Шэн : другие произведения.

Дом грядущего

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта история - не продолжение "Третьей части вод". Можно было бы назвать ее предысторией, поскольку большой срок отделяет ее от последних времен. Но в каком-то смысле она и завершает начатое, и служит вехой для дальнейшего. Я еще не знаю, какие из событий и воспоминаний сложат ее. Но начало начинается здесь.
  В сыром полумраке голос крови всегда был отчетливее, и странно было бы не воспользоваться этим, поэтому мальчик миновал охрану псоглавых и вошел в пространство, огороженное цепями, спустился ниже, еще ниже, и там был подвал башни. Усевшись на пол у стены, он сосредоточился. Вначале ему почудилось, что капает вода, стуча в бронзовую миску со звоном, и он слегка вздрогнул, но это было лишь мимолетным воспоминанием, не видением. А потом перед ним, как и перед всяким из рода, открылись незримые стены и коридоры, каналы и мосты, арки и башни голоса крови, тайной связующей сети, что соединяла умы магистров воедино, хранила их воспоминания, давала напутствия и обладала, в каком-то смысле, своей волей и чувством юмора.
  Для того, чтобы заговорить с кем-то, нужно было поймать эту сеть и найти в ней нужную тропинку, а похоже это было на то, будто бы снимаешь шкуру с жертвенной овцы отточенным ножом, не повреждая сетки кровеносных сосудов, и находишь ту жилу, что связывает с сердцем. Голоса всех казались похожими поначалу, но позже ты привыкал видеть большое в малом, бесконечное пространство внутри материи, и уже не было сомнений в том, кого именно ты ощущаешь в пульсации крови общего поля ордена. Ведь у голоса крови имелся и физический аналог, - четыре башни, рвы и мосты северной крепости. И те, кого судьба отдаляла от стен, переставали слышать голос крови на расстоянии от столицы.
  Впрочем, имелись и иные связи, но они были доступны не каждому.
  Мальчику не было нужды искать кого-то, и он не знал, кого ищет. Но даже если бы кто-то заметил, что он исследует пространства голоса крови без цели, его бы ни в чем не упрекнули. Даже совершенный медиум порой нуждается в бесцельном блуждании по своим землям.
  Вначале он просто смотрел, запоминая то состояние сознания, в котором поле голоса видно наилучшим образом, - не концентрируясь ни на образе, ни на звуке, а только на своем намерении. Вот кто-то коснулся его сердца, заметив его, улыбнулся и исчез. Там - говорили о чем-то, здесь - кто-то был зол и нарочито громко расшвыривал стопки каурэ по каменной поверхности стола, здесь же лампа светила теплым светом, - видимо, кто-то отправлялся в подвалы.
  Нащупав основной и потаенный канал, что принадлежал Главе, мальчик улыбнулся, и затем, уловив скрытое желание, будто бы заключенное в самом токе крови, в самих астральных башнях и коридорах мертвенно-синего с пурпурным сияния, - встал на его место, будто бы заменив слабеющее тело и уставший разум Главы, - собой. Свежими силами и новой кровью влился он в сеть и ощутил ее на мгновение, как путь среди звезд и как ребенка на руках. И Глава будто бы ответил ему:
  - Да, это именно то, чего я хотел. Ты прав, ты все сделал правильно.
  А дальше страшный импульс боли прошел по нему, и он упал лицом вниз, не шевелясь, и какое-то время все было не явь и не сон, не смерть и не рождение, а Остановка, тот тип бардо, которого все боялись, так как попасть в него легко, а выйти - лишь по мере достоинства, и сочтут ли тебя достойным?
  Но пробыл он там не так долго, а дальше его уже не было в подвале и вообще нигде. Кто-то закрыл дверь на ключ и прошел мимо, шурша одеждой, а за ним еще трое, все они отправлялись к утренней службе, и последний нес требник.
  
