... Я тогда ещё, в общем-то, ну, не очень был. Чего-то, вдруг, накатило непонятно что и зачем. Так, хрень всякая, если разобраться. Ничего страшного, конечно. Но, короче, не очень комфортно мне, что-то было.
Лежу я себе. В полной этой. Ничего - ничегошеньки не хочется. Я её эту. Пустую бутылку, значит. Я её под диваном рукой так нащупал там. Я на животе лежал и просто в стенку смотрел. И катнул я, это, её - родимую к стене. Как сейчас помню. Она с лёгким хрустом, так себе, и докатилась, значит, до упора. В стену. Дзинь! И замерла там, покачавшись. Она думала, что всё это, отстану я. А я руку свою поднял так, и послал ей, значит, импульс такой мощный: - Возвращайся! ... Возвращайся! ... Ну! ... Возвращайся, ... сука, прошу!
По-хорошему. И она завибрировала. Покачнулась. Сдалась. И пошла, пошла, покатила себе обратно. Туда. Под диван. Я её пропустил на её это место законное. Больше я до неё и не дотрагивался. А одним взглядом своим только управлял ею. Гонял туда-сюда, значит. Хотя и приходилось мне голову наклонять, но это что. Я на это уже и не обращал внимания. ...
Тут и Валера пришёл. Видимо, я вчера не закрыл свою дверь входную. Или забыл импульс послать туда, в прихожую. Сейчас уже я этого и не вспомню. Всё это, так оно уж получается, покрыто полным мраком забвения.
Валера так спокойно спросил меня: - Как дела? Чего лежишь?
Я ему не ответил. Занят был. Он посмотрел на это дело и сказал тогда: - Понятно. У тебя попить-то есть чего? Пить страшно хочется.
Я мысленно отвинтил кран на кухне, и оттуда зажурчала вода. Валера ушёл и вернулся, отирая рукой рот: - Есть одна тема, - бодро так сказал он. - Я здесь Коня встретил. В городе. Помнишь его? ... Ну, Толика. Они ещё с Михалычем, в этом, как его? ... Надыме, во! В кабаке тогда из-за тёлки этой пьяные подрались, когда мы из стройотряда возвращались. Ты же их ещё тогда и разнимал. ... Забыл? Михалыч же тогда тебя ещё этой десертной вилкой пырнул. Я-то всё помню, - заулыбался он. - А утром, Конь ещё смурной такой приходит. Тебе тогда ещё вилку эту в больнице доставали. Я его спрашиваю - Ну, как тёлка, брат? Отлично всё? А он - Понимаешь, Барин. Я ничего не понял. Я, как последний лох. Я её положу - а она сидит. Я её полночи завалить пытался! ... А она сидит. Я её ложу, значит. Она сидит. Я снова, мягко уже так. ... Всё равно сидит. Ну, сука! Вот же попал! Так не бывает. ... Сидит, и губы ко мне всё свои тянет. Я, когда лифчик с неё стал снимать. Тут я, бля, и разобрался. Она же горбатая! Ты понял, Барин?! ...
Валера с радостью рассмеялся. Я эту историю, в разных её интерпретациях, слышал уже много раз. Причём, от разных людей. Поэтому и отвечать не стал.
- Так вот, - продолжил Валера. - Конь сейчас на телевидении плотно присел. Он там, через рекламу или ещё, как-то влез. Не суть. Я так до конца и не понял. Но не это главное. Им огромные бабки там спустили с самого верха. Ну, просто чумовые бабки! Ты их даже представить себе не сможешь! Конь неделю уже сам заикается от этого. Но я думаю, пройдёт. Должно. Как бабки получит - пройдёт. Подлечится ещё. А если и не пройдёт, то с таким бабосом можно и так жить. Да ладно. Короче! Сейчас в мире такой трендец появился. Нужно обязательно кому-нибудь помогать. Ну, там, спасать кого-нибудь. Заботиться. Лучше, конечно, сирых и убогих найти где-то. Но где же ты их сейчас найдёшь. Сектанты бы подошли, конечно, идеально. Это, или, какое-нибудь племя, ещё бы сгодилось. В идеале, как сам Конь выразился: - На-на-на-найдите, к-к-ка-кое-ни-и-и-будь не-не-неизвестное п-племя, - и Валера снова не удержался, прыснул от смеха.
- И что дальше? - спросил я, оставив бутылку в покое.
- Нужен документальный фильм. Просто, для престижа нужен. Чего непонятного? Позарез нужен! Нужно всему миру явить! Да так явить, чтобы они, суки драные, обосцались там все вкруговую. Крутым кипятком. От умиления, конечно. П-п-поэтому, тьфу ты! Вот же прилипло. Поэтому и башляют такие грандиозные деньжищи. ... Я их уже чувствую, - добавил ещё Валера, закатив глаза и теребя воздух пальчиками.
- Ну, это - легко. Почему нет? - согласился я.
- Да я уже всё и придумал, пока ты здесь валялся, - вышел из оцепенения Валерий Аркадьевич. - Я уже и пару звонков сделал. Прозвонил по всем. Все уже в напряжении. Пространство сжимается. Короче, делаем так. Здесь недалеко под городом есть одна деревенька. Она почти пустая. Людишек совсем мало. Почти одна пьянь осталась, да пару бабок там ещё глухих. В общем, делаем из них такое старое, всеми забытое племя "Кашаеды - Таллофиты". Мы их сами внезапно откроем в непроходимых лесах. Возьмём тёпленькими, значит, за все места. Ну, и познакомим с ними весь остальной мир. К его, мать его, радости. Это точно. Поможем им конечно. Принесём, так сказать, плоды нашей цивилизации в их селения. Ну и всё остальное такое прочее. Бюджет бездонный, я же тебе говорил. Как ты на это?
- Нормально. Идея хорошая. А кому они поклоняются? Ты же говорил, что они вроде как - сектанты?
- А! Да, правильно! Я на этом и Толика подловил. Чтобы он другим этот заказ не скинул. Короче, только не умри от смеха. Они все эти годы поклонялись простому Коню. Но не обычному. А Сивому Мерину. И вера их в этого Мерина - чиста и безгранична, как слеза ребёнка, рождённого в ночи в чистом полюшке под ракитовым кустом. Это я уже такие общие планы и перебивки прикидываю. Или, как капелька росы, которая падает с травы-муравы на босую, мозолистую ногу хлебороба, идущего с косой на плече по бескрайнему полю высоченной кукурузы.
- Может, лучше пшеницы? - вошёл и я в творческий процесс.
- Нет, нет. И ещё раз нет. Запомни сразу, как помощник главного режиссера. Не нужно сразу же подставляться. Зачем нам идти на коротком, грязном поводке у всей этой пресыщенной, тупой публики. Не нужно этих слащавых банальностей. Колосья! Пшеница - эта .... Нет, нет! Это не то! Прошлый век. И потом, кукуруза, это - более всемирный тренд, что ли. Больше есть за что там, в крупном плане зацепиться. Початок, крупные листья. ... Высокий ствол.
