Щербаков Владимир Юрьевич : другие произведения.

Эскапелья Дорельяно (Часть первая)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Эскапелья Дорельяно
(Escapella de Aureliano)


Часть первая
(Primera parte)


Глава 1.

Она была необыкновенной, удивительной, загадочной девочкой. Таинственный золотой свет пронизывал её маленькую фигурку, окутывая юное создание коконом неяркого сияния среди густеющих теней вечернего леса. На фоне тяжёлых толстых стволов и вычурно выгнутых веток вызывающе белела нежная кожа миниатюрных ручек и миловидного, слегка вытянутого личика с поджатыми губками и вздёрнутым носиком. Тёплые искорки вспыхивали в хитровато прищуренных синих глазках с едва заметным зеленоватым оттенком, а на изящные плечи ниспадали лучезарные пряди струисто-шелковистых, огнисто-золотистых, волнисто-бархатистых волос. Блестящий фиолетовый костюм нимало не препятствовал свету.
Что же искала эта девочка в холодном, тёмном, бесприютном мире; зачем явилась в это место в этот поздний час; какую тайну берегла в мятежном, пламенном, неустрашимом сердце? Как бы то ни было, но с нею этот мир стал не таким холодным, тёмным, бесприютным. Робкие былинки, скромные цветы, болотные мхи тянулись из серой тени в её золотой ореол. Свисающие ветки лёгкими листочками касались её волос, а гладкая кора играла её радостным светом. Даже солнце, покраснев от неприличной поспешности своего вечернего бегства за горизонт, решило задержаться в чернеющих верхушках заболотья и приласкать себе подобное существо прощальными тёплыми лучами. Оно и привело на помощь девочке единственного человека, сумевшего вывести её из мрачной глухомани. Нельзя же бросить одинокого ребёнка в ночном лесу!

Миша был мальчиком из города, однако, несмотря на это, любил природу и гораздо лучше, чем с людьми, находил с нею общий язык. Летом он целыми днями пропадал в лесу, облазил весь его до дальних закоулков - то шагом, то бегом, а то ползком - ступая осторожно по болоту, переходя глубокие ручьи, минуя неприступные завалы, протискиваясь через ивняки, играя то в охотника, то в зверя, то в беглеца из дома иль тюрьмы, прислушиваясь, прячась за стволами, ничком распластываясь по земле, в кустах затаиваясь и в траве высокой - глазами, носом, кожею, ушами, инстинктом, сердцем, разумом, душою вбирая, постигая мир покоя, гармонии, возможностей огромных, законов строгих и красот безмолвных - блаженно ощущая себя мышкой, зайчишкой, паучишкой, муравьишкой, лисичкой, птичкой - неотъемлемой частичкой огромного естественного мира, рождённого задолго до людей. Легко по солнцу находил дорогу, да и без солнца находил легко. А вечером при свете фонаря читал запоем книги о природе и сравнивал их с тем, что видел днём.
В тот день он, как обычно, бродил по лесу, а когда огнедышащее солнце стало спускаться по золотой лестнице к западному горизонту, окрашивая изнурённую жарою землю в контрастные вечерние цвета, отправился в обратный путь. Но по дороге захотел полюбоваться закатом со своего излюбленного места - лесного островка среди болота - куда вела неведомая никому тропинка, скрытая в камышах - влажная даже в жаркую сушь. И там, в окружении хлябей, в своём сокровенном уголке он встретил ЕЁ. И встреча эта поразила его как гром среди ясного неба, как снег среди жаркого лета, как землетрясение среди сонной равнины. Он резко остановился, растерянно заморгал и уставился на белое лицо, золотые волосы и фиолетовый костюм сияющей в полумраке девочки. Однако, поймав себя на мысли, что вид этой неожиданной гостьи его тайного убежища доставляет ему странное, доселе не испытанное, явно запретное удовольствие, он смутился, опустил глаза и, не зная, что делают в таких случаях, переступил с ноги на ногу. Девочка заметила это, улыбнулась и заговорила первой.
- Здравствуй, - вызвенел из хрустальной полудрёмы нежный переливчатый голосок. - Вот ты и пришёл. Выведи меня отсюда, пожалуйста.
- Но... - начал было Миша.
- Нет! - разбило хрусталь его неосторожное слово. - Не задавай лишних вопросов! Для этого ты недостаточно взрослый. Просто выведи меня - и всё. Тебе ведь нетрудно это сделать.
- Да-да, конечно, - Миша ошеломлённо закивал, виновато развёл руками, повернулся обратно и жестом пригласил девочку следовать за собой.
Но она не последовала за ним, а взяла его за руку и пошла рядом - хоть и неудобно было идти рядом по узкой тропинке среди камышей. Так и выбрались они из болота, причём от внимательного Мишиного взора не ускользнуло, что других следов, кроме его собственных, на тропинке нет. Как же она туда попала? - подумал Миша, а вслух спросил:
- Куда же тебя отвести?
Девочка резко остановилась, вырвала руку из его руки и тем же рывком развернула его лицом к себе. Он с недоумением глянул на неё и заметил в её глазах искорки слёз.
- Неужели я в тебе ошиблась? - посыпались на траву осколки хрусталя. - Неужели ты уже взрослый? Был бы ты вдвое младше - стал бы задавать такие вопросы? Нет. Пойдём, уже темнеет.
Да, эта девочка говорила так же странно, как выглядела. Но Миша понял, что она имеет в виду.
- Пойдём, - решительно сказал он. - Успеем до темноты. А пока идём, расскажи о себе. Просто расскажи, и я не задам ни одного лишнего вопроса, - так же решительно взял её за руку и повёл к выходу из леса.
- Уже лучше, - вновь улыбнулась девочка, и в голосе её зазвенело серебро. - Однако придётся тебе слушать молча и верить каждому моему слову. Но ты же ещё не взрослый, ты веришь в чудеса?
- Да-да, конечно, - забормотал Миша, но тут же умолк, помня недавний урок.
- Тогда слушай. Мой дом далеко отсюда. Так далеко, что тебе не вообразить. Это совершенно иной мир - о нём трудно говорить на твоём языке. Но когда мы выйдем из леса, настанет ночь и я покажу тебе свою звезду. Она как ваше Солнце, только больше. Поэтому у нас не бывает темно. Мы живём среди вечного света. Этот свет пронизывает всё, в том числе и нас. Видишь? А ночью станет ещё заметнее. Но в нашем мире нет ночей, и внутренний свет никому не нужен. Никто не замечает его, кроме некоторых... - она притормозила и прищурилась. - Тебе ведь не нужно объяснять, что значит быть не таким, как все?
О да! Что значит быть не таким, как все, Миша знал очень хорошо - и не понаслышке. Вот и проникся он к этой девочке трепетной заговорщической приязнью, часто возникающей между людьми, похожими друг на друга и непохожими на остальных.
- Так ты сбежала из дому? - воскликнул он, но тут же испуганно прикрыл рот ладонью.
Однако серебро оказалось прочнее хрусталя - не разбилось, а отозвалось единственной нотой:
- Да.
- Тогда тебе повезло, - затараторил обрадованный Миша. - Сейчас я живу у своего дяди. Он добрый, любит детей, всегда приютит, обогреет, накормит, выслушает, поймёт и защитит любого ребёнка, который постучится к нему в дом. И лишних вопросов не задаст. Он тоже не такой, как все...
- Конечно, - так же быстро, точно аккомпанируя на серебряном ксилофоне, затараторила девочка. - Ведь если человек откуда-то сбежал, значит, ему там было плохо. И если он просит о помощи, помоги - потом уже задавай вопросы. А лучше не задавай: он сам тебе расскажет, если захочет... Ты не виноват, что забываешь об этом, - замедлила она свою речь. - Просто ты живёшь среди нормальных людей и начал превращаться в одного из них... Но теперь с этим покончено, - воинственно вскинула она голову и сжала кулаки, точно собираясь броситься на невидимого врага. - Теперь с тобою я. Я помогу тебе стать таким, каким ты должен стать, - выделила она интонацией слово 'должен'. - И лишних вопросов не задам. Я и так знаю о тебе всё.
Ничего себе! Многие люди мечтают о славе и популярности, но мало кто хотел бы, чтобы о нём знали ВСЁ. Что говорить про Мишу, давным-давно и крепко-накрепко усвоившему: всё, что о нём знают другие, обязательно рано или поздно будет использовано против него - и неоднократно. Но стоило ему подумать об этом, как девочка приобняла его за плечи и заговорила тихо-тихо, едва задевая краешек невидимого колокольчика:
- Прости. Я тебя понимаю, но с этим ничего не поделаешь. Я вижу мысли всех людей - как все в нашем мире. Но мне и в голову не придёт использовать мои знания против кого бы то ни было - ведь и мои мысли видят все. Такая между нами разница. Наш мир - бескрайняя равнина - спокойная, но скучная. А ваш - бездонные пропасти, отвесные стены, острые скалы, чернеющие провалы... Землетрясения, извержения, камнепады, лавины... Но выше их - белые вершины, позолочённые восходящим солнцем. Ради этих вершин я и отправилась сюда. И одна из этих вершин - ты. Не спорь и не удивляйся, от меня ничего не скрыть. Но и я не скрываю: я искала именно тебя - потому и ждала на твоём островке. Я знала, что ты меня поймёшь, а твой дядя приютит. А мысли, которые ты считаешь постыдными... Скажу одно: ты понятия не имеешь о постыдных мыслях. Ты хороший и добрый, тебе нечего скрывать... Кстати, а чего это ты не удивляешься, что я говорю на твоём языке? Удивился? То-то же. Всё просто: я читаю мысли и сравниваю их со словами - так и учу язык. Короче, говори со мной, как если бы я не умела читать мысли. Побольше говори. Только не задавай лишних вопросов, - передёрнула она изящными плечиками, - я их терпеть не могу, - и поджала тонкие губки. - Смотри, мы уже пришли.
И верно, заговорившись, они и не заметили, что идут по заросшей лесной дороге, которая вывела их на опушку. До дома Мишиного дяди осталось совсем чуть-чуть. Стемнело, и в чистом вечернем небе загорелись первые звёзды. Девочка остановилась и пальцем указала на ту, что мерцала на фиолетовом севере над розово-золотой полоской угасающей зари:
- Вон она, моя звезда. Вон та - яркая, золотая. На самом деле там две звезды - просто на таком расстоянии они сливаются в одну.
- Красивая звезда, - восхищённо прошептал Миша. - И ты красивая, - добавил он, заметив, что сияние девочки сделалось ослепительно ярким в синевато-сиреневом сумраке. - А можно один вопрос?
- Можно, - в третий раз улыбнулась девочка, и речь её заструилась золотыми волнами. - Я вижу твой вопрос, но задай его вслух.
- Как тебя зовут?
- В нашем мире никак. Мы обращаемся друг к другу мысленно по мыслеобразам. А в вашем мире меня зовут Эскапелья. Эскапелья Дорельяно. Потом расскажу, откуда у меня это имя.
- Красивое имя, - снова восхищённо прошептал Миша. - А вот я - просто...
- Миша, - закончила за него девочка. - И не так просто, как тебе кажется... Пошли, твой дядя уже заждался.

На следующее утро Миша проснулся рано. Так рано, что это время едва ли можно было назвать утром - скорее, исходом ночи. Да и не сам проснулся, а был разбужен - намеренно и настойчиво. И долго щурился от ослепительного света, пока не сообразил, что это не солнечный свет, что это светятся распущенные волосы и белое лицо склонившейся над ним девочки, которую он вывел из леса. Девочка будила его осторожно и ласково: несильно трясла за плечо, легонечко гладила по голове, но отступать не собиралась и повторяла:
- Вставай! Ну вставай же! Сейчас начнётся самое интересное.
- Ты чего? Ночь на дворе. Я спать хочу, - недовольно ворчал полусонный Миша, безуспешно пытаясь отвернуться к стене и накрыть голову светонепроницаемым одеялом.
- Ночь уже кончается. Начинается рассвет. Как же можно проспать рассвет? - в голосе девочки послышались тревожные нотки.
Миша хотел было возразить, что проспать рассвет очень даже можно, что все нормальные люди так и делают - но понял, что уснуть всё равно уже не удастся, да и девочка не позволит - в общем, надо преодолеть свою лень и чем скорее, тем лучше. С пятой-шестой попытки ему это удалось. Каким-то непостижимым для себя образом он всё-таки встал, оделся, выбрался на улицу и умылся холодной водой. Только после этого проснулся окончательно - даже немного взбодрился. Золотоволосая девочка в фиолетовом костюме стояла в дверях и нежно, приветливо, широко улыбалась - он же, глянув на неё, смутился и отвёл глаза, потому что напрочь забыл, как её зовут. Но, словно прочитав его мысли, девочка пришла ему на помощь:
- Вот ты и проснулся, - жаворонком в утренней тиши прозвенела она. - С добрым утром. Меня зовут Эскапелья. Эскапелья Дорельяно. А тебя - просто Миша. А непросто - Мигель. Или, если хочешь, ещё непроще - Мигель Дорельяно. Или совсем уж непросто - дон Мигель Дорельяно. И сейчас мы с тобою встретим самый лучший рассвет в нашей жизни. Твой дядя очень кстати оставил эту лестницу на крыше. Туда мы и залезем.
- На крышу? - Миша не переставал удивляться словам и поступкам этой загадочной девочки.
- На крышу! - воскликнула Эскапелья. - Оттуда потрясающий вид!
- Но... это же... опасно, - из последних сил сопротивлялся Миша.
- Боишься? Дон Мигель боится? Нет, это невозможно! Давай, полезай и помоги мне: я ведь всё-таки дама.
Да, эта девочка умела добиться своего. Противиться было бесполезно. Миша вздохнул, посмотрел наверх, покачал головой и начал осторожно подниматься по лестнице. Достигнув нижнего края крыши, он обнаружил, что листовое железо остыло за ночь - пришлось спуститься, зайти в дом и захватить старое одеяло. Взбираясь по лестнице со свёрнутым одеялом в руке, он, к своему изумлению, понял, что на этот раз боится гораздо меньше. Долез до верха, перекинул одеяло через конёк и снова спустился, чтобы помочь подняться Эскапелье. Поднявшись, они уселись на коньке, будто на коне, свесив ноги по обе стороны крыши. Поначалу Миша чувствовал себя неуверенно, но сидящая сзади Эскапелья так крепко обхватила его руками, словно и мысли не допускала, что он может не удержаться и свалиться вместе с ней. Один бы Миша точно не удержался - но с ТАКОЙ девочкой... Нет, это невозможно! Пришлось ему взять себя в руки, успокоиться, сосредоточиться, поёрзать, найти устойчивое равновесие, а о неуверенности и думать забыть.
Лишь только ему это удалось, он ощутил блаженную свободу, как будто неожиданно обрёл невидимые сказочные крылья и полетел к заветной высоте, к светлеющему утреннему небу, к победно пламенеющей заре. И сердце одинокое его исполнилось великою любовью ко всем, кто оставался на земле, кто прятался в убежищах постелей, кто спал, не замечая красоты неспешно пробуждавшегося мира - и радостно забилось оттого взволнованное трепетное сердце, и ринулось наружу из груди, готовое немедленно пуститься в свой собственный безудержный полёт. И руки его сами по себе, покорные таинственному зову, взметнулись в обе стороны и вверх с намереньем обнять всю эту землю и жителей бесчисленных её. И голос его, робкий и глухой, вдруг сделался уверенным и смелым и песню Эскапелье подарил про встречу долгожданного рассвета, рождённого счастливою звездой. И эти вдохновенные слова с восторгом подхватила Эскапелья, и сонная прислушалась земля к тому великолепному дуэту звенящих в поднебесье голосов. Когда же в наступившей тишине закончилась приветственная песня, запела Эскапелья на своём, причудливом, неясном, непонятном, но очень мелодичном языке, а Миша ей пытался подпевать, отдельные улавливая звуки, слагая их по-своему в слова, что вовсе не сердило Эскапелью, лишь песню прерывал весёлый смех...
.......................................................................................................................................
.......................................................................................................................................
.......................................................................................................................................
Закончив петь, Эскапелья сказала Мише:
- Теперь ты понял, что такое рассвет? Ты понял, что его нельзя проспать? Ты понял, что´ терял и что´ теряют те, кто сейчас ещё спит? В нашем мире нет ночей - нет и рассветов. А в вашем мире это чудо свершается каждый день, но вы не замечаете его! Как же вы похожи на нас, не замечающих своего внутреннего света! И как же хорошо, что мы с тобою не такие, как все! Мы заявляем это нашим мирам! Мы делаем своё дело - и будем делать - на зависть обоим мирам! Будем самими собой! Это нелегко, порой опасно, но это и есть настоящая жизнь!
- Да-да, конечно, - ответил Миша, растроганный её проникновенными словами.
В этот миг первый лучик солнца, выходящего из-за кромки леса, позолотил восторженные лица двух счастливых детей. Огромное дневное светило благословляло их своим величественным 'да'. И оба застыли в молчании, внимая беззвучному голосу золотой звезды. Нескоро услышали они другой голос, звавший их снизу. Это Мишин дядя махал им рукой, приглашая спуститься к завтраку.

- Кушай, девочка, кушай, - потчевал добродушный хозяин свою очаровательную гостью. - Всё свежее, только что с грядки, - и легонечко проводил ладонью по её золотым волосам.
Эскапелью такое обращение радовало - она по-кошачьи выгибалась, упоительно щурилась и прямо-таки светилась от счастья.
- Видишь, какой он добрый, - безо всякого стеснения расхваливал Миша своего дядю. - Зови его Володя и на 'ты' - он ведь только похож на взрослого... Да ты и сама видишь.
- Вижу, - улыбнулась Эскапелья, с хрустом вгрызаясь белыми зубами в белую мякоть свежей редиски. - Сама вижу. Привет, Володя! Меня зовут Эскапелья. Эскапелья Дорельяно. Такое у меня имя. Ты не удивлён?
- Чему? - в ответ улыбнулся Володя. - У меня бывают разные дети. Очень разные. И имена у них разные. Ну и что? Какое мне дело, настоящие это имена или нет? Главное, чтобы человеку нравилось его имя. Твоё имя великолепно, и какая мне разница, сама ты его придумала или твои родители и откуда ты вообще такая взялась. Пришла, значит, здесь твой дом: живи сколько хочешь.
- До-о-ом-м-м, - блаженно потягиваясь, промурлыкала Эскапелья. - Настоя-а-ащий до-о-ом-м-м. Настоящее имя - то, которое тебе нравится; настоящий дом - там, где тебя любят и понимают.
- Умница, - снова погладил её Володя. - Золотая девочка. Добрая, умная, красивая. Подарок судьбы. Я ведь живу один. Дети приходят ко мне поздней осенью, остаются на зиму, а весной - поминай как звали. И всё в основном мальчишки. Девочки бывают редко. А летом - один только он, - кивнул он в сторону племянника.
- Что за дети? - спросила Эскапелья, дожёвывая пупырчатый огурец. - И почему они приходят сюда?
- Дети, - медленно заговорил Володя, - бегут из дому. Бывает - к сожалению, нередко - что взрослые обращаются с ними... хм... не лучшим образом. Но дети это терпят, потому как на улице ещё труднее и опаснее, чем дома. Лишь самые отчаянные решаются - и убегают. Многие возвращаются: сами или с милицией; кто-то не выживает. А те, кто выживает, сбиваются в тёплые компании, обретают защиту, полезные навыки, знакомства - и считают это свободой. Некоторые, однако, не считают это свободой, бегут от всех компаний, пытаются жить поодиночке или по двое, по трое. Летом это удаётся, а зимой... Зимой или прибивайся к компании, или ищи, кто тебя приютит - на тех или иных условиях - или сам устраивай себе приют. Вот они и приходят ко мне - по двое, по трое. Они же знают друг друга, и тёплые местечки им известны... Постой, - спохватился он. - А что это ты спрашиваешь? Ты сама-то откуда... узнала обо мне? Впрочем, - заметил он, - можешь не отвечать - меня это не касается.
- Ну почему не касается - могу ответить. Да, я не такая, как все - я оттуда, - показала Эскапелья куда-то вверх.
- С неба свалилась? - добродушно усмехнулся Володя. - Ну, тогда ты такая же, как все. Все вы на меня сваливаетесь как снег на голову: другие осенью, ты летом - вот и вся разница.
- Нет, Володя, ты не понимаешь, - встрял в разговор с набитым ртом долго молчавший Миша. - Она и правда...
- Ну чего ты лезешь? - с притворным недовольством поморщилась Эскапелья. - Ну не верит человек, и не надо. Ты тоже не очень веришь, так что помолчи. Главное, здесь тихо, безопасно и сбежавших детей никто не найдёт.
- Верно, - согласился Володя. - Ни милиция, ни опека, ни родители. Надёжное тайное убежище.
- А ты? Ты тоже ребёнок? Тоже сбежал из дому?
- Ты проницательна, - кивнул Володя. - Надоело мне жить среди недовольных людей, надоели их споры, ссоры, склоки, схватки, скандалы. Захотелось пожить спокойно, в своё удовольствие. Трудно было вначале, но ничего, освоился, хозяйством обзавёлся и вот - живу. И детям помогаю, и дети мне помогают, и всем хорошо.
Миша сконфуженно опустил глаза. Слова 'и дети мне помогают' к нему не относились. И Эскапелья это знает, но из деликатности молчит. Неприятно, но что поделаешь - заслужил. И тут, как назло:
- Вот и для Мишки моего отличное местечко на лето. Родители за зиму допекут - хоть летом отдохнёт. Хоть ненадолго из дому сбежит. И это замечательно. Без него бы мне совсем пропа´сть.
Пропа´сть после этих слов захотелось самому Мише. Не зная, куда деваться, он отвернулся в сторону.
На счастье его, в этот миг появилось новое действующее лицо. Вернее, не лицо, а морда. Улыбчивая собачья морда, покрытая золотистой шерстью.
- Дора! - воскликнул Володя. - Как кстати! (Да уж, весьма кстати, - подумал Миша.) Она у меня не живёт, только прибегает время от времени, - объяснил он Эскапелье. - Ни малейшего принуждения не терпит. Бывает, у меня ночует, а так - неизвестно где. Добрейшее существо. Ну знакомься, знакомься, Дорочка - это Эскапелья.
Последние слова были ни к чему: возбуждённая Дора уже поставила передние лапы на колени сидящей Эскапельи и тёплым шершавым языком вылизывала ей лицо. Эскапелья хохотала, щурилась и не отстранялась.
- Дора! - приговаривала она. - Дора! Кто её так назвал? Она же и есть Дора - Золотая. Прямо как я - Дорельяно.
- Я её так назвал, - улыбнулся Володя. - На дороге её подобрал - от дороги она Дорой и вышла. Осенью дело было, - сошла улыбка с его лица. - Вечер, темень - гляжу: что-то светлое - она. Мокрая, грязная, тощая - кожа да кости - и на трёх лапах ковыляет. Что было делать? Позвал за собою - пошла. Приютил её, вымыл, накормил, лапу ей сломанную зафиксировал. Вернее, не я, а дети. Они в основном и ухаживали за ней. Вся израненная была, избитая. Тоже от кого-то сбежала. Не дворняжка, благородных кровей - золотистый ретривер. Плохо, видать, обращались с нею, коли сбежать надумала.
- Ну и ну! - покачала головой Эскапелья. - Просто сборище беглецов какое-то. Тёплая компания. Да чего там, если и мои родители... Впрочем, это отдельная история, и я расскажу её в другой раз.
Она поблагодарила за угощение и встала из-за стола.

После завтрака Эскапелья настояла, чтобы ей позволили вымыть посуду и прибраться в доме, а Мишу отправила работать в огород. Миша не отказался - лишь виновато глянул на Володю, но тот всё понял и промолчал.
Высоко поднявшееся солнце выжимало из тщедушного мальчишеского тела крупные капли солёного пота, но Миша работал и не роптал. Впервые в жизни осознал он свою принадлежность к тёплой компании беглецов - а беглецы всё делают сами и не ждут милостей от других. Простейшая мысль - как же он раньше не додумался? Это всё Эскапелья - надо же, как доходчиво объяснила. А вот и она. Закончила уборку и зовёт его в лес. В лес - это всегда пожалуйста - с превеликим удовольствием.
Миша оставил работу, обмылся холодной водой, надел рубашку и лёгкую курточку и вышел из дому вместе с Эскапельей. Увязавшаяся за ними Дора шныряла неподалёку по своим собачьим делам.