  ***
  
  Тьма резанула глаза, такая живая, одушевленная, будто бы была светом... Исайя прикрыл глаза рукой и всмотрелся. Говорящих он не видел. Стол, вкопанный в землю, камень вместо табурета, -
  его воображение снова начало дорисовывать лишние детали, потому он уселся и положил руки на стол, ладонями кверху, показывая, что оружия у него нет и нападать он не собирается.
  Даже если бы у него и было оружие, ничего бы он против говоривших с ним не сделал, он это знал, и ощущение бессилия завораживало его, было незнакомым и по-странному влекущим.
  А кто они, он узнать не мог, хотя спускался в подвал ежедневно уже многие и многие дни.
  - Имя?
  - Ну какое вам дело до моего имени, - скучающе протянул он, не в первый уже раз.
  Звон цепей, ужас, будто бы тысячи тонких лезвий в сердце... нет, это снова не то, что он видит, снова какое-то принадлежащее не ему воспоминание... он встряхнулся.
  - Вы - мое наваждение, ведь так?
  - Нет, просто мы выглядим в точности так, как ты можешь нас увидеть. - Старший выдвинулся вперед, не облокотившись на стол, конечно, - просто став более видимым, остальные двое остались на местах. Ощущение нереальности происходящего накрыло до головокружения. Снова ощущение бессилия... "Мое ли?" - подумал Исайя, вновь пытаясь сосредоточиться.
  - Что ты совершил? Рассказывай.
  - А кто вы такие, чтобы...
  Вспышка фиолетового света, падение, и снова Исайя, с трудом поднимаясь с пола, не знает, воспоминание это или наваждение. Он уселся на пол, закрыл лицо руками и попытался рассуждать вслух, обращаясь к троим, но так, будто бы они окончательно были внутренне признаны им лишь частью его безумия. На удивление, это сработало, происходящее начало становиться все более осмысленным.
  - Вы - ангелы Бездны, мы находимся не в мире и не на небесах, и я с упорством вижу вас дознавателями, потому что никакой иной реальности здесь создать не способен, так? Но это неточно, так как ее создаю не я сам, - уж поверьте, мне знакомы теневые коридоры ума, что порождают миры, и чувство, что я делаю это. Здесь это делает иная часть меня, а я вынужден переживать рассеяние, покаяние и погибель...
  - За этим ли ты пришел сюда? - третий из ангелов.
  - У меня начинает болеть голова от таких вопросов. Я пришел сюда, потому что я хочу выбраться из Бездны в целости, сохранив свой путь.
  - Тогда плохи твои дела, - ответствовал Старший.
  - Рыдать о своей судьбе мне не нужно, надеюсь? - Исайя осмотрелся, так как ему показалось, что луч света проник через щель в двери и упал на пол.
  - Не нужно.
  - А что же тогда мне нужно?
  Ответа не последовало.
  - Господа, вам не скучно выполнять такую работу?...
  - Откуда ты знаешь о нашей работе, - рассмеялся второй, - ты ведь все равно видишь лишь камеру и допрос?
  - Вы еще скажите, что я жалкий грешник, - огрызнулся Исайя.
  - Жалкий грешник, - с готовностью повторил Старший. Снова тысяча лезвий и удар света, и снова Исайя оказался на полу. С удивлением посмотрел на кровь, текущую по ладони.
  - Это кровь твоего искупления, - тихо сказал третий.
  - Реальность всегда более абсурдна, чем воображение, если я верно помню эту максиму, - задумчиво проговорил пленник, не обращаясь ни к кому, - так что если все вокруг начинают нести бред, подумай, а не реальность ли это?...
  В подвале стало светлее, и теперь ему было по-настоящему больно, сомнений в этом не оставалось, а вот услышал ли он слова "тебе пора" или вообразил? В любом случае, разговор был окончен, и он открыл глаза, лежа на полу. Над ним был высокий потолок, на полу - мозаика, изображающая море, дерево и корабль, заключенные в круг. В высоких окнах - дневной свет, и несколько дверей вели в этот зал. Он встал и вышел в западную дверь, в следующий зал, заставленный стеллажами.
  
