Шерстякова Ирина Петровна : другие произведения.

Колыбель для мага

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Нет. Он, Димир, не хочет все время молиться богам, не хочет выпрашивать у односельчан пожертвования для храма. Он хочет, чтобы его боялись, чтобы никто больше не посмел причинить ему зло, как Янелька. Он хочет наказать вредного заику Парму, который завидует ему и от зависти все время дразнится. Хочет, чтобы Парма стоял перед ним на коленях и молил о пощаде. Он хочет, чтобы ему кланялись и просили о милости. Он хочет никогда никого и ничего не бояться. Но как этого добиться?! Дар! Нужен Дар, и все тут.

   КОЛЫБЕЛЬ ДЛЯ МАГА
  
  
  
  
  
  
  
   Глава 1
  
  
   Девятилетний синеглазый Димир осторожно выглянул из-за дырявой простыни, отделяющий запечный угол от остальной кухни.
   Отец сидел за дощатым столом мрачный, не выспавшийся. Он шумно прихлебывал горячую жидкую кашу из большой глиняной миски. Рябая Янелька, которую теперь велено было звать мамой, растрепанная, в грязном фартуке поверх старого платья из некрашеной холстины, пристроилась на краешке скамьи. Она клевала что-то из маленького блюдца и пугливо поглядывала на отца, готовая вскочить по первому его знаку.
   Живот у Янельки очень большой, раньше вроде не замечал. У мамы был похожий перед тем, как она родила сестренку. Димир хотел такую, как Лиске, с белыми облачком из волос вокруг головы и серыми глазищами на пол-лица. Но девчонка у мамы получилась какая-то неудачная: красная, сморщенная, лысая. Вдобавок она непрерывно плакала и никому не давала спать. Возле мамы и сестренки несколько дней, не отходя, сидели бабушка и знахарка Тэш, жившая за Дырявой горой. Димиру к маме подходить запретили.
   Потом сестренка успокоилась, перестала орать, знахарка ушла, вместо нее пришел жрец Сег, целый день жег вонючие травы, пел и колотил в барабан. На следующий день односельчане положили маму и сестренку на носилки и унесли в лес. Отец ушел с ними, а Димира с собой не взял. Вернувшись вечером, отец позвал Димира, посадил его на колени, уколол бородой и долго рассказывал про богов.
   Боги, оказывается, живут за небом и за звездами. У них там дома, большие, красивые, больше и красивее, чем даже дом старосты. Огромные деревья, круглый год с всякими разными цветами, орехами и фруктами, ну, прям, с какими хочешь. Под деревьями накрыты столы с вкусным угощением, с медом, пряниками там всякими разными, дичью. За столами сидят люди, которых боги взяли к себе.
   Но только хорошие люди, плохих туда не пускают. Плохих людей, например, тех, которые не слушаются родителей, старосту или не приносят дары в храм, забирает злой бог Чартеж. В своей черной пещере под землей, где с потолка всегда идет жгучий дождь, он сажает их на лавки с гвоздями, поит змеиным ядом и кормит камнями. А уйти оттуда нельзя, потому что ноги прирастают к полу.
   Плакать и бояться не надо. Димир вырастет хорошим, и Чартеж его не заберет.
   Так вот. Добрые боги взяли к себе маму и сестренку пировать за большими, полными вкусностей столами. Им там, у богов, будет хорошо. Может быть, они попросят у богов всяких милостей для Димира. А потом, когда-нибудь, боги заберут к себе и отца, и Димира, и они встретятся с мамой и сестренкой и все вместе будут жить в прекрасной стране богов. А пока не надо плакать, а надо звать мамой рябую Янельку, которая будет жить с ними вместе и вести хозяйство.
   Янелька на маму совсем не похожа. У мамы густые темные волосы с золотыми искрами, запле-тенные в две толстые косы и уложенные короной вокруг головы. Глаза ярко-синие, тоже с искорками, словно солнце отражается, даже когда идет дождь. Мама всегда смеется, носит красное платье с вышитыми желтыми цветами-маргаритками. И на Димира она надевала красную рубашечку с семью синими конями и одним белым псом. Кони должны принести много счастья, а пес - отогнать зло. Не помогает совсем красная рубашка. Димир тайком от Янельки утащил ее в хлев, спрятал в дальнем углу в сене, и, когда становится совсем уж горько, стегает вышитых коней и пса хворостиной за нерадение.
   У Янельки глаза бесцветные, тусклые, будто запорошенные золой из печки, волосы цвета перезимовавшей в поле соломы, их едва набирается на одну косицу толщиной в палец. Лицо широкое, как блин, и, как блин дырками, сплошь покрыто оспинами. Она не улыбается, как мама, а сжимает губы в тоненькую ниточку, так что губ вовсе и не видно. Синюю рубаху отца и красивое мамино платье с маргаритками, которое мама почему-то не надела, уходя к богам, новые простыни и вышитые занавески Янелька заперла в сундук. Сказала, что на праздник. Но праздник первых всходов прошел, а замок на сундуке остался запертым. Вместо занавесок Янелька повесила какие-то серые тряпки, на отца и на Димира надела некрасивые серые рубашки, на Димира и вовсе заплатанную. Сама носит невзрачное коричневое платье, а поверх него вечно мокрый и грязный передник из мешковины.
   Таких вещей при маме дома просто не было, Димир это точно помнил. Наверное, Янелька притащила их из своего дома, черного, покосившегося, с просевшей крышей. В этом доме остались жить ее родители. Мама ее всегда ходила, согнувшись почти пополам. Ее отец, такой страшный, до самых глаз зарос черной косматой бородой. От него всегда скверно пахнет, а иногда он гоняется за всеми с топором. Тогда соседские мужики собираются, хватают Янелькиного отца, мочат его в бочке с дождевой водой, связывают и запирают на всю ночь в храме, а жрец окуривает его вонючим дымом, чтобы изгнать злых духов.
   Бабушка говорит, что Янелькин отец пьет слишком много бузы, и что зря Янельку взяли в семью, не будет, мол, добра от такой девки. Понятно, мало кто согласиться выйти замуж за вдовца, да еще с ребенком. Наверняка вдовец чем-то прогневал богов, и за это они забрали у него жену. И вторую жену могут забрать. Но все равно можно было не спешить и найти какую-нибудь другую девку, пусть тоже с изъяном, чтоб не привередничала, но получше. Вот хотя бы лесникову Эльку. Она, конечно, хроменькая, да куда приятней Янельки. А Янелька рябая, страшная, перестарок. В добрые старые времена, когда бабушка была девочкой, Янельку принесли бы в жертву злому богу Чартежу, который любит все некрасивое. А другие, хорошие боги за такую жертву еще и разгневаются.
   И еда стала невкусная. Подгорелая каша без масла и меда да черствый хлеб. Свежий, мягкий хлеб Янелька прячет, дает вчерашний, чтоб много не съели. Да и того Димиру не достается. Янелька за любую оплошность выгоняет его из-за стола. Вот и сегодня... Подумаешь, ложку уронил!.. Поднять ее, ну, полотенцем там вытереть, и всех делов...
   Димир вздохнул, и снова глянул на Янелькин живот. Может быть, когда она родит ему новую сестренку, боги заберут ее к себе, как и маму. Хотя, на месте богов, Димир бы ее брать не стал: зачем она кому нужна, такая... Вот мама - да, мама - другое дело. А Янельку боги не возьмут, нечего и надеяться. Разве что злой бог Чартеж. Димир решил завтра же набрать в лесу корзинку малины, подарить ее старенькому жрецу Сегу и выспросить его, как позвать злого бога и обратиться к нему с просьбой.
   Отец дохлебал свою кашу и потопал во двор. Отсутствия за столом Димира он, как всегда, не заметил. Он все время о чем-то думал и мало что замечал вокруг. Янелька вдруг сладким голосом позвала:
  -- Димир-ло! Где ты там, шалунишка? Иди уж, поешь, и не балуйся больше.
   Мальчик бочком выбрался из-за печки и настороженно глянул на мачеху. Та половником зачерпнула из горшка каши и плюхнула ее в отцову мису, пододвинула блюдо с нарезанным хлебом.
  -- Иди, ешь быстрее, мне еще посуду мыть. А после мы с тобой по малину пойдем. Любишь малину?
   Димир с краешка пристроился к столу, взял отцову ложку и покосился на Янельку. Чего это она так раздобрилась? Щас как хлестнет грязной тряпкой! Но мачеха повернулась к нему спиной и начала возиться у печки. Мальчик зачерпнул остывшую еду и осторожно попробовал. Каша как каша. Ну, пригорела слегка, соли чуть, крупа лежалая... Все как всегда. Миска опустела очень быстро.
   Янелька повернулась, глянула. Димир сжался, ожидая привычного окрика насчет того, что он прорва, и что не укормишь. Но мачеха молча сыпанула в пустую миску еще с полполовника каши. Когда миска опустела во второй раз, Янелька отперла замок на шкафу с припасами и сунула мальчику в руку, невиданное дело, пряник. Хоть и окаменевший, с облупившейся глазурью, но настоящий серемужский медовый пряник с прошлогодней ярмарки. Отец тогда ездил на ярмарку продавать овес и яблоки, и взял с собой маму и Димира, заплатив соседке, чтобы та приглядела за скотиной. Вот была радость! Последняя, правда, радость...
  
   Димир сидел на завалинке, поближе к коровнику, чтобы, в случае чего, спрятаться там, смахивал хлынувшие слезы и сосал черствый пряник. Наверное, мама с сестренкой наелись за столом богов, напелись, наплясались и, наконец, попросили у богов милостей для маленького Димира. И то: давно пора. Он бы за маму сразу попросил, а уж потом пошел бы пировать.
   Отец давно уехал, не сказавши, куда. Янелька вышла из дома, повязанная платком, в шерстяных чулках, стуча деревянными башмаками. Она несла большой короб и маленькую корзинку. Поманила Димира, вручила ему корзинку, а короб пристроила себе за спину.
  -- Соберем малины побольше, я варенье сварю, зимой будем кушать - сказала она, взяла Димира за руку и повела со двора. Не на улицу, а огородом, через заднюю калитку, выходящую к оврагу. Овраг был жутковатый. Темный, заваленный упавшими деревьями и валунами, заросший мхом и огромными папоротниками. Возле него старались не ходить. Даже вездесущие ребятишки опасались туда лазать. Но тропинка нашлась, узенькая, малозаметная, однако была. По этой тропинке Янелька отошла подальше от деревни, вскарабкавшись по крутому склону, перешла на другую сторону оврага и углубилась в лес. Димир оглядывался по сторонам и не узнавал мест. Сюда он никогда не забирался. Чащоба казалась совершенно нехоженой. Путники продирались через кусты, перелезали через поваленные деревья. Димир сильно обстрекался крапивой и взвыл:
  -- Куда мы идем? И где здесь малина?! Здесь нету малины!
   Янелька резко дернула мальчика за руку и проговорила злым шепотом:
  -- Иди, иди, щас будет тебе малина!
   И добавила, снова незнакомым ласковым голосом:
  -- Идем, не бойся! Скоро будет такая хорошая малина! Тут никто из наших не ходит, не собирает. Поэтому малины очень много. Наберем и на всю зиму варенья наварим! Мы только вначале зайдем в гости к одному дедушке. Он близко живет. Тебе понравится. А там и до малинника совсем недалеко.
   Она крепко держала мальчика за руку, будто боялась, что он убежит. Но Димир сейчас не убежал бы и от страшного Янелькиного отца. Очень уж жутко было в этом лесу. Того и гляди, из-за елки выскочит огромный косматый бер, или голодный волк, или еще пуще - из зарослей выползет покрытый чешуей василиск, с клыков которого капает яд, а от взгляда можно окаменеть. Димир изо всех сил вцепился в руку мачехи и спросил тонким от страха голосом:
  -- А звери здесь есть?
  -- Нету. Ни медведей, ни волков, ни леших. Не бойся, никого тут нету.
   Димир оглянулся по сторонам и прошептал:
  -- И василисков нету?
   Янелька засмеялась.
  -- Что ты! Еще король Сотер, дедушка нынешнего короля, приказал всем охотникам и воинам василисков искать и убивать, так что сегодня их совсем не осталось. Король большую награду сулил тому, кто василиска поймает, для королевского зверинца. Самые знаменитые охотники искали - нету.
  -- А если он здесь все-таки есть, спрятался от охотников?
  -- Нету! А если мы с тобой хоть одного увидим, считай - повезло. Скажем графскому леснику, он нам денег даст в награду. Но василисков давно нет нигде.
  -- А почему здесь других зверей нет?
   Тут Янелька устала уговаривать мальчика. Она сильно встряхнула его за руку.
  -- Замолчи!
   Димир притих и пошел дальше, цепляясь за запястье мачехи. Он устал. Уже хотелось есть и пить. Ноги болели. Земля стала неровной, каменистой, мальчик то и дело запинался о булыжники и вылезшие из земли корни. Сперва Димир терпел, потом, когда еле заметная тропинка пошла вверх, начал ныть и жаловаться, сжимаясь в ожидании оплеухи. Но Янелька, не обращая на него внимания, быстро шла вперед.
   Полдень давно миновал. Димир, окончательно умотавшись, перестал внимательно смотреть под ноги. Большой корень, которого еще мигом раньше на тропинке не было, казалось, выскочил из засады и ухватил его за лодыжку. Мальчик с размаху ударился локтем и коленом о камень и в голос заревел. Мачеха дернула его за руку, пытаясь поднять, потом отвесила давно ожидаемую пощечину. Димир завыл еще громче. Янелька досадливо хмыкнула, топнула ногой, но все-таки уселась рядом с ним на камень и достала из заплечного короба узелок. В узелке оказался хлеб и бутыль с молоком, тщательно обмотанная тряпкой, чтоб не разбилась.
   От удивления слезы мальчика высохли. Молоко?! И хлеб почти что мягкий?! Чего это с Янелькой стало? Точно-точно мама за него богов попросила! Молоко Янелька даже сама не пьет, отцу дает маленькую кружечку, и то, только если прикажет подать. Все тащит продавать, или сыр делает для осенней ярмарки. А деньги прячет под покровом домашнего алтаря. Это что же, может, и завтра она ему молока нальет?!
   Мачеха и Димир по очереди отхлебывали из бутыли молоко и отламывали по маленькому кусочку хлеб от краюшки. После еды Янелька аккуратно собрала крошки, высыпала их себе в рот, подхватилась и поволокла Димира дальше, по-прежнему не обращая внимания на его вопросы и жалобы. С ней произошли странные перемены. Волосы растрепались. Она смотрела не под ноги, на тропинку, то и дело прерываемую валунами и вздыбившимися корнями, а прямо перед собой. Она сама с собой непонятно разговаривала, став вдруг похожей на бабку Калаку. У бабки Калаки леший загрыз мужа и двоих сыновей, и в нее после этого вселился злой дух. Калака всегда сидела у входа в деревенский храм, размахивала руками, трясла головой и выкрикивала что-то непонятное, ну точно как Янелька сейчас.
   Димиру становилось все страшнее и страшнее. Он решился уже вырвать свою руку из влажной ладони Янельки и убежать, но понял, что дорогу домой не найти. Жутко оказаться одному в глухом лесу, лучше уж с Янелькой. Может быть, злой дух вселился в мачеху ненадолго и скоро уйдет по своим делам. Димир тащился рядом с Янелькой и очень тихо, чтоб она не услышала и не наподдала, скулил.
   Деревья внезапно расступились, и Димир уперся взглядом в нагромождение камней, между которыми кое-где росла трава и небольшие деревца. Он поднял глаза выше и увидел, что камни, цепляясь друг за друга, доползали почти до неба. Мальчик подергал мачеху за рукав:
  -- Чего это?
   Та перестала бормотать и ответила внятно и сердито:
  -- Чего, чего, ясное дело, гора!
   Гора показалась Димиру огромной. К боку горы прилепился дом.
   Димиру очень нравился дом старосты. Он часто бегал смотреть на этот дом, и отца донимал, чтобы тот построил себе такой же. Сначала отец непонятно рассказывал об урожае проса, ценах на ярмарке и какой-то подати, а потом начал драться прутом и крапивой, стоило Димиру упомянуть старостин дом или задержаться рядом с ним. А этот дом был гораздо больше и красивее. Дом старосты построен наполовину из бревен, наполовину из глиняных, пополам с соломой, высушенных на солнце кирпичей. Крыша его покрыта свежим камышом.
   Этот же дом был сложен из камней, и, казалось, вырастал из горы. Окна не затянуты пузырем, не закрыты ставнями, а сделаны из какого-то прозрачного камня. Ставни, впрочем, тоже были, темного дерева, с резными узорами. Крыша и вовсе непонятная, будто чешуйчатая, как ящерица или змея. Присмотревшись, Димир решил, что чешуйки эти сделаны из глины, как горшки и миски. Смешная какая крыша! Чуть в стороне громоздилась круглая башенка, тоже сложенная из камней, с такой же чешуйчатой крышей, выше дома раза в два. Стены дома и башенки обвивали плетистые розы, как стену деревенского храма. Как только все это не отрывается от горы и не скатывается вниз?!
   Кто может жить один на горе посреди леса? Димир припомнил перешептывания старших ребят, страшные сказки бабки о заколдованных лесах, о колдунах, живущих как раз в таких вот домах в чащах и поедающих непослушных или неосторожных детей.
   Мачеха сильно толкнула его в спину и прошипела:
  -- Иди, чего встал?!
  -- Мы же за малиной шли!
  -- Я же сказала, сначала к дедушке!
  -- Нет, я боюсь, пойдем домой!
   Димир уперся и ни за что не хотел идти. Янелька потеряла терпение, крепко схватила мальчика за руку и поволокла вверх по тропинке, к красивому и пугающему дому. Дверь дома внезапно распахнулась, и на крыльцо вышел невысокий человек, совсем обычный, старый, с залысинами на висках, с короткой седоватой бородкой, с широким, чуть приплюснутым носом. Одежда тоже как у всех: штаны и рубаха из крашеной луковой шелухой холстины, поверх рубахи жилетка из заячьего меха. На ногах - шерстяные носки с пришитой кожаной подошвой. Все самое обыкновенное. Все, кроме глаз. Человек глянул на незваных гостей, и Димиру показалось, что все у него внутри замерзло. Он испуганно спрятался за юбку Янельки и прошептал тихо, больше для себя:
  -- Это дедушка? Это вовсе не дедушка! Я боюсь!
   Янелька, странное дело, услышала и потянула его за руку к дому, приговаривая:
  -- Дедушка, дедушка, конечно же, дедушка! Идем, не бойся, дедушка добрый!
   Димир осторожно выглянул из-за юбки. Человек, вышедший из дома, не был похож ни на чьего дедушку и, уж конечно, не казался добрым.
   Но Янелька топала в своих деревянных башмаках очень уверенно. Ей хорошо, она привыкла, по сравнению с ее папашей любой, не машущий колом или топором, покажется добрым. А ему, Димиру, страшно. Очень страшно.
   Янелька, не дойдя до "дедушки" с десяток шагов, остановилась, сделала неуклюжий реверанс и затараторила:
  -- Здравствуйте, господин волшебник! Доброго здоровья вам, семейству вашему, слугам, скотине...
  -- Все-таки волшебник! - стукнуло в голове у Димира, - Злой, наверное. На доброго-то не похож. Хотя...
   Мальчик принялся припоминать, что старый жрец Сег рассказывал детям о злых и добрых вол-шебниках зимними вечерами в храме. Ничего толком не вспоминалось. Прошлой зимой он был еще слишком мал и быстро задремывал в душной комнате у теплой печи под монотонный голос жреца и сдержанные хихиканье и возню заскучавших ребят.
   Волшебник жестом прервал Янелькино тарахтенье.
  -- Мне не нужен ученик. Мне не нужен слуга. У ребенка нет Дара. Уходите.
   Удивительное дело: Янелька заткнулась на полуслове, молча развернулась и двинулась по тропинке вниз, обратно в лес. Димир обнаружил, что тоже идет рядом с Янелькой. Нет. Не он идет. Его ноги идут сами по себе, и остановиться почему-то не получается.
   Ноги остановились только в лесу. Янелька запыхтела, плюхнулась на торчащий между корявых, пачкающихся смолой корней ели большой камень и тоненько заскулила. Димир пристроился рядом. Наконец-то можно передохнуть!
   Дедушка оказался совсем не добрым, правильно он сразу решил. И вообще, разве волшебники могут быть добрыми?! Дура, что ли совсем эта Янелька?! Доброго волшебника захотела! Да если такой где и появится, он же с утра до ночи будет для всех колдовать: тому дождь, этому денег побольше, кому что... Раз ты добрый, отказаться нельзя! Пока от усталости не помрет... Или разозлится и перестанет быть добрым!
   Еще Димиру было немного обидно: что это за Дар такой, которого у него, по словам волшебника, нет? А может, волшебник говорил о ребенке Янельки? О том, который еще у нее в животе?! Да, наверняка! А может, вернуться и спросить? От страха сразу скрутило живот. Нет уж, возвращаться он не будет, Дар там или не Дар...
   А Янелька все воет, растирает фартуком и без того красную морду, за живот свой хватается...
   Димир потеребил мачеху.
  -- Ну этого волшебника совсем, злой он, как превратит в лягву, или еще в кого... И малины не захочется... Пойдем лучше домой. Папка скоро вернется...
   Янелька глянула на мальчика так, словно совсем о нем забыла и только сейчас вспомнила. Дол-го молчала, наконец выдавила:
  -- Ладно, сейчас пойдем домой. Ты посиди еще немного, отдохни. А я в кустики сбегаю и вернусь.
  -- Я с тобой! - заныл Димир.
  -- Нет, ты уже большой мальчик. Подожди здесь. А если надо тебе - ты вон в те кустики иди, в ракитовые. А я сейчас.
   Янелька подхватилась и нырнула в заросли лещины.
   Димир посидел, наблюдая за жизнью муравьиной кучи. Потыкал в муравейник палкой, чтобы муравьи забегали и начали вытаскивать и уносить куда-то своих завернутых в пеленки младенцев. Сорвал несколько незрелых орехов с куста, за которым скрылась Янелька. Разгрыз мягкую скорлупу, но ореховые ядрышки оказались слишком маленькими. Наведался в кустики, указанные Янелькой. Попрыгал на камне. Поучился ходить на руках, как Стоян. Покидал камешки в ствол дерева и перестал, испугался: а ну как леший обидится? Мачехи все не было. Димир позвал ее, прислушался. Позвал еще раз. Нет ответа. Тут только мальчик заметил, что Янелька взяла с собой свою торбу. Зачем это ей в кустиках понадобилась торба?
   Громко выкрикивая имя мачехи, Димир вломился в кусты лещины. Кусты оказались небольшими. Хоть и росли густо, места занимали всего ничего. Спрятаться в них, а тем более заблудиться было нельзя. Янельки в кустах не было.
   Получается, Янелька домой ушла?! А его в лесу оставила?! Рано он, получается, радовался счастью. Оставила лесным духам на поживу. А пряник и молоко дала, чтобы он, Димир, вкуснее стал. Зря он надеялся, что мама и сестренка за него богов попросили. Все пируют, никак не напируются. А может, боги и не слушают никого, проси, не проси...
   Внутри все свело от страха. Димир еще покричал в лес. Понимал, что Янелька не вернется, но все равно кричал. Потом решил, что шуметь не стоит: на голос как раз злой дух и заявится. Или зверь. Надо найти дупло или нору и там спрятаться. Но духи и звери тоже ищут в лесу норы и дупла. Что же делать? Димир все же огляделся, походил, но ни подходящей норы, ни дупла не поблизости не нашлось. На дерево залезть? Но по деревьям он как-то плохо умел лазить, не получалось, и страшно было очень после того, как свалился с явора, растущего у них за домом.
   Он снова уселся возле приметного камня, стараясь вжаться между его шероховатым замшелым боком и корнями ели, чтобы хотя бы самому себе казаться маленьким и незаметным. Свернулся комочком и, старательно прислушиваясь к шорохам, сам не заметил, как задремал.
   Проснулся Димир от холода. Вокруг почти стемнело. Очень хотелось есть и пить. Он подумал было поискать дорогу домой, но не решился. В полумраке страшно вылезти из хоть и ненадежного, но вроде бы обжитого и нагретого убежища между корнями ели. Но Димир понимал, что злые духи и звери легко найдут его здесь. Нужно спрятаться понадежнее.
   Дом волшебника... Он совсем близко. Конечно, волшебник очень страшный, нечего и думать проситься к нему переночевать. Но звери и духи наверняка его боятся тоже и к дому его ни за что не подойдут. Недаром Янелька говорила, что здесь нет зверей и лесной нежити. Потому и нету, что жилище колдуна рядом. Точно. Можно и здесь остаться. Но все-таки страшно. Вдруг все-таки сюда откуда-нибудь издалека забредет зверь или дух, который про волшебника еще не знает. Поэтому на ночь надо спрятаться возле дома, например, под крыльцом. Если сидеть очень тихо, волшебник его не заметит и не превратит в жабу. И ни во что другое не превратит.
   А утром Димир пойдет домой. Они с Янелькой все время шли по узенькой тропинке. Вот он по тропинке и придет назад. И пожалуется отцу на Янельку. Может быть, отец на нее рассердится так, что не только отстегает ее вожжами, а прогонит обратно к страшному, вонючему папаше, в черный покосившийся дом. Димиру никакой Янельки не надо, он и вдвоем с отцом отлично проживет. Все равно мачеха готовит невкусно, так-то он и сам сготовит. И корову подоит, и курам насыплет отрубей. И мокрой тряпкой протрет пол. И печку он умеет топить. А если покажется трудно, тогда Димир попросит отца взять в дом хроменькую Эльку. И вообще, вдруг мама соскучится, отпросится у богов и вернется домой. Придет - а тут чужая девка, пусть даже не Янелька, а Элька. Мама тогда расстроится.
   Надо идти к дому волшебника, пока еще хоть что-то видно.
   Тропинка нашлась легко. Дом волшебника казался черным наростом на боку горы, только окна светились, будто красные глаза настороженно всматривались в темноту, чтобы вовремя заметить опасность. А может, так оно и было. У волшебника все может быть волшебным, и дом тоже.
   Димир пристроился, как и собирался, под крыльцом, свернулся комочком и уже задремал, как появилась большая белая собака. Похоже, что место под крыльцом принадлежало ей. Собака обнюхала пришельца и негромко, беззлобно зарычала, предлагая убраться с ее лежбища. Димир отполз от собаки подальше и вжался в стену. Собака внимательно посмотрела на незваного гостя умными глазами, фыркнула. Димиру показалось, что она сказала:
  -- Не хочешь по-хорошему? Тогда пеняй на себя. Позову хозяина, пусть он с тобой поговорит! - И несколько раз лениво гавкнула.
   Волшебник вышел с фонарем и, даже не посмотрев, на кого там собака лает, сказал:
  -- Иди сюда.
   Димир хотел убежать. Он был уверен, что убегает в лес, но увидел, что вместо бегства поднимается по лестнице. Ноги снова, действуя будто сами по себе, понесли его к этому страшному человеку, мимо него, в двери, по лестнице, в освещенную несколькими свечами комнату.
   В комнате ноги соизволили остановиться. Димир обмирал от страха, но жгучее любопытство все же пересилило. Он начал осматриваться.
   У стены возвышалась печка, сложенная из таких же больших камней, как и дом. В печке непо-нятно зачем проделали большую дыру. В дыре горел огонь. И как дым в комнату не идет? Волшебство, наверное. Лучше б волшебнику, вместо того, чтобы все время волшебством дым в трубу загонять, один раз печку починить. Но взрослых не понять, а уж волшебников и подавно.
   Посреди комнаты стоял стол и кресла. У окна лавка со спинкой и подлокотниками. На лавке разбросаны разноцветные подушки из какой-то пушистой, как тельце утят или цыплят, материи со смешными висюльками на углах. Стены сплошь, от пола до потолка завешаны полками, а полки заставлены толстенными старыми книгами. Такие книги Димир видел в храме. Но у Сега были только две, а здесь, наверное, сто.
   Еще у старосты на домашнем алтаре лежала одна тоненькая книга. Староста читать и писать не умел. В своей книге он рисовал мешки с просом, овец, кур, и еще всякие разности, и палочками отмечал, сколько их всего есть, сколько и чего надо отвезти господину в замок, сколько раздать, сколько отложить на семена и на случай неурожая.
   Кроме книг, на полках стояли завязанные холстиной и пергаментом горшки и странные, даже пугающие предметы. В темных углах, которые не смогли осветить свечи, виднелись маленькие, вырезанные из темного дерева то ли звери, то ли демоны. Похожи на те, что стоят в храме. Старый Сег говорил, кого как зовут, но Димир всех не запомнил. Вдруг то на одной, то на другой темной морде загорелись зеленые и красные глаза, блеснули белые острые зубы.
   Димир вздрогнул, попятился. Всмотрелся, преодолевая ужас. Нет, ничего, деревянные. Показалось.
   За столом, в кресле, подогнув под себя одну ногу, сидел веснушчатый беловолосый подросток и переписывал что-то из одной большой толстой книги в другую. Вернее, должен был переписывать, а на самом деле подбрасывал перо и старался поймать его кончиком носа. Увидев вошедших, он сразу бросил баловаться и продолжил занятия.
   Димир с завистью посмотрел на мальчишку: небось, учится на волшебника! Вспомнились слова: "У ребенка нет Дара!" А у этого, белобрысого, стало быть, Дар есть. У мальчишки нос был широкий и слегка приплюснутый, такой же, как у волшебника. Наверное, его сын.
   Если твой батя волшебник, он будет тебя учить, есть там у тебя Дар, или нет его совсем, все равно будет. Как Димира отец учит делать бочки, хоть Димир пока не может удержать молоток, которым набивают обручи. А обидно все-таки, что у него нет Дара. Был бы Дар, уж он-то не играл бы перышком! Он бы все эти толстые волшебные книги выучил назубок и стал бы волшебником.
   Волшебник вошел следом за Димиром, плотно прикрыл дверь, задул фонарь и примостил его на полку у входа. Сказал Димиру:
  -- Садись за стол.
   Димир сел и широко раскрыл глаза. Только что на столе, кроме книг и чернильницы с пером, ничего не было, и вот перед ним дымятся вкусным паром тарелка с кашей и чашка с травяным медовым настоем.
   Волшебник уселся напротив Димира, устало положил на стол руки. Руки были большие, как у кузнеца Васила, но чистые и гладкие, без мозолей Взглядом больше не леденил, а смотрел на мальчика с грустью.
   Парень, переписывающий книгу, при отце прервать работу не осмелился, но искоса бросал на Димира любопытные взгляды. Наконец он не выдержал.
  -- Отец, это тот ребенок, что приходил с матерью днем?
   Волшебник угрюмо ответил:
  -- Она ему не мать.
  -- А кто же?
  -- Подумай. Вглядись. Чему я тебя учил?!
   Мальчишка закрыл глаза, сжал виски ладонями, посидел так немного, потом довольно улыбнул-ся.
  -- Мачеха!
  -- Правильно. Что еще?
   Парень снова сосредоточился и выдал:
  -- Она оставила его в лесу! Почему?
   Волшебник пристально глядел на него.
   Подросток закрыл глаза, помолчал, затем сказал:
  -- Он ей не нужен, она жалеет на него денег. Еще боится, что муж будет любить своего первенца от любимой жены больше, чем ее дитя.
   Волшебник вздохнул и назидательно произнес:
  -- Ты воспользовался магией, чтобы ответить на свои вопросы. Но помни, здесь не нужна магия, достаточно простого житейского опыта. Тебе житейского опыта как раз и не хватает. Тут нет твоей вины. Это особенность юности. Но старайся приобрести этот опыт. Для этого достаточно внимательно смотреть вокруг, слушать и запоминать.
   Белобрысый мальчик возмущенно выкрикнул:
  -- Она оставила его одного в лесу, на поживу зверям! Чем обрекать ребенка на такую ужасную смерть, лучше продала бы его купцам! Денег бы выручила, а мальчик, глядишь, и получше бы устроился, чем прозябать в своей деревушке! Мы должны наказать эту злую женщину!
   Волшебник снова вздохнул.
  -- Это бесполезно.
   Парень залился от гнева краской так, что веснушки на его лице поблекли.
  -- Как бесполезно?! Чтобы она не обращалась так с...
  -- У нее только один пасынок.
  -- За такие поступки положено наказание!
  -- Это так. Кара судьбы постигнет ее обязательно, но помимо нас. И, скорее всего, эта женщина не поймет, за что наказана. Решит, что это я навел порчу.
  -- Она должна понять...
   Волшебник провел по столу рукой, как бы пересекая разговор.
  -- Нас людские дела не касаются.
   Но парень никак не мог успокоится.
  -- Отец, а что ты с ним хочешь сделать? Он будет твоим учеником?
  -- Родители не смогут платить за его обучение. А мне вполне достаточно тебя.
  -- Тогда слугой?
  -- Нам не нужны слуги.
  -- Почему же? Я бы не отказался. Он приносил бы воду и хворост, мыл бы полы. А у меня бы оставалось больше времени на постижение Искусства!
  -- Именно поэтому у нас и нет слуг. Ты все должен уметь делать сам. Кроме того, для самой тяжелой работы есть демоны.
  -- А, так ты скормишь его демонам!
   Волшебник нахмурился и посмотрел на сына с раздражением.
  -- Чем тогда мы будем отличаться от его злой мачехи?! И демонов нечего баловать. С них хватит черных котов и кроликов. Иначе они войдут во вкус и нападут на нас. К чему такие хлопоты?! И учти, с тобой я имею право сделать все, что мне угодно. Продать купцам. Скормить демонам. Принести в жертву богам. Потому что ты мой. А этот мальчик мне не принадлежит. Завтра я верну его отцу и этим предоставлю собственной судьбе. Может быть, мачеха все же изведет его, или действительно продаст осенью купцам. Возможно, отец накажет мачеху, а то и вообще прогонит. Может случиться и так, и этак, или еще как-нибудь по-другому. А мы займемся в это время своими делами.
   Говоря это, волшебник неожиданно встал, склонился над работой сына и гневно воскликнул:
  -- Ты так мало написал?! Эд, я накажу тебя!
   Ученик волшебника съежился, уткнулся в книги и суетливо обмакнул перо в чернильницу. Волшебник, гневно хмурясь и постукивая пальцами по краю стола, постоял над ним еще немного, затем, убедившись, что работа делается, снова уселся на старое место и кивнул Димиру, заворожено слушавшему разговор:
  -- Уже поздно, ешь скорее, и пора отдыхать.
   Димир быстро прикончил и кашу, и напиток, и его глаза закрывались сами собой. Он готов был придерживать веки пальцами, чтобы не пропустить ничего интересного. Но волшебник поднялся и отвел Димира по лестнице на второй этаж, где в маленькой комнате на сундуке для него была подготовлена постель.
   Димир успел подумать, как страшно ночевать в доме колдуна. Тут и демоны где-то прикованы, и души несчастных, демонам тем скормленных и не могущих поэтому отправиться к богам пировать, горько плачущие и жалующиеся на злую судьбу... Но уснул сразу, как только лег, и снов не видел. Лишь один раз за ночь на минуту проснулся. Рядом на кровати сопел волшебников сын. Хоро-шо видная в окно башня светилась странным синим огнем. Димир хотел испугаться, но почему-то испугаться не получилось, а веки снова сами собой крепко сомкнулись.
   Дальше Димиру приснилось, что пришел волшебник, поднял его на руки и куда-то понес.
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 2
  
   Петух надрывно орал, казалось, в самое ухо. Где-то поблизости лаяла собака. В носу щекотало. В общем, спать больше не получалось. Димир открыл глаза и сразу не понял, где он. Потом сообразил: в стогу сена. Нос щекотали травинки.
   Мальчик прокопался наружу и с невысокого холма увидел совсем рядом крыши своей деревни. Вот и храм с башенкой, увитый розами, и старостин дом. А как же волшебник, его сын с толстыми книгами, светящаяся синим огнем башня? Получается, что он в беспамятстве нашел в ночном лесу дорогу домой, а волшебник ему всего лишь приснился? Какой чудесный сон! Жаль, что только сон. А может быть, не сон? Нет, наверное, все же не сон. Димир медленно побрел домой. Как-то примет его Янелька?! Отведет обратно в лес, или отравит? Отец не позволит обидеть Димира! Правда, в последнее время отец почти не обращает на него внимания. Не замечает же он, что Янелька постоянно гонит Димира из-за стола?! Где искать защиты? Бабушка с дедом уже старые. Жрец Сег? Но какое ему дело до какого-то мальчишки?
   Дома Димира встретили как воскресшего из мертвых. Отец прослезился, подхватил его на руки и долго не хотел отпускать. Янелька смотрела хмуро, искоса, но даже она нехотя, сквозь зубы сказала что-то приветственное. Ее живот уменьшился и стал почти обычным. Димир огляделся в поисках братика или сестренки - но младенца не было, и нигде в доме не висела зыбка.
   Выяснилось, что Димир отсутствовал целую луну.
   Мальчика даже потащили в храм к Сегу удостовериться, что это Димир, а не лесная нежить, или там дух какой. Старик посмеялся, мол, нежить на руки не возьмешь, за человека не примешь, жутью нездешней от них веет, сразу все понятно. Если только человек от горя потери близкого обезумел и сам себя обмануть хочет... Сег с сомнением посмотрел на отца и Янельку, покачал головой. Но удостоверил: окурил ребенка волшебными травами, провел вокруг алтаря, приложил поочередно к изображениям предков и дары с удовольствием принял.
   Жизнь потекла по-прежнему, даже лучше. Мачеха стала к Димиру вроде как поласковее, но все поглядывала как-то странно. Димир, сам не зная, почему, наверное, из-за ее испуганных взглядов, не стал на нее жаловаться, а на вопросы, где он пропадал так долго, отвечал всем одинаково: "Собирал в лесу малину, упал, ударился лбом, дальше плохо помню. Вроде, ходил по лесу, спал в дуплах, ел грибы и ягоды, искал дорогу домой."
   Димира все мучило любопытство, куда делся Янелькин ребенок. Прямо спросить он почему-то боялся, а вместо этого старался подслушивать разговоры старух. По вечерам они сидели с рукоделием в маленькой роще возле храма, почитающейся священной, принадлежащей добрым духам предков, и рты у них не закрывались, перетирая по многу раз все немногочисленные деревенские новости. Предки были воистину добрыми, раз терпели эти сборища.
   Там Димир узнал, что Янелька луну назад преждевременно разродилась мертвым мальчиком, а призванная повитуха, известная всем знахарка Тэш заявила, что Янелька прогневала саму Великую Мать, и если Великую не умилостивить, то больше детей не будет, а может, и еще какая напасть привалит.
   Жрец Сег три дня и три ночи колдовские травы курил, в священный барабан бил, с двумя молодыми помощниками вокруг храма до упаду плясал и кружился, пока в корчах не упал. Потом очнулся и всю эту знахаркину болтовню подтвердил, добавил лишь, что на остальных жителей деревни богиня вроде не сердится, но на всякий случай пусть все несут в храм дары получше и каждый день жгут жертвенный огонь перед статуей Великой Матери. А Димирову отцу велел жену бить почаще и глаз с нее не спускать. И сам стал в гости захаживать, следить. А то, говорит, бабы дурят, и всей деревне несчастье накликать могут. Он бы, мол, эту Янельку отдал богам, да жаль, Великая Мать кровавые жертвы от мужчин не принимает. И то, кому эта Янелька нужна, голову только ею дурить Великой Богине!
   Янелька ходила тихая, мужу угождала. Жена Сега Ахама приходила учить ее рукодельничать и готовить. Отец, счастливый тем, что единственный сынок в лесу не сгинул, был с Димиром ласков, не ругал, не наказывал и работой не нагружал. Мальчишки принимали во все игры. Даже старшие ребята перестали отвешивать щелбаны и дергать за волосы, смотрели с интересом и расспрашивали о лесных духах. Еще бы! Никто в лесу целую луну не жил и никаких волшебников или там колдунов в глаза не видывал. Разве что знахарку Тэш, и то только те, кому посчастливилось заболеть.
   Но чего-то все равно не хватало. Все вспоминался то волшебник с жуткими глазами, то белобрысый парень Эд, корпящий над толстыми, рассыпающимися от старости книгами. Снился каменный дом, увитый розами, башня, светящаяся колдовским синим огнем. Еще было страшно. Ну как Янелька ночью подкрадется и задушит его во сне?! Или порошка ядовитого в кашу подсыплет. Димир, если отца дома не было, убегал и прятался, перебивался диким щавелем, корнями лопуха и рогоза, смородиной у ручья. Ночевал либо на сеновале у соседей, тихо пробираясь туда, когда все укладывались спать, либо у родни: то у бабки с дедом, то у тети. Терхо, заметив наконец, как ввалились щеки сына, с жены взыскал, да так сурово, что она стала сама бегать за Димиром с миской и уговаривать скушать еще кусочек. Но страх не проходил. Димир просыпался ночами. Чудилось ему, что Янелька подбирается к нему с ножом в руках.
   Дальше больше. Страшна не только Янелька.. От Янельки отец все же может его защитить. А боги, забравшие маму и сестренку?! А старость?! Волшебники не боятся болезней, старости, а самые могущественные, по легендам, умеют договориться и с самой смертью, и с богами. Если бы стать волшебником! Но за обучение надо платить, и, наверное, немало. И жгли обидой то и дело звучащие в ушах слова колдуна: "Уходите! У ребенка нет Дара". Как понял Димир, волшебник и так-то его учить не хочет, а уж без Дара и вовсе учиться бесполезно.
   Как же так: "Нет Дара"? А у кого он есть, и как его заполучить? Димиру очень захотелось иметь дар. Был бы дар, он бы нашел клад и заплатил волшебнику за учебу. И не боялся бы Янельки. Вообще никого и ничего бы не боялся. Его бы боялись! И даже болезни, даже сама Смерть...
   Он вспомнил, как погасли глаза волшебникова сына, когда отец приказал ему продолжать переписывать колдовскую книгу. Вот дурень! Если бы ему, Димиру, позволили, он бы эту книгу десять раз переписал! На память бы выучил! Жаль, он читать-писать не умеет!
   Старый жрец Сег! Похоже, он никого особо не боится! Пляшет с барабаном и отгоняет болезни. С богами запросто разговаривает. Янельку приструнил, вон как она ему и его жене Ахеме кланяется, с дарами бегает. А когда Сегу ее ватрушки не понравились, он спокойно велел их свиньям отдать, а ему что получше принести. И Янелька шустро к печке бросилась, пироги печь с курятиной. Три раза переделывала, лишь бы Сегу угодить.
   Сег поможет. Научит читать священные книги, разговаривать с богами. Быть может, он знает, как заполучить Дар.
   Димир отправился в храм к Сегу, в свободное время учившему детей постарше читать, писать, считать, молиться богам и предсказывать погоду и виды на урожай по приметам. Из Сеговой школы до сих пор еще больших мудрецов не вышло, но это Димира не смущало.
   Сег выслушал просьбу, почесал реденькую бородку и призвал Димировых отца и деда. Они долго разговаривали, отослав Димира. В храме устроили гаданье с жертвоприношением. Из гадального мешочка Сег после обрядов вытащил три фигурки. Они означали Власть, Силу и Смерть. Но Сег рассудил, что сила и власть всегда кстати, а смерти так и так не избежать, и когда это еще будет! И еще неизвестно, о чьей смерти идет речь. Потом можно и задобрить судьбу. Он, Сег, поможет. Вдруг из мальчишки получится графский секретарь или даже сборщик налогов! Какая польза всей деревне! Кроме того, старик редко встречал детей, желающих учиться. Гораздо чаще приходилось гнать их в школу палкой. После долгих переговоров вся родня вскладчину собрала дары жрецу, и Димиру разрешили учиться.
   Отец Димира в кругу приятелей за кружкой пива рассуждал потом, что хоть мальчик еще мал, но если может и хочет, пусть учится. А станет постарше, будет в работе помогать, тогда будет не до учебы! А маленький много не наработает, пускай пока учится, может, еще выучится на писаря! Сосед, огородник Дынка, поглаживая раннюю лысину, возражал:
  -- Ты гляди, с учебой этой, Терхо! Я бы на твоем месте сына к скотине бы приставил, пастушком. Выучится, самым умным себя вообразит да перестанет родителей и старших почитать!
   Димиров отец хохотал и, подтаскивая к себе сына, отвечал:
  -- Не перестанет! Пусть попробует только не уважить! - и совал в нос мальчику здоровенный кулак.
   Дав наглядеться на кулак, отец легонько тыкал им сына в живот. Димир с визгом и хохотом выворачивался и отбегал подальше, но не слишком быстро и не очень далеко. Отцовы приятели с сомнением качали бородами и налегали на пиво. Притихшая, даже немного похорошевшая Янелька подавала мужчинам запотевшие кувшины с пивом из погреба и блюда с солеными сухариками и со странным выражением поглядывала на пасынка. Великая Мать продолжала гневаться на нее, так что она помалкивала.
  
   Учеба оказалась делом трудным, а Сег - никуда не годным учителем. Рассказывал непонятно, чуть что, злился, а главным учебным пособием полагал прут.
   В темной комнатке при храме, при свете коптящей масляной лампы, от которой было больше теней, чем света, Димир разбирал выцветшие руны одной из двух имеющихся у Сега книг, заплесневелых и изъеденных мышами. Руны кое-как складывались в слова, но получившиеся слова ни за что не хотели складываться во что-то осмысленное. Одетый в серую заплатанную мантию из колючей овечьей шерсти, невыспавшийся после ночных разговоров с духами, позевывающий Сег ходил по храму, слушая ответы учеников. Иногда во время чтения он неожиданно и метко хлестал отвечающеего по рукам прутом от священного дерева хэш, под которым отдыхают души предков. Нечего, мол, грязными пальцами по строчкам возить и портить драгоценную книгу. А иногда и вовсе раздраженно отбирал текст и со словами: "Хватит бубнить!" передавал его другому. Большинство ребят занимались в храме уже давно, и, хотя особыми способностями никто не блистал, все равно они знали урок лучше Димира.
   Приключения Димира в лесу позабылись, и от соучеников частенько доставались щелбаны и пинки, хоть и шуточные, но чувствительные. Димир вечерами бывало, точил слезы в подушку, но был упорен. На мокром песке на берегу реки, на досках грязным пальцем, на влажной глине он выводил запомнившиеся руны и пытался составлять из них слова и простые фразы.
   Отец, увидев эти его мучения, сшил из бересты тетрадку, настоял из сажи чернил, а из пористого, легко впитывающего влагу тростника выточил несколько пишущих палочек. Дело пошло легче, и к концу осени Сег, к зависти всех учеников, отметил успехи Димира и начал заниматься с ним отдельно.
  
   Годы учебы пролетели без особенных происшествий. Все одно и то же: летом покос, огород, по-мощь отцу, Янельке, а более всего - Сегу в храме. Димир полюбил уходить с Сегом далеко-далеко от села собирать волшебные травы. По дороге жрец всегда что-нибудь рассказывал, интересное или полезное, а иногда - волшебную историю. А то еще, раздобрившись, показывал, как творить какое-нибудь маленькое волшебство. Димир подрос, почти нагнав в росте отца, стал очень сильным, гораздо сильнее сверстников. Он думал, что это из-за колдовских отваров, которыми его пичкал Сег. Односельчане уверились, что быть Димиру помощником Сега, а впоследствии, быть может, и жрецом. Терхо гордился сыном, даже Янелька вроде была рада, но Димир хмурился: не о том ему мечталось.
   Подумаешь, жрец: молись все время да кланяйся богам, да вставай до рассвета по праздникам, да ночи напролет проси богов за тех, кому самому помолиться лень. Вместо того, чтобы отдыхать на мягкой перине, бей в священный барабан и пляши вокруг храма. Волшебные травы почти все ужасно вонючие, от них у него голова кружится. Собирать их трудно, правила сбора очень сложные, когда собирать, где, все надо помнить. Димир знал, что волшебникам тоже без трав никуда, но у них дело того стоит. А тут... С Сегом гулять по горам и лесам за травами под волшебные истории - одно, а когда придется обо всем заботиться самому - совсем другое. Маски с амулетами тяжеленные. Да еще все недовольны, плохо, мол, тебя боги слышат, недостоин, мол. И на дары в храм жадятся. Во время учебы Димир вдоволь насмотрелся на жизнь Сега.
   Нет. Он, Димир, не хочет все время молиться богам, не хочет выпрашивать у односельчан пожертвования для храма. Он хочет, чтобы его боялись, чтобы никто больше не посмел причинить ему зло, как Янелька. Он хочет наказать вредного заику Парму, который завидует ему и от зависти все время дразнится. Хочет, чтобы Парма стоял перед ним на коленях и молил о пощаде. Он хочет, чтобы ему кланялись и просили о милости. Он хочет никогда никого и ничего не бояться. Но как этого добиться?! Дар! Нужен Дар, и все тут. И Димир начал выспрашивать Сега.
   Сег долго рассказывал о волшебниках, много и непонятно. Мальчик понял только, что старый жрец относится к ним скорее неодобрительно. Дар старый жрец считал вещью полезной, которая никому не помешает, и жрецу тоже, но, в общем-то, необязательной. У него самого Дар был, но маленький. Поэтому из Сега получился бы очень слабый волшебник, так, колдунишка. Тогда Сег решил стать жрецом. В молодости горевал, не хотел такой доли, но выбора особенного не было. Теперь же очень доволен.
   Жрец предавался воспоминаниям еще долго, а когда Димир заскучал и перестал понимать хоть что-то, Сег вздохнул и узловатыми пальцами погладил ученика по голове.
  -- Жрецом быть хорошо, малыш, почетно. Жрец нужен людям. Иначе как люди узнают волю богов? А если волей богов пренебречь, плохо будет. Несчастья посыплются, неурожай, бо-лезни, земля затрясется, реки из берегов выйдут, да много чего... А волшебники что?.. Вол-шебники только для себя живут. Никого не любят, ни о ком не заботятся. Власть и сила у них есть, это точно. Но никто их не любит.
   Старик помолчал, перебирая молитвенные бусины. Дойдя до бусины с руной, посвященной духам предков, пробормотал положенную молитву и продолжил:
   - А Дар боги дают. Потому так и называется - Дар. Молись богам.
  -- А каким богам молиться?
  -- Любым. Всем богам молись. Глядишь, какой-нибудь бог и сжалится.
   Димир вздохнул и посмотрел на широко распахнутую по древнему обычаю дверь храма. Через нее весь молитвенный зал освещали лучи закатного солнца. В потоке света танцевали пылинки. На лужайке перед храмом ребята весело играли в волков и овец. Пронзительно завизжала пойманная "волком" "овца". Давно уже Димир не участвовал в общей возне, все сидел за учебной премудростью. Его даже не тянуло играть, все чувства и мысли поглотила одна идея - Дар. Молиться богам?! Что-то на его памяти боги никого не жалели, лишь на всех из-за всякой ерунды гневались. Но ради Дара стоит попробовать.
  -- Сег, а какие боги самые сильные?
   Димир в общем-то знал ответ, но решил на всякий случай удостовериться поточнее. Старик задумался, почесывая бороду.
  -- Ну, конечно, Великая Тахэт, мать всего сущего. Она, как всеобщая мать, иногда снисходит и к смертным. Но все же женщин больше жалеет, мужчинам редко помогает. Еще силен бог воинов Гмор, но ты ведь не собираешься стать воином?! А он обычно дарует воинскую славу, или неуязвимость, или талант полководца, или бесстрашие в бою... Очень силен бог небесного, земного и подземного огня Аген. Если он милостив к тебе, то никакой огонь не причинит вреда, и ты сам сможешь повелевать пламенем. Костер, например, из сырых дров без огнива зажечь. Еще Поун, покровитель зверей и птиц, людям он иногда тоже помогает. Хороший, добрый бог. Но помни, ему нельзя жертвы кровавые приносить, разгневается и накажет! И перед тем, как обратиться к нему, целую луну нельзя есть мясо. А больше ты, малыш, пожалуй, и не запомнишь, хватит.
   Димир немного обиделся: за кого принимает его старый жрец?! За лежащего в зыбке несмышленыша?! Да рассказы обо всех этих богах он давно заучил на память, слушая по вечерам бабушку и деда. И не только об этих. Так что ничего нового не рассказал ему Сег. Лишь одного бога опасались вспоминать. О нем надо обязательно спросить.
  -- А Чартеж?
  -- Чартеж - бог зла. Мы ему не молимся и не о чем его не просим, только задабриваем, чтоб не наслал беды. Никогда ничего не проси у Чартежа, малыш! Он-то часто откликается на мольбы, но очень скоро люди страшно жалеют, что взывали к нему.
   Сег приподнял лицо мальчика за подбородок и заглянул ему в глаза, а то что-то ребенок взгляд старательно отводил.
  -- Ты понял?
   Димир кивнул.
  -- Смотри!
   Жрец повернулся и начал было готовить алтарь для вечерних проводов солнца, но Димир по-дергал его за рукав.
  -- А как молиться богам? Как их позвать и попросить о помощи?
   Вроде бы все знали, как, но Димир решил спросить. Наверняка есть какой-то секрет, иначе почему Янелька не попросит, чтобы Великая Мать сделала ее красивой, а мама с сестренкой не вернулись домой, как он не молился? Мальчик не знал никого, кому боги что-либо даровали. Разве что дождь в засуху, после всеобщих молитв и жертв. Но Димир подозревал, что дождь в конце концов обязательно пойдет и сам по себе, иначе бог дождя остался бы недоволен.
  -- Молиться богам просто. Положи перед изображением бога какую-нибудь жертву, например, немного еды. Мысленно позови бога по имени и почтительно изложи свою просьбу, тоже мысленно. А можно и вслух, как тебе больше нравится. Пожалуй, действительно лучше вслух. Главное, все время представлять себе бога, будто ты действительно видишь его и разговариваешь с ним, Думай о своем желании. Есть еще обычаи. Жертвы Агену бросают в костер или в кратер вулкана. Ах да, ты, наверное, хвала богам, не знаешь, что такое вулкан! Потом расскажу. Жертву Поуну можно оставить на опушке леса, лучше пусть это будет какая-нибудь каша. Но эти обычаи не так уж важно соблюдать. Самое важное - сосредоточение. И еще. Хорошо обдумай свою просьбу. Может случиться так, что боги ее исполнят, и в точности, а тебе не понравится.
   Такого Димир еще не слышал и даже рот открыл от удивления.
  -- Не понимаю, как может быть, что боги выполнили твою просьбу, а ты недоволен?
   Сег вздохнул.
  -- Так бывает, когда человек сам не знает, чего хочет.
   Димир, нахмурившись, решительно заявил:
  -- Только дураки не знают, чего хотят!
   Сег смущенно улыбнулся и потрепал мальчика по щеке. Вздохнул.
   - Ах, если бы только дураки. Вот пройдешь посвящение в жрецы, люди станут приходить к тебе, просить помолиться богам. Ты удивишься их желаниям. И ведь отговорить от глупых просьб почти невозможно. Хорошо, что боги мудры и глупостей не слушают, разве что хотят наказать...
  -- А твои просьбы боги выполняют?
   Жрец вдруг тяжело вздохнул.
  -- Иногда. Ступай. Что-то я утомился, пойду полежу.
   Старик слегка коснулся волос Димира, подтолкнул его к двери и некоторое время смотрел вслед. Хороший мальчик. Красивый и умненький. Хороший помощник растет. Какой-то чужой голос в ушах вдруг произнес: "Хороший мальчик, хороший, и старым ему не быть!" Сег раздраженно тряхнул головой и нарисовал в воздухе отвращающий зло знак. Опять демоны безобразничают, все нет им угомону.
  
   Увы, боги не обращали никакого внимания на мольбы Димира. Вначале Димир молился богу огня Агену. Его завораживал вид языков пламени, сплетающихся и взмывающих вверх в костре, пляшущих победный танец над поверженными, безвольно лежащими сучьями. Сладкой жутью веяло от гибельного жара, живущего в такой привычной, такой домашней печи, таящегося и притворяющегося добрым, но лишь ждущего своего часа торжества.
   В исступлении ритуала он чуть не спалил сначала хлев, а затем и дом, пока разозленный отец не выпорол будущего жреца. И не убоялся ведь гнева Агена, обряд поклонения которому святотатственно прервал.
   С Поуном - покровителем животных и птиц было сложнее. Димиру очень нравился этот бог, меньше, чем Аген, но нравился. Он представлял себе, как, впитав силу бога зверей, подружится либо с лесным бером, либо с большой серой рысьвой с огромными клыками, на целую ладонь высовы-вающимися изо рта, точно такой, какую добыл в этом году на охоте старостин зять. Как будет гордо прохаживаться по деревне в компании огромного зверя, и никто не посмеет... Но вот жертва... Мясо никак не годится, а Янелькину кашу Димир достойной жертвой не считал. Ее даже свинья не особенно охотно ела.
   Наконец, посоветовавшись с Сегом, Димир начал жертвовать Поуну бусы из ярких ягод и семян. Сам нанизывал на конский волос и надевал на сухое дерево, стоящее на опушке леса сразу за деревней. Искривленное, заросшее мхом, со свисающими клочьями коры, дерево очень походило на согнутого мохнатого человека, особенно в сумерках, когда и надлежало приносить жертву Поуну. В деревне опасливо шептались, что это бог и есть. Притворился деревом и приглядывает за людьми, чтоб скотину и других его подопечных не обижали.
   Поун жертвы вроде принимал. Бусы, и даже Янелькина каша, которую Димир все же на всякий случай клал к ногам божества, наутро исчезали. Но делать что-то для жертвователя бог и не думал.
   На Великую Мать всего сущего с самого начала большой надежды не было. Но от отчаяния Димир и ей начал приносить жертвы. Великая соизволила откликнуться: явилась во сне пышнотелой рыжеволосой красавицей, гладила по голове и качала на коленях, совсем как мама, говорила что-то утешительное, сулила что-то, вроде как долгую мирную жизнь в счастье и довольстве, жену, детей, почет и уважение, словом, совсем не то, о чем мечталось. Димир проснулся с мокрым от слез лицом и оттого разозлился сильнее, чем злился от пренебрежения Агена и Поуна.
   Он корпел над двумя книгами Сега, выспрашивал о других богах. Эти, другие, боги были куда менее могущественными, но, быть может, у них меньше поклонников, и они будут больше ценить нового жертвователя?! Димир изводил себя, совершая ритуалы поклонения по ночам, для лучшей связи с богами голодал, пока ему не начал сниться один и тот же сон.
   Димир оказывался в полной тьме, но все же каким-то способом видел, что это огромная пещера, дышащая холодом и гнилью. Под ногами хлюпала скользкая жижа. Пытался кричать - эхо отзывалось зловещей разноголосицей. Ему вторило пронзительное шипение.
   В середине пещеры громоздилось что-то ужасное, похожее на огромный клубок черных змей, чешуйки которых, цепляясь друг за друга, издавали непереносимый для рассудка звук. Змеи непрерывно шевелились, подползали ближе. Из середины клубка выглядывало чудовищное лицо, то ли волчье, то ли змеиное, со светящимися зеленым светом глазами без зрачков.
   Страшная пасть рывком придвинулась к Димиру, сочащиеся ядом клыки оказались на расстоянии ладони от лица. Головы змей были крошечными подобиями первой, большой головы, все они оказались возле лица, со всех зубов капал яд.
   Все разверстые пасти шипели, шептали:
  -- У меня е-с-с-с-ть в-с-с-с-е, что надо тебе! Прине-с-с-с-и мне ж-ш-ш-ш-ертву!
  -- Ж-ш-ш-ш-ертву!
  -- Ж-ш-ш-ш-ертву!
  -- Ж-ш-ш-ш-ертву! - шипели маленькие змеиные головы.
  -- Ж-ш-ш-ш-ертву! - повторяли, казалось, сами стены пещеры.
   Димир с криком шарахнулся в сторону, заметался, пытаясь найти выход, но выхода не было, он натыкался только на мокрые, липкие стены. Но стены ли это? Пальцы как будто нащупали человеческие тела, лица с широко раскрытыми в крике ртами, выпученными глазами. Чьи-то холодные влажные руки схватились за одежду. Димир в панике забился, вырвался. Стены застонали множеством голосов, мужских, женских, детских. Мальчик в ужасе зажал уши ладонями, но молящие голоса звучали не в ушах, а внутри головы.
   Вопя от ужаса, он просыпался, шаря руками в темноте и натыкаясь на занозистые бревна стены и доски кровати. Он стал было спать с маленьким масляным светильником, но Янелька, ничего не говоря, сторожила, и, стоило заснуть, гасила светильник. Масло берегла. Приходилось снова, очнувшись от кошмара, тыкаться в темноте.
   Старый Сег тут же заметил неладное, начал совать травяные и совсем непонятно какие отвары, расспрашивал о здоровье, хотел даже послать за знахаркой Тэш. Но Димиру почему-то совершено не хотелось рассказывать Сегу, а тем более малознакомой Тэш, об ужасе, повторяющемся почти каждую ночь.
   Со временем Димир, вот удивительно, привык к кошмару. Начал, шутки ради, разговаривать с черным чудовищем, и оно ему отвечало. Разговоры эти похожи были на рассказы Сега, но еще интереснее. Страшилище тоже показывало, как творить волшебство. Димир опробовал его рецепты наяву и, о диво, все получилось. Чудовище обещало все, что угодно, а взамен просило принести ему жертву. Дрожа от ужаса, обливаясь холодным потом, Димир в указанном шипящим голосом месте, в глубоком овраге на камне зарезал черного кролика. После этого его сны стали еще более увлекательными. Скоро мальчик стал догадываться, с кем разговаривает во сне. Он помнил слова Сега о Чартеже и ничего не обещал. Страшно почему-то не было. Все-таки это лишь сон. И он перестал кричать по ночам.
   Янелька еще... Кажется, хуже выглядеть некуда, а она ухитрилась еще подурнеть, да стала тяжело ходить. Лицо у нее еще больше округлилось, руки попухлели, ноги перестали влезать в боты. Это при том, что мачеха почти ничего не ела, только все время хлебала квас. И смотреть на Димира стала опять как-то нехорошо, особенно за трапезой. Каждый отправляемый им в рот кусок провожала глазами. Вот напасть! И что с ней делать?!
   Димир попробовал пожаловаться отцу, что мачеха его не любит. Терхо сначала отшучивался, потом притянул сына к себе и погладил по голове.
  -- Чего ж ты хочешь, больше матери никто человека не любит. Мачеха - не мама. Янелька баба как баба. Не самая лучшая, конечно, но все хозяйка в доме. Что делать, когда боги прогневались. Ты на нее внимания не обращай. Вот дите родит и бросит дурить. А пока потерпи. Скоро все наладится. Да ты у меня вон уже какой большой! Скоро меня перерастешь! Зачем тебе мамки-няньки?!
   Ничего себе "Не обращай внимания"! Того и гляди, подсыплет яд! Совсем рядом с порогом дома растут такие травы, которые стоит правильно собрать и приготовить, и тому, кто прикоснется, понюхает или попробует их в похлебке, спасения не будет. Одна надежда, что Янелька тайным знаниям не училась. Да куда ей! Ведь дура дурой! Хозяйствовать никак не научится! Но Димир не собирался полагаться на "авось она не сумеет". Надо что-то делать с опасной, хоть и дурной бабой, и скорее, пока она не добралась до него. Шипящий ночной друг в первом же сновидении выполз с практическим советом, но совет, ночью, во сне, разумный, утром, при свете солнца, показался жутковатым, и Димир колебался.
  
