Шепитько Лариса Валерьевна : другие произведения.

Дождаться рассвета

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пожалуй, всё же стоит выложить всю вторую часть цикла целиком... Что есть эта часть? Это ожидание, которое вот-вот подойдёт к концу. Это последнее мгновение серого сна перед пробуждением. Ночь была долгой и тёмной, но рассвет уже скоро. Осталось только пережить эти последние минуты и секунды.

Книга II. Дождаться рассвета.

  
  

Эта странная боль,
Что проходит по тёмному небу.
Росчерк памяти - всё, что осталось
От призрачной тени.
Кем бы ни был тогда -
Но как будто никем ты и не был.
Только пламя огня,
Только новое жара рожденье.

Я не знаю, кто умер, кто жив,
Кто одержит победу.
Кто злодей, кто герой -
Только лица у многих и многих.
Кто заслужит покой,
Кто заслужит тревогу и беды.
Это просто война,
Это разные просто дороги.

Это пламя - на миг прикоснись -
И не верь в сожаленье.
Это росчерк огня
Средь вселенского душного мрака.
Это лишь эпизод
Между памятью или забвеньем
Это чья-нибудь жизнь.
Это путь без разметок и знаков

(с) Танака

  
  

Музей.

  

Все проходит, и только время
Остаётся, как прежде, мстящим.
И глухое, тёмное бремя
Продолжает жить настоящим.

(с) Н. Гумилёв

  
  
   Мина медленно шла по галерее дворца в хвосте и в стороне от процессии одноклассников, что начисто исключало любую возможность услышать экскурсоводствующего историка, но сей факт синеволосую девушку совершенно не огорчал, даже напротив - радовал. Какое удовольствие слушать дикий бред, мало соотносящийся с реальным положением дел? Да никакого. Мина равнодушно окинула тоскующим взором ещё одну статую и вернулась к занимательному наблюдению плиток пола под ногами. Так она провела все прошедшие полтора часа долгой экскурсии, повествующей "об удивительной древней культуре Отдельного Полуострова" - ха! Была бы её воля - она ни на секунду не задержалась бы в компании, а, отдалившись от них, свернула бы в первое попавшееся ответвление коридора и пустилась бы бродить по залам и галереям, знавшим и помнившим куда больше и вернее, чем все люди вместе взятые.
  
   Помнившим истину, но лишь ту, которую им позволили узнать...
  
   Вздрогнув, Мина нервно повела плечами и оглянулась, прикидывая возможное поведение экскурсовода и ведомого им стада на ближайшее время. Те как раз скапливались у очередного алькова, и девушка со спокойной совестью вернулась к размышлениям, надеясь снова разбудить тот голос, что изредка шелестел на задворках слышимости, разбивая окружающую действительность вдребезги и собирая её заново. Он не говорил многого, но даже тех крох и логики хватало, чтобы понять, насколько окружающий мир отличается от описываемого. И как чудовищно, невозможно отличался мир ушедший...
   Череда революций четырёхсотлетней давности смела привычный Полуострову порядок, а сорок лет назад, во время Фиалковой революции, произошёл пожар в Главной Библиотеке, начисто уничтоживший несколько архивов и схронов с записями, все как одна относившимися ко времени "непроходимости Пустыни Разрушения" и "низкого уровня развития кораблестроения". И теперь лишь сказки и сохранившиеся памятники пытались пронести сквозь времена вести о той жизни - жизни за Барьером Демонов.
   У учёных мужей эти легенды не вызывали ничего кроме смеха, отдельные энтузиасты время от времени пытались отправиться исследовать Пустыню Разрушения или в море на юг - на поиски Острова Волчьей Стаи, но за последние пятьдесят лет и эти попытки сошли на нет. Мифы тоже умирали...
   Процессия вновь тронулась, и Мина привычно пристроилась ей в хвост. Лишь изредка она бросала взгляды на окружающие её произведения искусства, свезённые сюда сотни лет назад усилиями королевской династии Сейруна, некогда - могущественнейшего государства континента, а сейчас - всего-навсего страны-музея, которую в мире любят, но уважают не более, чем фарфоровую безделушку на полке в шкафу. Впрочем, им ещё повезло... Родную Минину Зефилию превратили в аграрную страну, не давая развивать никакую наукоёмкую промышленность, и где даже запчасти для тракторов приходится покупать за рубежом...
   А всё внешние страны и Эльмекийская Империя - ах простите, Республика... Правители экс-империи первые поскакали вслед за большинством, первые приняли их "ценности"... и первые получили революцию.
  
   И первые умерли.
  
   На губы девушки наползла кошмарная усмешка - усмешка, которую боялись все, кто хоть сколько-нибудь знал Мину. Но сейчас на неё никто не смотрел, и она спокойно продолжала идти вслед за группой, перебирая уже в который раз передуманное - и, окончательно забыв о внешнем мире, не заметила, как врезалась в неожиданно остановившегося одногруппника.
   - Какой Швабры?..
   - А-а-а... Мина, прости, я... не хотел... Ты лучше погляди, какие тут брошюры продаются - ты вроде таким интересуешься! Чертёж того самого Барьера Демонов!
   Сие "погляди" выражалось в сунутой прямиком в лицо глянцевой меловой бумаге, ещё пахнущей типографской краской. Вздёрнув бровь, Мина пару секунд раздумывала, не стоит ли послать доброхота к Дайнасту на Северный Полюс, но всё же пригляделась...
  
   Знак Зеллас с какого-то перепугу изобразили на Северном Полюсе, Дайнаста отправили плавать в Море Демонов, Дольфин посадили на Остров Волчьей Стаи... Один Фибриццо на месте... И за что только ему такие почести?..
  
   Конечно, можно было бы всё это выдать в прямой эфир - и пусть Майк гадает, откуда такие познания, но... Что-то заставило Мину смолчать.
   Девушка только равнодушно окинула взглядом тощего прыщавого парня и, обойдя его по широкой дуге, собиралась уже идти дальше, как...
   Это было как удар молнии, как нож в сердце, как клиническая смерть. Мина стояла - и не могла понять, отчего же она так уставилась на эту вроде ничем не примечательную картину - простой групповой портрет, пусть и неплохо написанный и хорошо сохранившийся... Просто не смотреть было нельзя. Просто идти дальше казалось подобным смерти. Шаг, другой. Мина подошла к висящей на стене картине и вгляделась в лица людей, живших, суд по одежде, не менее тысячи - полутора тысяч лет назад...
   Молодая девушка, стройная и тоненькая, как тростинка, с огненно рыжими волосами и алыми... нет, не алыми - рубиновыми глазами.
   Её приобнимает за плечо высокий блондин с добрыми, наивными глазами.
   Рядом с ним опирается на посох с красным камнем странноватого вида парень с фиолетовыми волосами, хитрым прищуром и лукавой улыбкой.
   С другого бока от рыжеволосой - другая девушка, пониже ростом и поплотнее сложением, её чёрные волосы коротко подстрижены, она широко, открыто улыбается.
   Рядом с ней - стройный юноша с необычным, резко очерченным разрезом глаз, волосы падают на лицо, частично скрывая его.
   За ним - две девушки. Одна черноволоса и зелноглаза, у другой - роскошно-золотого оттенка пышная грива и синие глаза. Обе кажутся на первый взгляд совершенно безобидными...
   Как и все на картине.
  
   Как обманчиво бывает первое впечатление...
  
   Мина прикрыла глаза и ещё раз пригляделась к картине из-под полуопущенных ресниц.
  
   Смотри, смотри! Это - память. Это прошлое, которому пришло время вспомнить самое себя...
  
   - Мина Айнвас, вы всех задерживаете!
   Девушка медленно подняла голову, открыла глаза и посмотрела на историка долгим, тяжёлым взглядом. Собравшись с силами, она заставила себя вести себя как обычно.
   - Вы идите, я здесь побуду.
   Историк выдвинулся навстречу, вздымая руку и указывая перстом на девушку. Та сделала шаг вперёд - навстречу ему.
   - Экскурсия ещё не окончена, вы что, намерены всё оставшееся время здесь стоять?
   - Это первый экспонат, заинтересовавший меня. За все полтора часа. А всё остальное я потом по альбомам просмотрю.
   Историк одарил девушку ничего хорошего не обещающим взглядом. Пренебрежительно усмехнулся.
   - Тогда встреча в вестибюле через час. По окончании поездки я проверю, как вы просмотрели альбомы, хотя даже сейчас имею полную уверенность в том, что просмотрите вы из рук вон плохо.
   Мина скрипнула зубами. Она никогда не пробовала наркотики, даже не думала прикасаться к ним, но это состояния одиночества и оторванности взгляда от картины сравнила бы с ломкой.
   - Я найду дорогу до вестибюля, учитель, - низкий, отдающий хрустом битого стекла голос.
   Преподаватель как на стену натолкнулся. Замер, словно мгновенно заледенев, отвёл взгляд от девушки, а потом медленно развернулся и направился к не ожидавшим такой развязки ученикам.
   Мина вздохнула, и, развернувшись, и не глядя, сделала шаг - назад, к картине...
   И едва успела остановиться, чтобы не врезаться в другую девушку, точно так же замершую, разглядывая изображённую на ней компанию. То ли услышав, то ли почувствовав движение воздуха, та отшатнулась...
   Очень светлые, да нет - белые волосы, смуглая - или загорелая кожа... И потрясение в глазах, потрясение, медленно, но верно сменяющееся узнаванием.
   Взаимным.
   - А мы раньше не встречались?..
   Вопрос задали одновременно, в два голоса.
   И мгновением спустя - рассмеялись.
   Мине было легко - так легко, как не было уже давно. Легко и спокойно. Словно случилось что-то очень хорошее... Правильное, именно - правильное.
  
   Всё правильно.
  
   Голос внутри шепнул - и умолк. Мина встряхнула головой и заговорила:
   - Знаешь, я совершенно уверена, что где-то тебя видела. Как тебя зовут? Меня - Мина.
   Незнакомая девушка склонила голову набок и представилась.
   - Моё имя Зельма. И у меня точно такое же ощущение.
  
  
  
  
  
  
  

Кафе.

  

Сизые сумерки прошлых лет
Робко крадутся по переулкам.
В этом окне еле брезжит свет,
Ноты истрепаны, звуки гулки.
Тонкие пальцы срывают аккорд...
Нам не простят безрассудного дара.
Бьются в решетку стальных ворот
Пять океанов земного шара.

(с) "Белая Гвардия"

  
  
   Мы обязательно увидимся. Мы встретимся с полудня до часу, в кафе на площади напротив музея. Что бы ни случилось, когда бы мы ни попали в столицу Сейруна, мы будем приходить в это кафе с полудня до часа.
  
   Уже и не вспомнить сейчас, кому именно пришёл на ум такой вот пароль встречи... Просто тогда, ещё раз взглянув на картину и переглянувшись, они скорым шагом направились к выходу из дворца, чуть ли не бегом пересекли площадь и ворвались в кафе так, словно за ними кто-то гнался. Конечно, подобное поведение могло вызвать подозрения и спровоцировать разговор с охраной - но повезло, не вызвало, не спровоцировало... Точнее, тогда они так подумали. Сейчас Мина в этом уже сомневалась. А тот день сомнениям места не было. В тот день они взяли по стакану сока и спешно, взахлёб говорили, пытаясь высказать то, для чего ещё не придумано слов...
  
   Точнее, эти слова были забыты...
  
   Зельма тоже слышала голос. И до этого дня никогда и никому в этом не сознавалась - не хотела оказаться в клинике - так же, как и Мина. Именно голоса посоветовали раскрыться. Одновременно. Одинаковыми словами. А когда девушки последовали совету - то на грани сознания каждой проскользнула улыбка. Спокойная, удовлетворённая улыбка.
  
   Больше Мина голоса не слышала. Почему, как - эти вопросы остались без ответа.
   Вместо голоса пришли ощущения. Порой ясные, отчётливые. Порой - смутные и совершенно невнятные. Сначала девушку это настораживало, раздражало, утомляло... А потом, однажды после бессонной ночи - пришло понимание. Голос выполнил свою роль. Он исчез, потому что в нём пропала нужда. Пришло время справляться одной.
  
   Мина вошла в дверь ровно в 12.00 - часы висели прямо напротив входа, и за правильностью их хода тщательно следили. Оглядев зал, девушка убедилась в отсутствии Зельмы, и со вздохом отправилась занимать свой любимый столик в глубине зала, у пожарного выхода. Наличие оного на выборе никак не сказалось, точнее, не сказался факт, что сие есть пожарный выход. Просто его дверь была стандартно-балконной, со стеклянным окном и выходила на небольшой пятачок городского озеленения. Конечно, с поздней осени до начала весны особой радости при созерцании он не доставлял, но хотя бы отдалял на некоторое расстояние куда-то идущих прохожих и несущихся по трассе машин, изрыгающих клубы вонючего дыма. А уж теперь, когда на улице лето, и кусты радуют глаз зеленью листьев даже в такой пасмурный день...
  
   Тогда они сидели за другим столиком - в самом углу зала, полускрытые от всего мира огроменным мужчиной с двумя разновозрастными, но очень похожими дочерьми, от отца взявших, к счастью, лишь цвет волос и глаз. Все трое явно пребывали в отличнейшем расположении духа и изрядно шумели - но Мина с Зельмой и не думали просить их вести себя потише. Да что там, объявись в тихом заведении рок-группа и начни концерт - их бы благополучно проигнорировали бы...
  
   Повесив плащ на вешалку, привинченную к художественно оштукатуренной стене, Мина направилась к линии раздачи. Взяв салат с креветками, блинчик с солёным овечьим сыром, творожный десерт и стакан клюквенного морса, девушка устроилась за столиком, рассеянно прислушиваясь к умеренно-громкому бормотанию радио, передающего новости.
  
   Разумеется, основное время было уделено местным новостям, конкретнее - продолжению восхождения звезды Филиппа Сейрунского, прямого потомка королевской династии, четыреста лет назад добровольно отказавшейся от власти.
  
   В отличие от семьи эльмекийских императоров, народ продолжал их любить, и поэтому семья сохранила не только жизни, но и кое-какое влияние, распространявшееся большей частью на благотворительные общественные организации. Конечно, тем, кто вознёсся на вершины власти, сие не слишком нравилось... Но добровольное отречение "во имя Справедливости" лишило новых властителей государства возможности применять силу открыто. Так продолжалось все эти годы, до появления решительного, пылкого и... совершенно аполитично выглядевшего Филиппа эль де Сейруна. Его неистовые речи, направленные против засилья бюрократии, нарастания количества и качества социальных проблем, и изобилующие историческими ретроспективами ко временам Отделённости Полуострова оказывали на людей поистине гипнотическое влияние. Даже те, кто до этого был примерным последователем идей гегемонии Девятки, становились ярыми сторонниками возрождения былого великолепия Сейруна. Вышеозначенная Девятка пока молчала. Видимо, предпочитала пока просто смотреть, не вмешиваясь, ожидая, во что происходящее может вылиться.
  
   Прибрежная Конфедерация приходила в себя после пришедшего неделю назад из Моря Демонов урагана, В Ральтиге продолжается парламентский кризис... В Эльмекийской Республике вовсю цветут предвыборные скандалы... Большая девятка снова в годовщину чего-то там собралась, восхваляя самое себя и плюя в сторону Полуострова...
  
   - И попивают при этом зефелийские вина.
   Мина вздрогнула, вскинулась - и встретилась взглядом с насмешливыми, внимательными жёлтыми глазами.
   - Зельма!
  
   Закончив с едой, девушки убрали посуду со стола и придвинулись к нему поближе, настраиваясь на разговор и приглядываясь друг к дружке, ища изменения. Впрочем, их было не так уж и много... Мина отметила многочисленные браслеты, позвякивающие на запястьях Зельмы, и исходящий от неё запах дорогих сигарет, а Зельма, в свою очередь, привыкала к Мининой чёлке, которую та отпустила за прошедшие годы...
   И обе с радостью заметили по ещё одному напоминанию о той встрече.
  
   Они вернулись в вестибюль за пять минут до назначенного Мине срока. Успев разве что обменяться адресами электронных почтовых ящиков - и коротко, поверхностно познакомиться... Хотя какое там знакомиться? Обеим казалось, что они знают друг друга давным-давно, просто по какой-то нелепой причине забыли. А теперь - вспоминают.
   Почему-то эта короткая встреча и разговор невероятно вымотали обеих, и девушки, не сговариваясь. Направились к ближайшей скамейке. Случайно ли, нет, но она располагалась как раз рядом с прилавком с сувенирами, памятными брошюрами, книгами, открытками и всяческими безделушками. Зельма заинтересовалась открытками, Мина принялась просматривать книги - но обе вскоре оставили первоначальные увлечения. На вертикальном стенде рядом с прилавком были вывешены многочисленные медальоны-амулеты.
   Продавец даже рта не успел открыть - от него деловито отмахнулись, а пару секунд спустя уже коротко поясняли, что именно их заинтересовало.
   Минута - и на ладонях девушек уже лежали красиво упакованные медальоны. Мина выбрала амулет, изображающий два крыла, обрамляющие двух змей, обвивающих то ли меч, то ли столб. Медальон Зельмы был проще - четыре линии, складывающиеся в нечто наподобие трапеции, пятая, идущая из центра трапеции вниз, плюс странного вида капли-горошины на концах линий, образующих бока трапеции.
  
   Перебирая пальцами отштампованные узоры, девушки вернулись из пучины воспоминаний. Зельма первая нарушила молчание:
   - Ну, выкладывай свою сногсшибательную новость.
   Мина заговорщицки улыбнулась, слегка сгорбилась и достала из сумки какое-то удостоверение.
   - Мой доклад по проблеме подмены истории заинтересовал солидных учёных мужей, так что теперь я мало что стипендиат Дайсона, так ещё и практикант Сейрунсткого Института Альтернативной Истории!
   Зельма с интересом изучила фотографию Мины (весьма отдалённо напоминающую оригинал), синенькую печать, чью-то размашистую роспись чёрными чернилами... И усмехнулась про себя. Мало кто знал, что под крышей Института Альтернативной истории скрывалась лучшая спецслужба Полуострова. Подняв глаза на Мину, она встретила её взгляд - твёрдый, уверенный. Знает. Они обе знают. Одна - так как уже часть его. Другая - потому что дочери владельца одного из известных в узких, но осведомлённых кругах Полуострова журнала следует знать больше, чем даже его читателям.
   Вернув подруге удостоверение, Зельма решила уточнить.
   - А свой прежний универ оставила?
   Мина только вздохнула.
   - Жалко, конечно, бросать насиженное место... Но если всё время за насест цепляться, какой тут полёт? Хотя оставлять сестричку на родителей не хотелось. Вряд ли они с ней справятся.
   - Серьёзно? - Зельма склонила голову набок, пытаясь представить, как это - двое взрослых не в силах совладать с маленьким ребёнком.
   - Абсолютно. - Глаза Мины не смеялись. - Помнишь ту девушку на картине? Рыжую? Так вот Рина с каждым днём на неё всё больше и больше похожа. И выглядит так же невинно. А ведь мы с тобой тогда с ходу сошлись, что на той картине безобидных нет.
   Вздохнув, она сплела пальцы и опустила на них подбородок.
   - Чует моё сердце, что-нибудь да случится.
   Скепсис Зельмы как рукой сняло. Нахмурившись, она рассеянно начала накручивать на палец прядь волос. Увидев это, Мина только вздохнула.
   - Не загружайся... Тут уж ничего не попишешь - отец напрочь отказался переезжать, мать его поддержала, хотя все возможности для этого имелись и имеются. У нас ведь, хвала Творцу, Полуостров, а не Внешний мир. Визового зверства нет. И всё равно...
   Девушка съёжилась, передёрнув плечами, и снова приняла безмятежный - для окружающих - вид.
   - Ну а у тебя что новенького?
   Зельма несколько секунд пристально смотрела на неё - а потом всё же поддержала тему.
   - Сессию сдала на отлично, и удалось на следующий месяц на практику записаться в экспедицию на Дальний Юг*. "Живые о жизни"** собираются снимать фильм о последних живущих там волках - и искали себе практиканта. Желательно - со связями в прессе, дабы освещать происходящее на бумаге, так что моя зачётка стала им просто подарком свыше...
   Последние слова Зельма сопроводила горько-ехидной усмешкой. Мина понимающе кивнула. Обсуждать сие было нечего - и так ясно. Бедные экологи, смирившись, готовы были взять бесполезное и безмозглое создание за возможность передать через него хотя бы на бит больше информации, привлечь ещё хоть какое-нибудь внимание... Так что подругу они действительно должны были встретить воплями радости...
   Тем временем Зельма вытащила из сумочки сложенную карту, и расстелив её на столе, начала пояснять, где планируется проводить исследования.
   - Сначала мы доберёмся большегрузным рейсом до Нантага. Там подмахнём последние бумажки - на это уйдёт от пары дней до недели - смотря какое у местных чинуш настроение будет. Оттуда отправимся в Кертен уже самолётом помельче, ибо крупным пташкам там просто не сесть - полосы не хватит. А там - на вертолёты и в глушь.
   Мина следила за указаниями подруги, вспоминая уроки географии и перенося воспоминания на карту. В итоге выходило, что дорога экологов лежала в сердце густых лесов, покрывающих предгорья Лазамасских гор. Дикие места на границе Таанского Объединения и Республики Азаман. В Таане живут металлургией, Азамане - рыботорговлей.
   - Граница рядом. - Мина пробормотала это себе под нос, но Зельма, расслышав, только кивнула.
   - Причём, как понимаешь, это меньшая из неприятностей. Вблизи крупных месторождений не разрабатывается, а вот мелкие...
   - Частные...
   Короткий кивок.
   - Огнестрельное оружие с собой берём, но я лично свои бангаки*** дома не оставлю.
   Мина только вздохнула. С одной стороны, современная жизнь долго и старательно доказывала всем и каждому, время какого именно оружия сейчас идёт, но с другой же... "Пуля - дура"; "против лома нет приёма"... Да и тренер в институте только рот раскрыл, увидев её "упражнения" с простой бамбуковой палкой... И не то Зельма существо, чтобы брать в... прямо скажем, опасное путешествие оружие, с которым она не умеет обращаться на "ты".
   - А ведь опасное путешествие намечается... - Мина откинула с глаз чёлку и посмотрела на подругу немного расфокусированным, немигающим взглядом.
   - Ты тоже выбрала себе не самую спокойную стезю... - Зельма ответила взглядом пристальным, пронизывающим.
   - Совпадение?
   Повисло молчание. Не отчуждённое, и не дружелюбное. Скорее всего - ожидающе-объединяющее. С таким молчанием обычно садятся, следуя давней примете, перед дальней дорогой.
   Сквозь повисшую тишину прорвалась тонкая, нежная мелодия...
  