  Мудрецы уже ждали его на пороге, перешептываясь. Бородатые и в тюрбанах, в синем и в золотом. Он устало улыбнулся им и уселся в кресло. На столике рядом тут же появился бокал вина и чашка кофе.
  - Слышу я, слышу ваш безмолвный вопрос "ну как"... - он отпил вина.
  - Все выметайтесь, - коротко распорядился мудрец с черной бородой. Двое остались, остальные с ворчанием удалились.
  - Ну как? - мудрец уселся в другое кресло, остальные присели на ковер.
  - Ну никак, - Исайя пожал плечами. - То ли я не могу вообразить то, что нужно, то ли, как у вас тут выражаются, лыжи не едут...
  - Ты уверен, что тебе следует именно воображать и именно то, что нужно?
  - А что мне следует? Бичевать себя с воплями "за Орден", как у вас эти... флагеллянты, если я не путаю?
  - Вот любопытный, ты и это выяснил, - восхищенно протянул мудрец.
  Исайя снова пожал плечами. Мудрецы ему нравились и здесь было интересно и спокойно. Он был уверен, что ему позволили бы остаться сколько угодно, местной диковинкой он стал в первый же день, что-то вроде ленивой и волшебной, занимающей весь коридор мантикоры с ярко-алой шерстью, - он гладил ее поутру, а та жмурила темно-синие глаза, будто бы огромная кошка. Но это было бы бесчестием, не так ли?... А подвал ему указали в первый же день, когда он появился здесь. Втиснули чашечку чая и сказали - заходи в подвал после обеда, там для тебя есть ответы, а других выходов для тебя тут пока не предусмотрено, уж извини. А в подвале была Бездна, - Исайя улыбнулся своим мыслям.
  - Я ничего нового не выяснил. Я только вспомнил слова Морриган про абсурдную реальность и после этого реальность стала чуточку похожа на реальность, прошу прощения за мою тавтологию. Но такая форма искупления по-прежнему кажется мне достаточно нелепой...
  - Твое искупление еще и не начиналось.
  - А те чудаки говорили, что началось.
  - А это не твое воображение? - рассмеялся сидящий на полу, вместо тюрбана у него был смешной красный колпак.
  - О. - Исайя бесстрастно улыбнулся.
  Мудрецы рассмеялись и переглянулись.
  Они и вправду наслаждались происходящим, ведь и для Вавилонской башни этот гость был редкостью. Откуда он пришел и куда идет? Ужас следовал за ним, но сам он вызывал симпатию у большинства, - очень молод, несопоставимо молод для своего опыта, всегда в вычурной с длинными рукавами одежде, с волосами едва ли не до пола, раскосыми холодными глазами, сложными украшениями. Духи, что обретали себя в башне, обычно принимали более "земной" облик, но Исайя будто бы оставался безразличен к происходящим с ним переменам и был верен прежнему образу. Только оружие не давалось ему в руки, никакое. Как следствие его добровольного, по слухам, но все же плена.
  Он был вежлив и любопытен, интересовался вещами, казалось бы, совершенно не связанными с его задачей, и даже тени его прежней силы было достаточно, чтобы существенно влиять на мир, где жил наследник Элина и где теперь простирались его владения и тюрьма. Но пройти дальше и творить истинные дела не удавалось, так как вся Бездна кипела и восставала, не давая ему написать и строчки грядущего, после того как прошлое закончилось, сметенное гневом богов.
  - Хорошо, - серьезно сказал мудрец. - Ты хочешь уйти или поговорим?
  - Мне приятнее вести беседу, чем странствовать по холодным коридорам, - искренне ответил Исайя. - В тех странствиях, конечно, рождается какая-то так себе истина, но слишком медленно для обычной земной жизни и вообще для чего-либо здравого.
  - Тогда рассказывай, а я послушаю, - мудрец вытащил откуда-то вычурной формы кальян. - Мне это в радость, как в радость любая история.
  - Надеюсь, это не выглядит для тебя, как допрос? - хихикнул тот, что в красном колпаке? - А то ужасы бессознательного порой так ужасны...
  - Вам смешно, - подчеркнуто вежливо отозвался Исайя. - Нет, отнюдь не выглядит, но я, чтобы доставить вам удовольствие, могу испугаться.
  - Не стоит. Расскажи же нам, о странник, как ты дошел до жизни такой..
  - Или как довели, - хихикнул тот, что в колпаке.
  - Думаю, излишне говорить, что я ни в чем не раскаиваюсь?...
  - Вся башня знает, что ты не раскаиваешься, чудак, - отмахнулся мудрец с кальяном. - Ты давай, рассказывай, в чем именно ты не раскаиваешься.
  - Какой в этом прок? - безразлично отозвался Исайя. Печаль была такой же истинной, как боль от света в том подвале, и он был над ней не властен, порой впадая в меланхолию. - Разве что, историю очередную напишете...
  - Напишем-напишем, - мудрец затянулся. - Почитаешь, проникнешься.
  - Обо мне писали столько историй, что под конец мне стало уже даже не смешно, - меланхолично отозвался Исайя. - На самом деле, наследник требует рассказывать о сыне архитектора, так что я, как верный его раб, так и поступлю, если вы не против.
  - Годится-годится. Рассказывай.
  - И психологических деталей побольше, и рефлексию тоже надо, - отозвался мудрец в колпаке, играя какой-то сложной головоломкой.
  - А этого, как вы выражаетесь, "слэша" - не надо? - Исайя улыбнулся краешком рта.
  - Надо, если это поможет сюжету, - строго ответил мудрец с кальяном. - Но мы и так сказали слишком много. Рассказывай.
  - С чего бы начать, - Исайя покрутил бокал в руке. Солнце клонилось к закату. - С того, возможно, что я в своих попытках сохранить в целости моих братьев и их рассудки, обратил свой взор к "голосу крови", или же незримой связующей сети, что делала нас Родом. Мастера прошлого поколения дали зримое воплощение голосу крови, и башни стояли незыблемо во главе с башней Манх, пережившей не одну войну. "Манх" на языке ани означает, примерно, - крылья, ветер, ночь, одновременно иероглиф силы и сложный ассоциативный ряд, вам недоступный по причине узости мышления...
  Мудрец в колпаке хмыкнул, но ничего не сказал.
  - Но силы башен было недостаточно, ведь они были всего лишь камнем, конечным и завершенным, не проникающим сквозь время. А что способно проникнуть сквозь время? Лишь живой и бессмертный, подобный нам, мог даровать миру и Ордену вечность, охваченную, как сиянием, его стремлением и любовью. И с тех пор, как я это понял, - однажды в библиотеке, ночью, там было тихо и прекрасно, как и здесь, только вместо книг у нас были свитки, - я не уставал искать способ это сделать и того, кто сделает это.
  - И ты его нашел...
  - Да, я нашел его. Я увидел его в грядущем, в руке и взгляде того, кто строил первую башню Манх. Его жизнь длилась долго, освященная силой Ордена, но рано или поздно мы даровали бы ему смерть, и это должно было случиться в скором времени, так как старик этот был нам уже бесполезен. Но мертвые боги отметили его своею рукой, и я понял, что он еще может продлить свое прежнее устремление к величию, но не сам, а в сыне своем, ведь так часто душа наша передает наследникам все лучшее в нас, даже удаляясь в ады и бездны.
  Я долго думал и наконец мой посланник отправился к нему и передал мой приказ. Надо сказать, что приказы у нас повелительной интонацией не сопровождались. Они незримо проникали в мир, как вода, первая часть великих вод - повеление, вторая - желание, третья - отмщение и смерть. Была и четвертая, спасение, но она ушла под землю вместе с кладбищем богов.
  Так что, когда посланник мой ушел, архитектор башни уже знал, что ему делать, так же четко, будто бы это было его собственным решением. Оно и было его решением, так как он служил мне, и моя воля - его воля, по крови и праву...
  Он должен был зачать сына, и назвать его именем утренней зари, но на этом лишь начиналась его Великая Работа.
  