   Янелька придирчиво рассматривала свое лицо в зеркале в зеркале. Выдернула седой волос, поскребла ногтем прыщик на носу, но выдавить его побоялась, а то еще нос распухнет. Кажется, проклятые оспины действительно слегка сгладились и побледнели. Вроде, помогает мазь старой Ахемы. Ахема баба добрая, но дурная. Надоела уже со своими рецептами. Видано ли дело: кашу вари на молоке, добавляй мед, сушеные фрукты, орехи! Расход какой! И съедят такой каши гораздо больше. Ну, на праздник, понятно, можно так сготовить, да и то... Разбалуются мужики, каждый день начнут лакомства требовать. Ясно, мужу не поперечишь... А вообще-то в дому муж должон жену слушать. Потому как что мужики в стряпне да в хозяйстве понимают?!
   Еще Ахема учит, чтобы перед мужем и пасынком наряжалась, платье чтоб красное с вышивкой, платок цветастый, по-особому красиво повязанный, получается, будто кочан капусты на голове. Да пока у печки возишься, да руки по локоть в помоях, красное платье вмиг черным сделается!
   Глаза сажей велит подрисовывать, брови. Ногти велит охрой красить. Тоже придумала! Охра-то сразу стирается! А ты, говорит, снова накрась! Не отвалятся пальцы-то!
   Вот сейчас прямо! Будто других дел нет!
   Янелька сдуру раз так разоделась, раскрасилась. А Терхо, муженек любимый заявился в дом уже темной ночью, пивом налитый по самые глаза. Спать сразу завалился, на нее, в красное платье разодетую, и не глянул. А ночью опять с женой своей мертвой разговаривал. С ней, с живой, так никогда не разговаривает. И какая она краса, и какая она любая, и как они с ней на ярмарку осенью поедут, и какой сын у них справный...
   Да уж, Димир этот... Смотрит волчарой. В лесу не сгинул, волчара и есть. А жрет как! Десятерых можно накормить, сколько он один сжирает. Еще повадился еду из дому таскать. Жертвы богам он, видите ли, приносит! Хоть бы путное чего у богов вымолил!
   Янелька сердито, рывками, распустила косицу и начала драть ее гребнем. Тонкие волосы облачком окружили лицо, и оно показалось в зеркале милее. Янелька улыбнулась. Щеки вдруг запылали, все тело охватил жар от вдруг припомнившегося вчерашнего сна. Ее обнимал и ласкал смуглый красавец в одежде из змеиной кожи, шептал на ухо обещания. Называл желанной, красавицей, принцессой... Эх, если б так же наяву!.. Что-то было еще в этом сне такое... Очень важное... Ах да, этот доб-рый дух предостерегал ее. Пасынок может причинить вред малышу... Какой ужас! Да ладно, глупости, это лишь сон! Димир никогда не сможет повредить маленькому! Она ни на минуту не отойдет от колыбельки, не даст в обиду чадо!
   Надо бы все-таки как-то избавиться от мальчишки, что бы там не говорили Сег с Ахемой. Вдруг у него дурной глаз? Да наверняка! Пусть Терхо его в учение отдаст, да подальше отсюда, в Ахт, например. Жрецом он, видите ли, будет! Как же, дожидайтесь! Жрецами становятся дети жрецов, а не бочаров. Нечего и мечтать!
   Янелька заплела волосы в тугую косицу, сколола в узелок на затылке и завесила нелюбое зеркало полотенцем. Заглянула в чугунок на печи. Каши осталось чуть на донышке. Она наскребла со дна пригоревшие остатки, шлепнула на блюдце и поставила на алтарь перед Великой Матерью. Зажгла сальную свечку, заученно произнесла слова молитвы.
   Да уж, богам хоть молись, хоть не молись, все едино. Вот смилостивилась Великая Тахэт, послала второе дитя вместо мертворожденного, а муж все равно не глядит. Не люба, так зачем брал?!
   Янелька грязным мешком, повязанным вместо фартука, втерла обратно в глаза брызнувшие вдруг слезы. Была б она краше!.. Да толку от красы той... Вот сестрица уж какая пригожая была, а в один день красоты и жизни не стало. Злая сестра Агена Нега ее до смерти сожгла. Нега завистливая, сама некрасива, и красавиц не любит. Потому ее, Янельку только огненными пальцами попятнала, не до смерти, что она и так нехороша была.
  
   Димир выпроводил из храма малышей, велев им приходить завтра в полдень. Подмел зал перед алтарем, разложил приношения перед богами, кому - пищу, кому цветные ленточки, кому ягоды или цветы, кто что больше любит. Заменил увядшие букеты и цветочные гирлянды свежими. Долил душистое масло в светильники. Достал чистые мантии для Сега и для себя, вытащил из сундука нужные амулеты и символы, положил на специальный столик неподалеку от алтаря, чтобы были под рукой. Туда же и барабанчики, и смеси трав для курильницы. Выставил на алтарь фигурки Великой Матери, Отца Небо и божков-покровителей заливного луга к северу от деревни и озера, где растили форель для графского стола. Им сегодня нужно было поклониться особо. Ну вот, вроде все готово. А если что и позабыл, обойдемся. Фигурки, амулеты - не это главное. Главное - устремление и сосредоточение!
   Теперь осталось дождаться Сега.
   Он сел в молитвенную позу перед алтарем, но мысли все никак не устремлялись к богам. Мучили сомнения.
   Вот уже четыре года он служит в храме. Научился читать, писать, считать. Знает обряды поклонения всем богам, чьи изображения стоят в храме. А изображений этих больше полусотни. Он выучил на память две имеющиеся у Сега книги. В первой книге описывались обряды поклонения богам и божественные истории, во второй - приметы погоды, и когда что сеять. За четыре года Димировой учебы эти приметы ни разу не исполнились, он нарочно следил.
   Травы Сеговы - ничего тайного или волшебного. На самом деле есть травы и тайные, и волшебные, и Сег их всех знает, и Димира научил, да только почти никогда не использует. Берет те, что для запаха: полынь да мяту. Он говорит, что богам нужно поклонение, почтение, а шибко наседать на них с колдовством и моленьями нехорошо. Тут Димир был с Сегом полностью согласен. Простому человеку лучше на волю богов полагаться, своим умом жить не надо. Вредно.
   Вот, например, огородник Дынка насчет баб очень уж неуемен. Мужики его за это били что ни год почти что до смерти, бабы от ревности морду ему когтями драли. Жена бесится, то и дело с детьми к родителям убегает, забрав приданое. И при каждой очередной напасти Дынка несется в храм, богов о помощи молить. И лучше всего для него было бы, если бы боги забрали у него мужскую силу. Тогда беды Дынки закончатся. Неоткуда им будет браться, бедам! Но тогда уж Дынка взвоет!
   Или красотка Лиска. Она хоть еще совсем молоденькая, но вольной жизни ей осталось года два, не более. Все девчонки ее возраста уже на парней глазками постреливают, между собой шушукаются. Из-за красоты своей жениха найти не может. Боятся парни к ней свататься, боятся, что не уберегут, и что гордая красотка хозяйство вести не станет. Подружки злятся, завидуют. Все беды у Лиски от ее красы. Тоже молится, дары в храм несет. А если боги решат помочь, отберут красоты хоть чуточку - слезами обольется.
   Никто своей пользы не понимает!
   Лиска... А в детстве какая была! Глазищи серые на пол-лица, волосы белые пушистые, такие... Будто девчонку везде сопровождает знакомое облачко... Он подкрадывался и дергал за невесомые пряди, а Лиска никогда за это на него не сердилась. Обернется, глянет серыми глазищами и скажет:
   - А у меня яблоко есть. Хочешь половину?
   Лиска и сейчас на него поглядывает, на танцах и в играх всегда его выбирает. Как он раньше не замечал этого?! Не думал совсем о девчонках, о Лиске. Поиски Дара весь мир загородили. Что если Лиску позвать помогать в храме? Вот Ахема помогает ведь Сегу! Жрецу нужна жена... Но нет! Слишком многие захотят увидеть Лиску вдовой. И вообще... Мало ему забот, не хватает еще только отгонять ухажеров от жены-красавицы! А если еще удастся обрести Дар... Магу жена - лишь обуза. Маг может надеяться лишь на себя. Он не должен зависеть ни от кого, даже (и особенно) от любимого человека. Никто не сможет приказывать ему, держа нож у горла Лиски.
   Сег уже старый стал, с двумя костылями ходит. И то -хорошо пожил, долго. Димиров дед его уже только старым помнит. Димира жрец очень привечает, все почти дела ему перепоручил. Говорит, что выучил всему, что сам знает. Старшие помощники Сега, оказывается, и не думали в деревне оставаться, у них в Ахте дядя - главный жрец в храме Агена. Здесь они опыта набирались и скоро в Ахт уедут насовсем. Так что быть Димиру младшим жрецом, помощником Сега, а там и вовсе заменить его. Скоро уже, по всему видать.
   Но что-то Димир совсем этой доле был не рад. Отец гордится им и хвастается, односельчане как взрослому кланяются, советов спрашивают. Но это все не то. Старый Сег жизнь прожил в страхе. От него ничего не зависит, а спрашивают с него. Старосту он не боится, но опасается, графского управляющего тоже. Жизнь у него не намного длиннее жизни обычного человека. Болезни опять же, заботы. И только на богов можно надеяться. Своей силы у Сега почти что и нет. Опыт есть, ум. Только на уме и опыте Сег выезжает, да когда у богов чего вымолит. Димир видел, чего это стоит - у богов милость выпросить.
   Все, что Димир узнал у Сега ценного, он узнал за первые два года учения. А следующие два года уже ему помогал. Не так уж много узнал. Не сравнить с тем, что нашептывают ему во сне жуткие змеиные головы.
   О дивных странах, до которых не надо месяцами ехать с торговым караваном на верблюдах, изнемогая то от жары, то от холода, то от жажды, страшась разбойников, на каждом шагу отдавая часть за частью свое добро сборщикам подати.
   О тайных тропах, по которым можно за пять ударов сердца до Ахта дойти, а за десять - до столицы. Рядом эти тропы, совсем близко, только шаг один сделать. Но надо знать, как шагнуть.
   О травах, цветущих ночью, убивающих живых и воскрешающих мертвых - по выбору. О жутких чудовищах, и как заставить их верно служить. Многое рассказали змеиные головы, и все рассказанное словно раскаленным ножом на сердце и в мозгу вырезано - болит, и ничем не стереть, не забыть.
   Димир знал, что за все придется когда-то заплатить. Тогда, давно волшебник сказал - за учебу надо платить. Сегу он платит сейчас - помощью, заботой на старости лет. А чем придется заплатить змеиному шипению? Димир догадывался - чем.
  
   Скрипнула дверь. Это Сег вылез из крошечной боковой каморки, где всегда отдыхал перед вечерними обрядами. Он старался видеть вещие сны, да не очень-то получалось. Приснится что-то, рассказывает - ясно, вещий сон, по всем приметам вещий. Непонятно лишь, что сулит. И только когда что-то случится, ясно становится, что предвещал сон. Но тогда уж поздно.
   Сег тихонько закряхтел, осторожно протукал костылями, стараясь не потревожить ученика, не отвлечь от молитвенного бдения. Но пора, пора... Солнце садится, наступает время обряда. Сег с неожиданным чувством взглянул на мальчика. Что б он без него делал?! Еще и не сразу решился брать его в ученье, сомневался. Обычно-то брал учиться всех, даже самых тупых. А тут вдруг сомнения одолели. Чудилось ему в ребенке что-то странное. Именно что чудилось. Сидит, молится. Но пора.
   Сег стукнул костылем погромче. Димир вздрогнул, вскочил. В единый миг подлетел к Сегу, взял под руку, подвел к алтарю. Подал мантию, амулеты, кадильницу. Стул подал. Сег все время обряда уже стоять не мог, садился. И то - зачем стоять?! С барабанчиком плясал Димир. Он же пел гимны. Сег лишь разжигал травы в кадильнице и подсказывал иногда, что делать дальше. Да и эти подсказки уже не были нужны.
   Димир подошел с подносом, уставленным жертвенными подношениями, чтобы Сег перед обрядом все проверил. Сег принял поднос, мимолетно взглянул в лицо мальчика и вздрогнул. Синие глаза Димира вдруг стали желтыми, с узким вертикальным зрачком, будто глаза зверя или ящерицы. Старик моргнул, и все исчезло. Эх, старость пришла. Из ума начинает выживать, вот и мерещится всякая дрянь. А может, это злые духи одолевают, потому как сил противостоять им почти не осталось. Духам нравится пугать и смущать людей. Надо же им как-то развлечься в своем бессмертии.
   Вдвоем вечерний обряд завершили очень быстро. Димир снова тщательно убрал зал, зажег светильники и отпросился у Сега сходить домой. На улице было еще совсем светло, до ночных обрядов времени оставалось достаточно. Надо хоть чем помочь отцу в хозяйстве. Совсем он дом забросил: день и ночь в храме. Скорей уж родила бы Янелька отцу помощника. Да когда еще этот помощник подрастет?! Толк от него будет очень нескоро. Долго придется разрываться между богами и семьей.
   Димир вздохнул. Все видят в нем преемника Сега, а сам он до сих пор колеблется. Думает об этом почти все время: дома бессонными ночами, в храме во время обрядов, отчего обряды становятся пустым действом, причем, похоже, Сег это замечает. Недаром он иногда так пытливо вглядывается в своего молодого помощника. Смотрит, но пока молчит.
   Да что толку думать да сомневаться?! Каждому понятно, что лучше быть жрецом, чем небогатым ремесленником или крестьянином. Прыгать от радости надо, а не мучиться сомнениями. Во всем зависеть от богов? А разве крестьянин от богов не зависит?! Гораздо больше, чем жрец! Димир мотнул головой, решив прекратить бесполезный спор, который он долгое время вел с самим собой.
   Тоска запустила когти в самое сердце. Он совершенно беззащитен. Перед болезнями, старостью, смертью. Перед богами, перед графским управляющим. Может достаться глупая, неумелая жена, могут родиться непутевые дети... Град, неурожай, да мало ли еще что! Эта тоска не давала спать по ночам, заставляя кусать подушку, чтобы домашние не слышали стонов. Но при свете уходящего дня тоска не обрела полную силу, и Димир с ней справился, несколько раз глубоко вздохнув.
   Оказалось, он зря торопился домой. У отца закончились доски, и он ушел в лес, чтобы выбрать подходящее сухое дерево. Янелька, только заслышав его возню в сенях, отскочила от зеркала и немедленно заныла, что, вот, неизвестно, то ли получится из Димира жрец, то ли нет, и скорее всего, что не получится. А Терхо дома нет, и пасынка дома нет никогда, а дел полно. Не может она, слабая женщина с дитем в животе всю тяжелую работу делать!
   Димир, немедленно наполнившись злостью, нарочно загремел ковшом в ведре с водой и про-ворчал сквозь зубы:
  -- Для работы и пришел! Что делать надо, говори скорей!
   Янелька кивнула на бельевую корзину в сенях.
  -- Отполоскать надо. Донеси корзину до реки, а я уж отполоскаю. Подождешь меня там малое время, и обратно корзину принесешь.
   Димир разозлился еще больше, но укорил себя, сделал глубокий вдох и сказал, как ему показалось, очень убедительно:
  -- Поздно уже. Пока дойдем, пока будешь полоскать, совсем стемнеет. Обратно в темноте идти по обрыву долго, да и опасно, споткнешься еще. А я на ночной обряд могу опоздать. Сегодня канун рождения луны, надо светильники жечь, небесным повитухам светить. Завтра давай, с утра.
   Янелька сразу завизжала:
  -- Завтра! Всегда завтра! Да завтра утром ты после ночного бдения спать завалишься и до обеда продрыхнешь! Знаю я тебя! И папашка твой небось в лесу у костра заночует, а оттуда прямиком к Дынке порысит, пивом наливаться! Никто мне не поможет! И белье закиснет, еще плесенью покроется! Ваше же, штаны да рубахи! Вот не стану ничего делать! И кормить не стану! И хоть провалитесь!
   Димир поморщился от пронзительного голоса мачехи. Нахлынувшую ярость превозмогало трезвое рассуждение о том, что вот сейчас эта дура оборется, да еще сама схватится за корзину, и, обереги боги нас от этого, повредит ребенку. А виноват во всем будет он. Уж Янелька распишет как надо, нажалуется и отцу, и Сегу. Нечего делать, придется тащиться с ней на реку. Но тогда в храм ни за что не поспеть!
   Он подумал, потом нашарил к кармане клочок бересты, уголек и торопливо нацарапал записку старшему помощнику Сега, униженно прося того помочь сегодня старику провести обряд. Хлопнув дверью, вышел на улицу, подозвал и озадачил соседского ребятенка. Вернулся в дом, молча подхватил корзину, рванув за одну ручку так, что крышка отлетела и ручка чуть не оторвалась. Водрузил на плечо и вышел, зацепившись в дверях за косяк, так что из корзины что-то вывалилось. Его переполняла досада. Теперь он будет заниматься стиркой с Янелькой, и это вместо красивой, торжественной церемонии, вместо общения с богами! Он был готов убить мачеху.
   Визжащая Янелька на полуслове заткнулась, подхватила упавшие вещи, и припустилась следом. Димир шагал очень быстро и не оглядывался. Как там за ним Янелька поспевает, ее забота.
   Янелька, пыхтя и непрерывно вопя, пыталась его догнать. Платок ее сбился набок, волосы растрепались. Она охала и задыхалась.
   Тропинка к реке петляла по крутому берегу. Димир на повороте остановился поудобнее пере-хватить корзину и перевести дух. Тут Янелька наконец его догнала и налетела, как недавно окотившаяся кошка на собаку. С искаженным от ярости лицом она завопила:
  -- Ты меня нарочно убить хочешь?!
   Димир, злость которого от быстрой ходьбы и возни с тяжелой ношей немного улеглась, с удивлением спросил:
  -- Ты же сама хотела скорей, чтоб до темноты управиться?!
   Он глянул в белые от ярости глаза Янельки и попятился. Она потрясла кулаками перед его лицом и изо всех сил толкнула в грудь. Димир по всему должен был рухнуть с обрыва вниз, но ему удалось схватиться за ветки небольшой ивы и устоять на ногах. Янельке повезло меньше. Изпод ее ног обвалился пласт земли, и она повисла над обрывом, зацепившись одной рукой и юбкой за ту же несчастную иву, корни которой теперь наполовину торчали наружу. Пальцами другой руки она скребла край тропинки и истошно орала на пасынка:
  -- Что замер?! Руку давай, руку, дурак! Ты нарочно меня столкнул! Все отцу твоему скажу, скотина, мерзавец! Убить меня хотел!
   Димир, оцепенев, стоял и смотрел на злобное лицо мачехи, на ее разинутый рот и выпученные глаза, на пальцы, царапающие землю, словно старающиеся добраться до его горла. Вспомнилось вдруг одиночество в ночном лесу, тычки, оплеухи, горелые корки, торопливо проглоченные в углу, страх. Он словно раздвоился: одна половина осталась здесь, на речном берегу, а вторая перенеслась в знакомую, не страшную теперь сырую пещеру. Тьма задвигались, зашуршала чешуей, зашипела, засверкала сотнями зеленых глаз.
   Димир глубоко вздохнул и с отчаянным криком:
  -- Прими эту жертву, Чартеж! - изо всех сил ударил ногой под корни еще цепляющейся за землю ивы.
   Ужасный вопль сорвавшейся вниз Янельки слился с торжествующим ревом змеиных голов. И в этом реве и крике еле прозвучал слабый детский плач, тут же замолкший. Димир совсем забыл про Янелькиного ребенка. Как он мог?! Он стоял на краю обрыва, оторопело смотрел вниз и думал об этом, пока внизу не зазвучали тревожные восклицания припозднившихся на реке женщин. Тогда мальчик повернулся и побежал. Он бежал, не видя, куда ставит ноги. В его глазах кружилась тьма, заполненная торжествующим шипением.
   Когда колотящееся от бега сердце выпрыгнуло из груди и начало судорожно пульсировать во рту, уже стемнело. Не поняв толком, куда привел его безумный бег, Димир забился в какую-то нору, в узкое углубление в земле, окруженное с трех сторон кустами и высокой травой, а с четвертой стороны вроде бы поднимался холм или гора. Скорчился, обхватил себя руками и привычно вгляделся во тьму. Вот что в последние дни у него в избытке. Тьма была и вокруг, и внутри. Огромная змеиная голова придвинулась к самому лицу, зубастая пасть дохнула зловонием, сверкнули зеленые глаза. Все, как обычно. Только сегодня голова улыбалась. Надо же, она и улыбаться умеет! Но что это была за улыбка...
   Димир собрал все свое мужество и, с трудом совладав с трясущимися губами, спокойно спро-сил:
  -- Ну, теперь доволен? Помнишь, ты обещал мне Дар?!
   Жуткая пасть затряслась в шипящем хохоте.
  -- Раз-с-с-с-зве я ч-ч-что-то обещ-щ-щ-щал? Я говорил, ч-ч-что у меня ес-с-с-сть вс-с-с-се, ч-ч-ч-что тебе нуж-ш-ш-ш-но! Но я ни-ч-ч-чего не обе-щ-щ-щал!
   Димир похолодел, сжал от ярости кулаки. Попытался ударить по чешуйчатой харе, но кулак прошел насквозь, не причинив чудовищу никакого беспокойства. Крикнул угрожающе, хотя голос прерывался рыданиями, а губы неудержимо прыгали:
  -- Ты... Ты поплатишься! Я... Я тебе отомщу!
  -- Да бро-с-с-сь! Ч-ч-что ты мне с-с-сделае-ш-ш-ш-ь?! Не надо с-с-со мной с-с-сориться! Вырази мне поч-ч-ч-тение. Я ведь могу и разгневать-с-с-ся!
  -- Убирайся! - нахлынуло равнодушие. Димир уткнул голову в колени и замер.
   Ухо обожгло горячее смрадное дыгание.
  -- Не пла-ч-ч-ч-ь. Ж-ш-ш-ш-ертва бож-ш-ш-ш-еству - благое дело. Не бой-с-с-с-я. Я тебя не покину.
   Димир оттолкнул лезущую в лицо морду.
  -- Уходи. Я отрекаюсь...
   Зашипело в другом ухе.
  -- Не торопи-с-с-с-ь отрекать-с-с-с-я! У тебя е-с-с-с-ть Дар! Он был у тебя в-с-с-с-егда! Ина-ч-ч-ч-е вы с-с-с ма-ч-ч-ч-ехой не на-ш-ш-ш-ли бы дом вол-ш-ш-ш-ебника. Неуж-ш-ш-ш-ели ты думал, ч-ч-ч-то любая деревенс-кая ду-ра мож-ш-ш-ш-ет вот так, запро-с-с-с-то, без пригла-ш-ш-ш-ения, завалиться в го-с-с-с-ти к Рахту?!
  -- А как же волшебник? Он сказал...
   - Никому не верь на с-с-с-лово!
   Большая змеиная голова вновь закачалась-захохотала, зашипела сотней голосов. Или это было эхо?
   - С-с-с-луж-ш-ш-ш-и мне! Иначе погибне-ш-ш-ш-ь! Домой возвращ-ш-ш-ш-ать-с-с-с-я нельзя. Я помогу! Иди с-с-сейч-ч-ч-ч-ас-с-с к Рахту. У него беда, ему нуж-ш-ш-ш-ен помощник. Он тебя примет, девать-с-с-с-я ему некуда, примет! С-с-с-ынок - то его бес-с-с-таланный с-с-сбежал!
   Димир вновь оттолкнул чудовище.
  -- Какой из меня помощник? Я ничего не могу. Я не умею пользоваться Даром, который, как ты говоришь, у меня есть!
   Из темноты на Димира надвинулись сотни разъяренных глаз и оскаленных пастей.
  -- Не разочаровывай меня, мальч-ч-ч-и-ш-ш-шка! Я с-с-сам тебя уч-ч-ч-ил! Попробуй только опозорить меня, и ты пож-ш-ш-ш-алееш-ш-ш-ь! Ш-ш-шевелись!
   Стены пещеры стонали и плакали. Среди множества голосов мальчик различил один, такой знакомый, и вместе с тем непривычно жалобный, молящий. И еще тихо пищал младенец.
   Димир вытолкнул из себя шипящую, шуршащую тьму. Долго сидел, обхватив себя руками. Когда начало рассветать, встал.
  
  
  
   ГЛАВА 3
  
  
   Двор дома знахарки был битком забит мужчинами, женщинами и детьми всех возрастов. Среди них были больные, желающие советов, ворожбы, гадания. Все хотели смягчить или вовсе обмануть свою судьбу.
   Очередь продвигалась очень медленно, и молодая, привлекательная, бедно одетая женщина с маленькой бойкой девочкой вошла в комнату, где знахарка обычно разговаривала с посетителями, когда вечерняя заря уже угасала.
   Знахарка, нестарая еще женщина с крепким телом, длинными распущенными черными волосами с вплетенными в них амулетами, одетая в широкое платье странного вида, какие никто в округе не носил, строго взглянула на очередную просительницу:
  -- Чего ты хочешь? Ты здорова, и твоя дочь тоже. Гадать и ворожить я сегодня устала. Приходи в другой день. Сегодня было слишком много народу.
  -- Госпожа, пожалуйста, прими нас сегодня! Мы с дочерью... Нам нельзя возвращаться, если ты нам не поможешь. Нам нельзя возвращаться ни с чем.
   Знахарка тяжело вздохнула.
  -- Одно и то же... У всех одно и то же. И у всех срочно. Ну, хорошо, рассказывай о своей беде. Садитесь сюда, на лавку.
   Молодая женщина никак не могла собрать мысли в слова, мяла и поправляла юбку на коленях, теребила платок и конец переброшенной через плечо растрепавшейся светлой косы. Наконец она начала сбивчиво:
  -- Госпожа, моя дочь... Вы не подумайте, она очень хорошая девочка, такая добрая, веселая, никогда не плачет и не капризничает... Ей четыре года, и она уже начинает помогать мне... У меня еще двое младших детей, они остались дома со свекровью. Моя девочка - дочь моего первого мужа, мы так недолго жили вместе, он заболел в одночасье и на следующий день умер... Но так странно, госпожа, как будто кто-то нас сглазил...
  -- Милая, я ничем не могу помочь твоему умершему мужу. Тем более, я поняла, он умер уже давно?..
  -- Нет, нет, госпожа, не мужу, дочери! Вот этой девочке, моей Аннеке! И всем нам... Они выгнали нас, сказали, мол, куда хочешь, туда и девай ее, и никто не заступился...
  -- Да кто же?
  -- Мой муж, и свекровь, и родня вся, и соседи...
   Женщина, наконец, разрыдалась, уткнувшись лицом в сползший с головы платок. Знахарка, до этого неторопливо расхаживающая по комнате, села рядом с ней и погладила ее по плечу.
  -- Ну, ну, успокойся, я постараюсь помочь тебе, только расскажи мне все по порядку, и поподроб-нее.
   Говоря это, знахарка уже привлекла к себе девочку, осмотрела ее руки, заглянула в глазки, пощупала живчики на запястьях и висках. Девочка нисколько не боялась, и, казалось, совершенно не устала и не соскучилась от долгого ожидания. Она улыбалась знахарке, оживленно вертела головой, с интересом рассматривая комнату: ее деревянный некрашеный пол, застланный толстыми пестрыми домоткаными половиками; большой прямоугольный стол; лавки рядом со столом и вдоль стен с мягкими красивыми подушками, сшитыми из лоскутков, искусно подобранных по цвету; засушенные пучки трав под потолком; многочисленные баночки и горшочки на полках, занимающих сплошь все стены; разрисованную цветными замысловатыми узорами печь у северной стены. Оглядев обстановку вокруг, девочка робко протянула пальчик к особенно блестящему и необычному талисману в волосах ведуньи. Та невольно улыбнулась ребенку. Малышка, поощренная этой улыбкой, тут же заговорила скороговоркой:
  -- Как у тебя интересно! А как тебя зовут? А что у тебя в той баночке такое шевелится? А зачем...
  -- Меня зовут Тэш. А что и зачем у меня в баночках, я расскажу тебе обязательно, только потом, когда у нас будет свободное время. А сейчас поиграй со своей куколкой, а мне дай поговорить с твоей мамой. Хорошо?
   Девочка послушно кивнула и тут же устроилась со своей куклой и лоскутками прямо на полу, у ног матери. Та с любовью взглянула на нее и проговорила со слезами в голосе:
  -- Видишь, госпожа, какая она славная?.. Кому она может мешать? Моя Аннеке такая ласковая, послушная... Такая веселая, что и я радуюсь, глядя на нее... А все говорят, что у нее дурной глаз... Посмотри, госпожа, на ее голубенькие глазки, не черные. Дурной глаз ведь черный?! Такие милые глазки, какой уж тут дурной глаз... Они сами все обижают мою доченьку напрасно, вот их боги и наказывают...
  -- Кто это ее обижает?
  -- Да детишки соседские, матери их тоже... Да и не обижают вовсе... Кто же захочет обидеть мою славную доченьку? Так, один раз она с подружками поссорилась,.. да еще один раз... Да мама ее подружки, сестра моя троюродная, накричала на нее...
  -- И что же?
  -- Ну, сестра моя упала и ногу сломала у себя во дворе, да из детишек кое-кто заболел... Кое-кто побился... Да детишки всегда болеют, не один, так другой... И шишки вечно себе набивают... И сломать себе что-нибудь дело обычное... При чем здесь моя девочка? Она такая маленькая...
   Мать девочки замолчала, тяжело вздохнула и с надеждой посмотрела на знахарку. Та еще раз внимательно оглядела ребенка, затем перевела взгляд на посетительницу.
  -- Когда же родилась твоя дочь?
   Женщина покраснела и снова принялась теребить свое платье.
  -- В Самхэйн, в год кометы... Ей четыре года, пошел пятый...
  -- Хорошо, хорошо, не беспокойся. Я, кажется, придумала, как вам помочь, если только ты согласишься, и твоя дочь тоже.
  -- Госпожа, я на все согласна, на все... Они же выгнали нас с ней, велели мне с ней назад не приходить... У меня дома двое детей грудных, девочка и мальчик, близнецы. Я на все согласна. Подар-ки любые... Отслужу, если надо, что повелишь...
  -- Подожди ты, не спеши, выслушай до конца и хорошо подумай. Твоя дочь не как все дети, ты и сама это знаешь, не обманывай себя. И в самом деле, лучше тебе с ней домой не возвращаться.
   Женщина разрыдалась. Малышка оторвалась от игры, вскочила, прижалась к матери и обняла ее:
  -- Мамочка, почему ты плачешь? Не плачь! Это тетя тебя обидела?
   Девочка сердито глянула на знахарку. Молодая мать затрепыхалась:
  -- Нет, нет, милая, не обидела! Я не плачу! Играй, моя дорогая, с куколкой, мы просто разговариваем.
   Знахарка усмехнулась и продолжила:
  -- Я уже в летах, мне нужна помощница. Твоя дочь как раз мне подходит. Она вырастет возле меня, я постараюсь научить ее всему, что знаю сама. Ей будет хорошо здесь, я буду растить ее, как свою дочь.
   Женщина растерялась.
  -- Как, как я с ней расстанусь? Она будет знахаркой, как ты? Будет жить вот так, одна?..
  -- Очень многие, даже знатные и богатые господа, приводили ко мне дочерей и умоляли меня принять их в ученицы. Они знали, каким почетом пользуются знахарки, какую имеют власть. Но те девочки не подходили, и я отказывалась.
   Женщина порывисто прижала к себе девочку. Знахарка встала, прошлась по комнате, постояла у окна, села к столу и продолжила:
  -- Все равно девочка не сможет жить со всеми, не будет счастлива обыденной долей, даже если твои земляки к ней привыкнут и дадут спокойно вырасти. Она не обычная девочка, повторяю это еще раз. Ты не можешь взять и просто вернуться с ней домой. Я не буду требовать, чтобы она стала именно знахаркой. Она сама выберет себе путь, когда вырастет. А я ей во всем помогу. Она поживет у меня, а ты сможешь ее навещать как угодно часто, гостить у меня как угодно долго... Впрочем, как знаешь. Можно придумать и другой выход. Например, уехать всей семьей куда-нибудь подальше, в город, там много самых разных людей, и никто никого не знает, никто никем не интересуется. Там твоя Аннеке, быть может, не привлечет внимания. А может быть, и там ее заметят, и придется переезжать снова... Подумай...
   Молодка потупилась, теребя пальцами платок, а Тэш ласково привлекла к себе девочку.
  -- Аннеке, хочешь погостить у меня? Я расскажу, что у меня в горшочках, и зачем я вешаю сухие травки под потолком. Мы будем много гулять по горам, я покажу тебе интересные камешки. А в сарае у моей кошки родились котята, скоро они вырастут и будут так весело играть с тобой.
   Аннеке подняла глаза.
  -- А мама тоже останется погостить у тебя?
  -- Твои братик и сестричка очень маленькие, они пока не могут долго жить без мамы. Но она будет часто навещать нас, и мы с тобой будем часто навещать маму и братика с сестричкой. Договорились?
   Малышка нахмурилась и собралась заплакать. Знахарка притянула девочку еще ближе к себе и зашептала ей на ухо:
  -- Знаешь, что я умею? Ни за что не догадаешься! Можно стать мышкой и бегать с мышками по лугу и играть с ними в салочки. А можно превратиться в птичку и полетать с другими птичками в небе. Тебе ведь часто снится, что ты летаешь? А это будет наяву!
   Аннеке потерла кулачками глаза и рассудительно заявила:
  -- Летать во сне тоже совсем неплохо: если упадешь, то взаправду не ушибешься. А если я стану мышкой или птичкой, твоя кошка может меня съесть?
  -- Ни за что! Ведь я все время, пока ты не вырастешь, буду тебя оберегать!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 4
  
  
  
  
   Струйка воды стелилась по камням и журча, стекала по прилаженному глиняному жело-бу в подставленный кувшин. Кувшин очень большой, а струйка такая тоненькая.
   Аннеке смотрела на кувшин и думала, что стоило пойти дальше, к другому роднику, более щедрому. Тогда она шла бы уже к дому с полным кувшином. Ждать, сидя на одном месте, очень холодно. Надо было надеть новенькую овчинную душегрею, подаренную ей Тэш в Самхэйн. Холодный ветер трепал волосы, без труда проникал под грубую шерстяную юбку и такую же грубую колючую шаль, завязанную накрест.
   Осень заканчивалась, а здесь, в горах, казалось, уже наступила зима. Травы пожелтели, редкие ели стояли мрачные и темные. Когда Аннеке выходила по утрам из дома, под ногами хрустел лед. Не сегодня-завтра выпадет снег и останется до весны.
   Ну, наконец-то кувшин наполнился! Руки окоченели и почти ничего не чувствовали. Девушка с трудом воздвигла полнехонький тяжеленный кувшин на плечо и по узкой каменистой тропинке пошла к дому, стараясь ступать как можно более плавно: резкие движения неприятно отзывались во всем теле, да и плещущая через край ледяная вода не доставляла никакого удовольствия даже в жару, а тем более теперь.
   Они с Тэш расходовали очень много воды: мылись каждый день, стирали; каждую неделю Тэш драила дом от подвала до крыши, и Аннеке приходилось ходить к роднику по нескольку раз в день.
   Тэш наотрез отказалась заставить родник пробиться сквозь землю прямо у них во дворе и долго рассказывала Аннеке об опасностях нарушения равновесия в природе, и девуш ка мечтала, как хорошо бы было приспособить к тоненькой говорливой струйке какие-нибудь трубки, по которым вода добегала бы до самого их дома. Пожалуй, неплохие трубки получатся из тростника, растущего в долине Большой реки.
   Их дом стоит совсем близко от реки, но Тэш категорически не желала брать воду из нее, хотя вся деревня ниже по течению пользовалась только речной водой, никто не таскался к родникам. "Скверная вода" - говорила Тэш в ответ на все жалобы Аннеке. Но хоть пол-то можно мыть водой из реки!.. И стирать... Надо будет еще раз поговорить с наставницей...
   А в голове зримо строился водосток из распиленных вдоль трубок тростника, трубки опирались на подпорки из того же тростника, вода бежала из трубки в трубку...
   Аннеке ясно видела, как нужно сделать... Только когда? Дни и так заполнены у нее до отказа, ни минутки свободной не выдернуть. А если появляется время, то тут же находится новое потрясающее занятие.
   Разве что попросить того парня из деревни, здоровье которого вдруг резко ослабло, и он зачастил к ним во двор, весело и ласково стреляя глазами в Аннеке, и, похоже, совершенно не боялся колдовства и суровых взглядов Тэш, ни капельки не исполнившейся жалости к живописным страданиям цветущего пациента.
   Впрочем, это займет еще больше времени, чем изготовление водопровода своими руками. С парнем ведь надо гулять, кокетничать А гулянья с поклонником под луной вокруг местного почи-таемого дуба Аннеке не привлекали и казались на редкость глупым занятием, тем более что почитаемый дуб обычно приходилось делить с еще двумя десятками гуляющих пар. Кроме того, гулять под дубом можно месяца два, не больше, а потом придется идти замуж за спутника совместных прогулок, а молодой муж наверняка приставит ее к хозяйству и наотрез запретит ей ее чудесное теперешнее времяпровождение с Тэш.
   Кувшин вдруг стал невесомым. Аннеке оглянулась и фыркнула. Ношу ее придержал за ручку тот самый занедуживший парень. Высокий, смуглый и мускулистый. На голове буйство черных кудлатых волос. Из полурасстегнутой рубашки выглядывала поросшая черными курчавыми волосами грудь. Только борода у юноши по молодости лет еще не росла.
   Смешно пошевелив густыми черными бровями, а потом и ушами, парень подмигнул Аннеке и улыбнулся во весь свой широкий полногубый рот, блеснув крупными белыми зубами. Аннеке скорчила гримаску, но затем не выдержала и расхохоталась:
  -- Ну что ты все время смешишь меня, Файдиас?
  -- Характер у меня такой, красотка. Такой уж уродился. Разве ты не слышала разговоры в деревне, что меня подкинули хеды? Но тогда хеды подкинули и моего деда. Бабка говорит, что он в молодости был точно такой.
   И парень снова пошевелил бровями и ушами, да так потешно, что Аннеке не удержалась
   от нового приступа смеха.
  -- А хвост у тебя есть? У хедов, говорят, есть. - сквозь сдавленный смех спросила она.
  -- Хвоста нет, а жаль. С хвостом бы я уехал в столицу и поступил в придворные шуты. Ходил бы, хвостом помахивая, и саму королеву с королем забавлял. Шуты при дворе большую силу имеют.
  -- А маленький принц тебя бы за хвост дергал, - с серьезным видом добавила Аннеке.
  -- Маленький принц еще не родился.
  -- А как он родится, так у тебя и хвост отрастет...
   Оба вновь захохотали и долго не могли остановиться. Отсмеявшись, Аннеке продолжила свой путь к дому. Файдиас бодро топал за ней, волоча в охапке кувшин. Оглянувшись на него, девушка сказала:
  -- Какой ты здоровущий! Знать бы, что тебя встречу, взяла бы два кувшина, второй раз к роднику не ходить сегодня.
  -- Да уж, сильнее меня в деревне нет! А хочешь, я тебе всегда воду носить буду? Каждый день, а? По два кувшина, а?
  -- Ты же больной, нет? К Тэш каждый день ходишь лечиться! Нет уж, сама воду принесу, а то ты еще надорвешься, выхаживай тебя потом. Ты мне лучше водопровод сделай, вода сама чтоб по трубкам бежала прямо домой, если ты такой добрый. Я потом расскажу, как.
  -- Я для тебя что хочешь, сделаю, хочешь, как ты там сказала, водо...приход, хочешь, дом новый, сарай там, поле распахать. Я сильный... И не больной вовсе, так, чтобы на тебя лишний раз посмотреть, хожу. И мне все равно, что ты с Тэш колдуньи. Я не боюсь. Дед мой тоже вот, на бабке моей женился, не забоялся. Бабка моя настоящая колдунья, как Тэш, а пошла за него... До сих пор счастливо живут... Ну, поссорятся иногда, бывает, и то редко: дед бабку кулаком: "Хедка, мол, этакая", а бабка деда возьмет и в осла превратит, и дрова на нем день-два возит, ну и что? Потом помирятся и снова хорошо живут. И ты с Тэш со мной будете, как за каменной стеной. Для тебя - все, что хочешь. И стариков твоих буду покоить, сыты всегда будете... Деток... Знаешь, какой я надежный! На деда моего погляди, я весь в него. И на бабку я тоже похож, колдовать могу. Если указательные пальцы по особенному сложить и в спину человеку уставить, хоть старосте нашему, хоть графу, хоть кому, и шептать, что надо сделать, и этот человек все сделает, и ни за что не догадается, кто ему велел, решит - затмение нашло. Там, ближе к Ахту, говорят, живет настоящий маг, хоть и молодой парень, как я. Я к нему в ученики хочу пойти, вот увидишь, возьмет с радостью. Тем более, я весь волосатый, может, вправду хедам родня, а они колдуны сильные... У них даже младенец новорожденный может сглазить ух как здорово!
   Аннеке захихикала:
  -- Я что-то не пойму, сватов собираешься ко мне прислать, или к магу в ученики отправляяешься? Разве не слыхал, что маги не женятся?!
  -- Много ты знаешь про магов! Вон в сказках у магов через одного сыновья, есть кому искусство передавать. А сыновья от жен появляются, знаешь ли... Ты только согласись, я для тебя стану хоть магом, хоть кузнецом, хоть в дружину графскую, хотя какая там у него дружина, пятерка дохляков, я таких могу два десятка раскидать, даже с утра, до завтрака. Куда ты скажешь, туда и пойду...
  -- Ну, в осла я тебя хоть сейчас превращу. Да и превращать, пожалуй, не нужно. А что ты мне в спину пальцы не уставишь и не велишь замуж за тебя идти?
   Файдиас покраснел как свекла, остановился и поставил воду на землю, подпер камнем, чтобы кувшин не опрокинулся и подошел к Аннеке почти вплотную.
   - Нет, я так не хочу... Я хочу с любовью и лаской, чтобы ты сама сказала мне: "Мой ненаг-лядный..." - Подумал и добавил. - Да на тебя, небось, мои пальцы и не подействуют... на колдунью-то...
   Одна его рука несмело легла на талию Аннеке, другая начала робко перебирать ее длинные белокурые волосы. Аннеке не отстранилась. Ощущения были приятными и волнующими, и сам парень был ей симпатичен, с ним всегда было весело. Губы Файдиаса уже касались ее уха, шеи, прикосновения становились все смелее и настойчивее, и девушка тонула в незнакомых чувствах. Но когда он языком попытался разомкнуть ее губы, Аннеке вновь овладел смех, и бедный юноша вдруг обнаружил, что нежно целует пушистую и усатую кошачью морду, а пальцы его ласково гладят длинный мех. Отчаянно вскрикнув, он оттолкнул Аннеке, затем, опомнившись, бросился поднимать девушку и помогать отряхивать одежду.
  -- Всегда ты смеешься надо мной, Аннеке, - жалобно проговорил Файдиас,- а я для тебя на все готов. Неужели я такой уж смешной?
  -- Не ты смешной, а я смешливая. Да и ты не угрюмец какой-нибудь, у тебя самого всегда рот до ушей, а ушами ты шевелишь ну так препотешно, как не смеяться!..
  -- Так как же, Аннеке, присылать сватов?
   Аннеке со смехом вывернулась из рук бедняги, с удивившей ее саму легкостью подхватила кувшин и побежала по тропинке к дому.
  -- Аннеке, Аннеке, подожди!
  -- Файдиас, приходи воду таскать, а еще у нас изгородь покосилась!
   Бедный Файдиас остался стоять столбом, и на лице его уже не было улыбки, одна только тоска. Девчонка дразнила его, то беспощадно насмехаясь, то подавая надежду. Юноша вздохнул и отпра-вился домой за инструментом, чтобы починить изгородь Тэш, на ходу придумывая, какой бы ему еще изобрести недуг. На живот он уже жаловался на прошлой неделе, Тэш, пряча усмешку, заявила: "Сделаем полное очищение!" Уж эти усмешки со всех сторон! А от колдуньиного снадобья до сих пор тянуло прятаться за каждым кустом.
  
   Из-за поворота показался дом, небольшой, но в два этажа, с пристроенным сарайчиком, и очень добротный и крепкий. Тэш уже хлопотала во дворе. Аннеке поставила кувшин на обычное место и принялась помогать. Хорошо бы поскорее справиться с надоевшими делами и заняться чем-нибудь более интересным! Тэш вчера обещала смешать новый состав для курений с совершенно необычными и заманчивыми свойствами. А поздно вечером, когда стемнеет, Аннеке планировала перехватить где-нибудь Файдиаса и смеха ради поубавить у него храбрости. Мохнатая тень во тьме, а особенно огромные светящиеся зеленым огнем глаза и блеснувшие клыки поубавят храбрости у кого угодно, даже у того нового графского гиганта-телохранителя. А что, можно вечером пробежать и мимо него.
   Но этим планам не суждено было сбыться. " Поможешь мне сегодня вечером, Аннеке?"- ласково спросила Тэш. О, она всегда просила так ласково, что отказаться было невозможно. Значит, сегодня вечером Аннеке будет или тереть в ступке травы и минералы, приговаривая тайные слова, или помогать Тэш проводить ритуалы, или еще что-нибудь.
   Тэш говорила:
  -- Я понимаю, милая девочка, все это скучновато, но необходимо. Это наш хлеб. Вдруг ты решишь занять мое место, когда я состарюсь. Все тогда тебе очень пригодится. Учись, запоминай.
   И Аннеке училась. Она давно уже решила пойти по пути Тэш. Жизнь женщин в деревне, судьба ее матери девушку совершенно не привлекали. А Тэш так благодарила ее за помощь, так уверяла, что без Аннеке не смогла бы справиться, так превозносила ее таланты, что девушку переполняли радость и гордость. В деревне их обеих побаивались, но польза Тэш была столь очевидна, что даже выходки Аннеке, наподобие планируемой вечером, деревенские соседи им прощали, и две колдуньи, зрелая и молоденькая, могли получить от них все, в чем нуждались.
   Вечером Тэш и Аннеке отправились в дорогу. Тэш очень редко выполняла дома сложные ритуалы, разве только предназначенные для лечения пришедших к ней больных. И то для этих целей к дому была пристроена комната. Для серьезных занятий Тэш нашла в ближайшем ущелье небольшую удобную пещерку и устроила в ней храм. Свод пещерки рассекала узкая трещина, образовавшая естественный дымоход, под которым было разводить огонь.
   Тэш и Аннеке установили в дальнем конце пещерки алтарь и устроили ложе из спрессо-ванных тюков сена и овечьих шкур, белых и черных. Если возникали трудности, Тэш или Аннеке, а чаще обе вместе ночевали здесь.
   В пещере жил довольно дружелюбный дух, который, когда бывал в хорошем настроении, посылал вещие сны. Эти сны, правда, были туманными и малопонятными, их потом приходилось истолковывать, но Тэш, знахарка очень опытная, обычно при этом в тупик не вставала. Над Аннеке же дух любил подшутить так же, как Аннеке шутила со своими ухажерами.
   Он часто посылал ей один и тот же сон, в котором Аннеке в одной коротенькой ночной рубашонке и огромных болотных сапогах, со своей свиньей, которой она каждый день насыпала еду, но отмытой и надушенной, с розовым бантиком, низко кланяется их графу в его дворце-замке, а граф превращается в кабана и надевает ей на голову отчищенную до блеска медную кастрюлю с вареными огурцами. В завершение сна вся компания, включая кастрюлю и вареные огурцы, у которых появляются личики, ручки и ножки, начинают петь хором и мазать друг друга маслом.
   Такой сон, по всем поверьям, обещал необычайное счастье и удачу. Насладившись им по десятому разу, Аннеке со смехом грозила пальцем каменному наплыву на стене, похожему на носатое толстощекое лицо, и обещала пожаловаться Тэш, если дух вот сейчас, немедленно, не пошлет ей дельный, нужный сон, но обязательно простой и понятный.
   Тэш с Аннеке разожгли костер, положив поленья побольше и потолще, чтобы хватило на всю ночь. Тэш провела ритуалы, в которых Аннеке досталось лежать неподвижно крестом с плоскими чашами на лбу, груди животе и широко раскинутых в стороны ладонях.
   Давно прошли времена, когда девушка, шевельнувшись, рассыпала и разливала содержимое чаш, вынуждая Тэш начинать ритуалы заново.
   В каждую чашу Тэш насыпала что-то из разных мешочков, кружилась вокруг Аннеке, стуча в маленький барабанчик и монотонно напевая. Затем они легли спать на черные овечьи шкуры, укрывшись белыми. Но пещерный дух сегодня не послал Аннеке ставший привычным смешной сон, обещающий по всем приметам полное благополучие. Во сне она лежала внутри защитного круга, а снаружи ворочалось, бродило и ворчало что-то темное, страшноватое, с неразличимыми чертами. Существо все старалось проникнуть внутрь круга, но, обжигаясь о незримую преграду, шипело, отшатывалось, и вновь бродило вокруг.
   - Привет тебе, как твое имя, что ты мне подаришь? - превозмогая легкий испуг, проговорила Аннеке, как учила ее говорить Тэш, если привидится кошмарный сон.
   - Скоро узнаешь, - буркнуло неразборчиво неведомое существо, и Аннеке проснулась. Особого страха она не испытывала, но впечатление от сна было неприятным. Тэш проснулась спокойная, но суровая, и не стала ни рассказывать свой сон, ни расспрашивать Аннеке, как делала раньше. Она казалась задумчивой и принялась перебирать свои амулеты.
   У Тэш в большом сундуке хранилось множество амулетов, на все случаи жизни. Провозившись довольно долго, она, наконец, выбрала кожаный браслет с тяжелыми круглыми каменными подвесками на кожаных же ремешках, с глубоко врезанными в камень незнакомыми буквами.
   Аннеке знала, что этот браслет Тэш берегла и надевала в особых, редких случаях. Сама она уже научилась изготовлять несложные амулеты от сглаза, для здоровья, для красоты, и прочие, но смысла браслета не понимала, хотя и чувствовала его силу. Тэш надела браслет на правое запястье, затянув его кожаными шнурками. Ее рука стала выглядеть красиво и странно.
   Знахарки нагрузились сухими травами, снадобьями, которых Аннеке не знала, связали в узлы красивые странные одеяния, вынутые Тэш из сундука вместе с браслетом, и отправились домой.
   Дома Аннеке утонула в обычных домашних делах, с которыми привыкла управляться каждый день. Тэш же уселась в беседке, увитой увядшими с наступлением зимы виноградом и актинидией, и молча просидела весь день, глядя на долину реку. Аннеке несколько раз за день подходила к наставнице, заглядывала в лицо, пыталась завести разговор, расспросить о сегодняшней ночи, но Тэш ее твердо и ласково отсылала:
   - Иди, деточка, займись чем-нибудь. И ни о чем не беспокойся. Все образуется.
   Но заняться чем-нибудь не удавалось. Тревога поселилась где-то внутри Аннеке, не да-вая ни на чем сосредоточиться. И все вспоминался сегодняшний сон. Слова "Скоро узнаешь" все время звучали в ушах.
   Однако на какое-то время все действительно успокоилось. Только Тэш стала более молчаливой и сосредоточенной, гораздо больше времени проводила в их храме-пещере, хотя зи-мой там было довольно холодно. Аннеке она брала с собой редко.
   Девушке было жутковато ночевать одной в доме, под завывания зимнего ветра. Приходилось забирать в комнату одну из двух собак, мохнатого черно-белого кобеля Малыша, который за Тэш и Аннеке готов был слопать кого угодно, хоть горного тролля, а черный кот Аннеке, подаренный ей Тэш, укладывался на подушке в изголовье и заводил свою обычную рокочущую песенку. Так было очень уютно, но Аннеке тревожилась за Тэш, хотя знала, что братец Малыша Крепыш всегда увязывается за Тэш и всю ночь спит у входа в пещеру в стожке сена, специально принесенного для него. По утрам, вернувшись домой и выслушав сетования ученицы, Тэш улыбалась:
   - Полно, деточка, это меня все должны бояться.
  