Лес! Наконец-то! Единственное место, где можно чувствовать себя хозяином положения. А то Эскапелья, конечно, интересная девчонка - ещё какая интересная! - но уж больно стремится всё время командовать, поучать и навязывать своё мнение... Нет: где угодно, только не здесь! Здесь пусть помолчит да полюбуется на его мысли. Красивые мысли. Чистые, светлые - прямо сказать, возвышенные. То-то притихла она, озираясь по сторонам. Любуется. Рассказывать ей словами, как она просила? Нет, не буду: лес любит тишину. Буду рассказывать мысленно.
Сосны. Бронзовые стволы, тёмно-зелёные кроны. Толстая кора покрыта глубокими трещинами, из которых сочатся золотистые капли. Понюхай, Эскапелья - понюхай, как пахнут эти капли! У тебя-то в мире такого нет? Нюхает, пробует на вкус, улыбается - понравилось!
Ели - хранители мрака. Что за деревья - не выносят света, отталкивают его и гонят прочь. Увидели Эскапелью, насупились. Ничего, поте´рпите.
Заросли ивняка. Сквозь них продираться - сущее наказание. Но она молодец - не жалуется. Конечно, он ей поможет: ветки раздвинет да попридержит - но тем не менее...
Липы, осины, клёны, ольха... Сколько в лесу деревьев, и каждое на своём месте. Самые приметные Миша знает 'в лицо' - и они его знают. Раскидистый дуб на вершине пологого холма. Весь в трещинах, дуплах, разломах, с большими корявыми ветвями - кажется, недолго ему осталось - но каждый год покрывается он новыми листьями, и каждый год записывается у него в стволе тонким годовым кольцом. Кольцелетопись...
Деревья - кто-то не видит за ними леса - только не Миша.
А цветы? Они повсюду: красные, жёлтые, синие, белые... Алые огонёчки дикой гвоздики, розовые граммофончики лесной герани, розовые шарики клевера, солнечные лютики, белая звездчатка. Млечные пути тысячелистника. Золотые созвездия зверобоя. Голубые скопления незабудок. Индиговые шишечки с лимонными язычками - необыкновенный цветок - иван-да-марья. Фиолетовые колокольчики, лиловые фиалки, лазурные плети мышиного горошка. Люпины - целые заросли - кляксы небесной синевы на зелёных листах полян... Рви цветы, Эскапелья, сделай себе букет - их тут... как золотого света у тебя в мире! А хочешь, это сделаю я? Не хочет - качает головой - жалеет лесные создания. Любит и понимает. И цветы это чувствуют - ластятся к её ножкам, точно шаловливые котятки.
А птицы? Зяблики раз за разом повторяют одну и ту же незамысловатую трель, истошно надрывается сойка, верещит сорока, скачет от дерева к дереву барабанная дробь дятла, считает оставшиеся кому-то годы невидимая лесная кукушка. Надо же, как щедра она сегодня - больше века отмерила нам с Эскапельей! Спасибо, спасибо огромное - век помнить будем!
А звери? Они так осторожны, так умело прячутся - нужно много терпения и внимания, чтобы их увидеть. Взъерошенная белка метнулась по стволу и пошла перескакивать с ветки на ветку, подёргивая хвостом, покуда не скрылась из виду. В траве зашуршал ёж - не убежать ему на коротеньких лапках. На частые иголки его надежда... Блин, Дорка, оставь его в покое - ничего он тебе плохого не сделал!.. Видел Миша и лису - всего лишь дважды. Тогда он шёл тихо-тихо, а лиса была увлечена охотой на мышей и не обратила на него внимания.
Ягоды земляники. Попробуй, Эскапелья - это же так вкусно! У себя-то, поди, такого не ела? Да не просто есть, а вдыхать надо это чудо - тогда лишь прочувствуешь его изумительный вкус и аромат. Ох, как понравилось, ох, как блаженно улыбается! Ещё бы. Есть и у меня кое-что интересное - не всё тебе только командовать.
Поняла! Глянула - будто извинилась. Да не нужно мне это, ни к чему. Ты же такая красивая, ты же вся светишься! Разве можно тебя упрекать?
Другой край леса. Светлые деревья - берёзы. На юную берёзку похожа ты, Эскапелья. Не на летнюю - на осеннюю - с летящими по ветру золотыми прядями и белоснежной улыбкою на фоне синего неба. И берёзы чувствуют родство: перешёптываются, бормочут, склоняют к тебе зелёные причёски, касаются листиками-сердечками, блестящими стволами отражают твоё сияние, осторожно и бережно, точно величайшую ценность, передавая его друг дружке. И ты среди них - равная среди равных - шествуешь танцующей походкой, что-то напеваешь на своём языке, а то и вовсе без слов - и улыбаешься, улыбаешься, улыбаешься...
Зелёное пшеничное поле. Синее небо до горизонта. Овраг и ручеёк на дне. Пей, Эскапелья, пей! Эта вода не заражена и не отравлена - здесь нет людей с ядовитыми помыслами и грязными делами. Чистая вода, чистая девочка, чистое небо, чистые мысли... Чистое блаженство. Поворот головы, приветливый взгляд, ослепительная улыбка и голос - высокий, как небо, и звонкий, как ручеёк:
- Спасибо, Миша. Спасибо за увлекательную прогулку. Как много ты рассказал и показал! Но ты устал. Ты встал очень рано, ты встретил со мною рассвет, ты работал в огороде, ты вёл меня через лес. Не мучайся: ляг и усни - в прохладной тени. Полуденный сон полезнее утреннего. А мне он не нужен. Я посижу рядом.
Так и сделали. Миша проснулся бодрым и отдохнувшим. Эскапелья сидела рядом, а Доры не было. Убежала, - подумал Миша. - Прибегает, когда захочет, убегает, когда захочет. Свободная, гордая, независимая. А Эскапелья? Она такая же? Захотела - пришла, захочет... уйдёт?
- Уйду, - послышался тихий голос, (Вот чёрт - она же всё без слов понимает!) - но не сейчас. У меня ещё много дел в вашем мире. И обязательно предупрежу заранее. А вот вернусь неожиданно, - журчание ручейка и улыбка. - Ну что, отдохнул? Вставай - побродим ещё - здесь так красиво, так замечательно!

Домой вернулись поздно - как вчера.
Застыли под фиолетовым небом, любуясь первыми звёздами. Но пристальнее всего глядели они на яркую звезду над северным горизонтом.
- Какое это чудо - ночь! - шептала Эскапелья. - Можно видеть миллионы миров, а не замыкаться в своём, каким бы любимым он ни казался. Можно посидеть в тишине, помечтать, привести в порядок разбежавшиеся мысли. Главное, чтобы ночь не была вечной, чтобы она сменилась новым чудом - золотым рассветом. Такая ночь прекрасна. В вашем мире людей разделяют бездонные пропасти и высокие стены, но не будь их, не было бы чуда их преодоления, как нет его в нашем мире. Подумать только: вчера мы не знали друг друга, а сегодня не представляем, как это могло быть. Разве это не чудо? Разве у нас такое возможно? Потому я и пришла сюда, как приходила моя мама... Я ещё расскажу о ней, а сейчас пора спать, ведь завтра мы снова встретим рассвет.
И верно, на следующее утро они снова встали ни свет ни заря и снова забрались на крышу. И снова Эскапелья сказала, что это самый лучший рассвет в их жизни. И каждое утро говорила так. Миша спросил её, что это значит, и она ответила:
- Разве ты не понимаешь? Каждый рассвет непохож на предыдущие - иначе не стоило бы его встречать. Каждый рассвет особенный, неповторимый и самый лучший в нашей жизни.
И в лес они ходили каждый день. Поспела черника, и Миша учил Эскапелью есть эти ягоды прямо с кустиков, лёжа на земле. От черничного сока губы и щёки становились тёмно-лиловыми, но это вызывало лишь добрые улыбки. Тёмно-лиловыми губами Эскапелья по-прежнему пела песни, сопровождая их танцевальными движениями. Время от времени прибегала ликующая Дора - тогда все трое перекатывались по траве. Вместе играли в охотников, зверей, беглецов. Бывало, играли в прятки - в высокой траве на солнечных полянах - потому как в зарослях свет Эскапельи был виден из-за любых преград. Играли и в догонялки, но бросили, потому как резвая Эскапелья неизменно одерживала победу. А после полудня ложился Миша в прохладной тени и ненадолго засыпал. Эскапелья сидела рядом или тоже ложилась и засыпала. И оба были согласны, что это лучше, чем валяться в постели целое утро. А ночью смотрели они на звёзды, придумывая для них новые рисунки созвездий.
Всё, что принадлежало Мише, сделалось общим. Общий лес, общая трава, общие ягоды. Общее солнце, общие рассветы, общие закаты. Всё теперь было на двоих: земля, небо, звёзды. Дела, слова, мысли. И это, как ни странно, радовало Мишу, любившего одиночество. Надо же! Кто бы мог подумать!
Однако не забывали они и про Володю, не забывали помогать ему в огороде и по хозяйству. Эскапелья оказалась благодарной, отзывчивой, трудолюбивой девочкой, ценящей радушие и гостеприимство. Миша понял, что до сих пор слишком много думал о себе и слишком мало - о своём заботливом и по-настоящему любящем его дяде. От этого ему стало стыдно, и постепенно он начал исправляться.

Исправляться... Миша ловил себя на мысли, что исправляться он начал постепенно, а изменился сразу - резко и необратимо - как только встретил Эскапелью. Увидел её - она и сло´ва не успела сказать, а он уже почувствовал: прежней жизни отныне не будет. Не будет одиноких прогулок, чтения, размышлений - всё это будет вместе с девочкой, неожиданно, как снег на голову свалившейся на него с неба. С неба? С золотой звезды, висящей по вечерам над северным горизонтом? Неужели такое возможно? В фантастических фильмах и книгах возможно, а в реальности... Кто его знает. Но если она и обыкновенная... Да нет, какое там 'обыкновенная'! Её внутренний свет и способность читать мысли - разве это не чудо? Разве обыкновенные люди на такое способны? Обыкновенные люди... Глупые, злые, агрессивные, им доставляет удовольствие мучить беззащитную жертву. К тому же их много - всегда много - всюду, везде - никуда не деться, не спрятаться, не убежать. Разве что в лес. Но и в лесу - на островке среди болота - в укромнейшем месте, до которого, казалось, никому не добраться - нашла его одна из них. Одна из них? Нет, не одна из них! Она необыкновенная. И дело не во внутреннем свете и не в умении читать мысли - дело в умении ПОНИМАТЬ мысли и в отсутствии злых мыслей. Поистине необыкновенное дело! Она пришла с добрыми намерениями, она стала ему другом, о каком он мечтал. Другом, к которому можно повернуться спиной и не получить удар в спину, перед которым можно расслабиться и не получить удар в живот, которому можно поведать о сокровенном - и не получить удар в сердце. Другом, который не станет насмехаться и плевать в душу. Другом, который выслушает, поймёт и не задаст ни одного лишнего вопроса. Как Володя. Но Володя взрослый: он вечно копается в огороде или что-нибудь чинит, строгает, мастерит. Или спит на диване. С ним не погуляешь с утра до вечера каждый день. К тому же он похож на Мишу: такой же задумчивый, молчаливый, замкнутый, склонный к одиноким размышлениям. Выслушает, поймёт, поддержит - и всё. Менять племянника к лучшему он не станет. Но не такова Эскапелья! Как только она встретила Мишу, так сразу начала его менять - резко и необратимо - порою ласково, порою жёстко - настойчиво, активно, целеустремлённо. В первые же минуты растопила лёд отчуждения, сломала стену непонимания, 'наставила на истинный путь' - и через день они общались, как лучшие друзья. Похожие и непохожие. Взаимно дополняющие друг друга. Как небо и земля. Или как...
Миша ни на секунду не забывал о главном различии между ним и Эскапельей: он мальчик, а она девочка. С девочками у него не было отношений - ни хороших, ни плохих. Девочки были для него инопланетными существами, живущими своей, инопланетной жизнью. Носили длинные волосы и странную одежду, играли в дурацкие игры, болтали о всякой ерунде. Казались непонятными и непригодными для настоящей дружбы. Однако, в отличие от мальчишек, редко дрались между собой, что с Мишиной точки зрения было несомненным достоинством и даже поводом для зависти. Оттого и не понимал он, почему ему, мальчику, полагалось обижаться, когда его презрительно называли девчонкой. Конечно, со временем он понял, для чего одни люди рождаются мальчиками и вырастают во взрослых мужчин, а другие рождаются девочками и вырастают во взрослых женщин, понял, что когда-нибудь сам вырастет во взрослого мужчину и женится на взрослой женщине, в которую вырастет одна из нынешних девочек. Так должно быть, так полагается, так поступают все нормальные люди. Да и собственное тело уже подсказывало этот путь. Но что когда-нибудь он - именно он, а не кто-то другой - вот так вот запросто подойдёт к своей ровеснице, признается ей в любви и предложит выйти за него замуж - такого он вообразить не мог. И по-детски радовался, что до этого ещё очень далеко.
Но вот появилась Эскапелья, и мысли его изменились - резко и необратимо. Она была необыкновенной девочкой, и он не воспринимал её как обыкновенную девочку. Она стала ему другом - настоящим другом - другом его мечты - но при этом была девочкой. Девочка-друг - нечто невероятное и нечто большее, чем просто девочка и просто друг. Нечто ТАКОЕ... Что-о-о??? Неужели... ТО САМОЕ? То, о чём думать не хотелось? То, что пугало и приводило в смятение? То, до чего, казалось, ещё очень далеко?
Её присутствие рядом. Её движения, песни, взгляды. Её интересные рассказы. Её категорические приказы. Её мудрые наставления. Её громкие заявления. Её обворожительная улыбка. Её непродолжительный гнев. Её нежный голос и звонкий смех. Её таинственный свет. Её совершенная красота. Её слабость и беззащитность. Близость её гибкого тела, покрытого лишь тонкой материей костюма. Близость её белого лица, синих глаз и золотых волос. Близость её шелковистой кожи и влажных губ. Тёплое дыхание на щеках и особенный, чистый, неземной запах. Ласковые прикосновения маленьких ручек и длинных шелковистых прядей. И всё это быстро, мимолётно, как бы невзначай - во время возни на траве. Но иногда и дольше - во время полуденного отдыха и ночных прогулок. И незамедлительная реакция его собственного тела, с которой он не мог совладать. Желание, чтобы так продолжалось вечно. Желание никогда не расставаться. Желание ещё большей близости...
Но этого нельзя! Это для взрослых считается нормальным, а для детей - постыдным, грязным, предосудительным - даже противозаконным. Да и не сможет он позаботиться об этой девочке, как взрослый мужчина о взрослой женщине. Нет у него в мире ничего своего: ни дома, ни денег, ни места под солнцем. А у неё в мире? Надо спросить - но перед тем признаться в любви. Да-да, вот так вот взять и признаться в любви! Как непривычно для него это слово! Как нелепо прозвучит оно в его устах! Как невероятно трудно будет его произнести! И как невыносимо больно будет услышать ответ - приземляющий, окорачивающий и ставящий на место!
Может, у неё другие планы? Может, она пришла к нему не за этим? И даже вернее всего не за этим. А зачем? Подрессировать, повоспитывать, поиграть и... бросить? А потом неожиданно вернуться? Зачем? Поди разбери.
Неужели она не видит его мыслей? Или видит мысли, но ждёт слов? Или не ждёт? А если ждёт - с какой целью? С целью признаться или посмеяться в ответ? И от чего - от признания или от насмешки - сильнее рванётся, болезненнее замрёт и глубже провалится сердце? И за чем - за признанием или за насмешкой - последуют самые трудные вопросы? Вопросы, вопросы, вопросы... И главный, основной, наипервейший вопрос: неужели именно это чувство - эта палитра, эта радуга, этот фейерверк разнообразнейших чувств - неужели именно это и называется любовью?

И ещё один вопрос беспокоил Мишу: почему во время лесных прогулок Эскапелья ни разу не предложила ему навестить островок, на котором встретила его? И неизменно отказывалась от таких предложений с его стороны, отвечая лишь вызывающей улыбкой: догадайся. И Миша догадался. Островок - символ его замкнутости и одиночества, символ прежней жизни, с которой покончено навсегда. Навсегда? Но это значит... Значит, надо идти вперёд и не оглядываться? Вперёд - к общению, дружбе и... любви? Взаимной? Или нет? Поди догадайся. Она ничего не говорит, загадочно улыбается, но в этом улыбчивом молчании слышится дразнящее цоканье белки с недосягаемой ветки: догадайся, догадайся, догадайся! Но догадаться он не мог.

Вопросы и сомнения измучили Мишу: чтобы покончить с ними, надо было решиться и выпустить на волю заготовленные слова - как птиц выпускают из клетки - но он не решался, не решался, не решался... и не решился бы никогда, если бы Эскапелья не пришла ему на помощь - не удивительным, как обычно, а сверхудивительным, сверхпоразительным, самым неожиданным из всех неожиданных образов.
Однажды в лесу она заговорила так:
- Миша, пора тебе кое-что рассказать. Вижу, ты готов поверить в мою историю. Дело в том, что я не совсем из того мира, о котором тебе рассказывала. Да, я родилась там, и мама моя родилась там, но отец мой был человеком с Земли - понимаешь? - одним из вас.
Миша слушал молча, вбирая каждое слово, не перебивая и не задавая лишних вопросов. Эскапелья видела, что он верит ей, но хочет подробностей, и удовлетворила его любопытство:
- Нет-нет, я здесь не для того, чтобы разыскивать моего отца. Его давно уже нет на свете. Он жил более трёхсот лет назад в совершенно другой стране. Но время в нашем мире течёт медленнее, чем в остальных мирах - его замедлили наши предки. Не будем об этом - просто не забывай.
Миша молчал, и Эскапелья продолжила:
- Всё началось тогда, когда моя мама была чуть старше, чем я сейчас. Она похожа на меня, вернее, я на неё похожа. Только волосы у неё не золотые, а огненно-рыжие, и глаза не синие, а зелёные, и лицо чуть более вытянутое, как у лисички. В общем, на вид она такая же, как все в нашем мире. Вот только внутри у неё с рождения жила какая-то странность, какая-то непонятная тоска по чему-то неведомому. И со временем не утихала - наоборот, усиливалась. Все жалели странную девушку, но никто не знал, чем ей помочь. Маяться бы ей всю жизнь, но не таков был у неё характер, чтобы смириться и покориться судьбе. В поисках средства от тоски узнала она о других мирах, узнала, как туда попасть, долго странствовала, пока в одном из миров, на Земле, тоска не подсказала ей, что именно здесь найдёт она своё счастье. Здесь же и воображение её нарисовало портрет человека, которого ей следовало разыскать. Во многих уголках Земли побывала она, вглядываясь в лица и мысли, прежде чем нашла того, кого искала. Это случилось в солнечной стране, где море сине´е неба, где растут лучшие в мире апельсины и виноград, где звучат лучшие в мире песни, где кружит головы и сжигает сердца лучшая в мире... Нет! - Эскапелья остановилась и глянула на Мишу. - Прости, я увлеклась. Твоя страна ничем не хуже. Много стран на Земле, и каждая хороша по-своему... А сейчас садись поудобнее, закрывай глаза, слушай меня внимательно и увидишь...
Миша уселся на траву, прислонился спиною к стволу сосны, обхватил руками колени, навострил уши, закрыл глаза и увидел, как...



Глава 2.

...огромное огнедышащее солнце спускалось по золотой лестнице к западному горизонту, окрашивая изнурённую жарою землю в контрастные вечерние цвета. На закате всё живое ищет себе ночлег, и появление никому не известной девушки на постоялом дворе у дороги, соединяющей столицу с южным морским портом, сочли бы обычным делом, если бы не вызывающий вид загадочной странницы. Распущенные огненно-рыжие волосы; пристальный взгляд изумрудно-зелёных глаз; блестящее фиолетовое платье. Но самое поразительное - золотое сияние, окружающее стройную фигурку. Вдобавок девушка была одна, безо всякого сопровождения, что по тем временам казалось просто немыслимым. Да и вела себя странно: вместо того чтобы попроситься на ночлег, переходила от постояльца к постояльцу, вглядываясь в каждое лицо, точно искала кого-то, но безуспешно. Тем это не нравилось, хозяину тоже: боялся он, что эта гостья подпалит его заведение своими огненными волосами. Повисла тревожная тишина. Всё замерло в ожидании какого-то сигнала.
Последнего постояльца девушка изучала дольше остальных, будто отказываясь верить, что и на сей раз потерпела неудачу. И тот не выдержал.
- Что ты на меня так смотришь? - испуганно попятился он. - Чего тебе надо? Ишь волосищи распустила да глазищи вылупила! Постой... Да ты... ведьма?
Вот и сигнал! Известное дело: хочешь объединить людей - укажи им общего врага, отдели его от добрых и праведных - одним-единственным словом.
- Ведьма! - хором взревели постояльцы. - Держи её! Хватай! Заприте ворота! Не дайте ей уйти!
Они уже не были случайными соседями на одну ночь - они были массой, толпой, стаей, гнавшейся за одинокой девушкой. Несколько раз её едва не схватили, но какая-то лисья увёртливость помогала ей выскальзывать из дрожащих от вожделения пальцев. Увы, это лишь распаляло охваченных азартом преследователей.
- Не уйдёшь! - голосили они во всю мощь своих лужёных глоток. - Ведьма! На костёр её! Сжечь!
И поймали бы, рано или поздно поймали бы и привели бы в исполнение свой чудовищный замысел.
Но в тот самый миг, когда, казалось, ничто уже не могло им помешать, раздался тяжёлый, властный, требовательный стук в запертые ворота. Хозяин переменился в лице, угодливо согнулся и немедленно отворил. Тогда в открытые ворота на ладном вороном коне величественно въехал тот, кого так долго искала рыжеволосая девушка.
Одежда его была чёрной: чёрный костюм, чёрные сапоги, чёрный плащ, краем заслонявший нижнюю половину лица. Верхняя половина скрывалась в тени надвинутой на лоб широкополой шляпы. На шляпе вызывающе белело орлиное перо.
Завидев этого всадника, девушка сделала обманное движение, выскользнула из почти уже сомкнувшегося кольца врагов и бросилась к таинственному незнакомцу.
- Помоги! - взмолилась она.
Не говоря ни слова, всадник наклонился к девушке, она обхватила его руками за плечи, он снова выпрямился в седле, приподнял её и помог устроиться сзади. После этого он с таким воинственным видом повернулся к её преследователям, что те застыли, не рискуя приблизиться. Сильная рука в чёрной перчатке легла на рукоять шпаги, но была удержана нежною ручкой девушки.
- Не надо, - прозвенел хрустальный голосок. - Ни один из них не достоин замарать своею грязною кровью это благородное оружие. Просто увези меня отсюда, пожалуйста.
- Но... - начал было незнакомец.
- Нет! - разбился у него за спиною хрусталь. - Не задавай лишних вопросов! Для этого ты недостаточно зауряден. Просто увези меня - и всё. Тебе ведь нетрудно это сделать.
- Да-да, конечно, - ошеломлённо закивал тот, но во мгновение ока собрался с мыслями, усмехнулся и бросил притихшей от неожиданности толпе: - Прошу прощения, господа, что прервал вашу охоту на самом интересном месте. Добыча ускользнула от вас и прибежала ко мне. Но не отчаивайтесь, господа, не унывайте. Возможно, впредь судьба окажется к вам более благосклонной и вы устелете свой путь шкурками лисиц: рыжих и чернобурых. Дерзайте, господа, дерзайте. Нападайте на беззащитную жертву, и удача улыбнётся вам - если никто не опередит вас, как сегодня. Удачи, господа. Счастливо оставаться.
Чёрный всадник приподнял край шляпы, развернул коня и со своей добычей ускакал прочь - а они растерянно глядели ему вслед. У горизонта девушка обернулась, и взметнувшийся хвост её огненно-рыжих волос скрыл от них последний луч заходящего солнца.