- Да, вы совершенно правы, Валерий Аркадьевич. ...
.... Сразу, в полной темноте, был слышен только хруст ветвей под ногами. И неизвестный, обеспокоенный голос всё время говорил: - Нет, ну зачем же мы так далеко забрались? Зачем мы сюда идём? Здесь же нет никого. Ничего же и не видно. Зачем мы так далеко забрались? Зачем? - голос спрашивал в темноту - Сколько мы уже так идём? Который сегодня день? ...
И тоже неизвестный, другой голос из темноты отвечал первому: - Уже шестые сутки. Это, если считать по полной темноте, как мы идём. А вышли мы на три дня ещё раньше этого.
- А когда мы ели в последний раз? - снова спрашивал первый голос.
- О-о-о, это было намного раньше того, как мы вышли. Нам же было некогда поесть даже, пока мы готовились к этой экспедиции.
- Я это понимаю. Но силы мои уже на исходе.
- Может, зажжём фонарик? Уже шестые сутки без света. Я уже тоже не могу.
- Не сметь! Не сметь, этого делать! Слышите меня? Нужно экономить батарейки. Нам нужно экономить батарейки. Я знаю это точно. На нас очень надеются. Нам верят. Верят, что мы сможем хоть кому-нибудь
помочь. А как мы сможем, кому-то помочь, если у нас сядут все батарейки?
- Я об этом, как-то и не подумал.
- А вам и не надо думать. Обо всём думаю я - руководитель этой экспедиции. Её основной мозг. А вы, просто, идите, и держитесь моего голоса. Осторожно! Вот здесь, по-моему, большое бревно. Сейчас я его ощупаю. О! ... О!!! Это же гигантская, доисторическая ёлка. Последняя! Все остальные уже давно спилили на Новый Год. А эта здесь вот уцелела. Быстро запишите об этой находке в наш полевой журнал.
- Так что, зажечь фонарь?
- Нет-нет! Не смейте этого делать! Я вам приказываю! Пишите так на ощупь. Пусть и коряво. Потомки потом разберутся. И всё поставят на свои места. ... Ну что, записали?
- Сейчас! Сейчас, не торопитесь. По-моему, в ручке замёрзли чернила.
- Какая глупость! Чернила! Пишите дальше карандашом. Что я должен вас всему учить.
- Да, сейчас запишу. Только у меня со слюной плохо, что-то. Нечем карандаш послюнявить. Всё во рту пересохло. Мы же пятые сутки уже, как не пьём. Ну вот. Кажись всё! Можно идти дальше. Записал.
- А-а-а! Меня что-то укусило за ногу! Ой! Как же больно! Какая дикая, нестерпимая боль! А-а-а-а!!!
- Всё! Я зажигаю фонарь?
- Нет! Слышите меня? Нет!!! Это не повод! Я вам говорю! ...
- Ну, как вы там? Как ваша нога?
- Сейчас, подождите минутку. Рана очень большая и глубокая. Я её сейчас зашью на ощупь. И пойдём дальше. Ещё несколько стежков. Подождите. ... Вот так! Вот так! Сейчас узелок сделаю.
- Ну, вы вообще! Кремень! Такую рану и без единого вскрика зашили.
- Да это ерунда. Я весь, можно сказать, по кусочкам сшитый. Мне ещё раньше. В юности. Эх, юность, юность. ... Сейчас, я здесь ещё должен вторым вот швом пройти. Подожди минуту. А то боюсь, что разойдётся. ... Так вот! Я случайно попал на ту свадьбу. Ты тогда не поехал. У тебя тогда ещё туфлей не было. А в кедах идти - жених мог обидеться. Помнишь?
- Это когда Коня женили?
- Да. Точно. В первый раз. Ну, мудило. Знаешь, и всё же хорошо так там было. Свадьба-то была безалкогольная. Вот времена же были. Но меня сразу, ты знаешь, одно там насторожило. У них почему-то лук зелёный был не поперёк порезан, а так, знаешь, вдоль по стеблю, на тонкие такие полосы. А так всё, как у людей, остальное, я имею в виду. Ну, там, народ сел. Все руки с пустыми рюмками подняли и потом разбили, значит, все эти рюмки вдрызг. Потом, чтобы в транс войти нам шаман - партийный лекцию на два часа затянул о том, что какие мы счастливые люди, что родились именно в этой стране. Как нам повезло. А другим, значит, нет. С цифрами там. С примерами всякими. И когда у всех уже глаза на лоб полезли от этих цифр. Вот тут и танцы начались. Понимаешь, что! ... Вышел он. Совсем же ещё сопляк. Пацанёнок лет десяти наверное. А может и меньше. Рыжий такой. Весь в веснушках. Но вот он мне тогда душу всю и порвал. В лоскуты, можно так сказать. Баянист этот хренов. Со мной, что-то тогда произошло. Что-то во мне сломалось. А потом, ты же этого не знаешь. Там объявили конкурс один. Что за свадьба без конкурсов? Вот, значит. Танцевальный марафон устроили. Я вышел. И отец этой, как его, невесты, вот. Мне что? Я же молодой, сильный. А он - заслуженный человек был, в годах уже. Весь в орденах. Ну, мы и схлестнулись с ним, значит. Это молодое дарование баян этот затерзал совсем. Такие трели там выдавал. Как затянул он - "Sex - Bomb". Да с регистрами! ... Мы с дедом этим три часа пыль там поднимали. Он упрямый оказался дедуля. Вот же, сука. Да, жизнь такая. Я уже и рубашку всю свою порвал. С меня, с молодого бугая, пот градом льётся. А дед не отстаёт.
"Sex - Bomb"! ... Умер дед. С улыбкой на лице умер. На четвёртом часу. Упал плашмя и уже не поднялся. Не выдержало сердце старого коммуняки. Ушёл непобеждённым, можно и так сказать, конечно. И тут мне во второй раз, уже по живому прямо, снова душу порвали. ... Это же я виноват-то, так получается. ... И приз, потом ещё, в такой ситуации, решили никому не присуждать. Нет, там всё по-честному было. Я ведь тоже упал. ... Но я только на колени. А он совсем, значит, того. ...
Ну, всё! Я всё зашил. Можем идти дальше! Нам нужно прибавить, а то мы выбиваемся с тобой из графика.
- Я не могу, - ответил я Валерию Аркадьевичу.
- Это почему ещё?
- Меня кто-то не пускает.
- Ну, так зажгите же фонарь, в конце то концов. Что я вас всему должен учить? Это же так просто! ...
В жёлтом круге света оказалось лицо молодого человека лет двадцати пяти, рыжего, и с веснушками. Может, конечно, это и фонарь так светил. Его глаза и щербатый рот улыбались, но, как-то сами по себе. И в разные стороны. Глаза чуть-чуть косили, а рот - щерился. Почти лысая голова его была склонена набок. Он тоненьким голоском спросил: - Вы чо? Заблукали? ... Я вас боюсь. Не бейте меня, - и его ошалелую улыбку сменил страх и отчаяние. - Не бейте меня, я мамке всё расскажу! ...