  
  
  
   ГЛАВА 5
  
  
  
  
  
   Стены и огромный камин парадного зала Кэрилов, сложенные из дикого камня, казались очень древними. Из кладки высоко вверху выступали бревна балок. На стенах в полумраке угадывались доспехи и оружие всех эпох и размеров. Достанет вооружить добрый отряд. В камине полыхали три больших бревна и всюду горели свечи.. но в зале все равно было темновато, пахло плесенью и гниющим деревом. Камин добавлял к сырому воздуху запах дыма. Видимо, ленивые слуги давно не прочищали дымоходы.
   В огромном кожаном кресле на покрытом шелковым ковром возвышении сидел лысый, высохший старик. Он походил на ящерицу, одетую в бежевую шелковую рубашку, бриджи из тончайшей замши, парчовый камзол и высокие сапоги.
   Золоченый герб на высокой спинке кресла потускнел, ковер вытерся и местами заплесне
   вел, дорогая одежда кое-где залоснилась, но в полумраке зала это не бросалось в глаза.
   Старик поигрывал то перстнями на пальцах, то рукояткой драгоценного кинжала в ножнах на поясе, поглядывал на себя в старинное зеркало на стене напротив и невнимательно слушал низко склонившегося перед ним еще более старого, чем он, слугу.
  -- ... а батюшка всегда остерегал вас от колдунов и знахарей всяких, злым демонам вечно прислуживающих и гибель добрым людям несущих, а когда помирал, то крепко-накрепко заповедал гнать их от дворца и на выстрел не подпускать к воротам, а чтобы не прокрались тайком, надобно...
  -- Ну, хватит. Так ты сказал, что колдун, за которым я посылал тебя, наконец соизволил появиться? Что-то он не спешил выполнить волю своего господина. Или ты струсил и не торопился с колдовское логово с поручением? Если так, то я шкуру с тебя спущу.
  -- Я пять раз бегал к нему, господин граф. Все отговорки у него: то болен, то травы нужно собирать, а то время подходящее пройдет, то звезды недобрые, то ветер не с той стороны, то предзнаменования плохие. И колдун какой-то невнушительный, сопляк, молоко на губах не обсохло, ненастоящий, небось. Правильно ваш батюшка говорил, что все они вруны и бездельники, а то и бунтовщики, народ мутят...
  -- Ненастоящий колдун, говоришь?.. А вот мы проверим... Где он?
  -- В караульной, господин.
  -- Вот и отлично. Направь его ко мне через боковой двор, и пусть его никто не провожает. Вот и посмотрим... А если не дойдет, придется тебе, Спат, другого колдуна искать. Ну да чего-чего, а колдунов везде много, не боись, найдешь.
   Старый Спат, ворча сквозь зубы благоразумно негромко, ушел, осторожно притворив за собой потрескавшиеся дубовые двери с резьбой, в которой еще можно было различить зверские рожи каких-то воинов, размахивающих оружием.
   Граф Кэрил остался на своем кресле-троне, поигрывать перстнями и кинжалом. На яще-ричьем лице странно смотрелась довольная улыбка. Посидев немного, он встал и вышел на га-лерею, заросшую диким виноградом и жимолостью. Галерея нависала над боковым двором, в беспорядке застроенном сараями и сарайчиками. Граф любил держать там на цепи какого-нибудь зверя позлее. Этих зверей затравливали собаками, когда погода не позволяла поехать на охоту. Освободившееся место довольно скоро занимал новый дикий бедолага. Сейчас там сидел полувзрослый горный кот, не ставший от малолетства менее опасным, тем более что дразнили несчастного пленника все, кому только было не лень.
   Этот зверь, размером с очень крупную собаку, пушистый, песочной окраски с белыми и серыми пятнышками, остроухий, с длинным пушистым хвостом, ярко-зелеными злющими глазами, глухо рычал. Особенно в облике кота поражали зубы размером с большой палец мужской руки, и такие же когти. Симпатичная зверушка была прикована к огромной глыбе гранита посередине двора.
   Мальчишка-поваренок, отлынивающий от работы, с увлечением кидал в кота камнями. Тот, сжавшись в комок, прижав уши, шипел, хлестал себя по бокам хвостом и время от времени пытался достать обидчика когтистой лапой. Цепь позволяла коту бродить по всему двору, недосягаемыми оставались только углы и узкий проход у стены замка. Маленький мучитель стоял именно там, и расплатиться с ним кисе не было никакой возможности.
   В это время Спат ввел во двор молодого человека лет двадцати, черноволосого, с яркими синими глазами и резковатыми, но привлекательными чертами лица, одетый обыкновенно: в домотканую рубаху с длинными рукавами и штаны, окрашенные соком ореха в темно-коричневый цвет, мягкие сапоги и длинный черный грубошерстный плащ с капюшоном, откинутым сейчас на плечи. Серебряная с цветной перегородчатой эмалью застежка на плаще изображала свернувшегося кольцом горного кота, держащего в когтях факел. Эта изысканная вещь резко выделялась на грубой ткани плаща юноши. Взгляд его был сосредоточенным, движения - плавными и неуловимо быстрыми.
   Спат грубо дернул спутника за рукав и, ткнув корявым пальцем в сторону черного хода, ушел, сердито ворча себе под нос. Было у него такое обыкновение - ворчать. Молодой человек проводил старика долгим взглядом, потом слегка мотнул головой и перевел глаза на продолжающего забаву мальчишку-поваренка. Тот, внезапно изменившись в лице, улепетнул, только босые пятки засверкали, а незнакомец неторопливо подошел к шипящему коту и ласково положил ему руку на вздыбленную шерсть загривка. Проговорил негромко:
  -- Бедный братишка... Ну, ну, не сердись, успокойся... Скоро пойдешь себе гулять...
   Скрученные тугими узлами мышцы зверя почти сразу расслабились, спина выгнулась дугой, а из груди понеслось грохочущее мурлыканье. Грозный горный хищник, с которым не каждый пастух осмеливался спорить из-за овцы, боясь его гораздо больше, чем хозяйской плетки, вдруг стал похож на смирного домашнего мурлыку - грозу мышей. Он с увлечениием принялся тереться головой о руки и плащ неожиданного заступника. В безопасном проходе начали собираться слуги. Заметив интерес к себе, юноша еще раз потрепал кота, интенсивно почесал за ушами, решительно отстранил его и быстро прошел к указанной слугой двери.
   Скрытый диким виноградом старик на галерее фыркнул. На его змеином лице появилось выражение торжества.
  -- Кажется, старый бездельник Спат правильно выбрал, в кои-то веки раз, этот, похоже, подойдет, - проговорил он себе под нос.
   Защитник горного кота вошел в зал как раз в тот момент, когда граф вернулся в зал с галереи. Молодой человек поклонился, но не очень низко, не как слуга господину, а скорее как младший старшему, но равному по положению. Знавшие графа могли бы только изумляться: граф не разгневался. Он уселся в свое любимое кресло и милостиво кивнул посетителю. Спросил:
  -- Ты колдун?
   Молодой человек пожал плечами. Граф фыркнул и повторил уже утвердительно:
  -- Ты колдун, и старый дурень Спат и остальные дураки в моих владениях боятся тебя до судорог, но бегут к тебе, как только вскочит болячка или заблудится телка...
   Колдун гордо выпрямился и ответил:
  -- С этой ерундой твои подданные бегут не ко мне, а к старой хитрюге знахарке Тэш. Ее они не очень боятся. Я же занимаюсь только сложными теоретическими вопросами, непостижимыми для простонародья. Надеюсь, ваше здоровье в полном порядке, и ваша домашняя живность не заблудилась, сиятельный граф?
   Лицо графа исказилось от гнева, он одной рукой сжал подлокотник кресла, а другой - ру-коять кинжала, но это продолжалось лишь несколько секунд. С усилием старик расслабил лицо и руки и с деланным смешком проговорил:
   - Здоровьем я, слава богам и предкам, не обижен, домашней скотиной не интересуюсь, на
   это у меня есть управляющие и пастухи. А интересуюсь я вопросами огромной государственной важности, и занимаюсь ими все свое время. Я подумал, что искусный кол
   дун может помочь мне, например, приподняв завесу будущего или разогнав на миг
   тьму прошлого. Но это долгий разговор, и его нельзя вести стоя.
   Граф позвонил в звонок, стоявший рядом с ним на маленьком резном столике, и слуги, заранее получившие строжайшие инструкции от графа, дрожа от страха, быстренько втащили кресло и такой же маленький столик, уставленный закусками и напитками для колдуна. Столик графа тоже мгновенно сервировали, наполнили бокалы и почти бегом с облегчением удалились, плотно закрыв двери.
  -- Простонародье называет тебя хозяином туч и братом лесного зверья. Как же называть
   тебя мне? - спросил граф.
   Молодой человек, чуть подумав, ответил:
  -- У нас не имен, подобных именам обычных людей. Во время посвящения мы отдаем имена, данные нам родителями, и получаем новые, которые посторонним знать необязательно. Пожалуй, ты можешь звать меня Димир.
   Брови графа сдвинулись: молодой колдун говорил непривычно дерзко, но Кэрил снова за-ставил себя улыбнуться. В конце концов, если он поможет его планам, никто в королевстве более не посмеет говорить с графом дерзко. Да и на колдуна тогда, так или иначе, найдется управа. И граф Кэрил приветливо сказал:
  -- Угощайся, Димир.
   Но глаза его внимательно следили за каждым движением гостя. Древний закон запрещал причинять зло тому, чей хлеб ел. Закон этот был почти позабыт, во всяком случае, знатные господа подобными ограничениями не заморочивались, но колдуны, по слухам, свято блюли всякие заросшие мхом от старости, полузабытые обычаи.
   Молодой волшебник едва заметно понимающе улыбнулся, положил в рот кусочек хлеба и запил глотком вина из бокала. У графа вырвался облегченный вздох. Он вдруг признался себе, что в глубине души боится этого колдуна так же, как и последний его пастух.
   Димир поставил на выданный ему столик бокал и спросил:
  -- Так чем я могу помочь тебе, сиятельный граф?
   Прямой взгляд ярких синих глаз беспокоил графа, он давно уже не видел ничьих глаз: все головы поспешно склонялись перед ним. Граф обладал вспыльчивым и непредсказуемым характером и был скор на расправу. Но сегодня графа Кэрила как подменили. Он с бокалом в руке устроился в кресле поудобнее, заложил ногу на ногу и начал:
  -- Наш великий мудрый король, да продлят боги его годы до самого страшного суда, прожил уже немало лет, и королева, да продлят боги ее годы также, тяжко больна, и не подарила еще королю наследника. Она может покинуть своего супруга и свой народ, и в этом случае все мы останемся безутешны.
   Волшебник согласно кивнул головой. Граф продолжал:
  -- Мой род древнейший в королевстве, а моя бабка была принцессой угаснувшей династии Хот. У меня единственная дочь, юная красавица с льняными кудрями до пят, бархатными карими глазами, молочной кожей, тихая, как горлица. И если наш могучий и славный король, оставшись опечаленным вдовцом, увидит ее в столице, он вполне может ее полюбить и сделать своей королевой. Тогда в жилах сына моей дочери будет течь кровь и новой, и старой династий. Как ты думаешь, маг, разве это не укрепит королевскую власть, не привлечет к королю новых сторонников, разве это не возвысит мой род, много лет пребывающий в незаслуженном забвении и упадке?
   Димир вновь кивнул головой. Граф вскочил, оттолкнув кресло, и быстро заходил по залу.
  -- Да, я понял, что ты, Димир, занят лишь травками да камешками, да созерцанием звезд. Но если мои мысли окажутся правильными, то ты получишь награду.
   Молодой колдун покачал головой и задумался. Возбужденный своими высокими мечтами граф, видящий себя уже регентом молодого короля, своего внука, нетерпеливо воскликнул:
  -- Выбери сам себе награду! Любую! Какую угодно!
   Димир молчал еще с минуту, затем ответил:
   - В том случае, граф Кэрил, если твои мысли о будущем окажутся верными, я хочу стать
   твоим первым советником и наставником юных принцев и принцесс, твоих внуков. Ты
   никогда не причинишь мне никакого вреда, ни сам, ни с помощью кого - либо или чего-либо.
   Кроме того, я хочу, чтобы ты исполнил десять моих желаний... Потом, когда твои предположения воплотятся в реальность.
   Граф оторопело смотрел на молодого колдуна. Потом нахмурился и выкрикнул:
  -- Ты спятил, молокосос! Кто угодно счастлив будет служить мне, потомку древних королей, и не потребует награды!
   Колдун усмехнулся.
  -- Что ж, будущее приходит так или иначе, по велению богов и судьбы. А иногда мы создаем его сами. Молись богам, граф.
   Маг поднялся, завернулся в плащ и направился к выходу. Когда его рука уже коснулась ручки двери, граф Кэрил воскликнул:
  -- Стой, подожди, подожди... Я согласен!
   Димир не спеша, с достоинством вернулся в кресло и достал из воздуха солидного вида пергамент.
  -- Вот договор. Прочти внимательно все условия, чтобы не говорил потом, что я тебя обманул, и подпиши. Кровью, граф, кровью.
   Когда необходимые формальности были соблюдены, пергамент вновь растаял в воздухе. Граф, наблюдая за пергаментом, вдруг с детским любопытством спросил:
  -- А почему ты, колдун, пришел сюда пешком, а не возник прямо в зале в огненной вспышке?
   Димир ответил с легкой улыбкой:
  -- От моего дома до замка не так уж далеко. Кроме того, ходить пешком полезно для здоровья. Впрочем, чтобы доставить тебе удовольствие, граф, и в залог нашей долгой дружбы, пожалуйста...
   Вспышка была не очень яркой, а звук - не громче праздничной хлопушки. И только кресло, принесенное для мага, и накрытые столы показывали, что все происшедшее - не сон. Правда, еще на боковом дворе поднялась суматоха. Железный ошейник и цепь вместе с гранитным валуном непостижимым образом исчезли, и освободившийся горный кот гонял по двору слуг, как стадо кур. Гонял без особой злости. Ущерб ограничился несколькими укусами и царапинами. Знатоки, видевшие, как эти звери ударом лапы ломают спину барану, только диву дивились. Стрелы, направленные в кота, все летели мимо. Наконец какой-то стражник догадался отпереть наружные ворота, и кот пулей вылетел из замка.
   Посещение колдуна имело еще последствия. Старый Спат вдруг перестал ворчать себе под нос и грубить, сделавшись самым добродушным и ласковым стариком в замке. Удивленных разговоров и пересудов было много, но никто, кроме Спата, не знал истинную причину Спатового преображения. Просто если старик забывался и возвращался к старым привычкам, он тут же ощущал болезненный удар розгой по мягким частям тела.
   Мальчишка-поваренок тоже резко изменился. Он стал потрясающе добросовестен и трудолюбив. Все повара теперь были от него в восторге, а помощник главного повара по соусам видел в нем своего достойного преемника. А все свое свободное время мальчик посвящал братьям нашим меньшим, и не было во всей округе лучшей няни для выпавших из гнезд птенцов, осиротевших котят и выброшенных щенков. Если же бедняга пренебрегал своим долгом, то видел перед собой огромного горного кота, разинувшего клыкастую пасть и приготовившегося к прыжку. Мальчик никогда не попытался выяснить, настоящий это кот, или только видение, посланное магом.
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 6
  
  
  
   В щелку по-зимнему плотно закрытых ставней все-таки просочился тонкий утренний солнечный лучик и попал на щеку сладко спавшей Аннеке. Вставать не хотелось: вчера она допоздна засиделась за гаданием. Во время гадания в зеркале почему-то появился каменный выступ, похожий на человеческое лицо. Тот, из их пещеры. Он шевелил каменными губами, что-то хотел сказать, но юная ученица знахарки не смогла его понять. В ее сон дух пещеры не пришел, она не помнила, что ей снилось сегодня.
   Полежать не удалось: котик по имени Черненький с громким мурлыканьем терся головой о ее волосы, а пес Малыш лизал босую ногу, высунувшуюся из-под мехового одеяла. Этим оба намекали, что пора уж и позавтракать.
   Утро прошло неспешно, в привычных делах, и только когда солнце стояло уже высоко, а Тэш все еще не вернулась из пещеры, где сегодня ночевала, Аннеке решила отнести ей в пещеру на завтрак горячую, только что испеченную лепешку и узнать, не нужна ли Тэш ее помощь. Она оделась потеплее и пошла по горной тропинке, где ее нога знала каждый камень, негромко напевая. Кое-где на камнях лежал снег, торчали сухие, покрытые инеем травинки. День выдался не позимнему солнечный и безветренный, и снег под лучами искрился очень красиво. По ярко-голубому небу совсем близко проплывали легкие облачка. Аннеке любила находить в облаках очертания разных цветов и зверей. Она не спешила, наслаждаясь свежим воздухом, теплом солнца и созерцанием, как вдруг в той стороне, где был их пещерный храм, громко завыла собака. Узнав голос Крепыша, Аннеке с какой могла скоростью бросилась по тропинке к храму, оттащила в сторону грубо сколоченный из горбыля щит, закрывающий вход, и на подгибающихся ногах, чувствуя слабость во всем теле и стук крови в ушах, вбежала в пещеру.
   Тэш лежала неподвижно лицом вниз крестом в центре начертанной пентаграммы. Аннеке растерянно остановилась за пределами линий, боясь вмешаться. Но раз свечи догорели, то ритуал можно считать законченным. Еще не веря, в случившееся несчастье, она несколько раз окликнула наставницу и, не получив ответа, вошла в круг, склонилась над Тэш, перевернула ее на спину и испуганно вскрикнула: Тэш страшно изменилась. Вместо крепкой, все еще красивой и моложавой женщины перед Аннеке лежала глубокая старуха, тощая, совершенно седая, с запавшими глазами и заострившимся носом. Ее руки и ноги были ледяными, сердце билось слабо и неровно. Все-таки еще билось.
   Тэш стала совсем легкой, и Аннеке смогла перенести ее на ложе из сена, потеплее укутала шкурами, развела огонь в очаге пожарче, чтобы заварить целебное питье. Потом принялась растирать наставницу и вливать между ее крепко сжатых зубов горячий настой. Руки сами делали свое дело, а в голове не было ни одной мысли. Подступило странное равнодушие. Какая-то часть Аннеке словно наблюдала за происходящим со стороны и удивлялась собственному бессердечию.
   Наконец Тэш открыла глаза.
  -- Аннеке, девочка, ты пришла... Не бойся, смотри, что я принесла... Зря поторопилась... Время было очень уж удачное... В другой раз могло и не получиться... Не так легко попасть туда, где я это взяла... Устала очень... Ты испугалась, Аннеке? Все будет хорошо...
   Аннеке, наконец, заплакала, уцепившись за руки наставницы. Та одной рукой погладила девушку по щеке и раскрыла другую руку. На ладони лежало что-то... нечто... Оно было как сгусток света... Оно было как драгоценный ограненный камень, или как огромная капля воды, в которой отразилось небо. На этом чуде очень трудно было сфокусировать глаза. Оно было, и его не было, настолько оно было невозможным, чудесным, нездешним.
  -- Что это? - выдохнула, наконец, после долгого молчания Аннеке.
  -- Это чудо, за которое любой маг отдал бы что угодно, какую угодно цену. Кажется, оно досталось мне слишком дорого... Но ничего... я отдохну... давай свой настой... очень хороший... Сейчас мне будет лучше...
   Аннеке снова заплакала, и, забыв про чудесную вещь, принесенную Тэш, бросилась снова поить ее настоем, укутывать, растирать ноги и руки. Казалось, это помогло. Тэш слегка порозовела, поговорила успокаивающе с Аннеке, отдав указания, как ее лечить, какие взять травы, какие достать амулеты, начала рассказывать, где побывала, где достала чудесный предмет, для чего он может им пригодиться.
  -- С ним для нас нет теперь невозможного... Моя наставница рассказывала мне об этой вещи,.. и как проникнуть туда, где она лежит... Эту вещь наставница называла Солью Мира... С ним мы будем счастливы, и поделимся счастьем с теми, кто к нам придет.
   Аннеке весь день хлопотала возле Тэш, слушала ее прерывающийся голос, с тревогой наблюдая за тем, что знахарка потихоньку слабела. Аннеке лихорадочно думала, к кому обратиться за помощью, и не могла вспомнить ни о ком. Другие знахарки жили слишком далеко, и позвать их Аннеке еще не умела. Заглушая страх работой, девушка в очередной раз перебирала амулеты и травы, стараясь вспомнить, что она еще может сделать для Тэш, когда наставница слабым голосом позвала ее к себе.
  -- Дай мне руку, Аннеке... Кажется, за Соль Мира я заплатила непомерно высокую цену, но, значит, так суждено и должно было случиться. Теперь ты заменишь меня здесь...
  -- Как же я заменю тебя? Я ничего не знаю... не помню... только чуть-чуть выучила травы... и заклинания... слишком мало...
  -- Ничего, девочка... Ты так долго жила рядом со мной, все видела... У тебя талант... А потом ты поймешь, что важна только твоя собственная сила, а заклинания и рецепты трав не так уж и важны. Если суждено, ты узнаешь, как пользоваться... Не торопись... Не плачь, когда-нибудь мы снова встретимся... Храни Соль Мира...
  -- Не уходи, не покидай меня, - плача, просила Аннеке, но Тэш ее уже не слышала
   Весь день Аннеке просидела у ложа наставницы, без движения, без мыслей, без чувств, забыв обо всем. Наконец поднялась и начала обряжать Тэш в любимое ритуальное облачение, вплела в ее волосы амулеты, сложила на груди холодные руки. Из ладони Тэш выкатилась Соль Мира. Она уже не казалась Аннеке чудесной, она стала зловещей, Соль Мира отняла жизнь у Тэш, и охотнее всего Аннеке забросила бы ее в пропасть поглубже, но это желание было ребяческим. За эту вещь была заплачена слишком дорогая цена, и девушка, вспомнив последние слова знахарки, спрятала ее в ладанке на груди.
   Уже готовясь поджечь факелом погребальный костер, Аннеке вдруг наткнулась взглядом на кожаный браслет с каменными подвесками, оставшийся на руке Тэш.
  -- Ты не помог ей, - с упреком сказала браслету Аннеке, - Но все равно останься со мной на память.
  -- Можно, Тэш? - спросила она наставницу, снимая браслет, и ей показалось, что Тэш слегка кивнула. Или это ветер шевельнул седую прядь волос?
  
   Совершив погребальные обряды, Аннеке вернулась домой. Все в доме напоминало ей о Тэш. Казалось, та вышла куда-то и скоро вернется, позовет воспитанницу тереть травы или слушать поучения. Аннеке села на лавку в комнате, где Тэш принимала больных, и стала вспоминать день, когда мать привела ее сюда. Вспомнила, как испугалась Тэш в первый миг, но постаралась не показать виду. Как тайком рассматривала ее, сидя у ног матери, и Тэш нравилась ей все больше и больше. Странно, что тот далекий день запомнился так четко и ярко, ведь девочка была совсем мала. Тэш, молодая, красивая и загадочная, казалось, стояла перед глазами и ласково говорила:
  -- Аннеке, хочешь погостить у меня?..
   Как быстро и незаметно пролетело счастливое время!.. Что же делать теперь? Пожалуй, надо вернуться в деревню к матери... Но возвращаться к матери совсем не хотелось. Хотелось забиться на кровать и плакать, плакать, звать Тэш... Но Тэш не придет теперь, и слезы за три дня все уже выплаканы... Может быть, выйти замуж за Файдиаса? Но замужество тоже не привлекало. О, если бы Тэш оставалась с ней!.. Вновь градом хлынули слезы.
   В дверь тихонько стукнули. Аннеке машинально вытерла глаза, пригладила волосы и вышла на крыльцо. Весь двор был заполнен людьми. Молодая женщина с ребенком на руках робко сказала:
  -- Мы все привели больных... Позови, пожалуйста, Тэш. Вас так долго не было обеих...
   Аннеке еще раз поправила волосы и громко объявила, глядя поверх голов и, стараясь не сморгнуть слезы, готовые вновь выплеснуться из глаз:
  -- Тэш ушла от нас навсегда.
   Люди постояли некоторое время молча, вздыхая, потом, ссутулившись, повернулись расходиться. Только молодая женщина с ребенком, постучавшая в дверь, не уходила и смотрела на Аннеке. Ребенок негромко и монотонно скулил.
   - Постойте, - сказала Аннеке. - Вернитесь.
  
  
  
   Глава 7
  
  
   Аннеке старалась жить так же, как они жили с Тэш: ходила за водой, вылизывала дом от погреба до чердака, собирала травы, как умела, лечила больных. Но все равно в ее жизни образовалась огромная пустота. Эту пустоту она чувствовала даже в своем теле, где-то в области сердца.
   Девушка в первый раз увидела так близко ту черную дыру, куда суждено уйти всем. Ей казалось, что раньше Тэш надежно заслоняла, загораживала ее от этой страшной дыры, а теперь между ней и дырой нет никого, и бездна придвинулась очень близко. Аннеке чувствовала себя совершенно беззащитной. Острое чувство опасности не уходило ни днем, ни ночью, мешая работать, медитировать, есть, спать.
   Аннеке пыталась найти облегчение в скрупулезном следовании образу жизни Тэш. Если раньше она охотно ускользала от обязательных скучных ритуалов, приготовления магических и лечебных отваров и смесей и ритуальных бдений в пещерном храме, то теперь лихорадочно старалась припомнить все без исключения занятия Тэш. Иногда ночью Аннеке в страхе вскакивала: ей снилось, что она забыла возжечь душистые палочки перед ликом пещерного духа или очертить вокруг дома охранный круг.
   Но юная знахарка чувствовала, таланта на это у нее хватало, что она что-то упускает, что-то делает не так. Понимала, что ее действия - не защита, а совсем наоборот. Что она делается заметной и доступной для неведомых враждебных сил.
   Аннеке часто плакала и просила дух Тэш и пещерного духа помочь ей советом, но те не отвечали. Видно, дух пещеры скорбел, как и Аннеке, а душа Тэш была очень занята на своей новой неведомой дороге.
  
   Через день Аннеке принимала больных от полудня до заката. Тэш принимала больных каждый день, и успевала при этом выполнять все остальные дела, от чисто хозяйственных до магических У нее все получалось без напряжения, как-то само собой. Аннеке же приходилось вставать с рассветом, ложиться спать заполночь, причем совершенно без сил, сразу проваливаясь в глубокий сон. Раньше девушка почти каждую ночь видела яркие увлекательные сны, мало чем отличающиеся от жизни наяву. Теперь же сновидения не приходили почти совсем, слишком уж она уставала. Настал день, и Аннеке поняла: долго так ей не выдержать. И начала с того, что велела больным приходить только два дня в неделю. У бедняг выхода не было, как только подчиниться, и юная преемница Тэш получила передышку.
   Впрочем, к удивлению Аннеке, лечение больных проходило достаточно успешно: многие почувствовали облегчение, и за полгода в деревне никто не умер. Особенно Аннеке гордилась лечением годовалого первенца своей двоюродной сестры. Мальчик кашлял и горел в жару неде-лю, прежде чем его родители смирили гордость и пошли на поклон к девчонке-родственнице.
   Аннеке не отходила от малыша, закутывая его то в собачью шерсть, то в мокрую простынку, то обмазывая горчицей, поила соком черной редьки с медом и тайными снадобьями, составлеными еще Тэш, и все это под бдительно-недоверчивым взглядом сестры.
   К концу второй недели девушка решила, что ребенок умирает: жар страшно усилился, дыхание переходило в хрип, а сердечко билось быстро-быстро, но очень слабо. Сестра тихо подвывала в углу, а Аннеке, исчерпав все известные ей средства, легла рядом с малышом, обняла его и начала тихо звать мальчика по имени, повторяя его снова и снова.
   Это продолжалось так долго, что она впала в непонятное состояние между сном и явью, ей показалось, что в необычном голубом тумане она долго бродила, не зная дороги, и наконец увидела своего племянника, уносимого рекой из того же голубого тумана. Зашла в эту холодную туманную синеву по пояс, взяла малыша на руки и пошла назад по тропе, засветившейся перед ней.
   Она была уверена, что в конце тропы ее дом, вот он уже показался, вот и крыльцо. Из транса Аннеке вывели радостные восклицания сестры: мальчик спокойно спал, тихо дыша, и жара у него больше не было.
   С этих пор родня, до этого опасавшаяся Аннеке, всем сердцем ее полюбила. Зажиточный муж сестры, скупавший у односельчан ремесленные поделки, зерно, мясо, мед, кожи и другие деревенские продукты и продававший все это в ближнем городе Ахте, буквально завалил Аннеке добром и припасами, приговаривая:
  -- Расходуй, невестушка, расходуй, не жалей, кончится - привезу еще. Мы же родня, как же не угодить родному человеку.
   Сестра кивала.
   Эта история прибавили Аннеке популярности и доверия, но девушка все еще боялась лечить больных. Вот и в этот день она в растерянности осматривала черноволосого лохматого и лопоухого мальчишку лет шести, с красной бугристой кожей, покрытой кое-где коростой, а кое-где и потрескавшейся. Из трещинок выступала сукровица. Мальчишку приводили к ней уже раза три, но питье очищающего кровь отвара почти не помогало.
   Когда Аннеке повернулась к матери мальчика, чтобы спросить ее, что ребенок ест и пьет, как в комнате раздался глуховатый голос:
  -- Что ест и пьет? То же, что и все: ржаную затируху, квас да кислое молоко. Ты, мамаша, березовым дегтем мальчонку мажь, березовым соком весной пои, каждое утро, как солнце взойдет, пусть на лугу по росе катается. И отвар давай, как давала. Идите себе, и скажи всем, чтобы сегодня домой шли... Эй, а приношенье-то оставь, оставь... Рожают тут болезных... Меньше с соседками ссориться надо...
   Говорила высокая средних лет женщина, чем-то очень похожая на Тэш, такая же сильная, черноволосая, лишь с небольшой проседью, увешанная амулетами, в простой одежде: домотканной рубахе, темной безрукавке и юбке из грубой шерстяной ткани и в огромном вязаном пуховом платке. Аннеке не видела и не слышала, как женщина вошла, и никогда не встречала ее в деревне. Лицо женщины было загорелым, суровым, обыкновенным. На этом лице выделялись только яркие серые глаза с черной каймой. Казалось, она никогда не печалилась, но и не радовалась. За спиной женщины была обычная деревенская котомка, в загорелой обветренной твердой руке она держала ореховую палку с резьбой удивительной красоты. Палка была почти с нее длиной. Женщина снова заговорила:
  -- Меня зову Мати, мы с Тэш дружили. Я погощу у тебя некоторое время, буду тебе полезной.
   Аннеке, стоявшая в оцепенении, лишь через некоторое время поняла, что молчать дальше не-вежливо.
  -- Добрый день, уважаемая Мати, и добро пожаловать. Меня зовут Аннеке, и я была ученицей Тэш, но теперь, когда Тэш умерла...
  -- Я знаю. Я разговаривала с Тэш, и та просила меня позаботиться о тебе.
   Мати поставила в угол свой посох, сняла котомку и уселась на лавку, приглашающе похлопав ладонью рядом. Аннеке робко пристроилась с краю, глядя на гостью во все глаза. Тэш никогда не говорила ей о Мати. В ее голове шевельнулось подозрение, что гостья узнала о смерти знахарки и решила прибрать к рукам оставшееся после нее добро. Но девушка сразу застыдилась этих мыслей: в женщине было что-то внушающее доверие. Та внимательно посмотрела на Аннеке и усмехнулась:
  -- Не бойся меня, и вообще ничего не бойся. Я вижу, все это время, пока я шла сюда, ты провела в страхе, и, надо сказать, это здорово повредило тебе. Я живу довольно далеко отсюда. Тэш говорила со мной. Она очень печалилась о тебе, жалела, что не успела обучить тебя всему, что нужно. Когда-то давно я была очень виновата перед Тэш. Она меня простила, но за мной остался долг. Теперь, в искупление этого долга, я постараюсь научить тебя всему, что ты упустила или не успела узнать у Тэш.
   Аннеке вздохнула:
  -- А ко мне Тэш ни разу не пришла.
   Мати отрезала
  -- В этом больше твоей вины, чем ее, поэтому я и пришла, учить тебя. И времени у меня для тебя не так много. Есть и свои важные дела. Теперь-то ты, надеюсь, поняла, как мало у нас у всех времени, и как мы должны использовать каждый свой час?
  
   Гостья расположилась в комнате Тэш. Она быстро распаковала свою котомку. Вещей там было совсем немного, только смена одежды, гребень, огниво, маленькая рукописная книга и несколько мешочков с травами.
   Устроившись, Мати с помощью Аннеке тщательно осмотрела весь дом, все запасы, познакомилась, именно познакомилась со всеми домашними животными, поклонившись, протянув им руку ладонью вверх, позволив обнюхать пальцы и назвав свое имя. Потом Аннеке проводила ее в пещерный храм представить духу. Мати подарила духу цветы и зажгла ароматическую палочку из своих запасов.
   В деревню Мати тоже сходила, переговорила со старостой и с родителями Аннеке, очаровав всех. Аннеке смотрела на ее суровое малоподвижное лицо и удивлялась, как той удается внушить к себе такую симпатию. Они с Тэш, прожив рядом с этими людьми годы и годы, находясь с ними в кровном родстве, помогая при всякой беде, смогли заслужить только боязливое почтение, а Мати...
  
   Быстро освоившись на новом месте, Мати начала заниматься с Аннеке, и тут-то Аннеке небо с овчинку показалось.
   Куда там уроки Тэш, от которых она частенько с легкостью ускользала! Тэш относилась к ней со снисходительностью матери, всегда готовой простить и побаловать любимое дите, смотрела на нее, как на маленькую девочку, которая успеет еще наработаться на своем веку!
   Куда там жизнь без Тэш, когда она выбивалась из сил, пытаясь заглушить горе и страх работой, ведь тогда она была сама себе хозяйка!
   Мати, почти не разговаривала. При первом знакомстве она словно выговорила весь запас слов, отпущенный ей на жизнь. Объясняться с Аннеке новая наставница предпочитала жестами, впрочем, вполне понятными. Единственными звуками, которые слышала девушка от Мати, были слова заклинаний.
   А уроки! Они продолжались и продолжались бесконечно, без перерыва, и все это время Аннеке должна была быть сообразительной и внимательной, не отвлекаться ни на секунду. Если было упущено хоть словечко, Мати страшно гневалась. Аннеке стала очень ее бояться, хотя наставница всегда молчала и ни разу даже не замахнулась на ученицу, но в ней было что-то грозное и опасное. Каждое заклинание и ритуал Аннеке должна была запомнить и повторить чуть ни с первого раза.
   Мати каждый день принимала больных, а Аннеке ей помогала, и должна была запомнить каждое движение знахарки. Та в основном жестами указывала девушке на признаки болезни, молча выполняла приемы массажа, составляла лекарства, призывала духов, коротко объясняла больному, как ему лечиться. Потом оглядывалась на Аннеке, убеждалась, что та была внимательна и ничего не упустила, и приказывала звать следующего страждущего.
   Ели они вдвоем совсем чуть-чуть, Мати вытаскивала Аннеке из-за стола едва ли не сразу после первого проглоченного куска, той удавалось лишь слегка заглушить голод. Спать тоже не приходилось: на сон наставница отводила лишь часа четыре, да и то будила чуть ли не каждые полчаса и заставляла рассказывать и объяснять сны. По ночам Аннеке часто приходилось без мыслей смотреть на огонь, причем Мати точно знала, когда в голове ученицы действительно не было мыслей, а когда она лишь дремала с открытыми глазами или думала о чем-то своем. Тогда наставница опять страшно сердилась.
   Аннеке плакала, кричала, отказывалась заниматься, но все проявления ее чувств разбивались о каменное спокойствие Мати. Переждав бурю, знахарка лишь увеличивала заданное вдвое, а если ученица злилась уж очень сильно, то и втрое, и вчетверо. Девушка даже бегала жаловаться на новую наставницу в деревню к родителям, но встретила полное непонимание. Мать удивленно говорила:
  -- Ты должна радоваться и ноги госпоже Мати целовать. Госпожа Тэш не успела тебя выучить на знахарку, а замуж тебя, ведьму, никто не возьмет, побоятся. Госпожа Мати тебя спасает теперь, и то я не знаю, зачем ты ей нужна, возиться с тобой. Жалеет видно дуру. Я-то видела, как ты у госпожи Тэш от работы отлынивала, мне и то хотелось прут взять и отстегать тебя, никчемную. Возвращайся к госпоже Мати, и чтоб я тебя тут со слезами не видела, пока госпожа Мати тебя не отпустит.
   Разговор с родителями привел лишь к тому, что родня собрала богатые подарки, и мать с поклонами принесла их к Мати, все норовя целовать той руки. Мати подарки приняла, сложила их в комнате Тэш, и продолжала вести себя по-старому.
   Задания становились все труднее. Теперь Аннеке должна была подолгу, часто часами, стоять в неудобных позах, то, подняв вверх ладонями полусогнутые руки, то на одной ноге, сложив руки на груди. Часами кружиться вокруг установленного алтаря, пока не упадет, выполнять последовательно странные движения. Она должна была вспоминать все, чему ее учила Тэш, все, что видела в ее доме.
   В конце концов, Аннеке пришла в странное состояние пустоты. Она перестала сердиться на Мати и бояться ее. Ей стало все равно, что делать, но внимание и память обострились, и все уроки наставницы стали сами собой запоминаться сразу и навсегда. А иногда новые знания приходили ниоткуда, сами появлялись в голове. Выполняя задания, девушка подолгу напевала непонятные ей слова, сами приходящие на язык, и эти звуки чудно вибрировали во всем ее теле и заполняли окружающее пространство.
   Наконец настал день, когда Мати, внимательно взглянув на Аннеке так, что от этого взгляда холодный ветер охватил тело, отвела девушку в пещерный храм и переодела в чистую белую рубашку из сундука Тэш. В пещерном храме был узкий проход, куда Аннеке и Тэш заглядывали редко. Там начиналась сеть пещер, в которых ничего не стоило заблудиться. Перед этим проходом очень близко друг от друга жарко горели два костра. Мати провела Аннеке между костров. Огонь так пылал, что Аннеке опалило брови и ресницы.
   Аннеке не могла бы сказать, как долго они шли. Наконец в мертвой тишине пещеры раздалось журчание воды. Возле этого подземного ручейка Мати усадила ученицу на камень и, нарушив для такого случая свое извечное молчание, сказала: "Это посвящение: отсюда ты должна выбраться сама". И ушла, погасив светильник.
   Аннеке окружили беспросветная тьма и пещерный холод. Она дрожала в тонкой рубашке. Хотелось есть, но к чувству голода Аннеке уже привыкла. Воды было вдоволь. Время тянулось и тянулось. Сквозь журчание ручейка начало мерещится чье-то дыхание и шаги. Невидимы мохнатые лапы, казалось, прикасались к ее спине и волосам. Хотелось кричать, но крик замерз в горле Аннеке, как только она подумала, что может шумом привлечь новых ужасных существ, таящихся в темноте. Осталось вжаться в углубление между камней и замереть. Холод, мучивший девушку в начале испытания, исчез, наоборот, рубашка промокла от пота. Прошла вечность. В конце концов душа Аннеке оторвалась от тела и отправилась странствовать по подземному лабиринту, в испуге шарахаясь от неведомых темных духов, выглядывающих при ее приближении из камня. Аннеке отстраненно смотрела на маленькое скорчившееся среди камней тело в бывшей белой, а теперь серой рубашке.
   Вдруг что-то толкнуло ее, и она стремглав упала с высоты, завопив от страха и очнувшись в расселине скалы. Так повторялось несколько раз: девушка то парила под потолком пещеры, с высоты рассматривая саму себя, то сжималась среди камней. Вспомнились последние слова Мати и единственный краткий рассказ Тэш о посвящении-испытании, которое проходят все маги и колдуньи. Аннеке поняла, что действительно должна выбраться отсюда сама. Ждать нечего. Никто за ней не придет. Вспомнился и намек, что далеко не все маги проходят испытание, многие погибают или теряют свою магическую силу.
   Аннеке заставила себя встать. Вначале окоченевшее тело не желало повиноваться, но все-таки ей удалось пройти несколько сот шагов, держась за стену. Потом рука попала во что-то холодное и шевелящееся, и пришлось идти, щупая дорогу перед собой, а иногда опускаясь на четвереньки. Еще через некоторое время тьма исчезла. Все вокруг осветилось мерцающим янтарным светом. Она увидела себя на берегу подземной реки с сильным течением и пошла вдоль берега, надеясь, что река приведет ее к выходу.
   Шла долго, река текла и текла, а выхода из пещеры все не было. Шум воды изменился: впереди подземная река образовывала небольшой, чуть выше Аннеке, водопадик. Водопад был маленьким, но дорога ухудшилась. Путь преграждали большие камни, покрытые слоем скользкой глины, на которой ноги сразу потеряли опору. Поскользнувшись и проехав животом по камням, девушка свалилась в обжигающе холодную воду, которая залила рот, нос и уши, а бурное течение подхватило и поволокло, ударяя о камни. Она пыталась ухватиться за эти камни и приподнять голову над водой, но мокрая рубашка облепила тело и мешала двигаться, а голова ударялась о камни.
   С ужасом Аннеке поняла, что вода течет в узком тоннеле, заполняя его целиком. Все болело от ударов о камни, грудь и горло словно жгло огнем, в глазах начали вспыхивать искры, но она, уже теряя сознание, продолжала бороться. Вдруг ей удалось сделать вдох. Отчаянно сопротивля-ясь потоку, сорвав ногти, она смогла уцепиться за торчащий из воды камень и выбраться на берег.
   Долгое время Аннеке лежала, с трудом переводя дух. Прошло много часов, когда она смогла наконец приподняться и посмотреть вокруг. Она угодила в ловушку: это была крошечная пещерка в четыре шага в длину и пять в ширину, голова легко доставала до свода. Река ревущим потоком вырывалась из круглого прохода, затопляя его целиком, и сразу же устремлялась в другой такой же проход. Если бы у Аннеке была веревка, можно было бы попытаться проплыть под водой до конца подводного туннеля, а если не хватит дыхания, по веревке вернуться в эту пещерку. Веревка...
   Некоторое время Аннеке просто лежала на камнях у воды, глубоко дыша. Затем разорвала на широкие полосы рубашку, скрутила жгутами и связала друг с другом. Веревка получилась короткой, но девушка, как сумела, прикрепила ее к камням, полезла в ледяную воду, крепко привязав веревку к запястью, и позволила потоку увлечь себя в тоннель. Очень скоро воздух в груди закончился, а веревка больно рванула руку. Как ей удалось, задыхаясь, выплыть против течения обратно в пещерку, Аннеке не помнила. Она снова лежала на камнях. Выхода не было.
   Наверное, следовало отцепить веревку и позволить подземной реке тащить себя, надеясь, что подводный тоннель закончится раньше, чем она захлебнется. Так она и сделает. Только вначале отдохнет хоть немного. Она вдруг увидела пещерный храм, и каменное лицо, и горящую свечу и цветы на алтаре. Пещерный дух, казалось, улыбался ей. И Аннеке провалилась в темноту.
   Аннеке спала несколько дней глубоким сном без сновидений и, проснувшись, долго не могла понять, кто она и где. Кругом было темно, тепло и мягко. Вспомнив испытание, Аннеке решила, что утонула, а сейчас находится в утробе новой матери, готовясь к новому рождению. Но, открыв глаза, увидела неяркий свет, лицо пещерного духа, мерцающие концы ароматических палочек, и рядом с ней фигуру Мати. Аннеке протянула к ней руку.
   - Ты вытащила меня, спасибо.
   Мати покачала головой:
   - Я тебя не вытаскивала. Ты сама перенеслась сюда из пещеры. В этом и состоит посвящение, и ты была к нему готова. Ни один наставник не подвергнет ученика испытанию, если он к нему не готов.
   Наставница встала, отошла к алтарю и вернулась с отваром каких-то трав, очень душистых и сладких. Напоила Аннеке, как маленькую, с ложечки. Она ни о чем не думала, а просто наслаждалась теплом, уютом и покоем. Аннеке чувствовала, что не просто запомнит обряд посвящения. Испытание стало частью ее существа.
   Мати и Аннеке провели в пещерном храме еще несколько дней. Первые дни Аннеке лежала, бездумно глядя на огонь и на ритуалы, проводимые Мати. Потом начала вставать и помогать наставнице. Обе молчали. Аннеке чувствовала, что сильно изменилась, перешла какой-то порог и начинает другую, новую жизнь. Наконец Мати заговорила с ней, и это ее страшно изумило. Каза-лось, всю оставшуюся жизнь они проведут в этом пещерном храме, в полумраке и тишине. Но Мати сказала:
   - Ты прошла посвящение, и твое ученичество окончилось. Теперь ты одна из нас. Дальше учиться будешь сама. Сегодня мы расстанемся.
   Они собрали вещи, оделись и вернулись в дом Тэш. Мати собрала свою котомку и взяла волшебной красоты резную палку. Аннеке бегом принесла подарки своей родни, от деревни, от больных, добавив подарки от себя, но наставница спокойно, твердо и ласково отвергла все, тихо попрощалась и пошла по тропе к перевалу. Аннеке только раз моргнула, а ее уже не было видно нигде. Ученичество закончилось. С ним закончилась и юность. Все ее существо заполнила тишина и умиротворенность, а прошлые заботы и печали казались сущими пустяками, да и вся жизнь как будто прожита была не ею, а какой-то другой девушкой.
   Поглощенная новыми ощущениями, Аннеке, тем не менее, обернулась на хруст веток за спиной, сообразив уже потом, что могла не оборачиваться: она пробрела удивительную чуткость слуха, зрения и осязания, а на затылке, казалось, выросли дополнительные глаза. Из густых кус-тов орешника у изгороди вылезал Файдиас.
  -- Эх, не повезло, хотел тебя слегка пугнуть, - разочарованно вздохнул он. - Старая хрычовка убралась наконец. Я уж и то заждался, быдто век тебя не видел. Думал уж, что старуха так тут и поселится, будет вместо Тэш твоей...
   Аннеке молчала, не зная, что сказать. Ее новые ощущения совершенно не вязались с Файдиасом, хотя он по-прежнему оставался веселым и славным.
  -- Слушай, Аннеке, я к тебе перееду? Как ты будешь здесь жить одна? Дом от деревни далеко, кричать будешь - никто и не услышит... С мамашей и папашей твоими я говорил, они согласны, рады очень,.. и родня вся твоя...
   Аннеке молчала. Она пыталась представить Файдиаса здесь, во дворе, с инструментами, или играющего с малышами... С малышами?! Здесь, рядом, каждый день и каждый час... Никак не получалось... Наконец Файдиас, отвернувшись и, пряча глаза, сам дрогнувшим голосом прервал затянувшееся молчание.
  -- Ладно... Я понял... Мне и бабка с утра говорила, как знала, не ходи, мол... Незачем. Я и сам думал, ежели ты... не захочешь... Я и собрался уже... Пойду все-таки к колдуну, о котором я тебе говорил, может, возьмет в ученики. Бабка, правда, сказала, что не возьмет ни за что, особенно если я забудусь и ушами зашевелю... Но все равно, схожу, попытаю счастья, а нет - так в столицу. Я еще прославлюсь, большим человеком стану, пожалеешь тогда. Но если вдруг нужда появится - позови, гонца какого пошли. Все для тебя сделаю, не сомневайся, зла держать не буду. Прощай
   Аннеке очнулась от столбняка, охватившего ее, сдернула с шеи амулет, повешенный еще матерью, надела его на шею Файдиасу, обняла и поцеловала.
  -- Да сопутствует тебе удача во всех твоих делах.
   Файдиас вздохнул и снял с шеи свой собственный оберег - шарик горного хрусталя с золо-тыми искрами внутри, и надел его на шею Аннеке.
  -- Ну, хоть так... Сестренка... Сестры у меня не было, теперь есть. Помни, я старше тебя, смотри, слушайся... Оказия подвернется, весточки буду присылать.
   Он шмыгнул носом, слегка коснулся ее щеки, повернулся и ушел по дороге в деревню, дальше, в Ахт. Из Ахта начиналась дорога в столицу...
   Аннеке долго стояла и смотрела ему вслед. Ей было грустно, но она знала, что поступила правильно. Она действительно любила Файдиаса, как младшего братишку, хоть он был старше ее. Шумный, веселый, надежный товарищ. Но у них разная судьба, у него - своя, у нее своя. Ей захотелось погадать на Файдиаса, посмотреть в зеркало или хрустальный шар, но она решила этого не делать. Пусть судьба вершиться сама собой. Впрочем, она была за него совершенно спокойна, да и благословение произнесено. Сейчас Аннеке чувствовала себя очень сильной. Она еще раз мысленно послала Файдиасу добрые пожелания и ушла в дом.
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 8
  
  
   Жизнь потекла дальше. Вестей от Файдиаса не приходило. Родные были здоровы. В деревне никто не умер. Напротив, родилось много ребятишек, и некоторым из них Аннеке помогала появиться на свет. Аннеке уважали и даже любили, хвастались ею перед соседними деревнями, бежали к ней за советом в трудные минуты, забывая, что знахарке только миновало семнадцать зим.
   Аннеке много времени, иногда по несколько дней, проводила в пещерном храме, кое-что переделала по своему вкусу, украсила стены и пол ковриками, сплетенными из особо прочной болотной травы, с узорами, образованными разными приемами плетения. Как следует, вычистила лицо пещерного духа, приносила ему в дар цветы и фрукты, возжигала душистые травы.
   Но больше всего девушке нравилось сидеть на пороге пещеры, подложив под себя овечью шкуру и такой же шкурой укрыв спину, и, ни о чем не думая, смотреть на бегущие облака и вечно меняющееся небо, наблюдать за заходом солнца и появлением звезд. В особо же холодные осенние и зимние дни Аннеке забиралась в самую дальнюю узенькую нишу в пещере, заворачивалась в теплую, шерстью внутрь, овчину целиком, только нос наружу. Перед ее мысленным взором сама собой пробегала вся жизнь: мама, отец, братья, сестры, другая родня, все, с которыми она когда-то встречалась, все, которых она когда-нибудь лечила. Тэш, как живая, повторяла для нее свои уроки, Файдиас нес ее кувшин. Ручей, долина реки, ее звери Малыш, Крепыш и Черненький, и многое, многое другое проплывало перед ней на границе сна и яви. Иногда Аннеке казалось, что она перенеслась туда, в то время и место.
   Аннеке теперь почти никогда не чувствовала усталости, гораздо меньше стала нуждаться во сне и пище. Спала в основном для того, чтобы видеть сны, которые стали необычайно яркими и достоверными. Она купалась в силе. Казалось, нет ничего невозможного. Но не было нужды что-либо делать, кроме того, что уже делалось. Мир устроен правильно, и она, Аннеке, занимает в этом мире то место, для которого и была предназначена высшими силами. Ее переполняло чувство мира и покоя ...
   Все сломалось за один день...
  
   В деревне появилась горловая болезнь, с жаром и головной болью, шея сильно раздувалась, и воздух с трудом и хрипом проникал в горло больных. Взрослые переносили эту хворь легко, вставая на ноги через дня три - четыре, но с малышами пришлось повозиться.
   Занятая так, что и головы не поднять, Аннеке не придала никакого значения возне и суматохе вокруг графского замка. По дорогам в разные стороны поскакали всадники. В деревне на стене дома старосты прибили какую-то грамоту. Староста, единственный грамотей в деревне, морща от натуги лицо и шевеля губами, повозил черным корявым пальцем по пергаменту и заявил, что о новом налоге речи вроде бы нет. Тогда о грамоте все забыли. Жизнь графа и его слуг не имела к деревне особого отношения...
   С больными пришлось возиться больше недели, и только когда последние заболевшие пошли на поправку, Аннеке отправилась проведать пещерного духа. У порога пещеры сидела, скорчившись, совсем молоденькая девушка, почти девочка, в богатой, но порванной, грязной, с мокрым от росы подолом, одежде. Белокурые волосы спутались и частично закрывали заплаканное, в грязных полосах лицо, но Аннеке узнала ее. Это была дочь графа Кэрила. Молодая знахарка видела ее как-то раз, мельком, издали, на празднике зимнего солнцестояния, и запомнила лицо, так как Тэш сказала: "Смотри, дочь графа похожа на тебя!"
   Тут Аннеке поняла, чем был вызван переполох в замке. Неужели графская дочь просидела здесь эти несколько дней?.. Похоже...
   Услышав шаги Аннеке, девушка поднялась с гордым видом, не вяжущимся с грязной одеждой и заплаканными глазами:
  -- Ты знахарка? Я нуждаюсь в твоих услугах!.. Ты узнала меня?..
  -- Да уж... - растерянно ответила Аннеке, пытаясь сообразить, что же ей теперь делать. Но тут же встряхнула головой. Что это с ней? Какая разница, кто пришел к ней за помощью? И до того к Тэш частенько прибегали из замка служанки и охранники, кто лечиться, кто за приворотным зельем, кто за чем. Единственно, что приходили они не утром, как деревенские, а в сумерках и ночью, чтобы не заметили управляющий или граф. Аннеке вспомнила рассказ Тэш, как через несколько месяцев после своей свадьбы к ней явилась молодая графиня. "Жаль, что графиня не захотела последовать моему совету, " - вздохнула тогда Тэш, и больше ничего не сказала, несмотря на любопытные расспросы Аннеке.
   Пока Аннеке колебалась и раздумывала, гордость графской дочери рассыпалась, и она заплакала вслух.
  -- Помоги мне! Я хорошо заплачу, у меня есть дорогие украшения... Отцу я скажу, что потеряла их, и он ничего не узнает... Никто не видел, как я шла сюда... И никто не будет искать меня здесь...
   Аннеке вздохнула и пригласила девушку в пещеру. Не будут торчать на виду, и то хорошо... Они с Тэш держали в тайне свой пещерный храм, тут никто не станет искать саму Аннеке, а не только графскую дочь. Граф не узнает, что его дочь ходила к деревенской знахарке. А если узнает, то не придаст этому никакого значения. Она сумеет отвести его гнев и другие беды. Не забыть тотчас провести нужные обряды. Что там Файдиас говорил о сложенных по - особому пальцах?.. Не забыть спросить девушку, она-то откуда узнала, где заветное место, почему пришла сюда, а не в ее дом на окраине деревни?
   В пещере знахарка усадила молодую графиню на ложе поудобнее, завернула в овчину, так как ту бил нервный озноб. Зажгла душистые палочки и развела огонь в очаге. Сварила успокоительное питье. Спросила:
  -- Ты ела?
  -- Не знаю, не помню... Нет, наверное...
   Тогда Аннеке сварила и похлебку, испекла на камнях очага лепешки и почти насильно покормила свою новую подопечную. Как же ее зовут?.. Тэш вроде бы говорила... в честь графа... а, Кэри, кажется... Оглянулась на девушку, но та уже крепко спала, свернувшись на ложе калачиком. Еда, успокаивающее питье и тепло очага подействовали как надо. Знахарка укрыла ее потеплее и подбросила хвороста в очаг.
   Что могло привести к ней единственную графскую дочь? Болезнь? Аннеке внимательно глянула на спящую, но она так была измучена и расстроена, что разобрать, здорова она или больна, не удалось. Да нет, не пойдет она лечиться к деревенской травнице. К ее услугам лекарь, выписанный графом из столицы.
   Значит, любовь... Или ненависть... Какие еще могут быть причины?.. Люди все такие одинаковые, что крестьяне, что купцы, что знать...
   Аннеке приготовила магический шар, зеркало, гадальные фигурки, свечи и амулеты для предсказания судьбы и ритуалов, которые могли бы понадобиться. Поставив все на алтарь, села дожидаться, когда ее новая клиентка проснется, повторяя для себя порядок будущих действий.
   Не забыть бы потом провести ритуал, отвращающий возможный гнев графа. Если он проведает о выходке любимой дочери, его гнев может принять весьма необычные формы, независимо от того, что нужно его чаду: приворот, отворот или сглазить неугодившую служанку.
   Впрочем, что это она: не угодившую служанку юная Кэри сама сживет со свету, а не справится сама - попросит папашу. Правда, скверным норовом славился граф, а про дочь ничего такого слышно не было, да ведь говорят люди, что из крапивного семени розы не вырастить. Увидим...
   Аннеке вдруг померещилось лицо Тэш. Та погрозила ей пальцем и произнесла:
  -- Никогда ничего не бойся и преодолевай трудности одну за другой, а не все сразу! - и исчезла.
  -- Задремала, - решила девушка и слегка встряхнула головой, чтобы проснуться, - Но совет хорош.
   Она тихонько подошла к выходу и взглянула на солнце. Оказалось, что дело близится к вечеру. Точно, заснула, и не заметила, как пробежало время... Нужно держать себя в руках, а то что это с ней?! Занялась бесплодными рассуждениями, предалась страху, утратила чувство времени. Не хватает еще только утратить магическую силу...
   А может быть, это знак?.. Предзнаменование?.. Аннеке вернулась в пещеру, взяла вышитый магическими символами мешочек с гадальными фигурками, зажмурилась и со словами: " Великая Мать, дай мне совет ", достала для себя три фигурки. Посмотрела на извлеченное: фигурки имели значение смерти, любви и служения. Знахарка задумалась над толкованием. Как может смерть идти впереди любви и служения? Вспомнив, как непредсказуемо реализовывались, ясные и понятные, казалось бы, предсказания в практике Тэш, Аннеке вздохнула, вернула гадальные фигурки на место.
   В пещере почти совсем стемнело, свет шел теперь только от очага, в который она сегодня удачно положила очень много дров. Кэри завозилась под овчинами, сонно забормотала:
  -- Няня, няня, дай попить... Няня, где ты?
   Потом открыла глаза и приподнялась. Аннеке подала ей кружку с водой.
  -- А, я у тебя, знахарка... Я спала... Я долго здесь спала?
   Девушка выглядела так, словно не совсем еще проснулась. Она пришла сюда в слезах, ждала несколько дней, голодная, под открытым небом, не осмеливаясь одна войти в логово ведьм, а теперь, казалось, пытается припомнить, зачем она здесь.
   Аннеке ответила, стараясь говорить как можно спокойнее и ласковее:
  -- Сейчас уже вечер, солнце садится. Ты отдохнула? Давай, пока очаг не догорел, выпьем чаю, и ты расскажешь, почему плакала, а я попытаюсь по мере моих сил тебе помочь.
   Она заварила свой любимый набор трав, налила его в две красивые резные деревянные кружки, добавила меду, одну кружку дала Кэри, вторую взяла сама. Девушки, не торопясь, выпили чай. Кэри смотрела в огонь, удерживая в ладонях пустую кружку. Аннеке уже хотела на-лить ей еще чаю, как вдруг графская дочь вздрогнула, выронила кружку мало не в очаг и снова горько зарыдала. Попыталась рассказывать, но от слез не могла выговорить ни слова.
   Аннеке вздохнула. Нужно набраться терпения. Она достала гребень и принялась расчесывать спутанные волосы Кэри. Их пещера была наполнена магическими силами и придавала силу всем вещам, долго находившимся здесь, в том числе и гребню. Расчесывание волос всегда успокаивает, даже если гребень совершенно обыкновенный. Гребень должен был помочь... и помог.
   Кэри, глотая слезы, начала взахлеб рассказывать Аннеке о чудесном, замечательном, прекрасном Ольдуме, живущем с престарелой матерью в замке неподалеку. Из всех их владений остался лишь этот замок, но Ольдум и его мать очень благородные и знатные, потомки настоящего рыцарского рода, не то, что нынешние дворяне, покупающие себе титул за золотые монеты.
   Аннеке удивилась: какой еще замок неподалеку? Но потом вспомнила замшелые, поросшие плющом и вьюнками развалины в полудне пути вдоль реки. Развалины очень красивые и таинственные, но невозможно было даже предположить, что там кто-то живет, кроме сов, лис и летучих мышей.
   Кэри же продолжала, всхлипывая, говорить о тяжелой, смертельной болезни королевы, о том, что граф Кэрил каким-то непонятным образом договорился о ее свадьбе с королем, а когда она робко заикнулась об Ольдуме, страшно разгневался. Его чуть не разбил паралич, врач еле успел отворить кровь. Когда полегчало, граф приказал запереть ее в комнате до самого отъезда в столицу, но она убежала от телохранителей и от няни прямо к Ольдуму и его матери. Но Оль-дум почему-то совсем не обрадовался, а рассердился и повез ее назад. Тогда она убежала и от Ольдума и прибежала прямо сюда. Мать перед смертью ей рассказала, как сюда добраться, и что здесь ей помогут в случае несчастья... Она не понимает, почему Ольдум был таким... Таким гадким... Она ни за что не хочет жить без Ольдума, она его любит, так любит, и в столицу не поедет, лучше умереть...
   Кэри говорила еще долго. Начинала плакать. Снова рассказывала о своем замечательном Ольдуме и о том, что жить без него не хочет и не будет. Снова плакала. Аннеке слушала и смотрела в огонь. Кэри наконец замолчала и тоже начала смотреть в огонь, вытирая время от времени слезы разорванным рукавом. Помолчав и собрав всю имеющуюся у нее в запасе рассудительность, Аннеке сказала:
  -- Кэри, милая, подумай. Тебе сколько зим? Шестнадцать? Пятнадцать? Ольдум ведь единственный знатный юноша, ровня тебе в этих краях. Ты просто не видела других, поэтому он кажется тебе лучше всех. У тебя это первая любовь, я понимаю. Но у большинства девушек после первой любви бывает и вторая, а иногда и третья, и четвертая. А когда они вновь встречают свою первую любовь, то иногда не сразу вспоминают его имя. Ты еще не видела короля, за которого тебя хотят выдать замуж. Говорят, король красивый, умный и обходительный мужчина, совсем еще не старый. Быть может, он понравится тебе. Ты будешь королевой. Большинство девушек все бы отдали, лишь бы оказаться на твоем месте...
   Кэри встала, слезы вдруг высохли, но лицо осунулось и помертвело. Казалось, она за единый миг стала старше на двадцать лет. Достала золотую монету и бросила ее на колени Аннеке.
  -- Благодарю тебя, знахарка, за твою заботу и мудрый совет. А теперь я пойду.
   С этими словами графская дочь повернулась и пошла к выходу. Вторым зрением Аннеке увидела, что слабое розовое свечение, окружавшее девушку, погасло. Она вскочила, догнала Кэри, схватила за руку и заглянула в ее лицо. Странный свет закатного солнца резко подчеркнул впадины глаз и щек, превратив нежное лицо юной графини в подобие черепа. Это была Маска Смерти, видение, предвещающее скорую гибель. Задохнувшись от жалости, Аннеке потянула Кэри обратно к очагу, говоря:
  -- Хорошо, хорошо, я постараюсь тебе помочь, сделаю все, что могу. Потом ты будешь жалеть, я знаю, но сейчас сделаю то, что ты захочешь.
   Гордячка поупиралась немного, но потом уступила и пошла назад.
   Аннеке снова усадила свою подопечную у очага, накрыв ее спину овечьей шкурой, подбросила в очаг дров, зажгла ароматические палочки. Достала маленький столик и стульчик, на столик меж двух горящих свечей установила зеркало. Второе зеркало поставила напротив первого так, чтобы в нем был виден огненный коридор, уходящий в глубину зеркала, в бесконечность.
  -- Зачем это? - спросила Кэри.
  -- На всякий случай. Прежде чем начинать колдовать, нужно посмотреть, не покажет ли зеркало что-нибудь важное, о чем мы не знаем. Потом нужно будет еще погадать на магических фигурках, благоприятствует ли нам судьба. И на звезды посмотреть, - рассеянно объясняла Аннеке, всматриваясь в зеркало, - Молчи теперь, не отвлекай меня.
   Она долго смотрела в зеркало, огненный коридор то появлялся, то исчезал, его конец качался, уходя то вверх, то вниз, то в стороны... Наконец что-то забрезжило... Граф Кэрил в короне... Но корона не графская... Бедно одетый и какой-то бесцветный юноша... Рано состарившаяся бедно одетая женщина... Рядом за столом... Какой-то человек в ливрее графских цветов кладет на стол мешочек... Король... Младенец в богатой колыбели... И еще какой-то юноша, черноволосый, с синими пронзительными глазами...
   Эти глаза, их взгляд не отпускает... Эти глаза похожи на бездну, она притягивает, затягивает внутрь себя, невозможно освободиться... Аннеке начала падать в черно-кровавый водоворот, все глубже, глубже... Не удержаться. Страшный грохот и вой заполнил уши, дикая боль в голове и во всем теле... И кровавая тьма сомкнулась над Аннеке.
  