- Ну что, лисичка, напугалась? - участливо спросил человек в чёрном, замедляя бег разгорячённого коня. - Чем ты им не угодила?
- Они называли меня ведьмой, - крепко обнимая его сзади, ответила спасённая девушка.
- Вон оно что! Плохи твои дела. Да и мои не лучше. Я, как видишь, прячу лицо. Однако что же нам делать? Скоро уже стемнеет, а ночевать негде. Скажи, куда тебя отвезти?
- Я же просила: не задавай лишних вопросов. Ты спас меня от мучителей - не будь же сам таким, как они. Просто сделай то, что должен сделать.
Мужчина молчал, ибо непростыми показались ему слова девушки - и вдруг понял, что она имела в виду.
- Да-а-а, - задумчиво проговорил он. - Не зря тебя называли ведьмой. Вот уж не думал не гадал, что ещё чему-нибудь удивлюсь. Что ж, будь по-твоему. Но скажи, лисичка, как мне тебя называть?
- Да так и называй: Лисичка. Соррита - на твоём языке - очень красиво.
- А настоящего имени ты мне не откроешь?
- Да почему не открыть? Я Лауренсия. Лауренсия де лас Торрес.
- Имечко хоть куда! Впрочем, - мужчина глянул через плечо на огненно-рыжие волосы своей спутницы, - для тебя в самый раз. А вот я - просто...
- Хуан, - закончила за него девушка. - А непросто - Хуан Дорельяно. Или совсем уж непросто - дон Хуан Дорельяно.
Чёрный всадник остановил коня и полуобернулся к ней.
- Откуда ты знаешь моё имя?
- Так я же ведьма, - усмехнулась девушка, - и знаю о тебе всё. Не удивляйся, а послушай. Итак, я - рыжая ведьма, Лауренсия де лас Торрес, она же Лисичка-Соррита, которую час назад могли бы сжечь на костре, если бы не подоспевший вовремя преступник и вольнодумец Хуан Дорельяно - желанная добыча для инквизиции, устроившей на него засаду на постоялом дворе, где он собирался заночевать - и если бы не рыжая ведьма, разгадавшая их коварный замысел... Стоит ли продолжать? Мы спасли друг друга от большой беды, и у нас нет причин для взаимного недоверия.
- Пожалуй, - не веря своим ушам, выговорил всадник. - Но зачем ты это сделала? Зачем рисковала? Я ведь уже не прежний...
- Ты такой, как я! - с жаром ответила Лауренсия. - Всю свою жизнь ты стремился к великому, тосковал по идеальному, жаждал совершенного - неведомого и ненужного обыкновенным людям. Обыкновенные люди были везде, их было много, тебе ничего не оставалось, как жить среди них. Ты пытался им что-то объяснить, а потом стал смеяться над ними: над серьёзностью, с какой предаются они своим мелким заботам, над самодовольством, с каким превозносят свои мелкие заслуги, над трусостью, с какой совершают свои мелкие грехи. Твои острые слова и острая шпага задевали их за живое - они злобились, ненавидели, гнали, преследовали тебя. Ты вынужден был скрываться и менять маски. Но не такова я - передо мной ты можешь открыть своё лицо. А можешь не открывать - я вижу его под любой маской.
- Да ты и впрямь ведьма, - сказал потрясённый дон Хуан. - Не только лицо - душа моя для тебя открыта. Я и сам не понимаю...
- Поймёшь, - успокоила его Лауренсия. - Скоро поймёшь. А сейчас - не лучше ли свернуть с дороги и доехать вон до той оливковой рощи? По-моему, подходящее место для ночлега.
Так и сделали. И когда доехали, совсем стемнело.
- Боже мой! - воскликнул дон Хуан, увидев Лауренсию в темноте. - Ты же вся светишься! Нет, ты не ведьма. Ты ангел или святая? Кто ты?
- А если я скажу правду, поверишь ли ты в неё?
- Знаешь, лисичка, кем бы ты ни была, но и я, Хуан Дорельяно, не первый год живу на земле и умею отличить правду от лжи.
- Замечательно. Видишь вон ту звезду? Вон ту, яркую, над горизонтом. У вас её называют Капелла. Там мой дом. Там я родилась и оттуда сбежала.
- Сбежала? - в очередной раз удивился дон Хуан. - Но зачем?
- Чтобы встретить тебя, - призналась Лауренсия и потупила взор.
- Вот это да! - окончательно поразился дон Хуан. - Ты знаешь, многие женщины сбегали из дому ради меня, но чтобы с самого неба?
- Так ты же дон Хуан Дорельяно! Все звёзды Вселенной сочли бы за честь упасть тебе под ноги.
- Мне не нужны все. Самая лучшая из них одарила меня самым красивым лучом, и отныне я самый счастливый человек на свете. Как, говоришь, она называется?
- Капелла.
- А ты, стало быть - лисичка, сбежавшаЯ-С-КАПЕЛЛЫ (que se ESCAPó de CAPELLA)? Интересно звучит. Вот тебе красивое имя - Эскапелья (Escapella).
Теперь Лауренсия задумалась над его словами.
- Нет, - покачав головою, ответила она, - так я назову свою дочь. А когда она подрастёт, расскажу ей, кто придумал для неё это имя. Эскапелья Дорельяно - потрясающе!
- Но...
- Ни слова больше! Какая тишина кругом! Как низко опустился чёрный небосвод, выпучивший от зависти тысячи ярких глаз! Чему же он завидует? Во что вперился? Уж не в сердца ли двух людей, гонимых целым миром? Уж не безмерному ли счастью их завидует он так, что хочет задушить их в бархатных объятиях? Молчи, не надо слов! Всё просто: вот небо - а вот земля, вот роща - а вот трава, вот ты - а вот я. И тишина. О чём ещё мечтать?
- Странно, - задумчиво произнёс дон Хуан. - Обычно я говорю женщинам нечто подобное. Прости, что упоминаю об этом, но если ты с неба видела мою душу...
- Видела, но не понимала. Понимать я начинаю теперь. Ты - человек, умеющий любить. В твоей душе - великая любовь. Неведомая и ненужная обыкновенным людям, смертельно опасная для них. Вот почему они гонят и преследуют тебя. Вот почему я искала тебя. В нашем мире каждый видит мысли каждого. С одной стороны, это не позволяет лгать, с другой - не позволяет любить. А в вашем мире людей разделяют бездонные пропасти и высокие стены. Раньше я думала, что они мешают, а теперь поняла, что они нужны - нужны для того, чтобы изведать счастье их преодоления. Но чтобы его изведать, необходима сила, которая сокрушает стены и возводит мосты, сила по имени любовь. Её-то и не хватало мне в моём мире. Великое, к чему я стремилась, идеальное, по чему я тосковала, совершенное, чего я жаждала - это любовь - безмерная, вечная, всесильная любовь. Я искала тебя, чтобы обрести любовь, чтобы исполниться любви, чтобы научиться у тебя любви.
- Ты сама кого угодно научишь...
- Нет. Просто я прилежная ученица и схватываю всё на лету. Сегодня утром я не знала и половины того, что знаю сейчас. Позволь отблагодарить тебя. Смотри.
И, отступив на несколько шагов, она сотворила такое, от чего дон Хуан лишился дара речи. Её золотое сияние разгоралось ярче и ярче, покуда не сделалось невыносимым для глаз. Ослепительный свет уничтожил матерчатую одежду и сделался прекраснейшей из одежд. Когда этот свет залил поляну вокруг стоящей с поднятыми руками Лауренсии, она осторожно сдвинулась с места и поначалу медленно, затем быстрее, быстрее, быстрее закружилась в безумном, безудержном, бешеном танце. Движения тонких рук, неутомимых ног, упругого тела создавали живые светящиеся картины. Закручивались и раскручивались цветные спирали, завязывались и развязывались тугие узлы, сплетались и расплетались длинные косы, скатывались и раскатывались жемчужины, кольца, браслеты. Алые розы вспыхивали пламенем, пламя заливала вода - с поверхности воды взлетали лебеди - по ним стреляли охотники - охотникам перебегала дорогу лисичка, они бросались за ней, окружали её, но она выскальзывала и убегала - гибкая, вёрткая, неуловимая. Сотни разноцветных искорок вспыхивали в воздухе, украшая танцовщицу сияющими драгоценностями, а её рыжие волосы творили собственный, свободный, ни на что не похожий танец.
Забыв обо всём на свете, дон Хуан зачарованно следил за фантастическими изгибами великолепной, совершенной, безукоризненной Лауренсии, которая наращивала и наращивала и так уже запредельный темп своего сверхъестественного танца. Быстрее, быстрее, быстрее... В какой-то миг движения девушки сделались настолько стремительными, что породили иллюзию полной неподвижности. Тогда её зритель разом освободился от чар и, обнаружив, что девушка застыла перед ним, не мог понять, был ли её танец явью или плодом воображения. Свет Лауренсии померк, а фиолетовое платье вернулось на место.
- Доволен? - хитровато прищурилась она.
- Невероятно! - прошептал дон Хуан. - Неужели я встретил женщину, сумевшую меня превзойти?
- Увы, - покачала головой Лауренсия. - Во всех мирах Вселенной не было, нет и не будет того, кто превзошёл бы тебя. Я лишь показала тебе твою непостижимую душу.
- Нет, ты решительно сводишь меня с ума! - воскликнул дон Хуан. - Кто ты: ангел или демон? Вправду сошла с небес или явилась из-под земли, чтобы меня искусить? Что за таинственный свет пламенеет в тебе: божественное сияние или адский огонь?
- А ты не такой же? - пронзила его Лауренсия огненным взором. - Кто ты: неисправимый грешник или великий святой? Убийца или освободитель женщин? Развратник или гений любви? Кто ты? Ответь.
И первый раз в жизни дон Хуан не нашёл, что ответить женщине. Но отступать было не в его правилах. Сбросив на землю чёрный плащ, снял он с плеча верную спутницу-мандолину и сказал Лауренсии:
- Спасибо тебе, Соррита, за твой бесподобный танец. Теперь моя очередь показать своё мастерство. Я для тебя сыграю, а может, и спою.
Дон Хуан опустился на одно колено, сосредоточился, приласкал струны, и под умелыми пальцами родилась чарующая мелодия. И снова Лауренсия засияла ослепительным светом, и снова затанцевала, точно никакая усталость не была ей ведома. Дон Хуан заиграл виртуознее, и она ответила новыми замысловатыми фигурами. Так, поддерживая и воодушевляя друг друга, достигли они вершин, доступных лишь истинным творцам. Неутомимая Лауренсия кружилась стремительнее и стремительнее, а дон Хуан кричал:
- Ещё! Ещё! Ещё! Танцуй, малышка! Танцуй, лисичка! Танцуй, Соррита!
А потом пришло вдохновение, родились нужные слова, и дон Хуан запел:


В час, когда ночные звёзды
Драгоценными камнями
Расцветили чёрный бархат
Неприветливого неба

И с высот своих на землю
Утомлённую взглянули:
На равнины и на горы,
На леса и луговины,

На затерянной поляне
Средь оливковых деревьев
Лауренсья де лас Торрес
Начала свой дивный танец.

Окружённая сияньем
Бесподобно золотистым,
На простор она выходит,
Поднимает руки к небу,

И невиданное чудо
Совершаться начинает:
Золотистое сиянье,
Что лишь теплилось и тлело,

Разгорается сильнее,
Мощно, ярко, нестерпимо,
И слепящими волнами
Заливает всю поляну.

И тогда едва заметно
Грациозными плечами
Лауренсия поводит,
Плавно руки изгибает,

Содрогается всем телом,
Гнётся влево, гнётся вправо,
Неподвижно замирает,
Вновь вибрирует струною,

Так что те, кого природа
Тонким слухом одарила,
Услыхать могли бы голос
Этой арфы несравненной.

Вот шажок, другой - обратно,
Два изящных поворота,
Всё быстрее, всё быстрее:
Полукругом и восьмёркой,

Взад-вперёд и по спирали,
На носочках и с притопом,
Горделиво выгнув шею,
И игриво улыбаясь,

Широко взмахнув руками,
Стройных ножек перебором
Всю себя, как будто вихрем,
Закружила, завертела.

Так, неистово вращаясь,
Извиваясь гибким телом
И сплетая-расплетая
Всевозможные узоры,

Лауренсия танцует,
Быстро образы меняя:
Рыщет рыжею лисичкой,
Вольной птицей рвётся в небо,

Лёгкой бабочкой порхает,
Нежной розою трепещет,
Растекается рекою,
Алым пламенем пылает.

Все лоскутные одежды
Танцовщицы вдохновенной
Побледнели, истончились
И исчезли в ярком свете,

Сотворившем совершенству
Совершенные наряды
И рассыпавшем повсюду
Сотни вспышек разноцветных,

Разукрасивших собою
Несравненное созданье,
Ставших бусами, серьгами
И короною бесценной.

Только даже и такие
Небывалые убранства,
О которых в целом мире
Короли мечтать не смеют,

Не сравнятся с красотою
Глаз бездонно-изумрудных,
Ну а волосы густые,
Ярко-рыжие, как пламя,

Ввысь взметаются и снова
Низвергаются волнами,
Свой неповторимый танец
В вольном вихре созидая.

Зачарованные звёзды
В изумлении застыли:
Многие тысячелетья
Над землёй они сияли,

Но от сотворенья мира
Видеть им не приходилось
Красоты такой чудесной,
Полной царственного света

Бесподобного, с которым
Им не выдержать сравненья,
И пристыженно померкли
Огоньки ночного неба.

И луна пыталась было
С танцовщицей потягаться,
Хоть ещё и не достигла
Полноты и совершенства,

Только где уж ей, бездомной,
Бледной страннице небесной
С серебром своим убогим
Против света золотого,

Окружённая которым,
Лауренсия танцует
И соперничать способна
Даже с солнцем лучезарным.

И земля, что собиралась
Под чернеющим покровом
Сном забыться безмятежным,
Изумилась несказанно:

Ей порой случалось видеть
Наступленье ночи тёмной
Среди бела дня внезапно,
Но ни разу ночь глухая

В ясный день не превращалась,
И, дрожа от любопытства,
Ветки, листья и травинки
Дружно к свету потянулись.

И единственный свидетель
Небывалого явленья,
Дон Хуан заворожённо
Созерцал волшебный танец.

А когда ослабли чары,
Взял он в руки мандолину
И вскричал: 'Танцуй, лисичка,
Моя милая Соррита!'

Громко струны зазвенели,
А потом свершилось чудо:
Стали складываться сами
Строки этого романса.

Пылко, страстно, вдохновенно
Дон Хуан в ночи играет,
Подпевая мандолине
Чистым голосом прекрасным.

И пленённая игрою,
Озарённая сияньем,
Опьянённая свободой,
Ослеплённая желаньем,

Окрылённая любовью,
Лауренсия танцует
И Хуана Дорельяно
Тоже в танец приглашает.


Слова закончились, а вдохновение не ушло. Струны ещё вибрировали, издавая затихающие звуки, а дон Хуан сорвался с места и бросился в середину яркого светового круга. Лауренсия встретила его ликующей улыбкою, схватила за руку и увлекла за собой. Забыв об окружающей тьме, летели они в светлом танце. Но вот Лауренсия замедлилась, остановила дона Хуана, обняла его левой рукой, а правую ладонь положила ему на грудь, туда, где бешено колотилось пылкое любящее сердце. И тут произошло чудеснейшее из чудес. Дон Хуан ощутил в себе сладостную перемену и увидел, как наполняется тем же светом, что и Лауренсия.
- Что это? - с удивлением вопросил он.
- То, что ты искал, - глянула ему в глаза Лауренсия. - Великое, к которому ты стремился, идеальное, по которому тосковал, совершенное, которого жаждал - золотой свет, проникающий в сердце. Этот свет не убивает, как острая шпага, не уязвляет, как острые слова, но доносит до других сердец переполняющую твоё сердце любовь. Любовь, которой не было у меня. Мы с тобой - половины одного целого. У меня был золотой свет, но не было любви - у тебя была любовь, но не было золотого света. Теперь мы оба полны золотого света любви. Теперь мы оба Дорельяно - дарители золотого света любви - но что это значит, нам ещё предстоит понять. Не будем же терять времени и отдадимся танцу до конца этой ночи.
Так и поступили они, и не было в ту ночь более счастливых людей. Любовь кружила им головы, а свет горел в сердцах. За пределами светового круга скрылся ополчившийся на них мир: король и папа, инквизиторы и альгуасилы, тайные агенты и наёмные убийцы, самодовольные ханжи, моралисты и злобно-бессильные трусы, что во имя закона, веры и нравственности готовы жечь, распинать и расстреливать всё человечество - в коих не было недостатка ни в одно время и ни в одной стране.
Но вот Лауренсия снова остановилась, прислушалась и прошептала:
- Тише! Ночь уже кончается. Сейчас мы встретим самый лучший рассвет в нашей жизни.
И, крепко обнявшись, смотрели они, как чёрная мгла сменяется серыми сумерками, гаснут звёзды, разгорается заря - и первый луч золотого солнца коснулся сияющих от счастья лиц.
- Какая красота! - воскликнула Лауренсия. - Вот для чего нужна ночь - чтобы за нею наступил рассвет! Чтобы двое влюблённых встретили этот рассвет и познали великое счастье! Вот чего не хватало мне в моём мире! Спасибо, ночь, за то, что ты была, за то, что развеяла мою тоску, за то, что подарила несказанное наслаждение! Слава тебе, новый день - самый лучший день в моей жизни!
С этими словами простёрла она руки к восходящему солнцу и долго стояла неподвижно, пока дон Хуан собирал вещи, седлал коня и готовился к отъезду. А когда приготовления были закончены, беглецы отправились дальше.



Глава 3.

Дни проходили одинаково. В жаркий полдень, после утренней скачки, спали дон Хуан и Лауренсия в тени лесов и одиноких деревьев, а когда ослабевала жара, просыпались и скакали до темноты. Ну а ночь - волшебная звёздная ночь - посвящалась музыке, пению, танцам и любви.
Необходимость скрываться вынуждала скитальцев избегать городов и селений, дорог и постоялых дворов. Но это не огорчало, а радовало влюблённых, ибо отдаляло миг расставания. И всё-таки с каждым днём они продвигались дальше и дальше к югу.
Пищей снабжали их пастухи и крестьяне. Для дона Хуана не составило бы труда заплатить им как следует, но ни один из них о таком и слышать не пожелал. Простые понятия простых людей неизменно заставляли их принимать сторону всех гонимых, преследуемых, осуждённых и по мере возможности помогать каждому, попавшему в беду - будь то безродный нищий или опальный кабальеро. И, разделяя их скромную трапезу, дон Хуан избавился от высокомерного отношения к неприметным кормильцам рода человеческого.
А потом беглецы продолжали путь. Весь мир, казалось, существовал для них. Зелёная трава стелилась им под ноги, раскидистые деревья укрывали прохладною тенью, сладкие плоды умоляли сорвать их с веток, холодные источники поили ключевой водой. Для них светило солнце, луна и звёзды, для них струились реки, шелестели листья и пели птицы, для них опускалась ночь, давая Лауренсии возможность повторять свой восхитительный танец, украшая его новыми и новыми замысловатыми фигурами. А дон Хуан сочинял новые и новые песни. Свой первый, сложившийся на ходу романс он переделал в серенаду-груэсу:


Погасло над далью закатное пламя,
Померкла вечерняя сфера,
И вспыхнули звёзды цветными огнями
На чёрном плаще кабальеро.

Застыла река в совершенном покое,
Мерцая дорогою лунной,
Когда под умелой и верной рукою
Ожили волшебные струны.

Так пусть же услышит речная долина,
Услышит лесная поляна,
Как ты, мандолина, моя мандолина,
Поёшь про любовь дон Хуана.

Любовь, о какой не мечтали и боги,
Какой не бывало на свете,
Какую беглец на проезжей дороге
Нежданно-негаданно встретил.

Любовь с волосами, как пламя ночное,
В невиданном дивном наряде,
Любовь с гибким телом и мудрой душою,
С таинственным блеском во взгляде.

Любовь, подарившая сладкое счастье
И радости жизни привольной,
Внимай, Лауренсия, голосу страсти
Безумной, как ветер и волны.

Ах, если б ты знала, как долгие годы
Томился скиталец опальный,
Пытаясь постигнуть секреты природы
И тайну любви идеальной.

Терпел неудачи и делал ошибки,
Бороться с собою не в силах,
Но ты, Лауренсия, нежной улыбкой
Меня в одночасье сразила.

И стихли сомненья, и спали оковы,
И словно в преддверии рая,
Стою, красотою твоей околдован,
Заветные струны лаская.

Святая посланница сферы небесной,
Кудесница и озорница,
На свете с тобой ни одна из прелестниц
Вовеки не сможет сравниться.

Какие глубины, какие просторы
В твоих неизменно влюблённых,
Терзающих сердце пронзительным взором
Глазах изумрудно-зелёных!

А волосы рыжие, пышно-густые,
Стекают на плечи свободно,
Какая походка, движенья какие,
Как тело твоё превосходно!

Ласкает мне слух твой пленительный голос,
Печальный, певучий и чистый,
Тебя окружает святым ореолом
Загадочный свет золотистый.

Тот свет, что звезда золотая пролила
Дождём на равнину ночную,
И тьму разогнала, и мне подарила
Твою красоту неземную.

И в сердце моём заискрился источник,
Сумевший в тиши совершенной
Извлечь сокровенную музыку ночи
Из всех инструментов Вселенной.

Стучат кастаньеты, рыдают гитары,
И лютни поют, и виолы,
Слышны барабанов глухие удары
И звон тамбуринов весёлый.

Охвачены флейты великой тоскою,
С органом без устали споря,
Волнуются арфы и плачут гобои
Под звуки небесного хора.

Но ты лишь отраду душе подарила,
Лишь ты мне нужна и желанна,
Моя мандолина - играй, мандолина,
И пой про любовь дон Хуана!

Любовь, что ломает любые преграды
Рукою изящной и нежной:
Меж светом и тьмою, меж раем и адом,
Меж плотью и духом мятежным.

Любовь, что достигла небес и обратно
Вернулась, презрев расстоянья,
Представ предо мною на фоне заката
В венце золотого сиянья.

Желанья сбылись и мечты воплотились,
Когда обрели мы друг друга
И вместе с тобою поспешно пустились
В объятья блаженного юга.

И вот мы одни средь оливковой рощи,
На тихой укромной поляне,
И ты начала с наступлением ночи
Волшебный немыслимый танец.

Твой свет, Лауренсия, бледно мерцавший,
Вдруг вспыхнул внезапно и резко
И стал разгораться всё ярче и краше,
Маня ослепительным блеском.

И ты замерла и стоишь без движенья
В своём заколдованном круге,
Прекрасно лица твоего выраженье
И к небу простёртые руки.

Внезапно ты вся содрогнулась волною,
Ещё раз, и снова, и снова,
И тело твоё зазвенело струною
В безмолвии мира ночного.

Чудесная музыка слышалась явно,
Пока ты не двинулась шагом,
Играя руками, вальсируя плавно,
Восьмёркой, кольцом и зигзагом.

В сиянье твоём драгоценные камни,
Украсив тебя, загорелись,
И тонкие ножки твои замелькали,
И вихрем ты вся завертелась.

И в бешеном танце кружась неустанно,
Ты с небом ведёшь разговоры,
Из ярких лучей и огней постоянно
Сплетая цветные узоры.

То рыжею хитрою рыщешь лисицей,
То розой во тьме расцветаешь,
То ввысь устремляешься вольною птицей,
То пламенем алым пылаешь.

Сияет, как солнце, твоё золотое,
Твоё бесподобное тело,
И звёзды померкли в сравненье с тобою,
И даже луна побледнела.

Красавица чистая, гостья небесная,
Редкое чудо природы,
Танцуй, Лауренсия, пой, Лауренсия,
Пой о любви и свободе!

Да будет любовь для гонимых скитальцев
Спасеньем и верной защитой,
И даст тебе силы для нового танца,
Моя дорогая Соррита.

Звездой золотою укажет дорогу
И песней поспорит с безмолвьем,
И пусть нам завидуют те, что не могут
Любить столь великой любовью.

И пусть нас укроют леса и дубравы
Своими густыми ветвями,
И пусть расстилаются мягкие травы
Зелёным ковром под ногами.

Мы будем осыпаны щедрой судьбою
Каскадом счастливых моментов,
И пусть нас встречает повсюду с тобою
Звучание всех инструментов.

Но ты лишь отраду душе подарила,
Играя в ночи неустанно,
Лишь ты, мандолина, моя мандолина,
Воспела любовь дон Хуана.


