дня, чтоб по всему побережью проехаться - от Адлера и до Батуми. Все ладно было. В Пи?цунде послушали орган - как без этого. Витьку музыка не то чтоб не понра?вилась, но за душу не зацепила. На обезьян в Сухуми с интересом потаращился. И даже пожалел, что в ихних лесах такие премилые зверушки не водятся. Сам он никогда к охоте не стремился, но за зверушками разными понаблюдать любил. Считал, что чем больше их в лесах, тем лучше. Потому как - белки или бобры в лесных оврагах по ручьям запруд пона?строившие - видом своим душу радуют. Смотришь на них, как они своим делом заняты, свистнешь тихонечко - они замрут вдруг. Сам тоже затаишься. Зверек глазенками шнырьк-шнырьк - забавно и занимательно, никакого зоопарка не надо. А взять бобра - до чего он красив, да ладен. Шапка из него хороша - кто спорит - но в живости-то он куда приглядней. Не то, что рыба - без нее тоже пустынно в природе. Но про нее как говорят - "плавает по дну". Пла?вает не видно-не слышно. И дальше по поговорке - "хрен поймаешь хоть одну". Но это не про Витька... А вот если б еще и обезьянок в наши русские леса запустить...
  На обратном пути, видимо от избытка впечатлений у Нинки что-то с головой случилось - приревновала Витька. Но сперва поссорились из-за чего-то. Автобус остановился - перекусить туристам надо и еще, сами понимаете, "девочки налево, мальчики за пивом". Тут что-то и приключилось с Нинкою - бубнит что-то и бубнит. Но места в автобусе свободные были, Витек, чтоб не слушать Нинкино нытье, взял и пересел на одно из таких мест. А тут автобус остановился, две бабенки сели.
  Витек в то время неизбичеванный был, высокий да ладный, чем не "дон Жуан". Одна из тех бабенок к Витьку и подсела. Витек, хоть и обличье у него "жуанистое", а так то пень пнем. Бабенка с ним заговорила вроде так, ненавязчиво. Витек же - спрашивают, отвечает; сам, где надо интерес выcкaзывaeт. Может, и разобрался бы в ситуации Витек - как не бестолков в делах амурных, но не до такой же степени, чтоб вообще ничего не понимать. Но тут Нинка впереди сидит. У него и в голове мысли не возникло, с какой окаянной баба болтает, и он с ней беседу поддерживает - чего молчальничать, коли поговорить можно. И так без всякого умысла на все провокации подлой бабенки поддается. Та уже ему и адрес свой адлерский, где остановилась, втюхала. И еще что-то щебечет завлекающее. До Витка уже доходить стало - к чему все идет. Но как ей объяснить, в смысле бабенке этой, что не ко времени и не к месту все, жена рядом сидит.
  И, поняв суть ситуации, уже и соседку не слушал, а думал, как бы выпутаться. Уже и Нинка пару раз обернулась - слышит все и слушает. Но - как и вся у нас на Руси - думал, что пронесет, авось. Однако... Только в Адлере с авто?буса вышел Витек, бабенка настырная следом, а уж Нинка метеор, не баба - летит и по харе ему, трясь сумкой. Бабенку, как будто одним местом завлекательным для нее, смело. Витек понял, за что позор принимает, урезонить супругу пытается.
  - Ты, чо, Нин... Я...Это....
  А та, как всякая баба. Кобелем, вообщем, на разные лады Витька склоняет. Кое-как ути?хомирил. Благо на следующий день покидали курортные места. Дорожные хлопоты да безделье как-то сгладили происшедшее. Но в памяти остались - море, обезьяны и оплеуха. Оплеуха не за что - как у всякого неотесанного курортника, который едет не в санатории, чтоб полечить не болящее, а как семьянин, мыслящий, что даже помирать надо в один день, иначе беда...
  Вслух, будто завершая обзор того путешествия, брякнул:
  - Вот те и обезьяна...
  Санек про обезьян прослышал, но растолковал это на свой лад:
  - Правильно, Витек... Обезьяны тоже бабы, с обезьяной проживем...