...В четверг, как сейчас помню. Собрали мы всё население, значит. Человек двадцать пришло. В общем, как раз на такое небольшое племя народа и набралось. А больше нам и не нужно было. Такое небольшое, компактное племя - "Кашаеды - Таллофиты". Все, как один. И в кадр легче всех загнать. И договориться проще. И бюджету не накладно будет. Валера осмотрел их всех. Проверил волосы, зубы. Но это так, для солидности. Они же, как дети малые. Им это даже понравилось. И Валерия Аркадьевича они сразу стали все безмерно уважать, как очень большого учёного. Потом Валера перешёл к самой сути: - Слушайте, значит, меня так, ребята. Парни! Короче! И девушки тоже. У нас здесь должен будет сниматься фильм. Уф! ... Один фильм. Фильм очень хороший. Отказываться я вам сразу не советую. Это может вам вылезти боком. Потом. Но то, что вылезет, это я вам стопроцентно гарантирую. С властью спорить не надо. Вы это сами знаете. Получше меня ещё знаете. Это я по вашим глазам всё вижу. И не смейте глаза свои опускать. Я вам это тоже не советую. ... Ну - ка, все подняли глаза на меня! Вы что думаете, это я вас просто так там себе обследовал и проверял на вшивость? Просто так, что ли? Вы себе эти дурные мысли из головы быстро выкиньте вон! Вы все у нас под присмотром! И так будет всегда! Хватит вам здесь уже бездельничать! И водку жрать свою, хватит! ... Вы меня все поняли?
- А что делать-то надо? - спросила за всех одна бойкая женщина.
- Делать мы будем все вместе, - ответил ей Валера. - Мы будем снимать на камеру. А вы все с завтрашнего дня становитесь одним племенем. Племя будет называться - "Кашаеды - Таллофиты". Ваши предки уже давно отошли от остального мира. От общей цивилизации, так сказать. Спрятались здесь, в глухих, непроходимых лесах. И всё это передали вам. Как священный дар передали. Вы живёте здесь по своим законам. И вам, честно говоря, насрать на весь остальной мир. И всё такое - прочее. Это вам понятно?
- Не, это-то понятно. Чего тут нового? - это уже ответил и спросил мужчина в синей соколке и таких же татуировках по всему телу.- Ты конкретно, дядя, ответь, чего нам делать придётся?
- Сейчас, мой ассистент, - Валерий Аркадьевич указал на меня. - Раздаст вам каждому листы бумаги, где всё подробнейшим образом, большими буквами всё и описано. Там все ваши роли. И все ваши новые имена тоже. Немного о прошлом, конечно. Куда же мы без этого. Да, главное! Основные законы вашего племени. Ещё он раздаст вам немного денег. Всё это будет хорошо оплачиваться. Но от вас требуется полное подчинение. Вы все будете обязаны выучить свои роли. Да так, чтобы всё от зубов отлетало. Если кто-то думает, что деньги можно безнаказанно пропить, а бумагой этой подтереться в сортире. Я этого вам не советую. Тот человек, который допустит это святотатство, он будет нещадно и жестоко наказан за это. Он будет принесён в жертву. Я это точно говорю, а не фигурально. Чтобы вы сразу поняли меня правильно. Этот человек будет сначала беспощадно высечен вот здесь же вот. Плетьми. А потом, ... и в жертву. Как? Это мы ещё решим. Может, даже на общем собрании вашего племени. Я вам это обещаю. У нас всё будет по закону. И ещё! Последнее! Мне нужен старый конь. Кто добудет этого мерина, получит очень большое вознаграждение.
- Это запросто, - подтвердил тот же мужчина в соколке, - есть у меня один на приколе. Здесь неподалёку будет. В деревне соседней.
- С конём попрошу вас обращаться бережно, - ласково уже попросил Валерий Аркадьевич. Это же наше - всё! Веру в него нам наши отцы завещали. ...
Дня три, где-то, я уже точно и не помню. Но, где-то так. Всё тихо было. Никого не видно. Мы с Валерой в шалаше обосновались. Спали в спальниках. Всё прекрасно. Погода отличная. Всё, как надо. Я камерой занимался; чистил там её, разбирал, а Валера иногда зарядку делал и вечером всегда пробежки по окрестностям совершал. Держал себя, одним словом, в форме. Еды мы с собой много не брали. Пока Валера бегал, я в гипермаркет ходил. А там и недалеко было. Всего, где-то метров пятьсот. Ну, может, немного больше. Я точно не считал. И там, на весь этот огромнейший магазин, представляете себе, всего одна касса работала. А с другой стороны, зачем больше? Я, что-то других покупателей там ни разу и не встречал. Может, конечно, и время было не совсем пиковое. Так же тоже бывает. И ещё там всего один охранник был, вернее, околачивался. Один и тот же, я его просто запомнил. Он всё время, как-то, не очень хорошо, на меня поглядывал. Дубинкой так по руке своей постукивает. И взгляд такой тяжёлый. Хотя, я и покупал у них всегда на приличную сумму. ... Ну, я таких много видел. Я там, как-то, чтобы заговорить с кассиршей. А она так, ничего себе, должен я вам сказать. Очень даже - ничего. Так вот, я подошёл к стенду с покрышками для машин. И, значит, так бодро спрашиваю её: - А почём эта резина будет, девушка?
А за неё этот упырь, охранник, так у меня с издёвкой, и спрашивает: - Вы это про гандоны интересуетесь, дедушка?
А я ему: - Вы же хорошо видите, что я стою у стенда с покрышками. А презервативы у вас на кассе лежат. Зачем же задавать такие глупые вопросы? И вгонять девушку в краску?
- Ты что, самый умный? - это он мне.
- Нет, - говорю я. - Я просто, какое-то время работал мерчендайзером. И в этом деле немного разбираюсь. И могу отличить, где настоящий гандон, а где хорошая летняя резина. ...
Она проводила меня потом до самого нашего шалаша. Марина - касирша. Мы медленно шли с ней по лесной тропинке. Быстро не получалось. Мне, просто, чтобы не выглядеть дешёвым треплом, пришлось купить пару летней резины. Мне же нужно было произвести впечатление на неё, как-то. А она ещё, периодически, прикладывала мне пакетик со льдом к подбитому глазу. Так мы и шли с ней. Очень медленно. Изредка смеялись. Немного разговаривали. С меня плохой рассказчик. Она говорила больше. Марина мне рассказала почти всё о себе, о своей жизни. Раньше, она была замужем за одним известным футболистом, пока он очень сильно не запил, выиграв чемпионат страны. Они расстались. Потом ещё были мужчины в её жизни, но это всё так, не серьёзно. Мимолётно и коротко. Без всяких таких обязательств. Был даже один очень известный актёр из Франции. Но она вовремя поняла, что ему нужна не она, а её городская прописка. А потом она устроилась вот сюда, кассиром на вахтовый метод. Две недели через две. Её привозили вертолётом. И точно также и забирали. И что завтра у неё заканчивается вахта, и она вечером улетит на большом и красивом вертолёте, который привезёт её сменщицу, и ещё очень большую партию золотых украшений с бриллиантами. Потом мы сидели с ней на покрышках у нашего шалаша, и пили чай из кружек. Вернулся с пробежки Валера. Пока он умывался из ведра. Марина всё то же самое рассказала и ему. Всё - слово в слово. И даже больше. Когда Валера умывшись, выпрямился. И по его мощному, волосатому торсу побежали искрящиеся капли воды. Она зачаровано сказала: - А ещё у меня есть мечта. Мечта всей моей жизни. Мне её мой отец передал, когда его на пожизненное увозили. Он был такой же сильный мужчина, как и вы, Валерий Аркадьевич. Лес он целыми вагонами воровал. Сам, без паровоза, вагоны за станцию выталкивал, а там один их потом и разгружал, как настоящий коммунист. И он мне сказал тогда - "Дочка, не будь дурой. Здесь счастья ты никогда не дождёшься. Есть на земле только одно достойное место. Это - Калифорния. Запомни это на всю свою жизнь, дочура." ... Я бы всё сделала для того человека, который взял бы меня с собой в Калифорнию. Я бы сделала его счастливым, - очень убеждённо сказала Марина.