А чтобы Лауренсии тоже было что петь, дон Хуан и для неё сочинял короткие романсы, коплы и сегидильи. И в каждой из этих песен, песенок и песенных строчек речь неизменно шла об одном и том же - о невиданной дотоле любви.
Но рано или поздно всему приходит конец. Гораздо скорее, чем им бы хотелось, достигли они цели своего пути - портового города на юге страны. Там дон Хуан должен был сесть на корабль и уплыть в далёкую даль. Ждали его неустроенность и неизвестность, дороги и бездорожье, опасности и приключения. А Лауренсия чувствовала в себе будущего ребёнка, чувствовала ответственность за него - вернее, за неё - и понимала, что должна вернуться на Капеллу.
- Куда ты направишься? - спросила она дона Хуана в последнюю ночь. - Я не вижу этого в твоих мыслях.
- Не знаю, - ответил дон Хуан. - Куда-нибудь.
- Мне будет тебя не хватать.
- Мне тебя тоже. Но что же делать? Путь мой опасен и непредсказуем. Возвращайся на свою звезду, светлый мой ангел. Ясными ночами стану я смотреть на небо и вспоминать о тебе. Слишком поздно встретились мы с тобой. Случись это раньше, не пришлось бы мне бежать и скрываться. Ты - идеальная женщина, которую я искал и не мог найти.
- Увы. Твой путь не был светлым. Ты убивал...
- Было. Грешен. Каюсь. Но, видит бог, я этого не хотел. Я лишь защищался и неоднократно предлагал противникам кончить дело миром. Но они были непреклонны. Они жаждали крови - и получили её. Да и кем они были, убитые мною противники? Ревнивыми мужьями, суровыми отцами, несговорчивыми братьями. В каких унылых домашних тюрьмах томили они жён, дочерей, сестёр, как если бы те были вещами, принадлежащими им по праву собственности. Один только я считал этих женщин полноценными людьми, вольными самостоятельно устраивать свою судьбу. Я дарил им свободу, счастье и любовь. Но все мои намерения...
- Знаю. И ни в чём тебя не виню. Просто у тебя не было золотого света. Но скажи - я читаю твои мысли, но не верю: неужели ты и впрямь любил ВСЕХ этих женщин так сильно, как любишь меня? Всех: молодых и зрелых, умных и глупых, добрых и злых, красивых и некрасивых...
- Нет, лисичка, ты не права, - возразил дон Хуан. - Не бывает некрасивых женщин - бывает мало любви.
- Но почему? За что? За что ты их ТАК любил? Не вижу...
- А разве любят за что-то? Нет, милая моя, любят не за что-то - любят, несмотря ни на что.
- Да-а-а. Теперь понимаю. Я ведь тоже люблю тебя, несмотря ни на что, несмотря на твои преступления и грехи. Но больше их не будет. Отныне и впредь ты будешь делать только добро.
- Ты права. Я исполнен неземного света. Подумать только, скольких напрасных жертв можно было бы избежать!
- Это потому что ты играл по чужим правилам. Но теперь с этим покончено. Теперь ты сам установишь для себя правила, в которых не будет места никакому злу. Ты освободил стольких женщин - позволь женщине освободить тебя. Ты полюбил меня и принял решение не убивать. Я подарила тебе золотой свет. Это значит, что прежнего дона Хуана больше не существует. Есть новый дон Хуан, который станет основателем великого рода Дорельяно, несущего любовь во все человеческие миры.
- Основателем великого рода? При моей-то неустроенной жизни?
- О нет! Кто умеет ТАК любить, без наследников не останется. И первой из них станет наша дочь, для которой ты придумал чудесное имя - Эскапелья. И если правда, что от великой любви рождаются красивые дети, она станет самым красивым ребёнком во всех человеческих мирах. И с гордостью будет носить славное имя Дорельяно.
- Красиво говоришь. Продолжай.
- Новому роду необходим герб. Надо его придумать. Посередине мы изобразим любящее сердце, окружённое золотым светом.
- А вокруг - венок из алых роз.
- А внизу - фиолетовую ленту с золотой надписью.
- Какой?
- Любовь, милый мой - el amor. Но, чтобы отличить её от того, что называют 'любовью' ревнивые собственники и злобные ненавистники, мы добавим пару уточнений: любовь без ревности и ненависти. El amor sin celos ni odio. Вот наш девиз - отныне и на веки веков.
- Только гимн я не успею сочинить.
- И не надо. Оставь потомкам - они справятся. Мы же с тобой будем петь и танцевать до утра. Впереди половина ночи и золотой рассвет. Не будем терять времени!
И в ту последнюю ночь они превзошли себя. И, нежно обнявшись, встретили рассвет - самый лучший рассвет в их жизни.
- Пора, - выпуская Лауренсию из объятий, сказал дон Хуан.
- Прощай, милый. Береги себя.
- Что ж, положусь на свою удачу и на твою звезду. Прощай.
Дон Хуан вскочил на коня и умчался прочь. Долго глядела Лауренсия ему вслед. Так и не постигла она глубины сердца этого удивительного человека, любившего на своём веку сотни женщин и каждую - особенной, единственной, неповторимой любовью. И каждая была для него самой лучшей, самой желанной, самой любимой на свете; для каждой нашёлся у него в сердце уголок размером с небольшую вселенную. И так велика была сила его любви, что даже боги не вынесли этого зрелища. Ибо всё готовы простить боги смертным, кроме одной-единственной вещи - превосходства смертных над ними, богами. И чёрные змеи ревности, полные яда ненависти, вползли в их пустые души и окаменевшие сердца, и решили боги отомстить отважному безумцу, бросившему им дерзновенный вызов.

Что было с доном Хуаном дальше, доподлинно не известно. По одним слухам, он так и не успел покинуть родину и был убит при попытке его схватить. По другим, его видели во многих странах, причём во всех одновременно. Но стоит ли доверять слухам? Иное дело - легенды. Вот одна из них.
После долгих скитаний очутился дон Хуан в безлюдной гористой местности. Во время ночлега был он застигнут небывалой грозой. Холодные плети дождя хлестали неповинную землю - яростно и остервенело. Изломанные молнии сверкали одна за другой, ударяя в скалы, вызывая обвалы. И в грохоте и громе, в оглушительных раскатах, в свисте неистового ветра слышался хохот торжествовавших богов. Они не торопились разделаться с жалким смертным соперником. Они забавлялись с ним, точно кошка с мышью, заставляя уворачиваться от молний и падающих камней. Когда же им это надоело, земля содрогнулась, огромная скала зашаталась, треснула и всей непомерной тяжестью обрушилась туда, где лежал обессилевший дон Хуан. И очертания этой скалы напоминали злобный лик Верховного Божества.
Но зачастую безумный гнев ослабляет сильного противника, заставляя его ошибаться и терпеть неудачу. Подземный толчок, своротивший роковую скалу, за пару мгновений до её падения расколол землю надвое длинной извилистой трещиной, и провалившийся в эту трещину дон Хуан стремительно полетел вниз, в бездонную пропасть, в чёрную глубину преисподней.
Долго же он летел! Сквозь вечный холод и вечное пламя, сквозь чёрную тьму и багровые отсветы, сквозь жуткое пекло и круги неописуемых страданий - вниз, вниз, вниз - в самую середину Земли, в такие чудовищные глубины, в какие не заглядывают даже самые страшные подземные твари...
.......................................................................................................................................
.......................................................................................................................................
.......................................................................................................................................
Но и этот полёт закончился. Придя в себя, дон Хуан осмыслил своё положение и начал выбираться обратно. Обратно! Легко сказать! Ощупью, в полной темноте, по острым уступам, широким разломам и узким расщелинам, подтягиваясь на руках, срываясь и падая, вставая и снова карабкаясь, ползя и соскальзывая, утыкаясь в тупики, возвращаясь и отыскивая новый путь, сбивая в кровь пальцы, локти и колени, извиваясь в огненных языках, корчась от нестерпимой боли, задыхаясь от усталости и подземного чада, обливаясь по´том и слезами, отчаиваясь и проклиная судьбу, но снова поднимаясь и снова устремляясь вверх - вверх, вверх, вверх - к свету солнца, звёзд и любви. Сколько это длилось? Дни, месяцы, годы? Кто знает? Кто ответит? Да и какие дни в том царстве вечной ночи, где глаза бессильны и бесполезны? Нет, не бесполезны. Во время одной из передышек вспомнил дон Хуан про скрытый у него внутри свет - подарок возлюбленной Лауренсии. Сильно-сильно пожелал увидеть его, и золотые отблески заиграли на чёрных стенах подземного мира. Тусклым было сияние, но таким необходимым. С ним дон Хуан почувствовал себя увереннее и начал продвигаться быстрее. Вверх, вверх, вверх!
И вдруг откуда-то сверху и спереди блеснул ему в глаза тоненький лучик встречного золотого света. Мерещится, подумал дон Хуан, но золотая искорка не гасла и не пропадала во тьме. Тогда он понял, откуда она взялась. Сквозь узкую расщелину проник в это мрачное подземелье свет золотой звезды, с которой сошла к нему идеальная женщина. И он с удвоенной силой полез к этому огоньку, стараясь не потерять его из виду. Заветная золотая звезда протягивала ему тонкий спасительный луч, звала и манила за собою, указывала верный путь, и, следуя её неодолимому зову, выбрался дон Хуан на поверхность. И под усеянным звёздами небосводом обратил он взыскующий взор своего сердца к далёкой невидимой Лауренсии и вознёс ей безмерную благодарность за чудесное спасение своё. Ибо нет в мире преисподней, из которой не вывела бы человека настоящая, искренняя, великая любовь. Любовь несмотря ни на что. Любовь без ревности и ненависти. El amor sin celos ni odio. О такой любви пел дон Хуан весь остаток той незабываемой ночи, подыгрывая на повреждённой, но способной выразить его чувства мандолине. Так и встретил наступивший рассвет - самый лучший рассвет в его необыкновенной жизни.
А после восхода солнца глянул дон Хуан на себя и поразился произошедшим переменам. В неведомых глубинах пропала его чёрная шляпа с белым пером и ставшая ненужною шпага. Но главное - изменился цвет его плаща и костюма. Вся их былая чернота выгорела в адском пламени, и стала одежда дона Хуана ослепительно золотой. Золотыми стали и его отросшие волосы, а в золотом сердце поселилась твёрдая уверенность и совершенная мудрость.
И поднялся он на ноги, и отправился навстречу восходящему солнцу, и, пройдя долгий путь, вышел наконец к людям. И люди обступили его, дивясь лучезарной одежде и отрешённому лицу, на котором играла неземная улыбка. И долго расспрашивали его, кто он такой, какими судьбами здесь оказался и что собирается делать. Спокойно, неторопливо, обстоятельно отвечал он на многочисленные вопросы. И люди поражались мудрости его ответов и наперебой зазывали его к себе, в скромные жилища. С радостью принимал он их приглашения, и, переходя из дома в дом, из селения в селение, из страны в страну, неизменно говорил им так:
- Превыше всех богов на свете вознёс я человека и человеческую любовь. Но я не проповедую вам эту любовь, не учу вас любви и не требую её от вас. Просто всех вас вместе и каждого в отдельности я очень сильно люблю.
И люди чувствовали эту любовь, принимали её и дарили друг другу - вместе с золотым светом. Так и провёл дон Хуан остаток своих долгих дней. А звёздными вечерами сидел он под открытым небом, перебирая струны мандолины, но уже ничего не пел, а только повторял одно-единственное слово: 'Лауренсия.'

А что же Лауренсия? Что было с ней? Да ничего особенного. После расставания с доном Хуаном вернулась она к себе, в свой светлый мир. Там её поняли и простили. В том мире не умеют любить, зато умеют понимать и прощать.
А через некоторое время родилась у Лауренсии дочь Эскапелья. Эскапелья Дорельяно - никаких сомнений. Слишком необычными для жителей Капеллы были её золотые, а не рыжие волосы и слегка прищуренные глаза, в которых земная синева преобладала над капеллианской зеленью. Но никто не упрекал за это маму и не издевался над дочкой. Напротив, все восхищались красотою девочки и желали ей самого лучшего. Вот только что´ для неё 'самое лучшее'? Мама не скрывала от Эскапельи её наполовину земное происхождение, да и не могла бы скрыть, поэтому неудивительно, что подросшая девочка вознамерилась отправиться туда, где жил когда-то её отец, передавший дочери свой сильный, своенравный, неукротимый характер. В умении поставить перед собою цель и упорно добиваться её достижения не было равных Эскапелье ни в одном из её родных миров. Несмотря на мамины просьбы отложить визит на Землю до более зрелого возраста, покинула Эскапелья мир своей мамы...



Глава 4.

...и явилась в мир своего отца.
- Только цель у меня другая, - сказала Эскапелья слушавшему её Мише. - Мама хотела обрести великую любовь, вот и пришла в страну, где эта любовь лучше всего произрастает и вызревает. Иное дело я. Я дитя этой любви, я росла среди любви, я несу в себе любовь, несу вам - в самую огромную, самую холодную, самую неприветливую страну вашего мира. Вам так не хватает тепла! Вам так не хватает света! Вам так не хватает любви! Зато над вашей страной никогда не заходит наша золотая звезда. А теперь у вас есть я. Я сорву эти чёрные маски с ваших прекрасных лиц, наполню золотым светом ваши истосковавшиеся сердца, и вы увидите, какие вы добрые, светлые, красивые на самом деле.
- Но почему я? - пробормотал Миша. - Почему ты пришла ко мне? Разве я особенный?
- Каждый человек - особенный, - твёрдо заявила Эскапелья. - И каждому хочется, чтобы его любили. Каждый достоин этого. Но ты - один из немногих, которые сами умеют любить. Ты - Дорельяно.
- Я? - удивился Миша. - Ты хочешь сказать, я ЕГО потомок?
- Не знаю. Вряд ли. Но это неважно. Важно другое. Ты умеешь любить. Ты любишь. И в сердце твоём нет ревности и ненависти. Этого достаточно. Ты - Дорельяно. Eres de Aureliano. И точка.
- Но как ты узнала? Ах, да, ты же видишь мысли...
- Вижу. Но не могу понять, почему вы все - даже лучшие из вас - почему вы все так упорно скрываете друг от друга самые добрые, самые чистые, самые прекрасные мысли, но выставляете напоказ злобу, ненависть, грязь - даже если их и нет в ваших сердцах?
- Что ты имеешь в виду? - осторожно спросил Миша, начиная догадываться.
- Сам знаешь, - резко бросила Эскапелья. - Но стыдливо молчишь, хотя и думаешь постоянно. А почему бы тебе не набраться смелости и не сказать мне честно и откровенно: 'Я люблю тебя, Эскапелья'? Чего ты боишься? Упустить нежданно-негаданно привалившее счастье? Боишься, что я посмеюсь над тобой и оставлю одного? Или того хуже: расскажу другим и они посмеются над тобой? А хоть бы и так - что с того? Таким ты родился на свет. Никто не учил тебя любить, а ты любишь - несмотря ни на что - стало быть, это твоя природа, твоё предназначение, твоя судьба. Или - если хочешь - твой крест. Ты - Дорельяно, и это тебя ко многому обязывает. La nobleza obliga, что значит: взялся за гуж - не говори, что не дюж.
- Но я не брался...
- Ты хочешь сказать, что не выбирал судьбу? А кто её выбирает? Кто - скажи - выбирает время и место рождения, родителей, внешность, характер, способности, призвание? Вот так-то, мой милый. Ничего не поделаешь. Твоя судьба - любить. Любить, несмотря ни на что. Любить без ревности и ненависти. Тебя будут гнать - а ты люби. Тебя будут обижать - а ты люби. Тебя не будут понимать - а ты люби. Люби не по велению, не по убеждению, а по сути и природе, люби, потому что не можешь иначе. За всю свою жизнь ты не научился ненавидеть - больше тебе ничего не остаётся. Не умеешь ненавидеть - люби.
- Плохи мои дела...
- Ничуть. Тебе дано больше, чем другим, поэтому на тебе - особая ответственность. А ты от неё бежишь, уклоняешься, пытаешься уйти от судьбы. Как мой отец. Он тоже пытался - и что? Нет, Миша, от судьбы не уйдёшь, не уклонишься, не убежишь. Настигнет она тебя - в лесу, на болоте, на островке... Сейчас ты сделаешь то, что должен сделать. Встанешь напротив меня, посмотришь мне в глаза и чётко и ясно произнесёшь: 'Я люблю тебя, Эскапелья.' Ну?
- Прости, - замялся Миша. - Я... не уверен...
- А, вон оно что! Вижу. Ты не уверен, можно ли назвать твоё чувство любовью? Это делает тебе честь. Многие, в отличие от тебя, бросаются этим словом направо и налево, не имея крупицы любви. А у тебя наоборот: есть любовь, нет слова. Скажи его! Выпусти на свободу! Смелее, дон Мигель Дорельяно!
Что ж, вот оно, ТО САМОЕ. Отступать нельзя. Будь что будет. Надо представить на своём месте кого-то другого, решительного и смелого, и у этого другого, решительного и смелого, всё получится - обязательно получится.
Миша неторопливо поднялся на ноги, неловко оправил одежду, нетвёрдо подошёл к Эскапелье, смущённо заглянул в её синие глаза, облизал губы, вздохнул и с замиранием сердца, пустотой в животе и дрожью в коленях проговорил странные, требующие иных, чем обычно, движений языка во рту, ино-странные слова:
- Я... люблю... тебя... Эскапелья.
- И я люблю тебя, Миша, - серьёзно ответила она, ласково обняла его и поцеловала в левую щёку.
Вот это да! Неужели? Не может быть! Он ЭТО сделал!!! И она не посмеялась! Не оттолкнула! Ответила! И поцеловала!!!
Мишины мысли разбежались, но Эскапелья вернула их на место.
- И ты меня поцелуй, - сказала она.
И Миша поцеловал её - неощутимо и незаметно, едва-едва прикоснувшись, словно боясь ненароком разбить что-то тонкое, хрупкое и бесценное.
Некоторое время стояли молча.
- Видишь, как просто? - заговорила Эскапелья. - Я тебе сто раз намекала - а ты не верил, стыдился, мялся. Почему вы стыдитесь самого лучшего, самого чистого, самого светлого, что есть в вашем мире? Почему вы не стыдитесь ненавидеть, злиться, насмехаться, издеваться, драться и... убивать? Не понимаю.
- Кто знает? - начал приходить в себя Миша. - Люди хотят казаться решительными, смелыми, сильными...
- И старательно прячут слабость, неуверенность и желание быть любимыми? Значит, всему виною страх? Значит, все они до смерти напуганы, оттого и пытаются запугать других ещё сильнее? Значит, вся эта злоба, вся эта ненависть - от одного лишь страха? Что ж, наша любовь одолеет страх. Мы любим - стало быть, не боимся.
- Я, честно говоря, боюсь, - покачал головою Миша.
- Это потому что ты до сих пор был один. Теряя себя, ты терял всё. Сейчас ты со мной, но и этого мало. Нам надо отыскать как можно больше таких же мальчиков и девочек, как мы с тобой. Каждый будет защищать каждого, а если придётся умереть... Мы будем знать, что останутся наши братья и сёстры, останется наше дело - и нам не будет страшно.
- Дело? Братья и сёстры? О чём это ты?
- Мамино обещание отцу. Великий род Дорельяно, несущий любовь во все человеческие миры. Пора его сотворить.
Миша оторопел. Им овладело смутное, жутковато-возвышенное, крайне редкое чувство - чувство огромной, непомерной, колоссальной ЛИЧНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ. Будто в единый миг взоры всего человечества скрестились на нём. Будто от его силы, смелости и решительности зависит сейчас, в какую сторону направятся судьбы Вселенной. И ничего не поделаешь. Не убежишь, не уклонишься, не уйдёшь от судьбы. Не представишь вместо себя кого-то другого. А он - совсем ещё ребёнок, недавно расставшийся с детскими игрушками - вовсе не готов к такому повороту событий. Девочка со вздёрнутым носиком, синими глазками и золотыми волосами всерьёз говорила о ТАКИХ вещах... И таким тоном, точно участие Миши в её далеко идущих планах - дело решённое и обсуждению не подлежит. Но Миша не хотел ей возражать. Почему? Да потому что знал, что она права.
- Ты это хорошо придумала, - промолвил он наконец. - Но я... Что, если я не справлюсь? Что, если я тебя подведу? - и, будто извиняясь, глянул на неё большими честными глазами.
- Я всё равно буду тебя любить - несмотря ни на что, - твёрдо ответила Эскапелья. - И не только тебя. Всем ребятам, которых мы привлечём к нашему делу, нужна моя любовь - и они её получат. И каждый станет для меня особенным, неповторимым, самым лучшим на свете. Таким, как ты. Согласен? Не заползёт чёрная змея ревности в твоё золотое сердце?
Миша задумался.
- Не знаю... Если так надо... - растерянно выдавил он из себя какие-то нелепые слова.
- Это самое трудное, - тяжко вздохнула Эскапелья. - Всё остальное легче. Но здесь - самый тонкий лёд. Одно неверное движение... Здесь так легко найти повод для всякой грязи. Но ты меня понял, да?
- Я понял тебя, Эскапелья, - окрепшим голосом произнёс Миша. - Я никогда не подумаю о тебе плохо и никому не позволю. И буду любить каждого, кого полюбишь ты.
- И в ответ получишь такую же любовь. Помни: мы - Дорельяно и наш девиз: el amor sin celos ni odio, что значит: любовь без ревности и ненависти. Об этом мы поговорим завтра. А сейчас - домой.

Однако на следующий день разговор их принял непредвиденное направление. Ранним утром, как всегда, встречали они на крыше самый лучший рассвет в своей жизни. И как всегда, Эскапелья громко и весело пела приветственные песни на своём непонятном языке. Но на этот раз Мишу осенило:
- Послушай, Эскапелья, - удивлённо спросил он, - ведь у тебя в мире все общаются мысленно. Зачем вам слова?
- Нет у нас слов. Правда, говорят, что наши предки говорили, о чём говорит сохранившаяся у нас способность говорить... Ничего себе фразочка, да? - Эскапелья лукаво захихикала. - Но мы давно понимаем друг друга без слов и постоянно молчим. С одной стороны, это хорошо, с другой...
- А твои песни? - задал Миша мучивший его вопрос.
- Вот ты о чём, - улыбнулась Эскапелья. - А это те самые песни, которые сочинял отец для моей мамы. Когда я была маленькой, мама мне часто их пела. А другим детям их мамы не пели ничего. Вначале я удивлялась, а когда стала старше, всё поняла. А мама всё пела и пела... Какой же радости лишены дети нашего мира! И как же повезло мне!
- Так это НАШ язык? - дошло до Мишиного сознания. - Язык родины дона Хуана? И непонятные слова, которые ты говоришь - на нём?
- Конечно.
- И девиз рода Дорельяно? Насчёт любви без ревности и ненависти? Как он звучит, повтори.
- El amor sin celos ni odio.
- Красиво! И ты вот так вот запросто говоришь на этом языке?
- Конечно, он же для меня родной.
Всё. Сладостное волнение пробежало по закоулкам Мишиной души. Это была его давняя мечта - научиться говорить на непонятном для окружающих языке. В детстве он сам сочинял такой язык и вслух говорил на нём, но слышал в ответ... нет, не ругательства, не запреты - это бы ещё полбеды - насмешки - противные злые насмешки под масками снисходительного добродушия. Именно после этого принял он окончательное решение поменьше говорить с кем бы то ни было о чём бы то ни было, ну а с собой можно говорить и без слов - не так ли? Но желание - тёмное, тайное, подспудное - никуда не ушло, не делось, только отодвинулось на задний план и там, затаившись, ждало своего часа. И дождалось.
- Научи меня, - попросил Миша. - Своему языку. Он такой красивый - прямо как ты.
- Не подлащивайся, подлиза, не подлащивайся, - заулыбалась Эскапелья. - Вижу я твои мысли, вижу. Ты хочешь иметь со мною общую тайну. Думаю, и другие дети, похожие на нас, хотят её иметь. Это ведь тоже бегство от злого беспощадного мира. И просто идеальный способ сделать из нас единый род. Что же, как говорится, быть по сему. Отныне и на веки веков язык золотой страны провозглашается языком рода Дорельяно. Мы будем учить ему наших братьев и сестёр - а для начала поучимся сами, - улыбка её изменилась и сделалась заговорщической. - Давай, собирайся. Пойдём в лес и начнём учиться. Vamos al bosque y empecemos a estudiar.

- Y bien, empecemos. Итак, начнём, - сказала Эскапелья, едва они с Мишей достигли опушки леса. - Вот самое простое и важное - ваша золотая звезда. Вы называете её солнцем, а по-нашему - el sol.
- Соль? - удивился Миша. - При чём тут соль?
- При том, что некоторым мальчишкам охота дурачиться и казаться глупее, чем они есть, - без тени улыбки ответила Эскапелья. - В этом-то вся и соль.
Миша пристыженно замолчал.
- Кстати, 'соль' будет la sal. Понимаешь? Соль - она, поэтому la, а солнце - он, поэтому el. Усёк?
- Да.
- Sí. Да - будет sí, а нет - no. Это легко? - Эскапелья снова заулыбалась.
- Легко, - радостно согласился прощённый Миша.
- Fácil, - перевела Эскапелья его ответ. - Ладно, вот тебе потруднее: небо - el cielo. Повтори.
- Как? - не понял Миша. - Сьело? Или фьело?
- Не так. Этот звук для тебя непривычен. Короче, прижимаешь язык к верхнему ряду передних зубов, резко отрываешь вниз и вперёд и выдыхаешь в образовавшуюся щель. Послушай, - продемонстрировала она. - Понял? Давай вместе.
Вскоре Миша научился произносить непривычный для себя звук.
- Передохни, - отпустила поводья Эскапелья. - Вот тебе простые слова: la tierra - земля, el bosque - лес, el viento - ветер. Повторяй их пока, а я ещё чего-нибудь придумаю.
Придумывать не пришлось. Из ниоткуда выскочила Дора и кинулась к ребятам.
- Ха-ха-ха, напросилась! - захохотала Эскапелья. - Знакомься: собака - el perro. Но, поскольку Дора девочка, то la perra.
- А как будет 'девочка'? - поинтересовался Миша.
- Есть разные слова. Например, la chica.
- Как? Чика?
- Не так. Звук 'ч' произносишь как среднее между 'ч' и 'ц'. Полегче, полегче, не так резко, как ты привык. Давай вместе.
- А 'мальчик'? - спросил Миша, довольный очередною победой над трудностью незнакомого языка.
- Так же, как и девочка, только в мужском роде - el chico. Всё просто: я - la chica, ты - el chico, а оба мы - los chicos. Ну что, для начала хватит?
- Пожалуй, - согласился Миша. - Давай уже просто гулять.
Но как же тут просто гулять, когда кругом столько интересного? И как изменился привычный мир, названный по-новому - el mundo. Всё приобрело иной, особый, дотоле неведомый смысл. Шагая по исхоженному вдоль и поперёк лесу, Миша удивлённо озирался и не мог ничего понять. Всё было как раньше, как всегда - но стало каким-то другим, незнакомым, даже немного жутковатым - словно теперь Эскапелья вела его по своему, заповедному, одной лишь ей ведомому миру, всё объясняя и обо всём рассказывая. Будто волшебной палочкой, прикасалась она диковинными словами к простым и понятным вещам - и те моментально преображались во что-то необыкновенное, чудесное и загадочное. Обычные деревья оказались таинственными незнакомцами по имени los árboles. Трава оказалась la hierba, цветы - las flores, листья - las hojas, ягоды - las bayas, птицы - los pájaros, вода - el agua, дорога - el camino... И всё это вместе образовало волшебную страну - El País Mágico.
- Вот так, - ответила Эскапелья на Мишины мысли. - Вот что такое слова - las palabras. Но ты ещё этого не прочувствовал, поскольку у тебя свой язык, а представь себе, как были потрясены жители мира, совсем обходившегося без слов. Это ж надо понять и вместить в сознание: слова и умение видеть мысли не исключают, а дополняют друг друга. И очень хорошо дополняют. Как два наших мира. Но ты устал. Ложись и отдыхай. Сладких тебе снов. Dulces sueños. Повтори. Не так. 'У' и 'э' произносишь вместе, как один звук - 'уэ', а 'нь' и 'о', наоборот, отдельно. Вот так, послушай... Нет. Ладно, не бери в голову - спи.
И спал Миша, улыбаясь во сне, и гладила Эскапелья волосы любимого мальчика, и, высунув розовый язык, лежала поблизости усталая Дора. Преданными глазами глядела она на ребят, отделивших себя от враждебного мира языком рода Дорельяно. И ни единый звук не нарушил царящего повсюду безмолвия.