  ***
  
  Огромный уродливый старик, держащий младенца на руках, выглядел красивым, чего давно уже с ним не случалось. Гвардия Дома, что стояла вокруг, замыкая их в прямоугольник, в два ряда, смотрела неодобрительно. Гвардейцы были молоды и прекрасны, и никто из них не позволил бы себе постареть ранее, чем покинет эти стены, символизирующие величие и смысл. Здесь было не место опустившимся, не место старым.
  Но старика привели сюда, так решил Глава, и выставили на посмешище, или, возможно, в назидание остальным, - молодой гвардеец, что держал колыбель, не знал этого. Он не задумывался о том, что тоже выглядит нелепо с этой детской утварью, хмурый-хмурый, будто старик оскорбляет лично его достоинство.
  Но старик смешон не был. Он открыто плакал, глядя на сына, и деревья с тонкими ветками трепетали на сильном западном ветру, в единстве с ним. Наконец он утер слезы.
  - Моего сына зовут Агар, Утренняя Заря, - сказал он отрывисто и хрипло, но громко, так, что слышали все. Не позабыл он ни слова ритуала и умел многое, несмотря на изгнание и вынужденную старость из-за нехватки средств на омолаживающие снадобья. Когда-то он обладал славой, но славы не осталось в его согнувшейся спине, а нежность и любовь - были. - Мой сын уходит от меня, чтобы стать опорой миру.
  Он отдал ребенка хмурому гвардейцу, положив его в колыбель, спеленутого, как вещь. Ребенок зашелся криком, а старик повернулся и спустился по трем ступеням, затем - через коридор, образованный отступившими в стороны гвардейцами. Никто не смотрел на него больше, - все взгляды были прикованы к ребенку, и многие ждали знамений.
  Видел его только Исайя, и он спустился вниз с балкона, когда старик вошел в крытую галерею. Схватил его за запястье, - они были почти одного роста, - и отвел за ширму.
  - Печалишься? - прошептал он ему на ухо. - Не надо.
  - О чем мне печалиться, если я достоин чести в последний раз быть полезным ордену, - вяло ответил старик. Он хотел домой, на окраину, погасить огни во всем доме и не видеть ничего и никого больше.
  - Горные травы высоки, - нараспев протянул Исайя, - и если глазеть на них, можно не заметить самих гор. Отдохни, бывший мастер башен и отец спасителя мира. Через три дня жду тебя здесь в западном крыле, и позаботься, чтобы никто тебя не узнал. Не говори, что ты забыл, как это делается, - все равно не поверю.
  Отец недоуменно посмотрел на него, не позволяя себе поверить в услышанное, но нежданная радость и надежда уже обожгли его сердце текучим и расплавленным серебром, как в мастерских ювелиров.
  - Разве ты подумал, что я разлучу тебя с сыном? - Исайя улыбнулся. - Другие, только не я.
  - О чем ты говоришь? Я перед Кладбищем Богов произнес клятву, что не увижу больше сына.
  - Да, тебе не позволено видеть его. Но я не сказал, что тебе нельзя его слышать...
  
  Через три дня Эльген, отец ребенка, пришел, и слуги с вырезанными языками отвели его в пустую комнату. Ему было велено сидеть неподвижно и слушать, как падают капли.
  Эльген долгое время не мог сосредоточиться и не слышал ничего, но тянулись минуты, затем часы, его тело оцепенело от неподвижного сидения, а слух стал четче, и он услышал тихое - кап, кап, - с деревянного потолка на кирпичный пол. Он видел перед собой, будто наяву, набухшую от дождя балку, красную глину. Завороженный тишиной и приближающимся звуком, он привстал, и тут Исайя вошел. Молча сел напротив. Эльген уселся обратно и тоже молчал.
  - Ты слышал капли, да.
  - Да. - Эльген ожидал похвалы, хоть и не выдал бы этого.
  Исайя легонько кивнул.
  - Теперь ответь мне на вопрос. Реальны ли они были?
  - Откуда мне знать? - удивился тот.
  - Ты услышал, значит, можешь и узнавать. Узнай же.
  Эльген сосредоточился. В голову лезли мысли о том, что если бы он увидел хотя бы часть помещений за перегородками, где могла капать вода, он бы мог рассчитать высоту потолка, узнать твердость кровли, вспомнить, где пролегают грунтовые воды, и что-то могло наделить его обрывком нужного знания, по которому он мог бы догадаться, что реально, а что нет. Но он не видел ничего, только темноту и страшных безмолвных слуг с ртами, перечеркнутыми красным мелом, как знак того, что они немы.
  Он задумался снова и ему показалось, что он знает ответ.
  - Реальны, - ответил он.
  Исайя кивнул, встал и провел рукой по стене, где в углублении был шнур. Потянул за него, - и стена сложилась, будто веер. За стеной была комната, деревянные балки, кирпичный пол, только кирпичи были серо-желтыми, и из наклоненного кувшинчика капала вода.
  Эльген хотел улыбнуться, но не смог, ему стало страшно, и боялся он следующего вопроса, но его не последовало.
  Исайя заглянул ему в лицо. Он понял, чего от него ждут.
  - Я вижу, они реальны.
  - Ты видишь их, они реальны. Это хороший знак. Завтра приходи снова.
  И завтра, и на следующий день немые слуги знаками показывали Эльгену, что он должен услышать в этот раз, и он пытался. В какие-то разы он угадывал, иной же раз его подводило воображение. Однажды он был уверен, что слышит плачущего ребенка семи дней от роду, но уверенно же ответил Исайе: "Это нереально", - думая, что тоскует по сыну, ведь его отняли, когда ему было ровно семь дней. Но Исайя спокойно показал ему за ширмой чужое дитя, и Эльген запомнил это. Запомнил, что не везде и не всюду он может доверять разуму, что указывает на прежнее знание.
  И однажды, вслушиваясь, он услышал серебряную тонкую струну, такую тонкую, как на детском музыкальном инструменте, - он вырезал их тысячи! - и голос следом.
  - Папа?...
  - Сын, - Эльген испугался звука собственного голоса и убежал бы, если бы не появился рядом Исайя, спокойный и тоже внимательный, и это ободрило его. Знаком он показал, что не произнесет ни слова, и показал Эльгену на ширму. За ней, в красноватом слабом свете, стало видно что-то вроде кровати, а на кровати что-то маленькое, и согнутая фигура рядом.
  - Как он разговаривает со мной! Ему нет и трех месяцев! - воскликнул отец и потянулся рукой к ширме.
  Исайя даже не шевельнулся.
  - Как мне разговаривать с ним?
  Нет ответа.
  - Сын, - прошептал Эльген. - Агар, звездочка моя...
  - Отец, я слышу тебя. Духи сказали мне, что ты есть, и я искал тебя.
  - Это обман? - Эльген пожалел о том, что сказал это, и услышал плач сына. Свет за ширмой медленно угас, и, судя по звуку шагов, ребенка унесли.
  - Что реально, а что нет? - спокойный голос Исайи был почти мучительным, как вскрывающая изнутри сталь. - Я учил тебя этому, ты учился слышать, ты умеешь узнавать. Узнавай. И не пугай ребенка, он во всем зависит от тебя. Никто в мире больше не заговорит с ним. Никогда.
  - Что же мне делать? - Эльген поднес руки к лицу, увидел, какие они морщинистые, опустил. Седые волосы разметались по плечам.
  - Делай то, что делают все родители, - Исайя встал и повернулся к выходу. - Учи его жить в этом мире. Расскажи ему, кто он и что ему делать дальше.
  - Но что мне рассказывать?
  - Что хочешь, глупец. Ты - его опора, пусть он и опора мира. Рассказывай, что знаешь сам. Он поймет и позже простит, как прощают все дети своих родителей, рано или поздно, иначе на чем стоял бы мир? Приходи завтра.
  