А я, вдруг, понял, что это она говорит не мне. Я всё понял.
- А вы бывали в Калифорнии, Валерий Аркадьевич? - спросила она.
Валера сбросил с себя лишнюю влагу, поиграв мышцами, и ответил: - Ещё нет, но собираюсь. И очень скоро. Сейчас вот снимем этот фильм. И я так думаю, что можно будет поехать, отдохнуть. Может, и в Калифорнию.
- А вы возьмёте меня с собой? - с сильной надеждой в ещё не окрепшем девичьем голосе, спросила Марина.
- Герман! - это Валера сказал мне. - Иди, погуляй по лесу ... до утра.
Я со всей злости ударил ногой по одной из покрышек, потом по другой и бросился со всех ног в лес. Убежал, как ребёнок. Обидно было очень. Последнее, что я слышал, это была песня о Калифорнии, которую на своём телефоне включила Марина. Я убегал всё дальше и дальше. Пока этот сладкий, женский голос совсем не затих в моих ушах. Мне было очень обидно и горько. Душа моя разрывалась от такой несправедливости. Мне, вдруг, захотелось сделать, что-то страшное, ужасное. Непоправимое. В ответ на всё это. Я даже сорвал пару неизвестных мне грибов. Или я упал на них. Сейчас я этого уже не помню. Я даже готов был их проглотить. Но голос из кустов вовремя остановил меня: - Не делай этого, брат! Не делай!
- Ты кто? - спросил я через горечь во рту, выплюнув все грибы.
Из кустов вышел мужчина в ветровке и с лукошком в руке: - Я просто - грибник, - сказал он мне, очищая ножиком прилипшие иголки со шляпки чёрного груздя. - Все бабы такие. И ничего ты с этим не поделаешь, - добавил он, пряча гриб в корзину.
Я просто опешил от такого откровения и даже не знал, что же мне ещё спросить у этого мудрого человека: - А что вы с этими грибами будете делать? - спросил я.
- Засолю, наверное. У меня бабушка моя очень их хорошо солила. Просто изумительно, - рассудительно ответил он.
- А вы в Калифорнии случайно не бывали? - продолжал я допытывать его, чтобы отвлечься самому.
- А потом на Новый Год она готовила их со сметаной и луком, - мужчина с лёгкой грустью в глазах закачал головой.
- А как же Калифорния? - настаивал я на своём.
- Не спеши, чудак, дойдём и до Калифорнии, - успокоил он меня. - В Калифорнии, к большому моему сожалению, таких грибов нет. Я двадцать лет своей жизни отдал Калифорнии. Нет, ничего плохого я не скажу. Там, конечно, отлично. Хорошее место. Но таких грибов там нет, - снова повторился он. - У меня же всё там было. Всё! И дом большой. Аж, на двадцать спален! Бассейн у дома, это само собой. Там так принято. Слуг, конечно, десятка два. А может и больше. Честно сказать, я их даже не считал. Так, ходили, подавали, убирали там всё. Это всё проза жизни. Там все так живут. И ничего в этом такого особенного нет. Управляющий был. Фермой. Я же туда без единой копейки приехал, ты не поверишь. А через год. Да, точно, ровно, день в день. Я ещё удивился этому. У меня уже и ферма была, и лошади. Полторы тысячи голов. Я лошадей там разводил. И жена красавица. Эх! - он тяжело выдохнул. - Клара. Мексиканка. С неё, можно так сказать, всё и началось. Я её у контрабандистов отбил. Они там айфоны левые в Мексику переправляли. А обратно, в штаты, взамен, настоящую текилу - санрайз на лошадях гнали. Да, было время. Крутились ребята. Жара! Песок кругом. Даже на зубах хрустит. Они на ночь остановились. Костёр, значит, развели себе. Ночью там прохладно. И давай эту текилу - санрайз глушить. Даже лошадей, вот же подонки, заставляли её пить. А они бедняги морды свои воротят. Храпят. Прямо, на дыбы становятся. Не хотят пить эту бурду. Противно им. ... А потом, значит, и Клару привели. Она у них поварихой там работала. Им и лошадям их готовила, так получается. Они все набрались уже прилично, прям, до мохнатых бровей своих. Давай, значит, на гитарах этих бренчать и заставлять Клару танцевать для них. Стреляли ей под ноги из своих револьверов. А она бедняжка сжалась вся. Побелела, как лист бумажный. Она-то, вообще, смуглая у меня. Представляешь, чего ей это стоило. И, главное, двинуться не может. Застыла на месте. Потом один из них метко так выстрелил. Прямо по шлеям платья у Клары. У неё платье и упало прямо в песок. Точно в песок! Она громко так, как закричит от ужаса, прикрывшись руками. А, они заржали все дико, как лошади. Смешно им, понимаешь. И давай ещё в небо стрелять. Вот тут, я и не выдержал. ... Ночь же уже была. Глубокая. Вся Калифорния спит. Луна там. Звёзды. И небо такое тёмное - тёмное. Как бархат прямо. А я там за кактусом, как раз, на ночь и пристроился. У меня же, я же тебе говорил, денег ни копейки не было тогда. Гол, как сокол. Калифорнийский. Голодный-й-й! С вечера только сок из кактуса и попил. Горло смочил, называется. И всё! Настроение было такое, что готов я уже был верёвку на кактус забросить. Не шучу. Серьёзно. Безысходность полная. Полная, как у нас говорят, эта .... А эти стрельбу тут ещё подняли. Меня совсем переклинило. Я выскакиваю, и говорю им - "Что же вы, барбосы, здесь устроили? Люди же спят! А вы тут палите без продыха. Кто это убирать за вами тут будет? Губернатор? Тоже мне, развели свинюшник, сукины дети! ...
- И что они?