А вечером возвращались они знакомою дорогой, называвшейся теперь el camino a casa. И зажигались над ними первые звёзды.
- Как будет 'звезда'? - спросил Миша.
- La estrella, - ответила Эскапелья. - Вот тебе, кстати, ещё одна трудность - этот звук, нечто среднее между 'ль' и 'й'. Вот так. Попробуй. Хорошо. А теперь произнеси моё имя - Escapella. Да, именно так. 'Эскапелья' - на твоём языке, а 'Escapella' - на моём. На нашем. На одном языке так, а на другом этак. Не спорь. Послушай, как звучит: estrella - Escapella. Ага, почувствовал рифму? То-то же. А теперь добавим ещё одно слово - dorada - золотая. La estrella dorada - моя золотая звезда.
- La estrella dorada, - прошептал Миша. - Золотая звезда. Dorada - Дора - Дорельяно - понятно. Ты тоже золотая - Escapella dorada. А вот я...
- Золотой! - оборвала его Эскапелья. - Просто никто этого не видит, в том числе и ты. Всё твоё золото - внутри, в твоей прекрасной душе. И хватит прибедняться, хватит считать себя глупым, ущербным, неполноценным. Хватит думать, что никогда не выучишь наш язык. Выучишь, если захочешь. Любовь поможет тебе, укажет верную дорогу и озарит её золотым светом.
- А как будет 'любовь'? - спросил Миша.
- El amor, - ответила Эскапелья. - Ты же знаешь: el amor sin celos ni odio. Повтори.
- El amor sin celos ni odio, - медленно и отчётливо выговорил Миша эти слова.
- Вот и хорошо, - улыбнулась Эскапелья и провела рукой по его взлохмаченной голове. - А теперь спать, а то завтра рассвет.
- А как будет 'рассвет'?
- El amanecer. Рассвет и восход солнца. El amanecer y la salida del sol. Но всё это завтра - mañana. А сейчас - спать - dormir.

Теперь они каждый день изучали язык Эскапельи, объявленный языком рода Дорельяно. Миша втянулся и достиг успехов. Уроки стали фоном для более интересных событий.
Однажды Эскапелья спросила Мишу:
- А твоя песня про Великий Рассвет? Откуда она?
- Володя сочинил, - с гордостью ответил Миша. - Для меня. Чтобы я пел её, когда мне грустно. А я пою, когда мне радостно. С тобой мне всегда радостно, - уточнил он. - Но почему ты спрашиваешь? Ты же и так знаешь.
- Знаю, - поморщилась Эскапелья, - мог бы не напоминать. Подлащиваюсь я к тебе, подлащиваюсь, а ты не понимаешь. Хочу, чтобы ты спел для меня эту песню - прямо сейчас, - весёлые искорки заплясали в её прищуренных глазках.
И Миша спел:


Друг, милый мой друг, выйди скорее:
Мы встретим с тобой новый рассвет.
Пусть тёмная ночь станет светлее.
Пусть солнцем весь мир будет согрет.

Пусть в сердце твоём вспыхнет звездою
Свет лучших надежд нового дня.
И ввысь устремясь чистой душою,
Ты в утренний час слушай меня.

Знай, настанет день, светлый и радостный:
В день этот весна снова придёт,
В день этот для всех, грешных и праведных,
Над миром звезда счастья взойдёт.

Верь, развеет бред прежнего бремени
Той яркой звезды свет золотой.
Тот первый рассвет нового времени
Мы будем встречать вместе с тобой.

Всем нам нелегко в жизни бывает
Свой путь отыскать и отстоять,
Но каждый из нас верит и знает:
Ночь сменится днём светлым опять.

И чтоб не пропасть в мире жестоком,
Ты помни всегда эту зарю,
И всем, кто, как ты, был одиноким,
Пой вместе со мной песню мою.

Знай, настанет день, светлый и радостный:
В день этот весна снова придёт,
В день этот для всех, грешных и праведных,
Над миром звезда счастья взойдёт.

Верь, развеет бред прежнего бремени
Той яркой звезды свет золотой.
Тот первый рассвет нового времени
Мы будем встречать вместе с тобой.

Пусть сбудутся все наши желанья.
Пусть в небе горит наша звезда.
И через века и расстоянья
Пусть громко звучит дружное: 'Да'.

Да - миру, добру, счастью и свету.
Да - братству людей нашей Земли.
Да - ясному дню, тёплому лету.
Да - чистой, большой, вечной любви.

Знай, настанет день, светлый и радостный:
В день этот весна снова придёт,
В день этот для всех, грешных и праведных,
Над миром звезда счастья взойдёт.

Верь, развеет бред прежнего бремени
Той яркой звезды свет золотой.
Тот первый рассвет нового времени
Мы будем встречать вместе с тобой.


- Этого нам и не хватало, - задумчиво произнесла Эскапелья.
- Чего?
- Гимна. Когда мой отец прощался с мамой, он сокрушался, что не успел сочинить гимн рода Дорельяно, а она успокаивала его, говоря, что с этим справятся их потомки. Так и вышло.
- Что? - удивился Миша. - Ты хочешь сказать, Володя...
- Да. Он тоже Дорельяно. И он это сделал.
- Но он не собирался этого делать. Он просто написал песню для меня и для детей, которые не находят понимания, заботы и любви. Чтобы нам было теплее, светлее и уютнее в холодном, тёмном, бесприютном мире.
- Не только. Там же сказано: '...для всех, грешных и праведных...'. Как Володин дом - приют и убежище для всех детей: хороших и плохих...
- Нет, - перебил Миша. - Володя говорит, не бывает плохих детей - бывает мало любви... Что? Неужели?
- Именно так, - улыбнулась Эскапелья. - Видишь, как разными путями - долгими, извилистыми, кривыми - приходим мы все - кому назначено составить род Дорельяно - к одной и той же цели - великой, вечной, золотой любви. И каждый из нас - лишь малая, но необходимая часть целого. Отец мой любил и освобождал женщин, Володя любит и освобождает детей, а мы... Мы с тобою пойдём дальше, гораздо дальше. Я ещё не знаю куда, но это будет, обязательно будет. Веришь?
- А ты не видишь? - язвительно поинтересовался Миша.
- Вижу, - подёрнула плечиками Эскапелья. - Но мог бы и ответить - не убыло бы с тебя. Я же объясняла: мысли - одно, слова - другое, одно другому не мешает - напротив, дополняет. К тому же, чтобы видеть мысли, мне надо в них СМОТРЕТЬ - как тебе надо смотреть глазами, чтобы что-то увидеть. Затылком ты видеть не можешь. Так же и я. Мне иногда, грубо говоря, лень поворачивать голову. Так что, когда я тебя спрашиваю, ты, пожалуйста, отвечай. А не то я обижусь, - капризно надула она тонкие губки.
- Не обижайся, - поняв, что она притворяется, подыграл ей Миша и провёл рукою по золотым волосам. - Давай я чего-нибудь расскажу - а ты полежи и послушай. А то я каждый день сплю, а ты - нет. Пусть сегодня будет наоборот.
- Пусть, - согласилась Эскапелья, укладываясь на мягкую траву. - Расскажи про себя и Володю.
- Володя - особенный человек, - начал Миша. - Он словно ребёнок. Какой же взрослый позволит детям вот так вот запросто с ним обращаться? Кому из взрослых можно рассказать обо всём, что тебя волнует? Он полюбил меня с самого рождения: играл со мною, дарил игрушки, читал книжки, всё объяснял и показывал. Мои родители взревновали, замучили его запретами и оттёрли от меня. Тогда он переменил свою жизнь: покинул издевавшихся над ним людей и поселился в укромном уголке. А я, как вырос, начал ездить сюда на лето. Мои родители... их постоянно раздирают два противоположных желания: навеки привязать меня к себе и навеки прогнать от себя прочь. Когда побеждает второе, они отпускают меня сюда.
- А дети? Как они его нашли? И почему он их так любит?
- Не знаю. Он не рассказывал. Как-то само так вышло. А любит? Так разве же любят почему-то или за что-то? Любят, несмотря ни на что - сама говорила. А взрослые его ненавидят. Всё им мерещатся жуткие безобразия. Наверное, судят по себе. Мне он ничего плохого не делал, тебе - тоже. Да и другие дети - стали бы они приходить к нему снова и снова? Загляни к нему в душу, не поленись, поверни голову да приглядись повнимательнее - тогда и поймёшь, какой он прекрасный человек.
- Заглядывала, Миша, заглядывала. Сложный он человек, много в нём разного - но хорошего больше. И неизвестно, каким бы ты стал в его годы, если бы не встретил меня. Да и я - кем бы я была без тебя, если бы он меня не приютил? Вот и не будем осуждать человека за то, что ему досталась нелёгкая судьба. Я ведь, собственно, подвожу к тому, что мы должны ему помочь.
- Помочь? Но как? Мы всего лишь дети.
- Я знаю как. Но не могу додумать эту мысль до конца. Твой рассказ мне помог. Слова, видишь ли, тоже бывают важны. А теперь я посплю. Сиди и стереги мой сон.
- Dulces sueños, - прошептал Миша и снова провёл рукою по золотым волосам.
Эскапелья уже спала.

Вечером все трое сидели на веранде и пили ароматный чай с листьями смородины, веточками мяты и прочих душистых трав. Довольная Дора вытянулась под ногами и сладко посапывала во сне. Под тихое потрескивание угольков догорающего костра Эскапелья спросила Володю:
- Послушай, Володя, не скучно тебе одному? Я понимаю, ты не один - но дети детьми, а чего-нибудь большего ты бы не хотел?
- Не рановато ли тебе задавать такие вопросы? - усмехнулся Володя. - Ты ведь совсем ещё девочка. Не спорю, ты умная девочка - умнее многих взрослых - но всё-таки ещё девочка.
- Ну а если бы я не была девочкой? Если бы я была взрослой женщиной, тогда бы ты мог полюбить меня? Хотел бы провести со мною остаток жизни?
- Мишка, уйми её! - с притворным негодованием воскликнул Володя. - Она меня соблазняет.
- Одно слово: да или нет - и я отвяжусь со своими вопросами! - умоляюще крикнула Эскапелья. - Поверь, это очень важно!
- Что ж, если важно... Я тебе так скажу. Люди разочаровали меня. Они жестоки, суетны, агрессивны. Все - в том числе и женщины. Одни только дети не разучились быть добрыми. Но ты другое дело. Ты словно зрелая женщина в обличии маленькой девочки. Вся такая светлая, неземная. Будь ты постарше, я бы мечтал о такой подруге.
- Спасибо, огромное спасибо! - воскликнула Эскапелья. - Muchas gracias. Именно это я и хотела услышать. Слова бывают важнее мыслей. А теперь, ребятишки, расслабьтесь, отдохните, а я для вас потанцую.
Она выскочила из-за стола, едва не опрокинув недопитую чашку, и тут же засветилась, завертелась, запорхала, будто ночная бабочка, слившаяся с огоньком одинокой свечи. Тонкие белые ручки, точно светящиеся крылышки, мелькали в темноте, а длинные золотые волосы развевались над маленькой головкой, сплетаясь в корону, украшенную вспышками драгоценных камней. И неохотно проснувшаяся Дора изумлённо повизгивала в ритме порывистого танца неземной девочки.
- Ну, Мишка, ты даёшь! - восхищённо шептал Володя. - Где ты её такую откопал? Она же само совершенство!
- Не откопал, а снял с неба, - загадочно улыбался Миша. - Вон с той звезды, называемой Капелла, - показал он рукою на север. - Потому она и Эскапелья.
- Здорово вы придумали, ребятки! Что значит дети! Взрослым такое бы и в голову не пришло.
- Тебе бы пришло. Ты ведь ребёнок - как и мы.
- Ну, разве что, - усмехнулся Володя.



Глава 5.

На следующий день, после отдыха в лесу, Эскапелья заговорила с Мишей таким тоном, будто вознамерилась сообщить ему что-то чрезвычайно важное:
- Послушай, Миша. Моё решение созрело. Нам с тобой предстоит серьёзный разговор. Сейчас или позже?
- Сейчас! - воскликнул Миша. - Чего тянуть?
- Правильно, - согласилась Эскапелья. - Вот что я сделаю: я познакомлю Володю со своей мамой.
Мишина челюсть отвисла до земли.
- Я ведь не зря его спрашивала, - продолжила Эскапелья, - хотел бы он провести остаток жизни с такою женщиной, как я. Моя мама и есть эта женщина - самая лучшая женщина на свете. Ей тоже одиноко. После моего отца, понимаешь ли...
- Вряд ли Володя сравнится с твоим отцом, - вздохнул Миша. - Да и никто не сравнится.
- Это как посмотреть, - возразила Эскапелья. - Если смотреть на внешность - то да. Но та, что глядит насквозь, в самую душу - та поймёт и оценит. Как я. Но вот что из этого следует: мне придётся вернуться в мой мир. Понимаешь? Мы с тобой расстанемся. Я могла бы не возвращаться, но тогда... Выбирай: твоё счастье или счастье того, кто заботился о тебе, кто приютил меня и сделал возможным наше знакомство, кто сочинил гимн рода Дорельяно?
Труден и неожидан был этот выбор. Миша задумался. Даже Эскапелья не видела ответа в его разрывавшемся надвое сердце. Однако в глубине души Миша понимал, какого решения она ждёт. Выбора нет. Не стоит винить судьбу за то, что она забирает свой подарок. Миша вздохнул.
- Мне будет плохо без тебя, Эскапелья. Но я выдержу. Лишь бы вам всем было хорошо: Володе, твоей маме, тебе... Но ты же ещё вернёшься, да? - вырвались у него слова последней надежды.
- Вернусь, конечно, вернусь. Неужели я брошу тебя навсегда? Просто я решила тебя проверить. Не обижайся. Ты ответил как настоящий Дорельяно, чему я несказанно рада. Однако расстаться нам всё-таки придётся. Дело ведь не только в Володе и моей маме - дело в нас. Мы с тобой пока ещё дети и зависим от взрослых. Нам ещё многому предстоит научиться: тебе - в твоём мире, а мне - в моём. Когда закончится лето, ты вернёшься в город, а я - к себе. Так что расстанемся мы ещё не скоро - просто я говорю заранее - как обещала.
Вернуться в город! В постылый дом и обрыдлую школу! Зачем она об этом напомнила? Что может быть тоскливее возвращения к серым будням после кратковременного прикосновения к чуду?
- Возьми меня с собой, Эскапелья! В свой мир. Пожалуйста! - взмолился он.
Столько боли, столько отчаяния было в его голосе, а главное - в душе, что Эскапелье стало безумно жаль этого чудесного мальчика, такого одинокого, неприкаянного и ненужного в своём мире. Стыдно стало ей за свои придирки, суровые проверки и завышенные требования. Захотелось обнять его, прижать к груди и унести далеко-далеко, к большим ярким звёздам, туда, где людей не разделяют пропасти и стены, где нет ни злобы, ни жестокости, ни насилия... Увы, это невозможно.
- Увы, это невозможно, - печально ответила она. - Я уже думала об этом. Ты не сможешь там жить. Там для тебя слишком светло... А думаешь, мне бы этого не хотелось? Думаешь, я не буду скучать по тебе? Но довольно об этом. У нас впереди целый месяц - тридцать дней, каждый из которых будет самым лучшим днём в нашей жизни.
И она обняла любимого Мишу, взлохматила ему волосы, приветливо заглянула в большие добрые глаза и увидела возле них прозрачные капли. Но капли эти не были слезами - весь отпущенный ему запас слёз Миша выплакал ещё в раннем детстве - просто, увлёкшись беседою, они не заметили, не обратили внимания, что бесцельно бродившие по небу лёгкие ватные облачка стали сбиваться в стайки и превращаться в грозные тучи, неспособные удержать переполняющую их влагу. Первые капли этой влаги ринулись к земле, покрывая листья, траву, одежду, волосы и лица. А ребята всё продолжали свой разговор, пока вслед за ударом грома на них не обрушился сильнейший ливень. Оба в одно мгновение вымокли с головы до ног. Попытки укрыться под редкими ветвями оказались бессмысленны. Ну и ладно. Тем более что через несколько минут ливень ослабел и превратился в тёплый дождик, под струями которого приятно возвращаться домой, наслаждаясь долгожданной свежестью. Весь мир будто очистился от духоты, освободился от тяжести, вздохнул полной грудью и улыбнулся, возрождаясь к новой жизни, новым горизонтам, устремлениям и надеждам. Огромную тучу, огрызавшуюся раскатами грома, неудержимо сносило к востоку. Запад становился светлее. Раскидывая золотые лучи, солнце высвобождалось из грозового плена.
- Сейчас будет радуга, - тихо и торжественно произнёс Миша.
- Как пожелаете, сеньор, - лукаво улыбнулась Эскапелья.
И вдруг засветилась так ярко, что не ожидавший этого Миша прикрыл глаза ладонями.
- Ты чего? - услышал он голос Эскапельи. - Не бойся, открой глаза. Для тебя же стараюсь.
Открыть глаза было нелегко, но зрелище того стоило. Солнце ещё пряталось за краем грозовой тучи, однако светло было, как в безоблачный день. На травах, цветах и листьях искрились разноцветные блёстки, а на капельках затихающего дождя трепетала лёгкая, мимолётная, призрачная радуга - такая близкая, что казалось, протяни руку - и прикоснёшься к чуду, к потаённой двери в страну фантазии, сказки и мечты. Но сколько ни пытался Миша, как ни тянулся к радуге, рука проходила сквозь обманчивое видение.
- Не расстраивайся, - прочитала его мысли Эскапелья. - Просто ты всё делаешь неправильно. Такие двери открываются не руками, а сердцем. Когда-нибудь у тебя получится.
Мишины глаза привыкли к яркому свету и уставились на Эскапелью. Да, одно дело - слышать, другое - видеть. Её золотое сияние, обычно незаметное днём, полыхало во всей ослепительной красе. Яркий свет превращал дождевые капли в несметные сокровища, творил волшебную радугу, вселял уверенность, мир и спокойствие в Мишину душу, взволнованную известием о предстоящей разлуке.
- Теперь ты понял, - спросила Эскапелья, - что´ нужно делать, когда тебе грустно и тоскливо, когда солнце надежды скрыто за тучами отчаяния, в ушах грохочут угрозы, а в сердце вспыхивают молнии страха?
- Я так не смогу, - опустив голову, промямлил Миша.
- Как это 'не сможешь'? - возмутилась Эскапелья. - Ещё как сможешь. Ну-ка подойди ко мне.
Миша подошёл.
- Всё зависит от твоего желания, - продолжила Эскапелья. - Если оно достаточно сильное, ничто тебе не помешает. Если нет - ничто тебе не поможет. Помни это всегда, а я подарю тебе лучшее, что у меня есть - самое лучшее на свете.
Левой рукой она обняла Мишу, а правую ладонь положила ему на грудь, туда, где билось его доброе любящее сердце. Миша ощутил в себе сладостную перемену и увидел, как наполняется тем же светом, что и Эскапелья.
- Запомни, - сказала она. - Запомни это мгновение - хорошенько и навсегда. Свет этот скоро погаснет, но не покинет тебя, а уйдёт в глубину. Твоё желание когда угодно извлечёт его наружу, но для этого оно должно быть достаточно сильным. Тогда ты подаришь этот свет всем желающим, а вместе со светом - свою любовь. Где же твоя радость? Где восторг? Улыбнись! Пожалуйста! ¡Sonríete, por favor!
И Миша послушался, улыбнулся благодарно-восторженной улыбкой, которую тут же отразили миллионы зеркал. Это вышло из-за туч долгожданное солнце и озарило округу потоками золотых лучей. В море бликов и отблесков потонуло сияние Миши и Эскапельи, маленькая радуга померкла, но вместо неё на фоне уходящей грозы зажглась большая величественная радуга, рождённая вернувшимся солнцем для всего мира, для всех людей, способных оценить её непревзойдённую красоту.
- '...для всех, грешных и праведных...', - торжественно произнесла Эскапелья. - И это замечательно. Солнце сияет для всех, звёзды светят для всех, радуги восходят для всех: добрых и злых, хороших и плохих, чутких и бессердечных. Самый пропащий человек, сколь бы далеко ни зашёл в своих злодеяниях, как бы низко ни пал, всегда должен помнить, что и ему не заказан путь к свету, что и для него совершаются чудеса. А мы, Дорельяно, дарим свою любовь и свет всем желающим, какими бы неисправимыми они ни казались. Мы не можем иначе. Потому что нет в мире преисподней, из которой не вывела бы человека настоящая, искренняя, великая любовь. Любовь несмотря ни на что. Любовь без ревности и ненависти. El amor...
- ...sin celos ni odio, - закончил Миша девиз рода Дорельяно.
И двинулись они дальше: немного подсохшие, довольные и счастливые. Зелёная трава стелилась им под ноги, цветы рисовали на ней узоры, светило солнце, а на уходящей туче сияла радуга. И был этот день самым лучшим днём в жизни Миши и Эскапельи.

После такой прогулки приятно было вернуться в дом, переодеться во всё сухое и, сидя за столом на веранде, наслаждаться теплом ароматного травяного чая.
Эскапелью было не узнать. Её торжественную серьёзность сменила болтовня о всякой ерунде. Миша, наоборот, был мрачен и молчалив. Какая-то тяжёлая мысль не давала ему покоя и хуже всего, что мысль эта была расплывчатой, смутной и неопределённой, упрямо не желающей проясняться. Оттого и пребывал он в смятении и растерянности. Никакие шутки, смешки, подначивания Эскапельи не могли вывести его из подавленного состояния.
Только глубокой ночью, бессонно ворочаясь в постели, додумал Миша эту тёмную мысль, оказавшуюся и впрямь неутешительной. Дело в том, что он, Миша, по большому счёту недостоин не только щедрых даров, но и внимания Эскапельи. Она потрясающе красива, необыкновенно мудра, обладает тайными знаниями, сверхъестественными способностями, но главное - знает, зачем живёт, чего добивается, имеет чёткий план достижения поставленной цели.
А он? Обыкновенный, ничем не примечательный мальчишка. Таких миллионы по всей стране и сотни миллионов по всему миру. Нескладный, неказистый, неуверенный в себе. Физические данные: убогие. Интеллектуальные способности: посредственные. Таланты: никаких. Серая тварь без особенностей и отметин. Да и живёт, как большинство людей: низачем, а просто потому что. Стоит ли удивляться, что его отношения с Эскапельей, несмотря на теплоту, доверительность и даже взаимную любовь (Надо же! Кто бы мог подумать!), складываются криво и кособоко: она говорит - он молчит, она спрашивает - он отвечает, она приказывает - он подчиняется, она учит - он запоминает, она шагает впереди - он ковыляет сзади... Удивительно, что она вообще имеет охоту с ним возиться. Интересно, почему? 'Ты умеешь любить без ревности и ненависти.' Ну и что? Пусть даже так, хотя сомнительно, но дальше - дальше-то что? Какой толк от этого умения? Добрый? А что, если она ошибается? Что, если это не доброта, а слабость и трусость под маскою доброты? Что, если она видит не все мысли?
Да, она ошибается: ей нужен кто-то другой, особенный, похожий на её отца - дона Хуана Дорельяно: красивый, галантный, предупредительный, обольстительный, бесстрашный, мужественный, целеустремлённый, хитроумный, своевольный, сильный, скачущий на коне, владеющий шпагой, творящий из ничего романсы и серенады... Стоп! А это мысль! Похоже, его дела не так уж плохи. Кое в чём он мог бы потягаться даже с самим доном Хуаном. В сочинении песен и стихов. Когда-то у него это выходило само собой, непроизвольно, составляло часть его повседневной жизни - как речь, как дыхание, как... всё остальное. Однако не встретило понимания родителей, постоянно насмехавшихся над его неуклюжими опытами и советовавших ему заниматься спортом, а не всякой ерундой. А рассказывать кому-то ещё (кроме Володи) он и вовсе не решался. И зря. Даже дон Хуан Дорельяно не родился поэтом, и первые его стихи (кстати, в каком возрасте он их сочинил?) были, надо думать, отнюдь не шедеврами.
В голове у Миши сложился план. За оставшийся до конца лета месяц надо сочинить большое стихотворение-груэсу, посвящённое Эскапелье. Она запомнит его - у неё отличная память - и унесёт с собою в свой светлый мир. А там - кто знает? - быть может, именно это воспоминание заставит её поскорее вернуться. А уж за время её отсутствия отыщутся и другие способы доказать ей, что и он, Миша, кое-чего стоит. Это решение принесло умиротворение и спокойный сон.