   Когда ты вернешься,
   Все будет иначе, и нам бы узнать друг друга...****
  
   - Мы узнали друг друга.
   Потом, возможно, девушки вспомнят, кто именно произнёс эту фразу. Возможно, её произнесли обе. Возможно, они подумали её - и точно прочли мысли друг друга. Сейчас же они просто осознавали пришедшее к ним...
   - Интересно, а зачем мы вернулись?
   Мина сама не знала, как из неё вырвался вопрос. Никогда прежде она не чувствовала себя столь беспомощной - беспомощной перед жизнью и судьбой.
   - Мы поймём, что жребий давно и не нами брошен... - негромко повторила Зельма последнюю строчку песни.
   - Кем же... - пробормотала Мина. - И почему на нас?
   И осеклась. Нелепость последнего вопроса была очевидна. А первый... Девушка скривила угол рта - и, подняв глаза, столкнулась с зеркальной усмешкой Зельмы.
   Не имеет значения - кто. Они - это они, и они будут делать то, что считают нужным.
   "Делай что должно, случится, что суждено".
   На стол упал солнечный луч.
  
   Девушки выходили из кафе, навстречу всё растущему кусочку свежеумытого голубого неба. Вслед им неслись слова следующей песни.
  
   ... нам не простят
   То, что мы другие...*****
  
   - А ведь мы и впрямь другие...- спокойно, отрешённо проговорила Зельма.
   - Прощения просить собираешься? - вздёрнула бровь Мина, прикидываясь весёлой и беззаботной, хотя весело ей не было. Было очень не по себе. Или наоборот - по себе?..
   - И не мечтай, - ответная усмешка походила на оскал. - Мне не нужно их прощение. Да и нет у них такого права - судить меня. Пока.
   - Пока-а? - протянула Мина, чувствуя, как непокорная ухмылка занимает господствующее положение на её лице. Это непокорное и крайне незаконопослушное "пока" отчего-то не совершенно тревожило - только бередило в глубине души какие-то казалось бы давно забытые - хотя что в ей-то в девятнадцать лет забывать - струны.
   И глядя в горящие расплавленным золотом на солнечном свету глаза Зельмы, девушка знала, что подруга чувствует то же самое.
   Плечом к плечу они шли по одной из старых узких улиц легендарного города, медленно оставляя за спиной старый дворец. Пока оставляя.
  
  
   * климат там как в Канаде или Сибири.
   ** телекомпания, специализирующаяся на фильмах о природе.
   *** Кто смотрел людей Икс - оружие Росомахи, съёмное, разумеется.
   **** "Белая гвардия", та же песня, что и в эпиграфе
   ***** "Гости из будущего", "Игры"
  
  
  

Позолота на полом стекле.

  

Я не помню паденья, я помню только
Глухой удар о холодные камни
Неужели я мог залететь так высоко,
И сорваться жестоко, как падший ангел?
Прямо вниз, туда, откуда мы
Вышли в надежде на новую жизнь
Прямо вниз, туда, откуда мы
Жадно смотрели на синюю высь.
Прямо вниз.

(с) Наутилус Помпилиус

  
  
   Мятная карамелька во рту Фабрицио растворилась до той самой стадии, когда её некогда круглые края становятся острыми и вполне могут поранить нежную кожицу губ или даже - при определённой доле невезения - оцарапать язык. Впрочем, такого с ним не случалось с самого раннего детства - он хорошо контролировал ситуацию. Он вообще умел контролировать.
   Что именно - значения не имело. Люди, машины, прихотливый и непостоянный рынок, он сам, под конец - не важно, что и кто. Главное - изучить ситуацию и составить план, имеющий достаточное количество уровней, слоёв и ответвлений. А приводя его в действие - не убирать руку с пульса событий, следя за малейшими изменениями обстановки и при нужде играя этими уровнями, слоями и ответвлениями, перетасовывая их, как колоду карт.
  
   Первые азы контроля он постигал ещё до того, как пошёл в школу. Что и как сказать и сделать, чтобы избавиться от омерзительной манки и получить вместо неё более удобоваримую перловку или вполне съедобную гречку. Как добиться лишней конфеты. Как выклянчить новую игрушку. О, взрослые искренне полагают, что воспитывают ребёнка, но если их изучить - то всё становится так просто, что порой превращается в "неинтересно".
   Школа была куда занимательнее. Учителя строго следили за подрастающим поколением, а сверстники сами понемногу баловались попытками перехитрить и приручить родителей, но при этом все они приручению поддавались хоть и куда сложнее, но... гораздо проще, чем это могло показаться. Лесть, шантаж - это проще простого и достойно разве что самых примитивных из них. Да и действовало сие лишь в младших классах.
   В более позднее время, на последних курсах приходилось Фабрицио пришлось поизворачиваться. На примитивов действовали старые способы, но вот для личностей посложнее такие методы не совершенно не годились. Для них нужно было находить либо идеи, которые можно поддерживать или наоборот - ниспровергать, либо притворяться полезным, таким, кого можно использовать - для тех кто поподлее или на кого можно положиться в будущем - для тех, кто почестнее. Здесь главным было - не утратить самого себя, не потерять свою собственную идею, свою цель. А при везении - то есть, при приложении определённого количества стараний - можно было подменить своей идеей чужие... Разумеется, на более низком уровне. И первые помощники, исполнители, инструменты в его руках были готовы...
  
   На последней мысли губы молодого человека скривила самодовольная усмешка. Он справился с этой задачей - исключительно сам, только своим умом и постоянно растущим багажом опыта и знаний, и теперь...
   Теперь сын владельца крохотной конторы ритуальных услуг из провинции Дилса был хозяином всего похоронного бизнеса в самом Дилсе, Зефилии и половины доли в Сейруне. Ни один человек не мог быть похоронен официально, минуя при этом контору Фабрицио дель Мейро.
   Тихо пискнул компьютер, давая сигнал о получении затребованной информации, и Фабрицио вынырнул из задумчивости. Карамелька за это время успела рассосаться, и молодой человек не глядя потянулся к вазочке за следующей, глазами и разумом уже находясь в оперативных сводках по статистике оказания ритуальных услуг в Лизеле, Эльмекии и Ральтиге. Сейчас атаки по трём направлениям сразу ему и его фирме пока не осилить, значит, надо выбрать какое-то одно.
   Принятие решения по Эльмекии, пожалуй, пока лучше оставить на самый конец - ситуация там как в родном Дилсе - в каждом городе своя контора, а в крупных, бывает, и по нескольку. В одной столице их четыре! Нет, с этим бардаком он однозначно справится, главное - времени побольше и терпения. Ведь повторять уже однажды пройденное - невероятная скука!
   Лизель уже поинтереснее. Здесь контроль за смертью в руках государства, и он довольно прочен. И система довольно устойчивая, хотя он сам, пожалуй, не слишком бы вдохновился идеей всю жизнь откладывать на смерть и посмертие... Но с другой стороны, получить в надгробие нечто серое и унылое тоже бы не хотел.
   В общем, интересный вариант... Заняться им?.. Нет. Ведь ещё осталось ещё кое-что непросмотренное... Ральтиг.
   Фабрицио углубился в таблицы и графики, и чем дольше он их просматривал, тем больше убеждался - вот оно! В Ральтиге за право сопровождать граждан страны в Преисподнюю боролись несколько крупных контор, причём полностью отсутствовали территории, полностью подвластные кому-либо одному - раздолье для такого игрока как он!
   Удовлетворённо прижмурившись, он откинулся на спинку кресла и, улыбаясь, со вкусом потянулся. Ради такого удачного стечения обстоятельств он, пожалуй, даже не будет наказывать статистиков, на добрых полчаса задержавшихся с передачей ему результатов анализа. Так, выговор без занесения. И премию... ладно, не снимем и не уполовиним. Всё же удачный сегодня день!
   Впрочем, нет. Удачи нет, равно как и не удачи. Есть просто различные стечения обстоятельств - положительные, отрицательные, нейтральные и разнообразные комбинации из них. Тот, кто умеет ими управлять, считается удачливым, а тот, кто не умеет... Фабрицио усмехнулся. Он сам организовал три лотереи, и из каждой извлёк выгоду, намного перекрывшую расходы. И повезло в этой лотерее нужным людям...
   Забытый было компьютер вновь получил работу. Быстро набрав в текстовом редакторе свои требования, Фабрицио отослал их информационному отделу - и, взглянув на часы, выглянул в окно. Тучи над столицей Сейруна пока не желали расходиться, и, похоже, что так пройдёт весь день. Впрочем, ему нечего жаловаться. Будь погода хорошей, настроение тут же бы подскочило на совершенно неподходящую ситуации величину. А нельзя - встречаться с основным сейрунским конкурентом в хорошем настроении - всё равно, что дарить ему подачу в ответственейшем матче.
   Нет, на эту встречу ехать неподготовленным смерти подобно. Недолго думая, Фабрицио прибег к своему привычному способу, не раз и не два выручавшему его в ответственных ситуациях.
   Из шкатулки, которую непосвящённые принимали за подсигар, появились пять полых шариков из какого-то особенно прочного вида стекла, покрытых сусальным золотом. Фабрицио любил вертеть их в руках, обдумывая планы, или просчитывая последствия действий конкурентов, или просто витая в неведомых далях и грезя о далёком будущем, когда в его власти будет гораздо больше, нежели просто сопровождение умерших невесть как к месту их последнего пристанища.
   Впрочем, этим мыслям Фабрицио предпочитал предаваться дома, где у нег имелся куда более обширный запас шариков. Он запускал в них руки, перебирая пальцами золотистую позвякивающую массу, и погружался в странный полусон-полуявь, почти полностью отключаясь от окружающего мира. В таком состоянии его мысль приобретала невероятную чёткость и ясность, проблемы, над которыми он в обычном состоянии можно было размышлять днями, он осмысливать и решал за пару-тройку часов.
   Впрочем, сейчас к таким экстренным методам сейчас прибегать не требовалось. Надо было лишь настроиться на нужный лад и проработать линию поведения. Встреча эта, по сути, не несёт никакой смысловой нагрузки - пока сын дражайшего конкурента не поправится или не отойдёт в Мир Иной, никаких подвижек в переговорах не будет...
   Мир Иной - что за дурацкое определение! Пальцы раздраженно стиснули один из шариков. Фабрицио невероятно раздражало это словосочетание, хотя никаких внятных и логичных предпосылок к этому он не находил. Просто эти два слова в определённом контексте, несущие определённую смысловую нагрузку, выводили его из себя. К этому все давно привыкли, в том числе и сам Фабрицио, и никто не удивлялся, увидев раздражённую гримасу шефа.
  
   Нежно прозвенел коммуникатор, и из динамика послышался голос секретарши:
   - Господин дель Мейро, ваш автомобиль подан к лифту.
   Фабрицио вздохнул, встал из-за стола, отправил шарики в шкатулку. Быстрый взгляд в зеркало - костюм сидит безупречно, галстук не сбился, чёрные волосы - по самой последней моде отращенные почти до плеч уложены с лёгкой и элегантной небрежностью. Подхватив кейс, молодой мужчина вышел из кабинета. Спустившись на лифте в подвал, он сел в поданный автомобиль и уложил кейс на соседнее сиденье. Поездка обещала быть короткой по расстоянию, но довольно длительной - движение через исторический центр всегда было ограничено, а следовательно - затруднено. И это обстоятельство уже не раз вызывало раздоры между городской администрацией и королевской семьёй с одной стороны и элитой бизнеса с другой. Пока что верх был за первыми, но...
   Фабрицио усмехнулся. Рано или поздно, но сейрунские толстосумы поймут, что добиться выгодных для себя условий они смогут только сообща. И он, Фабрицио дель Мейро, намерен сыграть в этом будущем объединении одну из решающих ролей. Камни уже начали разбрасываться, придёт время и для их сбора.
   Автомобиль остановился на светофоре перед въездом в центр. Мимо по переходу засновали люди, в основном хорошо одетые - бедности в Сейруне было немного, и концентрировалась она в основном по глухим закоулкам страны, где исторические памятники практически отсутствовали. В отличие от центра Столицы.
   В ожидании Фабрицио повернул голову вправо и непроизвольно пригляделся к прохожим. И неожиданно для самого себя насторожился. Озадаченный, он пристальнее пригляделся к проходящим людям, и парой мгновений позже выделил из толпы двух девушек. Вроде бы ничем не примечательных. Примерно одного роста... за вычетом каблуков. У одной волосы редкого теперь цвета - сине-фиолетовые, подстрижены чуть ниже плеч, плюс чёлка. У другой - очень светлые, или даже вовсе белые, длинные. Беловолосая одета лучше. Обе двигаются изящно, плавно - загляденье.
   Что в них такого особенного?
   Фабрицио раздраженно стукнул кулаком по колену - он не любил, когда чего-то не понимал. Пренебрежительно фыркнул. И отвернулся от девушек, успев уголком глаза заметить, как они обе почему-то повернулись в его сторону. Но когда он снова посмотрел прямо на них, они уже продолжали путь.
   Автомобиль тронулся. Фабрицио откинулся на кожаные подушки, выкидывая эту историю из головы. На время. Сейчас его ждал престарелый конкурент, который должен стать младшим партнёром, и эта встреча должна заложить ещё один камень в фундамент осознания партнёром этого факта. А вечером... Вечером можно будет и поразмыслить над этой встречей.
   Фабрицио не верил в случайности и удачу. Он верил в своё чутьё, ни разу ещё не подводившее его. И сейчас это чутьё говорило - эти девушки ещё встретятся на его пути. И вряд ли - на его стороне.
   Последняя ускользающая мысль вызвала у Фабрицио холодную улыбку.
   "А может быть, они мои будущие клиентки?"
   Будет забавно.
  
  
  

Справедливость цвета слёз.

  

Я не знаю, что ждет впереди
Может Свет, а может быть Тьма.
Кто во мне эту боль пробудил
Или я разбудила сама?

Все, что было - рассыпалось в прах,
Растворилось, как призрачный сон
Только стон на моих губах
И зловеще молчит телефон.

Жизнь прекрасна - вокруг твердят...
Может, правда, а может, бред.
И вино превратилось в яд,
Неужели здесь выхода нет?

Может, стоит глаза раскрыть
И на мир по другому взглянуть -
Ведь судьбы не оборвана нить
И к вершине не кончился путь.

(с) Ассиди

  
   - Мама!.. Мамочка!..
   Тонкий, жалобный детский крик разорвал относительную тишину городской ночи. Несколько секунд ничего не происходило, были слышны лишь горькие, безутешные всхлипы, но затем где-то хлопнула дверь, тишину нарушили тяжёлые шаги - кто-то, видимо, пытался красться на цыпочках, производя как можно меньше шума, но получалось у него из рук вон плохо... Звякнув ручкой и еле слышно щёлкнув замком, дверь отворилась, и в комнату проник тускло-золотистый свет ночного фонарика.
   - Эмалия!
   В комнату вдвинулась массивная фигура, грубый, мощный голос старался звучать как можно тише и мягче.
   - Папочка!.. - в коконе одеял на кровати возникло шевеление, и вскоре из него показалась маленькая фигурка. Массивная фигура опустилась на краешек кровати, поставив ночной фонарь на тумбочку и зашарила по полированной поверхности в поисках выключателя для более яркой лампы, прикрытой абажуром из плотной ткани. Мгновением позже маленькая фигурка бросилась к ней на шею. В этом момент наконец загорелась лампа.
   Яркий в сравнении с фонарём свет озарил комнату, вырвав из тенёт теней обе фигуры. Ими оказались могучего телосложения мужчина в расцвете лет и маленькая девочка - не старше пяти лет. Оба черноволосые, с большими ярко-синими глазами.
   - Эмалия...
   Мужчина обнял девочку, прижав к груди бережно и аккуратно, малышка почти полностью скрылась в его объятиях.
   - Папочка...
   Мужчина начал медленно раскачиваться взад-вперёд, укачивая дочку, и поглаживая её по голове и по ещё вздрагивающей от всхлипов худенькой спинке. Малышка только сильнее прижалась к нему, спрятав лицо в складках светлого халата и обняв его за шею. Спустя несколько минут девочка уже дышала ровно и спокойно, засыпая в надёжных и любящих объятиях. Ещё через полчаса мужчина бережно устроил малышку на кровати и накрыл одеялом. Глубоко вздохнув, он немного посидел, не отрывая от неё глаз, затем поднялся, зажёг ночной фонарь и погасил лампу. Осторожно ступая, он проскользнул сквозь оставленную открытой дверь и медленно затворил её.
   И только после этого перевёл взгляд на ожидавшего его мужчину примерно его лет, с забинтованной головой и роскошными - правда сейчас немного опалёнными усами. Кивком предложив следовать за собой, черноволосый мужчина прошёл по коридору, и миновав поворот, открыл дверь, ведущую в тёмную комнату. Посветив себе фонарём, он зажёг свет, и сразу стало понятно, что недавно тёмная комната являлась кабинетом. Массивный стол, не менее массивное рабочее кресло, в углу - диван, пара мягких кресел, журнальный столик. Пара шкафов, стеллаж с документами. У дальней стены - искусственный камин. Черноволосый мужчина проследовал прямиком к нему, щелчком по переключателю зажёг его и вернувшись к дивану, рухнул на него как подкошенный. И только тогда уронил голову на руки, спрятав лицо в ладонях.
   Второй мужчина поставил на столик тёмную пузатую бутылку, пару пузатых коньячный бокалов и уселся в кресло рядом. Осторожно, стараясь не совершать резких движений, вытащил пробку и разлил по бокалам жидкость густо-янтарного цвета.
   - Брат, - негромко произнёс он, держа в руках один из бокалов. Черноволосый мужчина медленно поднял голову, несколько секунд просто смотрел в никуда, а потом мгновенным движением выхватил бокал из рук брата и одним глотком опустошил его.
   - Кристиан... Мелисса... умерла?..
   Первый мужчина опустил глаза.
   - Брат... Филипп... - на несколько тягостных минут в комнате повисло мучительно-напряжённое молчание. - Да. Врачи сделали всё, что могли, я уверен. Я никогда не забуду глаза врача, который вышел ко мне. Он словно... Словно сам там почти что побывал. Вместе с ней...
   Кристиан замолчал, откинувшись на спинку кресла и слегка морщась, и с еле слышным полувздохом-полустоном закрыл глаза. Филипп несколько секунд смотрел на него, а потом задал неожиданный вопрос:
   - Как тебе удалось сбежать из больницы? Тебя не могли отпустить в таком состоянии.
   - Не могли. - Ответил Кристиан, не открывая глаз. - Того врача, который всеми командовал, кто-то отправил спать, и я улучил момент. Хотя и не следовало бы, наверное. Мне ведь тогда послышалась фамилия Гализар... будто он по мановению волшебной палочки перенёсся из Дилса сюда... Хотя чуда всё равно не вышло.
   Замолчав, он словно обмяк в объятиях кресла. Филипп о ответ глубоко вздохнул и покосился на рабочий стол, а точнее - на стоящий на нём телефон.
   - Всё-таки тебе не стоило уходить. Хотя... об этом ты мог и не знать. Организацией недельного цикла лекций в Сейрунском Университете занималась Мелисса...
   - Значит, это бы всё-таки он... Тогда почему?.. Ведь он спасал таких, от которых отказывались светила...
   Кристиан покачал головой - и тут же сморщился от разразившейся под черепом бури и со стоном откинулся на спинку кресла. Филипп вздохнул, но промолчал. У обоих перед глазами встало утро позапрошлого дня. Утра, когда собранная и подготовленная на для выступления принцессы Мелиссы Сейрунской взлетела на воздух, подброшенная мощным взрывом...
   Молчание продолжалось долго. Филипп сидел сгорбившись, упираясь локтями в колени, и вертел в руках хрупкий бокал, по стенкам которого от донышка до самых краёв путешествовала янтарная капелька. Кристиан просто сидел с закрытыми глазами, и, казалось, дремал, только подрагивающие веки доказывали, что он всё-таки бодрствовал.
   Беззвучно мерцал свет в искусственном камине.
   Филиппу внезапно вспомнилось, как хотела Мелисса установить в комнате вместо имеющейся дешёвой игрушки что-нибудь получше, с настоящим огнём... И столь же внезапно осознал, что теперь любая перестановка, любая переделка будут бессмысленными - ведь их никогда не увидит она... На глаза навернулись слёзы, но Филипп сдержал их. Он не должен плакать. Плакать - значит уже наполовину покориться чужим правилам. Наполовину смириться с подлостями этого мира. Плакать - значит показать слабость, а он не должен быть слабым. У него ещё есть брат, которого завтра надо будет оттащить к медикам. У него есть малютка Эмалия, которую ему удалось прикрыть от взрыва. И старшенькая, Грациэлла, которую надо найти, куда бы бедняжку не завели ноги и судьба...
   - О Грациэлле есть новости? - словно телепатически уловив мысли брата, в кресле шевельнулся Кристиан.
   - Нет пока. В гостиницах не видели никого с её приметами, в парках, садах сейчас ищут. Завтра дадут объявление по телевидению - может, кто-нибудь её видел.
   Филипп снова поник. Заговорив вслух о провале поисков, он растревожил свои страхи и сомнения. Грации не та, что могла так просто потеряться...
   - Тогда её скоро отыщут. Налия - девочка приметная... Да и сама она наверное скоро подаст о себе знать - или просто вернётся, когда утихнет боль...
   Кристиан говорил медленно и через силу, он уже засыпал, истощив последний запас сил. Филипп поставил бокал на столик, поднялся и осторожно, стараясь не дёргать, под руки поднял брата из кресла и неторопливо, но уверенно вывел из комнаты. За его спиной неслышно дрожал рыжеватый свет.
  