Мужчина ловко так метнул свой грибной ножик. И тот прямиком вонзился в сосну у меня за спиной: - Разбежались сукины дети. ... Я потом помог, значит, Кларе одеться. Лошадей всех собрал до кучи. Бедные животные. Да! Револьверы их я все закопал. Не люблю я этого. Грохот от них только. И гарь. А текилу эту, санрайз. Всю, как ни есть, что осталась там. Я оптом потом их губернатору и вдул. Я особо и не торговался с ним. У него, как раз приём там большой намечался. Гости из Вашингтона, сам понимаешь. Главное оказаться в нужное время в нужном месте. Так оно и вышло всё. Можно сказать, и - повезло, а можно - судьба. Это ты сам уже понимай. ...
- А почему же вы теперь тут? - не удержался, спросил я. - Что в отпуск приехали?
- Э, нет! Не смог я там. Так вдруг захотелось мне по лесу походить. Вот так спокойно. Без всяких там этих. Походить - побродить. Грибочков нарезать. Там же грибов нет. В Калифорнии этой. Там другое. ...
- И где же вы теперь живёте?
- Я-то, - удивился он. - А что мне много надо? Здесь вот дальше болото есть. Очень большое болото. А там - остров необитаемый. Почти в центре. Там я сейчас и остановился. Мне хватает. ...
========
Я вернулся к нашему шалашу. И уснул, пристроив голову на одной из своих покрышек. Мне всю ночь снилась Калифорния. Лошади. Кактусы. Вертолёт. Смуглая мексиканка. И очень много золота. Оно искрилось и сверкало, прямо омывая меня струями. А я ненавидел это всё. Я чувствовал это во сне физически. Вплоть, до самой шеи. Шея - особенно. Как же я ненавидел эту Калифорнию. ...
Меня разбудил громкий крик Валеры - " Не возьмёте, гады! Я не брал вашего золота! Отстаньте от меня. Мы здесь фильм снимаем! ... Герман!" - это он меня звал.
Я вскочил, ничего не понимая, и тут же был сбит на землю второй свободной покрышкой. На нас, вернее, на Валеру, накатывали волнами люди в камуфляжной форме с надписью - "СПЕЦНАЗ" на спине. А он, как разъярённый лев раскидывал их в разные стороны. Пока по рации не передали приказ, зажать его двумя бульдозерами из местного леспромхоза. Бульдозеры подняли свои ковши, и зажали Валерку с двух сторон. Аккуратно зажали, гады. ...
Первым допрашивали меня. Прямо там, в нашем шалаше. В нём разлёгся, какой-то полковник, заложив себе руки за голову, а меня перед ним прямо поставили на колени, как последнюю собаку. Он ехидно улыбался так, и смотрел на меня с презрением.
- Ну что? - начал он. - Где золото, сучёнок?
- В Калифорнии, блядь! - с вызовом бросил я ему в его наглое лицо. А он мне, значит, в лицо - своим ботинком. В одно мгновение я снова увидел в ярких огнях всю прекрасную Калифорнию. Потом меня снова затащили в шалаш, обдав водой. В Калифорнии пошёл дождь.
- Я тебя ещё раз спрашиваю. Куда вы дели золото?
- Какое золото? - я и вправду не мог ничего понять, где я и что это такое со мной происходит.
Он уже с более серьёзным лицом объяснил - Сегодня утром на вертолёте в гипермаркет привезли очень большую партию золотых украшений и полпуда бриллиантов. Их с хлебом и солью встречала официальная делегация народности Кашаедов - Таллофитов. Все ценности были выгружены из вертолёта. Это подтвердили все. И кадры съёмки местного телеканала тоже. Мешки поставили на землю. Замечу, на родную землю! ... Но пока преломляли хлеб, и макали им в соль. Всё исчезло. Испарилось. Всё! Всё украли!
- Но мы-то здесь причём? - прямо взмолился я от всего этого. - Мы здесь были! Валерка в шалаше с Маринкой. А я вот тут, возле, на покрышке спал. Мы спали! Какое золото, дядя?
- Это понятно, - полковник тоже присел. - Но у нас есть свидетель.
- Какой свидетель? - у меня было такое чувство, что меня засасывает в холодную воронку. Неотвратимо тянет вниз. Тянет и тянет. - Чему свидетель?
- Свидетель утверждает, - полковник весь напрягся, - что вы рассказывали ему, вернее - ей, что вы обладаете силой управления предметами на расстоянии. И ещё пример приводили с пустой бутылкой.
А что мне было ему ответить? Это же была чистая правда. Воронка втянула меня полностью. Поглотила. Я всё понял; и про свидетеля, и про доказательства, и про нашу с Валеркой судьбу: - Про бутылку - это правда, - сознался я ему.
- Вот! Это уже хорошо, - обрадовался полковник. Он дружески похлопал меня по плечу. - Я вам даже больше, честно так скажу, а нам другого признания и не надо уже. Для нашего суда этого хватит. Здесь же всё налицо. И мотив есть. И возможность присутствует. И даже место, куда вы всё это спихнуть успели.
- И куда мы могли это всё спихнуть во сне? - я ещё попытался ухватиться за соломинку, за самый краешек её ....
- В Калифорнию, - буднично так. Как само собой разумеющееся, пригвоздил меня полковник. ... Для него это было моментом истины. И мне нечем было уже возразить на эти его железо-бетонные доказательства. ...
==========
==========
Потом нас судили. Неприятное это чувство. Честно сказать, я весь суд плохо помню. Всё, как в тумане. Большая клетка. Судья. Прокурор. Злорадные лица в зале. Они отделялись от туловищ, и пытались прошмыгнуть между прутьев нашей клетки, чтобы в упор показать нам свою нескрываемую радость. Плоские лица. Бумажные, что ли. Я пытался, отогнать их, как мух. Махал руками по сторонам. Но строгий судья сделал мне замечание: - "Подсудимый! Ведите себя прилично в суде. Это всё-таки суд, а не психиатрическая больница. Может, у вас в Калифорнии так и принято себя вести, как мне рассказывали, но у нас здесь другие законы". Валера сжал до боли мою руку, и тихо шепнул: - "Держись, брат. Не раскисай. Ещё не всё потеряно. Пусть предъявят свои доказательства". Я понимал, что нужно ждать. Ждать и надеяться. Ждать и надеяться. Но уж очень я не любил, ни одного, ни другого. ...
Нас судили по строгим законам очень древней народности Кашаедов - Таллофитов. По самым справедливым законам. И мы дали своё письменное согласие на это. Но это-то, как раз и понятно было. Раз преступление совершено на этой территории, то здесь и должны вступать в действие законы этой территории. Не везти же нас на самом деле в Калифорнию. Это было бы совсем дико. Неестественно. И неправдоподобно. Разъезжать по миру со своими законами и преступниками в поисках лучшего места для приятного правосудия. Тоже, нашли дураков. Тогда бы все туда ломанулись. Что тоже понятно и легко объяснимо. Чем дальше от места преступления, тем тяжелее вершить непредвзятое правосудие. Законы имеют свою круговую обречённость на определённые территории, заполненные законами, которые сообразуются со временем и волей их создавших. И несут в себе характерные черты характера и образа жизни распространённого на этих территориях. И, конечно же, да, из-за этого тоже, у судей может иногда присутствовать некоторая доля неудовлетворённости, от сложившихся обстоятельств, при решении любого дела. Скрытая и тайная. Подспудная, так сказать. Но, несомненно, ноющая и болящая, терзающая всю душу. Что сейчас бы и он мог заседать в Калифорнии, а, собственно говоря, не здесь присутствовать. В этом душном зале. ... Тьфу ты! Вот же привязалась ко мне эта Калифорния со своими законами. Хуже лиц этих. И ведь я же просто терпеть её не могу. Ненавижу! Ненавижу! А она ходит за мной всё, и ходит. Не отогнать, прямо. ... Я ударил ногой по клетке со всей силы.