Так появилось у Миши ещё одно занятие. Дни и ночи напролёт: во время рассветов, работ по хозяйству, прогулок, бесед, уроков, игр - даже во время сна - в сознании его крутились вереницы слов. Бо´льшая часть этих слов отсеивалась, но некоторые, самые подходящие, складывались в строки его первого 'взрослого' стихотворения - то на удивление легко, сами собою, то начиная упрямиться, упираться, брыкаться, требуя немалых усилий по их обузданию и водворению на предназначенные для них места. Миша не торопился: времени у него было достаточно. Можно было делать важное дело с подобающей тщательностью, старанием и прилежанием. Но и не отступал от задуманного, удивляясь, откуда у него столько упорства и целеустремлённости. Оказалось, что самое трудное - чего-то захотеть и сдвинуться с места - остальное уже значительно легче.
Смущало его лишь присутствие Эскапельи с её способностью видеть мысли. Однако врождённая деликатность дочери потомственного кабальеро не позволила ей каким бы то ни было образом выразить осведомлённость о тайных намерениях её друга. По негласному уговору эта тема оставалась запретной, пока...
Пока не закончил Миша своё стихотворение и не прочёл его под первыми звёздами зачарованно слушавшей Эскапелье:


Я всегда мечтал о чуде,
Жил с надеждою и верой
В то, что кто-нибудь разбудит
Мир безрадостный и серый,

В то, что станет жизнь прекрасной,
Восхитительной и новой.
И наполнили пространство
Волны света золотого,

Тьма ночная расступилась,
И негаданно-нежданно
В этом мире появилась
Эскапелья Дорельяно.

Для меня она сияет
Путеводною звездою,
Мою душу наполняя
Благодатью и покоем.

Позабылись все страданья,
Все тревоги и волненья,
Все исполнились желанья,
Все рассеялись сомненья.

Что теперь мне все печали,
Все обиды и обманы,
Если светит мне ночами
Эскапелья Дорельяно?

Это имя вольный ветер
Над землёю распевает,
Это имя на рассвете
Птицы хором прославляют,

Это имя дождь рисует
Яркой радугой над лугом,
Этим именем, волнуясь,
Листья делятся друг с другом.

И теперь я вместе с ними
Повторяю неустанно
Это сладостное имя:
Эскапелья Дорельяно.

Всё, что вижу над собою,
Всё вокруг и в отдаленье:
Небо светло-голубое,
Облаков плывущих тени,

Ивы заросли густые,
Зеленеющие травы,
У ручья цветы простые,
Лес большой и величавый,

Океан дневного света,
Ночи звёздные поляны
В этом имени заветном:
Эскапелья Дорельяно.

Вереницы изменений,
Совершающихся всюду:
Свежесть зелени весенней,
Лета жаркие причуды,

Краски осени дождливой,
Белизна зимы холодной,
Все приливы и отливы,
Все закаты и восходы,

Все циклоны и все тучи,
Все ветра и ураганы
В этом имени певучем:
Эскапелья Дорельяно.

Вся Земля с её лесами,
Вековечной мерзлотою,
Ледяными полюсами
И тропической жарою,

Все поднятья и долины,
Все озёра и болота,
Все саванны и пустыни,
Все низины и высоты,

Все равнины и все горы,
Все моря и океаны
В этом имени просторном:
Эскапелья Дорельяно.

Бледный свет Луны далёкой,
Марсианские каналы,
Метеорные потоки,
Излученья и сигналы,

Все ответы на вопросы,
Все космические вести,
Все галактики и звёзды,
Все скопленья и созвездья,

Все окраины Вселенной,
Все секреты мирозданья
В этом имени священном:
Эскапелья Дорельяно.

Все таинственные клады,
Жемчуга и самоцветы,
Все богатства Эльдорадо,
Все короны и браслеты,

Вся сокровищница мира:
Бирюза, аквамарины,
Аметисты и сапфиры,
Изумруды и рубины,

Золотые украшенья,
Блеск капели бриллиантов
В этом имени волшебном:
Эскапелья Дорельяно.

Запах ландышей душистых,
Аромат лесных фиалок,
Лепестки ромашек чистых,
Скромность незабудок малых,

Разноцветье ярких красок,
Совершенство тонких линий
Гладиолусов атласных,
Пышных роз и нежных лилий,

Георгины и пионы,
Хризантемы и тюльпаны
В этом имени бездонном:
Эскапелья Дорельяно.

Все дары и откровенья,
Озаренья и догадки,
Всё, что сила вдохновенья
Создаёт из беспорядка:

Все легенды и сказанья,
Все пророчества и судьбы,
Все поверья и преданья,
Всё, что было и что будет,

Все фантазии и песни,
Все поэмы и романы
В этом имени чудесном:
Эскапелья Дорельяно.

Все пути великой правды
С их достойными делами,
Все мосты и переправы
Через пропасти меж нами,

Все понятия о чести,
Неизменные от века,
Всё, что связывает вместе
Человека с человеком:

Нерушимость дружбы верной,
Свет любви обетованной
В этом имени безмерном:
Эскапелья Дорельяно.

Стала жизнь моя иною,
Только помни, Эскапелья:
Мы расстанемся с тобою -
И закончится веселье.

Провожу тебя со вздохом
И застыну молчаливо.
Без тебя мне будет плохо,
Одиноко и тоскливо,

Без тебя я не сумею
Выйти к свету из тумана...
Возвращайся поскорее,
Эскапелья Дорельяно!


Последние слова Миша произнёс таким жалобным, таким умоляющим голосом, что Эскапелья не выдержала:
- Ну что ты? Ну что ты, миленький? - приласкала она его. - Зачем так убиваться? Вернусь я, вернусь! Но и ты хорош: так здорово рассказывал - я прямо заслушалась - а под конец взял, да всё испортил. Мне даже неловко... Слушай, переделай ты эту последнюю досену, очень тебя прошу.
- Но это правда, - возразил Миша. - Так и будет. Помни об этом, пожалуйста.
- Буду помнить. Обещаю. Но и ты обещай переписать окончание до того, как мы расстанемся. Время у тебя есть. Договорились?
- Договорились, - печально улыбнулся Миша.
- Вот и отлично. А теперь моя очередь тебя порадовать. Ты ведь понимаешь, что я знала о твоей работе? Тебе неприятно? А мне? Мне, думаешь, легко было не подавать виду, не сметь подсказать нужное слово, которое тебе не удавалось найти? Одно слово, другое, третье... В общем, я сама решила посочинять. Я же всё-таки дочь великого поэта. Садись поудобнее, слушай и смотри.
Она вышла на открытое место и мелодичным голосом запела:


Ночь на землю опустилась,
Тьма покрыла всё вокруг,
Тихо звёзды засветились
В чистом небе, милый друг.

В их таинственном сиянье
Ты увидишь, как опять
Эскапелья Дорельяно
Будет петь и танцевать.


Спев эти строки, Эскапелья медленно, не спеша направилась по намеченному ею маршруту, живописно поднимая и выгибая свои изящные тонкие ручки. Её золотой свет становился ярче и ярче. Миша затаил дыхание. Он уже догадался, какое зрелище приготовила для него Эскапелья. А она опять запела:


Всё проходит в мире этом,
Зло и тьма не вечны в нём,
Ночь сменяется рассветом,
А затем и ясным днём.

Так пройдут печаль и скука,
Я вернусь издалека,
Встречей сменится разлука,
Светлой радостью тоска.


Сияние Эскапельи сделалось ослепительным, но мягкий обволакивающий голос по-прежнему звучал тихо, ласково и безмятежно. Невозмутимый вид маленькой певицы говорил о том, что она не спешит выдавать свои секреты, что самое интересное впереди. Замерший в восторженном предчувствии Миша терпеливо ждал, а Эскапелья продолжала петь:


Милый друг, живи спокойно,
Без волнений и тревог:
Ты расстанешься со мною,
Но не будешь одинок,

Потому что постоянно
В небесах и на земле
Эскапелья Дорельяно
Будет помнить о тебе.


Очень вовремя прозвучали эти слова, потому что Миша давно уже забыл о себе, весь обратившись в зрение и слух. Граница между реальностью и воображением размылась и исчезла. Светящийся силуэт Эскапельи проплывал, не касаясь земли, а нежный голосок доносился будто с самого неба. Именно такой отрешённости добивалась хитроумная чаровница от своего верного друга. Заметив, что он готов ко второй части её выступления, она резко ускорилась, раскинула руки, завертелась и запела иначе - звонко и радостно:


Ты же помни мой совет:
Каждый день встречай рассвет,
И как только солнце
Миру улыбнётся,
Улыбнись ему в ответ!

Если дождик будет лить,
Тоже незачем грустить:
Даже в день дождливый
Можно стать счастливым,
Если верить и любить!


Эскапелья уже не плыла, не скользила, не парила меж небом и землёй, а летела, кружилась, мчалась в вихре стремительного танца. На последнем пределе возможностей Миша разобрал её заключительные слова:


Выше зелени лесной,
Выше тучи грозовой
Солнце в небе синем
Радугу раскинет
Над твоею головой!

Эти дивные цвета
Тьма не скроет никогда,
В этой тьме сияет
Наша золотая,
Наша вечная звезда!


Голос Эскапельи умолк, но танец её продолжался с нарастающей быстротой. Эта быстрота вызывала странный оптический эффект: все движения Эскапельи казались замедленными и как бы обращёнными вспять, словно по велению маленькой волшебницы само время переменило направление и потекло обратно, к своему таинственному истоку. Давным-давно свершившиеся события стали оживать и накладываться друг на друга, вызывая полнейшую путаницу и нарушение заведённого миропорядка. Легендарные и забытые герои собрались вместе: светлые души, смелые воины, смиренные подвижники - все, кто любил без ревности и ненависти, несмотря ни на что. Почудилась другая страна, другая эпоха: не маленькая девочка танцевала в ночи, а рыжеволосая ведьма Лауренсия де лас Торрес; не застенчивый мальчик наблюдал это зрелище, а непревзойдённый во веки веков красавец, дуэлянт и покоритель женских сердец дон Хуан Дорельяно. Но и эти призраки минувших дней исчезли в потоках золотого света. Такие потоки не могли исходить от Эскапельи, для этого недостаточно было бы и Солнца, даже гигантская звезда Капелла, окажись она поблизости, признала бы своё поражение. Но этот свет не ослеплял растворившегося в нём Мишу, поскольку это был особенный, необыкновенный, нездешний свет, доступный не зрению, а иному, редкому, драгоценному чувству, которым наделены лишь избранные, но которое не подводит их никогда - чувству бесконечной вселенской любви. Свет и любовь - из них состоял весь мир. Тогда совершилось последнее, окончательное слияние двух великих сущностей в единое целое - золотой свет любви. Лишь только это произошло, Миша очнулся от сладостного оцепенения.
В ярком сиянии стояла перед ним нимало не уставшая Эскапелья и, держа его за руку, тянула к себе:
- Идём! Ну идём! Неужели тебе не хочется танцевать?
- У меня не получится... - растерянно пробормотал Миша.
- Опять ты за своё? - воскликнула Эскапелья. - Всё у тебя получится - надо лишь захотеть и встать, наконец, на ноги!
Последние слова были выкрикнуты как военная команда, а на слове 'встать' последовал рывок за руку. В единый миг оторвался Миша от земли, утянутый в водоворот пугающей, но желанной судьбы. С трудом осознавая происходящее, не говоря о том, чтобы попытаться как-то повлиять на события, мчался он за уносящейся вдаль Эскапельей, не в силах даже ощутить направление этого безудержного танца: прямо? по кругу? влево? вправо? вверх? вниз? Всё перемешалось в его кружащейся голове: небо и земля, свет и тьма, будущее и прошлое, видения и реальность, события, страны, времена, образы дона Хуана и Лауренсии... Только лицо Эскапельи с распущенными волосами сияло перед его отрешённым взором, устремлённым в таинственную бесконечность. Из этой бесконечности донёсся до него призывный голос:
- Миша! Миша! Где же твой свет? Свет, который я подарила тебе - где он?
- Мой свет? - очнувшись, переспросил Миша. - Ах, да, ты говорила, он остался во мне. Но как я вызову его наружу?
- Всё дело в силе желания, только в силе желания. Попробуй.
- Не могу. Пытаюсь, но не могу. Прости, я опять за своё, - в Мишином голосе послышалось отчаяние.
- Неужели мало? - удивилась Эскапелья. - Неужели я пожалела света для любимого друга? Ладно, бери ещё. Бери - сколько угодно. От меня не убудет.
И она снова сделала то же самое, что и после грозы, когда впервые преподнесла Мише свой памятный дар: прикоснулась ладонью к его колотящемуся после танца сердцу (преграда из плоти и одежды не в счёт). И снова золотое сияние окутало мальчика, произведя в нём сладостную перемену. Только на этот раз картина получилась более величественной, ибо на километры вокруг простиралась тьма. Две человеческие звёздочки во тьме казались одной звездой, а из таинственной бесконечности глядели на них две гигантские звезды, слившиеся в одну для земных наблюдателей.
Миша разглядывал и не узнавал себя. Золотой свет уничтожил его одежду, заменив её новой - тончайшей, невесомой, неощутимой, но видимой - слишком хорошо видимой во тьме. Миша засмущался, но сообразил, что для этого нет никаких оснований. Напротив, ему стало так легко и спокойно, что он засмеялся - беззаботно и весело, как не смеялся даже в раннем детстве. И услышал такой же смех Эскапельи. И отдали´сь они опять ошеломительному танцу: кружились головы у них, а этот танец был таков, что не способны передать его оттенки и нюансы тяжеловесные слова несовершенных языков...
.......................................................................................................................................
.......................................................................................................................................
.......................................................................................................................................
А после, довольные и счастливые, вернулись они домой: надо же было выспаться, ведь наутро им предстояло встретить рассвет - самый лучший рассвет в их жизни.



Глава 6.

Лето заканчивалось. Близился час расставания.
- Я не могу оставить тебя одного, - сказала Эскапелья. - Тебе нужны друзья. Да и я хочу познакомиться с кем-нибудь ещё. Сегодня мы пойдём к людям.
- К каким людям? - не понял Миша.
- К обыкновенным. Которых ты боишься и обходишь стороной. Тебе кажется, что ты можешь без них...
- Вполне, - не удержался Миша.
- ...но на самом деле это не так. Вспомни, сколько раз ты плакал, оттого что никто не хотел с тобою дружить? Ты и теперь ещё плачешь, просто нынешние слёзы не достигают глаз, а горько-солёным озером скапливаются на дне души, причиняя жгучую боль. Но ты притерпелся к этой боли и не хочешь ничего менять. Ты не веришь, что можешь избавиться от неё, и у неверия твоего есть основания. Но нынче с тобою я, и я тебе помогу. Пользуйся моментом.
Миша вздохнул. Он знал, что спорить с Эскапельей бесполезно, но на сей раз её далеко идущие планы простёрлись на крайне опасную территорию. Смутная тревога ледяной змейкой скользнула по его телу.
- И... куда ты собираешься идти? - осторожно спросил он.
- МЫ собираемся, - поправила его Эскапелья. - И не пытайся отмазаться, сеньор Дорельяно, - увидев его замешательство, добавила она. - Мы пойдём вместе. Туда, где они живут. Чем ближе, тем лучше. Предложи сам.
Миша задумался. Ближайших населённых пунктов было два: железнодорожная станция и рабочий посёлок, расположенные примерно на одинаковом расстоянии, но в разных сторонах от Володиного дома. Ни в одну из этих сторон идти не хотелось.
- Станция и посёлок, - ответил он. - Не очень далеко. Километров десять. На станции я был, а в посёлке нет. И честно говоря...
- Какое совпадение! Я тоже не была в посёлке! Туда и пойдём!
- И... что ты там собираешься делать? - опасливо поинтересовался Миша.
- МЫ собираемся, - снова поправила его Эскапелья. - Придём, познакомимся, поговорим. Наверняка там есть ребята вроде нас с тобой - такие же Дорельяно, только пока не знающие об этом.
- Неужели ты способна это сделать? - до крайности удивился Миша. - Но так нельзя! Боюсь, нас... хм... не поймут.
- Послушай, Мигель, - суровым назидательным тоном произнесла Эскапелья. - Я вижу твои мысли. Я знаю правила вашего мира. Так вот: с некоторыми из этих правил я категорически не согласна. Не сметь заговорить с человеком, только лишь потому что никто нас друг другу не представил - это не по мне.
- Послушай и ты, Эскапелья, - таким же суровым, не характерным для него тоном ответил Миша. - Ты ничего не понимаешь. Ты думаешь, они нас ждут? Ага, щас! Каждый озабочен собственными проблемами, а до всяких... хм... пришельцев им нет никакого дела. Но главное - мы там чужие, а чужих в нашем мире не любят...
- О да! - всхлипывая, прервала его Эскапелья. - Я давно это поняла! Чужих в вашем мире не любят! Никто не любит, даже те, кто умеет любить! Сидят себе, озабоченные собственными проблемами, и нет им никакого дела до пришельцев из далёкого мира. Похоже, мне не стоило сюда соваться. Сидела бы дома, с мамой и друзьями, в свете и понимании, и не было бы мне никакого дела до грубого бессердечного мальчишки...
Боже мой! - с ужасом подумал Миша. - Что я наговорил!
Только теперь до него дошёл истинный смысл его неосторожных слов.
- И если бы только чужих! - продолжила Эскапелья. - Но вы и своих не любите! Даже близких! Даже себя! И вас это устраивает - вот что страшнее всего! И ради таких людей я проделала этот путь? Ради таких людей выворачиваюсь наизнанку? Нет уж, всё - с меня хватит! Ни минуты не останусь! Прощай!
- Не-е-е-е-ет!!! - отчаянно выкрикнул Миша. - Постой! Прости, я не подумал! Я тебя очень люблю, просто хотел предупредить...
- Просто ты боишься, - не унималась Эскапелья, - и страх твой сильнее любви. Я - девочка из далёкого мира - маленькая, чужая, одинокая - не боюсь. У меня есть цель, и я достигну её, чего бы мне это ни стоило. А ты оставайся со своими проблемами - я пойду одна. И будь что будет.
- Нет, погоди! - чуть не плача, умолял её Миша. - Я не боюсь. Я пойду. Пусть это плохо кончится. Пусть... Если это важно...
- Важно, Миша, очень важно, - резко переменила тон Эскапелья. - Важнее всего на свете. Кроме нас, никто этого не сделает. Потому что ты прав. Но как же иначе было сдвинуть тебя с места? - она хитровато улыбнулась.
- Притворщица, - с досадой и облегчением выдохнул Миша.
- Как и все женщины, - томно закатив к небу невинные глазки, призналась Эскапелья. - Прости меня, пожалуйста, не сердись, - по-кошачьи приласкалась она к обескураженному Мише. - А теперь, - добавила она серьёзно, - скажи: что тебя беспокоит?
- Твоё безрассудство. Ты явно видишь не все мысли. Ты многое не понимаешь и не хочешь понять. В нашем мире ты видела только меня и Володю, но не все люди таковы. Есть среди них и плохие - просто чудовища...
- Нет, - решительно возразила Эскапелья. - Не бывает плохих людей - бывает мало любви. Каждый из 'плохих людей' мечтает, чтобы его кто-нибудь полюбил - без ревности и ненависти, несмотря ни на что - но не верит в такую любовь. Наша задача - доказать им, что они неправы, доказать, полюбив каждого - искренне, от всего сердца. Без ревности и ненависти. Несмотря ни на что.
- Если успеем, - горько усмехнулся Миша. - До того как они изобьют меня и бросят подыхать, а тебя... Страшно подумать, что они сделают с тобой.
- Ну и не думай. Это ещё одна из нелепостей вашего мира - стыдливо умалчивать о простых и естественных вещах. Может, именно в этом причина тех мерзостей, о которых ты боишься думать. Впрочем... ты и впрямь считаешь, что такое возможно? Но почему? За что?
- За то, что мы лезем не в своё дело, за то, что мы чужие, за то, что мы не такие, как они, за то, что мы существуем на свете - да просто ни за что. Разве нужны им причины? Ох, не к добру твоя затея - помяни моё слово. У меня нехорошие предчувствия, а они меня редко обманывают и жестоко мстят, когда я к ним не прислушиваюсь.
- Знаю. Тебя частенько заставляли поступать вопреки предчувствиям. Однажды ты наотрез отказался идти в школу, но тебя схватили и приволокли. В тот день ты свалился с лестницы, расшибся, неделю с лишним сидел дома и, конечно же, оказался виноват. Год спустя ты посоветовал родителям забрать из банка все их сбережения. Они отмахнулись, а через неделю банк лопнул, денег никому не вернули и виноват оказался ты. Теперь вот я со своими затеями...
- Постой, - с крайним изумлением проговорил Миша. - Ты всё это прочитала у меня в мыслях?
- Да.
- Ну так прочитай заодно, что я слаб и ничтожен, что в случае чего я не смогу тебя защитить, что в этом деле тебе нужен кто-то другой. Но я не отказываюсь идти, - поспешно добавил Миша.
- Мне нужен именно ты, - решительно заявила Эскапелья. - Ты сам не знаешь, на что способен. У тебя будет возможность проявить себя с лучшей стороны. Поверь мне, я знаю, что говорю. У меня свои предчувствия. Ну, а на крайний случай... Есть у меня одно средство. Мне бы не хотелось его применять, но если ничего не останется...
- Ух ты! Что ты с ними сделаешь? Испепелишь взглядом? Превратишь в лягушек? Телепортируешь в гиперпространство?
- Ну и фантазии у тебя, Мишка! Насмотрелся по телеку всякой чепухи. Нет, конечно - как можно? Мы ведь боремся не ПРОТИВ них, а ЗА них. Мы - Дорельяно, любовь - наша единственная защита, а золотой свет - единственное оружие. И не такое слабое, как кажется. Требует осторожного обращения. Хотя и не всегда помогает. Но что поделать - такова наша судьба. La nobleza obliga.
- Ладно, уговорила. Когда идём?
- Сейчас - чего тянуть?
- Пошли.
И, взявшись за руки, они двинулись в неизвестность.

Дорога, по которой около часа пробирались Эскапелья и Миша, представляла собой старую колею, заросшую высокой травой. Колея эта вела к дому Володи, а далее терялась в лесу. Кроме Володи, Миши и сбежавших детей, никто ею не пользовался - поэтому она и заросла. В пяти километрах от Володиного дома она упиралась в 'большую' дорогу от железнодорожной станции до посёлка, в который направлялись ребята. В этом месте она заканчивалась, вернее, начиналась. Впрочем, по качеству своему и ухоженности 'большая' дорога не сильно отличалась от 'малой': лужи и рытвины, песок и трава - лишь куски асфальта и остатки щебёнки напоминали о некогда существовавшем покрытии. Пару раз в день по ней дребезжал автобус, бывало, трюхали машины, однако бо´льшую часть времени на всём её протяжении царили дикость, запустение и распад.
- Дороги, - задумчиво прошептала Эскапелья. - Почему у вас такие неухоженные дороги?
- А что у нас вообще ухоженное? - раздражённо ответил Миша.
- Но дороги! Это же связи между людьми! Когда они разрушаются - разрушается всё! Как же вы этого не понимаете?
- Да мы-то понимаем. Толку-то что? Везде одно и то же.
- А я не понимаю! - стояла на своём Эскапелья. - В твоих мыслях я вижу, ЧТО происходит у вас в стране, но не вижу, ПОЧЕМУ это происходит.
- Потому что никто этого не знает, - закрыл неприятную тему Миша, неохотно выходя с 'малой' дороги на 'большую'.
Причина этой неохоты заключалась в том, что именно с этого места начиналась для Миши неизвестность. Всякий раз, оказываясь здесь, он сворачивал налево, к станции - сейчас же требовалось свернуть направо, к посёлку, о существовании которого он знал, но в котором ни разу не был. И кто бы на его месте не ощутил тревоги в сердце, пустоты в животе и дрожи в коленках?

