Осень... чувствуем ли мы тебя так, как ты, из года в год, рассказываешь нам о нас самих же, метаморфозами образов перевоплощения и приспособления к душевным переживаниям каждого, кто способен хоть на миг замечать их сквозь свою боль, надломленность: в потерях смысла существования, в порыве буйного счастья, эйфории чувственных порывов. Способны ли мы наслаждаться листопадом, чтобы поймать себя на едва мелькнувшем, возродившемся из пепла желании, зацепиться за жизнь, и в грязных лужах уловить отражение этого спасительного мига...
Из-под нависших унылых туч, пряча от пронзающего ветра в теплую накидку обмякшее тело, ухитриться поймать зыбкую мотивацию умирающего счастья... Способны ли? Не отдаваться добровольно, без малейшей борьбы за жизнь в плен рефлексий, и, даже не стремясь ухватить пролетающий миг, когда ветви теряют листья, падая на землю. Замерев, приостановить его ...за улетающий скользкий хвост, чтобы успеть представить себя на его месте.
Сегодня мне, кажется, это удалось...
Пусть это только, кажется, но я услышала шуршание листа в полете...
Хотя раньше твердо была убеждена, что шуршат листья только под ногами, став сморщенными и сухими. Нужно было пропустить через временную вереницу жизни столько всего, не отупев окончательно от боли пустоты, одиночества души под скрежет городских объятий заброшенных улиц... ухитриться заметить красоту пожухлого осеннего ковра на земле, постеленного для тебя. Для согревания... Услышать прозрачные звуки дрожащего воздуха...
И пусть всё вокруг мрачнеет под небом, вздыбленным хмурыми облаками, раздевая старый парк, погрузив его в черно-синий цвет, готовя деревья к длительной ночи, одевая их стыдливо обнаженный, скрюченный стан, в промозглый туман, превращая в обезображенные великаны.
Пусть... ледяной поступью командора на тебя надвигается ноябрь, и омертвевшая от холода пыль, носится перед лицом, покорно лижет твои ботинки, подобострастно падая на них с иезуитской улыбкой. Ветер, сплетая с пылью опавшие листья, шушукается россыпью разноцветных слов; тревожная пискотня засыпающих птиц, еще недавно барахтались в озере листьев под солнечными лучами: и одинокая птаха, поранившая крыло, не имея возможности взлететь к своим собратьям на пустеющие ветки, чтобы утром пуститься в путь к новой, теплой жизни...
Сознанием погружаешься в мир постоянного движения, меняющего восприятия, и видишь, как упавшая листва, увлекаемая маленькими проворными ручейками дождя, обречённо плывёт в никуда, напоминая клочки выброшенных писем нашей жизни... И словно ты уже не принадлежишь себе, а так же, обречённо следуешь за этими метаморфозами, увлекаясь все больше, и больше... Обрушивает на тебя непрошенное понимание того, что жиденькое небо специально едва проглядывает сквозь тяжелые свинцовые тучи, с выплывающими из-за них, хребтами маньчжурских заснеженных гор, преднамеренно закрывает пред тобой окно в свой бирюзовый чистый мир, делая его пустынным и безжизненным...
Погружает в тревожную ночь, чтобы ты - человек, вместе со зверьем ушел в длительную спячку, погрузившись в драму бесконечного опустошения, и, словно говорит: "Смотри, уже и птицы улетели, - указывая на журавлиный клин, прощально машущий вдалеке, мелькая меж тонких прорезей грозных туч.
- Не правда ли, и тебе на душе становится уныло, пусто... Не правда ли?"
То, переворачивая страницу, осень увлекает тебя туда, где меж сочных еловых лап мирно манит тебя неподвижное небо, липы прощально машут тебе последними золотыми листьями... Сырая, прежде зыбкая земля, вдруг упруго выталкивает тебя в жизнь...
Грудь направляется вперед и начинает дышать с легким спокойствием, пугающим твое встревоженное сознание...
Ты замечаешь образы любимых людей: и живых, и мертвых... В памяти всплывают давно уснувшие впечатления, ощущения... Воображение, словно птица реет пред тобой всеми красками восприятия. Сердце, то испугавшись, прячется от наплыва новых ощущений, забившись как птенец, то взволнованно отдается новому потоку оживающих воспоминаний, ведущих к вечной жизни движения. Жизнь становится легкой, порывистой, как молодой свежий ветерок. И ты начинаешь понимать всем своим настоящим и прошедшим, всей палитрой чувств... ты понимаешь, какою силой духа, стремления к жизни наделен человек, когда он способен видеть вокруг себя изменяющийся мир...
Живой мир!
И тогда ему ничто и никто не помешает оставаться восторженно живым. Не расставаясь в благодарной памяти с дорогими умершими людьми, рассказывая им про солнце, ветер, шум листвы, делясь всем, что дорого ему, что связывало его с ними. Осень, как ни одно из времён года, на время позабытая, прочитанная книга о том, что было знакомо, но в суете затеряно в лабиринтах памяти, и теперь, перелистывая цветистые страницы осени, возвращаешься туда, где был счастлив, к тем, кто был дорог. Дни и ночи, становятся вновь наполнены звуками жизни; музыка дождя, рассветное утро с запахом томной, еще не остывшей от влажной ночи, земли, диск, выкатывающегося из-под туч солнца, в чинной неспешности набирает свой разбег.
Осень-женщина, выполняющая свой вечный долг: спокойно и терпеливо, в вечном предзимнем ожидании. Кареглазая, зеленоглазая, синеглазая, чувственная до боли каждой клеточкой, в каждом листе, с ночной затаённой вдовьей болью проживающая в воспоминаниях прошлого под холодной, покрытой инеем - постели. Как только гаснет гранатовая полоска закатного света меж блуждающими тучами и землей, теряются очертания земли, так тут же под дрожащими звездными ресницами на фоне черного неба, происходит вселенская встреча голубеющих лучей влюбленных маяков земли, направленных вверх, к звездам. Встретившись с небесным куполом, и оттолкнувшись от него, они опускаются на землю туманным, светящимся кругом звездных маяков.
Так продолжается жизнь!
Мир есть, когда ты жив!
И ты жив, только в одном случает, если способен видеть мир: сопереживая, проникая, постигая значимость, отличая истинное от низкопробного. Развивается эмоциональная память, внимание, ассоциативное мышление, способность делать умозаключения.
![[]](/img/s/sheremetewa_s/ksyu-389/1lumnc5xujxkpez.jpg)