   Колёса поезда перестукивали в едином ритме, поезд плавно покачивался, устроившаяся на верхней полке девушка совершенно не замечала этих неудобств, хотя и не была к ним привычна. Длинные аристократические пальцы то и дело касались непривычно-коротких прядей иссиня-чёрных волос. В левой руке девушки был зажат только что закрытый паспорт, в графе "имя" которого было каллиграфическим подчерком начертано: "Налия Сарпьене" Девушка была далеко от тянущейся на юг бело-зелёной гусеницы поезда.
   На первое время денег ей хватит. Всё же драгоценностей ей за всё время надарили немереное количество - и зачем они были, к примеру, пятилетнему ребёнку? Ну зато не возникло даже тени искушения прихватить кое-что из семейных. На первое время хватит и этого. А потом... Грациэлла уль Налия Сейрун усмехнулась, запихнула новенький паспорт в рюкзак и повернулась на левый бок, носом к стене, и закрыла глаза.
   Поезд стремился к Эльмекийской Республике.
  
  
  

Ветер с гор.

  
  

Кто придумал, что полынь - трава тоски?
Верно - горечь; верно - лед; быть может - сны.
Это просто отступают ледники,
Наступают двести лет сплошной весны.

Там, где раньше только стыла полынья,
Все поля заполоняет - и права
В этом радость полоумного зверья -
Хоть и горькая, а все-таки трава.

Те сугробы, где никто не сыпал соль,
Что лежали мирно пару тысяч лет,
Невозвратно тают... Да, конечно, боль,
И виновен в этом, безусловно, Свет.

Лед уходит - без прочувствованных сцен
На прощание - туманом, ручейком...
И полынью наступает голоцен.
Но растерянно идет за ледником,

Проклиная все сломавший новый век,
И зверье виня, и каждую звезду,
Потрясенный первобытный человек,
Так привыкший за столетия ко льду.

(с)Кэт Кеменкири

  
  
   Жизнь - тонкой, незримой и неощутимой, но тем не менее не менее реальной нитью вьётся, трепещет, дёргается... Ей не хочется оставаться здесь, в этой заполненной светом и людьми в зелёном и белом комнате, в этом измученном окровавленном теле, ей хочется на волю, взлететь, окунуться в золотой солнечный свет... Но он удержит её. Он знает, когда, как и куда будет направлено её следующее движение, и он успеет отреагировать, и он её удержит...
   Удержит.
   Тонкая-претонкая нить вдруг исчезает, истаивает, ускользает, как предутренний сон, пропадает, как туман под лучами солнца.
   Он её не удержал.
  
   Милан вздрогнул и проснулся. Он лежал на диване в гостиной, одетый, в глаза било послеполуденное солнце, а поездка в Сейрун осталась в месяц как минувшем прошлом.
   Снова это... Скрипнув зубами, Милан поднялся и на плохо слушающихся, затекших от сна в неудобном положении ногах дошёл до ванной комнаты и, набрав полные ладони ледяной воды, резко, чтобы не успеть передумать, опустил в них лицо.
   Кожу мгновенно обожгло холодом, армады мурашек прогалопировали по затылку, плечам и спине, и собрались в итоге отчего-то на ушах, и только тогда Милан опустил руки, судорожно вдохнул показавшийся тёплым воздух, проморгался и только тогда окончательно проснулся.
   Завтракал он в полной тишине, не включая ни радио, не телевизора. Пил обжигающе-крепкий чай с неимоверным количеством сахара, разогревая в микроволновке купленный в магазине готовый обед - баранину с рисом. После еды Милан выпил ещё одну чашку чая - на сей раз совершенно несладкого, заедая глотки вафлями со сгущёнкой.
   А погода за окном, была великолепной. До начала суточного дежурства оставалось более двух часов, и Милан решил дойти до больницы пешком, чтобы попытаться настроиться на рабочий лад. И выбросить из головы проклятый сон...
  
   События месячной давности так и остались выжженными в памяти калёным железом, не желая меркнуть, то и дело всплывая перед глазами и еженощно являясь в кошмарах, оставляя наутро пустоту в груди.
  
   Милан был тогда на площади, почти был... Взрыв застал его в одном из переулков, уже собирающегося вывернуть на площадь... Последние метры он не пробежал - пролетел в единый момент, и мгновенно попал в кромешный ад. Как ему удалось быстро и невредимым добраться до эпицентра взрыва, Милан так и не понял. Казалось - только-только он ступил на старинную брусчатку площади, на которую ещё сыпались мелкие осколки - а вот он уже падает на колени рядом с израненной принцессой, вытряхивая из рюкзака аптечку и требуя вызвать "скорую"... Он тогда так и не запомнил её сейрунского номера... И сейчас не помнит.
   А затем были томительные минуты ожидания. Какая-то часть сознания каким-то образом продолжала фиксировать окружающее, и отсчитывать время, а руки между тем накладывали жгуты, вкалывали лекарства, делали перевязки...
   Приехавшие врачи сразу распознали в нём коллегу, но вряд ли его взяли бы с собой сразу, если бы не вмешательство принца Филиппа. Одного могучего рявка хватило, чтобы обеспечить Милану место в машине. Если бы этого хватило для спасения жизни!..
   Ведь раньше - хватало...
   Ещё на практике Милан заметил за собой одну особенность. Он всегда чувствовал пациента. Жизнь, за которую ему представало бороться, виделась ему живой нитью в его пальцах. И он всегда словно знал заранее, как она будет себя вести - спокойно виться, или пытаться разорваться, дёргаться из стороны в сторону или же самостоятельно двигаться ему в руки... Милан всегда знал, собирается ли пациент бороться за свою жизнь, помогать ему, или же наоборот - стремиться к смерти. И почти всегда знал, как удержать нить, не дать ей разорваться...
   Но в этот раз нить не разорвалась - она просто исчезла. Исчезла, вместе с ней истекла и жизнь Мелиссы Сейрунской, оставив Милана шокированным, потрясённым... одиноким.
  
   Без прежних снов.
  
   Милан летал во сне столько, сколько себя помнил. Летал по-настоящему - не так, как происходит это обычно в снах других людей. Не бестелесным призраком он проносился над горами и лесами Полуострова, ног могучим крылатым существом, рождённым для танца с ветрами и облаками. Легко и плавно несли его крылья над миром... Только никогда его путь не пролегал над озёрами или реками, и Милан остро сожалел, что не может увидеть себя со стороны... Ему казалось, что если он увидит себя во сне, то случится что-то очень-очень важное. Но он так себя и не увидел.
   А месяц назад эти сны исчезли. Остались лишь видения смерти принцессы и пустота...
   С горькой усмешкой Милан в очередной раз подумал, что видимо это наказание небес... Хотя видит Создатель, он старался изо всех сил.
   Не пытайся - делай или не делай!
   Похоже, эта фраза скоро начнёт вызывать у него отвращение...
  
   К реальности его вернул запах омерзительного кофе. Вздрогнув, Милан моргнул - и встретился взглядом с Фай, протягивающей ему бумажный стаканчик с кофе из аппарата. Оказывается, он не только дошёл до госпиталя, но и поднялся на лифте на свой этаж.
   - Что может быть лучше для возвращения личности в реальный мир, как не порция мерзейшего кофе Дилса?
   Милан вздохнул, и... улыбнулся. Благодарно кивнув лучшей операционной сестре госпиталя, и по совместительству - лучшему другу, врач принял из её рук стаканчик и единым глотком опустошил его, мгновенно скривившись. И ушёл в раздевалку.
   Девушка довольно кивнула своим мыслям и поудобнее перехватив папку, которую до этого держала подмышкой, стала его ожидать. По её мнению, никто не мог надолго сконцентрироваться на личных переживаниях, когда во рту стоял привкус кофе из аппарата в вестибюле их этажа. Уж как он готовил этот несчастный напиток - один Создатель ведает, но результата гаже не удавалось достичь даже Милану, с приготовлением кофе несовместимому в принципе. Покачав головой, Фай вздохнула. Если док не придёт в себя в ближайшее время, то придётся с ним что-то делать. Мир не должен потерять такого блестящего врача... А ей самой не хотелось терять друга.
  
   Милан вышел из раздевалки не то чтобы приободрившийся - но пустота в груди съёжилась, уменьшившись до вполне приемлемых размеров, позволив в полной мере наблюдать и осознавать окружающий мир. И в первую очередь - ожидающую его Фай.
   Вообще-то её полное имя было Стефамида, но называть её так означало заполучить себе врага на веки вечные. Для всех и вся девушка была Фай, только Фай и никак иначе...
   Тряхнув головой, отгоняя ни к селу ни к городу возникшие воспоминания, Милан подошёл к девушке.
   - Строишь планы на мой счёт?
   Похоже, что на сей раз ему выпал черед застать Фай врасплох. Девушка вздрогнула, и подняла на него глаза - янтарные, такие же, как и у него самого...
   - Строю. И осуществлю их, если кое-кто не придёт в себя! Нельзя так, Милан!
   Мужчина поднял руку, останавливая уже набравшую воздуха для следующей фразы девушку.
   - Фай, не надо... Здесь может помочь только время, - и было бы неплохо самому в эти слова поверить, - время и ничего кроме времени... Я ведь рассказывал тебе... Должно пройти время. Я перестану видеть тот день во сне. И...
   - И?.. - тон Фай был резким, требовательным. Девушка явно была настроена вытрясти-таки из друга последнюю фразу, которую он до сих пор обрывал на полуслове.
   А Милан внезапно устал скрываться.
   - И вернутся мои прежние сны...
   Несколько секунд Фай молчала.
   - Они вернутся, только когда ты их позовешь. Кто боится летать - только ползает. И ты это прекрасно знаешь.
   Врач вздохнул, но ответить не успел. На посту прозвучал сигнал вызова.
  
   Операция завершилась глубокой ночью. Пациент - пожилой человек, сбитый машиной, был оставлен в реанимации на пятом этаже, и только тогда Милан смог перевести дух и отпустить (точнее - прогнать) домой падающую с ног Фай. Смена девушки закончилась несколько часов назад, но она упрямо оставалась до конца операции - и, все боги и демоны прошлого - Милан был ей за это несказанно благодарен. Что, впрочем, не помешало ему яростно обругать упрямицу, когда они, уже переодетые, вышли в вестибюль. Ругань, как ни странно, Фай не обидела и не обозлила - входящая в лифт девушка выглядела довольной и спокойной, даже улыбнулась и слабо помахала рукой, когда он выходил из лифта на третьем этаже.
   И только когда Фай скрыли серебристые створки, Милан осознал две вещи. Первая - насколько же он вымотан. А вторая... что пустота в его груди, грызшая его с утра, исчезла, растворилась, растаяла.
   Добравшись до зоны отдыха, Милан рухнул в кресло и, взяв с тумбочки пульт, включил телевизор. Впрочем, толку от него было мало. Новостной канал в госпитале не работал, а остальные показывали либо вывеску об идущих профилактических работах, либо музыку. Раздражённо фыркнув, Милан нажал на кнопку выключения.
   Экран погас, пульт полетел в соседнее кресло. Поднявшись на ноги, мужчина подошёл к окну. Там, за окружающим больницу лесопарком, за городом, далеко за Катаатскими горами, занимался рассвет. Горы чёрной зубчатой грядой выделялись на фоне светлеющего неба. Сейчас оно было лиловатым, с угасающими оттенками фиолетового. Погода в рождающийся сейчас день обещала быть хорошей...
   Милан закрыл лицо руками. И что же ему делать? Неужели - действительно жить, как жил раньше, словно бы ничего и не произошло? Тем более этого так отчаянно жаждет всё его существо? Жить, не думая...
   На губы наползла горькая усмешка. Да уж, не думать. Будто он не знает себя... Будет, ещё как будет! Будет вдвойне внимательным со всеми пациентами, будет обсуждать свои мысли с Фай - и она, разумеется, будет выдавать свои заумные, порой дикие, а порой - безумно притягательные версии...
   Подчиняясь внезапному порыву, Милан взялся за ручку рамы, и резко, едва не сломав что-то в хрупком пластиково-металлическом механизме, распахнул окно и зажмурился.
   В лицо ударил прохладный, свежий, пахнущий влажной от росы травой и какими-то цветами ветер. Разлохматил волосы, пошевелил зашелестевшие жалюзи... Ветер пах свободой. И впервые за все эти дни Милан ощутил, что действительно хочет взлететь.
   Он открыл глаза. Небо над горами стало нежно-розовым, и с каждой минутой всё сильнее наливалось золотом. Близился восход солнца.
   Неожиданно, вроде бы совершенно не к месту, вспомнились слова Фай о полыни...
  
   - У-у, док... Поймаю ту паршивую писаку - не знаю, что с ней сделаю! Мало того, что над сакральным извратилась, так ещё и полынь в знак тоски запихнула!*
   Фай была изрядно раздражена, причём Милан тогда так и не понял, на кого она злится сильнее - на злополучную авторшу слезливого, хоть и красивого романа, или же - на него самого, подхватившего оттуда образ.
   - Предвидя твой вопрос, шеф, - Фай немного успокоилась, - расскажу кое-что геологическое. По многолетним исследованиям, освобождение территорий с ныне умеренным климатом от ледников сопровождалось обильным произрастанием полыни. Эта трава первой приходит на освободившуюся ото льда землю. Она должна быть знаком прихода весны, знаком перемен, пусть кажущимися плохими, печальными, но всё же - перемен к лучшему. Знаком надежды должна быть полынь.
  
   И сейчас слова верной помощницы молотом бились в его мозгу, отдаваясь в сердце. Милан на мгновение прикрыл глаза. Открыл их. И зашептал:
   - Весна...
   Ветер на секунду стих, а потом со свежими силами ворвался в больничный коридор.
   - Если ты в самом деле пришла...
   На востоке по линии гор пробежала золотая каёмка.
   - Дай нам надежду...
   Небо прорезал первый солнечный луч.
   - Подари нам крылья...
  
  
   *думаю, почти все поняли, что я имею в виду "Чёрную книгу Арды". А почему бы в Алом Мире не быть её варианту - о добром Шабронигдо и злом Цефеиде?
  
  
  

Оскал свободы.

  

Бесы просят служить,
Но я не служу никому.
Даже тебе, даже себе,
Даже тому, чья власть.
И если он ещё жив,
То я не служу и ему.
Я украл ровно столько огня,
Чтобы больше его не красть.

(с) Наутилус Помпилиус

  
  
   - Господин Марюлен, всё же прошу вас ещё раз подумать... и пересмотреть своё решение. Неужели наши условия настолько невыгодны? Предлагаемая сумма, на наш взгляд...
   - Совершенно не перекрывает осточертевшие моей команде местные пейзажи!
   Невысокий худощавый мужичонка в очках с массивной оправой, делающие его личико ещё более крысиным, чем казалось на первый взгляд, нервно дёрнулся, когда его грубо и резко прервал собеседник - огромного роста мужчина, искрасна-рыжий, с завязанными с длинный "конский хвост" проволокообразными волосами, в военной форме. Гарб мысленно поставил себе плюсик, демонстративно хмыкнул, схватил со стола серую папку, которую "крыс" пытался отвоевать, и, развернувшись, вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Хлопать ею он вроде не собирался, но... получилось само собой - шёл он быстро, силушкой обделён не был, задерживаться не хотелось... В общем, хлопок при сложении вышеозначенных факторов получился недурственный.
   Коротко хохотнув, Гарб засунул папку подмышку, пересёк короткий коридор и сбежал по лестнице. Миновав последнее препятствие - проходную с засевшим на посту амбалом с начертанным на лице полным отсутствием мозгов - он пинком распахнул входную дверь и вырвался наружу.
   Улица встретила его сырым влажным ветром, бегущими по небу облаками и грохотом недалёкого взрыва. Яростно выругавшись, Гарб быстро повернулся в сторону предполагаемого происшествия, почти сразу вычислил дымно-пылевой султан, поднимающийся и впрямь недалеко от здания, полгода назад ставшего с его участием правительственным, и мимо ещё пары амбалов, ошарашенно крутивших головами, устремился к припаркованному неподалёку внедорожнику. Не открывая двери, он запрыгнул на водительское сиденье, швырнул папку на соседнее, повернул оставленные в скважине ключи (идиотов угонять его машину уже не находилось) и утопил в пол педаль газа. Джип взревел многосильным мотором и, скрипнув покрышками, рванулся вперёд.
   Не прекращая ругаться сквозь зубы, Гарб разгонял автомобиль до ближайшего перекрёстка, и там, не притормаживая, глянул вправо. Пыли уже почти не было, её сменило облако сероватого с небольшими вкраплениями чёрного дыма... не слишком сместившееся. Солдат яростно зашипел и резко крутанул руль, распугав немногих хозяев железных коней, повернул в сторону оседающего пылевого облака. Похоже, после бюрократических процедур его угораздило ошибиться... Взрыв не был близким. Он был просто сильным. И чем дальше Гарб ехал, тем сильнее его мучили подозрения относительно места этого взрыва...
   Наконец город остался позади, и можно было прибавить газу, не опасаясь, что на дорогу в последний момент выскочит чьё-нибудь чадо. Но радоваться скорости у Гарба не получалось - на последнем километре он уже не сомневался, что взрыв прогремел у него на базе... И только светлые и тёмные боги знали, скольким его людям он стоил жизни.
   А джип уже тормозил у беспорядочной, дымящейся груды искорёженного металлолома, бывшей некогда воротами в их лагерь и будкой дежурного. Среди этого хлама угадывались контуры чего-то, когда-то бывшего автомобилем, и картина происшедшего для Гарба прояснилась. Смертник на напичканной взрывчаткой машине врезался в ворота и явно намеревался протаранить их и въехать на базу, и только там взорваться, но... Либо дежурный (Гарб силился, но не мог вспомнить, кто должен был сидеть в злосчастной будке) что-то сумел предпринять, либо ворота оказались крепче, чем от них ожидали все, либо машина террориста заглохла в самый неожиданный момент. Последний вариант отдавал бредом, но исключать его не следовало - в жизни Гарба хватало странных совпадений, мало состыковывающихся с нормальной логикой и статистикой.
   Командирский джип заметили - люди поотрывались от багров и огнетушителей, коими обрабатывали остатки ворот, и замерли, ожидая реакции капитана. А капитан наконец вспомнил, чей был черед караулить базу - Семецкого, тридцатилетнего лизелийца, сбежавшего из дому в вольные отряды от чрезмерно назойливых кредиторов из слоёв общества, именуемых бандитскими. Наглядная иллюстрация темы "кому суждено быть повешенным (взорванным)..." и далее по тексту. Сплюнув себе под ноги, Гарб в хмуро уставился на зама, пролезшего через прорезанную в сетчатой ограде дыру, походя разогнавшего солдат по делам и подошедшего к нему.
   - Ну?
   Рашад передёрнул плечами, потёр плечо, по-видимому, пострадавшее сегодня, и заговорил:
   - Этот тип ехал себе по дороге, но перед съездом к нам резко прибавил газу - и на ворота. Семецкий только и успел, что доску с гвоздями ему под колёса бросить... Впрочем, это помогло, жаль только, что не ему... Бабахнуло нехило, наверное и вы, кэп, в городе слышали...
   - Слышал, - Гарб кивнул, но тут же поторопил рассказчика, - говори, не тяни резину.
   - А что говорить-то? От водилы ничего не осталось, Юлия наповал, Сейрану по лицу осколками досталось, боимся, глаза задело, остальное - мелочи.
   - Врачей вызвали? Не местных, а таваррийцев...
   - Вызвали. Они выслали вертолёт, но сразу предупредили, что если пострадали глаза, то помочь не смогут. Здесь никого нет, а в Конфедерации очереди и цены кусачие. Если согласимся - станем ещё одной сворой на их службе.
   Закончив говорить, Рашад опустил глаза. С одной стороны - Сейран их товарищ, хоть и зараза. Хотя не-зараз здесь нет. С другой - таваррийское рабство... Да сам Сей их за такое перебьёт, и правильно сделает.
   Гарб прищурился, прокручивая в голове все имеющиеся сведения.
   - А если эвакуировать?
   - Куда? - Рашад махнул рукой, и безнадёжно ругнулся. - Все лучшие врачи у Таваррийцев со союзники, и без их слова нам никто не поможет...
   И осёкся, увидев усмешку командира.
   - Так... Слушай мою команду. Остатки машины осмотреть, обнюхать, облизать. Записать и задокументировать. Дождаться врачей и наших "товарищей"-конфедератов. Врачам отдать Сейрана, товарищам - информацию. И ждать. Если конфедераты что-либо нароют - то организуем устроителям взрыва вечеринку в стиле "смерть", нет - продолжаем сборы. Если у Сейрана пострадали глаза, то часть из нас вместе с ним отправляются в Лизелию.
   Рашад давно знал Гарба, и привык ко многим его выходкам, но тут он всё же не сдержался.
   - А что мы там забыли?..
   В ответ Гарб ухмыльнулся, хмыкнул, и ответил загадкой:
   - Не что, а кого!
   В высоте уже стрекотали лопасти вертолёта, несшего на себе знаки Оборонительных Отрядов Таваррийской Конфедерации.
  