Валера толкнул меня локтем: - Очнись! Тебя судья спрашивает. Ты отвечать будешь?
- Буду, Ваша честь! - сказал я, поднявшись.
- Есть ли обстоятельства смягчающие вашу неоспоримо доказанную вину? ... А, что молчишь, сучонок?
Я узнал его. Это был полковник. Ну, тот, из нашего шалаша, который так ловко расколол меня на чистосердечное признание - Есть! Конечно же, есть, Ваша честь, - ухватился я за вновь предоставленный шанс. - Я сделаю небольшое отступление, Ваша честь. Чтобы Вы лучше смогли понять, в чём суть нашего дела. Вы позволите?
Судья отложил "PSP", устроился удобней в кресле, и качнул головой в подтверждение.
- Я начну по порядку, - начал я, собираясь с мыслями. - Во-первых, я родился. Пусть это не покажется Вам странным. Но с чего-то же всегда начинать нужно. Всё имеет своё начало, развитие и конец. Как ни печально нам это всем понимать. Да, мы виновны! ...
- Что ты несешь, Герман?! - снова зашипел, толкнув меня, Валера. - Ты что с ума сошёл?
Я, как можно незаметней, скривив рот, прошипел ему в ответ - "Молчи. Я в лесу встретил одного грибника, он открыл мне глаза".
- Так вот, - продолжил я уже открыто. - Что такое значит закон? Я вообще при своём рождении не задавался таким вопросом. Я просто подчинился этому закону. Тупо его исполнил, если так можно выразиться. Не вдаваясь во все его нюансы. Исполнил и всё! Это уже намного позже я понял суть самого понятия - закон. Закон есть исполнение чужой воли. Именно так. Есть воля - определённая нами и неопределённая нами, которую мы должны по возможности исполнять. Не особо, конечно, вдаваясь во все нюансы. Но если к воле неопределённой нами вообще не может быть вопросов. То к нашей воле, вопросы вполне уместны. ... Здесь я поясню, Ваша честь? - я посмотрел на судью.
- Да, пожалуйста-пожалуйста, - оживился он.
- Под нашей волей я понимаю волю людей, которые вправе создавать законы, принуждая к их исполнению. Создавать законы, основываясь на общем договоре и согласии по определённым моментам нашей жизни. И законы обязательно должны полностью совпадать и соответствовать развитию самой нашей жизни. Соответствовать ей полностью, без оговорок. Я, конечно, с огромным уважением отношусь ко всем законам Кашаедов - Таллофитов, по которым нас сейчас и судят. Но, вот недавно. Совсем недавно, Ваша честь. Давеча как, вчера. Один очень мудрый человек, которого я совершенно случайно встретил в лесу, сказал мне очень правильные и мудрые слова. Которые полностью меняют всё понятие нашего самого справедливого правосудия, и которые полностью совпадают с самой нашей жизнью. Он сказал мне: - "А как же не красть, парень, когда жизнь такая?! Мы же рождаемся уже обворованными".
Весь зал прямо взревел тогда. Мои простые слова прямо взорвали всё это скучное и унылое пространство. И все те люди, все те лица, которые до этого готовы были отравить нас в своём злорадстве. Вдруг, просияли и открылись. Я попал в самую болевую точку, потому что радовались все; и прокурор с помощниками, и наша охрана, да и у судьи глаза заблестели от слёз, не говоря уже про весь остальной народ.
"Правильно! Молодец!!! Молодец!!! Так оно и есть! Он открыл нам глаза! Оправдать их! Оправдать! Немедленно! ... Как же хорошо! Он открыл нам всем глаза!", - это весь зал кричал и пританцовывал.
По глазам Валеры, я понял, что только он один в зале ничего не понимает. Я дружески похлопал его по плечу, успокаивая. Так бывает, когда тебя уже взвели на эшафот, палач вознёс топор, и тут вдруг приходит нежданное помилование.
Когда зал немного успокоился, люди перестали кричать и целоваться. Судья произнёс - "Суду нужно подумать", - и удалился в совещательную комнату.
Суд долго совещался. В ту комнату заходило много людей. Вызывали каких-то экспертов. Носили разные увесистые книги и фолианты. А мы с Валеркой ждали. Первая эйфория у нас быстро прошла. И нам оставалось только ждать. А я говорил уже, как я это дело люблю. Очень долго тянулись эти совещательные минуты. Валерка несколько раз спрашивал меня - "Ну, как думаешь, оправдают нас?"
Я в ответ только пожимал плечами. Я сделал всё что мог. Оставалось ждать. ...
Наконец-то судья с торжественным видом вышел из совещательной комнаты с папкой в руках. Он никуда не спешил. Медленно поднялся на своё место. Что-то убирал ещё там, на столе, отодвинул своё кресло. Долго вдыхал. Готовился. Я от напряжения зажмурился. За то время, пока он открывал эту свою злосчастную папку, ко мне снова вдруг вернулась Калифорния. "Мы с Валеркой сидели на широкой террасе отеля за столиком. Пьяные в жопу. Весь остальной ресторан был пуст. Слышался шум прибоя. А мы с Валеркой дико ржали, и бросали в мексиканских музыкантов смятые стодолларовые купюры, бесконечно заказывая - "Отель Калифорния". И там ещё был наш приятель Толик - Конь, он танцевал медленный танец с горбатой мексиканкой". ...
- Рассмотрев в совещательном режиме данное дело. ...Приняв во внимание все смягчающие обстоятельства, - я услышал певучий голос судьи. - И основываясь на бессрочном решении, принятом в одна тысяча четыреста семнадцатом году, на общем племенном собрании Кашаедов - Таллофитов. О поощрении и увековечивании памяти героев, сыгравших видную роль в развитии племени. ... Полностью оправдать! - Валерка до боли сжал мою руку. - И в знак благодарности, произвести ритуал целования в задницу Сивого Мерина. ...
Вот тут я плохо понял, что это такое. Все снова радовались, а Валера больно почему-то пнул меня ногой, там внизу. ...
=============
Странная это была ночь перед ритуалом. Нас освободили, но наручники не сняли. Мы лежали с Валеркой в той же самой камере, что и перед судом. И нас обуревали непонятные чувства. Мы оба не спали. За решетчатым окном были слышны ночные звуки, что-то мелодично пищало и стрекотало в траве. Яркая луна просвечивала нашу камеру насквозь. Прошивало всё её тёмное тугое нутро светло-голубым лучом. Я подумал, что и свет тоже может иметь свой определённый приятный звук, когда он медленно раздвигает тёмные, липкие молекулы, цепляющиеся друг за друга в едином страхе потерять свою братскую связь привычного бытия.