  - Я не про то...
  - И я не про то. Про то, только Канга чумазая...
  - Угу... Налейко лучше...
  Новый день вовсю уже разманхулся за окнами. И даже сквозь октябрьскую проморось солнце пробилось и в окошко стрельнуло, как из "гиперболоида" известного. Витек встал. Свет погасил, в электричестве давно нужды не было, но лишь сейчас дошло до гуляющих, что неплохо бы и об "экономной экономике" вспомнить. Пьянка во всю ивановскую накатывала буйным "девятым валом" на полуберложью хрущобь.
  Уже неизвестно, про что бармили алкашики, не слыша друг друга...
  - Я, Витек, шесть лет на Севере отбухарил-отмантулил... - слезно и с неким псевдогероиче?ским подтекстом долдонил Санек.
  - Ты, Сань, увидишь... Вот завтра... В рай... В эдем... Мы с тобой вчерась пили, сегодня похмеляемся. А завтра - будем скрипеть зубами - но ни капли. Ни-ни...
  - Витек, ни-ни... Низ-зя...
  Третью бутылку, купленную поутру Витъком, лишь распечатали. По стаканам налили малость. Но выпить не смогли. Так и захрапели-закочеврыжились в забытьи дурном. Витек в своем любимом кресле, именно "в", а не "на" кресле, ибо бесформенный "калач", в который завернулся Витек, трудно назвать сидельцем. Санек на диване валялся, раскинув руки...
  Ближе к вечеру забрел на "огонек" Вовик. С бутылкой. Растолкал хозяина. Тот Саню. И пошла гульба дальше. Допились до того, что Вовик припомнил Витьку поездку на рыбалку и начал пенять ему:
  - Ты мне, Витька, всю жизнь поломал. Как я теперь без Любаши? Витек полупьяно-полура?зумно втолковывать стал ему, что и он Любашу любит, в обиду ее не даст. За грудки схватились. Столик журнальный перевер?нули.
  Санек их еле разнял. Вовика кое-как выпроводил. Водки больше не было. В доме. Но в ма?газине - не перепить...
  Проснулся Витек от холода. Где-то вверху - будто осеннее солнце сквозь туман пробива?ется - лампочка горит. Когда прочухался малость, ока?залось, лежит на лестничной площадке ме?жду этажами.
  На часы посмотрел - половина первого ночи. В окно выглянул, чтобы в "географии" разо?браться. Подъезд, в котором Люба живет - выяснилось. Полтора этажа до ее квартиры не дошел, а может наоборот - отошел.
  Пришлось подняться, чтоб прояснить ситуацию. Позвонил. Открыла Любаша дверь, пред тем спросив непременное, "кто?".
  - Я, Люба, - громким шепотом прошипел Витек. Хозяйка дверь открыла. Щурилась, глядя на позднего гостя. Пригласила войти.
  - Проходи, алкаш несчастный,- но не зло, а жалеючи как-то. Потому зашел. Сын у нее в Армии, дочь в Казани в университете учится. Одиноко ей. И Витьку одиноко.
  На кухню прошли.
  - Чай будешь, Витя? У меня оладушки есть, правда холодные - еще утром напекла.
  Приютно стало на душе у Витька от такого слова - "ола-душки". Он и сам их другой раз пек, но сейчас другое дело, может, и не лучше у Любаши оладушки, бичарки то на кухарное дело и сами горазды. Но разве сравнимы они с теми, которые женщина на тарелочке подает - пусть и холодные, утрешние.
  - Кончно, Люба, - и, чтоб развязнуться чуть, пропел шутейно и полушепотом:
  - Люба, люблю твои блины...
  Но во рту было сухо, и прозвучали слова не так, как они в душе у Витька напевались - ше?пеляво, с хрипотцой, но все-таки...
  Хозяйка никак не оценила "вокал" гостя. Лишь укоризненно, но мягко, сказала:
  - От тебя перегаром то как прет. Что праздновал-то?
  - Санек приехал. Друг детства с Севера.
  - Раз с Севера, так и допиваться надо?