День клонился к вечеру - один из последних дней уходящего в историю лета. Сосновые стволы нежились в блаженном безветрии. Дорога дышала покоем. Какая чудовищная ложь, какое бесстыдно-утончённое издевательство со стороны равнодушной к людям природы! То, чего боялся Миша, случилось раньше, чем он предполагал.
Их было трое - не имеющих в жизни никакой цели, и потому не знающих, что с этой жизнью делать, недовольных и озлобленных на весь мир - суровый и несправедливый по отношению к ним. Без цели, без смысла, даже без намёка на удовольствие бродили они в тот вечер по разбитой дороге, время от времени перебрасываясь отрывистыми, грубыми, ничего не значащими словами, более походящими на собачий лай, чем на речь, достойную человека.
Внезапное появление Миши и Эскапельи они расценили как редкостную возможность придать своему серому существованию некоторое разнообразие. Миша, понятное дело, был иного мнения об этой встрече и не разделял их звериного восторга. Растерянно и обречённо вглядывался он исподлобья в наглые самоуверенные физиономии и угрожающие позы, мысленно прикидывая вероятность относительно благополучного исхода дела. Вероятность эта казалась ничтожной. Двое - те, что стояли напротив - были старше, выше и сильнее него, третий - примерно его ровесник - держался немного в стороне. Затеявшая этот рискованный поход Эскапелья по-прежнему сжимала Мишину руку, но лишь боковым зрением видел он её лицо, не в силах прочитать на этом лице никаких мыслей и чувств.
А вот его мысли и чувства тайны для Эскапельи не составляли. Она прекрасно видела, как испуган её верный друг, как необходимы ему слова ободрения и поддержки, но эти слова не должны быть поняты теми, кто стоит напротив. И, сильнее прежнего сжав Мишину руку, Эскапелья чуть слышно прошептала:
- No tengas miedo. Porque estás conmigo. (Не бойся. Ты же со мной.)
- Tengo miedo sólo por ti, (Я боюсь только за тебя.) - таким же приглушённым шёпотом ответил Миша, не поднимая головы.
Оба прекрасно знали, что это неправда, но как же была благодарна Эскапелья за эту сладкую ложь! И снова чуть-чуть сильнее сжав Мишину руку, она произнесла:
- No es necesario. (Не стоит.)
- Sí, (Да.) - догадался Миша. - Porque puedes escaparte... (Ты же можешь сбежать...)
А почему бы и нет? Как, собственно говоря, она попала на Землю и как собирается вернуться в свой мир? Этого Миша не знал, но представлял себе в виде внезапного исчезновения в одном месте и столь же внезапного появления в другом. Если это так, то сейчас самое время. О собственной участи он не думал. Почти.
Однако, услышав его слова, Эскапелья вспыхнула от негодования:
- ¿Y dejar a mi amigo en el peligro? (И бросить друга в беде?) - возмущённо воскликнула она. - ¡Nunca! ¡Jamás! (Никогда! Ни за что!)
Ах, как трогательно! Неужели она не понимает, что ему было бы легче, если бы она сейчас, сию секунду исчезла, испарилась и оставила его с ними? Неужели она не видит, ЧЕГО он больше всего боится? Да нет, всё она видит и всё понимает, но надеется исправить их - за тем и шла сюда. Святая простота, а мне гореть.
Сколько же мыслей мелькает в человеческой голове в миг опасности! Один только миг прошёл после слов Эскапельи, вот и кажутся ОНИ застывшими в неподвижности. Но всему приходит конец.
- Ну чё, голубки´, наворковались? - небрежно, будто стряхивая сигаретный пепел, бросил один из них с самодовольной ухмылкой и плотоядным причавкиванием.
- Здоро´во, красавица! - тем же наглым тоном добавил другой. - Скучаешь? Пошли с нами. Да не бойся, мы добрые, не обидим. Поиграем маленько да отпустим, - противно захохотал он. - И дружку твоему ничего не сделаем. Если будет хорошим мальчиком, - и снова противный смех.
- Но сначала вам придётся убить меня, - вырвалось у Миши.
Смех прекратился. Ничего подобного они не ожидали. Возможность какого бы то ни было сопротивления со стороны этого жалкого дохляка ими вообще не рассматривалась. Ничтожный и слабый, он просто обязан был подчиниться и, трепеща от страха, умолять о милости, снисхождении и пощаде. И вдруг...
Нетрудно прихлопнуть севшего на шею комара, но для этого надо отвлечься, поднять руку, ударить самого себя. Мелкое, но досадное неудобство, которого лучше избежать.
- Гляди-ка, - с наигранным изумлением усмехнулся первый. - Да он, оказывается, говорить умеет. Слышь, ты, - добавил он уже с угрозой. - А ну заткнись и не дёргайся. Будешь делать, чё я скажу, понял?
Как же сильно в решающую минуту замедляется и уплотняется время - по сравнению с обычной жизнью! Какое невероятное количество слов требуется для описания событий, мыслей и чувств одного-единственного мгновения! А если таких мгновений несколько?
Что же делать? - лихорадочно думал Миша. - Как спасти Эскапелью? Опять он не послушался своих предчувствий и оказался виноват в том, к чему это привело. Но теперь ничего не поделаешь. Обратной дороги нет. Надо выкручиваться. Позора Эскапельи ему не пережить - это он понимал чётко. Но как же быть? Унижаться, просить пощады, ползать в пыли, взывая к их совести и милосердию? Бесполезно - будет только хуже. Нет, нужно каким-то образом заставить Эскапелью понять, что шутки кончились, что ей необходимо сейчас же, сию секунду, используя свои способности, убраться подобру-поздорову. Она не может бросить друга в беде? Пока у неё есть друг. А это значит... Значит, он должен драться. Жестоко, отчаянно, из последних сил - до очевидного конца. До смерти. Своей. Это будет легко. Теперь - легко. В животе пустота, в груди смирение, а в голове - отстранение от самого себя, точно убивать будут кого-то другого, давным-давно уже мёртвого... Нет, даже это не поможет. Слишком неравны силы. Если он бросится на них с кулаками, они воспримут это как острую приправу к основному блюду. Один будет держать его, в то время как остальные... И только потом...
Значит, надо по-другому отвлечь их внимание на себя. Но как? Что у него есть, кроме слов? Слова - las palabras - а по-ихнему 'базар'. К базару, то есть к словам, они относятся крайне трепетно - в этом их слабое место и... спасение Эскапельи? Сейчас он сделает шаг вперёд и выскажет им всё, что о них думает, используя самые грязные, самые гнусные, самые отвратительные слова, какие ему известны. Вот тогда его станут бить всерьёз, по-настоящему, не сдерживаясь и не думая о последствиях, на время забыв про Эскапелью. Тогда ей не придётся dejar a su amigo en el peligro, потому что никакого amigo у неё больше не будет. Что ж, может быть, в этом и заключается его миссия на земле - спасти неземную девочку Эскапелью от несбыточных надежд и опасных иллюзий, а вместе с нею, быть может, сотни и тысячи таких же девочек и мальчиков из далёкого счастливого мира. Надо лишь сделать шаг - один только шаг.
Но что-то удерживало Мишу от этого шага. И не страх, вовсе не страх. Что-то другое - непостижимое, неожиданное и неуместное в такой ситуации. И за считанные мгновения - за годы, спрессованные в считанные мгновения - Миша успел понять, что это было, но не успел поверить в свою догадку. Вопреки инстинктам, опыту и всем жестокостям, которым долго, упорно, с редкостным единодушием учили его люди, фильмы, книги, вопреки человеческой природе и понятиям здравого смысла - ОН ИХ ЛЮБИЛ! ЛЮБИЛ, НЕСМОТРЯ НИ НА ЧТО! Он смотрел на них, готовых наброситься и растерзать его и Эскапелью, и видел, насколько жалки и несчастны эти люди, насколько забиты и замордованы своим бессмысленным существованием-выживанием, насколько обделены тем главным, без чего человек может жить, но не может оставаться человеком - ЛЮБОВЬЮ. 'Мы боремся не ПРОТИВ них, а ЗА них,' - вспомнил он слова Эскапельи. Да, именно так - он будет бороться ЗА них. И всё же никакие страдания не дают им права решать судьбу других людей. Да, он всё понимает, но...
- Да, я всё понимаю, но вам придётся это сделать, - просто и уверенно повторил он собственные слова.
И отрезал себе пути к отступлению.
- Слышь, Свин, - ещё раз небрежно бросил первый из них, обращаясь ко второму, - разберись-ка с ним по-быстрому.
- Есть, сэр! - дурашливо отрапортовал тот и, схватив за воротник обречённого Мишу, поволок его к дальней обочине дороги.
Но тут же застыл, отпустил Мишу и повернул голову влево. Застыл, отступив, и первый, что шагнул было к Эскапелье. Третий, младший из всех и до сих пор не проронивший ни слова, так и остался в стороне, только на лице его выразилось крайнее изумление, смешанное с безумным страхом. Остальные выглядели не лучше, уставившись куда-то правее Миши, который от любопытства повернул голову в том же направлении.
Эскапелья сияла знакомым ему, но не им, ярко-золотым светом. Только на этот раз к свету примешивалось ощутимое тепло. Солнце ещё не закатилось за горизонт, но уже скрылось за плотной стеною леса, точно пожилая актриса передала юной коллеге свою роль главного светила сцены. На новом светиле сосредоточились взоры не ожидавших ничего подобного зрителей. А Эскапелья играла блистательно.
- Ну что же ты, Александр? - вызывающе обратилась она к первому, видимо, главному из них, который собирался подойти к ней, но так и не подошёл. - Что же ты остановился? Тебя что-то смутило? Или ты настолько привык отзываться на кличку 'Штырь', что забыл своё настоящее имя? Почему ты молчишь? Скажи что-нибудь.
Какое там! Потрясённый Александр-Штырь не мог захлопнуть разинутого рта, не то что выдавить из себя хоть слово.
- Ты... - выговорил он наконец. - Ты... откуда... знаешь... как... меня... зовут? Ты... ведьма?
- Ведьма! - злорадно выкрикнула Эскапелья в его перекошенное от ужаса лицо. - Ведьма и прорицательница! Триста лет назад такие, как вы, охотно отправили бы меня на костёр. Но у вас, нынешних, планы скромнее. Всё, что вы хотите - это любовь. Что ж, это может показаться странным, но и я хочу того же. Только понятия о любви у нас разные. По-вашему, любить, значит уничтожать. Так чего вы ждёте? Что вам мешает? Действуйте! Он же слабее любого из вас, а я и вовсе девчонка. Или вы чего-то боитесь? Чего? Золотого света любви? Любви, ради которой вы угрожаете, насилуете, избиваете, ради которой уничтожаете весь ваш мир?
Эскапелья остановилась и обвела застывшую троицу суровым взором, полным безмерной жалости и отчаянного презрения.
Солнце исчезло за горизонтом, и землю окутала тень, но яркое золотое сияние отбросило эту тень назад, уплотнило и спрессовало в стену непроглядного мрака, сгустившегося позади отважной девочки в тёмный силуэт. Будто, восстав из гроба, сам дон Хуан Дорельяно пришёл ей на помощь и, стоя у неё за спиной, прикрыл свою светлую дочку широким чёрным плащом. И, словно почувствовав его поддержку, она воспрянула духом, и в голосе её зазвенела сталь его знаменитой шпаги, и слова её, со свистом рассекая застоявшийся воздух, подобно не знавшему пощады клинку, разили неотвратимо, стремительно, наповал.
- Слушай меня, несчастный! - победно возгласила она. - Слушайте меня, трусы и лицемеры! С вами говорю я - Эскапелья Лауренсия Дорельяно де лас Торрес. Слушайте и не говорите, что не слышали. Только не смотрите на меня, а то ослепнете. Посмотрите на себя. Посмотрите на ваши пустые лица, на ваши потухшие глаза, на вашу бесцельную, жалкую, никчёмную жизнь. Всё, что вы видели до сих пор - распад, разложение, разрушение всех основ мироздания, всех дорог и мостов, всех связей между людьми и постепенное, неуклонное, неудержимое сползание в вечный мрак, темень и преисподнюю. Всё, что вы слышали до сих пор - грязная ругань, пьяный бред и дешёвый обман. Всё, что вы знали до сих пор - пыльный закуток на задворках прекрасного мира. Всё, что вы делали до сих пор - выживание, а не жизнь. Никто не научил вас радоваться ежедневным чудесам: золотому солнцу и синему небу, чёрным тучам и семицветной радуге, звонкому рассвету и тихому закату, бледной луне и мерцающим звёздам, шелесту листьев и пению птиц, улыбке друга и ласкам любимой девушки. Никто не научил вас созидать и радоваться созиданию. Никто не научил вас любить. Напротив - вас учили ненавидеть, презирать, осмеивать, охаивать, разрушать и уничтожать всё самое лучшее, самое чистое, самое прекрасное на свете. Но страшнее всего, что вы даже представить себе не можете иного порядка вещей, иного мира, иных людей и иных отношений между людьми. Так знайте: иные люди - перед вами. Да, это мы - мы, Дорельяно - и мы отличаемся от вас. Вы не знаете, куда себя деть - мы идём к своей цели, вы сидите в углу - мы открыты всему миру, вы хмуритесь - мы улыбаемся, вы злитесь - мы радуемся, вы оплёвываете - мы воспеваем, вы разрушаете - мы творим, вы разбиваете дороги и сжигаете мосты - мы их восстанавливаем, вы стыдитесь любить - мы стыдимся ненавидеть. И именно за это вы так сильно ненавидите нас. И несмотря на это, мы любим вас ещё сильнее.
Эскапелья остановилась. Эффект её выступления превзошёл всякие ожидания. Четыре пары зачарованных глаз глядели на неё с удивлением и восторгом, и в этих глазах, наполняющихся смыслом, отражался её золотой свет.
- Подойди ко мне, Александр! - скомандовала она. - Это имя дано тебе от рождения - носи его с гордостью и достоинством. Забудь свою позорную кличку 'Штырь'. Отныне ты дон Алехандро Дорельяно. Подойди.
Но Александр не двигался.
- Боишься? - подначила его Эскапелья. - Дон Алехандро боится?
Этого Александр не выдержал и осторожно приблизился к Эскапелье... Ап! Эскапелья по-кошачьи присела, подпрыгнула и повисла на нём, обхватив левой рукой за шею, а правую ладонь с неимоверной силою вдавив в его остывшее, очерствевшее, окаменевшее сердце. И не успев ничего понять, Александр засиял золотым светом.
- А? Что? - растерянно спрашивал он у висящей на нём Эскапельи.
- То, что ты пытался взять силой. Золотой свет любви. Доволен?
- А... не знаю... - бормотал обескураженный Александр.
- Зато я знаю! - воскликнула Эскапелья. - Знаю, что делаю, знаю, что нужно, знаю, что можно и чего нельзя, - и впечатала ему в губы горячий поцелуй. - Не бойся, он не будет ревновать, - мотнула она головой в сторону Миши. - И остальным достанется.
Выпустив обалдевшего Александра, приблизилась она к тому, кто носил кличку 'Свин'.
- Ну а тебе, Сергей - чем тебе не нравится твоё имя? Кличку свою забудь. Отныне ты дон Серхио Дорельяно.
И снова один в один повторила всё, что минуту назад проделала с Александром. Вот только никто, в том числе и Миша, не заметил, не обратил внимания, что от дона Серхио Эскапелья отошла, пошатываясь, а сияние её потускнело.
- Здравствуй, Веник, - сказала она младшему члену компании. - И не противно тебе так называться? В последний раз слышал ты эту дурацкую кличку. У тебя особенно дорогое моему сердцу имя - Ваня. Ванечка. А с этой минуты - дон Хуан Дорельяно. На тебе - особая ответственность, и тебе - особый дар.
Сильно-сильно обняв изумлённого мальчика, она излила ему в сердце весь оставшийся у неё золотой свет.

Никто не понял, что произошло. Первым неладное почуял Ваня, когда обнаружил, что Эскапелья не подаёт признаков жизни и лишь его сомкнутые руки не позволяют ей упасть в придорожную траву. Растерянно переводил он тревожный взгляд с Эскапельи на своих товарищей, а у стоящего поблизости Миши спросил:
- А? Что это с ней?
А Миша и сам не знал. Ни разу не видел он Эскапелью в таком состоянии, но чутким сердцем уловил холодную дрожь разлившейся в вечернем воздухе беды. Надо действовать - и немедленно.
Вместе с Ваней они осторожно уложили Эскапелью на травяной ковёр, встали на колени и прислушались к биению её сердца. Биения не было. И дыхания не было. И чего-то ещё не было - чего-то важного. Бросив мимолётный взгляд на Ваню, Миша понял: свет! Золотой ореол, окружавший Эскапелью, временами соперничал с самим солнцем, временами едва теплился, но никогда не пропадал совсем. А сейчас его не было. Быть может, именно в этом причина её... чего? смерти? Нет! Нельзя, невозможно, немыслимо! Она раздала весь свой свет - без остатка, до последнего лучика. А без света она жить не в состоянии. Значит, надо вернуть ей этот свет - быть может, ещё не поздно. Но как? Так же, как она - дотронуться рукой до сердца. Но сначала надо извлечь подаренный ею свет из собственных глубин - а вот это у Миши никак не получалось. 'Твоё желание когда угодно извлечёт его наружу, но для этого оно должно быть достаточно сильным.' Да уж куда сильнее! Только всё равно не получается.
Помоги мне, Эскапелья! Помоги мне, чтобы я помог тебе! Забудь меня, уходи, не возвращайся - только не умирай! Только не умирай! Потому что я люблю тебя, Эскапелья!!!
Какое бледное, безжизненное лицо! И дыхания нет. Но что это? Откуда эти капли на её щеках? Она плачет? Оживает? Нет, это... неужели? Не может быть! Это МОИ слёзы! Это Я плачу! Сколько лет я уже не плакал? Я забыл, как это делается. Я был уверен, что никогда не заплачу. Но почему блестят эти капли в сгустившемся вечернем сумраке? Почему светится её лицо? У неё же нет света... Или есть? Есть, но не у неё - у меня! Это МОЙ свет! У МЕНЯ ПОЛУЧИЛОСЬ!!! 'Всё дело в силе желания, только в силе желания.' Да, Эскапелья, да! Моё желание достаточно сильное, чтобы вырвать тебя из лап смерти. Возьми, возьми!
Окружённый ярким сиянием, Миша положил правую руку на неподвижную грудь Эскапельи, и мерцающий золотой поток разлился по бездыханному телу, как влага по пересохшему руслу. Весь Мишин свет оказался у Эскапельи, вернув ей привычный облик, но не вернув её к жизни. Сердце её не билось, и дыхания не было. Неужели всё? Нет, есть ещё средство, которым необходимо воспользоваться. Ведь свет был не только у него, но и у НИХ.
ОНИ стояли рядом и наблюдали за Мишиными манипуляциями, не понимая их смысла. Они ничего не понимали, но в сердцах у них не было прежней злобы, а сильные молодые тела горели недавно подаренным светом, не успевшим уйти в глубину. Значит, им будет легче. Если они согласятся.
- Помогите. Пожалуйста, - заплаканными глазами глянул на них Миша. - Она умирает. Она отдала весь свой свет, но без него она умрёт. Прошу вас, пожалуйста, верните ей этот свет!
И они поняли. И подошли. И встали на колени.
- Покажи, - глухо проговорил Александр.
Миша показал, и Александр сделал. Эскапелья засветилась ярче, но не ожила.
- Давай я, - придвинулся Сергей и следом за Александром отдал Эскапелье подаренный ему свет.
И это не помогло.
Остался Ваня. Взоры обратились к нему. Он молча возвратил драгоценный подарок. Он не любил говорить, как было ясно с самого начала.
Бесполезно. Лежащая в световом кругу Эскапелья не двигалась и не дышала.
Больше они не говорили, ибо не знали подходящих слов. Да и существуют ли такие слова?
Без единого звука приподнялись они и снова опустились на колени у головы и ног Эскапельи, образовав косой крест над её распростёртым телом. Склонили головы, положили руки друг другу на плечи и замерли, глядя вниз. И вдруг услышали голос:
- Ребята! Вы чего? Что это вы делаете?
Это был голос Эскапельи.

Они вздрогнули. Эскапелья глядела на них широко раскрытыми глазами:
- Ребята, где это я? Что со мной? Почему вы ТАК смотрите? Откуда у вас эти мысли? С чего вы взяли, что я умерла?
И Миша не выдержал. Не обращая внимания ни на кого и ни на что, обхватил он плечи и голову Эскапельи и принялся целовать холодный лоб, бледные щёки и тонкую шейку.
- Эскапелья, Эскапелья, Эскапелья! - повторял он как заведённый. - Вернулась, вернулась, вернулась! С того света вернулась ты ко мне!
- Ну чего ты выдумываешь? - недовольно поморщилась Эскапелья. - С какого ещё 'того света'? Весь свет - здесь, а там... ТАМ нет даже тьмы. Кстати, а где тот свет, что я тебе подарила? Почему я его не вижу? И у ребят не вижу. Нет, мальчики, так не пойдёт. Что-то не то. Молчите, я сама пойму.
И умолкла, вглядываясь в запутанные мысли.
- Вон оно что, - нескоро проговорила она. - Значит, я раздарила ВЕСЬ свой свет? Значит, свет имеет пределы? Это надо осмыслить. В нашем мире так много света, что никому и в голову не придёт, что он может закончиться. Ведь и вам не приходит в голову, что может закончиться вода или воздух? Значит, и вода, и воздух, и свет - конечны, а потому - ценны, и ими нельзя разбрасываться. Но это меняет дело. Это очень сильно меняет дело.
Эскапелья задумалась. Никто не нарушил тишины. За исключением Миши, ни один из них понятия не имел о происхождении, способностях и намерениях этой удивительной девочки, поэтому слова её казались им странными и загадочными.
- Ребята, - продолжила Эскапелья, - неужели всё ТАК плохо? Ваши бездонные души... там ТАКАЯ тьма! А ведь вы совсем ещё молоды. Что же внутри у тех, кто старше вас? И таких людей - миллиарды. А моего золотого света едва хватило на четверых. Будь вас на одного больше... Свет и любовь - я считала их всесильными - и вот что из этого вышло. Я вообразила себя спасительницей мира, а оказалась глупой самонадеянной девчонкой. Мама отговаривала меня, но я не послушалась - как и все дети - вот и получила по заслугам. И ты, Миша - мой милый, добрый, чудесный Миша - ты тоже предупреждал меня об опасности - но и твои слова я пропустила мимо ушей. Ты готов был умереть за меня - что бы я делала, если бы ты умер?
Не в силах больше говорить, Эскапелья зарыдала.
- Нет, ты не глупая, - сказал Александр. - Ты такая... Мы бы не додумались. Ты умнее нас всех.
- И смелее, - добавил Сергей. - Я бы на твоём месте... - не закончил он фразы.
- И очень красивая, - прошептал Ваня.
Других слов у него не нашлось.
- И самая-самая любимая, - подвёл итог Миша, целуя струящиеся золотом волосы Эскапельи. - Пускай любовь и свет не всесильны, но без них было бы темно и тоскливо!
- Правда? - сквозь радужные капли слёз улыбнулась Эскапелья. - Правда. Ну так держите.
Она раздала склонившимся над нею ребятам по нескольку лучиков золотого света:
- Держи, Александр! Держи, Сергей! Держи, Ваня! И ты, Миша - держи! Держи и не бойся: я усвоила урок. Впредь буду умнее и сдержаннее. Спасибо, что не растерялся и сообразил, как мне помочь. И за то, что сумел извлечь наружу свой свет - отдельное спасибо. Я же говорила: мне нужен именно ты - и не ошиблась. И вам, ребята, спасибо, что не бросили меня и легко расстались с подарками. С ними не сравнить нынешние капельки света, но эти капельки разгорятся со временем в ваших добрых и отзывчивых сердцах. Да, в добрых и отзывчивых. Не ваша вина, что они окаменели - просто вас никто никогда не любил.
Так определила Эскапелья единственную причину их бед и несчастий.
- Но чего это я тут разлеглась? - с помощью ребят Эскапелья поднялась, отряхнула и разгладила свой помятый костюм. - Наше дело не кончено. Вы теперь братья Дорельяно, но братьям необходимы сёстры. За ними мы и пойдём. Вам нужны девочки, а девочкам нужны свет и любовь. Вперёд!
И, увлекая за собою всех, зашагала в посёлок.



Глава 7.