  
  
  
   ГЛАВА 9
  
  
  
   Мягкая, бархатная, обволакивающая тьма, такая уютная. Не хочется думать, двигаться, даже дышать не хочется. Тихий покой, сон...
   Но что-то мешало Аннеке погружаться в спокойную тьму, что-то раздражало, тянуло назад, к хлопотам и неприятностям. Кто-то навязчиво трясет ее, тянет за руки, дергает. Слышатся неприятные звуки... Вдруг она оказалась в ледяном водопаде, забилась, попыталась выплыть. Но водопад снова обрушился на Аннеке, и пришлость-таки открыть глаза. Богато одетая растре-панная девушка с заплаканным лицом наклоняла над ней мокрый запотевший кувшин.
   Кто она?.. Где я?.. От следующей ледяной струи удалось увернуться. Наконец сознание окончательно вернулось к знахарке. Голова и грудь так страшно болели, что трудно было смотреть, дышать и думать. Но Аннеке припомнила все происшедшее и внимательно посмотрела на клиентку, убеждаясь, что с ней ничего плохого не случилось, и наказание за неправильное в чем-то магическое действие постигло только ее саму.
   Она никогда не слыхала, что за простое гадание можно быть наказанной столь сурово. Правда, она так молода и неопытна, а зеркала коварны и могут служить дверями в неведомое. Нужно было использовать магический шар, как она и хотела вначале. Да, теперь долой зеркала, только в крайнем случае она согласна иметь с ними дело. Теперь - только магический шар...
   Аннеке начала расспрашивать Кэри о людях, виденных в зеркале. Она в деликатных выра-жениях описала Кэри бесцветных юношу и женщину, и графская дочь с радостью узнала в них своего любимого Ольдума и его мать. Но черноволосого синеглазого юношу Кэри по описанию не узнала. В замке были черноволосые и синеглазые телохранитель и истопник, но Аннеке решила, что они не подходят. Ну не похож был увиденный в зеркале человек ни на истопника, ни на телохранителя.
   В общих чертах случившееся стало Аннеке понятно. Граф хотел власти и пристраивал дочь в столицу к королю. Королева еще жива, но очень больна, и граф торопится занять место. Знатному, но сильно обедневшему Ольдуму Кэрил заткнул рот деньгами, чтобы не было скандала.
   Но главный ее противник - этот неизвестный юноша, которого она видела в зеркале последним. Маг? Да, неподалеку живет сильный маг. Аннеке ни разу его не видела, но и Тэш, и Файдиас упоминали о нем. Вроде бы он действительно молод и силен. Граф Кэрил, завязывая этот заговор, вполне мог заручиться его поддержкой.
   Но каков Альдум! Аннеке была вне себя от возмущения. Она попыталась осторожно раскрыть глаза Кэри, но та, вся во власти своей первой любви, просто не захотела понять ее намеки. Кэри то плакала, то странно смеялась, то впадала в оцепенение. Пожалуй, она могла тяжело заболеть от горя. Аннеке не могла бросить ее на произвол судьбы, это было все равно, что ударить потянувшегося к тебе младенца.
   Девушку было жаль до слез и непонятно, как можно ей помочь. Лучше всего оставить все как есть, но не похоже, что графская дочь перенесет крушение юношеских мечтаний. А отдать ее этому мокрице Ольдуму значило обречь девушку на горькое разочарование в будущем. Но Тэш учила ее, что никогда, ни для каких благородных целей нельзя разрушать любовь, иначе судьба и боги накажут всех, и несчастны всю жизнь будут не только непосредственные участники трагедии, но и их дети, и внуки, и, быть может, правнуки до седьмого колена.
   Аннеке вздохнула и решилась попытаться просто выполнить просьбу Кэри - расстроить ее будущий брак с королем и помочь ей обрести любимого Ольдума. В конце концов, истинная любовь может преодолеть любые преграды. Возможно, судьба Кэри и Альдума будет все-таки не такой уж несчастной.
   И знахарка приступила к делу. Она снова напоила Кэри успокоительным и дающим силы настоем, забрала у нее платок и несколько вещичек графа Кэрила и Альдума, благо девочка догадалась их с собой захватить. Очень пригодилась бы личная вещь их синеглазого противника, но хочешь, не хочешь, а придется обойтись без нее. Некоторое время ушло на уговоры. По замыслу Аннеке, Кэри должна была вернуться к отцу, выразить покорность отцовской воле, а затем, через некоторое, короткое, время сказаться нездоровой. Да тут не нужно было и притворяться. Далее должен был осуществляться их план.
   Кэрри удалось уговорить. Аннеке оставила девушку в пещере, спустилась в деревню и, дождавшись темноты, постучалась к кормилице графской дочери. Та уже несколько лет жила на пенсии в маленьком домике, но была еще бодрой. О ней забыли, и гнев графа ее не коснулся. С трудом Аннеке удалось растолковать высунувшейся из окна сонной перепуганной старушке, что от нее требуется.
   Граф так рад был получить дочь назад, что забыл расследовать обстоятельства ее исчезновения и наказать виновных. Для такого исхода Аннеке потратила еще довольно много сил и времени. Теперь ей просто необходимо было отдохнуть хотя бы дня два-три: теперь стоило присесть или даже только прислониться к чему-то, как она соскальзывала в сон. Она начала понимать, что с поставленной задачей справиться будет трудновато.
   Не выступает ли она против самой судьбы? Но отступать ужасно не хотелось, ее саму возмущала мысль, что, что все люди - игрушки в руках богов и судьбы, она не желала с этим мириться. В одном из ее нечаянных снов Тэш грозила ей пальцем и говорила: " Ты ввязываешься в безнадежное дело, и никто тебя не поблагодарит, и никого ты не осчастливишь ". В других снах перед Аннеке вновь представал синеглазый темноволосый красавец, притягивающий ее своим пронзительным взглядом. Но уж очень жаль было бедную девочку. И Аннеке понадеялась на лучшее, проведя соответствующий ритуал на удачу.
   Отдыхать пришлось долго. Целую неделю Аннеке провела в пещерном храме, чтобы быстрее восстановить силы. В первый раз девушка решила померяться силами с самой судьбой. Выбрав ближайший более-менее благоприятный день, молодая знахарка приступила к делу: подготовила нужные предметы, настои, отвары, облачилась в ритуальную одежду, надела амулеты, в том числе кожаный браслет с камнями. Достала из кожаного мешочка Соль мира, посидела, смотря в его глубины и любуясь удивительными сменами видов чудесной вещи. Если бы знать ее секрет! Аннеке чувствовала великую магию, но не могла ее использовать и с сожалением вернула камень в мешочек, а мешочек на шею, надеясь, что уже своим присутствием он поможет ей.
   Аннеке решила провести ритуалы для полного выздоровления королевы, для скорейшего рождения наследника у королевской четы, для соединения любящих сердец, для кротости графа Кэрила... Какой еще?.. Впоследствии станет ясно... Облачилась в одежду для ритуалов, расставила предметы на алтаре, провела круг, освятила жезл и алтарь и начала призывать духов четырех стихий.
   Раздался грохот. Алтарь опрокинулся, Аннеке вылетела за пределы магического круга и навзничь рухнула на пол, больно ударившись спиной и затылком. Свечи погасли, но очаг горел, и при его свете Аннеке увидела посреди храма юношу из зеркала, закутанного в домотканый шерстяной плащ, какие носят пастухи в горах, лишь капюшон был откинут. Молодой человек стремительно подошел к ней, нагнулся, вгляделся в ее лицо:
  -- - Так вот кто осмеливается мешать мне всю эту неделю! Надо же, эта недоучка! Такой наглости я не ждал даже от Тэш!
   Голова Аннеке кружилась, во рту пересохло, лицо горело. В первую минуту она не могла произнести ни слова, лишь рот открывала и закрывала. Потом слова хлынули.
  -- - А я не ждала такой мелкой подлости от мага! Надо же, искалечить жизнь молоденькой девочке!.. Прервать чужой ритуал!.. Навести порчу на саму королеву!.. А если я смогла помешать вам, что мнит себя великим магом, значит, не такая уж я и недоучка!
   Маг, казалось, поперхнулся от злости и ногой окончательно разбросал и растоптал ее алтарь. Аннеке нащупала упавший рядом жезл, с трудом поднялась, шагнула вперед, замахнувшись жезлом как простой палкой:
  -- - Я прошу вас покинуть мой храм!
  -- - Конечно, чтобы ты продолжала здесь свои козни!
  -- - По-моему, козни плетете вы!
   Маг слегка попятился и заговорил успокаивающим тоном:
  -- Послушай, девочка. Ты должна была почувствовать, что действуешь наперекор судьбе, наперекор разуму, ты же не бесталанна! То, что я делаю, всем на пользу: королевству, твоей подопечной, королю, графу Кэрилу. А королева все равно умрет, и не тебе с твоим жалким ритуалом ей помочь, если не помог сам великий Эномиель, придворный маг! Твоя подопечная сначала поплачет, а потом, став королевой и родив наследника престола, останется довольна...
  -- Самое главное, ты не забыл о своей пользе!
  -- - Только дураки забывают о своей пользе!
   От сверкающих глаз мага у Аннеке закружилась голова, все поплыло, неприятно засосало под ложечкой, но ей удалось справиться со слабостью. Обиднее всего было то, что в словах ее противника было много правды, но девушка не собиралась сдаваться.
  -- - Нельзя ради любой, даже самой драгоценной пользы действовать против воли людей и делать из них марионеток!
  -- - Я не хочу больше спорить о добре и зле. Я просто требую, чтобы ты прекратила мне мешать. Я всегда добивался своей цели, и тебе не поздоровится. Но если ты отступишься, я найду способ вознаградить тебя. Скажи, что ты хочешь за то, что забудешь о существовании Кэри, дочери графа Кэрила?
  -- - Я не отступлюсь, - упрямо ответила Аннеке.
  -- - Что ж, решим этот вопрос здесь и сейчас в колдовском поединке?
   Аннеке перепугалась. Колдовской поединок? Как это? Она не колдунья, она просто недоучившаяся знахарка... Она не может, не умеет... Надо немедленно отступиться, просить прощения у великого мага... Но кто-то другой, незнакомый, сказал ее губами твердо и решительно:
  -- - Да, здесь и сейчас.
   Маг не стал тратить время на подготовку. Он распахнул плащ, широко развел в стороны руки и выкрикнул непонятное слово. В правой его руке появился светящийся жезл. Аннеке стояла, окаменев от страха, ноги ее были ватными и подкашивались, по лицу и спине стекали холодные струйки пота. Зачем, зачем она вмешалась в дела великих?!
   Из жезла в нее ударила молния, больно обожгла щеку. Маг направил жезл ей в лицо и произнес новое заклинание. Аннеке в панике замахала на него руками. Вдруг с правой руки девушки сорвался любимый браслет Тэш, видимо, Аннеке плохо завязала кожаные ремешки одной левой рукой. Браслет странно замедленно летел, вращаясь в воздухе, прямо в лицо мага. Тот попытался отклониться, и каменная подвеска с рунами ударила его в висок. Маг запнулся на середине заклятья, но слова, им сказанные, казалось, ожили. Они начали звучать снова и снова, все громче, все визгливей, стали зримыми, закружились вокруг мага и Аннеке и кружились все быстрее и быстрее, завывая громче и громче, и, наконец, увлекли обоих. Пещерный храм опустел.
  
  
  
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 10
  
  
  
  
   Аннеке очнулась и подумала, что слишком часто в последнее время теряет сознание. Надо что-то с этим делать, и поскорее. Она приподнялась и огляделась. Вокруг простирался странный мир - мир серых песков. Песок струился, дрожал, тек, образовывал холмы и реки. В этом песке что-то шевелилось, двигалось, пряталось, что-то живое и одновременно неживое. Оно было непохоже на все, что Аннеке когда-либо видела. Глаз даже не мог уловить формы и цвета - настолько эта жизнь была чуждой. Темно-багровое небо с серыми и фиолетовыми облаками. Только облака странно плотные, будто из камня. Воздух плотный, вязкий, словно кисель. Но дышать было можно. Кроме того, по песку и в воздухе скользили сгустки тумана, тени непостоянных очертаний. Они походили то на рыб, то на птиц, то на змей, то на огромные черные шкафы. Эти тени, решила Аннеке, обитатели этого мира, вроде людей и животных. Как странно: облака подобны камню, а звери - как туман...
   Все это пока не приближалось к Аннеке, держалось осторожно, поодаль, но было явно заинтересованным. Эти живые сущности потихоньку собирались поближе, но пока не пересекали некой незримой черты, окружающей Аннеке. Страха не было: ей казалось, что она просто видит сон. Вот моргнет - и все исчезнет, потому что такого просто не бывает. Но сон все продолжался.
   Знахарка продолжала осматриваться. Удивительно, но только теперь она заметила рядом с собой опрокинутый сломанный алтарь, магический шар, утонувший в сером песке, осколки зеркала, свой магический жезл, несколько бутылочек с настоями, рассыпавшиеся травы, еще некоторые мелочи...
   Маг лежал рядом навзничь, раскинув руки, волосы рассыпались по песку, полуоткрытые глаза закачены под лоб. Вся левая сторона его лица была залита кровью, возле виска лежал в песке ее браслет, тоже весь в крови. Аннеке замерла, боясь вздохнуть. Этот человек за короткое время знакомства успел внушить ей страх. Но теперь, в этом абсолютно чужом и, скорее всего, враждебном мире они были только вдвоем... Вдруг он умер?.. Тогда она осталась здесь совсем одна, без малейшей надежды вернуться.
   Аннеке подобралась к магу поближе. Почему-то раньше всего подобрала свой браслет и таким, как был, в крови мага, надела на руку, завязав ремешки зубами и свободной рукой. Затем отерла, как смогла, кровь с лица своего противника и осмотрела рану на виске. Та была неглубокой. Пощупала живчик на шее - сердце билось редко и слабо, но ровно. То же было и с дыханием. Аннеке решила, что жизнь мага в данный момент вне опасности, и он вскоре должен прийти в себя.
   Вопрос в том, что он предпримет, когда к нему вернется сознание? Расправится с ней, или просто перенесется назад, оставив ее здесь?.. Но девушка не чувствовала к магу настоящей враждебности. Ей казалось, что, если бы не роковое стечение обстоятельств, ей бы удалось уговорить его изменить свой планы, пощадить Кэри... Он выглядел... милым. Особенно сейчас... Когда глаза закрыты...
   Аннеке собрала уцелевшие бутылочки с настоями, выбрала одну, худо-бедно подходящую к случаю и влила немного настоя в рот молодого человека. Тот зашевелился, закашлялся, попытался оттолкнуть ее руку, потом со стоном открыл глаза. Взгляд его начал блуждать по серым песчаным холмам, затем уперся в Аннеке. Маг поднял руку, ощупал себе лицо и висок, сморщился болезненно и сказал сорванным голосом:
  -- - Ну, как тебе нравятся твои достижения? Здорово, правда?! Ты хоть знаешь, куда нас занесло? Не знаешь? Я охотно тебе расскажу, чтобы жизнь не казалась тебе медом... Впрочем, жить нам осталось недолго. Видишь те симпатичные серенькие сущности в песке? Скоро они до нас доберутся... Да и этот мир быстро высасывает все силы... Мне рассказывал о нем мой учитель. Он побывал здесь и с трудом вернулся назад.
  -- - Почему ты во всем винишь меня? Ведь это ты сам во всем виноват! Нас бы здесь не было...
   Маг снова мгновенно перешел от гнева к полному спокойствию. Аннеке мимолетно подумала, настоящее это спокойствие, или напускное.
  -- - Ну, мы здесь. И я не знаю, как отсюда выбраться. А уж ты и подавно! Долго мы не протянем.
   Он взял из рук Аннеке бутылочку, посмотрел на этикетку и сделал большой глоток.
  -- - Спасибо. Выпей и ты, это хоть немного поддержит силы. Мы оба сглупили, и я, и ты. За то и поплатились. Тебе будет интересно: время в этом мире течет медленнее, чем у нас, пока мы здесь, королева умерла, и король женился на Кэри, и родился наследник престола... Или я некудышний маг.
   Аннеке гневно мотнула головой.
  -- - Ничего подобного! Бедняжка Кэри не могла пережить этого ужаса. Думаю, она умерла... от несчастной любви.
  -- - По моему скромному опыту, бедные молоденькие влюбленные девушки ужасно живучие... и ужасно практичные... Жаль, тебе не придется убедиться в моей правоте.
   Маг с трудом встал, снова коснулся рукой левого виска. Аннеке поняла, что его мучает головная боль, и, с удивлением ощутив прилив жалости и желания помочь, шагнула к нему. Маг решительным жестом остановил ее. Он поднял и отряхнул от песка свой плащ, походив вокруг, нашел свой жезл, повернулся к Аннеке:
  -- - Прощай, я ухожу.
  -- - Ты бросишь меня здесь?
  -- - Я не смогу вытащить и тебя, и себя. Да и зачем мне тебя спасать? Мы враги. Даже у одного меня не много шансов на спасение. Может быть, повезет.
  -- - Подожди... Неужели я останусь здесь одна? Скажи хоть, где искать выход отсюда?
  -- - Я не знаю.
   Маг повернулся и пошел прочь. Необычайно быстро он стал крошечным и исчез среди песчаных холмов.
   Некоторое время Аннеке с отчаянием смотрела вслед, борясь с желанием бежать за ним и умолять пожалеть ее, затем страшно рассердилась на себя. Как она могла помогать магу, потом просить его о помощи?! Ведь он ее враг, он жестоко и безразлично относится ко всем людям, ради своих целей готов растоптать любого. Он наверное погубил бедную Кэри, из-за него она здесь, в этом ужасном мире. И если бы не браслет Тэш, маг, скорее всего, убил бы ее еще в пещере.
   Аннеке, чтобы не сидеть в бездействии, собрала разбитый алтарь и уцелевшие вещи. Заметив, что песчаные создания и густые тени подобрались ближе, нашла магический жезл и очертила круг. Нужные слова произносились с трудом. Девушка заметила, что движется как будто в густом киселе, такими медленными были ее движения, и такое сопротивление она ощущала. Она почувствовала страшную усталость. Песок высасывал ее силы так, как песок ее мира всасывает воду. Но существа как будто побаивались начерченного ею круга. Они кружили рядом, но к границе не прикасались. Надолго ли этого хватит? Аннеке не знала.
   Она села в центре круга. Еще раз перебрала перенесенные сюда вместе с ней вещи и не нашла ничего, что могло бы помочь. Но надо хорошо подумать. Не может быть, чтобы не было выхода... Аннеке принялась перебирать в памяти выученное с Тэш и Мати. Заклинания для поиска дороги и направления показались ей подходящими. Она произнесла их вслух, помогая себе жестами, и магический жезл в ее руке повернулся в том направлении, куда ушел маг. Еще бы, он сразу понял, в какую сторону идти, без всяких там деревенских заклинаний. Нужно идти туда. Но покинуть свой защитный круг, на создание которого потрачены немалые силы?! И серые твари снаружи, в песках... И тени... Маг подумает, что она побежала за ним... Нет, она немного посидит здесь, в круге, отдохнет... Глоток настоя из бутылочки прибавит сил. А потом можно будет поискать выход.
   Аннеке заснула, свернувшись калачиком внутри созданного ею пока еще безопасного круга. Круг останется безопасным, пока серый песчаный мир не высосет из нее все силы. Ей снились сны, один за другим, необычайно живые и яркие. Пришли Тэш и Мати, печальные, в траурных одеждах. Обе гладили ее по голове и шептали:
  -- Не печалься. Есть надежда, есть. У тебя все, что нужно для возвращения. Больше мы не в праве говорить... Ты должна справиться сама. Думай, вспоминай, чувствуй...
   Потом появился пещерный дух и долго молча качал своей каменной головой, похожей на потеки на стене пещеры. А потом Аннеке приснилось, что она в пещерном храме, и входит ее враг-маг, но вместо того, чтобы метать в нее молнии, подходит все ближе и ближе... Она хочет убежать - ноги приросли к земле... Хочет защищаться - язык не может выговорить слова заклятий... А маг приблизился к ней вплотную и вдруг крепко обнял и начал ласково целовать ее волосы, руки, лоб, шею. Она взглянула ему в лицо и снова, как в зеркале, утонула во взгляде его пронзительных и ласковых синих глаз.
  -- Меня зовут Димир. - шепнул маг, поднимая ее на руки...
   В объятиях друг друга они поднялись в воздух и полетели высоко над землей, под ними проносились дом Тэш, деревня, графский замок, столица, королевский дворец, и все растаяло внизу, надвинулось невообразимое голубое сияние и растворило их в себе, напоследок подарив чувство неземного блаженства. И Аннеке проснулась со счастливой улыбкой на лице. Глаза открывать она не стала, помня, что ничего хорошего вокруг не увидит, а стала с удовольствием вспоминать свой последний сон. Ну можно же позволить себе удовольствие перед лицом неминуемой скорой смерти?
   Однако если все же хочется выжить, разлеживаться не стоит.
   Девушка поднялась и соорудила из нижней юбки нечто вроде котомки. Собрала туда все, что занесло вместе с ней из ее пещерного храма. Мешок получился увесистый, но Аннеке пожалела, что всю гору не перетащило сюда вместе с ней. Как вспомнить, что у нее хранилось... И не только вещи Тэш, но и ее предшественниц... Наверняка в пещере можно было найти средства от всех напастей. А потом Аннеке вспомнила мага и снова завздыхала. Он-то обходился одним жезлом. Или, может быть, еще плащом?..
   Знахарка взвалила котомку на спину, покрутилась, прилаживая ее поудобнее, прочла заклинание снова, чтобы не ошибиться в направлении, вместо завтрака глотнула настой из бутылочки, выбранной магом, и тронулась в путь. Оглянулась один раз назад и увидела, как обитатели здешнего мира ворвались в нарушенный защитный круг, обнюхивали вещи, которые Аннеке не посчитала слишком уж нужными, и рыли песок, разыскивая ее. Тогда знахарка мысленно поместила себя в центр зеркального шара. Она понадеялась, что этой защиты хватит.
   Идти было трудно, трудно удерживать мысленную преграду между собой и этим миром. Ноги тонули в песке, более вязком, чем любой песок родного мира. Ее мешок с каждым шагом становился все тяжелее и тяжелее. " Скоро тяжело станет нести одно свое тело, " - подумала она.
   Так продолжалось вечность. Аннеке шла и шла, хотя для каждого следующего шага приходилось собирать всю волю и решимость. Хотелось сесть в песок, заплакать, позвать Тэш... Только вот жаль, что она не придет и не поможет. И никто не поможет, хоть разорвись от крика... И маг ей не поможет тем более. Глупо лелеять даже тень надежды. Он сейчас сидит во дворце, где-нибудь поблизости от королевского трона и даже не дает себе труда вспомнить о ней... даже чтобы посмеяться. Как никто не вспоминает камень на дороге, помешавший и сброшенный в канаву. Собрать все силы, все умение, все желание жить - только тогда есть надежда на спасение, на возвращение домой.
   Внезапно Аннеке поняла, что давно уже не идет, борясь за каждый шаг, а лежит, уткнувшись лицом в песок. И во рту полно песка. Хочешь или не хочешь, а придется устроить привал. Интересно, насколько удалось приблизиться к цели? И как эта цель должна выглядеть? Впрочем, Аннеке пришла откуда-то мысль, что расстояние в этом мире не имеет никакого значения, а гораздо важнее ее сила и воля, и если собрать силу и волю воедино, да побольше - выход откроется прямо перед ней. Но сейчас силы и воли не осталось. Девушка с трудом смогла начертить защитный круг. Жаль, нечем и не из чего развести костер. Она начала сильно мерзнуть, и вспомнила плащ мага. Он казался таким теплым! А в его объятиях было бы еще теплее... Он околдовал ее, в этом нет сомнения... И, несмотря на холод, Аннеке провалилась в сон.
  
   Проснулась девушка от ощущения опасности. И вовремя. Ее магический круг был нарушен, и в разрыв лезла огромная студенистая масса, похожая на слона из книги Тэш о чудесных животных. Только ушей и хоботов у этого слона было множество, и торчали они у него отовсюду. От создания веяло холодом, и слышался рев, который ощущался всем телом, особенно в груди, в сердце. Пахло почему-то корицей и ванилью. Но Аннеке некогда было обращать внимание на особенности существа. Приказывая себе не поддаваться страху и понимая, что приказ запоздал, знахарка, торопливо, сбиваясь и путаясь, бормотала скороговоркой все известные ей защитные заговоры, правой рукой выставив перед собой магический жезл, а левой выхватывала из своего импровизированного мешка магические предметы и бросала их в чудовище. Через несколько невообразимо долгих секунд какое-то средство, то ли магический предмет, то ли заклинание, подействовало. Существо издало рев, который теперь казался обиженным, и вытянулось обратно через разрыв магического круга. Остался только запах ванили и корицы.
   "Ничего себе, булочка", - подумала Аннеке и принялась неудержимо хохотать, и очень долго не могла остановиться. Она каталась по песку, от смеха перехватывало дыхание. И вдруг Аннеке почувствовала в складках юбки что-то необычное. Странная мягкость, тепло и одновременно прохлада. Аннеке, едва успокоившаяся после поединка со студенистой массой, опять похолодела. Медленно, осторожно девушка расправила и встряхнула юбку и посмотрела на странное нечто. Да. Именно.
   Это не только на ощупь, но и на вид походило на серенький комочек пуха, размером с двухмесячного котенка. Как большинство существ этого мира, он напоминал сгусток тумана, но был пушистым и вызывал у Аннеке не страх, а желание оберегать и защищать, особенно когда у пушистого клочка тумана обнаружился глаз. Глаз этот не походил на глаз человека или животного, скорее напоминал каплю воды с водоворотом, окруженный сгущениями тумана, но девушка почувствовала, что это именно глаз, широко изумленно раскрытый и доверчивый, как у ребенка.
   Аннеке выругала себя. Почему она решила, что может позволить себе умиляться этому клочку тумана? Быть может, в этом чужом мире такие очаровашки - самые страшные хищники, а неприятный многоухий и многохоботный "слон" - местный добрый отшельник, стремившийся утробным ревом предупредить ее об опасности и пострадавший от своей доброты. То-то от него пахло сладко, как от праздничных лепешек. Но что-то не верилось. Разум говорил одно, чувства - иное, и Аннеке решила довериться чувствам. В конце концов, разуму в чужом мире не за что уцепиться. А Тэш всегда говорила, что у Аннеке хорошее чутье. Девушка решила, что пушистик спрятался в складках ее юбки от "слона". Размышляя, она разглядывала своего нового знакомого. Тот как будто тоже приглядывался и принюхивался к ней. Потом отцепился от юбки Аннеке и начал бродить вокруг, так же приглядываясь и принюхиваясь к вещичкам знахарки.
   К своему огромному удивлению, Аннеке почувствовала себя совершенно отдохнувшей и бодрой. А ведь приключение со "слоном" и пушистым приятелем должно было лишить ее всех сил. Но ничего подобного. Знахарке казалось, что она горы свернет и отыщет путь домой запросто и прямо сегодня, еще до обеда. Даже пить и есть совершенно не хотелось. Поэтому она не стала восстанавливать защитный круг, а собрала в свою самодельную котомку все, что раскидала, отгоняя "слона", проверила с помощью магического жезла направление и отправилась дальше. К ее удивлению, пушистый сгусток тумана не остался на месте, а быстро догнал ее (при беге у него появилось что-то, похожее на лапки, что еще усилило сходство существа с котенком), уцепился за юбку, вскарабкался на плечо и замер там.
   Существо оказалось очень приятным, понятливым и ласковым. Недолго думая, девушка назвала его Пушком и стала относиться к нему, как относилась дома к домашним животным. Но скоро она обнаружила, что Пушок был чем-то большим, чем просто ручной зверек. Его понятливость, приятно радовавшая знахарку вначале, все увеличивалась. Он понимал уже почти все, что она ему говорила. Научился подавать ей нужные предметы, пытался что-то показывать, тянул куда-то, и, в конце концов, начал говорить с Аннеке. Его голос раздавался тихими шелестящими звуками прямо у нее в голове. Все, что Пушок говорил, Аннеке понять еще не могла. Что-то о хороших местах и плохих, о злых существах и добрых. Ей удалось понять только, что сейчас они находятся в плохом месте со злыми существами, и надо идти дальше, не очень долго, чтобы попасть в хорошее место, где их встретит кто-то хороший. Знахарка боялась, что не сможет прокормить нового друга, не зная, что ему нужно, но вскоре сделала открытие, напугавшее ее. Пушок время от времени прижимался к ее телу так, что частично проникал внутрь, и в этом месте чувствовался холод. Несомненно, он питался ее жизненной силой. Но время шло, и Аннеке не почувствовала никакого ущерба. Наоборот. За все время пути по серым пескам вместе с новым другом она не страдала ни от усталости, ни от голода, ни от жажды, а ведь до встречи еле-еле передвигала ноги. Видимо, пушистик, забирая и поглощая ее силу, отдавал ей взамен свою, причем какую-то особенную, необходимую ей для того, чтобы выжить в этом странном мире. Пожалуй, они спасали друг другу жизнь.
   Им все время попадались тени. На одни Пушок не обращал никакого внимания, некоторые сами убегали от них, некоторых Пушок опасался и просил Аннеке взять в руку свой магический жезл. А один раз вдалеке они увидели целое стадо непонятных существ, подобных тому, который их познакомил. При виде их Пушок впал в паническое оцепенение, но все обошлось. Всерьез никто на них не нападал. Как поняла Аннеке, Пушка это удивляло.
   Аннеке казалось, что они прошли очень много. Но расстояние и время здесь были обманчивы. Все время было светло, а Пушок говорил ей, что здесь бывает ночь, и ночью очень опасно. Местность начала неуловимо изменяться. Серый цвет песка стал нежнее, наполнился переливами жемчуга. Цвет неба смягчился, из багрового став сиреневым. Весь мир превратился в нежную, чарующе-прекрасную картинку, написанную на перламутре. Такая картинка была у Тэш, и Аннеке в детстве любили ее рассматривать. Тогда она мечтала найти какое-нибудь средство, чтобы попасть в чудесный, переливающийся нежными радугами мир. Удивительно, что теперь сбылась ее детская мечта. Аннеке охватило ощущение радости и счастья, и в первый раз вернувшаяся мысль о том, что она может не суметь вернуться домой, ее не напугала. Пушок дал понять, что они пришли в хорошее место, и теперь все будет славно.
   Совсем недалеко они увидели некое подобие реки и водопада, образованные струями жемчужного тумана. Но расстояния здесь были обманчивы, и Аннеке со своим пушистым спутником шли до водопада ужасно долго, как показалось Аннеке, столько же, сколько они шли по злым серым пескам. Струйки странного перламутрового тумана, сохраняющие свою форму и не рассеивающиеся от ветра, образовывали подобие травы и ветвистых, невысоких, чуть выше Аннеке, деревьев. Трава же доходила до пояса и давала ощущение свежести и прохлады. Пушок время от времени отцеплялся от юбки Аннеке и катался по этой траве. Аннеке попробовала сделать так же и почувствовала себя обновленной и бодрой. Усилились все ощущения: слух, зрение, осязание. Восприятие обострилось до почти забытого детского чувства восторженного удивления.
   Верная привычкам собирательницы лекарственных трав, заручившись одобрением Пушка, Аннеке попыталась сорвать пучок туманной травы, и, к ее удивлению, ей это удалось. Девушка нарвала еще несколько пучков, завернула их в чистую тряпочку и спрятала в свой мешок, не очень надеясь на то, что чудо-трава сохранит свои бодрящие свойства надолго. Но попытаться надо: жаль упускать такой шанс. Если трава сохранится, то дома ее целительные свойства помогут и больным, и просто впавшим в уныние и отчаявшимся. Какое необычное и редкостное ощущение детства!
   Подумав о доме, Аннеке вздохнула, а Пушок неожиданно возбужденно заговорил: "Да, да, да, домой, домой!.. " Аннеке решила, что они подходят к дому Пушка, и вздохнула снова. Ее дом был страшно далеко... а может, совсем рядом... но все равно он оставался недосягаемым... " Нет, нет, нет, " - снова настойчиво заговорил ее дружок.
   Аннеке все еще было трудно понимать комочек тумана, ставший ее спутником, говорящий шелестящим шепотом в ее голове. Иногда он показывал ей странные картины, произносил странно звучащие не звуками, а переливами оттенков серого цвета слова. Вот Пушок опять рассказывает что-то непонятное о серой пустыне, о Мудрых, долге, опасности и спасении. Перемежает слова образами песчаной пустыни, теней. Все картинки странно колышущиеся и слегка искаженные. Вникая в его повествование, Аннеке и не заметила, что они подошли к туманному перламутровому водопаду и реке совсем близко. Над водопадом, как и в родном мире, сияли крошечные радуги, только менее яркие, с молочным оттенком. А на берегу водопада собрались существа, во всем подобные Пушку, только крупнее.
   Взглянув на Пушка, Аннеке в первый раз обратила внимание, что он значительно подрос по сравнению с их первой встречей, и теперь по размерам был не как двухмесячный котенок, а как маленькая собачка. По виду он также изменился, напоминая теперь не бесформенный клочок тумана, а зверька, нечто среднее между кошкой и собакой, лишь голова крупнее, размером с голову ребенка. Струйки тумана образовали что-то похожее на лапы, (число их менялось от трех до восьми, но были моменты, когда их становилось гораздо больше), хвост, уши, все покрытое чем-то похожим на шерсть. Аннеке решила, что Пушок подстроился под ее восприятие, изменив себя так, чтобы ей приятнее было смотреть на него.
   Аннеке остановилась, а Пушок подбежал-подкатился к собранию туманных существ на берегу, и они все слились в одно целое, в большой сгусток мерцающего тумана, и закружились так, что у Аннеке закружилась голова при взгляде на них. А в следующую минуту девушка обнаружила, что существа кружатся уже вокруг нее, что она кружится вместе с ними. Сознание померкло, но не до конца, и она слышала, как существа говорят все разом.
   Шелестящий хор голосов говорил о своей благодарности неведомому плотному существу, у которого так много чудесной силы, невиданной до сих пор, за спасение их Младшего, за раскрытие неведомых путей. Ей пели песни и рассказывали о жизни туманных существ на берегах туманной реки, показывали непонятные сцены. Ей рассказывали о таком же плотном благостном существе, как она, но немного другом, который приходил к ним раньше, а потом ушел. В голове звучали легенды о прародителях и сотворении мира великим Туманом, который создал из своих струй пески, травы, деревья, реки и водопады, небо и все живое, и сказки о глупых многохоботных и многоухих "слонах", которых обманул хитрый и храбрый Младший и заставил служить мерхам, как они себя называли.
   Ей рассказывали о великих Странниках, которые не возвратились, и о великих Странниках, которые возвратились и принесли мерхам Неведомое, и о великих Мыслителях, недвижно сидящих на границе меж злыми и добрыми местами и знающих ответы на все вопросы, которые заданы, и на все вопросы, которые еще предстоит задать. Ей рассказали о Художниках, делающих мир еще прекраснее, и о Музыкантах, учащих деревья и травы шелестеть так сладостно.
  
   Аннеке словно проснулась после долгого освежающего сна на берегу водопада. Никого из туманных существ не было, как будто они померещились или приснились, но тут непонятно откуда возник Пушок. Он ласково приник к ее руке, вызвав уже привычное ощущение прохлады, и заговорил:
  -- Я выдержал испытание чудесным способом, получив помощь неведомого благого существа, и могу теперь назваться Мудрым. Но я хочу долго быть с тобой и стать Странником, видеть и узнавать новое. Ты возьмешь меня с собой в свой мир, о котором ты так много рассказывала?
   Аннеке поразилась тому, как хорошо она теперь понимает своего друга, куда лучше, чем до встречи с его соплеменниками. Видимо, туманные существа, закружив ее в своем хороводе, обогатили ее память и знания.
   Знахарка ответила:
  -- Я люблю тебя и взяла бы тебя с собой в свой мир, но сама не могу найти туда дорогу. Наверное, мне придется навсегда остаться с мерхами. Можно мне будет остаться?
  -- Конечно, мерхи будут счастливы, если ты поселишься с ними, но ты будешь несчастна. Я знаю, как ты хочешь вернуться домой. И мы, мерхи, знаем, где ворота в твой мир. Но нужно повернуть назад, в злые места. Это там. А еще в злых местах есть существо, подобное тебе. Он злой. Он убил мерха. Но он сам нашел ворота и поможет тебе вернуться домой.
  -- Он мне не поможет. Ты сам сказал, что он злой.
  -- Мерхи знают, что он поможет. Но надо будет найти его до наступления ночи. Обещай мне только, что иногда мы будем возвращаться к нам.
  -- Обещаю. Мне очень понравилось в вашем мире.
  -- Тогда пойдем скорее.
   Путь назад, к серым пескам, в злые места, был тоже очень долгим, хотя Пушок постоянно развле-кал Аннеке рассказами о жизни мерхов и о себе. Рассказы эти, веселые и необычные, не могли скрыть от Аннеке тревогу и страх ее спутника. Он боялся наступления ночи и все сетовал, что пока не привык к высокой доле Странника.
   Они вновь достигли зарослей деревьев и трав, и миновали их, и достигли серых песков, увидели вновь багровое небо. Пушок торопился к известной ему двери. Сама Аннеке уже потеряла всякую ориентацию, и, не прибегая к помощи заклинания направления и магическому жезлу, наверняка ходила бы кругами. Еще раз она поблагодарила судьбу, давшую ей такого замечательного спутника.
   Наконец Аннеке почувствовала усталость и упросила друга остановиться и отдохнуть. Тот с неохотой и страхом согласился, потребовав начертить защитный круг. В кругу Аннеке сразу уснула, чувствуя Пушка, прижавшегося в страхе к ее плечу.
  
  
  
   ГЛАВА 11
  
  
  
  
  -- Нет, такой легкомысленной девчонки я еще не встречал! Спит в своем дохлом защитном круге, который и дома не смог бы никого защитить!
   Аннеке приоткрыла глаза, и сердце ухнуло в пятки. Она не знала, радоваться ей или бежать без оглядки. Но бежать бесполезно: если уж он решил ее найти, то найдет снова. Маг, пренебрежительно повернувшись к Аннеке спиной, очерчивал заново защитный круг своим жезлом, но этот круг был огненный. Когда огненное кольцо замкнулось, он уселся с ней рядом, зажег из ничего костер и молча уставился в огонь. Аннеке тоже начала смотреть в огонь, пытаясь собраться с мыслями. Наконец она решила заговорить с магом, чтобы не оставаться в тягостном неведении.
  -- Почему ты вернулся? Не нашел выхода?
  -- Нашел. Но дверь закрыта, и чтобы ее открыть, надо десять или двадцать таких магов, как я. И то им пришлось бы попотеть. Я вообще не понимаю, как нас угораздило провалиться сюда. Что-то облегчило переход, но что?
   Аннеке заявила совершенно непоследовательно:
  -- Ты слишком много думал о королях и графах и слишком мало - об Искусстве! - и что ее заставляло спорить с магом?
  -- О чем я думал, тебя не касается!
  -- Как видишь, коснулось, и очень сильно.
  -- Не лезла бы не в свое дело - сидела бы сейчас дома и тихо-спокойно лечила детишек от чесотки и золотухи.
   Они замолчали и молчали долго. Через некоторое время Аннеке заметила, что маг придвинулся к ней поближе, почти вплотную. Пришло ощущение тепла. То ли ее согревал волшебный костер и горящий защитный круг, то ли сам маг.
  -- Почему же ты все-таки вернулся? Стало скучно одному?
   Маг усмехнулся.
  -- Ждешь признания в любви с первого взгляда? Но нет, все не так романтично. Просто судьба преподнесла нам подарок, рады мы или нет. Дело в том, что когда мы рядом, наша совместная сила не равна моей силе и твоей, а в несколько раз больше. Это понятно? Из нас дома получилась бы отличная команда, знать раньше...
   Аннеке задохнулась от вспыхнувшей надежды:
  -- Так почему мы сидим? Пойдем туда, к двери, и попытаемся открыть ее вместе!
   Маг печально покачал головой.
  -- Нет, сил все равно не хватит. Вместе мы проживем здесь дольше, вот и все. Поэтому я и вернулся. Чтобы прожить дольше.
   Аннеке вскочила, топнула ногой. Жаль, на сером песке этот жест вышел каким-то неубедительным.
  -- Я не хочу прожить дольше рядом с тобой! Я ухожу! Ты можешь сидеть здесь и лить слезы, а я попытаюсь открыть дверь! И буду пытаться и пытаться, пока не умру или не добьюсь своего! Одна, без тебя!
   Маг усмехнулся снова.
  -- Какой боевой характер! Пожалуй, у тебя действительно есть шанс в одиночку открыть эту дверь. Но шансов погибнуть гораздо больше. Я удивился, когда нашел тебя еще живой... Поистине, женщины - непостижимые существа.
   Он ласково взял ее за руку и потянул к себе.
  -- Прости, если я обидел тебя. Мне давно не приходилось говорить с женщинами. Зачем тебе уходить? Это неразумно. Гордость и обиды - пустой звук. Для магов это вообще предмет роскоши. Не можем мы себе позволить обижаться, гневаться, любить и все такое прочее. Гораздо разумнее забыть о нашем противостоянии, которое продолжалось, кстати, всего неделю или две, и использовать все шансы, какие есть. Пока есть жизнь - есть надежда, а если жизнь длиннее, то и надежда больше, не так ли? Сядь рядом. Мы отдохнем, а потом что-нибудь предпримем вместе. Но надо пережить ночь.
   И вновь Аннеке почувствовала, что тонет в синих глазах мага. Она села рядом, вплотную к не-му, и они вновь начали смотреть на волшебный огонь.
  -- Разве здесь бывает ночь? Сколько времени мы тут, а ночи еще не было.
  -- Не знаю, где была ты, а я одну ночь уже пережил, надо сказать, с трудом. Здесь очень длинный опасный день и еще более длинная и опасная ночь. Но наступает она нерегулярно, через разное время.
  -- Откуда ты это знаешь?
  -- Моему учителю нравилось путешествовать по разным мирам.
  -- Может, твой учитель поможет нам?
  -- Нет, из одного мира он не смог вернуться до сих пор. Очень давно.
  -- Расскажи мне еще что-нибудь о себе.
  -- Аннеке, нам сейчас необходимо экономить силу. А на болтовню сил уходит очень много. Кроме того, все, что ты узнаешь обо мне - оружие против меня в твоих руках.
  -- Но я совсем не хочу с тобой воевать. А откуда ты знаешь мое имя?
  -- Подумаешь, тайна! Ты, например, знаешь мое.
   Они вновь замолчали, глядя в огонь, и все теснее прижимаясь друг к другу. Как и обещал маг, темно-багровое небо темнело все сильнее и постепенно стало черным. На нем появились первые звезды. Серые пески засветились. Мир стал серебряной картиной, вышитой на черном бархате, чарующе мерцающей. Но тем более жуткими показались черные тени, зашевелившиеся в светящихся песках. Аннеке увидела в руках Димира вместо магического жезла - обнаженный меч. Она не заметила, откуда у мага появился меч и куда исчез жезл. На гладкой отполированной поверхности меча отражалось нездешнее пламя, он сам был весь как язык пламени. Это пламя было не похоже на пламя волшебного костра и на пламя защитного круга, зажженных магом. Оно выглядело яростнее и холоднее. Аннеке робко протянула руку к мечу, хотела прикоснуться пальцем... Тут же опомнилась, уже отдернула руку... Но маг все равно яростно оттолкнул ее локтем.
  -- Совсем мозги растеряла?! Тогда вспомни, чему тебя учили. Я - не нянька для глупых дев-чонок, а это - не горячая печка, от которой бо-бо!
   Черная тень преодолела границы защитного круга и появилась совсем рядом с ними, протянула отростки тьмы со странным легким шуршанием. Димир, прервав тираду, взмахнул мечом, и тень мгновенно рассыпалась черным пеплом. Другие тени, увидев судьбу собрата, отступили подальше. Маг обернулся к глотающей слезы Аннеке и встряхнул ее свободной рукой.
  -- Хватит сырость разводить. Виновата - наказана, да хорошо, что только моими словами, а не моим мечом, и плакать не о чем. Нужно сесть спина к спине. А то еще такая тварь подберется сзади. Ну, быстрее, шевелись! Увидишь тварь со своей стороны, толкни меня в спину. И сама не зевай, бей жезлом.
   Они уселись спина к спине. Сквозь заграждение проникла еще тень, и тоже была поражена пламенным мечом Димира. Больше их не тревожили. Аннеке заметила:
  -- Наверное, эти твари разумные. Смотри, они ушли, поняли, что им не поздоровиться. С ними можно договориться.
   Маг вздохнул и глотнул из заветной бутылочки, затем передал ее Аннеке.
  -- Точно, ты угадала, все здешние существа разумные. А вот договориться с ними... Хорошо мы с тобой договорились? Впрочем, учитель как-то с ними общался, даже приручил одну. Но я, если повезет выбраться, больше сюда ни ногой, глаза бы на них не глядели.
   В бутылочке оставалось совсем чуть-чуть настоя, еще на пару глотков, и Аннеке решила оставить их Димиру: у него ведь не было Пушка. Про своего друга Аннеке решила пока магу не говорить, и удивлялась, почему он сам его не почувствовал.
   Тени наверняка были разумными. Ни одна больше не сунулась к костру. Их даже не было видно, насколько можно было что-то видеть в обманчивом мерцании песков. Ночь тянулась и тянулась. Димир и Аннеке расслабились и начали негромко переговариваться, чтобы не заснуть. От коротких фраз мага тянуло холодной рассудочностью, но знахарка изнывала от любопытства. Она вновь попросила Димира рассказать о себе. Тот в темноте пожал плечами:
  -- Ничего интересного. Мою историю повторят многие маги, и ты в том числе. Я был стран-ным, неудобным ребенком, доставлял семье неприятности. Убежал из дома, попал к колдуну. Прислуживал учителю, присматривался к Искусству. Когда подрос, а родной сын мага не пожелал изучать Искусство и сбежал в столицу, маг стал учить меня серьезно. И выучил. А потом пропал в своих мирах. Вот и все.
  -- А граф Кэрил?
  -- Граф Кэрил сам меня нашел и сам задумал всю интригу.
  -- Значит, ты послужил простым орудием графа?
  -- Значит, послужил. Но я не такое уж простое орудие и еще не проиграл, потому что пока жив.
  -- Зачем тебе все это? Граф, король... и прочие?
  -- Мне надоело, что могущественные маги должны склоняться перед идиотами, заброшенными на троны слепой судьбой. И заранее напрягаться, готовить пути бегства на тот случай, если один из этих идиотов вдруг опять вздумает объявить нас вне закона. Раздражает, понимаешь? Миром должны править мы, маги, а скотина должна находиться в положенном месте, например, в стойле... Или на бойне.
   Маг замолчал и задумался, перестав реагировать на Аннеке. Так прошло еще много времени. Сущности больше не лезли, и у Аннеке начали слипаться глаза. Наконец небо посветлело, и Димир объявил, что опасность значительно уменьшилась, и теперь можно отдохнуть под защитой горящего круга. Его меч обернулся магическим жезлом из черного полированного дерева с вырезанными рунами. Маг улегся на песок, привлек к себе Аннеке, крепко обнял ее, другой рукой натянул на обоих плащ и сразу заснул. Аннеке почти тотчас последовала его примеру.
  
   Аннеке проснулась первая. Они оба лежали в той же самой позе, в какой заснули: Димир обнимал ее сзади и ровно дышал ей в затылок. Аннеке полежала еще немного, наслаждаясь теплом, уютом и покоем, стараясь не думать о будущем. В этот раз ей снились легкие и приятные сны, но, как она ни старалась, ничего не припомнила. Осталось только ощущение радости. Аннеке чувствовала себя так хорошо, как никогда еще в этом мире. Девушка перевернулась и всмотрелась в лицо Димира. Оно показался ей очень красивым, спокойное, с правильными, чуть резковатыми чертами. Маг совсем не походил на круглолицых, румяных, с пышными усами плотных и крепких парней, по которым сохли девушки в ее деревне. Аннеке поражали резкие переходы его настроения, от враждебного к дружескому. Его холодная практичность... Он обнимает ее, но не потому, что испытывает к ней добрые чувства, а, вероятно, потому, что, как он сказал, их совместная сила увеличивается, и им выгоднее быть как можно ближе друг к другу.
   Он вернулся не потому, что пожалел ее, а потому, что рядом с ней сам проживет дольше, а иначе бросил бы ее без тени сомнения, и потом, в своей дальнейшей жизни, никогда бы о ней не вспомнил. Из-за него она попала в этот гибельный мир без надежды спастись. Он хочет играть людьми как заводными куклами, он собирается использовать и ее.
   Хотя граф Кэрил хотел так же использовать мага, короля, хотел смерти королевы для выполнения своих планов. Его дочь так же хотела использовать ее, Аннеке. Графа Кэрила и графскую дочь Кэри не волнует судьба мага и знахарки, столкнувшихся ради их интересов и погибающих теперь в жестоком неприветливом мире. А если графу и графинюшке еще что-нибудь понадобится, они вновь найдут исполнителей. А разве все остальные люди не используют друг друга для выполнения своих желаний, лишь прикрываясь словами о любви и долге? Разве ее мать не с радостью отдала ее Тэш, чтобы избавиться от неудобного ребенка и вернуть свою жизнь в тихое и спокойное русло? Разве она думала о тоске маленькой Аннеке, разлученной с родными?
   Но если бы мать поддалась чувствам и забрала Аннеке домой, какова была б ее жизнь? Счастливая? Вот уж вряд ли! Просто Димир не прикрывается красивыми словами, а делает то, что считает нужным, то, что является разумным.
   От этих размышлений Аннеке снова стало холодно. Бедняга Димир, видно в его жизни не было ни любви, ни радости, все только использовали друг друга, пожирали друг друга. Сердце девушки защемило от сострадания, и она пожалела, что у нее нет времени растопить лед в душе мага. Вдруг кто-то холодный и рассудительный внутри сказал: " Да ты влюбилась, милочка, втюрилась по уши в человека, который плевать на тебя хотел, и, похоже, вообще любить не умеет!" Аннеке тихонько вздохнула и тут обнаружила, что Димир не спит, а смотрит на нее холодными пронзительными глазами:
  -- С добрым утром. Как спалось?
  -- Очень славно, тепло. Как будто сил прибавилось. А ты?
  -- И я.
   Аннеке приподнялась, выбралась из-под плаща.
  -- Мы отдохнули, и надо идти. У нас с тобой нет припасов, мы скоро ослабеем, и настой кончается. Пока есть силы, вставай, пойдем и попытаемся открыть двери, которые ты нашел!
   Лицо Димира омрачилось:
  -- Мало надежды. Я же говорил тебе, что дверь очень прочно запечатана. Растратим силы зря и погибнем сразу. А если остаться здесь, проживем дольше.
  -- Как легко ты лапки свесил! Заладил: " Проживем дольше!" Дольше на день или на два! А если откроем дверь...
  -- Будем жить вечно?.. - засмеялся Димир и вдруг привлек Аннеке к себе и начал жадно целовать.
   Аннеке растаяла в его объятьях и ответила на поцелуи. И на некоторое время они забыли о своих бедах и планах.
   Знахарка очнулась первой, отстранилась.
  -- Тэш говорила мне, что маги и колдуньи не могут любить и быть любимыми, иначе их сила исчезает. Не думала, что ты такой легкомысленный.
  -- Ну, это в зависимости от того, какой маг и какая колдунья. Если силы совсем чуть, то всю и потеряешь, а если сил много, то не жаль потратить малость, а потом ритуалами восстановить. А нам с тобой можно и нужно, более того, нельзя случай упускать, другого может и не представиться. И мы ничего не теряем: оглянись кругом, нам скоро конец, хоть какая-то радость напоследок...
   Аннеке взорвалась:
  -- Мне тошно слушать твои жалобы и рассудочные высказывания! Они холодные и противные, как лягушки! И ты сам как липкая, мокрая, скользкая, противная лягушка за воротом! Ты не можешь познать любовь, потому что лягушки любить не умеют!
   Маг рассмеялся и поймал ее руки.
  -- Ну, насчет лягушек ты очень ошибаешься, будто и не в деревне росла. По весне у них от любви такой квак стоит, что ночью не уснешь, до того завидно, хоть сам к ним ныряй...
   Знахарка попыталась расцарапать лицо молодого человека, но ее ярость разбилась о его спокойствие. Димир без труда удержал ее руки, прижал к себе и снова начал целовать ей лицо и шею. Похоже, что у него с познанием любви проблем не было. Аннеке затопила горячая волна, разлившаяся по всему телу. Руки Димира развязали шнурок на вороте рубашки и медленно ласкали ее грудь. Только Аннеке всем телом потянулась навстречу магу, как тот резким голосом спросил ее:
  -- Что это у тебя на шее? - и, не ожидая ответа, снял с девушки кожаную ладанку, развязал и коротко вскрикнул, роняя сверкающее чудо в песок. Согнулся, тяжело дыша и дуя на обожженную ладонь. Испуганная Аннеке потянулась было помочь, но он справился с болью. Спросил снова, протягивая руку и не смея коснуться:
  -- Что это?
  -- Это то, что Тэш принесла из путешествия, которое ее погубило. Она назвала его Соль Мира и говорила о его великой силе. Но я не умею пользоваться этой силой.
   Аннеке подобрала Соль Мира, которая в этот момент походила на сгусток звездного света, спрятала его в ладанку, а ладанку снова повесила себе на шею. Завязала ворот рубашки и уселась на песок рядом с Димиром. У нее осталось чувство опустошения. Димир сидел задумчиво, смотрел на обожженную руку, водил над ожогом здоровой рукой. Потом, не спрашивая разрешения и не говоря ни слова, забрал у Аннеке мешочек, развязал и долго рассматривал ее талисман, не прикасаясь к нему, но водя вокруг то своим магическим жезлом, то просто руками. Вдруг широко улыбнулся, вскочил, подхватил Аннеке и закружил ее.
  -- Нам везет! Кажется, мы выберемся! Собирайся, и свою Соль Мира не забудь! Подумать только, залог нашего возвращения все время висел у тебя на шее, а я не почувствовал! Нет, надо бросать заниматься ерундой и день и ночь посвящать Исскуству, а то недолго и Дар потерять!
   Аннеке не успела опомниться и слово сказать, как они с поклажей быстро шагали по пустыне, ведомые посохом Димира, не чувствуя усталости, и, казалось, очень быстро достигли цели. Сперва Аннеке не заметила ничего особенного: пустыня и пустыня, привычные уже серые пески и багровое небо. Но, присмотревшись, она заметила, что в одном месте мир как будто подтаял, стал слегка прозрачным, и через него просвечивает что-то то слабо, то заметнее.
  -- Ага, - сказал Димир, с улыбкой глядя на нее. - Увидела!
  -- Я не знаю, как пользоваться Солью Мира, Тэш успела сказать только, что с ее помощью можно достичь всего, чего пожелаешь.
  -- Вот именно, чего пожелаешь! Я, конечно, могу сейчас состряпать какой-нибудь ритуал поэффектнее, с громом, дымом, пламенем и звучными заклинаниями, но это совершенно необязательно. Зрителей у нас нет, и пыжиться нечего. Просто возьми талисман в руку и пожелай вернуться домой. И не забудь прихватить меня. Ведь это я научил тебя пользоваться этой игрушкой.
   Аннеке кокетливо взглянула на Димира.
  -- И зачем это мне тратить на тебя силы? Обращаться с талисманом я уже умею. Какая от тебя польза? И если б ты мог взять талисман в руки, не обжигаясь, думаю, ты бы меня тут и оставил.
   Димир серьезно заглянул ей в глаза:
  -- Уверяю, я тебе еще пригожусь. Не сомневайся. Понимаешь, мы нужны друг другу.
   Аннеке взяла в ладонь талисман, который в данную минуту походил на стремительный водоворот. Ладонь Димира обхватила ее руку с талисманом, другой рукой маг обнял ее, и девушка, закрыв глаза, изо всех сил сосредоточась, пожелала оказаться вместе с Димиром дома, в пещерном храме, в тот день и час, когда покинули его. Темный вихрь подхватил их и понес.
  