  И потянулись дни. Эльген говорил с сыном поначалу, как говорил бы с любым малышом, рассказывал ему о ерунде, называл все предметы, какие мог вспомнить, и в руках тискал полу одежды, - так сильно желал обнять сына. Агар смеялся, заливался смехом, катался по кроватке. Потом его уносили. Эльген старался не обращать внимания на странные фразы, что говорил порой его сын, - боялся разрушить его внутреннюю башню, как бы она ни складывалась. Во что бы тот ни верил, - Эльген был с ним. Ведь что реально, а что нет? Лишь одного он хотел, - счастья сыну. И поэтому не тревожил его рассказами о том, как живут другие, а говорил об Ордене, о построенной им башне, о договоре между ним, Исайей и богами, и о великом деле сына, - быть опорой миру.
  Через год Агар сказал, что не хочет говорить о своем будущем, так как еще не готов. И добавил, что теперь ему читают книги.
  Они обсуждали книги. Эльген так с головой погрузился в эту вымороченную, ненастоящую любовь, в темноте, перед ширмой, что порой забывал мыться и спать, думая лишь о том, как еще рассказать сыну о том, что написано было в Тексте Древних, описывающих сотворение, как философы трактовали Раскол, и правда ли, что Исайя уже три поколения как Глава... Агар потрясающе спорил, отыскивая такие неожиданные аргументы, что Эльген и сам хохотал от радости познания по ту сторону ширмы и по-новому начинал видеть старое. В деревне его считали безумцем, и Исайя однажды напугал его, появившись внезапно на выходе из комнаты сына и схватив в темноте за плечо.
  - Прекрати эту слабость, иначе... Он не сказал ничего больше, но Эльген с того времени не забывал мыться и сделал все, чтобы восстановить в деревне свою репутацию.
  
  ***
  
  "Посланник, которого отправляли на север, всегда прощался с семьей.
  Вопрос о посланниках на юг остается открытым, но..."
  Исайя с интересом полистал пыльный манускрипт.
  - Остается открытым вопрос, почему здесь столько пыли, если вы писали это только вчера, - обратился он к библиотекарю, заглядывающему ему через плечо. - У вас нет уборщиков?
  - Не знаю, - легкомысленно ответил тот. - Уборщики? Да, есть, разумеется. Но здесь же архив, значит, должна быть пыль!...
  - Не постигаю этой логики, - отрезал Исайя. - Вы делаете копию архива ордена? Там пыли не было.
  - Отправь его в отдел фэнтези, там пыли нет и обложки глянцевые! - прокомментировал кто-то ворчливо, оставшись невидимым.
  Библиотекарь взъерошил волосы, проигнорировав замечание.
  - Мы его не то чтобы делаем. Мы хотим, чтобы он появился, но почему рассказанное тобой появляется именно здесь, - понятия не имею. Я тут недавно, вторая тысяча лет всего пошла...
  - А дресс-код не соблюдаешь, - прокомментировал тот же голос. - Сколько раз тебе говорил, что одеваться принято согласно эпохе?
  - В короткой тунике бегать неудобно! - с вызовом заявил молодой библиотекарь.
  Вокруг захихикали.
  - Трусы надень, - безразлично посоветовал Исайя. Хихиканье перешло в ржание.
  Библиотекарь демонстративно вытащил из кармана джинсов айфон и стал набирать номер. Бесстрастие Исайи сменилось интересом, - этот предмет он еще в руках не держал.
  - Дам поиграться, дам. Продолжаем работать? Как ты понял, лакуны в этих текстах - это то, о чем ты умолчал, а оно, тем не менее, важно для сюжета.
  - Важно для сюжета, - Исайя уселся в кресло, махнув рукой, - кому какое дело до посланников на юг? Темные боги сопровождают их путь.
  - А еще ты не рассказал, кто они такие, эти Темные боги.
  Исайя пристально посмотрел на него.
  - Это важно для сюжета?
  - Нет, - библиотекарь замялся.
  - Так я и думал.
  - Но тут есть отделы, которым было бы очень интересно!...
  Вокруг зашикали.
  Исайя вздохнул.
  - Посланников на юг не было. На юг отправлялись изгнанники. Были посланники в южную резиденцию ордена, но настолько редко, что я никого не запомнил и мне все равно.
  - А север был священным местом, да?..
  - Да. Если представить себе великого человека, вмещающего весь мир в себя, то голова его - на севере, а на юге, как бы тебе пояснить, - ноги. Но в символике я не силен, я ничего не запомнил и мне все равно. Давай остановимся на том, что я отправил посланника на север, тот попрощался с семьей и нашел по пути... и к слову, закончим пораньше, вечером у меня свидание.
  - С Бездной?
  - На этот раз нет. - Исайя улыбнулся. - Для разнообразия с Морриган.
  