   Неумолчный стрёкот бил по ушам, ввинчивался в виски, вгрызался в затылок и мерзкой вибрацией отдавался в корнях зубов, не говоря уже о том, что за ним не было слышно даже самого себя, но Гарба это сейчас не волновало. Вместе с таваррийским капитаном он склонился над ламинированной картой, и, чертя по ней фломастером, разрабатывал план атаки на повстанческий лагерь. Именно оттуда, согласно нарытым за сутки данным, исходил приказ об атаке на лагерь наемников. По крайней мере, туда вела цепочка, первое звено взявшая от номера взорвавшегося автомобиля.
   Будь Гарб чуть более хладнокровен от природы и чуть менее зол из-за произошедшего, он бы не дал так просто затащить себя в этот рейд, но... Всё сошлось именно так, и теперь три четверти личного состава "Красные демоны" сейчас готовилось к атаке вместе с таваррийцами... Точнее, готовились прокладывать для конфедератов дорогу. Скрипнув зубами, Гарб напомнил себе об удвоенном вознаграждении и местах на самолёте до Лизелии.
   - Итак, Габриель, готово? - таварриец вопросительно поднял бровь, и взялся за рацию, не подозревая, что находится в шаге от полёта вниз. Гарб ненавидел данное ему родителями имя, и знали это все в его отряде.
   - Меня зовут Гарб, - эту фразу мужчина произнёс тихо, но каким-то образом она с лёгкостью перекрыла шум мотора и стрёкот лопастей, заставив конфедерата икнуть, а Вальтера, исполнявшего при Гарбе обязанности связиста, сначала замереть памятником самому себе, а потом яростно покоситься на таваррийца. Юноша, десять лет назад подростком подобранный рыжим капитаном в Феерии и ставший "сыном полка", своего командира боготворил, и всякое неуважение к нему воспринимал как личное оскорбление.
   Как ни странно, Гарбу его ярость помогла собраться. Отвернувшись от посеревшего сквозь пыль и загар "союзника", капитан гаркнул:
   - Отставить злобные взгляды! Передавай всем нашим - готовность номер один!
   - Есть!, - Вальтер сверкнул жёлтыми глазами, и, прижав наушниками непослушную зеленоватую шевелюру - признак полуостровного происхождения, заговорил в микрофон. То же проделал и связист таваррийца.
   Атака началась.
  
   Сутки спустя Габр наблюдал, как носилки с Сейраном заносят на борт громадного военно-транспортного самолёта. Рядом с ним сражался со своей банданой Вальтер и переминался с ноги на ногу Рашад. Гарб скосил на него глаз и пробормотал:
   - Хорош страдать, иди лучше перепроверь, чтобы эти уроды никакой свиньи нам не подложили...
   Рашада как ветром сдуло. Вальтер опасливо покосился на капитана, но тот вроде парня изгонять не собирался, и поэтому парень набрался смелости, и задал вопрос, который терзал весь отряд уже двое суток:
   - Кэп, а почему именно Лизелия?
   Габр прищурился - Вальтер приготовился задать стрекача - но всё же ответил.
   - Во-первых, там можно будет заполучить новый контракт, имеются у меня там связи. Ну а главное - именно в Лизелии восходит новая звезда офтальмологии.
  
  

Сказки.

  

Простишь ли мне насмешку горьких строк,
Мое неверие, мою больную совесть?
Нечаянный мой с Тьмою диалог?
И эту недописанную повесть?

Поверишь ли моим ночным слезам,
Ведь утром я сама о них забуду...
Я не смогу войти в Твой светлый храм,
И славить Имя я Твоё не буду.

Я непокорна. Я хочу все знать,
Постичь рассудком, взвесить и измерить.
Но я в ночи молю - позволь создать
И разреши хоть капельку поверить.

(с) Линойя

  
  
   Баатор ещё раз внимательно просмотрел последний документ и, удовлетворённо кивнув, поставил на нём свою подпись. Вот теперь - точно всё. Все запланированные на неделю дела закончены, даже с небольшим опережением графика, и теперь можно с чистой совестью идти домой. Если, разумеется, не случится ничего незапланированного.
   Да, о неожиданностях определённо не стоило думать - мысли, как известно знающим, зачастую материализуются, и причём в самом неожиданном виде. Негромкий, почтительный стук в дверь заставил пожилого мужчину сморщиться и раздражённо покачать головой. Нет, недаром всё сделано, недаром... Но углубляться в свои мысли не стоило - за дверью ждали ответа, и кто мог знать, чем могло обернуться промедление? Баатор придал своему лицу отстранённо-заинтересованное выражение и произнёс:
   - Войдите!
   Тяжёлая, надёжная дверь из цельного дуба отворилась, и в кабинет вошёл Рудольф Таффин, личный секретарь Баатора. И ещё кое-кто... И сейчас этот кое-кто был изрядно напряжён.
   - Простите, что побеспокоил вас, господин Улакон, но у меня создалось впечатление, что дело вряд ли терпит отлагательств.
   Баатор слегка сдвинул брови.
   - Что стряслось, Рудольф? Присаживайся и рассказывай.
   Секретарь коротко кивнул, и пододвинув стул к столу начальника, уселся.
   - Господин Улакон, я только что получил электронное послание от Эрвина Сейлена.
   И снова умолк.
   Баатор скрипнул зубами и стиснул в кулаке карандаш. Эрвин Сейлен официально был профессором астрономии, преподавал в столичном университете, а неофициально - лучшим астрологом страны и одним из лучших на континенте. Другие государства не раз приглашали маститого астронома на кафедры своих лучших учебных заведений, обещая всевозможные материальные блага и отсутствие "морально-политического давления", которое "в последние годы оказывалось на всех свободомыслящие умы Феерии, в которой пришли к власти полоумные фанатики". И раз за разом получали отказ - потому что астролог, консультант Министерства Просвещения, и так имел всё, что хотел - материальный достаток, ощущение личной безопасности и интересное дело.
   Которое семь лет назад неожиданно стало жизненно важным.
   - Что он смог вычислить?
   Баатор краем сознания похвалил себя - фраза получилась холодно-отстранённой, безразличной. Рудольф в ответ вздохнул - и положил на стол толстую стопку бумаги.
   - Эрвин закончил многофакторный анализ положений светил, и происходящих в мире событий. Здесь всё передано подробно, но я возьму на себя смелость пересказать основную суть. Из произошедших за последнее время событий важными являются два: гибель сейрунской принцессы Мелиссы и переворот в Орсане. Так же в ближайшее время нечто важное может произойти в Сейруне и на Таанско-Азаманской границе. Корни этих событий неясны и туманны, но последствия мы ощутим примерно через десять лет.
   - Десять лет... - протянул Баатор. - Значит, семнадцать...
   В кабинете повисло тяжёлое молчание. Рудольф не осмеливался прервать размышлений министра, а тот... Баатор забыл о том, что он не один, забыл о времени... Он думал о том дне семь лет назад, когда его давнее решение прикормить астролога, принятое всеми за прихоть, принесло неожиданный результат и нешуточные тревоги...
   День, когда Эрвин, пробившись к нему на приём, заявил, что сутки назад на несколько секунд в пояс Зодиака ворвалось созвездие Сердце Мира...
   Тринадцатое созвездие. Проклятое созвездие. Созвездие, обещающее Хаос. Созвездие, возвещающее приход его носителя.
   Семнадцать лет. Что может человек в семнадцать лет? Немногое... И многое. Всё зависит от характера. Каким будет характер у этого человека? И - возможно ли найти его по одной лишь дате рождения - пусть даже уточнённой точным временем?.. До чего же жаль, что нельзя было точнее вычислить место рождения... Но Сердце Мира - это Сердце Мира. Спасибо и на том, что удалось определить район.
   - Рудольф, что с определением Того Человека?
   Секретарь только озабоченно покачал головой.
   - Пока ничего нового. Полуостров куда больше, чем может показаться. Да и спецслужбы их государств относятся к нашим попыткам покопаться в архивах паспортных отделений без энтузиазма. Пока что мы просеиваем данные из Кальмаарта и Ральтига.
   Баатор тяжело вздохнул.
   - Давай бумаги, вызови мне машину и можешь идти отдыхать. Удачных выходных.
   Рудольф поднялся, положил стопку бумаг на стол перед начальником и откланялся.
   Баатор остался один. Несколько секунд он ещё смотрел на закрывшуюся дверь, а потом опустил глаза на лежащие перед ним бумаги. У него ещё оставалось минут пять до звонка из гаража, а значит - можно ещё немного подумать.
   Семь лет назад. Три года прошло с тех пор, как "свободные" попытались свергнуть режим. Баатор до сих пор порой задавался вопросом, кем же они были - безумцами, прекраснодушными идиотами, не желающими принять истинной природы человеческой или же... Расчётливыми негодяями, прекрасно осознающими, ЧТО и КОГДА делают? Эрвин на этот вопрос не смог дать ответа - он был искренне убеждён, что предсказать полное вхождение Сердца Мира в Круг было невозможно... Но многие уверены в том, что невозможно и просто вычислить это вхождение. А значит, версию о том, что некие силы предпочли бы встретить восход Проклятого Созвездия в мире, лишённого служителей Создателя и Ипостасей, отрицать нельзя.
   Баатор поморщился - опять он прокручивает в голове одни и те же мысли, с одним и тем же результатом. Всё это в прошлом, уже ничего не изменить - да и переворот не удался, к счастью для всех. Да, часть мятежников сбежала, но ничтожная часть, и сделать они ничего не могут. Не могут?..
   Баатор схватился за голову, едва не вскочив на ноги от неожиданно пришедшей в голову мысли.
   Огненный Владыка, О чём он только думал? Где была его голова? Семь лет минуло, и ни разу за всё это время ему не приходило в голову, что изгнанники тоже могли начать поиски Дитя Сердца Мира!.. И если Баатор и его сторонники искали, чтобы воспитать в традициях истинной древней веры, то... что смогли бы вырастить из него эти фанатики?..
   Потрясённые мысли министра прервал звонок внутреннего телефона. Баатор выждал, пока довольно мерзкая трель не прозвучит четырежды, успокаивая мысли и дыхание, и только тогда взял трубку и нажал на клавишу ответа.
   - Слушаю.
   - Господин Улакон, ваша машина у подъезда.
   - Хорошо, я иду.
   Еле слышно щёлкнула клавиша окончания вызова. Баатор покосился в сторону окна, поверяя, не пошёл ли вопреки прогнозам дождь, и не следует ли прихватить с собой зонтик, убедился, что погода осталась приемлемой, и только тогда поднялся из-за стола и погасил настольную лампу. Кабинет погрузился в полумрак, рассеиваемый только неярким светом включённых на самую маленькую мощность настенных светильников. Из нижнего ящика стола Баатор достал папку с зажимом, уложил в неё листки, принесённые Рудольфом, уложил папку в портфель и вышел из кабинета, щёлкнув выключателем. Пространство у него за спиной, за закрывающейся дверью погрузилось во тьму.
  
   Дома царила тишина. Бертран, по-видимому, как всегда, засиделся в своём офисе допоздна, обогнав отца по показателю "трудоголизм" на добрый корпус, и в квартире была освещена только гостиная. Несколько мгновений - и доносящийся оттуда негромкий голос Алейны стих, потом послышался топоток маленьких ножек, и в холл выбежала Фелиция. Ничуть не утратившие остроты с возрастом глаза Баатора заметили и покрасневший нос, и припухшие глаза малышки.
   - Деда, деда! - с ходу кинулась жаловаться девочка, - ну скажи маме!
   В дверном проёме возникла невестка, наблюдая за встречей. Баатор давно приучил домочадцев к тому, что он терпеть не может посторонней помощи в тех делах, с которыми способен справляться самостоятельно.
   - Здравствуй, малыш, что я должен сказать твоей маме? - разувшись и направляясь в ванную, осведомился Баатор, кидая короткий взгляд на Алейну.
   - Я читала ей историю о ледяном храме. - Невестка не была особо благоверной последовательницей культа, но сомнений за ней Баатор не замечал, значит, не понравилась малышке именно история, а не её изложение. Хотя чем бы? Легенда о войне с Возгордившимися и упавшем на их храм ледяном проклятии была в детском варианте максимально сглажена, и ничего, что могло не понравиться ребёнку, там вроде не было...
   - Это плохая история, злая! И тот, кто её придумал, злой! - Фелиция возмущённо посмотрела на мать и снова устремила пристальный взгляд своих тёмно-голубых глаз на деда.
   Баатор слегка нахмурился.
   - А почему ты решила, что эта история злая? Мне она всегда казалась справедливой и поучительной. Нельзя о себе воображать слишком много - это всегда плохо заканчивается.
   - Злая! - упорствовала Фелиция, - воображали взрослые, а детки ничего плохого никому не делали, за что их заморозили?
   Баатор поджал губы. А девчонка-то проницательна на по годам! И когда только это успело прорезаться? Заработался, старый дурень, задумался о вечном и великом, и проглядел. Придётся с ней потом поговорить. Потом, не сейчас. Сейчас девочка заведена, нервничает, и ничего толкового из разговора не получится. А потом... Он поговорит с ней, и его союзников прибавится. Сейчас Фелиции семь, через десять лет будет семнадцать. Надо будет организовать ей учёбу на Полуострове - поближе к месту будущих событий...
   - Фелиция, эта история справедлива, и я немного позже тебе это объясню. Обещаю.
   Баатор отвернулся, и не видел, к своему счастью - или же несчастью? - глаз девочки. Зато их видела её мать. И еле заметная тень улыбки скользнула по её губам. Скользнула и пропала.
  
   Поздно вечером, в своей комнате, Фелиция дождалась, когда родители и дед разбегутся кто куда - на кухню, в ванную, в кабинет... И вылезла из-под одеяла. Пододвинув кресло, она забралась сначала на него, а потом и на стол, откуда открывался красивый вид на ночной город, а если запрокинуть голову и вытянуть вдобавок шею, то и на звёздное небо. Но сегодня звёзд не было - небо плотно закрывали облака, подсвеченные городской иллюминацией, и смотреть можно было только на город. Девочка сидела долго, пока не замёрзла - лето в Феерии начиналось прохладным. Наконец Фелиция села.
   - Это злая история, - прошептала она, упрямо хмуря брови и поджимая губы. - И дедушка, оказывается, тоже злой.
   Всхлипнув, она опустила подбородок на колени, и, сжавшись в комочек, ещё немного посидела, о чём-то сосредоточенно размышляя. И когда неподвижность уже начала казаться перешедшей в сон, девочка вскинула голову, словно ожидая ответа на свой вопрос.
   - Но ведь Создатель - добрый? Ведь добрый, так ведь?
   И случилось маленькое чудо, одно из тех чудес, что всегда сопровождают живых и мыслящих, возрождая веру и даруя надежду. Облака уползали на восток, открывая тёмно-синий бархат ночного неба, усыпанный бриллиантами звёзд.
   - Так ведь?
  
  

Закрытые глаза.

  

Хлещет осени рыжая плеть
Холод в сердце моём и зола.
Но когда мы устанем терпеть,
Кто спасет эту землю от зла?

Если души устанут болеть,
И недрогнувший мускул лица
Оправдает ненужную смерть,
Кто отсрочит начало конца?

Кто в нелепой сумятице слов,
В гнойном море притворства и лжи,
Снова примет на веру любовь,
Кто свой крест не уронит - скажи?

Кровью пахнет взбесившийся век,
Горизонты пылают в огне.
И прижатый к Земле, как к стене,
Кто ты, демон или Человек?

(с) А. Данилов

  
  
   - Операция проведена успешно. Пациент скорее жив, чем мёртв.
   Реваз сделал умное лицо и исподтишка полюбовался на произведённый эффект.
   Фраза привычно повергла в глубокий шок подбежавших сопровождающих пациента и вызвала тщательно скрываемые усмешки у сестёр и ассистентов. Пардон, в шоке оказались не только сопровождающие, но и один ассистент - тот самый новичок-интерн. Ну, добро пожаловать.
   Мысли эти пронеслись в голове Реваза за доли мгновения. Быстро окинув взглядом окружающее пространство, и уголком глаза наблюдая за вывозящими каталку ассистентами, он повернул голову к стоящему неподалёку заведующему отделением (знать бы ещё, какого Разрушителя ему здесь надо).
   - Третья реабилационная палата свободна?
   Тот почтительно кивнул (а будешь тут почтительным - когда говоришь с человеком, который вполне мог сидеть на твоём месте, а не захотел) и ответил:
   - Разумеется, Серословский. Мне известно ваше странное пристрастие к ней.
   Возможно, завотделением и хотел выразить иную мысль, нежели презрительное снисхождение, но выразил именно её. Реваз мрачно сдвинул брови и прикрыл глаза, отсекая сознание от бывшего собеседника и не пуская в душу злость, способную испортить настроение на весь остаток дня.
   - Хорошо.
   Реваз кивнул, и повернулся к сопровождающим пациента - суда по виду, родителям. Обычное дело - детишки вырастают, но играть не прекращают. Только вот игры их становятся более опасными. Вроде пальбы пластиковыми шариками из игрушечных пистолетов.
   - Чувство юмора у меня больное, как вы в этом только что убедились. Но глаз мы вашему сыну мы сохранили. Возможно, видеть будет им несколько хуже. Точнее сказать можно будет после истечение срока послеоперационной реабилитации, то есть через неделю. А теперь прошу меня извинить - я устал, и единственное, о чём сейчас способен думать - это отдых.
   Терпеливо выслушав слова благодарности, и ответив что-то маловразумительное, Реваз наконец смог сбежать, и, переодевшись и отмывшись, вытянуться на диване в комнате отдыха во весь свой немалый рост. Отчего-то он не выносил общения с благодарными родичами пациентов - а порой и с самими пациентами. Точнее - с огромным трудом терпел.
   Впрочем, уголком рта усмехнулся Реваз, сегодняшний подросток вряд ли причинит хлопоты. Небольшая нотация на тему опасности некоторого рода игр - и он тут же взъерепенится и ощетинится, зашипит... В ответ можно будет отпустить пару острот... Заодно и поучит молодёжь, как надо язвить. А то послушаешь некоторых, так уши от их мата вянут. Ладно, если бы качественно ругались, так нет - выберут десяток-другой убогих словечек, и давай их склонять! Тоска смертная...
   Вздохнув, Реваз немного поёрзал, пытаясь найти более удобное положение, и покосился на стоящий в углу кулер. Хотелось пить, но вставать и идти через полкомнаты и обратно не хотелось. Оставалось только два варианта - или продолжать валяться, ожидая, когда жажда пересилит лень, либо более или менее быстро встать, попить и вернуться, в надежде что движение не спугнёт это восхитительное состояние истомы. Наконец найдя оптимальное положение, Реваз прикрыл глаза...
  