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 12
  
  
  
   Пол резко ударил по пяткам. Аннеке чихнула от запаха пыли, подняла голову и огляделась. Они с Димиром находились, как и было заказано, в пещерном храме. Прощальный подарок Тэш действительно не подвел. Но какое кругом стояло запустенье! Цветы на алтаре перед ликом пещерного духа превратились в пыль, травяные циновки разлезлись, кругом все было покрыто пылью и пометом птиц и летучих мышей. Димир тоже чихнул и раздраженным голосом заметил:
  -- Да, похоже, годы прошли чередой.
  -- Но как же так, я пожелала вернуться назад в тот же день и час! Ты же сказал, что можно пожелать что угодно!
  -- Значит, ты сама не знала, чего хотела. Возможно, в последний момент стало любопытно, а что там в будущем. Или просто отвлеклась. Нужно сильнее концентрироваться. Я счастлив и признателен, что меня не забыла. Подумать только, я допустил, что моя жизнь зависела от глупой деревенской знахарки-недоучки! Докатился...
   Аннеке замерла от обиды. Значит, их совместная борьба за жизнь в пустынном мире теперь, дома, уже ничего для Димира не значила! И его объятия и поцелуи... Впрочем, этого и следовало ожидать. А она, глупая, влюбилась как дурочка и надеялась на взаимность. Ведь Димир сразу высказал ей свои взгляды... Но ведь...
  -- Ты говорил, что из нас с тобой получится сильная команда?
  -- Да, конечно, это будет разумно. Нужно навестить твой дом, выяснить, сколько дней прошло, и как идут дела. Пещерный храм приведем в порядок потом.
   Димир взглянул в лицо Аннеке.
  -- Ты чем-то огорчена?
  -- Да. В том мире ты говорил о любви. А сейчас грубишь, называешь меня глупой девчонкой.
   Маг пожал плечами.
  -- Аннеке, я такой, какой есть. И ты такая, как есть. И давай не будем пытаться переделать друг друга, мы не дети, и это бесполезно и болезненно. Лучше реши для себя, чего ты хочешь, и мы все постепенно устроим. Я не отказываюсь от своих слов, сказанных где угодно. А сейчас необходимо позаботиться о хлебе насущном и крыше над головой. Узнать, что произошло за эти годы. Приведи себя в порядок и пойдем.
   Знахарка тихонько вздохнула. Надо, наверное, радоваться, что теперь Димир ей не враг и даже согласен на деловой союз.
   Они, как могли, привели себя в порядок. В пещере тек маленький ручеек, вода скапливалась в естественном крохотном, размером с тазик, бассейне, где магу и знахарке удалось умыться. В сундуках нашлась замена порванной одежде. Теперь оба могли показаться людям, не вызывая нездорового любопытства. Димир заявил:
  -- Я отправлюсь сначала к себе домой, потом к графу Кэрилу, а затем, наверное, в столицу. Необходимо узнать, каков результат моей работы. А тебе надо выяснить, что с твоим домом и родственниками. Когда придет время, я тебя найду.
   С этими словами маг жезлом очертил вокруг себя круг и исчез так же внезапно, как и появился здесь несколько лет назад, только что грохота не было.
   Аннеке постояла, повздыхала, и, вопреки указаниям Димира, сначала начала приводить в порядок пещерный храм. Конечно, магу на храм плевать, это ведь не его место силы. А для нее это важно.
   Поприветствовала духа - покровителя храма, поднесла ему цветы и зажгла душистые, к сожалению, уже почти совсем выдохшиеся за годы ее отсутствия, палочки. Развела огонь в очаге, сожгла истлевшие циновки и вещи, старые цветочные гирлянды и весь скопившийся мусор. Отмыла лик духа, стены и пол. Вытрясла пыль из уцелевших овчин. Проверила сундуки. В них ничего не пропало и не испортилось. Сундуки были крепкими и за годы в пещере частично окаменели, покрылись тонким слоем натеков., ни пыль, ни влага в них не проникли. И никто не нашел пещерный храм. Нашлось даже немного неиспорченного зерна, которое не повредили мыши и насекомые. Аннеке смолола его на ручной мельнице, испекла на очаге лепешки и перекусила. Зарылась в овчины и поспала. Проснувшись, сварила душистый отвар горных трав с медом, который они с Тэш любили пить каждый день. Напилась, съела еще лепешку и решила, что более откладывать поход в деревню не стоит, хоть и боязно.
   Когда знахарка вышла из пещеры, солнце перевалило через верхнюю точку своего каждодневного пути. Стоял конец весны, или самое начало лета. Воздух показался ей необычайно свежим и напоенным ароматами цветов и трав. Яркие цвета в первый момент заставили зажмуриться. Едва намеченная, заметная лишь знающему глазу, тропинка, ведущая в долину, совсем заросла, но Аннеке слишком хорошо знала дорогу, с самого детства она ходила сюда чуть ли не каждый день, и даже ночью, в новолуние, в полной темноте, или лишь при свете звезд.
   Идя по тропинке, Аннеке впитывала всем существом окружающий мир и радовалась его красоте, как выздоравливающий, который вышел на волю после долгих месяцев, проведенных на ложе в душной комнате, пропитанной запахами лекарств и болезни.
   Она не заметила, как прошла весь не очень близкий путь и вышла к повороту к деревне. Первым бросилось в глаза пепелище на месте ее дома, начинающее уже зарастать молоденькими деревцами. В середине лета обугленные остатки бревен, должно быть, совершенно закрывает зелень.
   Аннеке даже не очень расстроилась, в глубине души она была готова к любым неприятным переменам. Спустилась, постояла среди развалин, посидела на уцелевшей при пожаре, но сильно подгнившей лавочке, поплакала тихонько.
   В кустах зашуршало, и из травы к ней вышел... ее Черненький! Ободранный, с рваным ухом, с поседевшей мордой, жилистый, тощий, аж все ребра и позвонки наружу, совсем одичавший, это был ее Черненький. Так изменили годы дикой жизни и отсутствие ухода и ласки мягкого пушис-того молоденького котика, но это был, без сомнения он, старый любимец Аннеке. Вот и приметное белое пятнышко на самом кончике хвоста.
   Кот сперва был настороже, даже зашипел и взъерошил шерсть, когда девушка протянула к нему руки. Но Аннеке звала и приманивала, и наконец в зеленых глазах зверька мелькнуло узнавание. Он расслабился, все еще не доверяя, походил вокруг и начал, громко мурлыкая, тереться о ноги Аннеке. Свежую лепешку из ее кармана он сожрал с жадностью, но когда знахарка взяла его на руки, посидел на коленях совсем недолго, спрыгнул и скрылся в зарослях колючих кустов.
   Странно, но одичание любимца огорчило Аннеке даже больше, чем потеря дома. Она чувствовала себя виноватой перед ним и дала себе слово позаботиться о коте, как бы плохо не пришлось ей самой. Что стало с Малышом и Крепышом, не хотелось думать: коты еще могут обойтись без человека, выжить и прокормиться, собакам же...
   Девушка решительно вытерла слезы рукавом рубашки, посидела еще на лавочке, ожидая сумерек, чтобы не попасться на глаза односельчанам. Она понимала, что ее появление через столько лет вызовет бурю сплетен, слухов, всеобщего интереса и, возможно, неприязни и враждебности. Но Аннеке решила, что уж к родителям и братьям с сестрами потихоньку зайти можно.
   Она сидела на лавочке, взглядом разыскивала сохранившиеся детали, напоминавшие о прошлом, пыталась вновь приманить кота, бесцельно плела шнурок из тонких травинок. Наконец, когда солнце начало заходить за горизонт, пошла в деревню. Только совсем маленькая чумазая девчушка проводила ее широко раскрытыми изумленными глазами, засунув грязный палец в рот. В родной деревне не часто видели незнакомых.
   Дома ее встретили такими же изумленными взглядами, брат и сестра только что палец в рот не совали. Мать с плачем бросилась к Аннеке, обняла. Она стала совсем седой и сухонькой, заметно ослабела. В доме всем заправляла сестра, которая была чуть младше Аннеке, а теперь выглядела гораздо старше. Родня приняла Аннеке настороженно, но все же приняла, не погнала родную кровь. Однако всю одежду сняли, повели в баню и парили и терли так, будто хотели содрать кожу. Мать дала свою старую рубашку и юбку. Аннеке с трудом спасла свои одежки из печки, чуть не поругавшись при этом с сестрой. Кто, мол, знает, какая грязь могла в чужих местах к одеже прилипнуть. Аннеке завязала все в узел и спрятала в сарае: дома оставить не позволили, как она не уверяла, что эта одежда с ней не странствовала, а хранилась дома, в надежном тайнике.
   Сестра собрала на стол вечернюю трапезу и усадила Аннеке со всеми. Тушеная капуста с копченым салом и домашний пышный хлеб показались ей необычайно вкусными. Едва положив ложку, брат, нахмурясь, заявил:
  -- - А говорили, что тебя злые духи забрали. Вон, мать совсем состарилась за эти семь лет, а ты ничуть не изменилась, какая была, такая и осталась.
  -- - Что ты, какие там злые духи! Просто срочно пришлось уехать. А не изменилась потому, что знахарки не старятся, пока силу не потеряли.
  -- - Так то оно так. Но хоть бы весточку какую прислала. Когда ты исчезла, твои псы неделю во дворе дома страшно выли и ночью, и днем, так что староста велел твой дом сжечь, чтобы не было какой беды. Крепыша мать увела, на цепь у нас посадила, а Малыш не дался, удрал. А когда дом жгли, все бросался, чуть старостова сына не заел, ну, его по нечаянности и пришибли. А Крепыш ничего, правда, от старости уж не видит и не слышит, а мать все его кормит, тебя все вспоминала. Вон, лежит у печки.
   Аннеке присела возле старого пса, погладила поседелую морду. Пушистый хвост слабо мот-нулся из стороны в сторону, мокрый язык лизнул ее руку. Но девушка все равно не была уверена, что старый дружок ее признал.
  -- - Ему уж недолго осталось, - сказала мать. - Тебя вот дождался, теперь уж совсем скоро.
  -- - Подлечу, еще побегает. А как же вы тут без знахарки жили? Умер кто-нибудь?
  -- - Год целый было плохо. Жена у Пека-кузнеца померла родами, и ребеночек ее... Бабка Хвостиха померла от живота, а дед Тэрик от грудной болезни. Болел еще народ, но поправились, крепкие. Ребятишек умерло много от горлового поветрия. А потом, к Солнцевороту, новая знахарка пришлепала, из Ахта, говорят. В Ахте много колдунов, видать, лишней оказалась или не ко двору пришлась. А может, правду кому нагадала не ту, что ждали. Не сказывает никому. Мы всем миром ей землянку отрыли, на холме, ближе который к дороге, в рощице, ты знаешь. Хотели домик отстроить, а она нет, землянку, мол. И место сама указала. Нравная очень. Она похуже Тэш будет, да и ты неплохо справлялась, даром что молоденькая, но нельзя без знахарки, да и не прогонишь, а тебя все не было. Староста все говорил, что тебя точно злые духи забрали.
   Мать еще долго и обстоятельно рассказывала обо всех тетках, дядьях, сватьях и кумовьях, сестрах и братьях: кто женился, и каковы женихи и невесты, у кого сгорел амбар, кто у кого родился, мальчик или девочка, и подробно описывала детей, кто и у кого купил корову, у кого издохла лошадь, у кого ощенилась хорошая охотничья сука, и кто забрал щенков, о ценах на зерно и кудель на ярмарке в этом году и в прошлом, о новых налогах.
   Аннеке почти не слушала. Слишком уж далека она была от жителей деревни и расстроилась из-за того, что ее место деревенской знахарки было занято. Вопрос о крыше над головой и куске хлеба встал перед ней со всей пугающей остротой. Но девушка рассудила, что сейчас весна, она успеет разбить огородик и как-нибудь год прокормится, а там судьба подарит ей шанс. Тут она поняла, что мать рассказывает ей о новых причудах графа Кэрила.
  -- - Как это граф Кэрил? Он здесь, в замке? Он же должен быть в королевском дворце! - пере-била она мать.
  -- - Как же, нужен он королю, - зашептала мать ей на ухо. - Как дочь за короля выдал, пожил при дворе годик, до рождения принца, а потом королю посмел указывать. Хорошо, король смилостивился, не захотел супругу огорчить, сослал его с глаз долой в отеческое имение, а не на плаху.
   Сестра, с грохотом перемывающая и расставляющая на полках миски и горшки, недовольная тем, что Аннеке с матерью сидят как барыни и чешут языками вместо того, чтобы работать, чутким ухом уловила шепот и заворчала:
  -- - Вы, маменька, молчите уж, не доводите до беды. Вот языки-то пораспустили с колдовкой своей любимой. Заявилась тут через семь-то лет, где только носило, а теперь еще несчастье накличет, да еще корми ее.
   Практичная женщина тут же сообразила, что сестру придется кормить и одевать, а в хозяйстве от нее толку будет мало. Аннеке помнила сестру милой хорошенькой ласковой девочкой, только собирающейся замуж за такого же славного парня. Теперь это была крупная, раздавшаяся от родов, преждевременно состарившаяся женщина с красными лицом и руками и хриплым голосом. Ее муж, угрюмый, не сказавший еще ни одного слова мужик, заросший до глаз косматой черной бородой, сидел за столом и что-то строгал. По комнате ползало несколько чумазых детей, одетых из экономии в рванинку, да двое разновозрастных младенцев лежало в люльке. Наверное, тут были дети и сестры, и брата.
   Аннеке подошла к сестре, обняла ее.
  -- - Не сердись, сестрица. Давай тебе помогу. Что у тебя съем, все отработаю. Да и не задержусь я тут, вот огляжусь и пристроюсь где-нибудь. Может вам еще смогу помочь, все ж таки ремесло в руках имею.
   Сестра смягчилась.
  -- - Да живи, чего там... Чай, не чужие...
   Она продолжала ворчать, но уже скорее жаловалась Аннеке на свою горькую судьбу, чем по-настоящему злилась. Тут заплакал один младенец, а следом, разбуженный, заорал и второй. Аннеке занялась ими, перепеленала младшего, сунула хлебную соску старшему и села качать колыбель. Подошла жена брата, тихая, робкая, миловидная женщина в простом льняном некрашеном платье и платке, с серыми волосами и глазами, забрала меньшого ребенка и начала его кормить, со страхом поглядывая на Аннеке. Аннеке качала старшего малыша и думала о Димире.
   Первым ее порывом было бежать в замок и попытаться предотвратить встречу графа и мага. Она с ужасом представила, с каким гневом граф, потерпевший крушение своих надежд, обрушится на Димира. Теперь этот порыв прошел. Она рассудила, что маг уж как-нибудь обойдется без ее защиты, да еще будет недоволен ее появлением и вмешательством в его дела. А ей не мешало бы помочь себе самой. От Димира уж точно помощи не дождешься.
   Наверное, он забыл о ее существовании, как только покинул пещеру. И вспомнит вновь, только если потребуется помощь, а оказать эту помощь кроме нее будет некому. Девушка подумала вдруг, как, должно быть, ранило Димира то обстоятельства, что ему, признанному магу, помогла какая-то девчонка-знахарка, которой к тому же совершенно незаслуженно достался могучий талисман.
   Почему маг не забрал у нее талисман? Наверное, только потому, что не смог этого сделать. Видимо, Соль Мира может взять только тот, кому он по праву принадлежит. Ведь Димир, прикоснувшись к талисману, вскрикнул от боли.
   Аннеке вздохнула. Помимо ее воли молодой красавец маг все время стоял у нее перед глазами. Девушке все казалось, что он рядом. Она даже чуть не попросила родных поставить на стол тарелку и для него.
   От качания люльки у Аннеке закружилась голова, все вокруг затуманилось, а родные, собирающиеся спать, казалось, исполняют какой-то сложный магический танец в этом мерцающем тумане, их фигуры двоятся, каждая живет своей жизнью, из тумана выдвигается, делается все явственнее Димир, улыбается ей, его фигура и лицо тоже двоятся, и она видит, что второй - Файдиас, он ей тоже улыбается, приветственно машет рукой,.. подходит, обнимает ее, на нем черно-алая ... Голос матери сказал:
  -- - Аннеке, ты засыпаешь, ложись, я постелила тебе рядом с собой.
   Сон развеялся.
   Аннеке лишь удивилась, с чего бы это ей приснился Файдиас, о котором она долгое время даже не вспоминала. Дети спали, закачанные ею до дурноты. Она сняла юбку и шаль и перебралась на лежанку. Мать, повозившись возле печи и сундука, покряхтев и помолившись Великой Матери перед домашним алтарем, легла с краю, отодвинув дочь к стене. Аннеке вдруг вспомнила, как маленькой девочкой так же лежала с матерью, возле стенки, водя пальчиком по лоскутному коврику на стене, то закрывая глаза, то вновь открывая. Нежная детская кожа улавливала переходы между цветами лоскутков.
   Коврик заметно обветшал и выцвел, но все еще висел на старом месте. Аннеке даже нашла болтающуюся ниточку, которую сама же вытащила из полотна много лет назад. Ее охватило теплое щемящее чувство радости и любви, и она задремала.
   Однако долго поспать не удалось. Аннеке проснулась оттого, что мать, разметавшись во сне, прижала ее к стене и придавила руку Рука затекла. Так же затекла и шея от неудобной жесткой подушки, больше похожей на полено. Если бы подушку можно было взбить, она стала бы удобнее, но это значило разбудить мать. Аннеке успела отвыкнуть делить с кем-то ложе. А мамина постель была к тому же очень узкой, даже на одного человека. Грубая домотканая простыня нещадно кололась, матрас, набитый соломой, умялся, перекосился и давил бока. Было очень жарко и душно, неприятно пахло луком, чесноком, потом и грязными пеленками. Со всех лавок несся разноголосый храп и сонное бормотанье.
   Заплакал ребенок, и спавшая рядом с люлькой сестра, не вставая и толком не проснувшись, протянула руку, начала качать люльку и шушукать. К храпу и детскому плачу добавился скрип люльки. Аннеке попыталась, поворочавшись, устроиться поудобнее, но невольно толкнула мать. Та сквозь сон сердито заворчала. Девушка поняла, что здесь, в доме, она больше уже не уснет, тихонько встала, оделась и вышла из дома. Постояла, всей грудью вдыхая свежий ночной воздух с запахами лавров, апельсиновых цветов и роз, оплетших все стены дома. Вовсю звенели цикады.
   Когда ночная прохлада вызвала легкий озноб, Аннеке зашла в хлев, взобралась по скрипучей ненадежной лестнице на сеновал, где оставалось еще довольно много прошлогоднего сена. И аромат сена за зиму не выдохся. Внизу дышала и переступала скотина, пахло навозом, но эти звуки и запахи почему-то не тревожили знахарку так, как звуки и запахи дома, который она должна была называть родным, и она скоро заснула без сновидений.
   Проснулась Аннеке от крика петуха, чириканья воробьев под соломенной крышей хлева, басовитого мычания коровы. Внизу заскрипела дверь, послышались шаги, бренчанье. Сестра пришла доить корову. Аннеке услышала, как струйки молока звонко ударили о дно пустого пока ведерка, и спустилась вниз. Не годится так долго спать. Она не дома.
   Не дома? Знахарка поняла, что она совершенно отвыкла от людей и обычных отношений. Вот и сейчас она пожелала сестре доброго утра, и стояла, не зная, о чем говорить. К счастью, сестра охотно ответила на приветствие и сама отправила Аннеке принести воды из реки. Потом Аннеке помогала кормить и умывать младших, мыть посуду, полоть сорняки в огороде, полоскать белье, и еще много чего. Работы в большой семье было невпроворот. Вся родня смотрела на нее настороженно, жена брата - так просто с ужасом. Спокойно и по-доброму с ней разговаривала только мать, да и то во время работы не больно разговоришься, а мысли матери крутились лишь вокруг обыденных дел и сплетен.
   От однообразной тяжелой работы и пустых разговоров девушка почувствовала, что ее голова наполняется мякиной. Когда же ей поручили взбивать масло, она подозвала весь день слоняющу-юся без дела хорошенькую, по сравнению с остальными детишками относительно чистенькую и принаряженную девочку лет двенадцати, которую вчера видела в доме, но не поняла, кем она ей приходится, и перепоручила работу ей. Девочка ответила недовольной гримаской, но ослушаться не посмела.
   Аннеке прихватила шаль и отправилась к своему сгоревшему дому. Снова посидела на ветхой скамеечке, приманила и накормила Черненького взятой из дому едой, долго смотрела на молодые деревца, выросшие на пожарище, слушала шелест их по-весеннему нежных листьев. Потом поднялась и пошла к старой дороге. Она решила своими глазами взглянуть на новую знахарку, которая заняла ее место.
   Вскоре показалась роща на холме у старой дороги. Землянка выглядела достаточно жалко, больше напоминая нору в земле, однако возле этой норы сидело прямо на траве и на поваленном дереве человек десять народу, видимо, больные, ожидающие знахарку. При виде Аннеке все насторожились и сбились в кучку, зашептались. Решили, что ли, что знахарки прямо сейчас устроят драку из-за кормного местечка? Усмехнувшись про себя, Аннеке поприветствовала собравшихся и пристроилась на конце бревна. Ей покивали в ответ на приветствие и отодвинулись подальше. Никто с ней не заговорил.
   Аннеке попыталась расспросить пациентов о знахарке, но все пожимали молча плечами или отвечали односложно. Все-таки после множества вопросов за довольно-таки долгое время ожидания удалось понять, что новую знахарку все называли Птичье Перо, так как она лечила, колдовала и гадала с помощью перьев различных птиц, добытых при разных обстоятельствах: на охоте, из гнезд, на дороге, а еще брала их у домашних птиц пациентов. Она жгла эти перья и окуривала дымом больных и комнаты, связывала перья в пучки и давала ставить дома в красном углу или носить постоянно на теле или одежде, золу от перьев добавляла в пищу и воду.
   Знахарка, по словам больных, она была неплохая, поможливая, но злая и резкая, а некоторым обратившимся к ней отказывала, лишь бросив один взгляд и без всяких объяснений. Пациентов она начинала принимать всегда в разное время: когда утром, когда днем, а когда и вечером, как сегодня. А иногда, правда, редко, и вовсе не показывалась из своей землянки по нескольку дней.
   Настоящего своего имени она никому не называла и охотно отзывалась на придуманное в деревне прозвище.
   На этом разговор с односельчанами, так толком и не начавшись, увял.
   Аннеке, придумывая, чего бы ей еще спросить, рассеянно осматривалась вокруг и заметила цепь с железным ошейником, примотанную к стоявшему близ землянки дереву. В звеньях ошейника застряло несколько клочков серой шерсти. Выходит, знахарка держит собаку. Аннеке обрадовалась: можно будет посоветоваться, как подлечить старенького Крепыша. Одно ее удивило: возле дерева не было ни будки для собаки, ни мисок. Но, возможно, Птичье Перо обычно держит своего пса прямо в землянке, для компании, и там же кормит, когда ест сама.
   Аннеке все же спросила у сидящей рядом на траве худой женщины, принарядившейся в новый платок и бусы, о собаке знахарки. Та вздрогнула и, слегка отодвинувшись от Аннеке, пожала плечами. Девушка повторила вопрос, обращаясь теперь к дюжему бородатому мужику лет пятидесяти и к тощему лопоухому парню, сидящим рядом. Мужик и парень ответили одновременно:
  -- - Нет никакой собаки.
  -- - Да, есть, большая такая, серая.
   Они смущенно посмотрели на Аннеке и тоже отодвинулись от нее подальше. После этого пациенты новой знахарки окончательно замкнулись и на дальнейшие вопросы Аннеке отмалчивались, с испугом поглядывая на нее, друг на друга и на землянку.
   Наконец грубый, кое-как сколоченный из разновеликих обрезков досок щит, закрывающий вход в землянку, отодвинулся, и знахарка Птичье Перо выглянула из открывшейся норы. Это была очень бодрая и подвижная старуха с лицом, изборожденным морщинами, со всклокоченными почти совершенно седыми волосами. Памятуя, что колдуньи не старятся, пока не потеряют свою силу, Аннеке не могла бы сказать, сколько старухе лет. Силы у колдуньи хватило бы еще на пару столетий, сколько бы лет она уже ни прожила. Одежда ее была так густо обшита птичьими перьями, что она сама походила на большую встрепанную птицу. Волосы ее, густо утыканные перьями, напоминали птичий хвост. Эти перья в основном принадлежали сове, а немногие другие - вороньи.
   Выцветшими от старости и ставшими почти прозрачными, но быстрыми и зоркими глазами колдунья цепко оглядела собравшихся. Последней она оглядела Аннеке, еще внимательнее, чем остальных. Заговорила хриплым дребезжащим фальцетом.
  -- - Умирающих я тут не вижу, так что идите по домам. Ничего не ешьте сегодня и завтра, только воду пейте. А ты, - она ткнула пальцем в толстого пожилого мужчину. - И воды не пей. А ты, - ткнула пальцем в тощую молодуху. - Пей вместо воды отвар липового цвета. Нету? Так у соседок спроси, не маленькая. Послезавтра же, если болезнь еще не пройдет, придете рано утром.
   И кивнула Аннеке:
  -- - Проходи.
   Аннеке почувствовала странную робость, смущение, но не страх. В старой колдунье она ощущала нечто родственное, что-то, что было у Тэш, Мати. Ей ничего не угрожало, она это ясно чувствовала, и ее робость была лишь данью неведомому. Пациенты торопливо, ничем не выразив неудовольствия, разошлись.
  -- - Да смотрите, делайте, как я сказала, - крикнула им вслед Птичье Перо, - А то как бы не было худа! Не приду тогда лечить!
   И заметила, обращаясь к Аннеке:
  -- - Они все как дети. Прихватит - бегут ко мне, а пронесет беду - опять за старую жизнь. Вон та бабка сына поедом ест, невестку совсем со свету сживает, и еще удивляется, почему у ней горло сжимает и дышать трудно. Который раз ко мне бежит, предупреждай ее, не предупреждай. А в следующий раз прогоню. Если уж берешься с ними возиться, то надо держать в строгости, а иногда и наказать, иначе лучше пройти стороной. А может, и лучше?
  -- - Что лучше?
  -- - Пройти стороной. Вот ты, что, собираешься прожить жизнь, леча чесотку у грязнуль и несварение желудка у обжор?
  -- - Неправда, они не грязнули и не обжоры! Они... они несчастные!
  -- - Ну, конечно!
  -- - Они... они просто как дети!
  -- - Вот именно. А детям нельзя оставаться детьми, им надо взрослеть.
  -- - Но вы же лечите!
  -- - Я отдаю долг. А тебе нечего здесь делать. Найдется кому вытирать носы твоим подопеч-ным, хотя я тоже здесь, знаешь ли, не задержусь. Может, прежде чем отдать долг и уйти, воспитаю ученицу, чтобы осталась здесь знахаркой, приглядела девочку с небольшими способностями, такая работа будет по ней. Все лучше, чем навоз таскать да рожать, что ни год, таких же никчемных ребятишек для такой же никчемной жизни. А ты приищи себе более достойное занятие. Силы в тебе много, нечего тратить ее понапрасну. И друзей подбирай себе с оглядкой... Эх, взяла бы я тебя к себе, но вижу другую наставницу, не хочу перебегать ей дорогу. А теперь иди, и чтобы я тебя в деревне больше не видела.
   Старуха схватила Аннеке за плечи, развернула и подтолкнула к дороге.
  -- - Иди, иди! И не оглядывайся! И никогда никуда не возвращайся!
   Аннеке пошла в деревню, чувствуя себя несколько оторопевшей. Старуха не велела ей показываться в деревне и не велела никуда возвращаться?! Значит, нельзя идти в дом к родителям? А в пещерный храм? Тоже нельзя? А где тогда жить? Уйти в другую деревню, где нет знахарки? Наверное, такую деревню можно найти, но Птичье Перо велела ей найти себе другое занятие. А стоит ли ее слушать? И какое должно быть другое занятие? Где его искать и куда идти? А другая наставница, та, которой нельзя перебегать дорогу!?
   Раздираемая противоречивыми чувствами и мыслями, Аннеке не заметила, как дошла до родительского дома. Во дворе гремел скандал. Стоило девушке отворить калитку, ее оглушили крики и обвинения. Она не сразу вникла в суть, а когда вникла, то страшно рассердилась.
   Выяснилось, что девчонка, приходившаяся ей, оказывается, младшей сестрой, бросила работу и убежала играть. Из-за этого сливки, оставленные на жаре на целый день, прокисли, а во всем виновата Аннеке. Девчонка стояла тут же и со слезами кричала, что Аннеке не смеет ей указывать, что нужно делать.
   Молодую знахарку охватил гнев. Видно, это стало так заметно по ее лицу и глазам, что сестра немедленно бросилась к ней в ноги, а мать повисла на руках с криком:
  -- - Не сердись, Аннеке, прости! Она дите малое, неразумное, а мы сливок пожалели, в сердцах раскричались, прости!..
   Аннеке с горечью посмотрела на родных. Интересно, были бы они такими же отходчивыми, будь она обычной девушкой? Махнула рукой и полезла снова спать на сеновал. Без ужина обойдется, хоть и проголодалась. Но через час, когда в доме все утихло и на улице почти стемнело, ступени старой лестницы визгливо заскрипели, и из люка в полу показалась голова. Аннеке, уже улегшаяся, но еще не спавшая, приподнялась, всматриваясь... Голос сестры сказал:
  -- - Это я, Аннеке. Разбудила? Я поесть тебе принесла, плохо спать на пустой желудок.
   Она выставила на край люка миску. Аппетитно запахло молочной кашей. У Аннеке слюнки потекли, за целый день она успела здорово проголодаться. Сестра сама пролезла в люк и пододвинула принесенное к Аннеке.
  -- - Ешь, сестрица, и не держи зла. Ни на эту маленькую дуру, ни на мать. Девчонка последыш, мать ее обожает. Набаловала, сил нет. Все девке голову дурит. Красавица ты, говорит, и судьба у тебя будет не как у нас, а особенная. На тебе князь какой-нибудь женится или принц. Принцессой, мол, будешь. Вот и нет с девкой сладу, все у зеркала вертится. Где только и добыла то зеркало?! Красота там... Я сама была ничего, не хуже, и где вся моя красота? Куда делась? А мой принц сейчас дома на лавке храпит... И то хорошо, что работящий и пьет в меру... И не дерется...
   Аннеке, вполуха слушая сестру, полными ложками уплетала кашу. Вся злость ее прошла. Сестра смотрела на нее чуть ли не с жалостью, вздыхала, потом вдруг спросила:
  -- - Ты сегодня у колдуньи нашей была? И что надумала делать? Хочешь, у нас оставайся, живи, сколько надо, хоть до старости. Только не по тебе наша жизнь, я же вижу. И присоветовать ничего не могу. Разве вот, не поехать ли тебе к нашей королеве? Кормилица ее сказывала, что ты ей вроде помогала. Может, королева тебе какое теплое местечко найдет?
  -- - Спасибо за заботу, - сказала Аннеке, отдавая пустую миску и ложку. - Ты за меня не волнуйся, не пропаду. И если ночевать не приду, не беспокойся.
  -- - Если надо, брат с мужем и домик тебе могут сложить, не такой, конечно, как у вас с Тэш был, поменьше, но все крыша над головой на первых порах. А там уж разживешься.
   Сестра зачем-то огляделась по сторонам и перешла на шепот:
  -- - Птичье Перо здесь чужая, а ты вроде своя, тебе веры больше. Все к тебе ходить будут и в обиду не дадут. Я тут переговорила с людьми. Заступятся. Даже знахарка против обчества не пойдет.
  -- Спасибо.
   Сестра полезла вниз с сеновала. Уже снизу сказала:
  -- - И в еде недостатка не будет, и в одеже, пока не устроишься, только скажи... Не чужие...
   Аннеке снова поблагодарила. Оставшись одна, задумалась и решила завтра вернуться в пещерный храм, забрав с собой Крепыша и Черненького. Тут она вспомнила запрет Птичьего Пера возвращаться, но посчитала, что к храму запрет этот относиться не может, и вообще, это не возвращение, а лишь отдых перед новой дорогой.
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 13
  
  
   Отдых затянулся, Аннеке это явно чувствовала. Лето было на исходе, и все оно прошло как-то бесцельно, в кругу повседневных дел. Она ушла от родных, забрав, как и собиралась, Крепыша и Черненького. В гору Крепыша пришлось тащить в мешке на спине, но сейчас он уже заметно окреп на горном воздухе и целебных отварах, даже сопровождал девушку в ее поисках лечебных трав и минералов. Черненький заново привык к Аннеке и вовсю ловил мышей в окрестностях пещеры.
   Пушок, ее новый друг, вне своего родного мира казался совсем прозрачным, так, малозаметный голубоватый дымок и голос в голове. Он почти все время странствовал где-то в ее мире, но его можно было позвать, иногда Аннеке это удавалось. Если она концентрировалась достаточно сильно, Пушок появлялся примерно через полчаса. Девушка звала его раза два, просто ради опыта. Ей не хотелось отвлекать его от его дел, хотя иметь такого знакомого было волнующе интересно. Она понимала, что Пушку хочется рассмотреть все в ее мире. Он объяснял ей, что странствие - обычай молодежи его народа. Если, конечно, молодежь хочет, чтобы старики с ней хоть сколько-нибудь считались.
   Родня снабжала знахарку необходимым. Многочисленные маленькие родственники с узелками, посылаемые старшими, пробили к пещере довольно заметную дорожку. Вход в пещеру Аннеке замаскировала молодыми деревцами, кустарником и камнями и всегда встречала посыльных ниже пещеры, заранее почувствовав их приближение. Она боялась, что дети начнут здесь играть в прятки или в злых хедов и храбрых рыцарей короля и обнаружат случайно ее убежище или, хуже того, заберутся в пещеру и заблудятся в ее переходах. Но племянники и племянницы не задерживались: боязливо и почтительно поприветствовав Аннеке, стеснительно краснея, совали ей узелок, односложно отвечали на расспросы и торопливо убегали, едва только Аннеке их отпускала.
   Аннеке еще весной нашла возле пещеры небольшую удобную терраску, на которую неведомо как попала довольно плодородная земля, и устроила на ней огородик. Огородик был достаточно мал, чтобы не занимать много времени у девушки, и достаточно велик, чтобы при умеренном аппетите и поддержке родных снабдить ее на зиму овощами. Знахарка подозревала, что эта терраска была создана специально и тоже служила огородом какой-нибудь ее предшественнице - владелице пещерного храма. А земля для этого огорода приехала в мешке на чьей-то спине из долины.
   Жить Аннеке устроилась в пещерном храме. Давно, еще девочкой, она заметила, что в пещере и зимой, и летом держится постоянная, вполне приемлемая температура, если только ветер не дует прямо со стороны входа, что бывало раз или два за зиму. Поэтому девушка вежливо отклонила предложение брата и мужа сестры построить ей домик: и в пещере неплохо проживет. Все равно она здесь не задержится. Но уход свой она все откладывала и откладывала, уютно обустраивая пещеру, сама не зная, зачем. И никак не могла придумать, что ей надо делать дальше. И, сказать по правде, думать о будущем не хотелось.
   Девушка по вечерам, при разожженном очаге, буквально заставляла себя обдумывать планы. Она обнаружила у себя черту характера, которую никак не одобрила бы Тэш, и которая не нравилась ей самой: нежелание что-либо предпринимать и стремление отдаться на волю судьбы.
   Иногда ей думалось, действительно ли она создана для чего-то большого и значительного, и не предпочтительнее ли для нее было стать хозяйкой деревенского дома, женой и матерью, а данную ей магическую силу использовать для защиты семьи от несчастий и лечения детей, домочадцев и домашней скотины. Где ее ждут великие свершения? Она не знала. И ее не тянуло во дворцы к королям, как Димира. Она предпочитала тихо жить в уединении. И если бы не слова знахарки Птичье Перо, она была бы счастлива, так удачно выпутавшись из противостояния с настоящим магом и так удобно устроив свою жизнь.
   Тоску по Димиру, время от времени охватывающую ее по вечерам, она решительно гнала от себя как угрозу своему покою и удобствам. Аннеке чувствовала, что эта привязанность может разрушить ее мир за одну минуту. Если же Димир начинал сниться ей каждую ночь, а днем казалось, что он здесь, рядом с ней, она доставала из ладанки на груди Соль Мира и смотрела на нее долго-долго.
   Аннеке в любую минуту могла взять магический шар и попытаться выяснить, чем занимается Димир и думает ли о ней. И что он о ней думает. Но этого как раз не хотелось. Всеми силами Аннеке оберегала достигнутое ею такое хрупкое состояние покоя.
   Созерцание Соли Мира давало освобождение от всяких чувств и мыслей, в том числе и тревожащих. В эти минуты она чувствовала себя частью безмолвного мира: неба, скал, могучих вековых деревьев, спокойных озер. То, что надо. А Димир может, если ему так того хочется, вволю таскать каштаны из огня для графа Кэрила в обмен на сомнительное удовольствие называться придворным магом и наставником принца. Добром для Димира это не кончится, Аннеке чувствовала. Но это предчувствие она тоже от себя гнала.
   Больше от скуки, чем по делу, Аннеке решила еще разик навестить Птичье Перо. Когда она уже подходила к жилищу знахарки, немного утратив внимание от усталости ( путь все же был неблизкий ), раздался громкий лай, и огромная серая собака, налетев, с размаху толкнула ее в грудь передними лапами. Конечно, Аннеке на ногах не удержалась и плюхнулась в кучу прошлогодней опалой листвы.
   Собака придавила ее к земле и не давала встать, оглушительно лая ей прямо в лицо. Аннеке от неожиданного испуга не могла ни договориться со зверем, ни даже просто позвать на помощь, но пес вдруг подпрыгнул и принялся радостно вылизывать ее мокрым розовым языком.
   Отталкивая оказавшегося таким дружелюбным пса, Аннеке попыталась встать, но пес, видимо, думая, что с ним играют, вставать не давал, заливисто тявкал, вилял хвостом и слегка прихватывал Аннеке зубами за руки и голову. Кое-как поднявшись, девушка посмотрела на пса внимательнее и поняла, что перед ней не взрослая собака, а щенок, хоть и достающий в холке ей до груди, с большой головой, висящими ушами и толстыми неуклюжими лапами. Морда у него выглядела потешной и доброй.
   Щенок радостно прыгал, гавкал, припадал на передние лапы и все норовил покатать Аннеке по земле: похоже, такая игра нравилась ему больше всего. И быть бы Аннеке мокрой и грязной от земли и щенячьей слюны, но со стороны землянки на шум бегом прибежала Птичье Перо с заранее припасенным большим прутом в руке. Она с криком набросилась на шалуна:
  -- Это что еще такое? Я тебе что велела делать?! Вот я тебе задам сейчас! На чепь посажу! Вот я тебя!..
   Щен жалобно завизжал, прижался к земле и пополз к ее ногам. Птичье Перо замахнулась прутом, но нарушитель порядка резво отпрыгнул в сторону и, странно перекувыркнувшись через голову, рассыпался искрами, а искры собрались в здоровенного парня лет восемнадцати, с широким добродушным лицом и маленькими серыми глазками. Парень плаксиво кривил лицо и с опаской прикрывал голову руками. Птичье Перо, не останавливаясь, стеганула парня по широченной мускулистой спине. Он жалобно завыл, искривив еще больше свой большой мокрый рот:
  -- Маманя, дык чаво... Дык я...
  -- Я тебе чего делать велела? - бушевала Птичье Перо. - На чепу привяжу!.. Я тебя... - и все махала прутом.
   Парень подвывал и, довольно ловко уворачиваясь от ударов, чуть ли не ползал у ног разгневанной знахарки.
  -- Я тебе чего велела?
  -- Дык,.. забыл, вот!
  -- Бревно сюды волоки, дурень здоровенный! Помнишь, какое? Забыл, поди...
  -- Да вспомнил, вспомнил, счас вот...
  -- Бегом! А ну!..
   Парень на карачках отбежал от нее, поднялся и скоро потрусил в глубину леса, опасливо оглядываясь. Птичье Перо погрозила ему вслед прутом, нагнулась и оперлась ладонями на колени, переводя дыхание. Отдышавшись и не забыв прут, пригласила потрясенную Аннеке в землянку, где помогла привести в порядок запачканное платье и напоила дивно душистым травяным чаем с орехами. Разговаривали ни о чем, невпопад смеялись. Когда же Аннеке собралась уходить, Птичье Перо смущенно сказала:
  -- Вот так и живем. В деревне сыночку лучше, спокойнее. В городе жизнь трудная, непонятная, да и обидеть могут. А здесь хорошо, лес, ему интересно, да и глаз посторонних меньше.
   Аннеке робко спросила:
  -- А зачем вы его превращаете?
  -- Что ты, милая! Зачем же мне его превращать?! Такой уродился. Отец его - Ахтский волкулак. Меня наняли волкулака извести, а я... Увидела его только и сразу влюбилась. И то: собой красавец был... А уж сметливый да хитрый!.. А сынок такой вот получился. Где-то он опять застрял. Давай, провожу тебя, а потом пойду, поищу непутевого.
  -- А он как же? Волкулак-то?
  -- Так раз я не управилась, Эномиеля призвали, королевского мага, и еще одного, такого страшного, не ведаю уж, и кто он. Они его и положили, любовь-то мою. Долго провозились, по лесу бегаючи, но потом все же достали его. Меня с сыночком в заложники взяли, и он сам пришел.
   Старуха во всхлипом вздохнула, отвернулась и с минуту сидела молча, только плечи вздрагивали. Потом налила еще по чашке чая. Знахарки молча выпили чай и распрощались. Аннеке со странным чувством отправилась домой.
   Секрет Птичьего Пера раскрылся, и девушку сжигала жалость к злосчастным матери и сыну. В самом деле, в Ахте им жить было бы трудновато. А в деревне о странном сыне пришлой знахарки все знали, но никто не заикнулся. Даже Аннеке, вроде своей, ничего не сказали. Мол, пусть колдуньи сами меж собой разбираются.
  
   Зима настала как-то сразу, неожиданно. Утром, выйдя по привычке босиком на свежий воздух, Аннеке погрузилась по щиколотку в обжигающе холодный хрустящий снег, который за ночь ветер намел под дверь. Этот снег, конечно, быстро растаял, но довольно скоро выпал вновь, и уже остался. А дальше пришли пронизывающие ветры и холод, туманы и метели. И бродить по горам стало не только неприятно и бесполезно, но и смертельно опасно.
   Зимой Аннеке, как и раньше с Тэш, предпочитала сидеть у очага. Благо что было бы желание, а дело найдется. Сперва девушка привела в порядок свою зимнюю одежду и обувь, которая, пролежав семь лет в сундуке, хоть и заговоренная, да кое-где попортилась. Потом разобрала и уложила в мешочки и коробки травы. Составила снадобья, которые раньше приходилось применять чаще всего, хоть и не было у нее сейчас пациентов.
   Нашлось еще множество мелких дел, которые на самом деле можно было бы и не делать, но почему бы не сделать, если делать нечего? А когда занятий как будто и не осталось, Аннеке вдруг заинтересовала ее пещера. Пещера была довольно большой, Тэш рассказывала, что на многие дни пути тянутся под землей обширные залы, коридоры, внезапно обрывающиеся под ногами глубокими колодцами и пропастями. Глубоко внизу в вечной тьме даже течет река с большим водопадом, заканчиваясь в спокойном огромном озере без дна и берегов.
   Стены пещеры покрыты драгоценными камнями. Подземная река течет по руслу, засыпанному драгоценными камнями и золотым песком. Но из многочисленных жадных искателей сокровищ, рискнувших спуститься в подземный лабиринт, лишь единицы смогли вернуться обратно, часто поседевшие, с глазами, в которых застыл страх. Еще реже кому-нибудь удавалось добыть золото и самоцветы. Пещеру надежно хранили злые духи.
   Когда Аннеке была маленькая, эти рассказы вызывали у нее сладкий ужас, и она, сидя у огня, теснее прижималась к ногам Тэш, и никогда не ходила в пещерный храм одна и не заглядывала в дальние коридоры, чего и добивалась этими рассказами мудрая воспитательница.
   Тэш использовала для храма лишь маленький кусочек этой огромной пещеры: зал для храма и две примыкающие к залу ниши, одну для кладовой, другую для жилья. Остальные проходы она в конце концов заложила камнями, а щели между камнями надежно замазала глиной после того, как из одного прохода ночью внезапно раздался гул и пошел дурно пахнущий воздух.
   После возведения этих не очень надежных преград Аннеке стало как-то спокойнее, не так боязно. Таких замурованных проходов в стенах было четыре. И один из них особенно привлекал Аннеке. Этот проход был замурован давным-давно, еще до того, как Аннеке впервые вошла в пещерный храм, еще до того, как здесь поселилась Тэш.
   Аннеке даже приснилось, что каменная кладка осыпалась и исчезла, а в темном коридоре мерцают звезды, и кто-то оттуда зовет ее к себе. Когда сон повторился в третий раз, Аннеке уселась гадать. Последнего магического поединка ей хватило, и к новым опасным приключениям тяги не было ну совсем. Но гадание оказалось весьма благоприятным, даже очень благоприятным: получалось, что в ближайшее время боги позволяют ей совершить безнаказанно почти что любое безрассудство. И Аннеке решилась попытаться разобрать кладку и посмотреть, что из этого получится. Просто из любопытства!
   Сперва работа продвигалась мучительно и медленно. Глина между камнями от времени пересохла и затвердела, к тому же еще покрылась тонким, но достаточно прочным слоем каменных отложений. Похоже, что отверстие заложили очень давно, быть может, несколько столетий назад.
   Аннеке все руки себе ободрала, пока не нашла среди кучи прочих магических и не очень магических вещей Тэш маленькое, с локоть длиной копьецо, древко которого было сделано из кости, а наконечник из темного металла. Копьецо казалось таким же древним, как и каменная кладка, костяное древко уже успело окаменеть, и от его сильной магической ауры даже покалывало кончики пальцев. С этим орудием дело, наконец, пошло на лад: глину удалось выковырять из щелей, а камни - расшатать. Дальше, орудуя копьецом, как рычагом, Аннеке вытащила из стены часть камней так, что образовался узкий проход, в который она с трудом, но сумела протиснуться, прихватив с собой масляный светильник и приглянувшееся копьецо.
   В колеблющемся свете лампы ей открылся длинный коридор, стены, пол и потолок которого усеивали мерцающие самоцветы. Зрелище было сказочно красивым. Аннеке поразилась, что кто-то замуровал проход, не ободрав предварительно все камни. Может, они красивы только здесь, при свете крошечного язычка пламени, а поднятые на поверхность земли, теряют блеск и не имеют никакой ценности?
   А может, кто-то, закрыв камнями коридор, спрятал эту красоту, сохранив ее от алчности людей? Здесь можно устроить великолепное помещение для медитаций. В этом месте можно находиться часами и не устать любоваться переливами света. Недаром ей снилось, что в открывшемся проходе мерцают звезды!
   Она еще немного прошла по волшебному коридору и уткнулась вновь в каменный завал. Если разбирать и эту кладку, то некуда будет девать вынутые из стены камни: коридор слишком узок. И Аннеке пришлось провозиться еще недели две, чтобы полностью разобрать обе кладки, сначала первую, потом вторую, и вытащить все камни наружу, постаравшись при этом не нарушить маскировку входа в пещеру. Ее руки были стерты до крови, ногти обломаны, не помогло и магическое орудие.
   Зачем она взвалила на себя такую тяжелую работу? Она вспомнила Файдиаса: он шутя раскидал бы для нее эти камни, да еще забавлял бы ее шутками во время работы. И ему можно было доверить любую тайну: он только казался легкомысленным болтуном, но лишнего никогда не говорил. Где-то он сейчас?
   Остальные три замурованных прохода почему-то нисколько Аннеке не интересовали, хотя там могли таиться сокровища не меньшие, чем в открытом коридоре.
   За время работы сон повторялся каждую ночь, и Аннеке все-таки смогла полностью разобрать вторую кладку, хотя руки болели нестерпимо, и не помогали даже толстые влажные повязки с травами на ночь. Наконец она оттащила в сторону последний мешающий булыжник и смогла со светильником проникнуть в открывшееся отверстие. Она увидела зал, по размерам подобный ее храму. Стены, пол и потолок его, так же, как и ведущий в него коридор, были сплошь усеяны драгоценными кристаллами. Здесь когда-то тоже был устроен храм: девушка увидела алтарь, мебель, магические знаки, какие-то непонятные предметы, но все разломанное, разбитое. Даже алтарь, сделанный из цельной глыбы розового гранита, попытались расколоть, но смогли отбить только несколько кусков. Кувалда валялась тут же, забытая.
   И посередине зала, на куче какого-то сена, посыпанный сеном же сверху, лежал мертвец.
   Аннеке по-настоящему пришла в себя только на морозном воздухе, у входа в пещеру. Она совершенно не помнила, как бежала из обнаруженного ею нового храма, как протискивалась в узкие проходы. И не ушиблась, не порвала одежду! Не по-зимнему яркое солнце и холодный ветер довольно быстро привели ее в чувство. Сердцебиение унялось и пот высох, и, главное, вернулась трезвость мыслей.
  -- Чего я испугалась? Наверное, от неожиданности... От мертвых нет никакого вреда, живые гораздо опаснее. И этот мертвец пролежал в пещере многие годы, и ничем не помешал, ни Тэш, ни знахаркам, которые жили здесь до нее, а их было несколько. Никто ничего не почувствовал. Надо снова замуровать пещеру и провести погребальные ритуалы, только и всего... Хотя...
   Аннеке вспомнила свои повторяющиеся сны. Выходит, умерший хотел, чтобы она нашла его? Может, ему не нравится, как его похоронили, и он просит погребального костра или какого иного обряда? Странно, так долго его могила устраивала, а вот теперь разонравилась... Все не так просто, как кажется на первый взгляд, все нужно рассмотреть и как следует обдумать, чтобы не совершить ничего неправильного.
   И Аннеке, обвешавшись амулетами и перед каждым действием вытягивая гадальные фигурки, вернулась в самоцветный зал и начала рассматривать покойника. Это была женщина. Ее тело высохло и потемнело, но не истлело. Еще заметны были красота и молодость умершей. Очень длинные красивые черные волосы окутывали ее как покрывалом и казались живыми. Одета женщина была в нечто потерявшее цвет и рассыпающееся, похожее на мантию. Такую Тэш, а теперь Аннеке одевали во время самых торжественных и важных обрядов. Драгоценное ожерелье и драгоценные перстни на руках. Аннеке немного разбиралась в драгоценностях: Тэш рассказывала о них, показывала рисунки в хранящихся у нее книгах и необработанные камни. Так вот, эти драгоценности были очень хороши: прекрасные редкие камни и замечательная работа ювелира. Каждая вещь - произведение искусства.
   Руки и ноги женщины толстыми цепями прикованы к полу. А сено, на котором она лежит... Аннеке присмотрелась внимательнее. Это были ведьмины слезки, редчайшая трава, которую девушка видела всего-то раз в жизни в детстве. Ошибиться Аннеке не могла: характерные резные листочки, хоть и превращающиеся в труху при прикосновении, ни с чем нельзя было перепутать.
   Они с Тэш весной, когда Аннеке только-только поселилась у знахарки, нашли единственный кустик этого растения в целом дне пути от дома. И Тэш все лето ходила ухаживать за этим единственным кустиком. Потом сорвала и засушила несколько листочков, но только так, чтобы не повредить растению. Осенью собрала семена, часть оставила на кусте, часть посеяла рядом, часть в похожее место поближе к дому, а часть семян посеяла в лучшую землю на грядке.
   Но все усилия были тщетны: ни одно семя не взошло, а сам кустик следующей весной не проснулся.
   А тут из драгоценного растения сделан стог. Ведьмины слезки, по легендам, помогали от множества болезней, но еще лишали магов и ведьм магической силы. Аннеке долго не могла понять, как эта особенность травы уживается с ее лечебными свойствами, но потом решила, что трава излечивает болезни, посланные колдунами или вызванные сглазом. Очень полезно ее иметь для защиты, но не стоит держать возле себя. Да вот беда: не знаешь, когда и где тебе может понадобиться защита.
   Девушка вспомнила появление Димира. Вот было бы здорово и забавно свалить этот стог в то место, где он тогда возник. Но в этом случае он просто появился бы в другом месте. Это сено хорошо оставить себе, если, конечно, позволит умершая... Вряд ли ей нужны ее цепи, а ведьмины слезки - вроде цепей. Но сохранила ли трава свои свойства за столько лет? Вообще-то хорошо, что это растение такое редкое. Может, кучу древнего сена надо просто сжечь?
   Девушка снова погадала: вытащила три гадальные фигурки. Значение фигурок можно было истолковать как "совет" и "ожидание". Очевидно, нужно подождать, и она получит совет. Да. Именно так.
   А может, найти Димира и спросить у него? Было бы приятно увидеть его снова... Но нет. Она ему не нужна. Он не вспомнил о ней все это время. Она может со всем справиться сама, без чужой помощи... и без Димира может прекрасно обойтись. Она не должна больше вспоминать о нем, она запрещает себе... И эта находка - подарок ей, а не Димиру. Ее ждет что-то интересное. Это ее храм. Кто звал ее во снах из найденного коридора? Кто эта женщина? Что хочет она ей поведать?
   Аннеке уселась в стороне от скрытого входа на большой камень. На этом камне она всегда любила сидеть и смотреть, как солнце медленно прячется за горой. Нужно было по возможности привести в равновесие чувства и мысли.
   Ей предстояло переночевать в храме буквально в нескольких шагах от умершей в давние времена женщины. И смерть ее не была легкой, девушка теперь поняла это. Но ведь эта женщина лежала там всегда? Ничего не изменилось, кроме разобранной кладки камней, закрывавших проход? Аннеке вспомнила древний обычай, по которому умерших родственников хоронили прямо под земляным полом дома, чтобы не разлучать их с родом. И ничего... Никто не боялся. Иногда умершие даже помогали живым потомкам. Но это родные, любимые... А тут неизвестная женщина... Быть может, колдунья...
   Да наверняка колдунья! Сильная, опасная... Замуровали вход, ни украшений дорогих не сняли, ни одного самоцвета из стен не выковыряли... Целый стог ведьминых слезок притащили, не пожалели, а эта трава дорогая, на вес золота, и даже дороже, ее теперь вообще не осталось...
   Может, умершая была злой колдуньей? Бывают ведь и такие, и часто. Нет, не надо так думать. Так еще страшнее. Она не будет бояться. Тэш ее учила ничего не бояться. Если боишься, значит уже потерпела поражение. Она не боится, просто ей очень интересно. Наверное, будет трудно...
   Порыв холодного ветра привел Аннеке в чувство. Вот следствие целого лета бездействия! Она, как глупая девчонка, сидит и предается страхам и бесполезным размышлениям. А ведь это к ней, к знахарке, кто угодно мог бы прийти и заявить:
  -- Я нашел возле своего дома мертвую колдунью. Иди и помоги мне! Отведи беду!
   И она бы пошла и сделала для этого человека все возможное. Это ее долг. И то же самое она сделает для себя. Смешно: ведь это ее жизнь, ее столько лет учили справляться с такими делами!
   Солнце почти совсем зашло. Только теперь Аннеке поняла, как сильно она устала и замерзла. Но делать нечего, ей предстоит работа. Нужно идти и подготовиться к ритуальному сну в храме.
   Прежде всего Аннеке решила все-таки убрать всю копну ведьминых слезок. Она тщательно собрала траву в мешок и отнесла подальше в горы, где засунула в небольшую расщелину и на всякий случай завалила камнями, чтобы уж точно никто не нашел. После проверила, не зацепился ли где за одежды, не провалился ли в щель хоть один стебелек. Даже маленький кусочек листа мог уничтожить все ее усилия... А мог и не уничтожить... Она не знала точно. Похоже, все чисто.
   Пожалуй, ведьмины слезки ей совсем не нужны. Не сыпать же это сено Димиру за шиворот, если он вновь появится...
   Подготовительные ритуалы заняли не так много времени, но потребовали полной сосредоточенности. Аннеке надела на себя защитные амулеты, Соль Мира в мешочке на шею, прикоснулась к ней, прошептав детское заклинание "По моему слову и по слову Великой Матери пусть все будет хорошо", устроилась на ритуальном ложе. Сон не шел. Проснулись все темные страхи. В не-верном свете масляного светильника и свечей на алтаре и у лика пещерного духа по стенам и по-толку летали черные тени. Легкие дуновения, как от взмахов невидимых крыльев, овевали лицо, гасили свечи. Вот остался гореть только светильник. Его свет отражался в самоцветном коридоре, свечение из коридора усиливалось. Аннеке решила, что начался сон.
   В глубине прохода в сиянии кристаллов появилась фигура женщины. Она виднелась на фоне свечения темной, туманной, как дымчатый топаз. Можно было различить правильные черты лица, длинные, до колен, распущенные черные волосы, ритуальную мантию, украшения как бледные звезды. В облике пришедшей были разлиты печаль, страдание и сила.
   Аннеке приподнялась ей навстречу, встала, ощущая странную легкость, оглянулась и увидела себя на ложе, крепко спящую. Тогда она повернулась к посетительнице и поприветствовала ее, как учили. Услышала в ответ тихий голос:
  -- Здравствуй, Аннеке. Ты правильно сделала, убрав все преграды между нами. Теперь я могу наконец говорить с тобой, а ты можешь видеть и слышать меня.
  -- Я очень рада, - неуверенно ответила девушка.
  -- И я счастлива говорить с сестрой по дару, проведя во тьме долгие, долгие годы и вырвавшись наконец на свободу. Я могла иногда видеть тебя, но не могла заговорить. А ты никогда меня не видела...
  -- Это правда. И Тэш не видела и не чувствовала ничего...
   Женщина едва заметно усмехнулась.
  -- Еще бы! Когда-то один маг приложил большие усилия, чтобы никто ничего не слышал и не чувствовал.
  -- Скажи, как мне тебя называть? И могу ли я узнать твою историю?
  -- Меня звали Эшеаше. Как странно это имя звучит после того, как несколько столетий никто не произносил его. Никто после не называл этим именем своих дочерей, оно было забыто. Он хотел, чтобы меня забыли навсегда, а имя могло напомнить...
   Лицо призрачной женщины слегка исказилось, она заколыхалась, словно охваченная дрожью, и, казалось, забыла об Аннеке, вновь переживая события давно минувших веков.
  -- Кто "он"? Могучий колдун?
  -- Я расскажу, только не сейчас, потом... позже, когда воспоминания не будут причинять такую боль. Тогда, когда я смогу отомстить за свою смерть, за прозябание моей души в заточении внутри моего мертвого высохшего тела, за забвение и уничтоженные плоды моих трудов. Я так долго ждала возможности отомстить!
  -- Ты хочешь, чтобы я помогла тебе отомстить? Но кому ты будешь мстить через столько веков? Разве этот человек, твой враг, еще жив? Даже сказки и легенды не упоминают ни о ком, живущем так долго. Я рада, что помогла тебе освободиться от страданий, Эшеаше, но я не хочу и не могу быть орудием твоей мести, прости. И вообще, у меня свои планы...
  -- Разве? - женщина мягко улыбнулась, - А мне казалось, что в последнее время ты не знала, чем заняться. В одной фразе ты ухитрилась задать столько вопросов, и на каждый довольно долго и сложно ответить... Но я попытаюсь сделать это хотя бы вкратце. Ты должна знать, что душа каждого человека воплощается в телесную оболочку, которая рождается, живет и умирает, а освобожденная душа отлетает в высшие сферы, а затем воплощается вновь, забыв о прошлой своей жизни.
   Аннеке кивнула. Тэш и Мати мимоходом упоминали об этом. И крестьяне верили, что если жить правильно, то есть слушаться родителей, стариков, жрецов и знатных людей, заботиться о детях и немощных, а также исправно приносить жертвы богам, то в следующей жизни в награду можно стать купцом или деревенским старостой. А если, наоборот, не слушаться родителей и жрецов и не приносить жертвы, то в наказание можно стать вьючной скотиной, которую жестокий хозяин нагружает поклажей сверх всяких скотиньих сил, потчует палкой, а кормить не считает нужным.
   Тогда этот рассказ не вызвал у Аннеке интереса: ей не хотелось быть деревенским старостой, а что до наказания, то ей казалось, что жизнь крестьянина и его вьючной скотины немногим различаются. У обоих ноша непосильна, еда впроголодь, а палка для спины всегда наготове. Она лишь поинтересовалась у Тэш, что надо делать, чтобы в следующей жизни родиться, например, графиней или принцессой. Тэш рассмеялась и сказала, что жребий знахарки, на ее вкус, гораздо завиднее. Девушка ей тогда как-то не поверила, хоть и не показала виду.
   А спустя некоторое время на торжественной церемонии в деревенском храме, посвященном Ру, местной богине-покровительнице посевов и скота, Аннеке в первый раз увидела богато разодетых, окруженных придворными и слугами графа Кэрила с дочерью, которым вдруг пришла блажь поприсутствовать на крестьянском празднике. Их лица, надменное и злобное, кривящееся время от времени в судороге лицо графа и печальное, скучающее лицо его дочери, не показались молодой знахарке такими уж счастливыми. Не похоже было, что их души получили это воплощение в награду, скорее несли кару.
   А призрачная женщина продолжала:
  -- Много лет назад я была могущественной колдуньей и жрицей Великой Богини, Матери Всего Сущего. Меня окружали почестями, со мной советовался король, причем он приходил ко мне сюда сам, от подножия горы он должен был идти пешком. Тут был храм, посвященный Богине. У меня были и враги, но я не замечала их, их козни не могли меня коснуться... Только один, маг, почти равный мне по силе, жрец злого бога... Но о нем потом... Лучше о тебе: тогда, в том воплощении, ты была сначала моей ученицей, потом подругой. Я не знаю, какая судьба постигла тебя в прошлом. Вернее всего, после моей смерти ты не смогла одна противостоять нашим врагам и тоже погибла. Или бежала и закончила свои дни в изгнании. Важно, что теперь мы встретились снова, и я рада этой встрече и рада тому, что твоя магическая сила в этом воплощении больше, чем была тогда. Даже внешне ты похожа на себя прежнюю.
   Эшеаше негромко произнесла несколько слов на незнакомом языке, сделала замысловатый жест левой рукой, и Аннеке словно в тумане увидела себя и ее стоящими на пороге пещеры, в богатых одеяниях. Перед ними на коленях стояли несколько человек, протягивая какие-то разукрашенные ларцы и сосуды. И сам вход в пещеру был другим, облицованным мрамором с золотыми прожилками, к порогу вели мраморные резные ступени. Вокруг, в углублениях, выдолбленных в камне и заполненных плодородной землей, росли незнакомые цветущие деревья. Лес вокруг пещеры казался гораздо более пышным, чем сегодня. Аннеке потрясла головой, и видение исчезло.
  -- А как меня звали тогда?
  -- Теперь это неважно. Теперь тебя зовут Аннеке.
  -- Интересно, а наши враги тоже родились вновь, как и я?
  -- Скорее всего. Ведь мы связаны законами судьбы. И я хотела бы отыскать их теперь, в новом воплощении.
  -- Но ведь они ничего теперь не помнят! А может, они сейчас старики, женщины или дети. Ты будешь мстить ребенку? Или лягушке в луже? А может, лучше тебе уйти туда, куда уходят души умерших, и родиться вновь, забыв несчастья и причиненное тебе зло, счастливо начать новую жизнь?
   Еле видные губы Эшеаше задрожали, но голос не изменился.
  -- Я не могу. Теперь я бы хотела, но не могу... Умирая, я поклялась мстить, и эта клятва не позволяет мне уйти. К тому же, ты знаешь, колдунья должна передать свою силу и знания своей ученице. И обещания, и долги... И погребальный обряд... Я не могу и не хочу заставлять тебя помогать мне, но была бы благодарна за помощь. Как ты?
  -- Ну, наверное... если я смогу... и раз мы были подругами. Но я знаю и умею так мало... Мо-гу только лечить... И еще несколько простых вещей... И я не хочу мстить. Я ведь не помню ничего про свою прошлую жизнь. Странно. Кажется, это должно быть страшно интересно, а я не хочу вспоминать.
  -- Все правильно. В человеческой жизни мало хорошего, о чем приятно вспомнить. Вспоминаются боль, страдания, ошибки и поражения. А первыми приходят из прошлой жизни воспоминания о ее конце, предсмертные мучения. И я не буду пробуждать в тебе эту память.
  -- А как же я помогу тебе?
  -- Прими мою силу и знания. Соверши погребальный обряд. Затем просто живи, и судьба скорее всего приведет тебя к нашему врагу. А когда ты с ним встретишься, я его узнаю. Я всегда буду помогать тебе советами, если тебе понадобятся мои советы.
  -- А что потом?
  -- Когда ты его встретишь, тогда и решим, вместе. Действительно, вдруг он еще не родился или квакает в луже. Хотя вряд ли он стал лягушкой. Ну? Дай мне руку!
   Эшеаше потянулась к Аннеке, и девушка робко коснулась пальцев привидения. Прикосновение древней колдуньи было подобно удару молнии: руку обожгло, в глазах потемнело, во всем теле взорвалась боль. Перед Аннеке понеслись видения: лица, сцены ритуалов, музыка, шепот, крики, рубящиеся всадники, водопады, цветы, любовные ласки, пиры, и все это вдруг заслонило пламя и, непонятно почему, лицо Димира.
  