  - Нет, Люба. Но, понимаешь.
  - Понимаю, Витя...
  Чай меж тем вскипел. Люба пакетики чайные достала. В чашки опустила их. Оладушки на столе, вазочка на столе с земляничным вареньем. А напротив глаза. И что в них, трудно Витьку после такой пьянки прочесть. Но похмелье отпустит. И тогда уж по-другому он в эти глаза глянет....
  Гараж у Витька за домом, в котором Люба живет. И уж завтра - Витек решил - он точно в свой "эдем" поедет. Рыбки наловить Любушке. Может быть своей...
  С бодунов-то - ох как трудно в дорогу собираться. Но надо. Витек после чаепития просвет?ленный, на какое-то время хворобой похмельной не мучимый, с Любашей попрощался. Домой не пошел. А вдруг там Саня опять надумает дальше гужеванить. В гараже у него спальные мешок есть. В нем и продрых, сколько смог, кошмары мешают забыться то надолго да виденья разные.
  Не черти, но люди какие то не страшные, но ненормальные, с дурдома будто сбежавшие. То спрашивают - сколько будет сорок семь в квадрате. И ржут, беззубыми ртами скалясь, припля?сы?вая в такт, будто под звуки какой то мелодии:
  - Не две тыщи двести девять... Не две тыщи двести девять...
  Отмахнулся он от них, а тут другие откуда-то повылезли. Эти серьезные и спрашивают грозно так - как, мол, за руль сядешь с похмелья-то. А потом дико орать начинают:
  - Свою бабушку задавишь...
  Бабушка-то умерла давно. Что вспомнили, уж не по его ли Витъкову душу гонцы от бабули. Жутко от такой мысли стало.
  Из спальника выполз. Запор из двери вытащил - вдруг загнусь, так хоть найдет кто в не за?крытом-то гараже. В аптечке валидол нашел. Две таблетки проглотил, третью под язык сунул. Немного и забылся после этого.
  Очнулся, будто пнул кто в бочину. Сквозь щелку в двери свет пробивался - утро. Собираться стал. Рюкзак с припасами перебрал, все ли на месте, чай, сахар, тушенки две банки, спички, пара пачек "Примы". Нормально. Хлеба еще купить и можно ехать на реку - дня два-три там париться.
  По карманам пошарил, в бардачке порылся - рублей шестьдесят насобирал. И на хлеб хва?тит, и на водку. Не того ради водку купить, чтоб пить, а чтоб здоровье править потихоньку.
  Бензину в баке маловато, но в канистрочке есть загашничек. Слил из загашенной канистры топливо, теперь полный ажур, хватит с запасом - мало ли буксанет где или еще какая нужда поя?вится (имелось в виду, вдруг плохо будет и захочется "сладкой водочки), а за ней ехать надо - деся?ток километров с гаком приличным, может же в десять километров без малого. И можно ехать.
  У магазина притормозил круглосуточного. А там шаромыга знакомый похмельем мается, пять рублей не хватает на бутылку. Что надо себе купил. Еще и с бичаркой скооперировался. Сто пятьдесят с ним дернул - жизнь празд?ником обернулась.
  На реку приехал - тишина, покой. Под ветлу "иномарку" свою приткнул. Лодку накачал, на воду спустил.
  Первым делом "экраны" по всей реке раскидал. Потом сети поставил. Пока с сетями путался, в "экраны" полтора десятка сорожек да головлишко залетели. Уже не безрыбье.
  Рыбу почистил, присолил малость. Сколько просидит, не известно, зато домой уже малосолочку привезет. Любаша картошку отварит, думалось уже, как о решенном деле, о том, что сразу к ней и там останется, там его дом отныне. Да eщe картошку то с укропчиком. И чаек с оладушками, размечтался.
  К полудню времечко подкатило. Туман, поднявшийся над рекою, разогнало ветерком. Солнышко хлестнуло по глазам. Теплом прощальным обдало бичарку одинокого на спальнике около "Запорожца" млеющего и мечтающего о жизненном да человечном.