   Тьма... Надежды нет...
  
   Звук открывающейся двери и звонкие молодые голоса прервали привычный кошмар. Стиснув руки в кулаки и изо всех сил сохраняя на лице безмятежное выражение, Реваз поднял веки, чтобы в который раз убедиться - он зряч, и слепота - лишь сон, старый и привычный с раннего детства кошмар.
   Кошмар, определивший судьбу...
  
   И только переведя дыхание, Реваз обнаружил, что голоса смолкли, а на него самого пристально смотрят...
   Повернув голову, он столкнулся взглядами с тремя медсёстрами, явно пришедшими в комнату отдыха поболтать, попить чаю... сидя на оккупированном им диванчике. Конечно, можно было бы показать себя джентльменом и освободить диван, переместившись... Ну хотя бы в кресло. Но вставать не хотелось, и вдобавок - он был врачом, хирургом, профессионалом... И учитывая субординацию...
   Додумать Реваз не успел. Медсестрички, убедившись, что вставать врач не собирается, устроились в креслах по соседству. Сдвинув их (передвижение сопровождалось омерзительным скрежетом) поближе, девушки налили себе из кулера горячей воды в чашки, и, разместившись на псевдокожаных сиденьях... принялись трещать. Высокие и сильные молодые голоса пересекались, смешивались, перебивая друг друга, и ознакомляли невольного слушателя о последних веяниях моды, сплетнях в среде шоу-бизнеса, мнения хозяек о знакомых и полузнакомых молодых людях...
   Разумеется, долго Ревах подобного издевательства над собой не выдержал. Сдерживая мученический стон, он сполз с дивана, более-менее вертикально утвердился на ногах и, не глядя на болтушек, вышел из комнаты отдыха, сопровождаемый медленно, но верно опускающимся на помещение молчанием.
   Добравшись до кабинета, Реваз устроился в кресле, и, закинув ноги на стол, попытался было вздремнуть ещё немного, когда его намерения были окончательно похоронены звонком городского телефона.
   Глубоко вздохнув и выпустив воздух сквозь сжатые зубы, врач дотянулся до стоящего на подоконнике аппарата (переселившегося туда из-за отсутствия свободного места на столе) и снял трубку.
   - Реваз Серословский слушает.
  
   Аэропорт встретил Реваза тем же, чем и всех остальных приходящих под его своды - суетой, гулом голосов и периодическими объявлениями о прибывших рейсах, рейсах задерживающихся и проходах на регистрацию и посадку. Он сам ждал объявления о прибытии.
   Устроившись в маленьком кафе на втором уровне, Реваз заказал средненького кофе по очень высокой цене и задумался. С двоюродным братом они уже не общались... Уже и не вспомнить, сколько времени. Редкие письма, приходившие от него, не в счёт, да и то изрядная доля их содержания состояла в повествовании о постовых мытарствах ревазовских писем. Родич всегда был редкой язвой, ему самому до него было ох как далеко...
   Был.
   Проклятье! Вакцина от оспы ведь когда придумана?!!
   Реваз одним глотком осушил чашку и со стуком поставил её на покачнувшийся от этого движения пластиковый столик.
   А ведь они с братом были похожи не только остротой языков. И путь свой выбрали и в одной области, и схожим образом... Ему с детства снились кошмары о своей слепоте, и он решил сражаться со слепотой, а вся семья брата погибла, когда в экзотичной стране, куда они отправились в отпуск, случилась революция. Автобус с эвакуируемыми туристами подорвался на настроенном на танк фугасе.
   - Внимание, рейс номер 317 из Эредолене только что произвёл посадку. Встречающих просят пройти к третьему выходу. Господина Серословского просят назваться сотруднику государственной авиакомпании у третьего выхода.
   Вот и всё.
   Реваз встал из-за стола и подхватив сумку, начал спускаться по лестнице.
   От семьи Серословских отныне остались только он сам и мальчишка по имени Золтан.
  
   У Золтана был невысокий рост, хрупкое телосложение и недетский взгляд. Впрочем - после того, что ему довелось пережить, взрослеют быстро и до срока. Оспа не пощадила мальчишку, хотя обошлась с ним куда мягче, чем могла бы. Оспины на детском лице смотрелись чем-то чужеродным, тем, чего не должно было быть - но было.
   С момента, когда они распрощались с вежливым представителем авиакомпании, Золтан не произнёс ни слова. Он не стал возражать против поездки на заднем сиденье автомобиля, как должен был бы поступить любой нормальный ребёнок его возраста, без протестов пристегнул ремень. Реваз поглядывал на него в зеркальце заднего вида, изредка бросая на лежащие на соседнем сиденье документы мальчика. Кроме него, у Золтана не было близких родичей, и теперь ответственность за его судьбу лежит на нём. Хорошо, что у него осталась нераспределённая неделя отпуска... За это время можно оформить его поступление в одну из близлежащих школ, подкупить вещей, обставить вторую комнату так, чтобы она подходила подростку, а не так, как есть сейчас - то есть - как попало...
   Но с его молчанием надо что-то делать. Причём экстренно.
   Немного подумав, Реваз притормозил на стоянке рядом с крупным магазином (на супермаркет данное заведение розничной торговли не тянуло) и, отстегнув ремень, обернулся к мальчику.
   - Золтан, ты голоден?
   Тот слабо пожал плечами, но, немного подумав, всё же пришёл к выводу, что языком жестов тут не отделаешься.
   - Есть немного. Только не надо запихивать в меня тонны сладостей.
   - Сладкое вредно для зубов, - отпарировал Реваз, - и тонна в тебя в любом случае не влезет. Если ты ничего не имеешь против максимально здоровой кухни, то можно заехать в ресторан с кухней Прибережья.
   - Здоровая кухня...
   В устах Золтана это словосочетание прозвучало как ругательство. Реваз якобы равнодушно пожал плечами.
   - Если есть идеи получше этой - высказывай.
   Мальчик замолчал, опустив глаза. После минуты молчания он еле слышно пробормотал:
   - Я хочу пиццу.
   Реваз улыбнулся:
   - Хорошо. Поехали.
  
   Ресторанчик "У Матильды" в глухом переулке исторического центра не был самым крупным, знаменитым и респектабельным, но в полумраке небольшого зала было на редкость уютно, официанты приветливы, а готовили пусть не слишком быстро, но очень вкусно.
   Выбрав столик в углу, Реваз отдал меню Золтану, и, порекомендовав ему смотреть не только на описание блюда, но и на размеры порции, оставив за бортом цену, откинулся на спинку стула, размышляя.
   Первый шаг сделан, первый намёк на контакт установлен. Но как пойдёт дело дальше? Он научился разбираться в психологии, но Золтан - не типовой случай... Конечно, с ним поработали ребята из центра психологической поддержки, и их отчёт... Стоп!
   Реваз даже качаться на стуле прекратил от неожиданной мысли. Золтан рос в семье врача. Он знаком со всей больничной кухней. И о существовании психологов и их методиках тоже скорее всего осведомлён. А не провёл ли их сей отрок?
   Подняв глаза, Реваз увидел, что мальчик сидит, отложив меню, и смотрит на него. Поняв, что его наблюдения не остались незамеченными, он заговорил:
   - Ты качался на стуле.
   Ставка на "ноль".
   - А ты перехитрил психологов.
   Удар попал в цель. Золтан замер, как громом поражённый.
   - Ты... Как ты понял?!! Они?..
   Его глаза метали гневные молнии, но губы предательски дрожали.
   Реваз усмехнулся. Не криво, как обычно, а по-доброму.
   - Они дураки, с чем я их и поздравлю с огромным удовольствием. А вот ты молодец. Прирождённый психолог. Если решишь потом поступать в медицинский, то помогу с подготовкой.
   А вот сейчас реакция Золтана была неожиданной.
   - Нет! Ни за что! Что может эта ваша медицина? Ничего не может! Вакцину от оспы придумали давным-давно, а папа... мама... Лита...
   Мальчик наконец заплакал. Но не по детски. Это были злые, скупые слёзы взрослого мужчины.
   Реваз подавил первый инстинктивный бросательно-утешательный порыв. Нет. Золтан уже вырос, он уже не маленький мальчик. И отношения с ним строить надо иначе.
   - Сейчас мы и вправду мало что можем, Золтан. Даже я - "восходящая звезда офтальмологии", как пишут газеты всех мастей. Без приборов, анализов, специализации... А когда-то любой целитель мог лечить что угодно просто наложением рук, просто силой своего духа.
   - Детские сказки... Мифы, - пробормотал мальчик, вытирая лицо салфеткой.
   - Сказка ложь, да в ней намёк... - отозвался Реваз. - А вообще - есть такая поговорка. "Единственное отличие сказки от мифа в том, что миф может убивать". Или, в нашем случае, исцелять.
   Золтан в ответ скривился.
   - Можешь мне не верить, но я с юности увлекался историей. В профессию увлечение не перешло, но... Я стал интересоваться именно тем, что связано с историей медицины. Причём не той, что изучают в университетах, а более древней. И чем дальше, тем больше свидетельств того, что за семнадцать столетий со времён Открытия мы, жители Полуострова, многое позабыли. Да что там многое!
   Реваз увлёкся, он почти забыл, с кем говорит, и просто высказывал всё, что накипело на душе за годы поисков и экспериментов. А Золтан слушал... И недоверие в его глазах сменялось интересом.
   - Мы забыли самих себя, Золтан, вот в чём беда. Мы узнали электричество, вышли на орбиту своей планеты - но заплатили за это памятью. Мы стали мерить силу количеством денег и солдат, а о силе души забыли. Если удастся, то этим летом съездим в Сейрун. Там в храме есть одна фреска... Сильно повреждённая, но... Какой от неё веет силой! Я тебя утомил?..
   Золтан покачал головой.
   - Не знаю, дядюшка. Я... я просто... Я тебя другим представлял.
   - А я и в самом деле не такой.
   - Ты, похоже, действительно веришь в то, что только что наговорил.
   Реваз слабо улыбнулся.
   - Я должен верить.
   - Должен?
   Золтан поднял глаза - которые наконец засияли в ожидании чуда.
   Тех, кто заявляет, что чудес не бывает, надо минимум изолировать от общества.
   - Должен. Это может показаться бредом, но я уверен, что должен. Сейчас я не могу сказать точнее, но когда приедем ко мне, я покажу тебе одну книгу... И ты сам решишь, псих я или нет.
   Золтан задумался, склонив голову на бок, и кивнул.
   - Хорошо.
  
  
  

К истокам.

  
  

Дважды ступить за грань, дважды изведать тьму,
Дважды испить до дна чашу, в которой яд...
Дважды рожденья боль память сплела в тесьму,
Дважды пришедший в мир, выбери свой наряд!

Кто говорил: "нельзя в реку дважды войти",
Кто препарировал сны скальпелем тонких слов?
Память еще жива... память всегда в пути,
Память течет рекой, взрезав добро и зло.

Кто сказал "не ищи правду среди теней"?
Память сильнее слов, память острей клинка.
Дважды пускаюсь в путь, дважды плыву по ней,
Эта река во мне, это - моя река...

(с)Jackal

  
   - Апчхи! А-апчхи! Пчхи!
   Мина чихнула ещё раз десять, прежде чем всё же смогла добежать до стола, вытащить из стоящей на нём сумки упаковку бумажных носовых платков, и закрыть мягким материалом нос и рот. Пыли в обнаруженной ею кладовке было поистине немеряно, словно она копилась здесь со времён Пунцовой Революции четырёхсотлетней давности. Прочихавшись, и угостив пострадавший нос порцией морской воды из назального спрея, Мина тоскливо покосилась на окно с отдёрнутой шторой, словно оно было виновато в том, что кое-кому сегодня пришлось угодить под пылевой душ... Хотя, если подумать, то не так уж оно и невиновно...
  
   Начиналось всё совершенно безобидно - по крайней мере - на первый взгляд. Просто будущая студентка Сейрунского Института Альтернативной Истории будет выглядеть лучше, если явится под его своды с уже некоторыми наработками для будущей курсовой. А ещё лучше будет - если и первыми набросками для неумолимо грядущего диплома. Конечно, изрядная доля тех, кто поступал на курсы СИАИ, так и оставалось на кафедрах, в кабинетах и архивах, но единицы из них проходили иными путями, и становились куда большим, нежели "крысус архивариус вульгарис"... И Мина твёрдо решила стать одной из них.
   В результате девушка, вместо того, чтобы наслаждаться погожими днями и проводить время с семьёй, большую часть времени проводила в Зефелийской Государственной Библиотеке, копаясь в газетных подшивках возрастом от тридцати двух до двадцати восьми лет. Именно так можно было разобраться в причинах и следствиях затяжного политического кризиса, плавно перетекшего в экономический. Из него страна выбиралась более десяти лет, да и последующие два десятилетия не подарили стране богатства... Стабильность - да, хоть относительная, но была. А богатство... Мечты-мечты, где ваша сладость...
   Мина поморщилась, встряхнула головой, вынырнула из хитросплетений политики и экономики и, встав, отдёрнула штору, закрывающую половину окна. Послеполуденное солнце, отразившись в зеркальце заднего вида стоящей под окном машины, ударило девушку прямо в глаза. Шагнув назад, она, часто-часто моргая, пытаясь сморгнуть выступившие слёзы, вдобавок так неудачно ударилась правым локтём о шкаф, что всю руку от злополучного локтя до кончиков пальцев прострелило мгновенной острой болью.
   Прислонившись к шкафу спиной и прижимая к животу пострадавший локоть, Мина проклинала момент, когда ей взбрело в голову немного размяться. Когда мельтешение разноцветных бликов перед глазами наконец прекратилось, и боль утихла, девушка уже лишилась всяческого желание разглядывать царящие за окнами библиотеки пейзажи. Отступив от окна и наморщив нос, она тоскливо оглянулась на своё рабочее место, тонущее в сумраке, разгоняемом лишь настольной лампой. Возвращаться туда тоже не хотелось. С глубоким вздохом Мина отвернулась от этого зрелища, вновь прислонилась к шкафу, и, немного проехав подошвами мокасин по старому паркету, навалилась на него всем телом... И со всего маху рухнула на пол на мягкое место с высоты своего роста, когда шкаф под её напором внезапно сначала дрогнул, а потом и вовсе поехал назад...
   Из глаз Мины посыпались искры, зубы клацнули, едва не прикусив кончик языка, а по спине словно пробежал мощный заряд тока. Тихонько охнув, девушка перекатилась на бок и схватилась за самое пострадавшее место. Судя по всему, досталось не только ему, но и голове - в падении, похоже, она умудрилась приложиться затылком о стенку шкафа. Охая и постанывая, девушка сначала кое-как встала на четвереньки, а потом, опираясь на причину своего падения, поднялась на ноги. И мрачно воззрилась на открывшееся её взгляду.
   Здоровенный, выше её роста, набитый книгами шкаф сдвинулся почти на метр - уж сантиметров на семьдесят точно. Закрыв собой висевшую прежде рядом на стене карту мира времён открытия Полуострова. А там, где он прежде стоял...
   Потрясённая произошедшим, Мина замерла на месте, и широко распахнутыми глазами уставилась на отлично заметную дверь, прежде скрытую. И как это понимать? Мало того, что вроде бы забитый до отказа не самый маленький шкаф ни с того и с сего решил переменить место дислокации, так ещё и двери какие-то потайные появляются... Хотя... Мина наморщила лоб. Когда в библиотеке проводилась последняя перестановка, она не знала, но в том, что это было не менее двадцати лет назад, была уверена точно. А значит...
   Озарённая неожиданной мыслью, девушка едва не подпрыгнула на месте.
   А если за дверью - документы о том самом кризисе?
   Мысленно посмотрев на себя со стороны, Мина сморщилась. Вот ведь размечталась, стыдно смотреть. А ведь скоро двадцать лет стукнет! Хотя не будем заниматься самообманом - мысль крайне соблазнительна. И чтобы проверить, имеет ли она под собой какое-либо основание, надо всего-навсего открыть дверь. Петель не видно, значит, если не заперта. Можно отворить простым толчком. Но только одна деталь смущает.
   Шкаф. Высокий. Тяжёлый - ибо книгами набит.
   Ну не сама же она его сдвинула - при разнице в весовых категориях на порядок или даже два?
   Мина передёрнула плечами.
   Эта странность нервировала. И вызывала серьёзные подозрения относительно того, куда она собиралась сунуть свой нос.
   Около минуты девушка стояла неподвижно, прислушиваясь к своему чутью. Чутьё, словно издеваясь, молчало. Мина вздохнула. Оглянулась. Прикрыла глаза.
   И какая разница, что за этой дверью? Она ведь всё равно её откроет, вне зависимости от страхов и надежд, просто откроет - потому что иначе не может. Мина коснулась старого, потемневшего от времени дерева. И решительно толкнула дверь.
   В ту же секунду чутьё взвыло - но не от ужаса, нет! От немыслимого, невообразимого восторга.
   И дверь со стуков распахнулась. А оттуда, словно подстёгнутое каким-то неведомым сквозняком, вырвалось огромное облако пыли.
  
   А когда она улеглась, Мина, продолжая закрывать лицо платком, шагнула в комнату, скрывающуюся за дверью. Та была совсем крохотной - там помещалась небольшая конторка, да навешенные над ней книжные полки. А на самой конторке... Придавленный чернильницей, парой странных чёрных браслетов и куском то ли стекла, то ли хрусталя...
   Лежал листок старой бумаги.
   Прощай, прошлое...
   И здравствуй.
  

* * *

   Стрёкот вертолётных лопастей и гул моторов перекрывали все остальные звуки, так что общались сидящие в нём жестами и записками. Впрочем. Все, кто этого хотел, успели наговориться за время предыдущих перелётов, и лишь редкие вспышки жестикуляций и не менее редко пролетающие по пассажирскому салону бумажные самолётики нарушали царивший в нём покой. Долгая дорога утомила всех, и хотелось поскорее оказаться на месте.
   Зельма немного приподнялась с кресла, насколько пустили привязные ремни, и потянулась, пытаясь размять затёкшие мышцы. Взгляды половины мужского состава салона устремились на неё, девушка немного сморщилась. Вот вам и обратная сторона экзотичной красоты... Впрочем, проявляется она настолько редко, что можно и перетерпеть подобные моменты. Вновь откинувшись на спинку кресла, Зельма с лёгкой завистью покосилась на мирно спящую в соседнем кресле Катрину, и попыталась принять положение поудобнее и тоже слегка вздремнуть, когда...
  
   Черной волной накатило предчувствие...
  
   Зельма вздрогнула и выпрямилась в кресле, озираясь в отчаянной попытке хоть что-либо понять, осознать...
  
   Смерть...
  
   Окна противоположного борта затопил свет, а мгновение спустя молотом по наковальне металлического бока вертолёта ударила взрывная волна. Второй вертолёт экспедиции, объятый пламенем, падал в тайгу.
   Зельма не представляла, откуда она всё это знает, ведь через маленькое окошко салона было видно лишь вспышку, но была уверена - всё это именно так. Дверь в кабину пилотов распахнулась, и кто-то из экипажа прокричал, срывая голос:
   - Во второй вертолёт всадили ракету из ПЗРК!* Внимание - снижаемся!
   - Нет!!! Не сметь! Влево! Подай влево!!! НЕ СМЕЙ СНИЖАТЬСЯ!!!
   Зельма и не думала, что способна издать такой вопль. Да и думать об этом было некогда. Она ЗНАЛА, что неведомые враги рассчитывают именно на то, что они будут снижаться. И следующую ракету будут целить ниже.
   Только пилоты этого не поняли... И распоряжение выполнять не стали. Ну, почти не стали.
   Вертолёт заложил лихой вираж, вряд ли заложенный в его конструкцию, и по крутой дуге заскользил вниз. И в это мгновение разорвалась вторая ракета. Вертолёт всё же начал снижение - и она попала в него. Но он одновременно начал разворот - и сам раздутый бочонок корпуса уцелел. Но одна из лопастей главного винта разлетелся вдребезги, лишив вертолёт необходимой для полёта тяги.
   Вираж перешёл в беспорядочное падение.
  
   Салон и кабину наполнили крики, ругать и истошный визг проснувшейся Катрины. Кто-то начал молиться, кто-то, расстегнув ремень, попытался вскочить и тут же покатился по ходящему ходуном полу...
   В первое мгновение Зельма не сдвинулась с места, не издала ни звука. Она лишь закрыла глаза.
  