Наверное, где-то уже в третьем часу ночи. Валера решительно произнёс: - Я этого делать не буду.
- И как ты себе это представляешь? - в моём вопросе была и надежда.
- Не буду и всё! - он ничего не хотел мне объяснять.
- Подожди, Валера, - я попытался хотя бы разобраться в этой непростой ситуации. - Давай, это дело обговорим, что ли? Куда нам спешить? Понимаешь, здесь такая ситуация дурацкая получается. С одной стороны, мы вроде, как и спаслись от очень больших неприятностей. Да и с другой стороны. Ты же видел, как все там радовались. Для них же это, может быть, большая честь. ... Здесь и наша с тобой вина есть. В этом деле. Ты об этом тоже подумай.
- Какая вина? - Судя по тону, Валера не хотел ни о чём думать.
- Валера, я согласен. Да, это не очень приятно.
- Герман, ты с ума сошёл?
- Подожди-подожди! Этой церемонии ни одна сотня лет. Ты посмотри на это, как на обычное этнографическое явление.
- И что я там должен увидеть?
- Ну, туда и смотреть-то не надо. Просто, много же всяких причуд бывает. Особенно, для туристов. Ну, такая народная традиция. Туристы это любят.
- Вот пусть туристы это и делают.
- А они это и делают, Валера! - я, кажется, нащупал верную тропинку в нужном направлении. - И ещё деньги за это готовы заплатить, Валера, чтобы ты это знал. Это же даже интересно.
- Что там интересного?
- Ну, я не правильно сказал. Не интересно, а, может, больше подходит, торжественно! ...
И действительно, всё оказалось очень торжественно. Почти, как инаугурация. Когда нас вывели на свет божий, трубы возвестили о начале церемонии. Многочисленная толпа радостно приветствовала наш выход громким гулом. Тут уже дробью ответили барабаны. Валере на плечи положили железный лом и привязали к нему, растянув, обе его руки. Мне же хватило простого колена от старой бамбуковой удочки. Нам под ноги раскатали красную дорожку. И все нас всячески подбадривали, в первых рядах, стягивали с себя штаны, задирали свои платья и, повернувшись, громко хлопали себя по задницам, тем самым нас воодушевляя. Церемония медленно тронулась с места. Я шёл впереди и, как мог, старался всем улыбаться. Валерка же чуть тащился сзади, и только зло шипел - "Я всё равно не буду этого делать. Не дождутся они этого от меня. Мракобесы!". А я, как мог, просил его - "Ты только улыбайся, Валера. Улыбайся! ... Чего тебе стоит? Я тебя прошу. Жизнь же на этом не заканчивается".
Вдали. Метрах в ста. Я это ясно разглядел. Стоял к нам задом старый серый мерин. Он так лениво, белым, распушенным хвостом, отгонял мух со своей облупившейся спины. И, как мне показалось, ему было очень - внутренне неудобно. Мы приближались, а он, что-то чуял там, внутри своего ливера, с каждым нашим размеренным шагом, что-то неправильное, нехорошее-нехорошее. Он изредка так, поворачивал свою мохнатую голову назад, и в его глазах можно было прочесть такую неимоверную тоску. ...
"Валера, я всё понял! Я понял! Нет никакого течения времени. Есть только теперь и сейчас. Нет прошлого и нет будущего. Как же я это раньше не понимал. Нам же об этом говорили. Я понял. Сейчас. ... Сейчас. Всё же отдельно. И всё вместе. Но ничего не исчезло. Всё существует в одном моменте. Всё в нас. Всё заключено в нас. И то, что было тысячу лет назад. И то, что будет. Сейчас. Оно уже есть. И оно уже здесь. ... Валера? В такие же моменты вся жизнь наша должна в один миг перед глазами пронестись? Ты. ... Ты что-то видишь?". ...
- Герман, я вот, это. ... Я. Я его всё время вижу. Ну, мужика этого. С которым я танцевал тогда на спор. ... Вижу, как он падает. ... Зачем? А так больше ничего. Голова совершенно пустая. Ничего существенного не могу вспомнить. Всё, какая-то муть. И внутри тяжесть бессмысленная. Это разве дело? ... Вот оно как. Мне страшно, Герман.
Я на секунду остановился. Солнце нещадно палило прямо в макушку. Меня немного покачивало. Я поднял лицо и зажмурил глаза: - Как в Калифорнии, да, Валера?
- Не знаю. Я там не был.
- А там и незачем быть. ... Если там быть, то это уже будет не та Калифорния. Не та, Валера.
Меня не грубо так, но подтолкнули вперёд. Нужно было двигаться. Исполнять свой долг: - Валера, а ты бы хотел вот сейчас оказаться на необитаемом острове? ... Где нет никого-никого.
Валера некоторое время молчал там, позади меня, видимо, обдумывая мой вопрос. Потом спросил: - Зачем?
- Ну, как зачем? Что-то я тебя, Валера, совсем не пойму. Ты и делать этого не хочешь, и бежать отсюда тоже не собираешься?
- Бежать?! ... Бежать! Бежать!!!
Как это у Валеры получилось, я так и не понял. Но, видимо, что-то в нём взорвалось, вспыхнуло. Я только услышал звук сгибаемого металла. Потом меня подхватили под руки и понесли. Мы вдвоём, каким-то образом, оказались на прогнутой спине сивого мерина. И Валера, обхватив меня двумя руками, дёрнул за косматую лошадиную гриву. Потом было непередаваемое чувство свободного полёта. Приятный запах берёзы и ели, от хлеставших по лицу веток. Потом я почувствовал холодную, вязкую жижу, которая меня засасывала с головой. Я опустился на самое дно. Почувствовал его ногами. Оттолкнулся! ... Изо всех сил. И вылетел у самого бортика бассейна. В чистой и прозрачной воде. У края бассейна, в кресле, сидел мужчина с газетой в руках. Я лица его сразу не рассмотрел. Оно было скрыто от меня газетой - "Новости Калифорнии". Но, когда он потянулся за бокалом на столике, я узнал его. Тут же рядом всплыл и Валерка, хватая полной грудью воздух. А потом, и Сивый Мерин - священное, на тот момент, животное, всплыло в нашем сознании.
Мой знакомый, "грибник", помог нам всем выбраться из своего бассейна. Дал каждому полотенце. Так принято в Калифорнии. Валерка вытерся сам. И вытер меня. Я же не мог. Меня уж очень крепко прикрутили к этому бамбуку. Потом мы выпили по коктейлю в знак нашего благополучного обретения свободы. Я пил из чужих рук, чужой коктейль, текилу - санрайз, мать её. Стало немного легче.
- Вы надолго? - спросил мой знакомый.
- Мы убежали, - ответил Валера. - Мы не выдержали там. Сил нет терпеть это.