  
  Посланник попрощался с семьей и отправился на север, и путь его лежал вдоль изрезанных льдом скал и густых лесов.
  Он не нашел следов новых богов, как было ему поручено, - а надо сказать, что чаще всего миссии на север именно в том и состояли, чтобы отыскать богов. Это было священное путешествие, и отправиться туда - было честью, а возвращение было славой независимо от результата. Неудивительно, ведь результата не было, и уже давно никто и не пытался соврать, прикрываясь невежеством или безграмотностью, - проницательные знахари ордена быстро разоблачали обманщика, и никто не выдавал желаемого за действительное.
  Настали сумерки. Посланник решил возвращаться к крепости Манх, что высилась на самом краю севера, на границе, где незыблемая и неразделимая, безмолвная сущность обретала лица магистров, наделенных силой и знанием, и там, где она оставалась безликой. Но тут он услышал пение откуда-то, где и не ждал услышать, и повернул коня туда.
  Там, за двумя холмами, оказалась деревня. Никто не посмел бы поселиться на землях вне орденского протектората, лишь безумцы. Приглядевшись, посланник понял, что безумцы и есть перед ним, - глаза их были черны от настоя ореха, рты открыты, волосы всклокочены, и они громко пели славословие. Увидев его, они потянулись к нему руками, не прекращая петь.
  Он спрыгнул в пыль.
  - Каким богам вы молитесь?
  Они поняли его язык.
  - Мы молимся Чистому Знанию, - нетвердо ответила женщина, не переставая выстукивать ритм по корзине. - Они пришли к нам и открыли нам Знание, и теперь нам будет явлена магия. Бог улыбнется, глядя на нас, и в нищете больше не бывать нам!...
  Посланник растерялся, ибо все это выглядело как сцена обретения людьми таинств из книги сотворения мира, но так живо. Разве могло такое случиться снова, после того, как боги впервые открыли предкам аниев Чистое Знание? И не употребляется больше этот термин, говорят "Свет".
  - Кто "они"?
  Крестьяне указали в точности в сторону башни Манх, и толпа домашних птиц с криком побежала в ту же сторону. Даже будь у них компас, они не указали бы точнее.
  Наступала ночь, и посланнику стало страшно. Он показал печать чиновника, вошел в одну из лачуг, без спроса налил себе молока, и из дальнейших расспросов выяснил, что крестьяне не помнят, как давно здесь живут. Это и неудивительно, ведь у людей нет истинных календарей, они пользуются неверным, который отстает ежегодно на сутки, в итоге они узнают о том, что происходит в настоящем мире, лишь когда им решат сообщить об этом просветители, продолжая жить в каменных и железных веках, тогда как орден давно уж переступил черту нового времени.
  Но они отвечали правильно на все вопросы, не называя магистров богами, как это делали почти все дикие люди, и безумие, вызванное черным орехом, постепенно покидало их, сменяясь такой ясностью в глазах, которой посланник никогда у людей не видел.
  Не называя магистров богами, они, тем не менее, были уверены, что те посещали их множество веков назад и дали им знания и позволение жить на севере. И сегодня они праздновали ежегодную церемонию их прибытия, служившую им началом и концом года.
  Они верно называли имена Главы и старших ордена, и наконец, посланник понял, что он видит. Это было дарование нового прошлого, взамен того, что не давало ни силы, ни добра. Новое прошлое для целого народа. Так поступали порой с людьми, послужившими ордену хорошо, но с целой неграмотной деревней- никто бы не мог сделать этого, кроме нарождающейся силы живого бога.
  И посланник заплакал, уронив голову на руки, потому что поверил в счастье.
  Наутро он уехал, и его рассказу радовалась и семья и те, кто послал его.
  
  
  А Эльген в своем подвале говорил с сыном, как и каждый день.
  Голос сына, чем старше тот становился, - был все выше, резал слух порой невыносимо, но Эльген не обращал внимания.
  Они болтали о чем-то обыкновенном, и вдруг Агар сказал:
  - Знаешь, отец, они заставляют меня видеть все. Сегодня я видел людей на севере, каждого из них, и говорил с каждым. Мне никогда не было так больно, ведь все их жизни прошли через меня, как конница на пыльном тракте.
  Эльген вздрогнул. Тишина после этих слов стала огромной.
  Агар продолжил:
  - Они делают подобное каждый день. И я никогда не могу уснуть. Знаешь, сколько дней я хотел рассказать тебе - и молчал?
  - Сколько? - Эльген охрип.
  - Триста шестьдесят четыре дня. Я посчитал сегодня.
  - Бедный мой, - Эльген не знал, что еще сказать. И тут он вспомнил, что сегодня утром ему рассказали о возрождении божественной силы ордена, и сопоставил сказанное только что сыном.
  - Какой же силой ты обладаешь?
  - Они сделали меня равным миру, - ответил Агар. - Отец, но почему именно я?
  - Мне сказали, было знамение... - неуверенно начал Эльген.
  - Нет, но почему именно я?
  - Потому что я люблю тебя сильнее всего на свете. - Эльген ответил так, чтобы успокоить сына, и решил уйти.
  - Подожди, отец. Башня рухнет, не в реальности, но это случится. Потому что насытится злом. Сегодня я откровенен.
  - Разве раньше ты не был откровенен со мной? - с горечью произнес старик.
  - Ты меня не слушаешь. Не передавай это другим как предсказание, ведь я только что подумал, что не знаю, что делали с тобой все эти триста шестьдесят четыре дня...
  Эльген промолчал. Все дни он любил сына, а теперь почувствовал пропасть, что родилась не в нем, но в сыне, и не хотел смотреть туда.
  - Сын, а как ты считаешь дни? Чем руководствуешься?
  - Очень просто, - Агар был удивлен. - Начало дня - когда зацветают белые травы, конец - когда река покрывается льдом.
  - Год. Год! - подумал Эльген. - Его день длится год!
  Он попрощался с сыном и убежал без оглядки, едва выйдя за дверь, так ему стало страшно. Никто не обратил на него внимания.
  