   Это - всё?
  
   Резко наклонившись, попав своим движением в момент относительно равномерного снижения - пилоты не бездействовали, до конца отчаянно сражаясь с законом всемирного тяготения и, видимо, ища более-менее подходящую посадочную площадку - Зельма достала из-под кресла свой рюкзак. Резким движением разодрала молнию и сунула руку внутрь. Кисть приятно охладило прикосновение металла.
   Вытащив наружу перчатку бангака, девушка выпустила рюкзак из рук - он тут же улетел куда-то в сторону, но его судьба Зельму больше не волновала. Её вообще больше не волновало ничего. В последние оставшиеся до падения мгновения только одно было для неё важным.
   Надеть перчатку.
   Я не сдамся без боя.
   Нет... Я не сдамся... Я отомщу.
   Я выживу?
   Да.
   Они?
   ...
   Зельма оглянулась, обводя взглядом и запечатлевая в памяти лица людей, так и не ставших её друзьями. У неё вообще не будет больше друзей.
  
   Кроме...
  
   Вертолёт рухнул на землю, ломая кусты на берегу небольшой реки.
  
  
   * переносной зенитно-ракетный комплекс
  
  
  

* * *

  
  
   Мина нервно тряхнула головой - отгоняя странное, чуждое ей и пугающее настроение - и при неясном свете, который смог проникнуть в невесть сколько времени закрытую комнату, сделала два шага к конторке и пригляделась к лежащему на ней рисунке.
   Поправка - не на рисунке - карте. Мина нахмурилась, улавливая в схематично переданных очертаниях неведомой земли нечто... знакомое... Осторожно коснувшись листа, на котором была изображена карта, девушка на мгновение замерла - а потом мигом отдёрнула руку. Поправка два - листа не бумаги, но пергамента.
   В чью больную голову могла прийти идея рисовать странные материки на пергаменте, а потом запирать карту невесть на сколько времени в кладовке?
   Раздражённо шипя, Мина занесла руку, чтобы от души приголубить ближайшую стену, и замерла, поражённая собственной мыслью.
   - Материки?..
   Навалившись на конторку всем весом, девушка задышала глубоко и ровно, пытаясь преодолеть внезапно начавшийся приступ удушья. Материки... Море Демонов почти идеально круглой формы. Если эта карта подлинная, то...
   Правый угол рта судорожно изогнулся - ехидной усмешки на сей раз не получилось. Да и не получалось быть ехидной перед лицом той древней эпохи, из которой пришла эта карта. Отчего-то у Мины не возникло и тени сомнения в вопросе подлинности пергамента и изображённого на нём. Вопросы были другие... Первый - чисто эмпирический, но, тем не менее, ничуть не лишённый смысла. Если... если всё - правда, и обсуждаемая эзотериками катастрофа была... То как уцелела планета? При такой-то воронке от взрыва... Не говоря уже о прочих последствиях...
   Но первый вопрос пока прошёл вскользь, лишь вызвав лёгкую рябь в глубинах сознания Мины. Второй вопрос сейчас казался ей куда актуальнее: кто и зачем оставил здесь карту?
   Слегка нахмурившись, девушка подняла голову к полкам с книгами... И опустила глаза. Книги были ничем. Для неё - ничем. Она не историк, она не сможет в них разобраться. А вот её учитель истории, наверное, сможет. Мина уже было собралась лезть в карман за телефоном, но всё же что-то заставило её ещё раз приглядеться к карте... и у удерживающим её предметам. Чернильница девушку не заинтересовала, а вот остальное. Сперва она взялась за кусок стеклохрусталя, специально оттягивая момент... Нет, не оттягивая. Сил держаться не было - браслеты манили, притягивали...
   Они были совсем не холодными, какими по идее должны были быть металлические предметы, лежащие в прохладном помещении. Браслеты словно идеально соответствовали температуре тела, и на ощупь были не полированными и не шершавыми - в их вроде бы гладкой поверхности ощущалась какая-то неровность, но притом неровность правильная... Мина вертела браслеты в руках, пытаясь подобрать хоть сколько-нибудь адекватные слова для их описания, и одновременно никак не могла понять - что же ей показалось странным в их внешнем виде?
   Простые цельные браслеты, никаких украшений - ни гравировки, ни литых узоров, ничего необычного с виду. Да, цвет чёрный... Будто она никогда о вороненой стали не слышала.
   Тогда что же?
   Мина в задумчивости вертела браслеты в руках, и ушла от реальности настолько, что даже не услышала, когда снаружи, из зала, послышались звуки чьих-то уверенных, спокойных шагов.
   - Ч.. что здесь происходит? Кто здесь? Что это за комната?
   Раздавшийся за спиной голос прозвучал для Мины подобно трубам Страшного Суда. Резко развернувшись, она последним, неосознанным движением крутанула браслеты... которые неожиданно легко скользнули по её пальцам... и тяжело, мягко и неожиданно естественно легли на запястья.
   Обернувшись, девушка увидела библиотекаршу - почтенного возраста даму в аккуратных очках в металлической оправе и совершенно несолидных джинсах и льняной рубашке в цветочек.
   - Девушка, я к вам обращаюсь! Что это за помещение? Откуда оно взялось?
   Мина запоздало вздрогнула, передёрнула плечами, сделала виноватое выражение лица и пустилась в объяснения:
   - Видите ли, я случайно опёрлась спиной о шкаф, а он внезапно поехал назад. Я упала на пол, а когда поднялась - увидела, что за шкафом скрывалась дверь... И вошла.
   Дама нахмурилась - она явно не верила ни единому слову Мины, и искала в её рассказе что-нибудь - слово, интонацию, за что можно зацепиться и путём логических построений выявить ложь и вывести собеседника на чистую воду. Но, в очередной раз скользнув по столу и книжным полкам за спиной Мины, библиотекарша всё же решила повременить с разъяснениями и заняться новооткрытым тайником.
   - Выходи, - властно махнув рукой, дама подошла к комнатке, и замерла в ожидании, когда её распоряжение исполнят. Мина и не собиралась задерживаться. Задев плечом косяк (а точнее - едва не снеся его), она выскочила из комнатки в основное помещение - и на мгновение ослепла от светящих прямо в глаза лучей солнца.
   Силы небесные и подземные - сколько же времени она в этой каморке провела?
   Проморгавшись, Мина вспомнила о лежащем в кармане мобильнике, и сунула за ним руку... Вот только нащупала она совсем не его. Точнее - не совсем его. Бок о бок с телефоном в кармане лежал тот самый кусок стеклохрусталя.
   Не веря своим глазам, Мина вытащила его и уставилась на мутновато-белый, имеющий лёгкий намёк на прозрачность камень так, словно он только что заговорил с ней человеческим голосом. И когда это она успела его в карман сунуть?..
   И... Когда она успела нацепить браслеты???!!!
   Тяжело застонав, Мина рухнула на первый попавшийся стул. Если эта мымра... библиотекарша достаточно внимательна, то не заметить того, что на столе кроме карты и чернильницы лежало ещё кое-что, она не может. А если не очень внимательна?.. Запихнув камень в карман, девушка попыталась было снять браслеты, когда библиотекарша буквально вылетела из комнаты.
   - Девочка... Никуда не уходи... Сторожи! Я должна позвонить учёным, это... Этим книгам - не меньше сотни лет!
   Взметнув улёгшуюся было пыль, библиотекарша умчалась, оставив Мину в полнейшей растерянности.
   Вопрос первый - как эта дама определила возраст книг? Конечно, библиотекари в книгах должны разбираться, но... Или могла всё же?
   Вопрос второй - как она при такой внимательности не заметила находящуюся на конторке карту?
   Пребывая в некотором замешательстве, Мина поднялась на ноги, и, подойдя к двери, заглянула в каморку.
   Там, на конторке, одиноко стояла чернильница. Рядом с ней по потемневшей деревянной поверхности горсткой праха рассыпалось нечто, бывшее, по-видимому, картой легендарного материка, который называли Спящий Дракон.
  

* * *

  
   Стенли в компании таких же, как и он сам, охранников рудника, продирался сквозь густой подлесок и отчаянно ругался, проклиная слишком резвых гранатомётчиков. Идиоты сбили машины, даже не посмотрев, что за птицы летели мимо... Но это-то ещё ничего, подумаешь, сбили - эка невидаль! Главное, что сбить умудрились прямёхонько над самой гущей, а уцелевшая машина, будь она неладна, свалилась на берег реки, по ту сторону бурелома, будто не могла оказать им уважение и рухнуть поближе... Тащись теперь через эту клятую чащобу, не зная, за каким деревом на что и обо что нарвёшься.
   - Р-рр!
   Короткий, но раскатистый рык заставил Стена подпрыгнуть, а мгновение спустя, после разворота в означенном прыжке и выругаться ещё раз.
   - Зар-раза!
   Боб, шедший за ним следом, радостно заржал.
   - Зверь идёт за тобой!
   Стен только сплюнул с досады и, развернувшись, продолжил движение. Дёрнула же его нелёгкая к гадалке тогда идти! Нагадала ему смерть от руки Зверя, выгнала с квадратными глазами, а ребята теперь смеются... И что этой старой карге тогда померещилось? Мухоморов переела?
   За тоскливыми размышлениями были преодолены последние десятки метров, и группе охранников предстало место падения вертолёта.
   Посадка получилась жёсткой, что уж тут говорить. Вертолёт лежал криво, скособочившись - одна из стоек шасси подломилась. Бока машины были смяты в гармошку, винт отлетел и валялся метрах в трёх от отломившегося от удара хвоста... По земле рассыпались тюки, мешки и ящики, часть из которых была разбита. Товарищи Стена накинулись на них, как коршуны на добычу, а самого парня привлекла другая деталь.
   Дверь вертолёта была открыта - видимо, от удара она вылетела наружу, и теперь висела на одной петле; из мрака салона наружу просачивалась одна-единственная тоненькая струйка дыма.
   Оглянувшись на приятелей - те были поглощены изучением груза - Стен изловчился, ухватился за дверной проём и запрыгнул в салон. Там царили бардак и полумрак. По всему помещению были в беспорядке разбросаны тела, вещи и даже пара кресел - не пустых. Стен опытным глазом сразу определил, что обоих мужчин, находящихся в оторвавшихся креслах, можно хоронить, как ещё двоих, одного - с проломленной головой, и другого... то есть другую. Носатую худосочную девицу. А вот следующее тело парня порадовало. Тоненькая, смуглокожая женщина с пышной копной очень светлых - в белизну волос - явно дышала, и лежала на полу в позе эмбриона, уронив голову на левую руку.
   Стен ещё раз пригляделся, и, подойдя поближе, провёл пальцами по позвоночнику девушки. Навскидку сказать было сложно, но вроде хребет был цел, а значит - транспортировку красотка переживёт. Он отчего-то был совершенно уверен, что девушка красива. Очень красива. Запустив руку ей в волосы, Стен приподнялся и с усилием попробовал поднять хрупкое тело... но рука пошла вверх неожиданно легко и послушно. Недоумевающий охранник опустил глаза...
   И мгновения растянулись в вечность.
   Девушка подняла голову.
   И открыла глаза.
   Стенли вздрогнул - подсознание издало просто невообразимый вопль, требуя бросать её и бежать куда подальше, пока цел, но...
   Охранник не тронулся с места, в растянувшиеся в вечность последние мгновения жизни глядя, как до сих пор спрятанная под животом правая рука девушки в змеином броске метнулась вверх, как блеснули стальные когти надетого на руку бангака - и какие только мелочи не вспоминаются порой - вроде названия этой когтистой перчатки. Как...
   Боли почти не было - был только невероятный жар. Жар, не способный отвлечь Стенли от того, каким восторгом и наслаждением вспыхнули хищные, жёлтые глаза девушки.
   Вот ты какой, Зверь.
   Пришла тьма.
  
   Зельма пришла в себя как от удара. Девушка ощутила себя лежащей на холодном металлическом полу, с рукой с надетым бангаком, подогнутой и спрятанной под животом. А снаружи приближался враг. Зельма не знала, почему ей так подумалось, но сейчас, когда сбитый вертолёт лежал на земле, а снаружи слышались громкие, уверенные голоса, она была уверена - голоса эти принадлежат не случайным таёжным охотникам, разглядывающим невиданное прежде явление. Шаги снаружи, лёгкий, еле слышный лязг - а за ним стук и лязг более громкие, пол содрогнулся и зазвенел, провожая очередной удар вибрацией. Враг был в вертолёте.
   Снова шаги. Остановка. Ещё два шага, громче и ближе. Следующий шаг стал рубежом. Зельма почувствовала легчайшее дуновение ветра за мгновение до того, как грубая, беспощадная рука вцепилась ей в волосы, и дёрнула голову девушки вверх.
   Доли мгновения спустя Зельма в резком броске взметнулась с пола на колени.
   И её время растянулось.
   Простецкая, грубая физиономия человека, не отягощённого избытком интеллекта. Мутные, водянистые глаза.
   Как они расширились, когда чёрные кружки зрачков встретились с её глазами! Каким восхитительным ужасом из них плеснуло!
   Зельма никогда прежде всерьёз не задумывалась об убийствах. Всерьёз - никогда. Но в эту секунду она не колебалась. Правая рука метнулась из-под живота вверх, поймали на полированные поверхности тусклый солнечный зайчик стальные когти. А потом они вонзились...
   ...Плавно и легко, как горячий нож входит в масло...
   Интересно, что он чувствует в этот момент?
   Зельма замерла, не отрывая глаз от расширившихся на всю радужку, а потом сжавшихся в крохотные точки зрачков человека. А по жилам её нёсся неистовый пожар, зарождавшийся в стальных когтях бангака.
   Ярче света... На мгновение перед её внутренним взором полыхнуло бушующее море ослепительно-золотого света, а затем всё накрыл океан трепещущей переливающейся всеми цветами радуги черноты.
   Тьма...
   Длиннее вечности, ярче вспышки сверхновой... Вот как выглядит смерть! Вот как выглядит вечность!
   Человек медленно оседает на пол, легко и невесомо, как первый опавший лист в безветренную ночь на пороге осени. Пустая оболочка того, что некогда вмещало душу...
   Слегка изогнув кисть руки, Зельма заставила тело соскользнуть с лезвий, другой рукой легко вытягивая из кобуры пистолет. Столько-то граммов стали, плюс свинец, порох... Хотя - к чему эти бессмысленные цифры?.. Без разницы. Снаружи осталось трое.
   Три голоса. Три серых пятна на многоцветьи мира сквозь мерцающую призму тьмы.
   Три патрона.
   Спокойным прогулочным шагом Зельма подошла к двери, подняла руку и, чуть поводя кистью, сделала три выстрела.
  
  

* * *

  
  
   Не поверив своим глазам, Мина вошла в каморку, но при приближении картина не изменилась. Древняя карта рассыпалась прахом, равномерным слоем припудрив то место, где только что лежала, и пару сантиметров окружающего пространства, уничтожив всякие намёки на следы былого присутствия на конторке браслетов и камня.
   Девушка не была археологом, да и с химией дела у неё обстояли хорошо, но не отлично, и придумать рациональную причину для подобной метаморфозы она не смогла. Нерациональная же причина, пришедшая в голову первой, отдавала мистикой, фэнтезийным романом... и напоминала о том, что не всё в её жизни было простым, понятным и обыденным.
   Сделав шаг назад, к закатному свету читального зала, Мина стиснула пальцами виски и зажмурилась.
   Надо успокоиться и подумать. Серьёзно подумать, потом позвонить профессору Райдингу. Сбегать к знакомому с геологического факультета и предъявить ему камень для экспертизы. Браслеты...
   Мина нахмурилась. По какой-то пока не ясной причине всего лишь мысль о том, что придётся кому-то браслеты показывать, позволять разглядывать, касаться, казалась ей не то что бы неприятной и недопустимой - нет, кощунственной и даже святотатственной!
   Словно речь шла о чём-то сакральном, единственно драгоценном, единственном, что имело смысл.
   - Единственное, что имеет смысл.
   Мира шепотом повторила последнюю мысль, пришедшую ей в голову, и удовлетворённо улыбнулась. Нужные слова были найдены. Найден ключ. Только... где тот замок, что он должен отпереть?
   Рука сама собой потянулась к висящему на шее на кожаном шнурке, во впадинке между ключиц медальону, бывшему древним сакральным символом.
   Ещё немного времени. Ещё совсем немного, и нужное имя вспомнится.
   Час? Минута? Неделя?
   Всему своё время в этом мире.
   Интересно, а что будет, когда всё вспомнится? Что-нибудь изменится, или всё, что останется той, что будет носить моё имя, это написание псевдоисторических романов о временах более чем семитысячелетней давности?
   Хищная усмешка в глубине сознания.
   Вот уж на это как раз рассчитывать не стоит.
   Солнце за спиной померкло, скрипнуло окно.
   Выброшенная из своего транса, как рыбина, вышвырнутая на берег девятым валом, Мина вздрогнула, резко обернулась, и зашарила по каморке взглядом в поисках хоть чего-нибудь, что может сойти за оружие. Секунду спустя, подхватив стоящую в углу за дверью бамбуковую палку, почти такую же, как была у неё самой дома, девушка выскочила в зал, готовая встретить любого врага, и даже не задумываясь - откуда этим врагам взяться в центре Зефиила, в государственной библиотеке.
   Врагов в зале действительно не было. В зале не было никого, лишь серо-синие сумерки протягивали из углов свои липкие пальцы. Мина оглянулась к окну. Там больше не было заката. Ещё недавно чистое на закате небо заволокла гряда высоких свинцово-серых облаков, края которых хищными когтями тянулись к замершим внизу домам и деревьям. На город надвигался шквал.
   Коротко выругавшись, Мина бросилась закрывать окно - и вовремя. Стоило ей опустить ручку, как по стеклу ударил первый, ещё довольно слабый, но уже довольно чувствительный порыв ветра. Стекло отозвалось еле слышным, трепетным звоном. Девушка устремила свой взгляд на растущую шквальную тучу и медленно прислонила ладонь к прохладной гладкой поверхности. Следующий порыв ветра отозвался в руке вибрацией.
   - Надвигается буря.
   Мина шепнула эти слова так тихо, что еле расслышала сама - и едва узнала свой голос. Он утратил прежнюю мягкость и чистоту, в нём появилась незнакомая прежде твёрдость и нотки хрусткого стекла, проявлявшиеся прежде лишь в мгновения гнева, теперь звучали явственно и сейчас, и, по-видимому, будут звучать отныне всегда.
   Свет продолжал угасать, сумерки, пришедшие с облаками, переходили в синюю мглу. В громаде надвигающегося облачного фронта сверкнула первая явная молния, несколько секунд спустя глухо зарокотал гром.
   В ответ в коридоре зацокали каблуки.
   - Девочка... А, ты закрыла окно! Хорошо, теперь главное - чтобы после грозы дождь не зарядил надолго, иначе нам придётся либо тащиться под дождём, либо ночевать здесь.
   Библиотекарша подошла к Мине и стала рядом с ней у окна, вглядываясь в надвигающееся светопреставление.
   - Не зарядит, - отрицательно качнув головой, промолвила Мина, скосив на нежданную собеседницу глаз. - На город идёт не гроза, а шквал. Когда он пройдёт, небо очистится. Но это будет именно "когда"... А пока оно не наступило, нам будет весело. Все окна хорошо закрыты?
   - Да, разумеется. У нас всё-таки библиотека, в большинстве залов температуру поддерживают кондиционеры, и окна вообще открывать можно только в крайних случаях. Эта комната была одним из немногих исключений... Теперь не будет...
   Речь прервал бешеный порыв ветра, яростно налетевший на прозрачную преграду стекла. Окно отозвалось звоном, библиотекарша вздрогнула, а Мина только ещё более жадно вгляделась в происходящее на улице.
   Дневной свет окончательно угас, уступив место раньше срока наступившей беззвёздной ночи. Всё ярче сверкали молнии, всё громче и победоноснее звучали раскаты грома. Деревья в окружающем библиотеке парке гнулись под напором ветра, в моменты вспышек молний было видно, отчаянно хлещут по ветру ветки, словно пытаясь удержать уносимые им листья. А потом наконец-то хлынул дождь.
   Долгожданный, он пришёл внезапно, обрушившись на Зефиил как цунами на мирно спящий приморский городок. Только он принёс не разрушение, а облегчение и спасение от несущейся в воздухе пыли, поднятой вверх бурей. Он накрыл город почти мгновенно, гудящей, звенящей и поющей пеленой отгородив мир реальный, и на недолгие минуты сделав столичных обитателей заложниками чуждой и непонятной обывателям изнанки мира.
   Мина наблюдала за буйством стихии широко открыв глаза и прижав к стеклу ладони. Ей отчаянно хотелось быть к шквалу как можно ближе, не только видеть и слышать его, но и ощущать, осязать... Стекло вздрагивало, и дрожь эта передавалась ладоням девушки.
   Но этого Мине казалось невероятно, непростительно мало. Ей хотелось распахнуть окно, вскочить на подоконник, всем телом принять и ярость ветра, и певучий гул дождя, и бешеный дуэт грома и молний... Стать частью стихии.
   Созерцание её было нагло и бесцеремонно прервано библиотекаршей, схватившей девушку за плечо и принявшейся нещадно её теребить. Раздражённо шипя сквозь зубы и сдерживая просящиеся на зык непарламентские выражения, Мина обернулась к надоедливой женщине и только тогда услышала, что та пытается ей сказать.
   - Отойдём от окна - разве не чувствуешь, какой сквозняк? Видимо, где-то всё же есть открытая форточка. Не появилась бы шаровая молния... Да и твою каморку не помешало бы закрыть, после дождя всегда сильная влажность, она может повредить старинным книгам...
   Говоря это, библиотекарша целеустремлённо отходила от окна, волоча за собой Мину. Девушка пару раз дёрнулась, вырываясь, и уже открыла рот, чтобы выразить протест против такого бесцеремонного обращения со своей персоной, когда...
   Ветер взвыл с утроенной силой, стекло в окне зазвенело, как гонг, а за окном одна за другой сверкнули несколько молний, залившие весь зал мертвенным белёсым светом, и в то же мгновение здание накрыл оглушительный раскат грома. А когда звук утих, свет не исчез. Он остался - в виде неяркого по сравнением с только что окончившимся световым шоу, злого комочка, еле слышно потрескивающего злого шарика, плавно опускающегося вниз.
   - Шаровая мол... - полувскрикнула-полувсхлипнула библиотекарша и осеклась на полуслове. Её ли неосторожная фраза, сквозняк ли, или же всё вместе - или вообще случилось что-то, не имеющее никакого отношения к вышеперечисленному - но шаровая молния на пару секунд неподвижно замерла, а затем стремительно метнулась к замершим в нескольких шагах от неё женщинам.
   Мина резко вдохнула - и все её мысли умерли. В голове не осталось ничего, кроме пустоты; впрочем, её не осталось тоже. Вместо неё было... была...
   Мина резко дёрнула правым плечом, сбрасывая с себя ослабевшую руку библиотекарши, и сильным пинком ноги отбросила женщину в сторону, одновременно разворачиваясь, и перехватила так и не выпущенную бамбуковую палку так, словно держала меч.
   И в последнюю, стремительно истекающую секунду ударила палкой по молнии.
  
