Она может говорить о повышенной фильтрации, своих мыслях по поводу и без. Ничего не уходит от ее пытливого взгляда, будь то новое платье соседки или надпись на стене напротив окна. Никому это неинтересно, пока не полить соответствующим соусом. Можно острым. В свою очередь, страшно если она заговорит со мной на моем языке, уже не заткнуть уши уличными шумами. Скрыться от взгляда, свернутся на старом диване и дышать под метроном: она подкрутит скорость.
Когда начинает казаться, что пора придумать зачем мы это будем делать, она натягивает веревку на ручку двери. Достоверно известно, что это ее юмор, злой и черствый. Я ем черный хлеб, медленно и безынициативно пережевывая жесткую корку и безучастно глотая мякоть, которая таковой становится только в желудке. Горло разодрано острыми краями, курить больно и от этого становится бессмысленно. Подвяжет дверную ручку, включит ненавязчивую, но этим и раздражающую, музыку.Уходи.
Ставишь стул к подоконнику, как в школе с утра всегда делал с партой. Достаешь пачку сигарет из кармана, кладешь на подоконник. Садишься и смотришь.
Дети, возьмите ручку и тетрадку. Дети берут сигарету и зажигалку. И не отрываясь от стула корпусом, а от птиц глазами проходит твой первый в жизни урок подлинного Естествознания. Все уроки, что были до, не принесли плодов. Нас бы тут не было.
Воткнуть два пальца в розетку,встать под солнцем, чтобы отбрасывать тень, мигать по очереди глазами отцу лучшей подруги, жечь лупой зеленые листья в последний учебный день перед летними каникулами, играть в футбол и бояться разбить колени, лежать в груде пыли на проезжей части, задыхаться слезами забившись под кресло и умолять чтобы оставили в покое, просить прощение до головной боли, вставать как солдат в 3 часа ночи и делать генеральную уборку затухшей ванной, смотреть маленький черно-белый телевизор в 7 утра субботы пока моешь посуду, носить чужую поношенную одежду, увидеть первый раз в жизни радугу, поцеловаться с уродливым мальчиком, похожим на обезьяну, видеть невидимое и слышать, как зовут по имени в пустой квартире. Мне не место здесь.
Склонность к освобождению, вот что ставит между нами огромную стену. Нет ничего правильно или неправильного, но кто-то постоянно шепчет на ухо как делать не следует, а что делать обязательно даже сломав себе шею сгибаясь в реверансе перед толпой уродливых демонов.
Гул в ушах от монотонной музыки, от ее хоронящего меня заживо пения, нарастает в нас двоих напряжение, как если бы и не было двух, а одна я была. Прикрывает лицо знакомыми до боли с икотой портретами, дразнит голоса имитируя. Нет ничего интересного, пора уходить поскорее отсюда.