  
  
  
   ГЛАВА 14
  
  
   Замок графа Кэрила выглядел нежилым. Дорога, ведущая к нему, заросла травой, а в некоторых местах поднялись даже молоденькие деревца. Но протоптанная тропинка имелась. Ворота были приоткрыты, и выглядели так, будто по ним били тараном. Левая створка висела на одной петле. Замок выглядывал из-за разрушающейся крепостной стены разбитыми окнами. Впрочем, многие окна уцелели.
   Крепостные стены почти совсем заросли плющом, а края рва, заполненного протухшей зеленой водой, в которой плавало что-то, что не хотелось рассматривать, кое-где обвалились. Изо рва воняло. Но подъемный мост был опущен, и по нему местами можно было пройти без особой опаски.
   Статуя Гмора-покровителя воинов дорогой столичной работы, установленная над воротами, когда-то раскрашенная черной и красной краской и обильно позолоченная, совсем растрескалась, облезла и заросла лишайниками, отчего Гмор, казалось, скорчил гримасу и глядел на подошедшего к замку очень немилостиво.
   Димир подумал, что не семь прошедших лет виноваты в запустении замка, а скорее немилость судьбы. Покинув пещерный храм молодой деревенской знахарки, он навестил свое жилище, где привел себя в порядок и отдохнул. Его дом остался нетронутым, люди и звери обошли его стороной, даже пыли накопилось не очень много. Маг почувствовал себя увереннее. Его сила что-то значила в этом мире, а неудача с девчонкой - просто случайность.
   До сих пор у него не было неудач, но все несовершенны, даже великих, прославившихся в веках магов постигали иногда неудачи. Теперь, глядя на разрушающийся замок, Димир был не так уверен в себе. Его учили, и сам он неоднократно убеждался в том, что на верном пути гораздо меньше неприятностей, чем на неверном. И вот, стоило отказаться от уединенного изучения Искусства и попытаться изменить к лучшему так раздражающие его порядки королевства, как удача его покинула. Маг понимал в глубине души, что с этой затеей стоило повременить, если не отказаться от нее надолго, а то и навсегда.
   Но он имел неосторожность связать себя словом. И кому дано это слово?! Даже не собрату по Искусству, а тупому, заносчивому и наглому старикашке с непомерными амбициями! Димир с неудовольствием вспомнил, как учитель укорял его за неосмотрительность и самонадеянность. Но ни тогда, ни сейчас молодой маг не был склонен признавать справедливость упреков. У него ведь был и другой учитель... Тот его за это не упрекал. Только вспоминать о нем не хочется. И не вспоминать невозможно.
   Случившееся с ним - просто маленькая неприятность, неблагоприятное расположение звезд, и только. Немилость судьбы можно преодолеть, ну пусть будет чуть труднее. А девчонка... Что ж, девчонка пригодится...
   Внутренний двор замка выглядел не таким заброшенным, как стены. Стояли какие-то бочки, воз с сеном и телега с мешками, но людей не наблюдалось. Димир, никем не остановленный, вошел в замок, побродил по переходам, галереям, заглянул в парадный зал. Везде безлюдье, грязь, сырость, плесень, кое-где треснувшие панели и разбитые витражи в окнах. Цветные осколки стекла так и валялись на полу, за долгое время никто их не убрал, и они покрылись пылью. Маг почувствовал, что его настроение портится все сильнее и сильнее, очень уж удручающее зрелище приходилось наблюдать.
   В кухне обнаружился старый Спат, за прошедшие годы высохший еще сильнее, но еще довольно шустрый. Он следил за огнем в огромном очаге, в котором раньше, во времена расцвета графского рода, жарились целиком кабаны и дикие туры, добытые на охоте предками графа Корила и их приближенными и гостями. Теперь же Спат крутил на вертеле жалкого, худого, скверно ощипанного петуха, который, вероятно, подох на птичнике от голода и тоски. Из очага валил дым, огонь норовил потухнуть, а старик что-то недовольно ворчал себе под нос. Вид старого слуги напомнил Димиру его первое посещение замка и слегка позабавил. Он обновил наложенное им на старика давнишнее заклятие и довольно ухмыльнулся, когда тот взвизгнул от неожиданности. Сказал назидательно:
  -- Дымоходы, старик, чистить надо, дымит - сил нет, глаза выело. Совсем, гляжу, обленился, плетка по тебе плачет. И где же твой господин?
   Спат, вытаращив перепуганные глаза на Димира, отбежал в сторону, так, чтобы массивный дубовый стол человек на двадцать, стоявший посреди кухни, оказался между ними, и вцепился в здоровенный тесак для рубки мяса.
  -- Ты всех гостей так встречаешь?
   Настроение мага еще подпортилось, хотя, казалось, уже хуже некуда. Отвык, видать, от простонародья. Но слуга уже низко кланялся.
  -- Добро пожаловать, господин маг, добро пожаловать, давненько не бывали в наших краях! А я-то остарел, глаза не те, не признал сразу... Не извольте гневаться, простите великодушно старика...
   Спат кланялся все ниже и ниже, и Димир махнул рукой. Повторил вопрос:
  -- Где твой господин?
  -- Господин Кэрил в библиотеке, со вчера заперлись и сидят, и дверь не отворяют, и есть не хотят, только все вина требуют, и чтоб я не входил, а у двери поднос оставлял, и ругаются... Они как из столицы, из королевского дворца вернувшись, теперь то и дело в библиотеке сидят, по неделям, а уж выходят оттуда злые, и не подходи, слова не скажи...
  -- Ладно. Проводи к нему.
   Старик немедленно завел что-то о вспыльчивости хозяина и его нелюбви к неожиданным гостям во время занятий, но короткий взгляд Димира оборвал его речь. Спат, несмотря на яркий день за окном, вооружился подсвечником с зажженной свечой, взял запас свечей с собой, корзину, в которую положил недожаренного петуха, черствые бисквиты, запыленную бутылку вина, посуду и салфетки, и, согнувшись, шаркая ногами, потащился по длинным коридорам вглубь замка.
   Коридоры окон не имели, и свечи оказались кстати. По дороге старый слуга забавлял гостя рассказами о старых временах. Рассказ сводился в основном, насколько маг мог разобрать невнятную речь старика, к перечислению блюд, подаваемых на торжественных обедах у дедушки теперешнего графа Кэрила. Шагая вслед за Спатом и слушая его шамканье, Димир подумал, что искусственная любезность слуги, навязанная заклинанием, раздражает его гораздо больше, чем прежняя ворчливость.
   Изрядно проплутав по коридорам и лестницам, ведущим то вверх, то вниз, они пришли к высокой, резной, в узорах цветов и трав, когда-то очень красивой, но теперь облезлой и растрескавшейся двери. Димир, пожалуй, затруднился бы повторить пройденный ими путь, не прибегнув к заклинаниям, но был уверен, что они находятся ниже поверхности земли. Владельцы замка, видать, большие любители наук и изящной словесности, отвели для своей библиотеки ну самое подходящее место... Возле двери лежал опрокинутый столик, поднос, разбитая тарелка и куски пирога. Спат, вздыхая, поднял столик и собрал на поднос рассыпанное. Затем тихонько постучал в дверь. Никто не ответил. Старик заметно обеспокоился:
  -- Не занемог бы господин...
   Но в ответ на повторный стук из-за двери раздался невнятный рев.
  -- Господин Кэрил! К вам господин маг прибыли!
   За дверью что-то загрохотало, упало и покатилось по полу. Дверь распахнулась.
   Семь прошедших лет обошлись с графом без всякого снисхождения. Походивший раньше на ящерицу, теперь он больше напоминал сухую шкурку, сброшенную той ящерицей. Страшно исхудавший, лицо и совершенно плешивая голова покрыты темными пятнами, шелушащаяся кожа, нездоровая бледность человека, мало двигающегося и редко выходящего из дома, пятнистые морщинистые тощие руки, богатая когда-то одежда, превратившаяся почти в лохмотья.
   Раньше, семь лет назад, Димир чувствовал в графе силу, и, хотя тот и не был магом, воспринимал графа почти равным себе. Только поэтому и был заключен союз.
   Теперь от силы Кэрила почти ничего не осталось, огонь погас, и лишь искорки мерцали в углях. Димир прикинул, что сейчас разорвать злополучный договор будет, пожалуй, почти безопасно для него, ведь граф почти что мертв, достаточно принести искупительные жертвы... Но тут глаза графа блеснули почти по-старому, и маг передумал. Ведь мечты старика вполне совпадают с его собственными планами.
   Граф завопил:
  -- Я ведь велел тебе принести вина, старый бездельник! Где ты шлялся?! Где вино?!
  -- Вот вино, господин, не извольте гневаться... И откушать тут, в корзине... Со вчера ведь ничего не евши... Еще гость к вам... - залопотал Спат, протягивая корзину.
   Граф немедленно углядел горлышко бутылки и схватил ее, а корзину с оставшейся едой швырнул в старика.
  -- Твою вонючую стряпню жрать невозможно!
   Свободной от бутылки рукой зацепив Димира за рукав, граф почти втащил его в библиотеку и захлопнул дверь, оставив причитающего слугу в который раз собирать осколки.
   Димир огляделся. Если замок стал заброшенным и нежилым при графе Кэриле, то библиотеку забросили, пожалуй, столетия два назад. Книги смогли тут сохраниться только благодаря сильному волшебству. Пол и стены покрывала плесень, в углу капало, и натекла лужица За книжными стеллажами возились и пищали крысы.
   Граф Кэрил, казалось, забыл о маге. Шаткой походкой он прошаркал к столику в глубине обширной комнаты, плюхнулся в стоявшее рядом кресло, с удивительной для трясущихся рук ловкостью откупорил бутылку и припал к горлышку. Димир же отдался своей давней страсти и принялся рассматривать корешки стоявших на полках книг, надеясь найти что-нибудь интересное в столь древней библиотеке. Это продолжалось долго. Увлекшись своим занятием настолько, что почти позабыл о графе, маг вздрогнул, услышав скрипучий голос Кэрила:
  -- Что, явился наконец? Так-то ты выполняешь наш договор?! Я все делаю за тебя, и на плату не рассчитывай. Все приходится делать самому, все... Надо было тогда послушаться Спата, погнать тебя взашей, а лучше на костер. Нашел бы другого колдуна, посильней. Вот, книга, старинная книга, в ней все описано. Теперь я и без тебя обойдусь, твою работу сам сделаю... Стану королем - тебя на костер... и королевского мага на костер, и всех колдунов, знахарок, травников, шептунов, лекаришек, ведунов на костер... а можно в речку с камнем на шее... или берам в зубы... Ты все испортил! Испортил!.. Теперь я сам!..
   Димир обернулся к графу. На столике вперемешку с посудой, бутылками и остатками пищи громоздились старинные фолианты, пергаментные свитки, бумага и гусиные перья. Почти все залито чернилами из опрокинутой чернильницы.
   Голос графа сорвался, он заперхал и замахнулся на мага толстенной, как только хватало силы держать в немощных руках, книгой в заплесневелом переплете из человеческой кожи. Переплет украшало почерневшее золотое тиснение, изображавшее Руны Силы и Власти и фигуру в мантии с воздетыми руками.
   Димир заинтересовался, быстро подошел к графу и, небрежно отобрав у старика книгу, перелистал. Обнаружил следующий текст: " ... а ежели восхочешь извести недруга своего, возьми меру бриллиантов не менее горсти младенца, две меры изумрудов, три меры рубинов, кала морского змея одну меру, пять мер разрыв-травы, прокали на драконьем огне, истолки и все, что получилось, добавь в вино недругу твоему и, пока он будет пить, читай над его левым плечом таковое заклинание..."
   Маг еще раз внимательно с двух сторон рассмотрел переплет из человечьей кожи, хмыкнул, сунул книгу, открытую на вышеупомянутом рецепте, обратно в руки графа. Взял со стола другой фолиант, пролистал, уронил на пол, взял третий, пролистал, уронил. Просмотрел свитки, отправил их следом за книгами, придвинул стоявшее в стороне второе кресло, уселся, смахнув с него предварительно пыль и исписанные неровным старческим почерком бумаги, вздохнул и сказал:
  -- Толченое стекло дешевле и эффективнее. Не надо и заклинание читать... у левого плеча... Это ты так на бриллианты с изумрудами поиздержался, что теперь надеть нечего? И как король? А ты не пробовал просто плюнуть ему в вино? У тебя слюна от злости наверняка ядовитая...
   Граф нечленораздельно завизжал и в бешенстве швырнул фолиант, одетый в человеческую кожу, в голову Димира. Тот ловко отклонился, и книга, пролетев через всю библиотеку, подшибла зазевавшуюся крысу. Крыса пронзительно завизжала. Маг, проводив глазами зверька, прихрамывающего на задние ноги, заметил:
  -- И все же есть от этого руководства польза. - И продолжил, вздохнув, - Успокойся, граф, сделай милость. Поговорим. Наш договор в силе. Ты получил, что хотел: дочь твоя - королева, внук твой - наследник престола. Я выполнил первую часть договора.
   Граф Кэрил побагровел, затем покрылся бледными пятнами. Димир подумал, что старика прямо сейчас хватит удар, это решило бы все их проблемы. Но тот оказался еще крепок. Похватав воздух широко открытым ртом, граф откинулся на спинку кресла, дрожащей рукой нащупал бутылку и высосал остатки вина, посидел, держась за грудь и бессмысленно уставясь перед собой, отдышался и, наконец, обрел дар речи, несколько подпорченный. Сипло проговорил:
  -- Наглец... На плаху тебя... Моя дочь - королева, но при чем здесь ты? Прежняя королева умерла, но она и так давно болела. Моя Кэри прекрасна и знатного рода - король и так избрал бы ее в жены. А уж к рождению наследника ты и подавно никакого отношения не имеешь. И исчез ты задолго до смерти королевы и семь лет пропадал.
  -- Прекрасно. В таком случае колдун тебе не нужен, и давай расторгнем наш договор.
   Димир извлек из воздуха договор на листе пергамента, подписанный кровью графа Кэрила семь лет назад.
  -- Я от тебя ничего не получал и ничего не должен тебе, а ты ничего не должен мне.
   И маг поднес пергамент к горевшей на столе свече. Пергамент пожелтел с краю, задымился и начал неохотно разгораться. Граф пару секунд смотрел непонимающим взглядом на пламя, потом с неожиданной быстротой перегнулся через стол, выхватил у Димира пергамент, погасил его голыми руками и, внимательно перечитав условия договора, аккуратно сложил лист, засунул его себе за пазуху и хитро усмехнулся в лицо магу.
  -- Теперь у меня будет. Так надежнее.
   Димир, смеясь про себя, подумал, что недооценил графа и раньше, и сейчас. Пожал плечами:
  -- Ты же мне не веришь. Найди другого колдуна.
  -- Как же, сейчас! А может, грамоты всем разослать, все королевство известить?! Сейчас... Другого колдуна... Это какого же, королевского мага, что ли? Нет уж, ты все для меня сделаешь... Попробуй только не сделать... Вот она, грамотка-то где!.. Моя голова слетит, но и твоей не поздоровится... Какой бойкий!.. Другого колдуна... Ты договор не выполняешь, злые духи столько лет тебя, боги знают, где, носили, но я, граф Кэрил, должен стать регентом при малолетнем короле, и ты это устроишь!..
   Маг искусственно рассмеялся.
  -- А ты скажешь, что все произошло естественным путем, и я тут не при чем.
  -- Ты делай, у тебя другого выхода нет, а там посмотрим! - взвигзгнул граф, в ярости раздувая ноздри, - и надейся, что когда я буду регентом, то смилостивлюсь над тобой.
   Димир подался вперед и приблизил лицо к лицу графа, прошипел сквозь зубы:
  -- А если я просто сожгу тебя вместе с договором, прямо сейчас?
  -- Э, нет, не будешь ты этого делать, хочешь, поспорим? Ишь, обмануть хотел... Как будто не знаю я ваших правил... В другом месте дурака поищи...
   Димир сокрушенно вздохнул, согнув плечи и склонив в раздумье голову.
  -- С королем все не так просто, граф. У короля придворные маги, жрецы молятся за него непрерывно дни и ночи, за его благополучие приносятся жертвы, его оберегают телохранители... Я приступлю к работе немедленно, но быстрого результата не могу обещать. Может быть, за год мне удастся что-то...
  -- Это твое дело, не мое, - сердито прервал его граф, - Что тебе нужно для работы? Денег? Раньше у меня были деньги, слуги, знакомства с приближенными к королю... Но где ты пропадал эти годы? А теперь почти ничего не осталось. Но ты обязан, согласно нашему договору, помочь мне. А если мой замысел удастся, будь спокоен, колдун, я осыплю тебя милостями... согласно нашему договору... И ждать год я не намерен! Могу предоставить тебе эту библиотеку и соседнее помещение, пустое, правда, заброшенное, грязновато там, но ничего, помоешь, даже мальчишку в помощь дам, под лабораторию приспособишь...
   Димир пренебрежительно махнул рукой:
  -- Этого не надо. Библиотека и лаборатория у меня есть.
   Граф хрипло захихикал:
  -- Зря, зря... Пренебрегаешь милостью господина, а?.. А я не прочь бы посмотреть, чем ты будешь заниматься. Небось, опять станешь отлынивать от дела годы, а когда король сам от старости помрет, заявишься ко мне за наградой: " Вот он, я, Великий Маг!"
   Старик опять захихикал и погрозил магу тощим грязным пальцем с отросшим подобно когтю желтоватым ногтем.
   - Ну, ну... Ладно уж, отправляйся, и чтоб через месяц был результат.
   Димир сам себе удивлялся: всегда вспыльчивый до безрассудства, сейчас он совсем не ощущал гнева, только бешеное веселье. Жалкий рассыпающийся старик чувствовал себя великим и могучим и пытался ему, признанному всеми магу, ставить свои условия. Низко склонив голову, как бы сокрушенно, но на самом деле чтобы не видно было глаз и выражения лица, стараясь не расхохотаться во все горло, маг встал и ответил:
  -- Высокородный граф Кэрил, я по вашему приказанию удаляюсь и немедленно приступлю к работе. Но должен предупредить вас, что моих скромных способностей на быстрый результат может и не хватить. С королями всегда так трудно, не то, что с пергаментами.
   С этими словами Димир протянул руку. Пергамент за пазухой графа затрепетал и забился, как большая птица. Граф попытался удержать его одной рукой, другой туго затягивая завязки ворота, но договор как живой вывернулся из его рук, совершил путешествие под курткой, выскочил из-под подола со спины и, увернувшись от графа, влетел в протянутую руку Димира. Маг дунул, и пергамент бесследно исчез. Димир взглянул в ошарашенное, с выпученными глазами лицо своего партнера, рассмеялся уже открыто и со словами:
  -- Вот теперь мы достигли понимания и можем с легкостью соблюсти наш контракт.
   Поклонился и быстро вышел из библиотеки. Плотно затворив за собой двери, он постоял возле них, прислушиваясь. Велика была вероятность, что сейчас охваченный гневом граф вызовет слуг и прикажет немедленно убить насмешника. Если только у него остались слуги. Димир представил старого Спата, идущего его убивать. Либо от ярости графа хватит кондратий. Но в библиотеке царила тишина, не слышно было ни гневных криков, ни звука падения тела. Тогда маг произнес несколько слов и повелительно махнул рукой. По полу протянулась светящаяся дорожка, указывающая путь, по которому он пришел сюда. По этому светящемуся пути маг, не встретив более ни одного человека, с легкостью покинул замок.
   В отличном настроении он двинулся домой, решив пройтись пешком, не прибегая к переносу до тех пор, пока ноги не устанут. Стояла великолепная погода. Солнце, легкий свежий ветерок, запах весны и распускающихся листьев вдруг доставили магу огромное удовольствие. Давным-давно, погруженный в утомительные, поглощавшие все его силы и мысли занятия с учителем, а затем из-за своих исследований и планов, он не обращал внимания на такие мелочи, как времена года, хорошая и плохая погода, хорошее или плохое настроение. Лишь иногда, выбравшись из дому и почувствовав холод, Димир с легким удивлением отмечал, что вот, опять, незаметно окончилось лето.
   Маг размашисто шагал по дороге легкой походкой находящегося в хорошей физической форме человека, всей грудью вдыхал волшебно-свежий весенний воздух, наполненный забытыми запахами первых цветов и молодой травы, вертел в пальцах сорванную на обочине былинку и улыбался своим мыслям. Димир вряд ли узнал бы сейчас свое лицо.
   Сперва он вспоминал беседу с графом, особенно смакуя выражение лица старика напоследок. Жаль, этот разговор нельзя было считать своей победой: договор-то расторгнуть не удалось. Но не очень-то он этого и хотел. Зато удалось поставить на место старого графа, показать свою силу.
   А зачем, собственно, расторгать договор, бросать на полдороги свои замыслы? Все ведь идет так, как он планировал. Димир начал обдумывать свои дальнейшие действия, прикидывая, каких компонентов для ритуалов в избытке, а что необходимо достать, и где.
   Незаметно мысли его перескочили на Аннеке. Девушка встала перед ним как наяву такой, какой он в первый раз ее увидел. Вот она повернулась, кричит на него, чудесные волосы облаком обрамляют лицо, раскрасневшееся и поразительно хорошенькое в гневе. Вот перед глазами пляшут языки костра, а к его спине прижимается хрупкая спина маленькой колдуньи, такой беззащитной, несмотря на всю ее силу, и так хочется заслонить ее от всех неприятностей и огорчений, чтобы все время видеть ее легкую, почти незаметную улыбку... Слегка приоткрытые мягкие розовые губы...
   Димир встряхнулся: он давно уже не позволял себе так недопустимо расслабляться. Так можно пропустить любой удар... Учитель никогда не отказывал себе в удовольствии, а его удары... Их лучше было не пропускать. Но он недаром вспомнил о девушке: у нее есть то, что с легкостью могло решить любые, самые трудные задачи. Остался пустяк: суметь взять талисман в руки. В прошлый раз это не удалось.
   Опасность! В животе завязался тугой узел, сердце бешено заколотилось, губы сами начали выговаривать слова защитного заклинания, а руки - делать необходимые пассы. Откуда здесь опасность?
   Опять этот! Эта опасность изнутри.
   В глазах сгустилась тьма, раздался шипящий голос:
   - Здравс-с-с-твуй, мой луч-ш-ш-ший и любимейш-ш-ший уч-ч-ченик. Ты показал с-с-себя неблагодарным. Но я тебя прощ-ш-ш-щу. Мне нравитс-с-ся уровень, которого ты дос-с-с-стиг. О, ты пос-с-с-ставил защ-щ-щитный барьер! Это правильно. Никто не долж-ш-ш-ш-жен помеш-ш-шать нам.
   Димир резко выдохнул, пытаясь вытолкнуть из себя тьму и это мерзкое шипение.
   - Чего тебе нужно?
   - О, ты знаеш-ш-шь, знаеш-ш-шь! Мне нуж-ж-жны ж-ж-жертвы, много ж-ж-жертв! Мне ну-ж-ж-жен храм, огромный храм, поклонение, ж-ж-жрецы. И ж-ж-жертвы, много ж-ж-жертв! И вс-с-се это долж-ж-жен ус-с-строить мне ты! В благодарнос-с-сть, в уплату за уч-ч-чебу!
   - Нет!
   - Нет?! Мальч-ч-чик, со мной луч-ч-ч-ш-ш-ше не с-с-с-соритьс-с-ся! Я могу помоч-ч-чь ис-полнению вс-с-сех твоих планов, а могу ведь и помеш-ш-шать! И все, ч-ч-что нужно от тебя для нач-ч-чала, это одна маленькая ж-ж-жертва! Купи раба...
   Димир еще раз резко выдохнул и вырвал из сознания мерзкого собеседника, услышав напоследок отдаленное шипение:
   - С-с-смотри, пож-ж-жалееш-ш-шь! Я могу и помеш-ш-шать! И твоя колдунья! Очень хоро-ш-ш-ша! Она будет ос-с-собенно хорош-ш-ша на моем алтаре! Дос-с-стойная ж-ш-ш-жертва!
   Маг скорчился, упал на колени, изо всех сил ударил о землю сжатые в кулаки руки, раз, и еще раз, сильнее, чтобы боль прогнал видение. Раньше боль иногда помогала. Теперь... Теперь его разум слишком сросся с шипящей тьмой. За тонкой завесой, скрывающей незримый мир, еще слышался шипящий хохот. Тогда Димир ударился о землю лбом. Хохот замолк. Блаженная тишина и темнота.
   Он тонул в болоте. Мерзко пахнущая гнилью вода заливалась в рот и нос. Болотные твари уже теребили его волосы и руки и верещали тонкими голосами:
   - Что с вами, господин?
   Димир оттолкнул холодные щупальца тварей и сказал раздраженно:
   - Как, что? Тону вот...
   Тонкий голосок сказал:
   - Вам плохо, господин? Наверное, солнце голову напекло! Вот, выпейте водички!
   В рот снова полилась мерзкая болотная жижа. Димир вздернул голову, взмахнул руками, пытаясь выплыть, открыл глаза, увидел озабоченную замурзанную мордашку, увенчанную туманным кругом солнца. Встряхнул головой. Голова отозвалась болью, перед глазами проплыли радужные пятна. И снова в рот полилась болотная вода.
   Окончательно приходя в себя, Димир приподнялся, стер с лица грязь и кровь. И опять во рту эта гадость! Маленькое грязное существо в лохмотьях настойчиво совало к его губам осколок глиняной миски с водой, зачерпнутой из ближайшей лужи. Маг с отвращением выплюнул мерзкую жижу, устало отстранил тонкую руку. Сел, облокотившись о придорожный камень. Существо захлопотало вокруг него, болтая, не закрывая рта. Оно то совало Димиру кусок засохшей лепешки, то пыталось напоить все той же водой из лужи.
   Существо оказалось девочкой лет пяти. Родители ее приехали на заработки и умерли от горловой болезни. С тех пор ребенок был предоставлен сам себе и кормился подаянием.
   Видимо, это случилось довольно давно и вообще не здесь. Димир не слышал ни о никакой эпидемии горловой болезни в этих местах. Девчонка совершенно не помнила, где они жили раньше, есть ли у нее родственники.
   Шипящий голос вновь загремел в ушах.
   - Вот подходящ-щ-щий случ-ч-чай! Она никому не нуж-ж-жна! Ее никто не будет ис-с-с-кать! Ж-ж-жертва! Ты не пож-ж-жалееш-ш-шь! Я дам тебе вс-с-се, вс-с-се, что ты захо...
   Димир изо всех сил ударил рукой о камень. Хлынула кровь. Маг обильно намазал кровью ка-мень и крикнул:
   - Вот моя жертва тебе, Чартеж! - и добавил вполголоса. - Чтоб тебе подавиться этой жерт-вой.
   Перепуганная девочка широко раскрыла глаза и рот, застыв на месте. Димир услышал довольное урчание, и шипящий голос смолк. Но маг знал, что тишина в мыслях установилась не-надолго. Слишком ненадолго.
  
   Отмытая до скрипа, накормленная, переодетая в соответствующее возрасту добротное платье, девчонка оказалась очень симпатичной: белокожая, со светлыми волосами и большими серыми глазами. Занимаясь маленькой нищенкой, Димир отгонял от себя шипящую тьму, отталкивал мелькающую иногда соблазнительную мысль положить девочку на алтарь. Тогда он надолго избавится от общества своего первого учителя. И, глядишь, Неназываемый и впрямь чем-нибудь поможет. Но тут же маг слышал стоны и крики тех, то ли прикованных, то ли своими телами образующих стены ужасной пещеры Чартежа. И среди этих голосов громче всех звучали два голоса: женский и детский плач.
   Нет уж. Хватит. Обойдется змееволк.
   Чем-то девочка напомнила Димиру его первую и единственную любовь, уже почти забытую - Лиске. Да и была ли та любовь? Не хватало еще привязаться к этому ребенку. Чтобы больше ниточек выходило из его сердца, было бы, за что дергать Неназываемому... Димир по быстрому пристроил ребенка в обеспеченную бездетную семью в Ахте.
   Через неделю он уже ехал в столицу. Пришлось-таки еще раз наведаться к старому графу. Тот в исполнение договора списался со своим старым приятелем в столице. Приятель как раз нуждался в лекаре. Что-то там было не так, чувствовалась какая-то опасность, и гадальные фигурки вынулись не очень-то благоприятные, но Димир решил со всеми трудностями разобраться на месте.
   В дороге, среди веселых подвыпивших попутчиков - накопивших деньжат и подавших в отставку наемников, мелких купцов и чиновников почти не слышен шипящий голос, то сулящий все блага мира, то угрожающий. А страх - чувство, постыдное для настоящего мага.
  
  
  
   ГЛАВА 15
  
  
   Аннеке очнулась от ритуального сна вся в поту, долго не могла прийти в себя. Она чувствовала, что в ней, где-то глубоко внутри, поселилось нечто новое. И Мир теперь казался каким-то другим. Девушка рассматривала свои руки, платье, постель, окружающие предметы. Все как всегда, знакомое, привычное... и все же пугающе чужое, другое, неузнаваемое. Знахарка потрясла головой, ущипнула себя, потом еще раз, с вывертом, до синяка: ужасно больно, но наваждение не рассеялось.
   Мир явно стал для нее другим, пожалуй, даже чуть-чуть враждебным. Девушка свернулась тугим клубочком, поплотнее закуталась в одеяло из черных и белых овечьих шкур, прогоняя внезапный озноб, и постаралась припомнить во всех деталях свой сон.
   Получается, что древняя колдунья передала ей свои силы и знания, как и обещала? Это так происходит? Неприятное чувство от новых сил? А знания? Никаких особенных новых знаний Аннеке у себя не обнаружила. Тихий голос сказал: " Не беспокойся. Знаниям надо улежаться, привиться к твоему разуму, как приживается черенок к старому стволу. Они всплывут, когда будут нужны. Надо привыкнуть к новому в себе".
   Ладно. Привыкнуть так привыкнуть. А сейчас дела торопят. Печальные дела... Аннеке живо припомнилось, как она хоронила Тэш, и слезы невольно навернулись на глаза. Но что толку плакать?
   Собрать дрова для погребального костра в горах оказалось нелегко, но за день Аннеке справилась. Гранитным обломком алтаря удалось сбить с покойницы ее оковы. Она должна уйти в иной мир свободной.
   Аннеке обрядила Эшеаше в одну из мантий Тэш вместо ее истлевших лохмотьев и возложила на костер. Умершая оказалась совсем легкой, как пучок высушенных целебных трав. Костер, раздуваемый поднявшимся к ночи ветром, вспыхнул сразу очень сильно, опалив Аннеке брови и ресницы, и все быстро кончилось. Как и не было никогда великой колдуньи Эшеаше. Памяти о ней не сохранилось, а теперь нет и могилы. Но осталась сила, неумершая вражда и клятва мести, завещанная из гроба ей, Аннеке. И что-то надо делать с этим завещанием. Не пришлось бы потом самой из могилы искать душеприказчика. Очень уж тяжек груз обязательств, взятых ею. И переданные ей силы и знания показались вдруг платой в общем-то небольшой.
   Собирая пепел, чтобы развеять его по ветру, Аннеке нашла невредимыми украшения Эшеаше, которые оставила было на ней. Украшения даже не закоптились. Девушка положила их в ларец в самоцветной пещере до той поры, пока в ней проснутся обещанные знания, и она сможет понять, как с ними должно поступить. Вход в самоцветную пещеру Аннеке, как смогла, снова завалила камнями, вынув предварительно из стены несколько сверкающих камней в углах, ближе к полу, чтобы не портить красоту. Теперь она не будет зависеть от милости родст-венников. Аннеке усмехнулась: ее тайный храм оказался сокровищницей. Теперь страшновато будет спать ночью, а из Крепыша сторож уже никакой: плохо видит и слышит, да все спит, крепче, чем Аннеке. А тут еще грядущая встреча с врагом Эшеаше!
   Учителя приходят и уходят, а в ее жизни ничего не меняется. Только Димиру удалось изменить что-то, но он прошел мимоходом и пропал из виду. Аннеке хотела сказать "пропал навсегда", испугалась и расстроилась. Потом посмеялась над своей печалью: " Что, милочка, давненько в обмороках не валялась, по мертвой пустыне не бегала, соскучилась? Дура, вот и все".
   Аннеке подумала вдруг, что слишком мало видела и потому плохо знает жизнь. Все время девушка провела рядом со своей родной деревней, лишь иногда отходила от нее не больше, чем на пару дней пути. Она знает слишком мало людей, у не нет никого, с кем можно было бы поговорить, спросить совета, обменяться знаниями. У нее была только Тэш. Позвать бы ее, пусть лишь тень, легкое дуновение на волосах, так похожее на мимолетную ласку, увидеть хоть на миг... Но не годится беспокоить мертвых. Тэш учила: они все заняты, несут искупление за плохие поступки, совершенные при жизни, или путешествуют по каким-то иным мирам, советуются с богами и духами-покровителями, готовясь к новому рождению. А если уже родились снова, то вызов души может привести к болезни или смерти человека, в которого воплотилась душа. А еще вместо вызываемого может явиться какой-нибудь другой, не очень добрый дух, например, дух стихий, или вообще злой дух. Они все шутники, а шутки у них своеобразные, неприятные, а часто очень жестокие. Поэтому вызывать умерших можно лишь в самом крайнем случае, когда, например, жизнь в опасности, и ничего другого не остается, и только при очень благоприятном результате предварительного гадания... А лучше все равно не надо...
   Аннеке подумала, что ей хотелось бы иметь подругу. В деревне почти у всех девушек были подруги. Вот если бы найти какую-нибудь похожую на Тэш или Эшеаше, но не строгую наставницу, а ровесницу, с которой можно вместе ходить, смеяться, болтать, совершать ритуалы... Приветливую и добрую молодую знахарку или ученицу! Им нашлось бы о чем поговорить. А хорошо было бы поселиться вместе. Хотя у каждой волшебницы свой путь, но пусть не навсег-да, хоть на какое-то время... Это, наверное, было бы здорово!
   Но Аннеке не слышала ни о какой молодой знахарке поблизости. В дальних деревнях, до которых идти было не один день, знахарки жили старые, как Птичье Перо, и ни одна сейчас не имела учениц. В ученицы тоже не всякая девушка годится, даже если изучать самое простое нужное в жизни ремесло. В деревне Аннеке знала двух девушек, которые смогли научиться только пасти гусей, да и то их матери вечно одного - двух гусей недосчитывались, таскали пастушек за косы. Крик, визг, рев, а что толку... А тут волшебство!.. Искусство!..
   А с Птичьим Пером не поговоришь по душам. Она почти все время молчит, видно, уже все сказала Аннеке во время первой их встречи, что там хотела сказать. Ей не признаешься, чьи глаза снятся почти каждую ночь...
   Слишком мало она видела в жизни? Нигде не была? Так в чем затруднение? Можно везде побывать и все увидеть! Ну, почти все... И познакомиться с молодыми магами и ведуньями... Изменить свою жизнь... Узнать новое... Сперва можно повидать близкий Ахт, а оттуда добрать-ся и до столицы - Отиохиата.
   Собиралась Аннеке недолго. Поручила Крепыша и Черненького заботам родных. Отобрала несколько талисманов, в том числе, конечно, Око Мира и кожаный браслет Тэш с каменными подвесками, выручивший ее в колдовском поединке с Димиром, самый необходимый запас снадобий. Запаковала на всякий случай драгоценности Эшеаше. Выбрала кое-какие наряды, Ритуальную мантию получше, чтобы не выглядеть совсем уж по-деревенски перед будущими новыми знакомыми и, возможно, клиентами.
   Заплечный мешок получился более чем увесистым. Но тут Аннеке повезло: дальний родственник (хотя в родной деревне все дальние родственники обитали не так уж далеко: за соседним плетнем) собрался в Ахт на ярмарку с урожаем ранних овощей. За изготовленный специально для него амулет и мешочек снадобья, увеличивающего мужскую силу, он согласился доставить Аннеке в Ахт на своей телеге заодно с овощами, по его выражению, как королеву. Надо полагать, родственник являлся большим знатоком жизни королей.
   Амулет Аннеке изготовила на славу: всю дорогу родственник донимал ее как бы в шутку своим родственным вниманием. То спинку огладит, то по плечику похлопает. Ссориться не хотелось. Стараясь не обращать внимания на неловкие ухаживания возницы, Аннеке внимательно смотрела по сторонам.
   Первый день она не видела ничего нового, чего не попадалось бы в родных местах. В изредка встречающихся по дороге деревнях стояли такие же бедные дома, слепленные из смеси глины, соломы и навоза. Похоже выглядели люди, ковыряющиеся на своих огородах. Замурзанные, загорелые ребятишки в ношеных одежках не по росту (не столько от бедности, сколько из экономии: все равно все запачкают да порвут), сосущие палец и с любопытством разглядывающие проезжающую телегу, сидящих в ней людей и лошадь. Все те же тощие свиньи, с наслаждением спасающиеся от ранних мух в канавах с грязной водой. Такие же, как и в родной деревне, мелкие белые и черные козы, привязанные к колышкам по обочинам дороги, щиплющие успевшую посереть от пыли траву. Рыжие, в белых пятнах, с круто загнутыми наружу рогами добронравные коровы то и дело выпирались на дорогу и перегораживали ее, чтобы познакомиться с лошадью и заинтересованно обнюхать мешки на возу.
   Сосед орал на коров, хлопал кнутом по костистым задам, и они, обиженно мыча, шарахались в стороны.
   Мелкие худые собаки самых разных мастей, все чем-то похожие на шакалов, выбегали на длинных ногах лениво побрехать на проезжающих и тут же прятались обратно в тень заборов и придорожных кустов.
   Из экономии путники не останавливались на постоялых дворах и ночевали на обочине дороги, Аннеке - у костерка из сухих стеблей прошлогодней травы и навозных лепешек, а сосед-огородник всю ночь кряхтел, ворочаясь с боку на бок на телеге, на драгоценных, но таких твердых и неудобных мешках с овощами.
   Лишь через два дня пути пейзаж начал меняться. Вместо деревенек и огородов стали появляться миндальные и миртовые рощи, начинавшие цвести как раз в эту пору, богатые фруктовые сады, об-несенные кирпичными ажурными оградами, увитыми вьющимися розами, на которых тоже уже кое-где появились бутоны. В глубине садов иногда можно было заметить красивые белые каменные дома в несколько этажей, с балконами и террасами.
   Чумазые ребятишки, свиньи, коровы и козы пропали с дороги почти совершенно. Вместо них стали попадаться одетые в дорогой узорчатый шелк и рытный бархат всадники на высоких красивых тонконогих лошадях в богатой, украшенной серебряными бубенчиками сбруе, совсем не похожих на мощных и приземистых деревенских коняг.
   Завидев всадника или услышав звон бубенцов, сосед-огородник торопился отвернуть телегу к обочине, давая дорогу и низко кланяясь. Всадники, казалось, не обращали никакого внимания на проезжающих, но, когда раз сосед замешкался поклониться и убраться с дороги, получил по голове плеткой и долго потом охал, почесывая рубец на макушке. Видя это, Аннеке взяла в рот надетый загодя амулет невидимости, что, по теории, усиливало его свойства в несколько раз. Если захочет кто хлестнуть кнутом, глядишь, и промахнется.
   Наконец дорога стала шире, из грунтовой перешла в замощенную белыми грубо обтесаными плитами из известняка и уперлась в огромный каменный дом из того же известняка с высокой надстройкой и огромной дверью из толстенных досок, окованных железными полосами. Дом соединен был с каменными стенами высотой в два человеческих роста. Над дверью нависали несколько статуй, вырезанных из дерева и ярко раскрашенных. Они были похожи на статую Гмора, покровителя воинов, украшавшую ворота замка графа Кэрила.
   Дверь была широко распахнута, в нее проезжали телеги, задерживаясь на пороге на короткое или не очень короткое время. Хозяева телег о чем-то говорили с вооруженными мужчинами у входа, что-то передавали им и трогали лошадей. Желающие проехать образовали внушительную очередь на дороге. Простой белый камень на ярком весеннем солнце сверкал так, что слепил глаза и придавал праздничный вид и дороге, и скопищу телег на ней.
   Совсем неподалеку в стене зиял внушительный пролом, похоже, очень старый, поскольку в трещинах стены и на валяющихся рядом обломках камня, которых никто не удосужился убрать, росли немаленькие уже деревца, вился плющ, вьюнки и дикий виноград. Телега там пройти не могла, а вот некоторые люди, опасливо оглядываясь на вооруженных у входа, в пролом шмыгали. Туда вела уже хорошо утоптанная тропинка, без малого дорога. Вооруженные не обращали на шмыгающих внимания.
   Сосед-огородник пристроил телегу к хвосту очереди, сбегал со складным кожаным ведром к колодцу возле стены, напоил лошадь и прицепил к ее морде торбу с овсом, чтобы та была при деле и не вздумала брыкаться или там кусаться. Потом, не дожидаясь расспросов, ворчливо объяснил Аннеке, что этот вот домина с дыркой и есть ворота в славный Ахт, а вооруженные у входа есть грабители, отбирающие последние скудные гроши у бедных проезжающих. Но если собраться и миром отходить их палками, то правитель города становится сердитым, посылает свою дружину и вешает всех, кого дружинники поймают, виноватых и невиновных вперемеш-ку. Наверняка грабители делят с ним добычу, и что об этом знает каждый ребенок в их деревне, едва научается говорить "мама, папа и дай", а если Аннеке этого не знает, то непонятно, что о ней и думать, а уж лечиться у нее точно не стоит...
   Очередь почти не продвигалась. С завтрашнего дня начиналась ярмарочная неделя, и прикатило немало желающих продать товары, а стражники явно ленились и норовили выдрать себе долю побольше. Сосед долго еще ворчал, ни к кому особенно не обращаясь. Затем углядел в толпе знакомых по ярмарке с прошлого года. Не надеясь на Аннеке, бросил мелкую медную монетку одному из вертевшихся рядом с возами и телегами оборванных мальчишек, чтобы тот посторожил товар, и отбыл, прихватив флягу с самогоном, настоянным на апельсиновых корках.
   Аннеке осталась сидеть на мешках. Посидев немного и рассмотрев все рядом с собой, она начала расспрашивать нанятого мальчика о порядках в Ахте. Мальчишка оказался словоохотливым, и с легким пренебрежением городского жителя к бестолковой деревенщине, поведал, что в Ахте жить хорошо, никто не голодает, разве что год уж совсем плохой, война там, неурожай во всем королевстве или мор какой. Устроиться можно, если, конечно, приехавший умеет хоть что-нибудь делать, а не только в огороде палкой-копалкой ковыряться.
   Ярмарки каждый месяц, много торговцев приезжает, можно заработать большую медную монету за день, а то и серебрушку, если, конечно, торговец не жадюга, присмотрев за товаром, напоив лошадей, проводив неопытного приезжего по городу и указав таверну, постоялый двор или честного перекупщика. Что в городе Аннеке сможет устроиться неплохо: колдуны, маги, знахарки, гадальщицы и всякие там ведуньи, а также повитухи денежки гребут ну прямо не меряно, хоть лопатой. Эх, жаль, у него самого Дара нету и в помине, а то он бы зажил! Какая знахарка получше, так бывает и по золотому с каждого клиента, особенно знатного кого или с богатого купца.
   Рассказывают, особенно хорошо раскошеливаются женщины из герцогской семьи: двенадцать дочек, и папаша-герцог никак всем достойных женихов не найдет, где ж такую прорву взять, да еще чтоб знатные, красивые, да богатые, да нетребовательные? Невесты-то личиками да фигурками удались в папашу, и сокровищ в приданом нету.
   Когда король новую жену выбирал себе, ну было шуму, во всех лавках шелка брали, румяна, притирания, благовония всякие, да все в долг. Он хоть и мал тогда был, но все помнит. Герцог и сию пору еще не со всеми расплатился, да, похоже, и не собирается. Каждому ясно было, что можно и не суетиться, и не тратиться, что новую королеву выбрали, когда первая еще жива была, а вот тем как невдомек. У герцога еще и теток, и племянниц полно.
   А особенно здорово найти себе какую-нибудь знатную богачку-покровительницу, так что пусть Аннеке не теряется: не пропадет. А поселиться можно на постоялом дворе, а потом, как разбогатеет, то и маленький домик с садиком на окраине можно дешево прикупить. С хозяином постоялого двора договориться, чтобы вывеску повесить, что, мол, колдунья проживает, и хозяину выгода будет, и ей.
   А что, Аннеке с папашей или с мужем приехала? Одна? Тогда надо постой поприличнее подобрать, чтоб и хозяин надежный, семейный, и постояльцы солидные да тихие, и чтоб квартал добропорядочный, без бандюг, чтоб не обидел кто. Неопытная девушка из деревни сама такое место не найдет.
   Он-то занят сейчас, но если госпожа не поскупиться на маленькую монетку, то он вмиг покликает младшего брательника, тот поможет, отведет в подходящее место. Они знают очень хороший, тихий, приличный трактир с комнатами и отличной кормежкой, даже мясо и коровье масло можно заказать. Кровати новые, удобные, в матрасах сено свежее, подушки, одеяла Шер-стяные, простыни новые, льняные. В трапезной даже скатерти на столах. Чисто, клопов и тара-канов нету, и недорого. В соседях богатые купцы. Хозяин - душа-человек, хозяйка у него чистюля, к постояльцам как мать родная. Если бы ему самому понадобилось поселить где любимую сеструху, и то лучше места не найти.
   А они с брательником будут забегать к госпоже, вдруг чем услужить... Они в Ахте всех знают, все ходы и выходы!
   Прямо сейчас и надо идти, чего ждать-то? Пока в трактире все комнаты свободные разберут? Вона сколько народу на ярмарку привалило! А уж огороднику он скажет про Аннеке, чтоб не беспокоился, а потом его к ней проводит, спросить только не забыть, не надо ль и ему комнату...
   Мальчик посвистал по-особенному, и к телеге тут же подбежал другой мальчишка, похожий на него, тоже в обносках. Аннеке подхватила свой мешок, и паренек, представившийся Мышонком Терентом, шустро повлек ее к пролому в стене. Он шел так быстро, что девушка едва за ним поспевала, и на ходу неумолчно болтал про свою девчонку, как он женится на ней, вот только поднакопит деньжат и ухайдакает какого-нибудь забредшего в их края дракона, чтобы папанька ее морду не воротил. Стражники?.. А стражникам что? Стражникам плевать. С него да с Аннеке много денег не возьмешь, а ловить - ноги трудить, да и не поймаешь, а время уйдет.
   Перебравшись через пролом в город, Аннеке даже остановилась, пораженная роскошным видом домов, самое меньшее в два этажа. Дом старосты, самый богатый в деревне, здесь, пожалуй, сошел бы за сарай. У стены играли дети, немного, как водится, чумазые, но одетые, по мнению Аннеке, неразумно нарядно. Дети кричали хором:
  -- Ахи бахи хоуз, аки баки коуз!!! - и разбегались в разные стороны, один ловил.
   Аннеке с удивлением расслышала в детской считалочке неслабое, хотя искаженное почти до неузнаваемости заклинание перехода. Не следовало удивляться, если время то времени кто-то из детей бесследно исчезал. Она хотела остановиться и проследить за игрой, но провожатый потащил ее дальше.
   Узкие кривые не мощеные улицы, вначале с ямами, наскоро засыпанными первым подвернувшимся под руку мусором, постепенно, ближе к центру города, распрямлялись, ширились и покрывались досками, потом битым камнем, а потом и отесанными известняковыми плитами. Дома на окраине, показавшиеся Аннеке такими красивыми и богатыми, терялись в сравнении с домами, возведенными здесь. Колонны, лестницы с фигурными перилами, мраморная облицовка и даже изваяния людей и животных, выглядевшие как живые!
   Мальчик, покружив Аннеке по улицам и переулкам, вывел ее к не самому большому и красивому, но очень добротному дому в три этажа со стеклянными окнами, составленными из разноцветных донышек бутылок, обрамленных в свинцовые переплеты. Над входом висела самая настоящая картина, писаная на доске масляными красками и изображавшая кипящую на огне кастрюлю, из которой выглядывал веселый и бодрый, в ярких зеленых перьях петух, приподняв одним крылом крышку, а другим как бы приветствуя входящих. Аннеке хихикнула про себя, подумав, что художник был явно не знаком с азами кулинарии.
   Провожатый толкнул дверь, толстую и необычайно крепкую, явно способную выдержать все превратности трактирно-гостевого ремесла, и невероятно скрипевшую. Возможно, хозяин из экономии использовал скрип вместо дверного колокольчика и поэтому нарочно не смазывал петли.
   Он уже спешил навстречу посетителям. Это был крупный толстяк с распаренным красным добродушным лицом, лет пятидесяти, рано облысевший, в мешковатой одежде, кое-где запачканной жиром и соусом, в фартуке, с полотенцем, которым он на ходу вытирал большие красные руки. Из-под закатанных рукавов и расстегнутого ворота виднелись многочисленные старые шрамы, из чего Аннеке решила, что трактирщик раньше был воином. Выглядел хозяин человеком бывалым, даже если бы спрятал шрамы, а добродушие его казалось каким-то насквозь практичным и имело четко определенные границы. Быть может, поэтому заведение смотрелось таким мирным и процветающим.
   Мышонок Терент, едва завидев хозяина, громогласно завопил фальцетом:
  -- Привет, старина Бауглок! Как жизнь? Небось, кучу денежек вытряс из постояльцев? Обдираешь их, как липку? Как жена и детки? Твоего старшего сынка приняли наконец в шайку, куда он всегда так хотел? Никто больше в твоем трактире не отравился? А тот несчастный жив? Вот и хорошо! Везет же тебе в жизни, Бауглок! Да будут и дальше боги благосклонны ко всем нам!
   Аннеке вся напряглась, ожидая, что хозяин сейчас кликнет помощников, и их с Мышонком выкинут отсюда с треском, но немногочисленные посетители, кучковавшиеся около огромной бочки с краном в углу большой трапезной, только громко заржали, а Бауглок издал нечто среднее между ворчанием и смехом, похлопал Терента по щуплому плечу так, что тот едва устоял на ногах, потом поклонился Аннеке:
  -- Мое почтение, госпожа. Чего желаете? Отобедать? Комнатку?
   Голос его был очень низким и хриплым.
   Мышонок снова затрещал:
  -- Вот, привел тебе постоялицу: тихая, скромная, никакого от нее беспокойства не будет, родственница это наша из деревни, в городе ну совсем в первый раз, ничего не знает, я слежу, чтоб ее тут, в Ахте, не облапошили, без меня она никуда, я ее опекаю, если чего купить или достать нужно будет... Комнатка-то недорогая нужна...
   И Мышонок принялся нахваливать Аннеке, хозяина, гостиницу, а в основном себя. Аннеке же, пока Бауглок и Терент вели переговоры, осмотрелась.
   Общий зал в трактире был большим, имелся камин, на огне которого заодно и готовили: на толстых цепях с крюками висели два железных котла, в одном кипела вода, в другом булькало весьма аппетитно пахнущее варево из овощей. На вертеле, приводимом в движение каким-то механизмом, крутился крупный молочный поросенок. Аннеке почувствовала, что страшно проголодалась.
   Она прислушалась к своим ощущениям, но не уловила ни тени чувства опасности. Хозяин трактира и ее проводник были доброжелательны и не замышляли ничего худого. Хозяин действительно рад заполучить такую постоялицу, она ему понравилась. Мышонку лестно опекать настоящую ведунью. В этом трактире можно без опаски поселиться и пожить хотя бы первое время. Аннеке не видела еще хозяйку трактира, но почему-то верила, что и тут все будет в порядке.
   Единственная проблема - деньги. В ее кошеле звенели лишь несколько медных монеток, когда-то давно найденных ею в хозяйстве Тэш среди мелочей на кухне: в деревне все за все расплачивались продуктами и работой. И самоцветы, припрятанные в корсаже, предстояло еще как-то превратить в деньги, да чтобы не обманули... Девушку кольнула вдруг мысль, что сверкающие камушки из пещеры могут быть не такими ценными, как ей показалось. Она подергала за рукав заливающегося соловьем Мышонка.
   Удивительно, но, вмиг вникнув в суть дела, Мышонок переговорил коротко с хозяином, и Бауглок, еще раз внимательно оглядев Аннеке, предоставил ей кредит, а на робкое выражение благодарности ответил, что не впервые имеет дело с деревенскими. Это надежнее, чем с солдатами, у которых деньги-то в кармане иногда звенят, но достаются не ремесленнику, который солдату сапоги шьет, и не трактирщику, который его кормит и от дождя укрывает, а тратятся в основном в игорных заведениях и веселых домах. А деревенским-то в городе где сразу денег достать?
   А за Аннеке не пропадет, уж он-то, Бауглок, в людях разбирается, а если б не разбирался, то давно б с сумой по миру ходил за подаянием, а то б и в земле его косточки гнили... А не желает ли госпожа немедля на комнатку взглянуть, правда, скромную комнатку, учитывая все обстоятельства... А там уж как судьба дело обернет...
   И Аннеке, не успев опомниться, поднялась с Бауглоком и Мышонком Терентом по прочной, но не без умысла скрипучей лестнице { с такой лестницей хозяин легко мог следить за всеми перемещениями по дому }и оказалась в небольшой комнатке под крышей, озаряемой закатным солнцем.
   Приотворенное окошко, застекленное донышками бутылок так же, как и окно внизу, в главном зале трактира, окрашивало солнечные лучи в зеленый цвет. Окно выходило на улицу, на вход в трактир, и занавешивалось короткими, старенькими, но тщательно заштопанными и белоснежно чистыми занавесочками. В комнате из мебели стояли кровать с соломенным тюфяком и двумя подушками, как и обещал Терент, стол со стулом и большой, плетеный из лозы сундук с отделениями для одежды и вещей. Еще на табуретке в углу помещались таз и кувшин для умывания.
   Комната была не хуже той, в которой жила Аннеке в доме Тэш, а, пожалуй, и получше. Под кроватью девушка углядела жаровню на железном листе и ночную вазу. Бауглок кивнул в сторону кровати и сказал, что все убирает его дочка, а Аннеке будет жить, как принцесса и ручек не намозолит. Но вот где можно поколдовать, он прямо сейчас и не знает, но подумает, а прямо здесь лучше не надо, уж он-то колдовство видал и кое-что знает. Как бы не вышло плохого. А сейчас все равно Аннеке надо отдохнуть после долгой дороги и освоиться в городе, а там видно будет. Аннеке покивала.
   Тут лестница заскрипела, и в комнату вошла, как сразу поняла Аннеке, хозяйка этого трактира, полненькая, небольшого роста, седая, темноглазая, румяная женщина, чистенькая, выглаженная и пахнущая свежевыпеченной сдобой. Она тащила поднос с мисками и кружкой и сразу начала извиняться, что не постучала, поскольку руки заняты, а стучать ногой как-то недо-стойно.
   Хозяйка попросила называть ее матушкой Тэрой, поставила поднос на стол, уплыла и приплыла вновь со стопкой чистого белья, постелила Аннеке кровать, рассказывая между делом о порядках в трактире, и о своих сыновьях и дочках.
   Порядки в трактире и комнатах при нем Бауглок установил строгие: хоть раз в неделю постояльцы за отдельную плату обязаны посещать баню, построенную хозяином во дворе трактира, шуметь не разрешалось вообще, гостей принимать только в общем зале, а в комнатах ни в коем случае; кушать тоже только в общем зале, но тут для Аннеке, как для одинокой девушки, сделано исключение, а то вдруг в зале мужчины беспокоить будут, приставать там.
   А кому такие порядки не нравятся, могут переезжать в другие гостиницы, но что-то недовольных нету. А если понадобится что-нибудь, то пусть Аннеке скажет ей или хозяину, и если обидит кто, тоже...
   А живут они хорошо, безбедно, доходы, слава богам, неплохи, их все уважают, и клиенты, и соседи, и городское начальство. Сыновья и дочки, которых насчитывалось ровно по двое, выродились ну на редкость удачными: ум-да первая еще жива была,.ными, красивыми и почтительными к старшим, помогают родителям.
   Старший сын, женился на славной девушке, родил крошку-дочечку и открыл собственную гостиницу для небогатых гуртовщиков рядом с воротами Медного Быка, через которые у них в Ахте исстари заведено гнать скот. Потому там поставили изображение быка из меди в честь бога Лида - покровителя скотины и владельцев стад, который, как всем известно, любит принимать облик золотого быка и так являться людям.
   На золотую статую у города денег, понятно, не хватило. Заказали отлить медную. Медь ведь тоже не дешева, и похожа на золото, особенно если начищать ее хорошенько. Бог не обиделся.
   И дома возле этих ворот дешевле, и клиентам удобно. Дела у сына идут очень хорошо, и скоро он сможет открыть гостиницу получше, а старую передать в аренду второму сыну, пусть только тот еще чуть возмужает. А дочки красавицы, работящие, и уже имеют хороших жени-хов, скоро свадьбу сыграют, старшая этой осенью, а младшая - на следующий год.
   А там, глядишь, они с хозяином, если будет у него на то желание, передав трактир сыну или кому-нибудь из зятьев, купят себе домик с садиком за городом, заведут коровку, свинок, курочек и отдохнут на старости лет, покоимые подросшими детками.
   В мисках на столе оказались большой кус поросятины с вареным горохом, хлеб и фрукты, в кружке - горячее молоко с медом и душистыми травами.
   Пока Аннеке устраивалась, осматривалась, ела, за окном сгустилась совершенная тьма. Хозяйка принесла свечку, но пламя свечи в глазах Аннеке окружил радужный ореол, временами оно двоилось. Девушка, не разложив вещей и даже не наложив охранных заговоров, да что там, даже не задвинув засова, едва найдя силы переодеться в ночную рубашку, свалилась на постель и мгновенно заснула. Она не слышала, как в закрытое окно тихо влетел Пушистик и устроился возле нее на подушке, то ли спать, то ли охранять ее сон. Он делал так каждую ночь.
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 16
  
  
   Аннеке мертвым сном проспала до полудня и спала бы еще, не разбуди ее тихая возня в комнате. Открыв глаза, она увидела русоволосую веснушчатую девушку лет пятнадцати, скорее всего, обещанную ей в помощь дочку хозяина, которая убирала остатки ужина, стараясь при этом не шуметь. Получалось не очень из-за порывистости, присущей юной натуре.
   Увидев, что Аннеке проснулась, девушка низко поклонилась, назвав Аннеке госпожой, доложила, что уж середина дня, а матушка давно приготовила завтрак. Она знает, что госпожа будет кушать в своей комнате, но хорошо бы госпоже спуститься в трапезную. Там ее с утра уж дожидается известный всему городу вездесущий пройдоха Мышонок Терент. И чтобы госпожа ни в коем случае не платила этому наглому плуту комиссионных больше одной медной монетки. Он и ее-то не стоит, со всем своим пронырством и нахальством только позорит славный город Ахт перед приезжими, но дело знает, и ему довериться можно, если осторожно. Не обманет, ну разве что на чуть-чуть, на кончик ногтя, ведь жить-то как-то надо.
   Обычно Аннеке начинала утро с ритуалов, приветствовавших все живое и дающих силы на грядущий день. Эти ритуалы она выполняла даже в дороге, хотя приходилось вставать пораньше, чтобы не смущать соседа-огородника, согласившегося отвезти ее в Ахт на своей телеге с овощами.
   Сегодня, при девчушке, ритуалов проводить, пожалуй, не стоило, да и время слишком позднее. Знахарка мысленно попросила высшие силы не сердиться на нее, оделась, умылась, причем дочка хозяина порывалась ее одевать и причесывать и с трудом согласилась ограничиться в своей заботе уборкой постели.
   В общей трапезной ее действительно ждал подогретый завтрак и Мышонок Терент, который провел время ожидания с пользой: напробовался вкусных кусочков и очаровал матушку Тэру, вывалив ворох новых сплетен.
   Пока Аннеке с таким опозданием завтракала, Мышонок перечислял, куда сегодня им предстоит пойти. Во-первых, к ювелиру-оценщику драгоценных камней, после - к городскому старосте, заплатить налог за поселение в городе и за разрешение практиковать ведовство, потом к его знакомому маляру, который в свободное время подрабатывает рисованием вывесок, и недурно рисует. Во всяком случае, курица на его вывесках похожа именно на курицу, а не на петуха или, скажем, на стервятника, а человека не спутаешь с обезьяной. Маляр берет недорого, тем более с приятельницы Мышонка. Надо, чтобы он нарисовал для Аннеке объявление об ее искусстве. Потом к аптекарю и продавцу колдовских орудий и зелий, потом к портному, подобрать приличную городскую одежду. В таких юбках здесь никто не ходит, а клиентов принимать и вовсе невозможно...
   Мышонок подпрыгивал на табуретке от нетерпения и продолжал говорить. Аннеке уж показалось, что она должна нанести визиты каждому жителю этого города.
  