   Взрыв?..
   Прожжённая палка?..
   Исчезновение молнии?..
   Неосуществившиеся вероятности.
  
   Шаровая молния наткнулась на своём пути не на засохший стебель экзотического растения. Её встретило светлое, исполненное внутреннего сияния лезвие меча - и рассекло её надвое. Разрезанная молния вспыхнула, и рассеялась облаком ярких искорок, осыпавших девушку и почти сразу же угасших.
   Почти.
  
   Скромная библиотекарша, реалистка до мозга костей, до конца жизни не забыла эту картину, врезавшуюся ей в память за мгновение до того, как она сама лишилась сознания: девушка со светлым мечом в руках, и танцующие вокруг неё искры, вливающиеся в висящий у неё на шее амулет.
  
   Некоторое время Мина стояла, не шевелясь, не отрывая взгляда от возникшего из найденной в каморки бамбуковой палки меча. Медленно, очень медленно девушка пошевелилась, изменила позу. Взяв меч одной рукой, второй она прикоснулась к гладкому, прохладному лезвию. Поднесла его поближе к глазам...
   За окном вспыхнула молния, и в её свете Мина поймала на лезвие отражение своего взгляда. И прочла таящееся в его глубине имя.
   Мысли и чувства не изменились - не может изменяться то, что уже исчезло. Следом рассыпалось искрами-осколками видение своих-чужих глаз на лезвии клинка. Разбился, на кусочки рассыпался пылью образ библиотеки, рассеялась прахом лежащая у стены женщина... Под глухим слоем тишины сгинули прозвучавший вслед за последней вспышкой молнии уже несильный раскат грома и утихающий свист ветра. Последними растворились в накатывающей волне неведомого воспоминания той, что звалась Миной Айнвас. И не осталось ничего.
   Как известно, свято место пусто не бывает.
   Первыми пришли воспоминания. Стремительный калейдоскоп образов - виды, лица, поступки, смерти и жизни... Память Мины вливалась в этот океан ярким, звонким ручейком, распадалась на тонкие ленточки, вплетаясь в основную канву как нитки бус в косы красавицы.
   Потом вернулись ощущения. За окнами комнаты с выбитым окном умирал шквал. Ветер стихал, на подоконник падали последние редкие капли дождя. Светало - грозовые облака уходили, оставляя на западе всё расширяющуюся полоску чистого неба.
   И наконец, последними, вернулись мысли.
   - Свершилось.
   Девушка произнесла это одними губами, словно ещё не до конца веря, что всё произошло. Что нить событий и судеб не прервалась, что спираль на мгновение замкнулась в круг, который вновь развернулся в спираль... Словно ничего и не было только что. Но - было. И спираль всё же побывала кругом, и предписанные до этого мгновения линии больше не являются аксиомой.
   Девушка позволила себе эту минуту слабости и отстранённых размышлений. Одну минуту. Как мало и как много...
  
   Библиотекарша очнулась от того, что её осторожно хлопали по щекам.
   - Эй, очнитесь! Эй, вы же живы, и ничего вроде не сломали, приходите же в себя!
   Женщина открыла глаза, и вроде знакомый... Хотя и крайне незнакомый голос радостно озвучил своё счастье по поводу её возвращения в мир живых, сильные руки усадили её спиной к стене и всучили бутылку воды. Несколько глотков окончательно привели библиотекаршу в себя. Тряхнув пару раз гудящей головой и потирая ноющий бок, женщина вернула девушке, имени которой так и не удосужилась узнать, её собственность и придерживаясь за стену, поднялась на ноги.
   - Шаровая молния... Здесь была шаровая молния!
   Девушка счастливо улыбнулась и кивнула:
   - Была! Но я её бамбуковой палкой обратно в окно спровадила! Вот - на ней ожог остался...
   Библиотекарша посмотрела на предъявленную вещь - на желтовато-коричневой поверхности чернело уродливое пятно.
   - Теперь она уже вряд ли на что сгодится... Можно только выкинуть.
   - Вот ещё, - фыркнула девушка, - эта палка, к вашему сведению, наши жизни, возможно, спасла, а вы - выкинуть! Вот ведь неблагодарность... А если уж она вам не нужна, то я её себе заберу. Сестру буду пугать... - хихикнув, добавила она, и от этих слов библиотекарше отчего-то стало не по себе. И отчаянно захотелось - чтобы эта девушка, не называя своего имени, поскорее исчезла из библиотеки, и из её жизни вообще.
   В коридоре раздались торопливые шаги, и вскоре в зал вбежал директор библиотеки собственной персоной.
   - Во имя Создателя, что здесь у вас произошло... - Пожилой сухощавый мужчина сделал несколько шагов, и тут его взгляд натолкнулся на сдвинутый шкаф и открытую дверь.
   - О, боги и демоны всех времён и народов... Это на самом деле...
   И скрылся в каморке.
   Библиотекарша проводила его взглядом, а когда повернулась к девушке, то не увидела её. Не было и стоящей на соседнем столе бежевой сумки. Закрыв глаза, женщина с облегчением вздохнула, и присоединилась к директору.
  
   Стояла удивительное время. Сумерки сгущались, но темнее не становилось - ведь тучи уходили. Девушка с редким теперь цветом волос - сине-фиолетовым - шла по улице, разглядывая своё отражение во всех встречных лужах. По крайней мере, так казалось со стороны.
   Вот значит, как всё обернулось.
   Неожиданно. Впрочем, это лучше, чем могло быть. Лучше, чем выжженная войной пустошь. Город, живой город, пусть и с отравленным воздухом и астралом. Живой мир.
   Пока есть жизнь - есть и надежда.
   Впрочем, надежда остаётся и потом.
   А если есть надежда - то завтра будет всегда.
  
  

* * *

  
   Опустив руку с пистолетом, Зельма пару минут стояла, прислушиваясь к своим ощущениям. До сегодняшнего дня она никого не убивала. Никогда. А сейчас - сразу четверо. И дело не в количестве, и не в самом факте убийства. Жить захочешь - убьёшь. Дело даже не в том, что сейчас она спокойна.
   Зельма привыкла всегда быть с собой честной до конца. И сегодня она впервые за долгое время очень хотела соврать самой себе. Соврать, забыть, не думать... забыть наслаждение, которое она испытала, убивая. Забыть огонь в жилах, забыть радугу тьмы перед внутренним взором.
   Забыть. Не думать. Жить.
   Скривив губы в чём-то, отдалённо напоминающем ироничную усмешку, Зельма заткнула пистолет за пояс и спрыгнула на землю. Кровь первого убитого уже начала подсыхать и сворачиваться на лезвиях бангака, и её следовало поскорее отчистить.
   И только выпрямившись, девушка наконец заметила то, чего не заметить по идее было нельзя.
   Боли не было.
   Недоверчиво помотав головой, Зельма замерла и прислушалась к своим ощущениям.
   Ничего. У неё ничего не болело, и чувствовала себя девушка так, словно никогда в жизни у неё не было плохого самочувствия. А ведь она совсем недавно рухнула вместе с вертолётом с изрядной высоты! Вертолёт всмятку! Все попутчики мертвы!
   Мертвы?
   Скинув бангак с руки, Зельма буквально влетела в открытый люк и бросилась к товарищам. Через тела которых бестрепетно переступала, когда шла убивать.
   Шону и Эдварду достались плохие кресла - крепления не выдержали, и ребят изрядно помотало по полу. Их тела были ещё тёплыми, когда Зельма пыталась нащупать пульс на сонных артериях. Катрина, казалось, спала с открытыми глазами - только единственная струйка засохшей крови стекала из левого уха. Висок Дика был проломлен чем-то - наверное, одним из раскиданных теперь по полу инструментов. Пилоты лежали лицами на приборной панели... Зельма осознала, что и они мертвы раньше, чем дотронулась.
   - Одна.
   Она не знала, зачем произнесла это вслух. Захотелось услышать хоть чей-то голос? Чушь. Она слышала голоса - только что. И заставила их хозяев умолкнуть навеки. Тогда зачем? Просто... обозначить ситуацию? Возможно.
   Да нет, не возможно - так и есть. Остаткам цивилизованного, городского сознания Зельмы Тиллар ещё были нужны подтверждение очевидного. Росткам нового, дикого и чуждого, что проявилось недавно, подобные реверансы не требовались. Девушка привыкла контролировать себя, и самоанализ не был для неё просто абстрактным понятием. И сейчас Зельма со смесью удивления, страха и... удовлетворения осознала, что думает вовсе не о погибших товарищах.
   Она колебалась не больше секунды.
   После короткого обыска кабины девушка стала обладательницей комплекта крупномасштабных карт, и твёрдой уверенности в том, что радиопередатчик ей работать не заставить. Аккуратно сложив карты в папку, Зельма со вздохом вышла в общий салон. Остановившись, она попыталась ещё раз проследить пути своих мыслей, следуя которым к ней пришёл план нынешних действий - но спустя минуту-другую оставила это занятие. Для нынешней ситуации самоанализ являлся лишь пустой тратой времени, времени, необходимого для выживания.
   Зельма не знала, откуда пришли люди с оружием, и сколько времени потребуется пославшим их для того, чтобы послать за убитыми ею ещё кого-то. До этого момента ей следовало уйти отсюда, и подальше. А значит - времени на похороны нет. Имелся и ещё один довод в пользу решения оставить погибших в вертолёте - дикие звери. Им ничего не стоит разрыть могилы, и растаскать останки по всему окрестному лесу. А если закрыть дверь - то тела, скорее всего, останутся нетронутыми.
   Успокаивая совесть подобным образом, Зельма вытащила из-под кресла свой рюкзак и с ним выпрыгнула наружу. Развязав шнуровку, девушка принялась решительно перерывать его содержимое, без всякой жалости выкидывая всё, что не являлось жизненно необходимым. Цифровая камера, часть одежды, книга, тетради для записей - всё было сложено в вертолёт горкой у входа. Спальный мешок пришлось брать с собой - как бы много места он не занимал, без него пережить ночь в лесу без серьёзных последствий для здоровья Зельма считала маловероятным. Своё везение она использовала минимум на неделю вперёд.
   Кровь на бангаке всё же успела застыть, и чтобы оттереть её, пришлось спуститься к реке. Поглядывая на часы, Зельма приводила оружие в порядок, и гнала прочь мысли о том, чтобы попробовать воспользоваться крохотной надувной лодкой, которую экспедиция взяла с собой в последний момент. На реке спрятаться негде, она там будет как на ладони, а в лесу всегда можно нырнуть в ближайшие кусты... В гости к местному обитателю - добавила ехидная часть сознания. Идти пешком, рискуя напороться на приятелей убитых парней или медведя, не хотелось.
   Тихонько выругавшись себе под нос, Зельма вытерла лезвия носовым платком и поднялась на ноги, отряхнув песок с колен. В конце концов, лодка могла быть среди груза взорвавшегося вертолёта...
   Не была. Пнув подвернувшуюся под ноги шишку, Зельма отправилась за картой. Места будущей практики она знала плохо, но сейчас её запросы были скромными - всего лишь убедиться, что река течёт в глубь Азамана, а не в сторону границы. А дальше - добраться до рыболовецкого посёлка, и дальше к цивилизации. Разглядывая карту и пытаясь хотя бы приблизительно определить место падения, Зельма прекрасно отдавала себе отчет в том, что на деле всё окажется гораздо сложнее, чем в самом пессимистичном варианте, но иначе можно просто ложиться и ждать смерти.
   - Ложиться и ждать смерти...
   Зельма опустила карту и затаила дыхание.
   Где она слышала эти слова? Или не совсем эти?..
   Да где угодно. Книг и фильмов, где есть эта фраза, полным-полно. Нет, не время сейчас для потусторонних рассуждений.
   Решив так, девушка сложила карту, и, ухватив тюк с лодкой, потащила его к реке.
  
   Прошёл час. С глубоким вздохом облегчения Зельма перевалилась через круглый борт и подтянула за собой ноги, чтобы не замочить их. Под дополнительным весом девушки лодка просела и слегка коснулась дном песчаного дна реки. Зельма со всей возможной скоростью извернулась и подняла весло, но это уже не потребовалось. Для того, чтобы отойти от берега, лодке хватило и первого, основного толчка.
   Теперь можно было усесться поудобнее... Зельма перехватила весло так, как учили её инструкторы по рафтингу, и в очередной раз поразилась отсутствию каких-либо неприятных ощущений и травм. А она сегодня сначала попала в авиакатастрофу, потом занималась переноской тяжестей, накачивала воздух в лодку, потом играла в следопытов, имитируя на поляне следы своего ухода в лес... И при этом - чувствует себя просто идеально. Стиснув зубы, девушка вышвырнула из головы все мысли, не касающиеся гребли и скрытного перемещения вдоль заросшего лесом берега реки. Думать об этих странностях сейчас было нельзя.
   Не думать же...
   Над головой чередовались серая хмарь пасмурных небес и зелень листвы подступивших к берегу реки деревьев. А в глубине сознания, за стеной воли, за мыслями о том, когда сменить сторону гребли - скользили, трепетали, становились всё ярче - образы, столь же чарующие, сколько и чуждые.
   Зельма не гнала их - грести не-мысли и не-воспоминания не мешали, но и не пыталась вызвать их специально, какой-то глубинной, затаённой все эти годы частью сознания понимая - всё, чему должно случиться - случится. Думала ли девушка о том, чем для неё это может закончиться - она и сама не смога бы сказать. Просто поднималось из воды, роняя вниз, в реку капли, весло, и, задержавшись на мгновение, снова опускалось, рассекая водную гладь.
   Струились капли секунд, сливаясь в ручейки минут, они же стекались в потоки часов. Когда начали сгущаться сумерки, Зельма приблизила лодку к высокому берегу, выглядывая среди обступивших реку деревьев подходящую прогалину, где можно было бы заночевать. Подходящая поляна отыскалась довольно быстро, и девушка с удовлетворением привязала лодку к нависавшей водой плакучей иве.
   По корням дерева Зельма легко выбралась на берег, и вытащила свои небогатые пожитки, расстелила спальный мешок, села на него. Хотелось разжечь костёр, но отдающая паранойей осторожность не позволила девушке осуществить своё желание - убийцу четырёх человек ещё могил искать, да и перспектива устроить пожар тоже не была слишком привлекательной...
   С каким-то отстранённым удивлением Зельма отметила, что за этими неспешными мыслями она просидела до темноты, хотя здесь, в высоких широтах, темнеет долго. Нашарив флягу с водой, девушка осознала, что совсем не хочет пить - равно как и есть. Ещё одна странность... Не чувствовалась усталость, не хотелось спать. Зельма на всякий случай ущипнула себя, словно всё произошедшее с ней могло быть сном - и ещё более отстранённо приняла то, что почти не почувствовала боли. Точнее, почувствовала - но эхо, воспоминание, тень призрака и призрак тени ощущения.
   - Я... не сплю... - губы шевельнулись впервые за долгие часы, но слова, сорвавшиеся с них, были услышаны разве что ветром - так тихи они были.
   Зельма легла на спину, не закрывая глаз. Взгляд её встретил чистые небеса, бархатно-синие, расшитые бриллиантами звёзд. Хорошо, что она не стала разжигать костра - огонь хорош, когда нужно спокойно уснуть, не страшась того, что может прийти из ночной тьмы, но для тех, кто этой тьмой дышит - это не лучшее соседство.
   А звёзды всё ярче, всё гуще и нежнее окружающая их ночь. Шелест листьев, шепот реки, шорохи трав, чьи-то шаги, птичий клич, неясный вскрик, волчий вой...
   - Я не сплю...
   Весь этот день, смерть друзей, кровь врагов...
   - Я пробуждаюсь.
   Звёзды Зельмы рухнули вниз.
   Или это она взлетела?
   Звёзды осыпаются с небес...
   Или это слёзы?
   Какие мягкие крылья у ночи... В полдень гусеница умерла, став куколкой. В полночь куколке пришла пора лопнуть, выпустив на волю мотылька...
   Исчезают мысли... Чувства умерли раньше.
   Что осталось от тебя - лишь память... Эти строки тоже исчезают.
   Рассыпаются мельчайшими осколками воспоминания, мерцающей пылью исчезают в бездне мечты, тревоги и сомнения.
   Умирает мир. Сереет ночь - грядёт рассвет. Золотой рассвет для чёрного солнца.
   Память. Мерцающий всеми оттенками мироздания океан Тьмы принимает в себя осколки и мерцающую пыль, растворяя и поглощая их, соединяя в единое целое с собою и даруя Вечность в себе...
  
   Звёзды слегка потускнели - на небо взошла ночная его хозяйка луна. И в эту ночь волчьи песни звучали особенно громко, особенно торжествующе, хотя до полнолуния оставалось ещё несколько дней. Волки пели и танцевали, и случись на полянке на берегу реки посторонний свидетель, он был бы поражён тем, что открылось его взору.
   Вместе с волками танцевала женщина. Смуглая кожа становилась в темноте ещё темнее, а светлые волосы в лунном свете отливали чистым серебром... Женщина танцевала с волками под одну мелодию - мелодию Жизни и Вечности. Они встретили и приветствовали свою Госпожу - и она не могла отказать им в танце.
   Всего лишь танец, один только ночной танец. Быть этой ночью и этой стаей, не думать о прошедших столетиях, об изменившемся мире, отравленном астрале. Эта ночь пройдёт, и с рассветом наступит утро. С рассветом она сядет в лодку и поспешит вниз по реке...
   Женщина на миг замерла, подняв руку, и на её тонкое запястье села сова. Желтые, горящие во тьме глаза встретились... Лесная хищница летала далеко, и видела многое... В том числе и лагерь двуногих.
   Короткое движение - и мягкие крылья вновь обняли воздух, унося птицу в ночь. Женщина улыбнулась - и улыбка её была улыбкой Смерти. Она всегда платила по счетам - заплатит и сейчас. А потом пойдёт дальше - у неё много дел.
   Круг замкнулся, и змей ухватил себя за хвост. А миг спустя он сбросит старую кожу, и отжившая свой век чешуя сползёт с его тела как перчатка, и время вновь тронется вперёд - неся на своём теле два шрама прошлого, только что ставшего настоящим.
   Новое - это хорошо забытое старое.
   Старое - это новое за миг до того, как оно вспомнилось.
   За миг до...
   Этот миг пришёл.
  
  

Самая тёмная ночь.