  ***
  
  В полутемный зал в южной части резиденции вошел советник Исайи, и все зашуршали одеждами, встав со своих мест.
  - С ума сошли, сидите, - отмахнулся он, - а я полежу. Рухнул в кресло и вытянул ноги.
  Все с любопытством столпились вокруг. Он пробормотал что-то про проклятых новообращенных, тысячи их, и заснул. А когда проснулся, остались только двое, и камин уже горел.
  Он открыл глаза и улыбнулся чему-то.
  Элар смотрел на него, опустив голову на руки, сложенные на столе. Тарк листал стопку писем.
  - Элин, расскажи нам, как все прошло?
  - Да как обычно все, - Элин потер глаза. - Я разобрался с крестьянами, огромные земли подчиняются нам, орден на пике славы земной, а башня Манх скоро рухнет.
  - Что?!
  - Господин советник шутит, - меланхолично протянул Тарк, - разве ты не знаешь? Он всегда так делает.
  - Шуточки у тебя...
  Элин пожал плечами и уселся поудобнее.
  - Шутки или нет, а всем рекомендуется убраться. Лично я - на юг.
  - Что?! - теперь уже двое.
  - Изгнание после каторжных работ, это так предсказуемо!.. - Элин рассмеялся. - Ну и впрямь, неужели вы думали, что меня оставят здесь? Только не Исайя.
  - Но должность-то он тебе оставил?
  - Завтра снимет, - безразлично ответил тот. - Интриги, должности, какая ерунда. Но я не в обиде. А башня Манх, повторюсь, рухнет.
  - Откуда ты взял эту чушь?
  - Это не чушь. - Нельзя было понять, шутит он или серьезно. - Это предсказание. Должен ведь я как-то мстить? Древняя сила не поймет, если я промолчу, вот я и рассыпаю предсказания, как бисер в воду, - какое-нибудь да сбудется!
  - Ты способен на такое? - поежился Тарк.
  - Откуда вам знать, на что я способен? - голос Элина стал жестким и он закатал рукав, показывая друзьям руку. Запястье и ладонь были обожжены до кости. - Я всего лишь коснулся его, а не исцелюсь третий день. Откуда вам-то знать, что мне известно, а что нет? Исайя знает, что дни ордена сочтены, да и я знаю, да и вы - знаете... Он встал и направился к двери.
  - Ничего мы не знаем, - буркнул Элар. Он боялся, когда Элин начинал снова говорить о страшном духе у него в подчинении, да и завидовал немного. Хотя Элин был преступником, но преступником выдающихся способностей.
  - Хорошо, вы - не знаете. Вся вселенная в курсе, а конкретно Элар ничего не знает, и именно он-то и спасет мир верой в хорошее!... - Элин захохотал и скрылся за дверью.
  
  
  Пресытившись друг другом, они пили чай. Исайя погладил ее по шелковистой коже, она довольно хихикнула.
  - Морриган, божество мое...
  - Хороший мой, ты меня всегда радуешь.
  Исайя кивнул, улегся и прижался к ее плечу лбом. Она обняла его и они лежали молча.
  - Мне нужно идти, Морриган, мои кошмары намекают о себе снова.
  - Бедный мой, ты так страдаешь, - она провела по его щеке длинным ногтем и нежно поцеловала. Он смотрел ей в глаза, черные-черные, как все ночи мира.
  - Конечно, страдаю, ведь ты съела все мои печеньки, - Исайя улыбнулся. Морриган рассмеялась.
  - Но это нормально, все страдают, и только боги счастливы, как говорили у нас.
  - Не знаю...
  - Ты - богиня. Чтобы родиться богом, нужно многое найти и многое потерять.
  - Да, возможно. Я не помню, - легкомысленно ответила она.
  - Да, несчастья свойственны миру. - Исайя помедлил, не желая говорить о себе, но она интересовалась его делами, и он решился. - То великое счастье, что я искал для бедного своего мира, желая даровать ему бога живого вместо мертвых, ускользнуло, и это, как здесь говорят, печально.
  Морриган тронула его за коленку.
  - У тебя получится, так или иначе. Ты ведь пробовал всего несколько раз?
  - Два раза, - Исайя рассмеялся.
  - Ну вот, видишь.
  
