И они еще говорят: "Я хочу знать о чем ты сейчас думаешь" и глаза у них при этом внимательные и полны правдивого стекла и спрятанных в полуулыбке надежд и поцелуев. Но мне же нечего прятать, да и не хочу я знать "о чем" все и так на поверхности, где-то на радужке, между слез тяжелящих веки.
Вспыхивает ссора, как спичка упавшая в канистру бензина, понимаешь? Вообще ничего не понимаешь. Постоянно сидишь на стуле, как идиот и ничего не понимаешь: садиться на поезд или бежать за вагоном, рвать волосы или кусать локти, готовить завтрак в постель или требовать вечеров итальянской кухни?
Что надо было сделать, чтобы ты не бросила спичку в канистру? Как определить в какой руке коробок? Сколько "вопросов после", я сминаю, как письмо счастья в 12 лет. Ничего не будет, я же не поверю во всю эту чушь?
Или постоянный рост волос, который все ближе тебя делал похожей на мою первую любовь, чем оставлял на душе приятный запах шампуня и весны. А ты проецируешь на меня? Кого ты видела вместо меня с собой все это время, по правде, я не хочу знать. Найти идеального человека, того, который был бы идеальной болванкой для слепка с твоих воспоминаний о юношеских влюбленностях, страстном мимолетном, искрометном флирте с кем-то. Кем-то другим, кто не вошел в твою жизнь и на час, больше никогда не позвонив. Мы лепим друг на друге маски из глины абсолютно голые на холодном полу, это мое тебе доверие, это твое мне доверение.
И все же, стремление узнать о чем думаю я, или мое стремление узнать о чем думаешь ты - это психологический терроризм. Любая правда,сказанная ртом искажается в воздухе со скоростью немыслимой и все. Как раньше уже не будет и не было.
На последок самый откровенный разговор на свете, с ломкими сигаретами и томными взглядами в окно и глаза, что не имеет разницы. Самый откровенный разговор двух шуллеров.
Улыбками, и больше никаких голубей.