  
  

То, что было, отцвело,
Отзвучало, отболело...
Потемневшее стекло
На рассвете станет белым...
Горький кофе, черный лак,
Пахнет йодом, солью, мелом, -
На окне начертан Знак
Неуверенно, несмело.
Разум, чувства... вечный спор,
Изнуряюще-смертельный,
И зеркальный коридор,
Уводящий в Беспределье, -
Но виденья не убьют,
Свет не даст в закат исчезнуть, -
Блики тысячи минут,
Путь, ведущий в Ночь и в бездну...
Горький кофе, хлеб и тмин,
Бой часов - смелей и злее, -
Чашка чая. Мед. Жасмин.
Что ж так холодно... Светлеет.

(с) Диэр

  
  
   Дротик зло свистнул в воздухе и вонзился точно в центр мишени. Безупречно - на первый взгляд. Фабрицио на несколько секунд заколебался - может, встать из-за стола и проверить точность попадания? - но всё же решил остаться пока в кресле. Лучше уж думать, что попал - и так день прошёл отвратно. Делец развернул очередную карамельку и с каким-то извращённым удовольствием бросил скомканный фантик на пол.
   Гоняя конфетку во рту, Фабрицио наконец начал мыслить рационально, и принялся раскладывать последние события по порядку... Хотя чего там раскладывать?
   Несостоявшийся партнёр, довольно улыбающийся, просто свернул всю работу по сближению их компаний. Его сын, будь он неладен, изволил пойти на поправку...
   Все планы, все расчеты - прахом!
   - Чтоб ты сдох!
   Дрожа от бессильной злости, Фабрицио стукнул кулаком левой руки по столу. И золочёный стеклянный шарик, который он крутил в пальцах, разлетелся вдребезги.
  

* * *

  
   За окном лил дождь. Он начался с утра, слабой, раздражающей и удручающей моросью, но к полудню усилился, и теперь капли зло и весело барабанили по подоконнику, а временами, когда ветер усиливался, начинали стучать по стеклу. Эмалия слезла со стула, и потащила его на место за столом. В её комнате было тоскливо и одиноко, и раскиданные повсюду игрушки совершенно не помогали развеять это ощущение. Девочка зябко поёжилась, и с ногами забралась на кровать, потянув на себя покрывало и завернувшись в него. Скорее бы папа или дядя пришли...
  
   Филипп возвращался домой, еле передвигая ноги. Ежемесячное заседание Парламента, на котором традиционно должен присутствовать принц Сейрунский, выпило все его душевные силы без остатка. Если бы не приписанный к семье автомобиль с водителем - до дому он бы не добрался. Выбравшись из машины и кое-как открыв зонтик, Филипп отпустил водителя и огибая лужи направился к подъезду небольшого дома на десяток квартир, населённых первыми лицами государства.
   Холл встретил его теплом из настроенных на более высокую температуру кондиционеров и вежливыми приветствиями "декоративных" охранников. Конечно, и они в случае чего могли дать отпор кому угодно... Но настоящая охрана была не на виду. Впрочем - какая разница?
   Филипп вздохнул ещё раз и вызвал лифт.
  

* * *

  
   В круглосуточной кофейне не было никого, кроме сонной официантки и невидимого, но предполагаемо наличествующего повара. Из динамика на стойке доносились негромкие звуки блюза - по ночам по всем частотам, за исключением сугубо тематических, ставили именно такие - спокойные, мелодичные песни, подходящие и для обычных полуночников, и для водителей-дальнобойщиков. Только Милану сейчас хотелось не этого.
   Одним глотком врач допил свой латте и в который раз ковырнул вилкой ксоанский салат. Подцепил на зубцы лист салата с полупрозрачным кусочком маринованной красной рыбы и отправил в рот, тщательно прожевав. И отложил вилку - зачем измываться над организмом насильно впихнутой едой?
   Откинувшись на спинку стула, Милан скосил взгляд за окно, на улицу. Там ничего не изменилось - всё та же, что и всю прошедшую неделю, туманная, по ночному времени чернильно-синяя тусклая мгла обнимала улицы, провоцируя аварии и самоубийства на почве депрессий. Нет, сам Милан был психически здоров... Но этот туман... легко призывать весну и просить о крыльях, когда на небе солнце, а сейчас хотелось забиться в угол и ни о чём не думать...
   И не вспоминать.
  

* * *

  
   И что за нелёгкая принесла их в Эльмекию?
   Вальтер уже неделю искал ответ на этот вопрос, но не находил. С того самого момента, как всему отряду стало окончательно ясно, что выбранный контракт сорван, а новый ещё надо искать. Юноша поправил кепку, чтобы из-под неё не выпадали волосы, и прокрутил колёсиком мыши выданный поисковиком список.
   Глухо.
   Из-за плеча мрачно засопел Гарб, и Вальтер развернулся на неудобном стуле низкопробного интернет-кафе.
   - Ничего не попишешь. Надо либо ждать, либо переезжать. Иначе...
   - Знаю, - отмахнулся Гарб. - Иного я, признаться, и не ждал. Мы свою порцию везения на этот год уже выбрали. Идём отсюда, завтра ещё раз пошарим по местным каналам, а если ничего не проявится - то будем искать по более широкому радиусу.
   - Хорошо, патрон.
  
  

* * *

  
   Баатор закрыл за собой дверь и повернул в скважине ключ. В душе до сих пор кипел гнев, сдерживаемый только его волей. Всё оказалось куда хуже, чем он себе представлял.
   В ушах до си пор стоял отчаянный писк Фелиции "ты злой!". Девочка ничего не поняла, всё вывернула наизнанку. Желание Огненного защитить мир от Возгордившихся она объявила страхом и завистью, Золотых драконов поименовала убийцами... Мерзавка малолетняя, как она смеет! Обвинять ИХ! Если они что-то делают, значит, так и надо, так и должно поступать! А она!..
   Старик заходил по кабинету, заложив руки за спину и кидая мрачные взгляды на окно, за которым, как на смех, сияло ярчайшее солнце, озаряя прекрасный мир. Который был бы ещё прекраснее, не будь в нём подобной ереси.
  
  

* * *

  
   Реваз издал мученический стон и уронил голову на руль. Тот протестующе взвыл клаксоном, но на это никто не обратил внимания - а если и обратил, то счёл как само собой разумеющееся в подобной ситуации. Уже почти час они с Золтаном стояли в чудовищной по своим масштабам пробке.
   - Может, всё же бросим машину и доберёмся на метро?.. Не помру я без вещей до завтра... - голос мальчика звучал тоскливо и безнадёжно.
   - До завтра может, и не помрёшь, но завтра и послезавтра у меня вырваться не получится, так что - надо ждать и...
   Реваз оборвал сам себя и дёрнул за рычаг переключения передач, надавив на педаль газа. Пробка начала рассеиваться...
   Золтан сбросил все покупки на пол и улёгся на заднем сидении.
  
  

* * *

  
   На родной улице Мину встретили пожарные машины и омерзительный запах гари. Прибавив шагу, девушка уже через минуту была у своего дома. У того, что недавно было её домом.
   Толпа зевак. Несколько пожарных машин. Карета "скорой помощи".
   И ощущение смерти.
   - Мама! Папа! Рина!
   Люди разлетались в стороны как кегли, разбрасываемыми её ударами, но Мина не замечала этого. Для неё сейчас ничего не имело значения - ничего, кроме одного-единственного имени.
   Этого не должно было произойти!
   Отвесив последний пинок и отшвырнув в сторону какого-то папарацци, Мина пробилась к "скорой", и из-за худощавой спины врача с невыносимой болью облегчения разглядела сидящую на койке маленькую рыжеволосую девочку.
   Я едва не потеряла тебя, сестрёнка.
  
  

* * *

  
   Самолёт мягко коснулся полосы, и Зельма с облегчением вздохнула. Наконец-то. Наконец-то она вернулась домой. Азаманские власти несколько дней не отпускали её, передавая всё новым следователям, и в какой-то момент девушка уже была на грани применения к надоедливым существам жёстких мер, когда что-то в механизмах министерств иностранных дел щёлкнуло, и её наконец посадили на самолёт до Сейруна.
   Автобус от самолёта до здания аэропорта, очереди, рутина... что её заставило посмотреть на толпу встречающих?
   Простая табличка с её именем. "Зельма Тиллар."
   Держащий её человек в невыразительном, хоть и хорошо сидящем костюме поймал её взгляд и приблизился.
   - Мисс Тиллар? Я Лоуренс Слан, адвокат. У меня для вас неприятное известие. О вашей семье.
  
   Зельма швырнула на стол купюру и стремительно поднялась, подхватив рюкзак.
   - Хватит, мистер Слан. Мне на данный момент плевать на все компании вместе взятые - транспортные, медицинские, страховые... Им всё равно никуда не деться, так что не помрут, если им придётся пождать день-другой. Где мой племянник?
   Кто-то начал играть против нас. И мы узнаем, кто это, не так ли, Ксавье?
  
  

Рассвет.

  
   Раньше мне очень хотелось увидеть рассвет. Нет, не восход солнца - это уже не рассвет, это начало утра. А мне хотелось уловить тот миг, когда отступает ночь, темное небо становится сиреневым, прозрачным, чуть розовым на востоке. Но поймать мгновение рассвета оказалось так же трудно, как поймать момент наступления сна.
   Еще секунду назад вокруг была ночь, тяжелая и беспросветная, словно бы даже окрепшая в предутренние часы. И вдруг что-то неуловимо меняется. Проходит минута, другая... И ты понимаешь, что воздух светлеет, темные пугающие силуэты превращаются в обыкновенные деревья, а небо становится чистым и нежно-фиолетовым. Это рассвет. Наверное, он приходит, когда уже не остается сил выдерживать ночь. Это еще не утро, это просто конец тьмы. Это - рассвет.
   С. Лукьяненко. Рыцари Сорока островов
  

Все это будет... Сбываются сны
В час, предназначенный книгою судеб.
В первый рассвет небывалой весны
Что-то коснется тебя и разбудит.

Может быть - утренний солнечный свет,
Может быть - ветер, холодный нежданно,
Что-то коснется тебя, и в ответ
Сердце забьется в предчувствии странном.

Ведь не случайно, что воздух так чист,
Что прояснело небесное око,
Что не смолкает крылатый солист -
Рвется, как сердце, высоко-высоко.

Что обещаниям нового дня
Хочется верить, смеясь или плача,
Что этот мир - для тебя, для меня.
Так это будет... А может - иначе.

(с) Ивианна

  
  
   Телефон на столе издал мелодичную трель дважды, прежде чем Фабрицио протянул руку и взял трубку. Небольшую, изящную, лежащую на основании - новомодные аппараты, где трубка торчала вертикально, дельцу не нравились.
   - Дель Мейро слушает, - в эту короткую реплику Фабрицио вложил всё спокойствие, какое смог найти в себе - несмотря на целый час, проведённый в усиленной работе под космическую музыку, настроение его оставляло желать лучшего. Из трубки зазвучал голос несостоявшегося компаньона, и делец едва не скривился, но чем дальше тот говорил, тем шире раскрывались глаза Фабрицио, и тем яснее становилась улыбка на него лице.
   Воистину, грядущее слияние стоит раздавленного шарика.
   А об остальном он подумает позже.
  

* * *

  
   В квартире стояла тишина, когда Филипп переступил порог. Не было слышно ни телевизора, ни радио, ни музыки. И Эмалия не выбежала навстречу. Лишь еле слышной тенью выскользнула гувернантка - и прижала к губам палец.
   И тревога ушла, сгинула, как предутренний туман. Малышку просто убаюкал дождь, просто-напросто убаюкал перестук капель, ставший после того, как стих ветер, ровным и мерным. Разувшись и сняв плащ, Филипп воровато заглянул в комнату дочери, но увидел лишь ровно вздымавшийся пестрый ком из покрывала, из которого торчала чёрная макушка. Улыбнувшись, принц на цыпочках прокрался к себе, как можно тише переоделся в домашнее и вернулся в комнату дочурки. Он будет сидеть рядом с ней, пока она спит, охраняя её сон и будет рядом, когда она проснётся. Он будет рядом, и когда их глаза встретятся, он пообещает ей. Что всегда будет рядом, что никогда не оставит её. И что когда-нибудь у неё будут друзья, самые замечательные друзья, которых только можно пожелать. И он не солжёт - он откуда-то знает это.
  

* * *

  
   Милан упустил момент, когда музыка стихла. Он очнулся от мыслей, когда услышал стук и щёлканье, еле слышное звяканье и жужжание. Слегка повернув голову, он увидел, что прежняя официантка исчезла, а новая возится с настройкой проигрывателя.
   - Во имя всех Богов и Демонов - только не попса... - он и сам не заметил, как эти слова сорвались у него с языка.
   - Простите... - пробормотал он, когда девушка повернулась к нему. - Простите, пожалуйста...
   - Ничего, всё в порядке, - официантка улыбнулась и нажала на что-то - должно быть, на клавишу воспроизведения, - я сама её ненавижу. Мне нравится другое...
   Из динамика полилась музыка - нежные переборы какого-то струнного инструмента. Затем вступили другие, Милану послышались флейта, гитара, какой-то электронный инструмент - но в этой композиции он звучал уместно и даже гармонично. Мелодия была нежной и плавной, звучала в ней восхитительная смесь эмоций - спокойная радость, и непонятная тоска, и ожидание, и тревога... Эта музыка должна была убаюкивать, но она наоборот - заставляла глаза открываться шире, сильнее биться сердце... трепетать несуществующие крылья...
   Открылась и закрылась дверь. Зазвучали шаги - стук каблуков приблизился и стих.
   - Я так и знала, что найду тебя здесь.
   - Фай?..
   Девушка улыбнулась и кивнула в сторону стены-окна.
   - Тучи ушли. День обещает быть чудесным. Идём?
   - Куда? - Милан в недоумении смотрел на улицу, свободную от тумана и хмари.
   - Как куда? Солнце всходит. Неужели ты не хочешь его встретить?
   Милан поднялся на ноги, опустил на буфетную стойку купюру - куда большего достоинства, чем был его заказ, но за эту музыку стоило быть щедрым.
   - Хочу.
   И они вышли на улицу, а у них за спиной продолжала играть музыка. Она тоже встречала рассвет.
  

* * *

  
   Вальтер вслед за Гарбом вывалился на улицу, на удушающую эльмекийскую жару. Лето здесь выдалось на рещдкость жарким, на зависть всем соседям, поливаемых бесконечными дождями. И не осознающими своего счастья. Вальтер плёлся вслед за Гарбом, рассеянно обозревая окрестности, и потирал гудящую от солнца и духоты голову. Когда в поле его зрения попало... Попала...
   Таких форм Вальтер не то что не видывал - вообразить себе не мог. Высокая девушка с коротко подстриженными чёрными волосами двигалась наперерез им с Гарбом, и юноша сам не понял, как плавным движением изменил курс и "совершенно случайно" столкнулся с ней. И не менее "случайно" его рука коснулась её груди. Последним, что Вальтер запомнил, был летящий ему в лицо кулак.
   Гарб обладал звериным чутьём на неприятности - и именно это чутьё заставило его оглянуться, и увидеть, как неизвестная девица одним коротким ударом нокаутировала Вальтера. Парень рухнул на асфальт, смешно дёрнув ногами, а девица, фыркнув, обернулась к Гарбу, всем своим видом показывая, что готова продолжить развлечение. Мужчина склонил голову набок, и неожиданно для себя расхохотался. Вальтер, потирая челюсть, поднимался с асфальта, и девица, поколебавшись, разразилась поистине ужасающим хохотом. Это рассмешило Гарба ещё сильнее, и он едва не пропустил звонок мобильного телефона...
   Гарб сложил телефон и запихнул его в нагрудный карман рубашки с довольной улыбкой. Если его ожидания оправдаются, то безделью скоро придёт конец. Девица беззлобно переругивалась с Вальтером, ругачка быстро переходила в спор.
   Гарб снова усмехнулся.
   - Эй, мисс Нокаут, вас как звать?
   Та дерзко усмехнулась и ответила:
   - Налия.
  

* * *

  
   Фелиция плакала, и небо плакало вместе с ней - ярчайшими и светлейшими солнечными лучами. Разговор с дедом вышел просто ужасным. Девочка до сих пор вздрагивала, стоило ей только вспомнить взгляд, брошенный им на неё перед уходом. И что самое ужасное - он так и не понял, совершенно не понял, что она хотела ему сказать. А она ведь до последнего момента надеялась, что он просто ошибается... И не смогла сдержать отчаянный крик "ты злой!" ему в спину.
   То, что за размолвкой наверняка последует наказание, девочка осознавала лишь каким-то самым дальним уголком сознания, целиком погружённая в свои переживания, и не заметила, как дверь в комнату отворилась.
   - Фелиция, Фелиция! - негромкий голос матери, зовущий её, заставил девочку на мгновение замереть и вскинуть в голову, судорожно сжав кулачки.
   - Фелиция... - Алейна проглотила комок в горле и быстро-быстро, тихо заговорила. - Я не буду утешать тебя, маленькая моя, и говорить, что всё будет хорошо, тоже не буду. Я не буду врать тебе. Я только хочу сказать тебе, жизнь моя, что ты ПРАВА. Ты права, говоря, что нельзя не прощать. Ты права, когда объявила истребление целого народа Злом. Права была, сомневаясь. Сохрани эту правоту, сохрани свою веру и доброту - будь доброй и сильной. Да, тебе будет горько и обидно, но знай - ты не одна такая, и никогда не будешь одна. Твои друзья ждут тебя, путь они ещё не знают этого - но однажды вы познакомитесь, и тогда всё встанет на свои места. Тогда всё будет правильно.
   Алейна порывисто обняла дочь, и, вскочив на ноги, выскользнула за дверь. Она сама не знала, что заставило её сказать именно эти слова, но чувствовала - так было необходимо.
   А в маленькой комнате, за закрытой дверью, Фелиция сидела на ковре и пыталась представить себе лица своих будущих друзей.
  

* * *

  
   Золтан одевался, тщательно избегая взглядом зеркала. Смотреть на своё лицо ему совершенно не хотелось. Всего неделя в новой школе - и он уже начал приучать себя к мысли, что друзей у него не будет. Дяде он ничего не говорил, хотя... Золтан вздохнул и признался себе - Реваз был умным, очень умным. И рано или поздно обо всём догадается. И скорее рано - дядя собственной персоной заглядывал в комнату, намекая, что завтрак, вообще-то, готов.
   Разделяя на порции грандиозный омлет со всем, что нашлось в холодильнике, Реваз бросал короткие, оценивающие взгляды на мальчика. В школе ему приходилось несладко - дети жестоки, особенно к тем, кто не похож на них. А болезнь сделала Золтана непохожим. И сделать с этим что-либо было крайне проблематично. Но можно было попробовать нечто другое...
   - У вас в холле висит большой стенд с перечислением всевозможных кружков. Ты не думал записаться в какой-нибудь из них? Заняться каким-то видом спорта, или... историей, скажем или техникой?
   Золтан мрачно покачал головой.
   - Нет. Не особо. Тем более...
   - Ты не думаешь, что кружки помогут тебе завести друзей. - Реваз кивнул своим мыслям, и продолжил, - Возможно, ты окажешься прав, но возможно, и нет. Узнать ты сможешь, лишь попробовав.
   Золтан молчал до конца завтрака, и лишь в самом конце, допив чай, заговорил.
   - Хорошо. Я... попробую.
   Реваз было изобразил было улыбку, не слишком обрадованный тоном мальчика, когда тот продолжил:
   - Я хочу заняться историей. Я хочу узнать, в правду ли ты веришь или в сказки. И я узнаю.
   И столько в голосе мальчика было убеждённости, что Реваз смог только серьёзно кивнуть ему. И Золтан не менее серьёзно кивнул в ответ.
  

* * *

  
   Небо было бездонным, море - тёплым, а ветер ласковым и нежным. Погода на Мипросе выдалась не по сезону замечательная, и все немногочисленные отдыхающие наслаждались ею.
   Две молодые женщины вольготно устроились в шезлонгах, потягивая соки, и из-под солнечных очков следили за резвящимися на мелководье детьми.
   - Крыса!
   - Чернильница!
   В воздух взвились сотни и тысячи брызг.
   - Подружились.
   - Хорошо.
   Алые глаза встретились с жёлтыми.
   - Они быстро пришли в себя.
   - Не думаю, что могло быть иначе. Их души помнят куда больше, чем они сами. На фоне ТОЙ памяти произошедшее кажется мелочью.
   - И всё же... - светлокожая женщина приподнялась, поправила зонтик, прикрывающий её от солнца и снова улеглась. - Мне неспокойно. Эти смерти и их "чудесное спасение"... Всё это подозрительно.
   - Не могу не согласиться, - вздохнула её собеседница, накручивая на палец прядь снежно-белых волос. - Но пока что мы мало что можем предпринять - только следить за ними, защищать их... Искать остальных.
   - И ждать, Зеллас.
   - Да, ждать, Луна.
   Женщины замолчали, каждая о своём. И мир тоже молчал, ощущая, как утихают отголоски двух давно не звучавших имён.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"