   Все прошло чрезвычайно успешно: у ювелира-оценщика Аннеке за очень хорошие деньги продала самый маленький самоцвет. Оказалось, что в Ахте такие камни называются звездчатые огневики, они довольно редко встречаются, а сейчас как нарочно вошли в моду. Может, ювелир и нагрел руки на этой сделке, но, по уверению Мышонка, самую малость. С деньгами же они с Терентом везде пришлись ко двору желанными и любимыми клиентами.
   Портной подобрал ей два уже готовых платья, одно на каждый день, прилегающее к фигуре, с широкой юбкой почти до пола, серое, но украшенное по вороту, манжетам и подолу тонкой вышивкой серебряными нитями, изображавшей маленькие цветы и листья. Аннеке не представляла, как такое роскошное платье можно носить ежедневно, на рынок и на улицу, но портной уверил ее, что это именно скромное повседневное платье, подобное платьям не бедных, но и не очень уж богатых горожанок.
   Другое, темно-голубое, с небольшим шлейфом и декольте, украшенным шелковыми кружевами с золотой нитью, не подошло заказавшей его придворной даме герцогини, и портной уже посчитал его себе в убыток, а тут появилась покупательница. Дама предназначала платье всего лишь для завтраков дома, в кругу семьи, поэтому его можно было посчитать подходящим для выхода в гости и в храмы горожанке. Оба платья были как на Аннеке сшиты; то, что попроще, она сразу надела и почувствовала себя уважаемой волшебницей.
   Городской староста встретил молоденькую знахарку весьма приветливо, налог за поселение и ведовство оказался малым. Работы маляра-художника выглядели весьма хорошо, и они с Аннеке сразу договорились о виде вывески и ее цене. Более того, маляр брался доставить заказ уже на следующий день.
   У аптекаря, продающего также колдовские атрибуты и снадобья, оказался большой выбор, так что Аннеке не удержалась и купила несколько пакетиков редких трав, которые до этого дня встречала лишь в описаниях и на рисунках в старинных книгах, а еще кольцо-талисман, имевший вид обвивающейся вокруг пальца серебряной ветви с листочками и розовым сердоликом, искус-но выточенным в виде полу распустившегося бутона розы. Особой силы в этом кольце не было заметно, но Аннеке вдруг страшно захотелось его иметь, оно прямо-таки ласкало и грело ее палец.
   Когда же Аннеке, усталая, довольная, с полной сумкой покупок, щедро вознаградив Терента за потраченный день, вернулась в " Петуха и Кастрюлю ", выяснилось, что хозяева освободили и вычистили просторную кладовушку, примыкающую к общей трапезной, специально для ее заня-тий и приема клиентов, а дополнительная плата невелика. Верно, Бауглок решил, что колдунья привлечет к нему больше посетителей.
   Расплатившись с Бауглоком, припомнив расходы за день и пересчитав оставшиеся монеты, Аннеке решила, что денег хватит на три-четыре месяца, а ведь она собирается еще и принимать клиентов. Все сложилось замечательно. Она даже сможет помочь родителям, высылая им понемногу денег, с соседом огородником, например. Странно, почему Тэш не переехала в Ахт или какой-нибудь другой большой город? Наверное, очень любила леса и горы и черпала в них силу... И Аннеке неожиданно для себя опечалилась, вспомнив запах полыни в жаркий полдень за домом Тэш и как выглядело заходящее солнце у входа в пещерный храм. Но она отогнала тоску привычным усилием воли: перед ней новый путь, и его предстоит пройти до конца.
   Через три дня от художника принесли вывеску, изображавшую очень похоже магический шар и горящие в темноте глаза. Хотя творческая натура маляра не позволила ему выполнить работу за оговоренное время, шар на картине действительно выглядел хрустальным, а глаза вышли такими жуткими, что в первое время посетители трактира от неожиданности шарахались.
   Вывеска смотрелась загадочно и притягивала взгляд так, что матушка Тэра, увидев ее, сделала тайком знак, отводящий зло, а Бауглок хмыкнул. Несмотря на некоторую оторопь хозяев, творение малоизвестного таланта повисло рядом с развеселым недоваренным петухом, и Аннеке начала карьеру городской колдуньи.
   Девушка прибрала и обставила кладовушку, одолжив у Бауглока неизвестными путями оказавшийся у него круглый резной розового дерева столик, сильно, к сожалению, попорченный жучками -древоточцами, а у аптекаря - немножко полинялое чучело совы, но в полумраке эти изъяны были почти совсем незаметны. Старым черным шелковым плащом с наклеенными звездами из позолоченной бумаги Аннеке задрапировала наиболее грязную стенку, которую не удалось толком отмыть, как ни старались. Получилось красиво и таинственно, особенно при свете свечей.
   Еще Аннеке всюду навешала пучки ароматических трав и все время жгла ароматические палочки перед маленькой, с ладонь, скульптуркой Великой Матери, выточенной из черного дерева. Почти все волшебницы считали ее своей покровительницей. Скульптурка эта всегда стояла у Тэш на алтаре, и, уезжая, Аннеке вдруг, в последнюю минуту сунула ее в сумку. А запах трав и курений хоть немного отбивал запахи готовящейся пищи из соседней трапезной.
   Закончив украшение кладовой, Аннеке погадала, выясняя лучший день для начала дела, провела ритуал на удачу, облачилась в свою лучшую мантию, обвешалась амулетами и талисманами и уселась ждать клиентов. Первые два дня она гадала только матушке Тэре и ее дочкам и провела ритуал изгнания крыс из " Петуха и Кастрюли ". Крысы покорно убрались, что поразило недоверчивого Бауглока, потратившего годы, мешок здоровья и денег на борьбу с наглыми коричневыми приживалами, которых не брала отрава, и с которыми не связывался битый во многих боях здоровенный одноухий, одноглазый и с ополовиненным хвостом бродячий котяра, прикормленный матушкой Тэрой.
   На третий день к Аннеке пришла невзрачная тощая девчушка в заплатанном, но чистом платьице и принесла полечить страдающего паршой беспородного белого щенка. Чтобы привлечь удачу, щенка первой клиентки Аннеке вылечила бесплатно и подарила девочке дешевенький амулетик для увеличения девичьей прелести. После этого неделю к знахарке толпами валили ребятишки с захворавшими четвероногими и крылатыми любимцами.
   Во время лечения птичек и зверюшек дети боязливо топтались в дверях. Некоторые от страха совсем отворачивались, пряча лицо в фартуки и подолы рубашек, а другие жадно пожирали блестящими от любопытства глазами каждое движение Аннеке; потом робко совали знахарке медный грошик и радостно упрыгивали прочь с поздоровевшей живностью за пазухой.
   Еще через несколько дней начали исполняться предсказания, сделанные Аннеке матушке Тэре и ее дочкам по поводу всяких пустяков: ссор с соседками, потерявшегося полотенца и жарких взглядов сыновей кузнеца - троих дюжих, красивых и здоровых парней. Матушка Тэра и ее девчонки в восторге раззвонили всем знакомым в своем квартале, на паре соседних улиц и на рынке о талантах их новой постоялицы, и к молодой знахарке валом повалила молодежь за предсказаниями и любовными элексирами, отворотами и приворотами.
   Аннеке в конце концов охрипла объяснять каждому, что нехорошо заставлять человека любить или наоборот, не любить кого-то, что это может прогневать Великую Мать всего сущего и жену Неба Тахэт. Но любовный эликсир давала, составляя его из заговоренных и начиненных розовыми лепестками яблок, с которыми надо было непременно попасться на глаза предмету своего увлечения, если просили молодые ребята; или из укрепляющих молотых сельдерея, грецких орехов, гвоздики, петрушки и муската для давно живущих вместе супругов. Повсеместно используемых шпанских мушек Тэш считала страшно вредными, и Аннеке доверяла ее мнению, хотя самой в их вреде убедиться не довелось.
   Через пару недель толпа ищущей любви молодежи схлынула, разочаровавшись в знахарке из-за отсутствия немедленных потрясающих результатов. Аннеке, хоть и потеряла клиентов, вздохнула с облегчением, очень уж боялась недовольства Великой Матери.
   Но отдых продолжался недолго: явился купец, терпящий значительные убытки при торговле и желающий получить какое-нибудь магическое устройство, оповещающее его о появлении воров.
   После осмотра лавки купца и долгой возни дома Аннеке, не делавшей и даже не видевшей ранее ничего подобного, удалось научить нефритовую собачку, подаренную достойному торговцу в детстве матерью, громко тявкать, как только в лавку входил человек с нечестными намерениями. Купец получил даже больше, чем хотел: на следующий день он прогнал пинками молодого помощника и двух продавцов. Сам старик оказался добропорядочным, щедро вознаградил знахарку и порекомендовал ее всем своим знакомым и родственникам.
   Дела пошли хорошо и у Аннеке, и у Бауглока, поскольку взыскующие волшебства частенько выпивали в трактире стаканчик вина для храбрости перед сеансом магии, а оголодавшие, как правило, после сеанса здесь же оставались перекусить.
   А еще через неделю к двери " Петуха и Кастрюли" четверо дюжих слуг принесли богатый, украшенный золотыми кистями и резьбой паланкин. Из него выбралась крупная смуглая женщина с черными вьющимися волосами, убранными в замысловатую прическу, в богатом шелковом пунцовом платье, увешанная очень необычными драгоценностями: например, на ее шее в золотой, редчайшей работы оправе на золотой цепочке замысловатого плетения висел очень старый, какой-то черноватый зуб, похожий на человеческий, но гораздо крупнее; на пальце же красовался большой голубой алмаз, вставленный в простое железное кольцо. Дама вошла в трактир, надменно кивнула поспешившему навстречу ей Бауглоку и потребовала Аннеке.
   Это была староста колдовской гильдии Ахта Ораса. Она немедленно учинила поспешно явившейся Аннеке строжайший экзамен, продолжавшийся часа три и измотавший девушку до крайней степени. После, несколько подобрев, что было почти незаметно для постороннего глаза, Ораса строго очертила область действий Аннеке в Ахте: городской совет запрещал наводить порчу и прерывать беременность, нельзя было заниматься целительством по договору с гильдией лекарей и запрещалось рассчитывать по звездам гороскопы без соглашения с гильдией астрологов. Колдуны не хотели неприятностей. Выяснять отношения с собратьями по ремеслу, с которыми у Аннеке могут перекреститься дороги, гильдия также запрещала. В крайнем случае дозволялось прибегнуть к суду совета гильдии, состоящему из десяти старейших магов. И не забывать отдавать в гильдию десятую часть выручки.
   Для уверенности в послушании Аннеке староста отстригла у нее прядь волос и взяла из пальца каплю крови на чистый носовой платок. Теперь в случае бунта молодой знахарки гильдия сможет достать ее где угодно и наказать. С этим Ораса отбыла, на прощание еще раз предупредив Аннеке о важности повиновения колдовской лиге.
   Этот визит оставил у Аннеке неприятный осадок. Никто никогда не принимал у нее экзамена, никто в такой резкой форме не указывал ей, что можно делать, а чего делать нельзя, даже суровая Мати, не говоря уж о Тэш, которая вообще никогда не сказала Аннеке ни одного рез-кого слова, а к послушанию побуждала лаской и уговорами. Кроме того, Тэш всегда оказывалась права, и пренебрегать ее советами было по меньшей мере неблагоразумно. Это она поняла еще совсем маленькой.
   Аннеке вздохнула. Ей почти все время приходилось лечить больных. А теперь, если к ней придет за помощью заболевший, она вынуждена будет отправить его к противному сгорбленному старикашке Лепрою, лекарю, который жил по соседству, ходил все время в грязном засаленном камзоле, не менявшемся и не стираном, наверное, несколько лет, и вечно при встрече бормотал в спину Аннеке гадости и скабрезности. Девушку после таких любезностей так и подмывало наложить на лекаря какое-нибудь заклятье позаковыристее, но каждый раз становилось жаль старика: матушка Тэра рассказывала, что его бросила жена, убежав с учеником Лепроя, а единственный сын умер от чумы. Отец, понятное дело, не сумел его спасти. Но, несмотря на все сострадание, лечиться у Лепроя Аннеке не пожелала бы никому: от всех болезней старик пользовал кровопусканием и нарывным пластырем. И у него уже были скандалы с недовольными больными и их родственниками.
   Аннеке подумала, что если к ней обратится опасно больной человек, она ни за что не сможет отослать его к соседу-лекарю, пусть лучше ее накажут, чем терзаться потом невольной виной, если старикан угробит пациента. Интересно, а больной промолчит, что лечился у Аннеке, если его попросить об этом? Или наоборот, раззвонит всем знакомым? Можно, конечно, наложить заклятье немоты... Но за наведение порчи, к которой, без сомнения, причислят подобное заклятье, тоже причитается наказание... Нет, насколько труднее жить и работать в городе!
   Аннеке походила по кладовке, в которой принимала посетителей и проводила ритуалы, и которую хозяин трактира Бауглок, а следом за ним и все остальные уже называли "колдовкой", прибралась, смахнула пыль, переставила на другое место статуэтку Великой Матери и чучело совы. Обновила защитные заклинания, еще послонялась из угла в угол. Села, подышала особым образом, восстанавливая силы и отгоняя недовольство и раздражение.
   Достала любимую с детства старинную, рукописную, с красочными миниатюрами, поколениям передаваемую от наставницы к ученице, давным-давно лишившуюся переплета, зачитанную до дыр книгу Тэш, называющуюся "Травы и заклинания", перечитала несколько страниц, отложила книгу.
   Посидела с закрытыми глазами, представляя красную розу, которая расцветает из бутона, раскрывается, красуясь под солнцем, качается на ветру и отцветает, роняя по одному свои сто полупрозрачных лепестков.
   Медитация заняла у Аннеке почти час и немного успокоила чувства. Девушка подумала вдруг, что ее жизнь, в сущности, почти не изменилась: все так же она сидит на одном месте, принимает клиентов, ходит за травами, хоть и не в горы, а в лавку к аптекарю, колдует понемногу, совершает каждодневные ритуалы ублажения духов, очищения тела, души и дома. Все как дома, в деревне. А ведь она хотела получить новые знания, увидеть мир, найти друзей.
   Со знанием, пожалуй, можно погодить, еще не улеглось в голове и не освоено знание, данное ей Эшеаше. Увидеть мир - тоже рановато, она едва освоилась в Ахте. А вот найти друзей - этим и надо заняться. Мышонок Терент совсем еще ребенок, хотя и ведет себя как ее старший брат, сильный и знающий опекун младшей сестренки, но где-то в глубине его существа Аннеке чувствовала детскость и беззащитность, тщательно скрываемые бравадой.
   Бауглок, Тэра, их дочери... они очень милые, конечно, но... Иногда девушке казалось, что хозяин трактира вообще не верит ни в духов, ни в богов, ни в знания колдунов и магов, важным почитая в мире лишь котел, полный похлебки, и крепкий кулак. А иногда мерещилось, что Бауглок маг высшего посвящения, видящий ее насквозь, но занятый чем-то непостижимым.
   Матушку Тэру интересовало лишь хозяйство и семья, а дочек ее - скорое удачное замужество. И вообще, у них своих дел полно, и от ее интересов они так далеки... В глубине души они очень жалели Аннеке, что ее, бедняжку, замуж никто не взял, вот и пришлось в колдуньи идти...
   Аннеке хотелось познакомиться с девушкой, похожей на нее - молодой колдуньей. Знахарка плохо еще знала город, но ждать, пока Терент соблаговолит забежать в "Петуха и Кастрюлю", ей не хотелось. Он, конечно, проводил бы ее ко всем знакомым ему в Ахте членам колдовской гильдии, но Аннеке представляла себе, как распухнет ее голова от немолчной громкой болтовни Терента. Да и зачем обходить всех городских колдуний? В таком важном деле - поиске подруги - следует положиться на помощь невидимого мира богов и духов и на собственную магическую силу. Знахарка достала из мешочка три гадальные фигурки. Выпали удача, друг и защита - как по заказу.
   Аннеке надела талисманы, принесла бескровные жертвы духам дороги и удачи, вместо мантии закуталась в темный шерстяной плащ с капюшоном, вышла из трактира и отправилась в путь Она постаралась отделаться от всяких мыслей и чувств, бездумно поворачивая налево, направо, заходя во дворики, оказывающиеся проходами, ведущими на оживленные, людные улицы, останавливаясь у оград садов состоятельных горожан и снова продолжая путь...
   Она начала уже уставать, как вдруг ее каблук застрял в решетке, закрывающей отверстие водостока - гордости городского совета Ахта. Пытаясь освободить ногу, Аннеке зацепилась другой ногой за бордюрный камень тротуара и упала, нисколько, впрочем, не пострадав и даже не испугавшись.
   Немедленно вокруг нее собралась небольшая толпа из прохожих, которые жалостно охали и ахали. Двое здоровенных мускулистых парней, от которых резко пахло свежевыделанной кожей, подхватили ее за руки и за ноги и быстро потащили куда-то. Следом бежала пожилая женщина, приговаривая:
  -- Вот несчастье, госпожа бедная ножку сломала! Ничего, госпожа, не бойтесь, повезло вам, уж так повезло, вот здесь дом госпожи Нагути-ко, она уж вам поможет, ножка ваша как новенькая станет... Уж так повезло всем нам, что на нашей улице живет добрая госпожа Нагути-ко, да засыплет ее милость Великой Матери Тахэт и всех богов...
   Аннеке, несколько растерянная, пыталась уверить своих попечителей в своем совершенном благополучии, но ее никто не слушал, и она буквально через десяток ударов сердца увидела скромную вывеску на стене небольшого дома из белого камня, увитого плетистой розой: "Лечение, волшебство, магические средства красоты у госпожи Нагути-ко". Парни бегом занесли Аннеке в маленькую уютную приемную, красивую и чистенькую, увешанную знаками и талисманами, отгоняющими зло, и уложили на стоявший там мягкий диванчик с подушками. Парни, оробев, торопливо ушли, а пожилая женщина устремилась в дверь, ведущую в жилые комнаты, с громким криком
  -- Госпожа Нагути-ко, госпожа Нагути-ко, скорее, прошу вас, скорее, несчастный случай с госпожой!..
   Аннеке, смущенная, села на диванчике и постаралась привести в порядок одежду и растрепавшиеся волосы. В приемную, сопровождаемая причитающей женщиной, вошла высокая девушка, ровесница Аннеке или чуть старше, с яркими зелеными глазами. Ее золотисто-рыжие волнистые волосы были распущены и струились почти до пят. Одета она была в темно-зеленую мантию из тяжелой, струящейся ткани, расшитой золотыми рунами и розами. Мантия чудно гармонировала с цветом волос и глаз девушки.
   Обладательницы рыжих волос и зеленых глаз исстари считались в народе оторвами, беспутными злодейками, безжалостными разбивательницами мужских и родительских сердец и злыми колдуньями, но в этом случае подобные идеи никому, очевидно, не могли прийти в голову. Ласковое и спокойное лицо девушки, теплый радостный свет заходящего солнца, казалось, струящийся от ее фигуры, словно говорили, что она пришла, и несчастье попросту не может ужиться рядом с ней, поэтому все будет хорошо. Ей хотелось довериться без оглядки.
   Девушка улыбнулась Аннеке всем своим существом и произнесла негромким мелодичным голоом:
  -- Меня зовут Нагути-ко, я лекарка и ворожея. Чем я могу вам помочь?
  -- Со мной все в порядке, просто я споткнулась и упала совсем рядом с вашим домом, и прохожие принесли меня к вам. Но я ничуть не ушиблась. Я знахарка и совсем недавно приехала в Ахт из деревни, чтобы получить новые знания и опыт. Меня зовут Аннеке, и я рада чести познакомиться с вами... Жаль, что я вас обеспокоила, мне так неудобно...
  -- Вы ничуть меня не обеспокоили. Сегодня как раз я весь день сидела дома одна и скучала. И рада счастливому случаю, приведшему вас сюда... Рада, что вы не пострадали при падении. Пожалуйста, прошу, пройдемте в гостиную. Собратья по Искусству редко посещают друг друга, и очень интересно было бы познакомиться поближе и пообщаться. Пауседета, подай, пожалуй-ста, легкое вино и пирожные. А может быть, Аннеке, вы хотите что-нибудь посущественнее? Вы не голодны? Пауседета, добавь фрукты, сыр и копченое мясо, и хлеб, да порежь все красиво и разложи на том парадном блюде, с розами.
   Аннеке, сильно смущаясь, проследовала за Нагути-ко и Пауседетой в маленькую гостиную, убранную коврами, заставленную креслами, диваном и несколькими маленькими столиками. Как видно, Нагути-ко обожала всяческие безделушки: столики от них просто ломились. В углу возле дивана стояла напольная ваза с красивым букетом. Там, где стены не закрывали ковры, на штукатурке какой-то искусный художник изобразил цветы и животных. Но все равно, хоть и пестроватая, и заставленная вещами, гостиная выглядела мило и уютно. В ней было безопасно.
   В этом домике, решила Аннеке, все маленькое и уютное. Нагути-ко усадила гостью в кресло и захлопотала, расставляя на ближайшем столике угощение, принесенное Пауседетой, а та возилась, разжигая камин. Аннеке слабо протестовала против такого внимания и заботы, но на ее протесты никто внимания не обращал.
   Новая знакомая налила вино в дивные бокалы тонкого радужного стекла с выписанными золотом изображениями цветов и птиц и принялась расспрашивать Аннеке. Она была сама доброжелательность. Аннеке рассказала, как приехала в Ахт, где поселилась, немного (совсем немного) о детстве в деревне и о наставнице. Нагути-ко оживилась: оказывается, имя Тэш в Ахте было довольно широко известно, во всяком случае, отец Нагути-ко в молодости ездил к ней посоветоваться по поводу лечения знатного пациента. "Конечно, всю славу за это излечение отец забрал себе вместе со щедрым гонораром", - со смехом добавила Нагути-ко.
   И разговор двух девушек мигом перешел на профессиональные вопросы и продолжался в этом русле несколько часов. Обсуждали травы, способы их заготовления и составление сборов, методики гаданий, магические кремы и косметику. В последнем вопросе Аннеке открыла для себя много нового: с просьбами улучшить свою внешность дома к ней обращались лишь молоденькие девушки, мечтающие очаровать деревенских парней. Но недостатки их часто были лишь воображаемыми, а деревенские юноши не так уж требовательны к женской красоте, была бы не рябая, не хромая и не кривая. А здесь, в Ахте, Аннеке уж пару раз становилась в тупик, как возвратить хоть какое-то подобие красивой внешности женщинам, разрушенным годами и страстями, не прибегая полностью к иллюзиям.
   Промыли косточки старосте гильдии. Эта высокомерная дама, оказывается, относилась к молоденьким знахаркам очень ревниво и неодобрительно. Она успела страшно надоесть Нагути-ко, придираясь к ней по всяким пустякам, в основном из-за жалоб старой карги гадальщицы Цереты, живущей в пяти кварталах отсюда, у которой Нагути-ко, по ее словам, отбивала клиентов.
  -- Ну что я могу сделать, если ее клиенты переходят ко мне? -изливалась Нагути-ко, - Надо быть не такой мрачной и больше утешать советующихся да помогать отвратить беду. В конце концов, все мы когда-нибудь состаримся и умрем, даже волшебницы, хоть и не так скоро, а жизнь состоит не только из черных, но и из радужных полос. Рассказывай беднягам больше о радостях, да поменьше осуждай их слабости, сама не ангел, и люди к тебе потянутся! А я тут при чем, если она одним своим видом да палкой своей с головой чудовища всех отпугивает? И не уеду отсюда, пусть не ждет. Так ей и сказала!
   Аннеке сочувственно кивала головой, вспоминая своего соседа-недруга Лепроя.
  
   Когда все сладости были съедены, вино допито, а горла и языки девушек распухли от болтовни, Аннеке засобиралась домой. Нагути-ко и Паунседета в один голос уговаривали гостью не тащиться в ночь по опасным и неосвещенным улицам малознакомого города, а остаться и переночевать. В домике имелась комната для гостей. Хотя она и пустовала много лет, но аккуратная Паунседета поддерживала там порядок, регулярно проветривала и вытирала пыль.
   Но Аннеке почему-то была уверена, что Бауглок, не обнаружив ее вечером дома, с неудержимой энергией примется за поиски, причем использует все свои многочисленные и разнообразные знакомства.
   Она представила себе врывающуюся в дом Нагути-ко в ее поисках компанию бывших каторжников, зарабатывающих на жизнь переноской тяжестей на ярмарке и являющихся каждый вечер в " Петуха и Кастрюлю " пропустить по кружечке пива. Что стоило предупредить Бауглока? Но ничего не поделаешь, теперь надо возвращаться назад.
   Тут Аннеке вспомнила, что шла к дому Нагути-ко под воздействием собственного заклинания, а сплести чары для возвращения не озаботилась. Самой найти дорогу в темноте затруднительно: хоть и горят на многих улицах тусклые масляные светильники, {в основном у дверей домов, принадлежащих состоятельным горожанам}, счастья от них немного. На робкий вопрос Аннеке о возможности найма провожатого Паунседета с энтузиазмом вызвалась довести ее домой.
   Она отлично знает " Петуха и Кастрюлю ", в молодости частенько забегала туда зимними вечерами погреться и выпить чашечку горячего пунша, а возвращаться ночью одна ничуточки не боится: пусть попробует кто ее обидеть, ее, всем известную кормилицу самой Нагути-ко! Не понадобится и злое колдовство, горожане сами сживут супостатов со свету! С этим Аннеке и Нагути-ко сердечно распрощались и договорились встречаться как можно чаще.
  -- Ты обязательно приходи. Здесь так скучно, сама увидишь. Совершенно не с кем поговорить. Клиенты что? Клиентов интересуют лишь свои собственные беды, ты для них - всего лишь средство, вроде клизмы, горячей припарки и отвара из трав: принимать столько-то раз, цена такая-то. Они уходят, а ты остаешься... Не со старой Церетой же разговаривать. - говорила, стоя на пороге, Нагути-ко.
  -- А что, это идея! Зайди к Церете, пожалуйся ей на судьбу, спроси совета да попросись в ученицы!
   Нагути-ко весело расхохоталась:
  -- Ну нет, уж лучше я зайду к старосте гильдии и скажу ей, что она уродка и бездарно колдует. Ей-ей, последствия будут менее неприятными.
  
   Аннеке редко пила вино и ходила в гости только к знахарке Птичье Перо, поэтому с непривычки устала и слегка опьянела. Огни уличных светильников двоились и расплывались в ее глазах радужными пятнами, так что без посторонней помощи до дому было не добраться, тем более ночью, в темноте.
   Ей казалось, что она знает Нагути-ко с детства: так просто и весело было с ней. Эта девушка вся лучилась доброжелательством и тихой радостью. Но, подробно и заинтересованно расспрашивая Аннеке, она почти ничего существенного не рассказала о себе. Аннеке рассмеялась: из-за привычки напускать на себя таинственность, перенятой у наставниц, она тоже открыла новой знакомой не так уж и много. Зато Паунседета была рада скоротать дорогу, рассказывая о своей любимице.
   Оказывается, отец Нагути-ко, Тариэрс, был лекарем, принадлежал к гильдии лекарей. Дочь унаследовала его долю в этом обществе, поэтому имела право врачевать. В молодости Тариэрс участвовал в набеге на соседний Иеное лекарем при войске и привез молоденькую, совсем девоч-ку, красавицу-пленницу, на которой немедленно женился и любил ее без памяти. Она тоже к нему привязалась, как к единственной защите в чужом краю.
   Но трое мальчиков родились у них мертвыми, и все заговорили, что боги не одобрили этот союз. И когда родилась живая здоровая девочка, родители души в ней не чаяли, тряслись над ней, как над сокровищем. Имя девочки означает "Цвет дерева в бурю", красиво, правда?
   Мать Нагути-ко после родов так окончательно не оправилась, все хворала, муж ничем помочь ей не смог, а может, без его лечения она еще меньше бы прожила, кто знает? Паунседету взяли к малышке кормилицей, потом она осталась няней. А когда через три года прекрасная иноземка умерла, а Тариэрс впал с ее смертью в черную тоску и стал равнодушен ко всему, кроме малютки-дочери, Паунседета полностью взяла хозяйство в свои руки и не дала-таки семейству окончательно обнищать.
   Она искала и приводила больных, буквально заставляя Тариэрса их лечить, торговалась на рынке за каждый медяк, убирала в доме, готовила, шила, ухаживала за малышкой и лекарем. Именно она заметила в девочке магический дар и настояла, чтобы Тариэрс отдал ее в обучение старой Насимэ, самой сильной колдунье Ахта.
   Тариэрс сопротивлялся, сколько мог, считая, что дочь, обучаясь у него самого, станет хорошей лекаркой, и ей на жизнь хватит, а магией заниматься ни к чему, магия, как он слышал, опасна и часто приводит к злой судьбе. А в конце концов он еще не стар, может расширить практику и накопить дочери приданое. Она хороша собой, и он найдет ей солидного, любящего и обеспеченного мужа. Заниматься хозяйством и растить детей - прекрасный, завидный удел...
   Но Паунседета упрямо стояла на своем, упирая на то, что любой талант - дар богов, а дарами богов не стоит пренебрегать, не навлечь бы беды, и маленькая Нагути-ко ее усиленно поддерживала. Конечно, малышка мало что понимала, ее прельстили бархатная темно-красная мантия с золотом, красивые амулеты с таинственными надписями и звучные заклинания старой Насимэ, а особенно чучело редкой птицы тьюр с серо-розовыми перьями и аметистовыми глазами, и пушистая ласковая черная кошка, которая так смешно мурлыкала на руках и щекотала нос девочки своими длинными пышными усами. Еще бы бедной киске не быть ласковой: суровая Насимэ ее не баловала. Колдунья не нуждалась в чьем-либо обществе и любви, черная кошка лишь помогала ей общаться с духами.
   Тариэрс не отказывал ненаглядной доченьке ни в чем, Насимэ углядела в ребенке дар и как раз задумывалась о преемнице, Паунседета упорствовала и бойко вела переговоры с обеими сторонами, и Нагути-ко в пять лет стала ученицей старой колдуньи. Училась она легко и охотно, быстро сделала большие успехи и стала широко признаваемой ведуньей.
   Когда ушла одряхлевшая Насимэ, передав ученице свою силу и имущество, а Таиэрс сломал шею, свалившись со сгнившей лестницы, которую давно собирался починить, на каменный пол погреба, Нагути-ко, поплакав и совершив погребальные обряды, заменила жителям Ахта и старую колдунью, и лекаря-отца. Ее любили за красоту и добрый нрав, а также за то, что она частенько помогала неимущим бесплатно или за символическую цену.
   Паунседета прекрасно знала город и его обитателей и вела Аннеке всякими дворами и закоулками, срезая и укорачивая путь; несколько раз жутковатого вида типы выныривали из темноты перед двумя женщинами, но, рассмотрев их поближе, низко кланялись и вновь тонули во тьме.
   Слушая разговоры провожатой, Аннеке не заметила, как они дошли до " Петуха и Кастрюли ", где на крыльце ее встретили встревоженный Бауглок с конюхом, вооруженные дубинками и обрывками цепей. Они как раз собирались отправиться на поиски.
   Поблагодарив Паунседету и уговорив трактирщика не сердиться, Аннеке поднялась к себе и улеглась. Голова кружилась, глаза слипались, тело, а особенно ноги, гудели от усталости, но девушку переполняло ощущение счастья. Сон пришел легко и быстро, а во сне к ней пришли Эше-аше и незнакомая красивая худая женщина с рыжеватыми волосами и добрым лицом, в белой мантии необычного фасона, с жезлом из незнакомого серебристого дерева, покрытым резными листьями, цветами и плодами.
   Эшеаше в первый момент преградила незнакомке дорогу, но затем отступила. Женщина долго молча смотрела на Аннеке, потом улыбнулась, слегка коснулась ее головы жезлом и исчезла.
  
  
   ГЛАВА 17
  
  
  
   Аннеке с восторгом с головой окунулась в новую жизнь. Она даже меньше стала уделять внимание Искусству, проводя обязательные ритуалы без должной концентрации внимания и сильно сократив практику, занимаясь клиентами только чтобы сводить концы с концами. Большую же часть времени девушка проводила у новой подруги. Вдвоем они болтали, гуляли по городу и пригородным садам, заходили в разные лавки и приценивались к товарам, изготовляли амулеты, возились с черной пушистой кошкой, внучкой кошки, принадлежавшей старой колдунье Насимэ и так повлиявшей на судьбу Нагути-ко, и очаровательными, такими же черными, как мать, котятами, родившимися три недели назад и как раз начавшими вылезать из корзины и ходить на подгибающихся лапках.
   За домом Нагути-ко разбила садик, где выращивала чем-либо понравившиеся ей нездешние растения. Оказывается, это было настолько модное увлечение, что на городском рынке образовался целый угол, где продавали зелень в горшках, и за немалые деньги. Там с утра толпились знатные и не очень знатные дамы и девицы, выбирая себе покупку пооригинальнее, чего не было бы у знакомых, и сами (сами!), пачкая выхоленные пальчики и дорогие платья в земле, тащили новые приобретения домой, ведь хрупкие нежные растения нельзя доверить бестолковым и нерадивым служанкам, посмеивающимся тайком над новой придурью хозяек. Нагути-ко и Аннеке начали частенько появляться в этих рядах и сделали несколько интересных покупок.
   Шаловливая Нагути-ко не могла пропустить новую моду на растения. Волшебством и с помощью знания природы вообще подруги создали несколько зеленых уродцев и кустов, цветущих необычными цветами. Паунседета после долгих уговоров уселась на рынке с этими творениями, уверяя покупательниц, что продает удивительные цветы с таинственного исчезающего острова Суи в Южном океане, привезенные ее мужем-моряком. К немалому удивлению посвященных в эту шутку, затея даже принесла некоторый доход.
   Во время этих развлекательных ботанических опытов в Аннеке началось прорастание знаний древней колдуньи Эшеаше. Всходы оказались жутковатыми. Они с Нагути-ко проводили опыт превращения старой сосны в модное карликовое деревце с искривленным стволом и склонеными вниз ветвями, ростом с локоть. Такие деревья выращивали в Иеное, на родине матери Нагути-ко, заставляя молодой побег дерева расти в тесном горшке на скудной почве и лишая воды. На создание такой диковины уходило много лет. Но, конечно же, молодые волшебницы не собира-лись ждать так долго.
   Установив на алтарь у корней гигантского дерева все необходимое, Аннеке вдруг впала в странное состояние. У нее появилась вторая пара рук, только эти руки оказались полупрозрачными. Руки действовали сами по себе, оставляя разум Аннеке сторонним наблюдателем. Они выдернули из красноватого ствола что-то, отчаянно извивающееся и кричащее, похожее на женщину, но покрытую красной сосновой корой, и с шапкой хвои вместо волос. Новые призрачные руки Аннеке сами собой начали крутить и сжимать удивительное существо. Наверное, это был дух дерева. Знахарка подняла глаза и увидела рядом одобрительно кивающую Эшеаше.
   Через минуту видение прекратилось. Исчезли лишние руки, исчезла, кивнув Аннеке на прощание, древняя колдунья, а в траве перед алтарем вместо огромного дерева оказалось изогнутое деревце ростом чуть больше локтя. Обрадованная Нагути-ко споро пересадила деревце в красивый горшок, а Аннеке поежилась. Ей стало не по себе. В ушах все звучал ужасный крик души дерева.
   Конечно, это всего лишь сосна, и за свою не очень долгую жизнь знахарка сожгла в своей печке много таких сосен. Но Аннеке знала, что то же самое она может теперь сделать с почти что любым живым существом, исключая, разве что магов, и то лишь из-за отсутствия достаточной практики. К тому же знахарка подозревала, что темные знания Эшеаше изрядно подзабыты, и, наверное, только самые старые и могучие волшебники смогут что-то противопоставить ей, вздумай она начать войну. Ей подумалось, что не зря все так боялись Эшеаше, что не пожалели для нее целого стога ведьминых слезок. Древнее Искусство повернулось жутковатой стороной.
  
   Хотя Нагути-ко и жаловалась на одиночество и скуку, вскоре выяснилось, что у нее часто собиралась небольшая дружная компания, состоящая из молодого колдуна Лиориса, только что прошедшего какое-то очень трудное и опасное посвящение и ужасно гордящегося этим; ученика лекаря, собирающегося жениться на дочери своего учителя и потому совершенно уверенного в будущем благополучии, красивой девушки со странным отсутствующим выражением глаз, всегда слегка растрепанной, но великолепно гадающей на всем, на чем можно и нельзя гадать, и вызывающей любых духов; а также знатной клиентки, внучки одного старого барона, возводящего свой род к первой династии, давно уже высланного из столицы по туманному обвинению в отсутствии душевной чуткости и доживающего свой век в загородном доме вблизи Ахта.
   Молодые люди примерно два раза в неделю собирались у Нагути-ко, вместе обедали или ужинали, а иногда начинали с завтрака и заканчивали ужином следующего дня, болтали, обмениваясь сплетнями, выбирались на прогулки, в общем, удивительно приятно проводили время. Аннеке, привыкшую к размеренному, заполненному работой, ритуалами, медитациями и созерцанием существованию просто заворожили новые друзья и новая, такая интересная и веселая жизнь.
   Колдун и ученик лекаря шутливо флиртовали со всеми девушками, добавляя к отношениям внутри компании легкую ревность и соперничество.
   Пушок, то странствовавший по нескольку дней, то возвращающийся к Аннеке поделиться впечатлениям или спросить совета, сильно подрос, уплотнился и научился принимать любой облик, предпочитая теперь вид красивого мальчика лет десяти {внешность варьировалась}. При свете дня он оставался туманным и просвечивал насквозь, но в сумерках выглядел вполне реально и мог обмануть кого угодно. Приобретя некоторую материальность, Пушок сохранил при этом способность очень быстро перемещаться и проникать куда угодно, просачиваясь сквозь щели или проходя, хотя и с трудом, сквозь стены. Он с восторгом участвовал в затеях веселой компании, приносил новости и разведывал секреты, пользуясь возможностью проникать в любое пмещение, от дома волшебника до дворца герцога.
   Бауглок и Тэра, начавшие относиться к Аннеке, как к молодой родственнице, нуждающейся в присмотре, помощи и наставлениях, ворчали, осуждая непутевую компанию и ее праздное времяпровождение, а Мышонок Терент был в восторге, бегал с записками, за покупками и участвовал во всех шалостях, задуманных Нагути-ко и молодым колдуном Лиорисом. Особенно они точили зубы на старую гадалку Церету, которая примерно раз в несколько дней заявлялась к Нагути-ко и устраивала скандалы более молодой и удачливой коллеге; и старосту гильдии, всегда донимавшую молодежь придирками и сожалением об ушедших временах, когда никто моложе пятидесяти лет не мог расстаться со званием ученика; а также всегда поддерживающую старшее поколение гильдии во всех возникающих спорах и конфликтах, а они возникали то и дело.
   Старикам казалось, что молодые у них прямо ну все из рук и изо рта рвут и не в грош не ставят. При встрече молодой колдун не поклонился старому до земли - все, завтра жди вызов на суд гильдии - оскорбление старшего действием.
   Именно Нагути-ко с молодым колдуном Лиорисом и разрушили приятную жизнь компании в Ахте, решив проучить гадалку Церету, старосту гильдии, а заодно недруга Аннеке старого лекаря Лепроя. Аннеке, явившись утром к Нагути-ко провести вместе заранее обговоренный ритуал ослабления власти времени для новой знатной клиентки и позавтракать, а за завтраком обсудить празднование дня Бухи - бога преуспевания, который считался покровителем города, застала всех друзей, готовящихся к другому ритуалу. На алтаре уже разместили пряди седых волос, какие-то лоскутки, обложенные кусками дымчатого топаза - камня иллюзий и заблуждений.
   Напрасно осторожная Аннеке, выяснив, что затевается, уговаривала друзей не будить спящих драконов и не связываться с тщеславными и обидчивыми стариками, страстно оберегающими свой авторитет. Куда там! У всех горели глаза и щеки. Казалось, кто-то недобрый лишил молодых магов благоразумия, наведя порчу.
   Расстроенная Аннеке вытащила из потайного кармана на юбке черный бархатный мешочек, украшенный вышивкой {теперь она могла позволить себе дорогие красивые мелочи}, встряхнула его, вытащила, не глядя три гадальные фигурки, взглянула. На маленьких круглых дисках из дерева вырезаны были нож, телега и ножницы. Они означали беду, дорогу, разрушение связей. При таком неблагоприятном гадании следовало не только отказаться от затеи, но и провести пару-тройку дней в храме Богини-Матери в молчании и строгом посте. Аннеке попыталась еще раз убедить хотя бы Нагути-ко, от которой никогда раньше не ожидала подобных поступков. Она насильно утащила подругу в гостиную, чтобы остаться с ней наедине.
  -- Зачем тебе надо дразнить Церету, а тем более старосту гильдии? Ведь стариков можно понять и пожалеть, их силы тают, они не смогли достичь таких высот Искусства, когда время теряет власть над магом! А до старого Лепроя вам вообще дела нет, он пытается донимать лишь меня, а мне все равно. Я равнодушна к его мелким уколам, а серьезного вреда он мне причинить не может. Так же, как вам не причиняют серьезного вреда Церета и другие старики. Оставьте их в покое, не обращайте внимания на их недовольство и брюзжание и занимайтесь своими делами! То, что вы планируете - это нападение, а закон запрещает нападать, а защищаться вам не от чего...
   Раскрасневшаяся Нагути-ко лишь возбужденно засмеялась.
  -- - Оставь нас со своими поучениями и со своей осторожностью! Это только шутка! И ты не права, они первые на нас нападают, нельзя спускать им гадости и позволять ноги о себя вытирать. Они должны узнать нашу силу и оставить нас в покое...
  -- - Хочу напомнить тебе, что в Доме гильдии хранятся образцы наших волос и крови, и как только совет решит, что мы вышли из повиновения...
  -- - Они не посмеют! У нас тоже есть волосы некоторых противных старикашек, Лиорис достал. Так что и мы не безоружны! И это просто шалость, никто не будет нас за это наказывать, лишь может, поругают на совете...
   Аннеке увидела, что Нагути-ко почти не слышит ее, и все время оглядывается на дверь. И вся засветилась, когда оттуда послышался голос Лиориса:
  -- Девочки, все готово, мы вас только ждем!
   Аннеке вскрикнула с отчаянием, ухватив подругу за рукав:
  -- Я не буду участвовать в ритуале и тебя не пущу! Эта глупость недостойна магов!
   Рукав затрещал, и Аннеке ослабила хватку. Нагути-ко вырвалась и убежала, громко выкрикнув:
  -- Это только шутка, а ты трусиха, зануда и плохая подруга!
  -- Я не трусиха и не зануда, а просто не хочу глупо и ненужно рисковать. И я хорошая подруга, в чем ты вскоре, к сожалению убедишься!
   Прокричав это со слезами в голосе, Аннеке выскочила из дома и хлопнула дверью с намерением никогда сюда не возвращаться. Пусть эта глупая девчонка получит то, чего добивается. Если мнение этого новоиспеченного колдуна ей дороже, чем мнение подруги, то что она, Анне-ке, может сделать? Но, пробежав несколько шагов, девушка остановилась. Она постояла некоторое время, пока ветерок не охладил ее разгоряченное ссорой лицо, и решительно вернулась в дом. Повернуться и уйти сейчас было бы предательством. Конечно, ее друзья сами полезли в беду, но она все равно должна им помочь хоть чем - то. Прерывать ритуал нельзя, это грозит болезнью и даже смертью магам, участвующим в нем...
   Аннеке позвала Пауседету и с ее помощью установила алтарь в соседней комнате. Нужно постараться хотя бы стереть с заклинаний, творимых сейчас друзьями, индивидуальность, характерную для каждого мага, по которой увлекшихся и потерявших чувство меры шутников могли бы опознать старые адепты, возглавляющие гильдию магов Ахта, образующие Совет и вершащие суд. Раскладывая на алтаре магические атрибуты, Аннеке уже примерно представляла себе, как это можно сделать, но не была во всем уверена.
   После окончания ритуалов все вежливо, но сквозь зубы распрощались и молча, порознь разошлись по домам, причем Аннеке заметила странное растерянно-ищущее выражение на лице Нагути-ко, когда та смотрела на молодого колдуна, а тот казался холодно отстраненным и почему-то виноватым. Вернувшись домой, Аннеке снова погадала, но ничего обнадеживающего не выгадала. Затея изначально была плохой.
   Всю следующую неделю город бурлил: все обсуждали потрясающие новости. На сеансе исцеления супруги герцога от женских недомоганий, который проводила староста гильдии магов Ораса, из ниоткуда появился абсолютно голый, если не считать большого розового в черную крапинку банта на самом важном месте, мужчина странной наружности, и дал княгине кое-какие чрезвычайно непристойные советы по поводу лечения ее болезней.
   Конечно, скандальное происшествие осталось бы в тайне, не окажись поблизости девчонка - служанка Орасы. Девчонка по величайшему секрету обо всем рассказала подруге, а уж та хранила тайну только то время, пока не дошла до дома. Конечно, Ораса разобралась с негодницами, но было поздно.
   Похожие случаи произошли еще у некоторых всеми уважаемых магов. А возле дома лекаря Лепроя целый день сидел по-человечески в кресле одетый в нарядный камзол необычайно вонючий козел, который охотно и доверительно рассказывал набежавшей со всех сторон изумленной толпе, что вот, наконец, он нашел старого и опытного собрата, который может помочь ему советом из личного опыта в его сложных козлиных заботах и недомоганиях, произошедших из-за недовольства им супруги-козы.
   Толпа шумела. Половина собравшихся требовала немедленно вышвырнуть из города всех магов и прочую нечисть, позволяющих себе подобные издевательства над почтенными гражданами, другая половина призывала найти и примерно наказать мерзких шутников, наведших порчу на почтенных волшебников.
   В конце концов, после долгих разборок и вспыхивающего временами рукоприкладства, все сошлись на том, что надо проучить, наконец, зарвавшегося городского старосту и магистрат, которые не следят за порядком и распустили бандюг, а также задавили налогами честных людей. К этому моменту толпа увеличилась раз в десять, запрудила всю улицу. Козла стало не видно в толпе, а призыв разобраться с магистратом всем пришелся по сердцу. Начали выворачивать камни из мостовой и запасаться кольями. Но тут появившаяся, наконец, стража вразумила бунтовщиков ударами плеток и обратных концов копий. Недовольные после долгого сопротивления разбежались, оставив на месте боя разные мелочи и клочья одежды. Разговорчивый козел ничуть не смутился отсутствием слушателей и продолжал откровенничать, исчезнув без следа лишь на закате.
  