  ***
  
  - Отец!..
  Исайя обернулся. Молодой гвардеец, недавно принятый в послушники, стоял на пороге, бледный, и едва держался на ногах.
  - Что?
  - Дурное знамение, отец, мы видели в подвалах призрака...
  Исайя швырнул пресс-папье в стену, гвардеец отшатнулся, закрыл лицо руками и едва ли не сел на порог. В воздухе прогремела короткая молния.
  Но когда Исайя обернулся к нему, он уже совладал с собой.
  - Если и послушники видели призрака, это значит, что призрак реален, запомни это правило, дитя. Уходи отсюда и вызови ко мне командира, я отдам все нужные распоряжения. Покиньте башню до рассвета.
  
  
  - А что же было дальше?
  Библиотекарь давно перестал следить, как буквы появляются сами собой на красноватом пергаменте.
  - Дальше? - устало ответил Исайя. - Дальше предсказание этого выскочки сбылось и башня утратила силу. Ребенок должен был достичь совершеннолетия и после этого мы разлучили бы его с отцом, так как их общение больше не давало пользы.
  - Но как так? Ты ведь обещал ему?
  - Я бы сказал, что разговоры эти тяжелы, и это было бы чистой правдой. Я не знаю, как именно ребенку удалось начать видеть сны, но так это и произошло, - я не сразу заметил захватчика в крови башен, а он тем временем стал сниться самым безнадежным из всех магистров, и пытался что-то рассказать, рассказать... конечно, это отвлекало его от работы, и сила мира не слушалась его должным образом.
  - Я думал, ты знаешь, - вздохнул библиотекарь, - это ведь один из самых интересных моментов истории.
  - Я не вникал, - резко ответил Исайя. - Кого волнует слабость и раскол? Не помню, и мне все равно. Вначале я понял, что сила утекает из башни капля за каплей, потом это поняли другие, мы провели реорганизацию захваченных земель и начали готовиться к гражданской войне, так как это одно из немногих средств, позволяющих держать население на пике осмысленности, когда заканчиваются дармовые чудеса. А дальше мне доложили, что сын архитектора является в сновидениях другим, как какая-то малодушная тварь!...
  Мы создали сеть, и, как только он попытался перешагнуть из сна в сон, мы схватили его и убили.
  - Как именно?
  Буквы на пергаменте стали ярко-красными, Исайя равнодушно скользнул по нему взглядом.
  - В камере, где его физическая оболочка всю жизнь провела в темноте, мы открыли все окна и двери. Полуденный свет упал ему на лицо. Вассал во дворе отбивал молотком железо, и мы усилили звук. Мы перекрыли его силу. Бледная немочь подохла в течение часа. После этого с его сновиденным двойником было легко совладать и мы просто сделали так, что он никому не снился...
  Разумеется, его душа отправилась куда-то, но мне не было до этого никакого дела. Я ожидал мести от Элина, но не от него.
  - Элин был в курсе?
  - Он не знал всех деталей истории, но догадался, что башня держится на живом разуме и любви. Да любой бы догадался, дай себе труд задуматься. Но это - роскошь для немногих.
  - Роскошь - думать?
  - Да. Во всяком случае, у нас было так. Задумываться было позволено тогда, когда выполнишь все порученное тебе. Если не хочешь, чтобы подчиненный твой думал, - просто поручи ему больше. А кто обходил это правило, были или в меньшинстве, или вне общества.
  - Я не понимаю. Вы многое знали...
  - Да. Я многое знал и многое видел, но что-то ускользнуло от меня, иначе как бы я потерпел неудачу? Что же это?...
  Он встал и молча вышел.
  
  Направляясь к подвалу, он почувствовал страшную усталость. Он понимал, что все равно войдет. И все равно будет искать реальное и нереальное, - в этих нечетких тенях, бесстрастных лицах, темных углах, снова и снова. Так же, как он приказал Эльгену множество эпох назад, - вслушиваться и искать. История - колесо, и все повторяется в ней, перерождаясь. Но тогда это было игрой, призванной держать безмозглого старика в цепях любви и надежды, а здесь, - здесь Исайя знал, что его игра в Бездне похожа на эту лишь внешне, но правила у нее другие. Что реально, а что нет? Что есть зло, а что добро?
  И тут он увидел. Память, что вернулась к нему, прочертила круг. И он увидел среди всех путей, которым следовал, один, жгучий и неистовый, манящий и удивительно легкий, и он был злом. И увидел, как сам шел этим путем, иногда воплощая его, иногда поручая ему действовать, и каждый раз не замечал этого, а иные разы не признавался себе в реальности своих чувств. Увидел, как множество раз ускользал от предначертанной ему участи, отдавая вместо себя других...
  - Я был неправ и теперь я знаю это, - он сказал это громко, вслух, как требовал ритуал церемонии призыва богов. Странно было слышать этот певучий, нечеловеческий язык в библиотечных коридорах.
  Ничего не произошло. Он вытянулся, как струна, и повернул руки к небу, будто бы дневной свет был силой, а окна - глазами, и пыль в луче света - самим временем. Ненужный здесь ритуал был тем, что нужно было совершить и затем отбросить, он имел иное ритуальное значение. А потом ничего не стало. И пламя охватило его.
  
  
  Вместе с ночью пришла уютная темнота. Морриган вошла в главный зал, где библиотекари обсуждали прошедший день, устроившись кто на ковре, кто в креслах.
  _ Ты пришла откусить кому-то голову? - рассмеялся старший мудрец в красном тюрбане.
  - Не совсем, но почти, - улыбнулась та. - Я оставила здесь свой серп.
  - А Исайя вернется?
  - Вернется, конечно. Он умный, что ему там делать подолгу? И он быстро найдет себе другое занятие. Кроме того, у него есть цель.
  - Странно, он выглядел таким потерянным... - И у него есть я. А я никого не теряю на бесконечных дорогах великой охоты.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"