  Задремал. Легкое забытье - полусон-полуявь. То ли время назад сдвинулось, то ли Витек вспорхнул душой и в далекое невозвратное перенесся. На эту же реку, но по течению повыше, где взрос, где пескарей ловил крупнющих. И песчаные косы, нагретые июльским солнцем, ласкали пятки и ступни мальчишеских ног, не знающих башмаков с весны до осени, но чувствующих тепло и прелестъ земную сквозь окирзованную кожу.
  Понимая, что все это навеваемое и неявное, и в то же время, вживаясь будто в то уже не?земное, но радостное, сокрушался Витек:
  - Почему? Почему уходит все безвозвратно? Почему нельзя остаться в том светлом и сча?ст?ливом.
  И сам же ответил себе, очнувшись:
  - Да потому, что, когда живешь в том прошлом, кажется что прекрасно - будущее. А на са?мом-то деле - прекрасно прошлое, но к нему путей нет...
  Отогнал нехотя грезы, встал, к лодке спустился. Подкачать надо - за "лягушкой" на берег вернулся. С лодкой разобравшись, поплыл улов выбирать - из "экранов", которые покидал в две ямы. В одной - очень хорошо попалось. Место там у него заметанное. На дне коряги покоились. Снасти, правда, не всегда удавалось вытащить, затянет под колодины, как во вражью амбразуру. Но зато, если вытащил снастенку, десяток, а то два густерок да подлещиков мелких сидит - мала рыбка да тоща, но много. А из малой рыбы консервы знатные получаются.
  И на сей раз славно рыбки зацепил. Солнце-то пригрело, рыбка загуляла. Килограмма пол?тора и нагреб зараз.
  После опять чистил, подсаливал. За делом то и похмелье не так донимало, а лишь сел пе?ре?курить, закончив дело, враз о себе напомнило. Пришлось пузы?рек распечатать да "соточку" принять. А куда денешься - плохо, когда нет, но надо. А когда не надо, но есть - еще хуже. Вздумаешь для настроения дернуть, да в запой влетишь и сам не поймешь, как там оказался - Фокус такой ...
  Все-таки из запою душевно легче выходить. Знаешь, оклемаешься, и голова не болит. Ко?гда же в запой входишь - все муки впереди.
  После "соточки" то на жор потянуло (но тушенку впустую жрать жалко и не расчетливо). Костерок развел - чай замутил. Под чаек-то пару кусков хлеба, а поверх тушенка, умолотил.
  Снова прилег и поплыл по грёзовому океану. Приютно, славно.
  - Кабы не река, не рыбалка, давно "крышей" повредился бы. Хорошо, когда есть, куда убежать от всего. Жалко зима на носу. Зимой не побегаешь. На реку вот так просто не заедешь.
  И стал дни считать-пересчитывать от ноября до апреля. Да прикидывать, как это безвреме?нье перехитрить-объегорить.
  - Жалко, что нельзя, как медведь или сурок какой, завалиться и продрыхнуть до весны...
  Короток день в октябре. Не заметил, как сумерки накатили. Но Витек и к этому готов. Сначала у костра посидит, а потом в спальном мешке, в машине угнездится - надышит до тепла в нем и будет до утра спать-мучаться. В длинную осеннюю ночь и не с бодуна-то не знаешь, как переночевать - все те?мень и темень. Спаньем себя, будто работой тяжкой, так ухайдакаешь, что и не рад ничему. После работы-то спишь, а после спанья речного что делать? Уже спать не можешь, а до рассвета не один час еще?
  Но пока был вечер. Стемнело. Ветлы ветвистые, чернеющие на фоне ночном превратились в шаровидные глыбищи. Тишина, ничем не нарушаемая, то упокаивала, то тревожила. Река в де?сятке метров под берегом шебуршала еле слышно. Рыба не всплеснется - в глубины ушла. Бобры по ивнякам тоже почему-то не шарят, сгрызая ветки и роняя их в воду.