- А я здесь задыхаюсь. Задыхаюсь! Эта поганая "санрайз" всё не кончается. И газеты эти! Нет! ... Нет. Бежать отсюда надо. Бежать!
Побежали? А? - с надеждой, предложил он.
И мы побежали. Мы же уже привыкли. А привычка, это очень большое дело, я вам скажу. Привычка - вторая наша натура. Мы бежали по тихой, умиротворённой Калифорнии. И никому до нас не было никакого дела. Я им сказал: - Парни, а я ведь снова понял одну вещь.
Валера улыбнулся: - Герман, я прошу тебя. Хватит уже этих осмыслений. Дыши правильно. И всё! Нам ещё долго бежать.
- Нет-нет, возразил "грибник": - Я хочу послушать. Мне это интересно. Что там у вас?
Я старался правильно дышать, не сбиваться с общего ритма, но и в то же время: - Я открыл новый элемент, - выдал я им.
- Химический? - не поверил Валера.
- Нет. Оказывается, есть ещё один очень важный элемент в нашей жизни. И это, как ни странно может показаться, это - текучесть.
- Бред какой-то! Это у тебя от удочки, - сразу не согласился со мной Валерка. - Руки затекли. Я это положение знаю.
Но "грибник" заинтересовался: - Поясните, пожалуйста, - попросил он.
- Вот, - сказал я. - Мы все моменты в своей жизни принимаем, как что-то застывшее. Устоявшееся. Да и в остальной истории тоже. Но это же ошибка. Большая ошибка Ничего же не стоит на месте. Вот, хотя бы мы. Сейчас. Всему присуща текучесть. Текучесть, и изменения. Из прошлого в настоящее. Оно постоянно двигается. И всё! Это - свойство, которое нам не подвластно. Мы его не видим. И не знаем. А оно всегда рядом. Оно всегда с нами. И оно внутри всего.
- Я же говорю, бред, какой-то, - снова не согласился со мной Валера.
- А его можно хоть чем-то измерить? - более заинтересовано спросил "грибник".
- Нет! - категорично отрубил я. ...
- А куда, и зачем мы бежим? - Спросил Валера. И было понятно, что у Валеры совсем другие запросы к жизни.
Я не знал, что ему сейчас ответить. Прошло же уже, какое-то время. Сам вопрос успел измениться. Огрубеть даже. ... А Калифорния всё никак не заканчивалась. Можно ещё было молча думать. ... Казалось бы всё. Но тут я сказал: - Да, ещё одно.
- Что опять? - спросил Валера недовольным голосом.
- Ещё одна вещь. Очень важная.
- Ну-ка, ну-ка, что там у вас? - "грибник" не мог скрыть своего интереса. Он даже остановился. Приложил руку к сердцу. И сложился пополам.
- Это - наполнение, - мы с Валерой тоже остановились. - Уф! ... Сама по себе, текучесть, ничегошеньки не значит. В нашем восприятии. Нужно ещё и наполнение.
- Ой, мне что-то плохо, - сказал "грибник", и медленно стал приседать. Там, где и стоял.
Валера посмотрел на него и сказал мне: - Нет, это уже слишком. Я так больше не могу. Это же бред какой-то. Какая текучесть? Какое наполнение? ... Я с ума сойду от всего этого. Бегите вы, куда хотите. А я не могу. Не могу! И всё! Нет, я лучше вернусь. Я вернусь. Здесь же не далеко. Мы же ещё не так сильно-то и отбежали. Всё! Герман! Ты поступай, как хочешь. А я не могу. Я вернусь. Да хрен с ним. Да поцелую я эту скотину в задницу. Не убудет. Тем более что, он вон в бассейне вымылся. И от него теперь Калифорнией пахнет.
- Какую скотину? - не понял "грибник".
- Это он про Сивого Мерина, - пояснил я. - Есть такое священное животное. У нас там.
Я отчётливо понял, что не могу отпустить сейчас Валерку одного. Не могу его бросить в такую минуту: - Я с тобой, - сказал я. И у
"грибника" вдруг на лице всё сложилось в одну мольбу: - И меня возьмите. Прошу вас. ...
======
Мы тем же путём и вернулись. Благо, что, на самом деле, ещё недалеко-то и отбежали. И Мерина вернули на место. Как в сказке всё получилось. Можно было так подумать, что сам Мерлин нам помогал. У них Мерлин. И у нас почти то же самое, ведь, так же оно и получается, если хорошо подумать. ... Мы, конечно, грязные были, как черти вылезли оттуда. Мы же теперь из болота были. Но ничего. К себе же вернулись. Правда, народ уже весь разошёлся. И нас брать обратно не хотели. Полковник нам и говорит: - А чего вы ждали? Что мы вас здесь вечность ждать должны? ... Люди постояли-постояли, и разошлись себе. Всё! Мы вас принять обратно уже не можем. Все сроки, значит, вышли. И всё такое прочее. Оно так получается, что и терпение, когда-нибудь, но и заканчивается. Всё, как говорится, имеет свои пределы. И сроки. А всё, остальное, значит, не вписывается ни в какие графики и планы. Мы что должны ради трёх охламонов менять всю свою стратегию и тактику? Да, кстати, а почему вас трое? Вас же двое было?
- Мы вот этого привели, - Валера кивнул в сторону "грибника". - У него там вилла, значит, в Калифорнии. И текилы-санрайз, хоть залейся. И вообще, он какой-то тип мутный. Надо бы проверить его, ну, там, по архивам вашим, - Валера попытался хоть этим умягчить сердце полковника.
- Вилла большая? - спросил полковник.
- Да нормальная, как у всех там, - ответил "грибник".
- Продавать не думаете?
- Нет. Я ещё не думал.
- Но это мало что меняет, - полковник был непреклонен. - Нет! Я же вам сказал, нет. Ничего у вас не выйдет. Мы обратно вас принять уже не можем. Это моё последнее слово. Такое принято решение. И не я один здесь решаю. Это уже, как считается, общепризнанный факт. Свершившееся явление. Непреодолимая преграда из сложившихся обстоятельств. Таково веление времени. Таковы, если можно так сказать, чаяния. Всех остальных. Всё! Гудбай! Это уже окончательно. И бесповоротно. ...
- А давай на спор! - тогда дерзко бросил полковнику Валерка.
Полковник сузил свои серые глаза и пристально посмотрел на Валеру: - На какой спор? Что делать надо?
- А давай, командир, проверим, какой ты настоящий? Из чего ты сделан. А давай, кто кого перетанцует? Слабо?! Если ты первым ляжешь на землю эту, то всё будет, как я скажу. На три желания?!
- А идёт! - тут же согласился полковник, - сбрасывая с себя свой китель. - Выбирай, сучёнок, под какую песню я тебя сейчас ломать буду!
У Валеры уже был готов ответ: - Май бэби, бэби бала-бала. Знаешь?
Тут и дождь пошёл, как полагается в таких случаях. И нам оставалось только отойти, значит, в сторонку. И там, ждать себе и надеяться. Вот же оно, как бывает-то. Во что жизнь наша упирается и отчего она зависит. ...