Домой Эскапелья и Миша возвращались глубокой ночью при свете звёзд и собственных тел.
- Страшно было? - спросила Эскапелья.
- Ещё как, - признался Миша.
- Мне тоже. А теперь?
- И теперь страшно. Что ни говори, а нам крупно повезло.
- Тому везёт, кто себя везёт, - заметила Эскапелья. - Сидящему на месте не повезёт никогда. Теперь у тебя есть друзья, и я могу отправиться домой, - она помолчала. - Это был знаменательный день - день рождения рода Дорельяно. Не забывайте отмечать его без меня.
- Обязательно, Эскапелья, обязательно. Будь спокойна.
- Трудно мне быть спокойной, Мишенька, ох, как трудно! Мне ведь всё-таки пришлось сделать то, чего я не хотела делать. Эти ребята... Они хорошие, замечательные, но... Они не предназначены для миссии Дорельяно, и мне не следовало нарушать порядок вещей. Дорельяно - не учение, не религия, не организация, Дорельяно - РОД. Мы не становимся, а РОЖДАЕМСЯ такими. А другие люди рождаются другими - и они ничем не хуже нас. Просто у них своё предназначение и свои задачи. Более того, они нужны нам - очень нужны. Без них мы никто. Как и они без нас. Если исчезнем мы - мир погибнет, но если все станут такими, как мы - мир тоже погибнет. Кто-то должен творить добро, а кто-то - бороться со злом. Природа создаёт и тех, и других в необходимых количествах, поэтому всегда и везде мы, Дорельяно, будем в меньшинстве. Так и должно быть. Наша задача - дойти до каждого из этого меньшинства и объяснить ему, кто он такой, чтобы он не считал себя одиноким, ненормальным, неполноценным, окружить его теплом и любовью, помочь выжить и выстоять в холодном, бесприютном, отвергающем его мире. А остальные... Мы должны дарить им свет и любовь, но не перекраивать по своей мерке. Мы, Дорельяно, подобны звёздам - а звёзды видны только в темноте. Сегодня мы нарушили этот запрет, и меня это огорчает, но что поделаешь - ничего другого нам не оставалось. Быть может, так и было задумано, а мы лишь исполнили веление судьбы?
- Не переживай, Эскапелья, - попытался утешить её Миша. - Ты же видела, как они тебе благодарны. Лучше скажи, как мне жить без тебя? Как среди людей найти того, кто предназначен для миссии Дорельяно? Я ведь не умею читать мысли.
- Опять ты за своё? - в который раз возмутилась Эскапелья. - Как это 'не умеешь'? Всё ты умеешь. Я как раз собиралась тебе это объяснить.
И снова, в который раз, Миша пристыженно замолчал.
- Это легко, - продолжила Эскапелья. - Вспомни свою жизнь. Поначалу тебе было холодно и страшно - но так бывает со всеми, хотя в младенчестве никто этого не осознаёт. Потом ты освоился и привык. Трудности начались тогда, когда ты дорос до общения со сверстниками. Ты сразу почувствовал, что чем-то от них отличаешься, вот только не мог понять, чем. Но инстинктивно избегал их. Они это видели и тоже пытались понять, кто ты такой, однако методы их познания деликатностью не отличались. Итог был печален: ты плакал - тебя били, тебя били - ты плакал, и чем больше ты плакал, тем сильнее тебя били, и чем сильнее тебя били, тем больше ты плакал. Так продолжалось долгие годы, пока однажды... Тебе неприятно?
- Да нет, ничего. Хотя, конечно, не самые приятные воспоминания.
- А то, что Я РАССКАЗЫВАЮ ЭТО ТЕБЕ - это как?
- Нормально. Я уже привык. Да и самому разобраться не помешает.
- Тогда продолжу. Итак, однажды... Давай, вспоминай - вспоминай подробнее - это очень важно. Это случилось недавно и чётко отпечатано в твоём сознании. Однажды твои обидчики подрались между собой. И это было страшно. Тебя они били, не особенно усердствуя - так, ради забавы - а тут всё вышло серьёзнее. Кончилось тем, что один из них так и не встал. А ты случайно - или не случайно? - оказался поблизости и видел всё. Вспоминай. Безлюдный пустырь. Тёмный зимний вечер. Тебя никто не заметил. Они ушли, а один остался: избитый, беспомощный, окровавленный. И рядом ты: целый, невредимый, не замеченный никем. Более ни души. Какая удача! Какая возможность расквитаться! Ты имел на это полное право: тот мальчишка был далеко не ангел и никогда тебя не жалел. Выпади ему такая возможность, он бы своего не упустил. Ты мог бы подойти и бить его сколько угодно. В кромешной тьме он бы тебя не узнал. Всё бы сошло тебе с рук. Ты мог бы вообще забить его насмерть - на тебя бы подумали в последнюю очередь, а обидчикам твоим пришлось бы туго. Убить одного из врагов и крупно подставить остальных - какой невероятный подарок судьбы! Только не говори, что ты об этом не думал. Думал. И хотел. Но не сделал. Почему?
- Ну... не знаю... наверное, испугался.
- Чего?
В самом деле - чего? Возмездия? Наказания? Полно - не было бы наказания, и возмездия бы не было. Никто бы ничего не узнал. Чего же он боялся? Миша напряг память, пытаясь вернуться в тот вечер и чётко восстановить не только картину произошедшего, но и собственные ощущения. Что он чувствовал? Ненависть, желание отомстить? Нет. Презрение, отвращение? Нет. Жалость, сострадание? Тоже нет. Что же тогда? Страх? Да, именно страх. Но не обычный, не повседневный страх побоев и унижений - нет, то был особенный, более сильный, дотоле неведомый страх - страх, коренившийся в таких подвалах души, о существовании которых даже подумать страшно, не говоря о том, чтобы искать там причины своего необъяснимого поступка. Потому и не понимал Миша, чего боялся - тогда не понимал и сейчас - но одно он знал чётко: если он хоть раз ударит своего поверженного врага, если хоть пальцем до него дотронется, если хотя бы шагнёт в его сторону - нет - если немедленно, сию минуту не изгонит из головы все подобные мысли - с ним случится такое... настолько страшное... Страшнее всех избиений, страшнее всех увечий, страшнее самой смерти. Но как это называется, Миша не знал.
- Ну что, никак? - пришла ему на помощь Эскапелья. - Не можешь выразить словами? На самом деле всё очень просто: ты боялся единственного, чего стоит бояться - СТАТЬ ТАКИМ, КАК ОНИ. Ты боялся потерять себя. Потому что потерять себя - значит, умереть, не умерев. Потому что мёртвые не знают, что они мертвы, а тебе бы довелось это узнать. Страшнее ничего нет. Эта мысль удержала тебя от рокового шага, но она же не дала помочь избитому врагу. Ты тихонько скрылся, а потом мучился и переживал. Случись это нынче, ты бы ему помог, но тогда ещё не был на такое способен. Хорошо, родители тех мальчишек вовремя обо всём узнали и спасли того несчастного. Твоей вины в этом нет - тебя так воспитывали: люди, книги, кино - все твердили одно: рви! мочи! не жалей! слабого - растопчи! раненного - добей! Но в диком рёве беснующихся хищников расслышал ты голос собственного сердца, приказывающий иное. И послушался этого голоса, хотя и не во всём. И осознал своё предназначение. И стал самим собой.
- Ничего я не осознал, - пробормотал Миша. - Это ты мне всё объяснила.
- Я назвала вещи своими именами, а суть их ты понимал и раньше. Тебе не хватало лишь пары точных слов. Вспомни, как только что, словно ключ к замку, подбирал ты название своему тогдашнему чувству. Сколько вариантов ты перепробовал, а до единственно верного так и не додумался. Ещё бы, это так неожиданно и неуместно. Сегодня ты испытывал то же самое, но нашёл нужное слово. Что ты чувствовал, глядя в глаза недавним врагам?
Что-о-о? Неужели? Неужели уже тогда? А ведь верно - как же я сразу не сообразил?
И Миша торжественно произнёс одно-единственное слово:
- ЛЮБОВЬ.
- Да, - радостно подтвердила Эскапелья. - Любовь. Любовь несмотря ни на что. И в этом - твоя миссия. Миссия Дорельяно. Пусть другие борются со злом - твоя задача - творить добро, увеличивая в мире количество любви и золотого света. Пусть те, кто борется со злом, смеются над тобой и презирают тебя, но именно ты и подобные тебе - мы, Дорельяно, не позволяем им стать похожими на их врагов. Пусть они бросают тебе: 'Что же ты, жалкое ничтожество, будешь смотреть, как мучают твою девушку?' - стерпи. Я, твоя девушка, говорю: 'Стерпи.' Можешь предать меня, но не предай моего дела - НАШЕГО дела. Это единственное, чего я боюсь, - она помолчала и добавила: - Не стремись выполнить ВСЕ задачи - выполни свою. Не стремись быть ВСЕМ - будь самим собой. Теперь ты знаешь, что такое Дорельяно, и сумеешь найти подобных тебе. Только, пожалуйста, прошу тебя, умоляю: победи, одолей, уничтожь свой самый чудовищный, самый отвратительный недостаток. Будь внимательнее к людям - и получишь внимание в ответ. Будь внимательнее к людям - и научишься читать их мысли. Будь внимательнее к людям - и найдёшь среди них таких, как ты.
- Конечно, - чуть не плача, ответил Миша, - я постараюсь, только не позволяй мне тебя предавать! Как я смогу после этого жить? Пусть лучше меня убьют - не жалко. Мне и самому противно, что я такой слабый, ничтожный, но что же делать?
- Ох! - вздохнула Эскапелья. - Ты не слабый, ты неисправимый. Постоянно норовишь казаться хуже, чем ты есть. На самом деле ты очень сильный, просто сила твоя иного рода. И, между прочим, её замечают все, кроме тебя. Не веришь? Докажу. Вспомни, что было потом, после случая на пустыре.
- Что было? - переспросил Миша. - Да вроде ничего особенного. Я что-то не припоминаю...
- А ты не заметил, что именно с тех пор тебя вдруг неожиданно перестали бить, унижать и втаптывать в грязь? Всюду и все. Ты не улавливаешь связи, а она есть - самая прямая. Ты нашёл себя, и это проявилось во взгляде, походке, жестах, манере держаться и говорить. И все окружающие это почувствовали. И зауважали тебя. Один лишь ты не способен посмотреть на себя со стороны и осознать эту перемену. Вот и получается: они видят в тебе равного и пытаются наладить с тобой отношения, а ты боишься и бежишь. По-моему, это глупо.
Да-а-а, что называется, поди поспорь.
- А сегодня? - всё ещё сопротивлялся Миша. - Сегодня меня не больно-то уважали.
- Сегодня ты смотрел в себя и не заметил многого вокруг. Не заметил, как перепугались они, когда ты сказал им, что скорее умрёшь, чем позволишь им до меня дотронуться. Потому что поняли: так и будет. Вот и пытались запугать тебя ещё сильнее, чем были напуганы сами. Но им это не удалось.
Всё. Осталось лишь признать своё поражение и правоту Эскапельи. Однако, желая сохранить лицо, Миша перевёл разговор на другую тему.
- Послушай, Эскапелья, - спросил он с любопытством, - как это у тебя получается так складно говорить? Мне даже завидно. Мы вроде ровесники, но... Нет-нет, я не за своё, - поспешно уточнил он, - я тоже так смогу, только придётся постараться...
- А с чего ты взял, что мы ровесники? - хитровато прищурилась Эскапелья. - По-моему, я старше тебя лет на триста-триста пятьдесят.
- Неплохо сохранилась, старушка, - охотно поддержал шутку Миша.
- Всё из-за разницы во времени в наших мирах, - серьёзно добавила Эскапелья. - Но что нам до неё? Главное - внутреннее время, а не внешнее.
- А сколько тебе по внутреннему?
- А по внутреннему мы ровесники, - снова заулыбалась Эскапелья и тоже переменила тему. - Смотри, мы уже пришли. Лес позади, впереди дом. Володя нас заждался.
- Ничего, - ответил Миша, - он добрый. Мы ему объясним, и он поймёт. Давай постоим, посмотрим на звёзды.
- Давай, - согласилась Эскапелья и остановилась, пригасив свет до едва заметного мерцания.
То же самое сделал и Миша. И оба застыли в немом благоговении перед величием звёздного неба.
- Какая красота! - прервала молчание Эскапелья. - Нескоро доведётся мне её увидеть. А ты можешь любоваться ею каждую ясную ночь. Счастливый ты, Мишка! Как же я тебе завидую!
- Я счастливый? - удивился Миша. - Да, я счастливый, - согласился он. - У меня есть ты, и куда бы ты ни ушла, я найду на небе твою звезду... А? Где она? - Миша по привычке повернулся лицом к северу.
- Вон она, - высоко и в другую сторону указала Эскапелья. - На севере её не ищи - теперь она вон где. А зимой она встанет у тебя над головой и будет передавать привет от меня.
- Смотри, смотри, она падает! - закричал Миша, увидев, как вспыхнула и погасла яркая огненная черта.
- Это не она, - успокоила его Эскапелья. - Наша нескоро погаснет. А если и погаснет, свет её долго-долго будет идти до Земли.
- Да пошутил я, пошутил, - снисходительно признался Миша.
- Да поверила я, поверила, - в тон ему ответила Эскапелья.
- В конце лета звёзды падают часто, - со вздохом проговорил Миша. - Когда падает звезда, принято загадывать желание. Только желания эти не исполняются, - грустно добавил он.
- Думаешь, я не знала?
- И загадала желание?
- Конечно. Только позволь подержать его в секрете. Я обязательно расскажу тебе о своём желании... когда исполнится твоё.
И Миша всё понял.
- Даже звёздам случается падать, - продолжила Эскапелья, - что говорить о нас. Только люди, упав, или остаются лежать, или вскакивают и бросаются на первого встречного. Мы, Дорельяно, так поступать не должны. Уныние, злоба, раздражение нам не к лицу. Упав, надо медленно встать, не спеша оглядеться и снова как ни в чём не бывало продолжить путь к нашей цели, которая называется любовью. Сегодня я показала, как это делается... Смотри, смотри, она возвращается! - Эскапелья подпрыгнула от радости и, теребя за плечо растерявшегося Мишу, стала указывать рукою в тёмную высоту, где медленно восходила к зениту яркая мерцающая звезда.
- Это спутник, - попытался объяснить Миша.
- Не болтай чепухи! - одёрнула его Эскапелья. - Это упавшая звезда! Она встаёт! Она идёт к своей цели! Как я, как ты, как мой отец, как все мы - Дорельяно! - Эскапелья подпрыгивала, пританцовывала и хлопала в ладоши, а поставленный на место Миша счёл за лучшее промолчать.
- Ну всё, пора домой, - грубее, чем следовало, сказал он наконец.
- Пошли, пошли, - сияющая от восторга Эскапелья и не думала обижаться. - Я тоже хочу спать. Непростой у нас вышел денёк, но как же хорошо он закончился!
- Todo está bien lo que termina bien, (Всё хорошо, что хорошо кончается.) - хмуро подвёл итог Миша.
- Tienes razón, (Ты прав.) - с улыбкою согласилась Эскапелья.

Следующим утром они впервые не встали, чтобы встретить рассвет - слишком велика была усталость. Когда финальные кадры беспокойного сна угасли перед Мишиным взором, из дальнего угла донеслось ворчание Володи:
- Ну и молодёжь пошла. Сущее наказание. Полночи где-то шляются - полдня теперь дрыхнуть будут.
- У-у-у-у-у, - сладко потянулся Миша, не открывая глаз. - Володя, не ворчи - ты такой добрый.
- Да добрый я, добрый, - снисходительно ответил Володя, меняя притворный гнев на непритворную милость. - Ладно уж, дрыхните, что с вами поделаешь. Посмотрю хоть на вас напоследок. А то я уже начал забывать, как вы выглядите. Эх, Мишка, Мишка! - продолжил он с лёгкой укоризной. - Тебе ведь завтра уезжать. Куда Эскапелью денешь? Со мной оставишь? Оставляй, не бойся - сохраню её для тебя в лучшем виде. Впрочем, как знаешь - лишь бы тебе было хорошо. Счастливый ты, Мишка! - в голосе Володи послышались нотки даже не белой, а золотой зависти.
- Да, я счастливый, - сладко потягиваясь и улыбаясь, отозвался Миша.
- А вот мне в этой жизни ничего не светит, - печально вздохнул Володя.
- Как это 'не светит'? - раздался возмущённый голос неизвестно когда пробудившейся Эскапельи. - Ещё как светит! Вот как светит! - и она с такою силой распалила своё золотое сияние, что затмила льющиеся сквозь полупрозрачную занавеску лучи утреннего солнца. - Выше голову, сеньор Дорельяно - и всё у вас сложится наилучшим образом!
- Думаешь? - недоверчиво спросил Володя.
- Я не думаю, я знаю! - не терпящим возражений тоном заявила Эскапелья.
- Хорошо... Ты как, со мной останешься? А то Мишке-то завтра уезжать, а ты живи, сколько хочешь - я никого не выгоняю.
- Нет, к сожалению, не могу, - с грустью ответила Эскапелья. - Я должна вернуться в свой мир. Так что завтра мы все разойдёмся.
- И снова я останусь один.
- Может, один, а может, и не один, - лукаво прищурилась Эскапелья. - Там видно будет.
- Твоими устами да мёд пить, - вздохнул Володя. - Что ж, я тебя не держу - но другой такой девочки мне не найти. Как бы я хотел иметь такую дочку, как ты!
- И очень возможно, что так оно и будет, - оставила за собой последнее слово Эскапелья.
Завтра, - мысленно произнёс Миша, - завтра, завтра, завтра... Как мало осталось времени! И как неохота вставать! Ладно, это уже ничего не изменит, а выспаться надо. И снова уснул. А когда проснулся, Эскапельи не было. 'Ушла погулять. Просила не беспокоиться,' - передал Володя её слова. Ну и ладно. Так до вечера и провалялся Миша в постели, и думал, думал, думал... К вечеру возвратилась Эскапелья, и снова сидели они под звёздами и тихо беседовали. А утром в последний раз встретили рассвет - самый лучший рассвет в их жизни.

Настал день прощания - последний день лета. Встретив рассвет и наскоро позавтракав, ребята начали собираться. Вернее, собирался Миша, а Эскапелья ему помогала. Когда в рюкзак было сложено всё, что надо, за окном послышались голоса. Миша вышел на крыльцо и обомлел: вся дружная семья Дорельяно в полном составе явилась его провожать. Александр, Сергей, Ваня и девочки: Света, Настя и Марина - небольшим полукругом стояли они перед крыльцом и широко, роскошно, приветливо улыбались. Что-то в их облике показалось Мише новым, и только спустя некоторое время он обратил внимание, как тщательно выстирана и выглажена их грубая, полинялая и заштопанная повседневная одежда.
- Ну да, ну да, - перехватила его мысленный вопрос Эскапелья. - Думаешь, вчера я просто так гуляла? Нет, милый мой, пока ты тут дрых, как сурок, я побывала в посёлке и ближе познакомилась с ребятами. Рассказала о себе, о тебе, о роде Дорельяно, немного поучила их нашему языку. Сейчас они тебе это продемонстрируют.
- ¡Hola! (Привет!) - радостно воскликнул Александр, и не успел Миша ответить, как очутился в его крепких объятиях. - Стало быть, уезжаешь?
- Что делать. Лето кончилось. Пора домой, - выдавил из себя Миша, даже не пытаясь вырваться.
- Держи, - Александр передал Мишу Сергею, точно скатанный в рулон ковёр.
- Приезжай на следующее лето. Мы будем тебя ждать, - Сергей сдавил Мишу чуть ли не до хруста костей.
Ответить Миша не смог и отдышался лишь тогда, когда очутился лицом к лицу с Ваней. Ваня не сказал ни слова - лишь бережно обнял полюбившегося ему Мишу.
Трогательно и нежно не то поздоровался, не то попрощался Миша с девочками.
- Ну что, пошли? ¿Vamos? - не столько спросил, сколько скомандовал Александр, взвалил на себя тяжёлый Мишин рюкзак, и вся компания вместе с Эскапельей, Володей и невесть откуда появившейся Дорой дружно отправилась в путь. Примерно через час, болтая о пустяках, добрались они до 'большой' дороги. Здесь их пути расходились.
- Прощай, Миша. Прощай, Эскапелья. Прощайте, ребятишки, - тихо сказал Володя и, развернувшись, отправился домой. Дора потрусила за ним.
Ребята смотрели на его удаляющуюся фигурку.
- Мы будем его навещать, - отчётливо произнёс Ваня, и все поняли: он своё слово сдержит.
- Обязательно, - поддержал Ваню Сергей. - Мы будем ему помогать.
- Его ждёт приятный сюрприз, - загадочно улыбнулась Эскапелья. - А я покидаю вас надолго. И назначаю Мишу ответственным за наше дело. Извольте слушаться его во всём. Понятно?
- Так точно, мэм! - шутливо отрапортовал Сергей.
- Сеньорита, - кокетливо передёрнув плечиками, поправила его Эскапелья и вздёрнула свой остренький носик.
- ¡Sí, señorita! - охотно согласился тот.
- Скажите: 'Миша, мы будем тебя слушаться.'
- Миша, мы будем тебя слушаться, - нестройным хором повторили все.
- Скажите: 'Миша, мы сделаем всё, как ты скажешь.'
- Миша, мы сделаем всё, как ты скажешь, - хор стал заметно стройнее.
- Скажите: 'Миша, мы тебя очень любим.'
- Миша, мы тебя очень любим, - прозвучало в один голос, точно на военном параде.
- Ага, несмотря ни на что, - с едкой иронией напомнил Миша, и парни сконфуженно отвели глаза.
- То-то же. Смотрите, я ещё вернусь, - полушутя-полусерьёзно пригрозила Эскапелья. - Ладно, всё, давайте расходиться.
Александр подошёл к Мише и аккуратно надел ему на плечи его тяжёлый рюкзак. Миша слегка согнулся, но тут же выпрямился, повернулся к своим новообретённым братьям и сёстрам и, повинуясь внезапному озарению, вскинул вверх и в стороны обе руки, словно пытаясь обнять весь мир, и громко, на всю округу прокричал:
- ¡El amor...
- ...sin celos ni odio! - дружно повторив его жест, ответили остальные.
- Молодцы, - похвалила Эскапелья. - Отличная идея. Так и приветствуйте друг друга. А теперь идите.
Они развернулись и направились к себе в посёлок. Миша и Эскапелья смотрели им вслед, пока они не скрылись из виду.
- Всё? - с замиранием сердца спросил Миша. - Сейчас?
- Ну уж до станции я тебя провожу, - ответила Эскапелья. - ¡Vamos!
И они побрели к станции. Молча. Все слова уже были сказаны.
Нет, оказывается, не все. Едва впереди показались домики станционного посёлка, Эскапелья остановилась.
- Ну вот, - сказала она. - Час настал. La hora es, - она подошла к Мише и положила руки ему на плечи. - Сейчас мы с тобою впервые поцелуемся по-настоящему. И так же поцелуемся при следующей встрече. А она состоится - обязательно состоится. Иди же ко мне, иди, мой хороший, мой милый, мой добрый, мой славный, мой верный, мой преданный, мой надёжный, мой испытанный друг и защитник.
Они обнялись, и невыносимая горечь расставания потонула в упоительной сладости первого поцелуя...
.......................................................................................................................................
.......................................................................................................................................
.......................................................................................................................................
- А теперь - главное, - Эскапелья отстранилась от Миши и глянула ему в глаза. - Я сказала нашим братьям и сёстрам, что назначаю тебя ответственным за наше дело. Но это ещё не всё. Сейчас, перед расставанием, я говорю нечто более важное. Слушай внимательно. Я назначаю тебя ответственным за весь твой мир, за всё, что в нём происходит, за всех людей на свете. И к моему возвращению он не должен стать хуже. Ты меня понял?
Ничего себе! Кем она его считает? Господом Богом? Его, ничтожного мальчишку?
- Не ропщи, - прервала Эскапелья поток его взъерошенных мыслей. - Да, это тяжелее, чем твой рюкзак. Но когда у тебя будет время, сядь и обдумай мои слова. Может, не сразу, но всё поймёшь. И всё у тебя получится.
Миша молчал.
- Ты, кажется, что-то забыл? - напомнила ему Эскапелья. - За тобой должок.
- Ах, да, что же это я! - спохватился Миша. - Слушай:


Окончательно усвоил
Я урок твой, Эскапелья:
Быть всегда самим собою
И идти к заветной цели.

В мире грязи и порока
Я сумею стать счастливым,
Мне теперь не будет плохо,
Одиноко и тоскливо.

Пусть расстаться нам придётся,
Но настанет день желанный,
И опять ко мне вернётся
Эскапелья Дорельяно.


- Браво, сеньор! - закричала Эскапелья и захлопала в ладоши. - Вот это я понимаю! Так и живи! И улыбайся, улыбайся почаще! ¡Sonríe, por favor! А теперь иди. Иди. ¡Vete! Adiós, Miguelito.
- Hasta la vista, Escapella, - срывающимся голосом выговорил Миша, развернулся к станции и зашагал вперёд.
- ¡No mires atrás! (Не оглядывайся!) - вдогонку ему крикнула Эскапелья.
Усилием воли Миша заставил себя подчиниться. Однако в конце концов не выдержал - оглянулся.
Эскапельи на дороге не было.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"