  Когда-то бобров на реке не было. Витек тогда мал был. Выдр и ондатр, которые водились в реке, боялся. Думал почему-то, что они живут в рачьих норах - сунешь туда руку, а там крыса си?дит, за палец саданет и напрочь откусит, но страхи были напрасными. В норах сидели раки и цеп?ляли за палец вполне безболезненно. Это мелкие больно цапали, на клешнях у них острые наконечники, вроде ногтей, молодые неуработанные. Старые раки - почти не шевелили клешнями - бери без всякой опаски.
  Бобров откуда-то завезли. Объявили реку заказником - а что такое - не растолковали. Му?жики в половодье пошли с наметом рыбу ловить. И, каким чудом - неизвестно, удалось им одного бобра изловить. Прибили сдуру-то. Ну и - не пропадать же шкуре - содрали. В заготконтору понесли ту шкуру сдавать. Там их и зацепили. Штраф выписали такой, что бобер тот до?роже коровы обошелся мужикам. Со шкурой в те времена поступили довольно благородно. Ныне-то какой-ни?будь начальник захапал бы ее да полюбовнице молодой подарил. А тогда в музей под стекло в ящик особый поместили и написали для бестолковых, что шкура эта - бобра и изъята у браконьеров - деревню указали - а фамилии мужиков увековечивать не стали....
  Пламя костра поигрывало слегка. Света от него мало. Но Витек и впотьмах знает - что и где. Бутылка вот она; чашка фарфоровая, губами зачифиренная по краям, тоже под рукой. Плескь пару капель. Выпил. И в думы свои погрузился. Сначала радовался, что завтра к вечеру к Любаше с рыбкой заявится и с концами к ней переберется. Но дальнейшее трудно представллось. Одно ясно - тогда и жить с ней придется. Сейчас-то она хорошая и понимает его. Когда же сожи?тельствовать начнем - не улетучится ли это понимание. Поймет ли, когда он с бичевской своей братвой надерется - вряд ли. Согласится ли с тем; что вот так - на три дня - ему на реку надо смыться. Скажет - на те деньги, что на бензин потрачу - сколько рыбы можно купить - не переесть.
  И далее распалял себя Витек. Когда опустевший пузырек шваркнулся в траву в стороне от костра, разницы между Нинкой и Любашей для Витька не существовало.
  - Все они - бабы - одинаковы, - вслух сказал. Но потом опять в рассуждения - вполне здра?вые - пустился. Коли жить с ней, то с пьянкой надо завязывать. Какая жизнь ей с опойкой-то. Да еще загнусь вдруг, хоронить надо - хлопот-то сколько. Стоят ли те немногие дни, что проживу с ней, тех похорон? Сердца-то у мужиков ныне вмиг останавливаются. Сколько уж так загнулось, и не только алкашники.
  Можно, конечно, закодироваться. Многие сейчас к этому прибегают. Помогает. Но, если с пьянкой завязать, что взамен? К друганам уже не пойдешь, что трезвому то с ними делать. Они, конечно, с пониманием к этому отнесутся. Но сам-то - трезвый - разве усидишь в их запой?ной компании. Выдержишь ли?
  Пожалуй, выдержу, но...
  Что же еще-то останется. Голубковать с Любашей? Ну какие мы теперь уж "голуби", ко?гда жизнь так поисхлестала обоих. Друзей новых не обретешь - где их искать. Те, которые не?пьющие, и не знаются друг с другом. Одна работа у них на уме - что на производстве, что дома. Да разве это жизнь, когда душе не на чем споткнуться? Нет, не годится...
  Уже костер покинул Витек. В спальнике нежится. Но мысли все продолжали течение свое, как река, что под берегом переливается, к далекому устью - а дальше океан, море и безбрежье - почти пустота. И последнее, что пришло на ум, перед тем, как забылся Витек беспокойным сном -
  - Нет, не подойдет мне справное житье. Бичевский мой несклад-нелад милее всех благ. Рыбки я тебе, Люба, завтра привезу. Но потом домой пойду, в свою берлогу. Может Саня еще там или заскочит на огонек. Нет, нет пути иного для меня. Прости. Люба... Кесарою-кесарево, БИЧУ-БИЧЕВО...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"