   Улицы патрулировала городская стража и герцогская дружина, разгоняя горожан по домам и наказывая плетьми непокорных и непонравившихся, но Аннеке, накинув заклятье невидимости, добежала до Нагути-ко. Пауседета отворила ей дверь, но сказала, что Нагути-ко очень занята и заперлась в своей комнате еще со вчерашнего дня, а всех посетителей, включая друзей, просила извинить. Впрочем, домоправительница напоила Аннеке чаем с пирожными и поделилась городскими сплетнями.
   Аннеке попробовала навестить других знакомых. Лиориса не оказалось дома, ученик лекаря сидел под замком, наказанный учителем за какую-то провинность. Мышонок Терент тоже сидел под замком, схваченный за руку при попытке срезать кошелек у почтенного купца, глазеющего на козла у дома лекаря Лепроя, бедняге грозила порка, его надо было выручать, да, пожалуй, пристроить учеником к какому-нибудь хорошему ремесленнику. Жаль, магического дара у мальчишки ни на медяк... Но предпринять что-то можно будет лишь после того, как все успокоится.
   Аннеке вернулась домой. В общем зале никого не было, Бауглок выглядел мрачным и озабоченным, матушка Тэра не находила себе места от беспокойства. Аннеке попыталась завести разговор, но хозяева отвечали односложно, и девушка поднялась к себе. Попыталась посмотреть в магический шар, но тот оставался туманным. Сочетания гадальных фигурок выпали бессмысленными, а попытка провести ритуал узнавания ничего не дала. Похоже, кто-то сумел помешать всем проявлениям магии. Интересно было бы узнать, как это делается. А может быть, только ее, Аннеке, магические силы подавлены?
   Она попыталась позвать Пушка, но тот не откликнулся. Впрочем, и раньше бывало, и частенько, Пушок откликался не сразу, а даже и через несколько дней, если был занят чем-нибудь интересым. Аннеке решила позвать Эшеаше, хотя раньше никогда не пыталась вызывать ее. Эшеаше тоже не появилась, но это ни о чем не говорило, древняя колдунья являлась, когда хотела.
   В воздухе висело что-то тревожное, не дающее покоя, побуждающее к какому-либо действию, или, скорее, к поспешному бегству. Сидеть, сложа руки, казалось невыносимым, но Аннеке решила подождать, пока все утихнет, а Нагути-ко перестанет на нее сердиться. Ждать недолго: Нагути-ко просто не могла подолгу дуться, она забывала обо всем неприятном уже через час.
   Аннеке улеглась спать пораньше, но сон не шел. В голове крутились мысли о невозможности происходящего. Как могли такие опытные, осторожные маги, как Нагути-ко и Лиорис, влезть в эту глупую, опасную историю, и, главное, зачем? Досадить старикам и похвастаться своей силой? Но маги вышибают подобные идеи из своих учеников задолго до первого посвящения, еще когда сопляки носят воду и колют дрова. Маг, обуреваемый страстями и амбициями, скорее всего не выживет...
   Вдруг перед внутренним взором Аннеке как наяву предстал Димир. Давненько не вспоминался. Даже облик его начал исчезать из памяти под влиянием новых ярких впечатлений, оставляя лишь воспоминание о красоте и опасности, а тут вдруг как живой. Димира никак нельзя считать лишенным страстей и амбиций. Выходит, его жизнь в опасности? Почему она именно сейчас вспомнила о нем? Быть может, она нужна ему и он ее зовет?
   Аннеке потрясла головой. Она уже запретила себе думать о Димире. Он плохо с ней обошелся, и если он вляпался во что-то неприятное, пусть выкручивается сам, как может. Да он сам опасен для кого угодно. При такой магической силе и подготовке, как у него, можно позволить себе роскошь иметь эмоции и заблуждения. Интересно было бы увидеть расположение звезд в момент его рождения...
   Ее полусонные рассуждения прервал удар в дверь, такой сильный, что засов, задвинутый Аннеке на ночь (все-таки гостиница, полно чужих), слетел, и в комнату ввалился Бауглок с совершенно неописуемым выражением на лице и старым плетеным дорожным сундуком на плече. Следом семенила матушка Тэра с рассыпающимся ворохом каких-то вещей в руках.
   Бауглок бухнул сундук на середину комнаты и начал, торопливо и как попало, бросать в него пожитки Аннеке, а Тэра, за руку стащив девушку с кровати, принялась, тоже как попало, напяливать на нее платье, приговаривая трясущимися губами:
  -- Скорее, скорее, скорее!
  -- Что стряслось? - спрашивала Аннеке, уже зная ответ на свой вопрос.
   Тэра, не отвечая, закончила застегивать платье на спине девушки и бегом потащила ее из комнаты и вниз по лестнице, продолжая повторять как заведенная: " Скорее, скорее...". Хозяин следом волок сундук.
   Возле кладовки - "колдовки" он остановился, пихнул плечом запертую дверь, после чего эту дверь вряд ли можно будет применить по назначению, вошел и принялся не глядя, горстями сгребать и ссыпать в сундук магические принадлежности. Аннеке предостерегающе вскрикнула, но хозяин только отмахнулся. И, к удивлению знахарки, защитные заклинания не оказали на Бауглока никакого действия; даже жезл, который в принципе обжигал руки дотронувшемуся чужаку, на хозяина гостиницы действия не оказал. Оглянувшись и поймав изумленный взгляд Аннеке, Бауглок криво ухмыльнулся и, в первый раз нарушив молчание, проворчал:
  -- Видал я ваши магические штучки, во всех видах видал...
   Аннеке Бауглок поразил. Сейчас она должна была думать, куда хозяин гостиницы собирается ее отвезти и можно ли ему полностью довериться, а вместо этого знахарка удивлялась, как Бауглоку удалось не обжечься о ее магический жезл. Таких людей она никогда не встречала и не слышала о таком ничего. Весь короткий путь до дверей она обдумывала это и решила, наконец, что Бауглок тоже наделен магическим даром, причем немаленьким.
   У крыльца их ожидала маленькая крытая двухколесная повозка, запряженная мохнатой выносливой гнедой лошадкой. С места кучера гордо глянул Мышонок Терент, который должен был, как мыслилось Аннеке, сидеть сейчас в тюрьме. Бауглок привязал дорожный сундук к задку повозки со словами: " Ежели что забыли, за нами не пропадет ", а матушка Тэра почти втолкнула растерявшуюся Аннеке в повозку, крикнула: "Трогай!". Мышонок Терент хлопнул вожжами, гикнул, и лошадка нехотя пошла с места.
   Завалившись на бок от толчка, Аннеке наткнулась на кого-то: она была в повозке не одна. На сиденье, вжавшись в угол и скорчившись, дрожа и обхватив себя руками, будто спасаясь от сильного холода, сидела Нагути-ко. От ее красоты сейчас мало что осталось: волосы цвета утренней зари растрепались, а в одном месте сбились в колтун, нежное лицо отекло, глаза покраснели, веки распухли, губы запеклись. Аннеке пришла в ужас: встреть она сейчас подругу на улице, могла бы и не узнать. Нагути-ко, казалось, ее не заметила, уставившись остановившимся взглядом пря-мо перед собой. Напротив сидел Пушок, приняв любимый им в последнее время образ миловидного мальчика.
  -- Пушок, что случилось? Куда мы едем?
   Как всегда, Пушок заговорил в голове Аннеке тихим шелестящим шепотом.
  -- Ты знаешь, Старшая, которая к тебе приходила, страшно рассердилась на вас и позвала других Старших, и они захотели наказать вас обеих. Я подумал, что вы не обязаны слушать этих Старших и принимать от них наказание, ведь это не ваши Старшие, ты родилась не здесь, и один из родителей Нагути-ко родился не здесь... Я прав? И я все рассказал вашим Покровителям...
   Сонная и растерянная, знахарка не сразу сообразила, что ее маленький друг говорит о старосте гильдии и Совете как о Старших, а под Покровителями понимает Пауседету и Бауглока, а когда поняла, начала дергать Мышонка Терента за подол туники:
  -- Стой, стой, остановись! Мы не можем просто так уехать! Староста гильдии взяла у нас волосы и кровь! Если это останется у них, нас все равно могут наказать, хоть мы убежим отсюда на другой берег моря!
   Мышонок Терент остановил повозку и недоуменно обернулся.
  -- Я не понял, почему вы не можете убежать? Чем мешают вам ваши собственные волосы и кровь? - прошелестел Пушок.
   Аннеке вздохнула и кратко объяснила основы теории и практики ритуала энвольтации на болезнь и смерть, стараясь выражаться понятнее для жителя другого мира. Глаза Мышонка разгорелись, и он принялся выпытывать подробности, а Пушок прошелестел:
  -- Старшие не должны так поступать. Не беспокойся, я все сейчас устрою. Уезжайте, я догоню.
   Обычно маловыразительный голос-шелест Пушка сейчас прозвучал как шипение. Аннеке хотела было объяснить, что понятия не имеет, что можно тут сделать, разве что украсть эти знаки связи, но где их прячут? Но Пушок со словами "Скачите скорее" уже исчез. Терент принялся нахлестывать страдалицу-лошадку, та с обиженным ржанием бегом поволокла повозку, стукая ее обо все попадающиеся углы и наезжая на все торчащие из мостовой булыжники. Пушок появился снова лишь тогда, когда они уже подъезжали к пролому в городской стене, и гордо объявил:
  -- Все в порядке!
  -- Ты принес?
  -- Я все хорошо сделал, никто не сумеет теперь причинить вам вред! И никто не пострадал...
   Аннеке показалось, что в шепоте Пушка проскальзывает какое-то смущение, но не успела допытаться, в чем тут дело, как повозка дернулась и с сухим треском остановилась.
  -- Застряли! - объявил Терент. - Выгружайтесь и помогайте толкать!
   От Пушка и Нагути-ко толку было мало, так что напрячься пришлось Теренту и Аннеке. Они толкали повозку сзади, рискуя поломать ее об обломки стены, понукая лошадь и каждую минуту опасаясь появления стражников. Когда коляску удалось, наконец, протолкнуть в пролом, забил набат, забухали сапогами стражники, но, к удивлению беглецов, даже не глянули в их сторону, а побежали куда-то к центру города, по направлению к площади ратуши. Небо над Ахтом осветилось заревом. Аннеке вопросительно глянула на Пушка, тот лишь пожал плечами. Его подобие людям становилось все более полным даже в мелких деталях поведения.
  -- Я не мог знать, у кого из Старших хранится то, нужное... Сам я могу проходить сквозь стены, но предметы следом не протаскиваются... Огонь загорался только в ритуальных комнатах, и все успели выскочить из домов. У нас ведь мало времени, и мне не придумалось что-нибудь более хитрое.
  -- Ну, теперь в Ахт лучше вообще никогда не возвращаться! А также неплохо было бы изменить облик и имена. Не послали бы погоню. Да и везде у волшебников Ахта могут оказаться друзья и родственники.
   Терент выглядел испуганным, Пушок - смущенным, и Аннеке решила их ободрить:
  -- В крайнем случае, мы сможем спрятаться от преследования в том мире, откуда родом Пушок. Мы пробудем там несколько дней, это безопасно, а здесь пройдут десятки лет, о нас все забудут. Но так мы поступим лишь в крайнем случае. А сейчас быстрее в путь. Не стоит торчать тут, на виду, возле стены.
   Мышонок вновь хлестнул многострадальную лошадку, а Аннеке оглянулась назад. Город был освещен заревом множества пожаров. Видимо, пламя с домов волшебников перекинулось на дома горожан, стоящие впритык, как было принято в городе из-за тесноты в черте городских стен. Лучше было и не оглядываться.
   Нагути-ко нисколько не прореагировала на случившиеся в начале пути трагические события: так и сидела, сжавшись в углу повозки, не издавая ни звука. По ее лицу из широко открытых невидящих глаз непрерывно текли слезы. Аннеке несколько раз позвала ее, потрясла за руку, но девушка не отвечала. Пушок казался подавленным. По туманному лицу трудно было угадать настроение, но Аннеке всегда, и чем дальше, тем больше умела понимать его чувства.
  -- Неудачный сегодня день, - сказал он, - Все не так. Я слышал разговор Лиора с его породителем, отцом - так правильно? - Его отец, он... ну, делает все, что велит Старшая. Старшая сказала, что ты лишняя, тебе надо уйти, мол, и так знахарок в Ахте полно, а если еще и из окрестных деревень повалят, то получится на одну знахарку один клиент. А Лиор пожалел, что Нагути-ко вместе с тобой... А его отец... сказал, что невестки-чужеземки ему тоже в доме не нужно... И что он подарит Лиору какую-то вещь, я понял, что очень хорошую.
   Нагути-ко зарыдала в голос.
  -- Он сказал только, что ему жаль... Только жаль... Придумал все это... уговорил... не предупредил...
   Аннеке обняла подругу, прижала ее голову к своей груди.
  -- Не плачь. Он хотя бы сказал, что ему жаль... Ему было жаль, просто от него ничего не зависело... Все равно придумали бы какой-нибудь способ избавиться от нас, а так он еще что-нибудь получит, если уж нельзя получить тебя. Все равно пришлось бы уехать. Наверное, в Ахте действительно слишком много магов, вот мы и начали грызть друг друга. А где Пауседета? Она не пострадает?
  -- Она осталась охранять дом. И хочет сделать так, чтобы я со временем могла вернуться. Она может: у нее множество знакомых, и ее не дадут в обиду. Да и кому нужно, ведь Пауседету все считают просто служанкой!
   Нагути-ко всхлипывала в объятиях Аннеке, а Аннеке вспоминала веселого, приветливого Лиора, шутливо заигрывающего с ней и ласково глядящего на Нагути-ко. Вспомнился еще один маг, с синими глазами и холодным лицом... А, ладно, чего уж там!.. А Пауседету и Бауглока не тронут, они лишь владельцы гостиницы. А у горожан сейчас много других забот, зарево вон стоит на пол-неба, они с Нагути-ко уехали, а дальше все постепенно забудется. И вдобавок и Пауседета, и Бауглок не показались ей беззащитными жертвами: пожалуй, они оба могут постоять за себя, потягаться хоть с магами, хоть с герцогом. Терент-то сидел за кражу в тюремной яме, да кто-то его вызволил... Но о том, чтобы у Бауглока и Пауседеты точно не было никаких неприятностей, надо позаботиться. Она совершит ритуалы защиты, как только удастся остановиться на отдых. Интересно, сложил ли Бауглок все нужное?
   На ближайшем постоялом дворе они не остановились именно потому, что он был ближайшим. Ехали всю ночь и все утро, чтобы наверняка оторваться от возможной погони, хотя Аннеке сомневалась, что их немедленно начали преследовать. Горожанам понадобится уйма времени, чтобы потушить пожары. Причина пожаров извечна - свечи, очаги, камины; город изза них горит частенько.
   Маги, конечно, заподозрят неладное, но и им нужно время для нахождения истинного виновника, к тому же у большинства многие магические атрибуты погибли в огне. Но кто знает, лучше уж остеречься. Нагути-ко, наплакавшись, задремала, положив голову на узел с одеждой, а Аннеке не спалось. Она то читала путевые заклинания, то вспоминала короткое свое время, проведенное в Ахте, потом подменила клюющего носом Терента на козлах.
   В полдень она остановила измученную лошадь у трактира, который, во первых, размещался в некотором отдалении от дороги, теряясь среди других домов небольшой, но небедной деревеньки, а во-вторых, выглядел достаточно приличным. Денег оставалось предостаточно, и Аннеке заплатила и за комнаты, и за еду, и за уход за лошадью и повозкой.
   Нагути-ко впала в странное оцепенение, и пришлось просить хозяйского слугу, здоровенного парня, отнести девушку и багаж в комнату. Мышонок Терент так восторженно ощупывал предоставленные ему тюфяк и подушки с одеялом, что с завистью поглядывающий на него слуга не выдержал и, скептически фыркнув, посоветовал Аннеке не тратить деньги. Нечего баловать паршивого мальчишку, который и в хлеву на сене отлично выспится. Надобно также следить, чтобы он ничего не стибрил, а не то с нее ущерб вычтут, у них в деревне с этим строго.
   Видя, что его увещевания не имеют успеха, парень сквозь зубы в сторону прошипел, что мальчишка-слуга наверняка напустит в комнату и в отличный тюфяк блох, а то и вшей, а чистить все потом придется ему. Услышав все это, Мышонок, пока Аннеке не последовала советам трактирного слуги, немедленно и старательно притворился спящим, уткнув неумытую рожицу в угол одной подушки и крепко обняв другую.
   Устроив друзей, Аннеке попросила отнести дорожный сундук в ее комнату и просмотрела его содержимое. Бауглок ничего не позабыл: все было в наличии, хотя и сложено неаккуратно. Девушка еще раз подумала, что трактирщик когда-то имел дело с магией.
   Спать по-прежнему не хотелось, и она начала готовиться к защитному ритуалу. Расставив все и ожидая часа, посвященного богам-охранителям, села и задумалась, прикоснувшись пальцами к мешочку на шее...
   Соль Мира... Как там говорил Димир?.. Просто прикоснуться и вслух высказать пожелание, можно даже и не вслух, а про себя, но тогда уж повнимательнее, не ошибиться. А вот, например, такое желание: чтобы мы все оказались сейчас в Ахте, нет и не было никаких несчастий, глупых выходок, злоумышлений старых магов, бегства, пожаров и слез. Все хорошо, все собрались в доме Нагути-ко у камина. Лиор обнимает Накути-ко, перебирая ее волосы цвета зари, а та положила голову ему на плечо. И Димир рядом, пусть даже не рядом с ней, а, например, подбрасывает дрова в очаг или гладит кошку... А, вот, Димир сидит возле нее, одной рукой гладит кошку, а другой... нет, пусть все-таки обнимает ее, Аннеке, а иначе какой смысл затевать все...
   Картина живо встала перед глазами Аннеке, уже почти обрела краски, звуки, жизнь, еще немного, чуть-чуть, еще четче представить желаемое... Зачем мучиться, бежать, прятаться, вздрагивать от стука копыт во дворе, когда достаточно только прикоснуться и сказать...
   Дверь тихо отворилась, и вошла Тэш в своей парадной ритуальной мантии, в которой Аннеке видела ее считанные разы, во время важных ритуалов и при появлении высокопоставленных клиентов. При появлении наставницы Лиор с Димиром и вся придуманная и почти что уже материализованная Аннеке картина мирной жизни в Ахте поблекла и замерла. Тэш огляделась и кивнула Аннеке:
  -- Я на минутку, девочка моя, долго не могу...
  -- Тэш, я так рада тебя видеть, я соскучилась... и, видишь, у нас неприятности... На тебе парадная мантия!
  -- Я нарядилась для тебя. Я пришла предостеречь. Тебе захотелось изменить прошлое, пусть даже недавнее прошлое. Но ведь все это уже случилось, и для изменения потребуется слишком много магических сил, которые могут уничтожить все; ткань бытия разорвется и бывшие беды тогда покажутся веселыми приключениями. Используй Соль Мира мягко, осторожно, лишь чуть-чуть задевая и сдвигая линии жизни, а прошлое оставь в прошлом, гляди смелее в будущее, все у тебя наладится...
   Аннеке вздрогнула, уронив с колен жезл. Она задремала сидя! Какой яркий сон ей приснился! Жаль, мало удалось поговорить с первой наставницей. Как ей ее не хватает!
   И девушка приступила к задуманному ритуалу, предназначенному отвратить от них мысли недругов, взгляды их - от их следов, и обеспечить гладкую и благоприятную дорогу впереди. Но куда? А, пожалуй, в столицу, в Отиохиат. Это большой, просто огромный город, там живет множество народу, еще больше народу приезжает каждый день по самым разным делам. Они затеряются в толпе приезжих, и никто не обратит на них внимания. А можно, как советовала мать, попросить покровительства у молодой королевы, вдруг она вспомнит ее.
  
  
  
  
   ГЛАВА 18
  
  
   Аннеке стояла у большого, раза в два выше ее, зеркала в раме из цветного стекла с литыми изображениями цветов и птиц. Стеклянные цветы и птицы были как живые, лишь чуть запылились, а вот зеркало выглядело не очень, уж слишком старое, тускловатое и с пятнами. Наверное, слой серебряной амальгамы за долгое время повредила сырость. Во дворце почти все вещи покрывал тонкий, еле уловимый налет времени.
   Вокруг Аннеке суетились молоденькие служанки, все миловидные, аккуратные, чистенькие, розовенькие, в светло-синих платьях с кружевными воротничками, кружевных фартучках и с кружевными вуальками в волосах. От них совершенно одинаково пахло лавандой.
   Одна переделывала Аннеке прическу, вторая подшивала слишком длинный подол платья, третья брызгала розовой водой, четвертая старалась покрасивее уложить складки новой, специально заказанной для аудиенции у королевы накидки.
   Распоряжалась всем пожилая надменная дама с брюзгливым морщинистым лицом и поджатыми губами, с пепельными, во многих местах тронутыми сединой волосами, убранными в высокую замысловатую прическу. Дама была одета в пышное ярко-розовое платье с большим декольте, которому дама, очевидно, не радовалась, так как прикрыла его колье, напоминавшим скорее широкий ошейник с нагрудником. На плече платья красовался трехцветный, серо-розово-золотой, цвета королевской семьи, бант, обозначавший высокий пост дамы - Главная Распорядительница Церемоний и Хранительница Традиций. Она первая встретила Аннеке, явившуюся на всякий случай чуть раньше назначенного времени.
   Оглядев Аннеке, наряженную в новое платье, отмытую до скрипа, надушенную и накрашенную у лучшей косметички Отиохиата, дама поджала губы и кликнула служанок, велев им переделать все за оставшиеся до аудиенции полчаса.
   Наконец светло-синие девушки отошли от Аннеке и склонились в реверансе. Аннеке взглянула в древнее зеркало: на ее взгляд ничего не изменилось. Церемониймейстерша обошла знахарку, оглядывая ее со всех сторон, сказала со вздохом:
  -- Ну, это все, что можно сделать за такое короткое время. Пожалуй, много приличнее... Войдя в зал приемов, ты сразу должна сделать глубокий реверанс, сказать: "Многих лет и счастья моей королеве" и ждать, не поднимаясь. Потом королева кивнет и скажет: "Подойди". Только после этих слов можно подойти к трону и остановиться на изображении большого цветка на ковре, вновь склониться, сделать глубокий реверанс и сказать: "Приветствую мою королеву". И лишь после того, как ее величество заговорит с тобой, можно выпрямиться. Старайся не разгневать королеву: почаще приседай и после каждой фразы добавляй: "Ваше величество". Глаза держи опущенными, руки - внизу, ладонями наружу. Запомни, ладонями наружу, это важно, не нервируй телохранителей. Говори негромко, но внятно, чтобы королева все хорошо слышала. И будь крайне почтительна, думай над каждым словом, Никаких шуток и двусмысленных ответов, слышишь?! Отвечай полно и кратко на все вопросы королевы, не подходи ближе, чем до окончания ковровой дорожки. Твое прошение изложено на свитке из лучшего пергамента и перевязано лентой? Писал придворный каллиграф? Хорошо.- Поменяйте ленту, возьмите розовую.- В конце беседы с разрешения королевы изложи свою просьбу на словах и передай свиток Подруге королевы, она будет стоять слева у трона, и сделай глубокий реверанс. Запомни, дама, стоящая слева! Если королева сложит веер, это знак, что аудиенция закончена, тогда ты должна снова сделать глубокий реверанс и, пятясь, дойти назад, к двери и дальше, пока слуги не закроют двери. Смотри, не повернись к королеве спиной! Ты все поняла и запомнила?
  -- Да, высокородная дама, - ответила Аннеке, сделав реверанс.
   Церемонию она знала уже наизусть. Весь месяц, пока она ждала этой аудиенции, поселившись с Нагути-ко и Мышонком Терентом в гостинице, построенной специально для ждущих счастья лицезреть королевских особ, с ней и с другими каждый день проводила занятия по дворцовому этикету молодая дама знатной фамилии, ученица Главной Распорядительницы Церемоний. Эта молодая дама была куда более высокомерна, чем ее наставница, во-первых, по молодости, а во вторых, потому, что считала свой род более знатным, корнями уходящим в предыдущую правящую династию.
   Она не стеснялась намекать Аннеке, как неотесанны деревенские жители и как нагло и непочтительно ведут себя все маги, и будь ее, знатной дамы, воля, она бы всех колдунов отправляла на костер или топила в мешках. Нагути-ко вся кипела от этих намеков и мечтала навести порчу на учительницу этикета. Аннеке уговаривала ее и, заодно, себя, что недостойно предаваться гневу, и что дама в будущем, в этой жизни или в последующих осознает и исправит свои ошибки и заблуждения.
   Но Нагути-ко хоть и молчала и опускала долу глаза, все-таки заслужила неприязнь распорядителей, потому оказалась не допущенной к аудиенции, от чего, впрочем, плакать не стала. Отдуваться за всех пришлось Аннеке.
   Мест в гостинице '' Королевское гостеприимство'' вечно не хватало, потому любой компании, независимо от состава, предоставляли одну комнату на всех, внося по необходимости дополни-тельные кровати и стулья. Плату за постой и услуги драли однако настолько значительную, что девушки хотели было поселиться в другом месте, но им объяснили, что тогда им придется ждать королевской милости как дождя в пустыне Ноиру. Весь доход от ''Королевского гостеприимства'' поступал в казну и являлся, фактически, скрытой платой за аудиенцию.
   Мышонку Теренту, назвавшемуся слугой, по обычаю Отиохиата постелили матрасик за занавеской, отделяющей часть комнаты и вход от хозяйского помещения.
   Мышонок считал, что многого добился в жизни, став слугой волшебниц и переехав жить в столицу. За прошедший месяц Терент раззнакомился с множеством местных мальчишек, зарабатывающих на жизнь кто чем, часто вовсе незаконными способами, и важно говорил Аннеке, что ''приобрел нужные связи'' и в состоянии теперь защитить своих молодых и неопытных хозяек от любых напастей.
   Нагути-ко за это время удалось немного оправиться от потрясения, к ней иногда возвращалась ее обычная живость и любознательность, но чаще все-таки она сидела на одном месте и печально смотрела в огонь камина или в магический шар. Аннеке никогда раньше не приходило в голову, что подруга так уж была влюблена в этого Лиора. И Лиор-то, на ее взгляд, того не стоил, и общались они друг с другом не как влюбленные, а как хорошие приятели. Скорее всего, Нагути-ко терзало уязвленное самолюбие, Аннеке надеялась на это и на целительные свойства времени.
  
   Аннеке, сопровождаемая волнующейся как в первый раз церемониймейстершей, остановилась перед двустворчатыми дверями, подождала, пока они откроются и присела в заученном реверансе.
   Учителя этикета были неплохи: тело само выполняло ритуальные движения, повинуясь малозаметным знакам от наставницы, позволяя свободно течь мыслям. Знахарка постаралась незаметно оглядеться. Зал аудиенций поражал пышным убранством, трон - богатством работы и использованными на украшения материалами. Дамы поражали драгоценностями и нарядами, телохранители - мускулатурой и суровостью лиц. Королева тоже поражала, ничем не напоминая молоденькую заплаканную девочку, найденную Аннеке будто бы совсем недавно у входа в пещерный храм.
   Тут-то, видя восседающую на троне надменную даму, девушка подумала, что приход сюда может оказаться огромной ошибкой. Вряд ли эта, сегодняшняя Кэри, Ее Величество Королева, захочет вспомнить обстоятельства их знакомства, а тем более чтобы об этом вдруг узнал кто-нибудь еще. Но гадания-то были благоприятными! Еще сегодня утром они с Нагути-ко трижды вытаскивали гадальные фигурки! Ну, будь что будет! Аннеке собрала всю свою волю и сказала про себя: " Королева будет милостива к нам!"
   Королева развернула свой веер и произнесла:
  -- Подойди ближе. Твое лицо кажется мне знакомым.
   Аннеке подошла к трону, остановившись в указанном круге из цветов на ковре, присела в реверансе, держа, как предписывалось, руки ладонями наружу для спокойствия телохранителей. Уметь надо так вывернуть кисти! Бедные придворные! Им надо делать специальную гимнастику!
   Сквозь опущенные ресницы Аннеке пыталась разглядеть королеву повнимательнее, желая уловить ее настроение. Но это лицо, превращенное парфюмерами в розовую фарфоровую маску с накрашенными под куклу глазами и губками, выражало лишь холодную приветливость, губы заученно улыбались, глаза...
   А вот в глубине глаз заметно нечто неподходящее королевскому облику. Тоска? Тревога? А может, королеве пригодится доверенное лицо, прибывшее из недавней, но такой далекой юности?
   Королева качнула головой, отягощенной башней из замысловато свитых белокурых локонов и жемчужных нитей.
  -- А, припоминаю! Ты была ученицей знахарки в деревне, расположенной во владениях моего отца, неподалеку от нашего замка! А потом еще лечила мою собачку... Ах, эта юность!
   Она впилась взглядом в глаза Аннеке.
  -- Так ли?
   Аннеке присела в реверансе еще ниже.
  -- Так, Ваше Королевское Величество.
  -- Мне рассказывали слуги, что ты куда-то исчезла. Что же с тобой случилось и чего ты хочешь?
   Аннеке, как учили, быстро и внятно произнесла:
  -- Меня постигло несчастье, Ваше Королевское Величество. В поединке со злым колдуном я перенеслась в странное опасное место, долго искала путь домой, а когда вернулась в родную деревню, обнаружила, что лишилась крова и средств к существованию. Поэтому я осмелилась побеспокоить Ваше Королевское Величество просьбой о скромной должности при дворе Вашего Величества.
   Знахарка достала и передала пергаментный свиток с изложением ее просьбы, написанным лучшим каллиграфом, перевязанный теперь розовой ленточкой пожелавшей принять его даме в розовом, таком же, как у церемониймейстерши, платье.
   Королева несколько раз обмахнулась веером, обернулась к другой розовой даме, та выбежала и почти сразу вернулась с большой книгой, переплетенной в розовый, украшенной золотым тиснением атлас, перелистала несколько страниц и почтительно прошептала что-то королеве на ухо. Королева кивнула и произнесла:
  -- Хорошо, знахарка, ты получишь просимое. Ты быстро и хорошо вылечила мою собачку дома и теперь будешь следить за здоровьем моих милашек, - королева кивнула вниз. У ее ног на бархатной подушечке сидели две презабавные крохотные мохнатые собачки с приплюснутыми мордочками, - И если кто-то еще обратится к тебе за помощью в свободное от твоих придворных обязанностей время, мы не рассердимся. Надо сказать, милашки редко меня огорчают. Но вот Фау что-то плохо кушает последние два дня, я беспокоюсь за него!
   Одна из собачек немедленно оказалась в руках Аннеке. Теплый язычок за секунду слизал все ухищрения дорогостоящей косметички. Ощупав толстенький животик, девушка робко посоветовала совершить прогулку и поиграть с собачкой в мячик. Королева встала со своего трона, подхватила на руки любимца и осыпала его поцелуями. Затем предложила Аннеке сопровождать их вечером и проследить глазом знатока за процедурой лечения.
   Придворные дамы и телохранители выглядели ошарашенными такой невиданной милостью и неслыханным нарушением этикета: дамы встревоженно зашевелились и зашуршали платьями, телохранители напряглись и сделали решительные лица.
   Аннеке вновь присела в реверансе.
  -- Благодарю за милость, Ваше Королевское Величество, я счастлива послужить Вам! Но здесь со мной моя лучшая подруга, очень хорошая знахарка...
   Королева, усаживаясь на место и продолжая ласкать собачку, не глядя сделала жест рукой в сторону дам в розовом:
  -- Что ж, она станет твоей помощницей с равным содержанием. Пусть господа Королевский Казначей и Придворный Распорядитель обговорят с ней условия. Да передайте, чтоб не скупились!
   Королева сложила веер и протянула Аннеке руку для поцелуя. Этого также не было в ритуале королевской аудиенции. Дамы бросали на Аннеке взгляды, полные зависти, телохранители подались вперед, но девушка храбро подошла и, вновь присев в реверансе, прикоснулась губами к протянутой руке.
  -- Благодарю Вас, Ваше Королевское Величество! Я буду верно служить Вам!
   Потом, как учили, пятясь, она покинула зал аудиенции и вновь присела в реверансе, пока слуги закрывали дверь зала, подумав, что даже за это короткое время реверансы ей решительно надоели, но теперь, кажется, в новой должности придется все время находиться в состоянии реверанса. Не заболели бы колени! А королевские собачки, которых они с Нагути-ко будут лечить! Интересно, перед ними тоже надо все время приседать? Аннеке представила себе картину лечения:
  -- Высокородная госпожа Жу-Жу, соблаговолите подать Вашу левую заднюю лапку! Ах, премного обязана! Соблаговолите выпить этот отвар!
   А что делать, если высокородная госпожа Жу-Жу соизволит кусаться? Аннеке хотела было вредности ради осведомиться об этикете общения с собачками Ее Величества Королевы у Главной Распорядительницы Церемоний, которая как раз спешила к ней вместе с сохранившей выражение ледяного высокомерия ученицей, преподававшей основы этикета, но, взглянув в ее покрасневшее от напряжения, восторженно сияющее лицо, решила, что это будет уже чересчур.
   Преподавательница этикета благосклонно кивнула Аннеке, хотя до сих пор едва изволила ее замечать, а церемониймейстерша заахала, поздравляя Аннеке с благоприятно прошедшей аудиенцией и новой должностью. Тут же появились придворные дамы, тоже с аханьем, комплиментами и поздравлениями. То ли должность ветеринара при дворе была необычайно важной и почетной, то ли протянутая для поцелуя королевская рука - особой милостью, то ли то и другое сразу.
   Розовые дамы закружились, зашумели и увлекли не успевшую опомниться Аннеке в мрачный, обитый почти черными дубовыми панелями, с плотно занавешенными окнами кабинет. Там ее встретил невысокий, лысоватый, рыхлый господин в темном строгом одеянии, с острым и умным взглядом и кислым выражением лица, поведший с Аннеке беседу, полную намеков, иносказаний и ссылок на неизвестные ей источники.
   Девушке оставалось только кивать, напряженно пытаясь понять смысл разговора. Но до нее так ничего и не дошло, кроме того, что Его Королевское Величество не так богат, как хотелось бы его придворным. В конце концов господин позвонил в колокольчик, и ждавшая конца беседы незнакомая дама отвела ее еще в один кабинет, очень похожий на первый, где ждал господин, на первый взгляд неотличимый от предыдущего, и тоже повел туманную по смыслу беседу.
   После всех этих разговоров две девушки в светло-синих платьях отвели Аннеке в покои, которые, как оказалось, выделили для нее господа казначей и распорядитель по приказу королевы. Казначеем и распорядителем оказались одинаковые господа в темном. Интересно, какое им с Нагути-ко назначили жалованье? Аннеке не припоминала, чтобы господа в темном во время приема назвали ей хоть какие-нибудь цифры. Она постеснялась обсудить этот вопрос и не сомневалась, что на ней сэкономили, как смогли, лишь бы не вызвать гнева королевы. Но любое, самое маленькое жалованье во дворце во много раз больше, чем ее доходы в родной деревне, и, особенно в первое время, покажется им с Нагути-ко богатством. А потом видно будет.
   Аннеке очень низко оценивала свои способности и вкус к придворной интриге. Но раз она смогла изучить Искусство, то сможет преуспеть и в этом. Глядишь, найдется опытная наставница, ведь любой женщине знахарка может оказаться полезной, а то и необходимой, тем более, что у многих есть собачки.
  
   Небольшая толпа слуг и камеристок сгрудилась у дверей, предлагая свои услуги. Надо полагать, слух о королевском благоволении к молодым волшебницам облетел уже всех. Аннеке выбрала здоровенного парня и молоденькую служанку, чьи физиономии показались ей наиболее симпатичными и внушающими доверие, и отправилась с ними за домочадцами и вещами.
   Можно было отправить слуг одних, но Аннеке самой хотелось пройтись и в заняться чем-нибудь, пока новые впечатления улягутся.
   Отказавшись от предложенных у выхода носилок и заслужив этим удивленные взгляды слуг, Аннеке со своим немногочисленным сопровождением направилась было в сторону королевской гостиницы, но не успели они пройти и полквартала, как их бегом догнали несколько слуг, несущих паланкин. Носильщики остановились, паланкин поставили на землю, словно бы случайно загородив дорогу. Один из слуг, сопровождающих паланкин, направился к Аннеке, низко кланяясь на ходу.
  -- Мой хозяин хочет срочно посоветоваться с вами, госпожа волшебница. Соблаговолите ли? Он прислал за вами этот паланкин.
  -- Конечно, но может быть, позднее, например сегодня вечером или завтра? Я переезжаю, моя подруга, слуга, вещи в гостинице...
  -- Вас же сопровождают Тод и Мартия, они очень хорошие слуги, честные и старательные, нельзя сделать лучший выбор. Попросите главного распорядителя, чтобы они и в дальнейшем вам прислуживали. В вашей новой должности вам как раз полагается двое слуг из дворцовых. Тод и Мартия вас и перевезут. Напишите записку вашей подруге, дайте им немного денег, чтобы нанять повозку, и они все прекрасно сделают за вас. На то и существуют слуги!
   Посланник жестом подозвал сидевшего прямо на улице у стены дома и ожидающего заказов каллиграфа, тот вскочил и подбежал бегом, на ходу доставая бумагу, перья и чернила. Каллиграф уселся у ног Аннеке, разложив принадлежности для письма на мостовую, подложив, впрочем, дощечку. Ничего не оставалось, как продиктовать домашним записку, заплатив писцу медную монетку, и загрузиться в присланный паланкин. У девушки мелькнула мысль о ловушке, но кому может понадобиться готовить для нее ловушку? И ее нельзя назвать беззащитной жертвой.
   Носильщики почти что бежали, и как только ухитрялись с такой-то тяжестью?! Но парней было четверо, и все здоровенные, как жеребцы. Очень быстро носилки достигли ворот богатого дома, окруженного небольшим уютным садом. Этот сад вокруг дома, как уже знала Аннеке, являлся признаком большого богатства и власти: в городе все дома стояли впритык друг к другу, для садов места не оставалось. А если любишь природу и хочешь наслаждаться запахом роз или цветущего миндаля, покупай загородное поместье и тащись оттуда на торжественные церемонии во дворец аж пол стражи..
   Ворота немедленно отворились, и важный пожилой слуга в богатой одежде, скорее не простой слуга, а какой-нибудь эконом или управляющий, с поклоном проводил знахарку в дом, по мраморной, покрытой роскошным сидмасийским ковром, лестнице, в красивую большую комнату и усадил там в кресло возле маленького столика.
   Аннеке осмотрелась: ну что можно сказать, хозяин дома явно питал искреннюю и сердечную привязанность к сидмасийским коврам. Огромный ковер на полу, все стены в коврах, низкий диван покрыт сидмасийским ковром, на креслах такие же, но маленькие ковры.
   А еще - огромное количество драгоценных безделушек: по углам - напольные фарфоровые вазы экской работы с геометрическим орнаментом, в них букеты и ветви, сделанные из серебра, с золотыми цветами, капли росы на цветах и листьях изображали отшлифованные кусочки горного хрусталя. На столике - скульптуры, чаши, подсвечники дорогой изысканной работы; к деревянному потолку, сплошь покрытому резьбой, изображавшей виноградные лозы, подвешены бронзовые позолоченные светильники в виде цветов и птиц.
   Хозяин дома обладал художественным вкусом: все эти вещи гармонировали друг с другом и с обстановкой. На одной стене поверх ковра - красивое старинное оружие. Особо выделялся меч. Аннеке не разбиралась в оружии, но этот меч притягивал ее взгляд и руки, она влюбилась в него с первого взгляда. Несомненно, этот меч был предметом силы, и не из последних. Рядом висели еще два кинжала, судя по белой и черной костяными ручкам и по обширной магической ауре, используемые или когда-то использовавшиеся в ритуалах, но, по сравнению с мечом, это было не то.
   Аннеке не стала бы держать магический меч, да и ритуальные кинжалы вот так, открыто, на стене гостиной, а заперла бы их в сундук в потайной комнате, да еще посадила бы магических стражей. То ли хозяин так уверен в своей силе, то ли вообще не пускал в дом посторонних.
   Аннеке вновь начала опасаться ловушки: зачем бы владельцу такого магического меча понадобился вдруг совет молодой неопытной деревенской знахарки? Но отступать было поздно, да и не хотелось: одолело любопытство.
   Пока Аннеке оглядывалась вокруг, в широко распахнувшуюся дверь совершенно самостоятельно вкатился сервировочный столик на колесах, на пороге зацепился за край ковра, блюда посыпались на пол. Но столик, как живой, извернулся, выгнув ножки, подхватил все блюда, кроме маленькой салатницы, и, бодрый и гордый собой, подкатился вплотную к Аннеке, похожий не собаку, ждущую, что ее похвалят. Столик выглядел при этом преуморительно. Девушка с трудом удержалась от смеха, боясь обидеть хозяина дома - мага, решившего сразу поразить гостью своим мастерством. Но, право, какие советы нужны владельцу живого столика? Он сам советчик хоть куда!
   Следом за столиком в дверь вошел человек в темно-красной, шитой золотом мантии. Он наклонился, поднял салатницу и сокрушенно покачал головой:
  -- Все время он здесь спотыкается!
   Аннеке ответила весело:
  -- Все равно получилось здорово, Файдиас, я так не умею!
   Словно порыв ветра сдул девушку с кресла, она очутилась в объятиях Файдиаса. Он закружил ее так, что вокруг все слилось в цветной вихрь, и бережно поставил на пол, поддерживая под руку. Он стал очень высоким, голова Аннеке доставала ему лишь до плеча. В остальном друг юности мало изменился: те же густые черные брови и широкий полногубый рот. Волосы Файдиас отрастил аж до плеч, бороду брил, но она росла слишком быстро, и после утреннего бритья уже наросла заметная щетина, но это хорошо подходило к его чуть диковатому облику. Смеющиеся, такие черные, что не видно зрачков, глаза смотрели на знахарку по-прежнему ласково.
  -- Прошло столько лет, а ты как была девчонкой, так и осталась!
  -- Для меня столько лет не прошло, Файдиас. У меня... скажем, были неприятности.
  -- Ну, семь лет, прошедшие мимо без следа, нельзя назвать неприятностью!
  -- Это как посмотреть... По обстоятельствам.
  -- Я искал тебя, узнавал... Деревенские несли такую чушь. Значит доля правды тут была? А это ты та самая злая колдунья, что спалила дотла Ахт?
  -- Это не я... я не виновата... А все знают, что я сожгла Ахт?
  -- Не думаю. Разве что мой учитель. Но он очень стар, и ему мало дела до всяческих склок между колдунами. К тому же, как холодное время, так кругом все горит от печей и очагов. Такова, во всяком случае, официальная версия.
   Он успокаивающе погладил девушку по плечу. У Аннеке немного полегчало на душе, и сердце, заколотившееся изо всех сил о ребра и подскочившее к горлу от слов Файдиаса, притихло.
  -- Ты все теперь знаешь! Стал великим магом, как хотел? Ты главный королевский маг?
  -- Да! - гордо ответил Файдиас и смутился, - Ну, не совсем так. Главный придворный маг - мой учитель Эномиель. Но он совсем одряхлел, и я вместе с другим учеником помогаю ему. Но если смотреть на жизнь реально... да!
   Файдиас гордо обвел рукой вокруг себя.
  -- Видишь, чего я достиг! Могли ли мы подумать, что деревенский парень сможет такого добиться? И, я думаю, что твое благословение - помнишь? - тоже мне помогло. Так что можешь на меня рассчитывать.
   Аннеке привстала на цыпочки и чмокнула Файдиаса в щеку.
  -- Ты молодец. Я всегда верила в тебя.
   Он смутился, покраснел и деланно непринужденно улыбнулся.
  -- Весь двор гудит. Все говорят о твоей аудиенции и о милости к тебе королевы. Так я и узнал о твоем появлении. Как видишь, ничего сверхъестественного. А знаешь, почему-то за тобой очень трудно следить с помощью магического шара, все туманится, и шар затмевает какое-то сверкание у тебя на груди. Заполучила какой-то мощный талисман?
   Аннеке совсем не хотелось обсуждать свои талисманы. Поэтому она заговорила о королеве.
  -- А что, королева действительно оказала мне большую милость?
  -- Что ты, огромную! Некоторые по полгода ждут приема, а придворной должности - вообще... Все теряются в догадках и строят предположения. Надо сказать, разнообразные предположения... Из них самое благопристойное - что ты дочь графа Кэрила и кормилицы его дочери, следовательно - сестра королевы Кэри. А неблагопристойные предположения... Сама понимаешь, они касаются жизни королевы в девичестве. Боюсь, как бы королева не раскаялась... в своей благосклонности к никому не известной знахарке.
   Аннеке порывисто схватила мага за руку.
  -- Будь так добр, Файдиас, окажи мне услугу!
  -- Все, что угодно, дорогая! Смотря какую услугу?
  -- Погаси эти слухи! Придумай что-нибудь приличное и убедительное и подтверди перед всеми как надежный свидетель! Но не говори, что я сестра королевы, а то она еще разгневается чего доброго. Пожалуйста, Файдиас! Мне так нужна эта должность!
   Файдиас засмеялся и погрозил девушке пальцем.
  -- Хитрюга! Уверен, что ты все можешь организовать сама, так же, как и свою столь успешную аудиенцию! Ладно, ладно, не хмурься, сделаю, придумаю что-нибудь, я же пообещал, не волнуйся. Все будет славно.
   Он усадил Аннеке в кресло, сам уселся в соседнее, щелкнул пальцами, и сервировочный столик с угощением подкатился поближе, смешно содрогаясь от усердия.
   Маг принялся угощать девушку изысканными яствами, сладостями, а особенно редкими винами, попутно пытаясь выведать, где она провела эти годы, и что делала, чему научилась, и что там на самом деле произошло в Ахте. Но пускаться в откровения Аннеке совсем не хотелось, поэтому она изобразила крайнюю увлеченность лакомствами и отвечала по возможности неопределенно, особенно избегая упоминаний о своих магических предметах, магических помощниках и о том, в чем ее впоследствии можно было бы обвинить.
   Файдиас же ласково улыбался и уговаривал попробовать еще и этого, золотого вина из Сидмасии, где знают толк в наслаждении, и внимательно следил за гостьей, стараясь не пропустить первые признаки опьянения. Но при этом, как ни странно, Аннеке не чувствовала враждебности мага, и ей ничто не говорило об опасности. Файдиас излучал симпатию, доброжелательность и чувство покровительства. А информацию о ней собирал скорее по привычке, в силу многолетней выучки. Конечно, если ему придется выбирать между Аннеке и своей выгодой, никто не знает, что он предпочтет... Аннеке мысленно попросила Великую Мать Тахэт: пусть ее желания и желания Файдиаса никогда не столкнутся! Слишком болезненно станет для нее превращение друга юности и первого поклонника в безжалостного врага.
   В результате стараний говорить правду и в то же время не признаться ни в чем могущим стать опасным ее рассказ получился таким: молодая девушка попросила, чтобы Аннеке соединила ее с возлюбленным, но молодой колдун, живший неподалеку, возражал и потому вызвал Аннеке на магический поединок, в результате которого оба попали в другой, неуютный и враждебный мир.
   Забыв вражду и объединив усилия, они смогли вернуться назад, но здесь прошло много лет. Аннеке осталась без дома, его сожгли напуганные односельчане, в деревне поселилась другая знахарка, и она решила уехать в Ахт. Но там волшебников и так слишком много, недовольство коллег заставило двигаться дальше, так она и оказалась в столице, надеясь на благосклонность своей бывшей сеньоры.
  -- И вот я здесь! -закончила Аннеке и потянулась к бокалу с соком, стараясь через опущенные ресницы определить выражение лица Файдиаса.
   Он улыбался.
  -- Вот я и говорю, хитрюга!
   Маг неопределенно пошевелил пальцами, и кочерга с угодливым выражением на узорчатой ручке бросилась переворачивать дрова в камине. Огонь вспыхнул ярче, и Файдиас, глядя на языки пламени, сказал:
  -- Давай постараемся довериться друг другу. Я понимаю, ты считаешь это преждевременным: мало ли какие отношения были между нами в юности. Но я всегда вспоминал о тебе с любовью и благодарностью. Если бы ни ты, меня бы здесь сейчас не было.
  -- Какая разница, ты был бы в другом месте и не знал ничего об упущенных возможностях. А о чем не знаешь, о том и не жалеешь. Кроме того, мы побратимы, забыл? А побратимство свято. Или уже нет?
  -- И тем не менее.
   Аннеке устроилась в кресле поуютнее, почувствовав вдруг боевой задор.
  -- А что, Файдиас, должность целительницы королевских собачек очень важна и почетна?
   Уши Файдиаса слегка порозовели.
  -- Ну конечно, любая была бы рада получить при дворе любую должность.
  -- Брось, брось. Неужели, получи я место, скажем, главной поломойки дворцовой кухни, сидела бы я здесь?
  -- На дворцовую кухню любого не допустят, только вернейшего из верных!
  -- Ну, а если бы меня приставили убирать мусор в саду? В самом отдаленном углу?
   Маг непроизвольно задумался.
  -- Пожалуй, может статься, что свой человек на этой должности принесет выгоду.
  -- Вот-вот! А где ты был, когда я торчала в этой королевской гостинице? Ни за что не поверю, что ты не знал о моем приезде! Но тогда тебе почему-то не захотелось предаться воспоминаниям о юности возле горящего камина.
   И Аннеке показала другу детства длинный язык. Тот почему-то совершенно, даже в глубине души, не обиделся, а пододвинулся ближе вместе со своим креслом и ласково, успокаивающе взял ее за руку.
  -- Мне кажется, у тебя действительно были большие неприятности. Но теперь все прошло и не вернется. Можешь мне не верить, но я действительно не знал о твоем появлении, хотя и слежу через магический шар за всеми новыми людьми в городе, так, на всякий случай. Ты не носила талисман невидимости? Нет? А что касается твоей новой должности при собачках...
   Файдиас вздохнул и пододвинул поближе к Аннеке блюдо с фруктами.
  -- Знаешь пословицу: " Прячься от молнии, грейся у камина" ? Твоя предшественница скончалась от старости, достигнув весьма преклонных лет, удостоенная доверия королевы, окруженная любовью и почетом. А вот знахарка, следившая за собачками, принадлежавшими королеве Хаоре, прошлой династии, тоже была доверенным лицом королевы, но...
  -- Плохо кончила?
  -- Не то слово... Ее казнили за попытку отравить принцессу. Совершенно непонятно, зачем ей было это нужно. Все равно принцесса родилась тяжело больной и не смогла дожить до детородного возраста, а следующие принцы рождались мертвыми, как ни бились маги. Да и оракулы предрекали, что династии конец. Но судьям было все равно. Очень темная история. Поэтому я считаю, что ты должна мне довериться... а я тебе. Нам обоим необходим этот союз. Здесь нужно быть очень осторожным и использовать любые возможности, предоставляемые судьбой. Просто для того, чтобы уцелеть. Тебе необходим кто-то, кто посвятит тебя в здешние порядки, поверь. Не ждешь же ты этой услуги от главной церемониймейстерши дамы Харес или от ее помощницы дамы Уиет, в жилах которой есть изрядная толика королевской крови?
   Аннеке засмеялась:
  -- Я теперь не удивлюсь, обнаружив у своих дверей толпу желающих оказать мне покровительство. А с вами, с могучими магами, надо ушки держать на макушке, а нос по ветру. Чем-то вы мне напоминаете одного моего друга - хозяина трактира. И сильны, и умны, и полны достоинства, а на первом месте все-таки сколько медяков с серебряного в прибыли.
   Файдиас начал уже терять терпение. Стиснув кулаки и сильно покраснев, он почти прошипел сквозь зубы:
  -- И где же ты так хорошо магов разглядывала? Послушай, Аннеке, неужели ты станешь больше доверять здешним придворным, людям, которых увидишь в первый раз? Или у тебя голова закружилась от неожиданного успеха?
   Он готов был продолжать, но девушка, поняв, что море терпения Файдиаса вычерпано до самого дна, сделала наивные глаза и ласково улыбнулась магу. И то, надолго его хватило. Вот что значит многолетняя выучка! И Файдиас всегда помогал ей и Тэш... К тому же несправедливо отыгрываться на нем из-за другого...
  -- Ну, ну, не злись. Конечно, ты прав. А я ... Ну, просто подразнила тебя чуть-чуть... За то, что так долго не показывался! Зря только ты так обговариваешь условия. Может, еще бумагу принесешь, с контрактом на сорок пунктов, кровью распишемся... во взаимной верности?.. Конечно, сам понимаешь, я буду держаться тебя, что мне остается делать, когда все кругом чужое и незнакомое. И буду благодарна за науку. Но не советую делать из меня свое орудие!
   Файдиас коротко выдохнул, с видимым усилием расслабился и постарался улыбнуться.
  -- Долго не показывался?! Уж кто бы говорил! И все ты врешь насчет своего раскаяния, как думала, так и ляпнула. Ну уж ладно, извинения приняты. В общем, так: новая должность твоя трудна, но здесь все они такие. Это как над пропастью по ниточке ходить... Но и доход соответствующий во всех смыслах: и деньги хорошие, и выучка магическая растет. Я тебе помогу, чем только смогу. Все расскажу постепенно, но и ты сама присматривайся. Король и королева... Ну, с ними все понятно, я думаю... Подлижись к казначею и управляющему. К дамам Харес и Уиет ни на каком скакуне не подъедешь, но кто знает, вдруг им позарез что-то магическое понадобится, так ты не пропусти...
   Файдиас вздохнул и сильно потер лицо.
  -- Да, вот еще, сразу предупреждаю: тут в большом ходу нежелательные беременности, с ними как раз к знахаркам и идут, причем, понятно, хотят, чтобы все тихо, благопристойно и все такое...
  -- Да ты что, Файдиас!? Гневить Великую Мать Тахэт? И ты это делал?
  -- Ну, ко мне, слава богам, с этими делами не ходят, сама понимаешь... Меня тут опасаются... дамы в особенности. Как же: маг, могущественный, между прочим,.. прошу принять во внимание, кстати... Некоторым, вижу, на это плевать.
  -- Теперь ты решил попугать меня?
  -- Пожалуй, нет, хотя стоило бы попытаться, вдруг правда испугаешься, хотя бы для того, чтобы ты проявила больше благоразумия. Но непохоже, к сожалению.
   Файдиас поднялся, кликнул слугу, приказал прибрать в гостиной, уже не желая утруждать себя магией. Затем повернулся к Аннеке, вежливо, как настоящий знатный господин, предложил ей опереться на его руку.
  -- Ну, наверное, ты уже устала и хочешь отдохнуть. Мы часто будем встречаться, и если появятся трудности, вопросы какие-нибудь, ты знаешь, к кому обратиться. А теперь поедем узнаем, как тебя устроили.
  
   Устроили Аннеке замечательно: все вещи перенесли в просторные апартаменты, выделенные управляющим. К ее услугам были: славная уютная гостиная с камином, три спальни, дамская комната с огромной медной ванной на львиных лапах, с подведенной трубой с горячей водой, и комната для слуги. Аннеке удивилась:
  -- Неужели все прислужники королевы живут так?
   Служанка охотно затараторила, что апартаменты сначала предназначались для семьи не очень богатого и знатного придворного, занимавшего должность придворного художника: спальня для господина, спальня для госпожи и отдельно для деток. Господин художник заслужил милость и получил в дар имение в пригороде: королю очень уж понравился портрет его венценосной матушки.
   Аннеке подумала, что примета хороша, и что в третьей спальне они с Нагути-ко устроят комнату для магии. Мебель стояла, причем очень дорогая, хорошей работы, лишь кое-что нуждалось в починке.
   А Нагути-ко уже перезнакомилась с некоторыми любопытствующими дамами, побывала у парикмахера и портнихи, причем заказала платья и для Аннеке, благо их фигуры были похожи. И вообще наслаждалась.
  
  
  
   ГЛАВА 19
  
  
   Черноволосая и черноглазая девушка, очень хорошенькая, богато и нарядно одетая в облегающее голубое с серебряным шитьем платье с огромной белой шелковой шалью, привезенной с островов Хо, разгневанно топнула стройной крошечной ножкой в голубой, под цвет платья, сафьяновой туфельке, украшенной серебряным бантом. Черты ее нежного личика искажал гнев, по щекам расползались некрасивые красные пятна, в глазах дрожали злые слезы.
   Аннеке вздохнула. Вот еще незадача!
  -- Твоя работа, знахарка, никуда не годится! Ты посмела меня обмануть! Ты!.. Я!.. Сейчас же сделай все, как надо, или я!.. Или ты поплатишься!
  -- Но, госпожа моя, вы же мечтали о любви маркиза Фоупа! И, как мне кажется, цель достигнута, о его пламенной страсти к вам сплетничает весь двор! Быть может, маркиз просто еще не осмелился поведать вам о своих чувствах? Я могу наполнить его решимостью и ускорить...
  -- Как же, не осмелился! Ты, знахарка, и любовь-то знаешь на свой деревенский лад! Всякие пастушеские утехи в копне сена! Рука об руку ходить с любимым за плугом и родить ему кучу сопливых орущих детишек! Ты не можешь понять величественные мечты и чаяния девушки знатных кровей!
  -- Но, госпожа... Давайте, попробуем еще раз. Повторите мне свои пожелания, и я постара-юсь...
  -- Ну уж нет!!! Я найду волшебницу благородного происхождения, которая поймет меня без всяких объяснений, которые так утомляют! Разве можно хоть что-нибудь тебе объяснить, жал-кой, неумытой свинопаске!
   Девушка вскочила, оттолкнув стол, и гордо направилась к двери, возмущенно встряхивая головой, отчего ее сложно уложенная прическа начала рассыпаться.
   Все это время Аннеке пыталась подавить гнев и недостойное, как внушала Тэш, настоящего мага желание немедленно напустить на грубую клиентку какую-нибудь гадостную порчу, чтобы той неповадно было оскорблять не только Аннеке, но и любого другого в дальнейшем. Да не утонченное проклятие, вроде венца безбрачия, а что-нибудь грубое, зримое, чтобы стыдилась на людях показаться. К тому моменту, когда нежная девушка уходила, Аннеке уже мысленно примерила к ее тонким чертам рога и свиное рыло, а к изящному, обтянутому голубой тканью задику - толстый хвост, скрученный тугим колечком, мешающий сидеть и выпирающий из-под любого платья.
   Но девушка, то ли почувствовав что-то недоброе, то ли вспомнив о задатке, возвратилась и с гордым видом вновь уселась в кожаное, с тиснеными золотыми цветами кресло для посетителей. Кресло нашел для молодых знахарок слуга Тод в дальнем углу дворцового чердака. Лет этому раритету было немало, но время его словно бы не коснулось. Зашедший раз Файдиас обзавидовался, хоть и удачно скрыл свои чувства. Аннеке подозревала, что кресло оказалось непростое. В нем посетители становились как-то сговорчивее. Интересно бы порыться в дворцовых хранилищах: наверняка там полно магических сокровищ, забытых всеми и невостребованных.
   Аннеке позвонила в колокольчик, и в комнату вошла Мартия с графинчиком сока на подносике. Клиентка сначала хотела запустить подносиком со всем содержимым в знахарку, но отчего-то передумала и выпила сок, успокаиваясь на глазах.
  -- Я в последний раз объясню тебе, чего хочу. Но если опять... Я устрою тебе опалу такую, что остаток жизни ты проведешь на природе, вдали от столицы, а то и вдали от любой населен-ной людьми местности, мой дядя второй министр, помни это!
   Видимо, волшебницы знатного происхождения все же не сидели в каждом углу, и знатным гордячкам приходилось договариваться с имеющимися.
   - Если все получится, как я хочу, я тебя не забуду и награжу сверх оговоренной раньше платы, останешься довольна.
   Аннеке вздохнула еще раз. Уж лучше бы дама ушла: ее гнев можно унять ритуалом, а ее задание... Это ужас какой-то! Жизнь и служба при их Величествах, как и предупреждал Файдиас, была и тяжелой, и опасной. Законы ремесла, накрепко внушенные ей во время ученичества, оказывались под угрозой на каждом шагу. Следовательно, под угрозой находилась и сама Аннеке, как и любой нарушающий законы маг. Девушка и так ждала беды из-за сожженного Ахта, хотя не так уж была и виновата, а тут еще ее постоянно атаковали знатные клиенты с просьбами извести зажившегося на свете и всем надоевшего богатого родственника; вытравить плод; немедленно навести порчу на кавалера, оттоптавшего ногу заказчика во время танцев; провести энвольтацию на смерть царедворцу, удостоенному внимания короля в обход заказчика; кто с чем.
   Отказ грозил всяческими неприятностями: клиенты здесь были достаточно могущественны. И пока Аннеке и Нагути-ко не приноровились творить защитные ритуалы по три раза на дню по очереди, гадости сыпались градом, от выговоров дамы-церемониймейстерши и синяков на лице Мышонка-Терента до испорченного в стирке любимого платья и задержки жалования. Аннеке знала, что это еще не предел.
   Часто приходилось выбирать между двух зол, двух нарушений: ведь отказы рыдающим просителям тоже не поощрялись традициями магов. Вот сейчас она никак не могла понять, чего же хочет эта фарфоровая красавица, на глазах теряющая свое придворное изящество и утонченность от выпирающего наружу бешенства.
   Вздохнув в третий раз, Аннеке зажгла голубую ароматическую свечу, приготовленную заранее для успокоения духа и заговорила, стараясь, чтобы голос звучал ровно и доброжелательно, без тени гнева или страха.
  -- Моя госпожа, в прошлую встречу вы говорили мне, что желаете любви маркиза Фоупа. Но любовь каждого человека особенная и проявляется по-разному. Скажите же мне, какой бы вы хотели видеть любовь этого господина?
  -- Да уж, конечно, не такой! Он кошачьим голосом орал серенады под моими окнами и не давал никому спать, а дама из соседних апартаментов, между прочим, хранительница парадных платьев королевы, если тебе это что-то говорит, и, между прочим, ей уже давненько никто серенад не пел, и она не ответила на мое приветствие сегодня утром. Он признался мне в любви, стоя в дурацкой позе на коленях с жалким пучком чахлых маргариток, так что даже служанки (служанки!) хихикали. Видите ли, я напоминаю этому идиоту маргаритку! Интересно, чем?! А еще этот дурак говорит, что я должна, подумать только, выйти за него замуж, и он отвезет меня в свое поместье, в эту глушь, и будет непрерывно услаждать мой слух своим бреньканем на арфе и своим кошачьим ором! И дурацкими стихами собственного сочинения! Да я с ума сойду! Кроме то-го, он заявил, что я осчастливлю его семью сыновьями и одной дочерью! Да его жалкого владения не хватит на достойную жизнь мне одной, не говоря уж о наследстве для сыновей и приданого для дочерей! А еще он грозит, что украдет меня! Такая скука! А еще он постоянно лижется и портит мне косметику своими мокрыми губами! И мнет мои кружева и оборки! Вчера маркиз подкараулил меня возле большого зала для аудиенций, и четырехчасовые усилия выглядеть прилично на парадном выходе королевы пропали даром! Мне пришлось, подумать только, пропустить парадный выход королевы!
  -- Не волнуйтесь так, моя госпожа! От волнения может пострадать цвет вашего лица. Вот увидите, я все улажу. Что делать, видимо, чувства маркиза к вам выражаются именно так. А как он должен доказать свою любовь, чтобы доставить вам удовольствие?
  -- Ну не слюнявыми же поцелуями! Во-первых, я хочу, чтобы маркиз подарил мне ожерелье и диадему из изумрудов, принадлежавшие его бабке. Оно немного старомодное, но ничего, я уже нашла хорошего ювелира, который может сделать из этого комплекта что-нибудь такое, в чем не стыдно будет показаться на балу в честь праздника весны. Потом маркиз должен устроить меня подругой королевы или, по крайней мере, составительницей королевских букетов. Ему это ничего не стоит, он дружен с главным распорядителем увеселений. И он должен быть моим верным рыцарем: сопровождать меня молча, вздыхать, подавать платок, дарить цветы и подарки, конечно, самые дорогие, и делать все, что я прикажу. У меня уже есть верный рыцарь, но почти у всех красивых родовитых девушек по два верных рыцаря, а у дамы Роны целых три, а она ничуть не красивее и не знатнее меня! Но замуж за маркиза я пока не собираюсь, это такая скука! И если все будет так, как я хочу, быть может, в старости, лет в тридцать, когда при дворе показываться уже стыдно (как графиня Цуанти, какой позор, в тридцать пять лет имеет наглость торчать на всех балах и кокетничать с мужчинами!}, я, так уж и быть, выйду за маркиза замуж и рожу ему наследника, но только тогда! И только одного! Если, конечно, в меня не влюбится герцог Проз, тогда маркизу придется меня извинить!
  -- Я поняла ваши желания, госпожа, и подумаю, как все можно устроить к обоюдному удовольствию. Вероятно, простые переговоры с маркизом...
  -- Причем тут удовольствия этого типа? Ведь это я плачу тебе деньги, значит, ты должна все сделать к моему удовольствию! И мне все равно, как ты все сделаешь! А иначе у тебя будут неприятности!
  -- Угрозы мало помогут мне в работе, скорее помешают, лишив меня необходимого душевного покоя...
  -- Ладно, ладно, все говорят, что ты умелая колдунья, все у тебя получится. А уж я отблагодарю, останешься довольна! Вот тебе еще немного денег на расходы, но будь экономна. Я зайду завтра.
   Красавица положила на стол шелковый вышитый мешочек с серебром и удалилась, громко стуча каблучками и позванивая украшениями, не забыв поправить прическу перед магическим зеркалом. В коридоре она капризным громким голосом позвала свою служанку и принялась что-то ей на ходу раздраженно выговаривать. Служанка плаксиво и невнятно оправдывалась. Дискуссию завершил звук пощечины, и наконец за дверьми все стихло.
   Аннеке осталась сидеть, рассеянно перебирая гадальные фигурки. И Тэш, и Мати всегда говорили, что внушать насильно любовь и делать отворот нельзя, это лишает человека свободы воли и вызывает гнев богов, а особенно огорчает Великую Мать Тахэт. И когда эта девушка потребовала любви маркиза, а гаданье подсказало, что маркиз и так уже ее любит, Аннеке страшно обрадовалась: она выполнит требование, лишь внушив маркизу побольше храбрости и решительности, и ничем не нарушит правил. И вот - ничего не вышло. Эти люди - и король, и министры, и эта вот хрупкая девушка - не хотят ни любви, ни семьи, ни детей - только власти. Бедняга маркиз...
   Знахарка слишком уж устала сегодня. Не будет сейчас придумывать, как превратить возвышенные чувства маркиза Фоупа к этой кукле в нечто вещественное. Завтра. А сегодня отдых, ванна, чай у камина с друзьями... сон... выпить успокоительный отвар...
   В дверь заглянула Нагути-ко, высоко подняла свои выщипанные в ниточку бровки, исчезла, тут же вернулась с подносом, заставленным всем необходимым для проведения очистительных ритуалов, и начала обходить с зажженной свечой посолонь всю комнату, непрерывно бормоча под нос наговоры.
   Свечи отчаянно коптили, сжигая негативную энергию злости и гнева. После верная подруга принялась за саму Аннеке. Наконец, когда у Аннеке засвербело в носу от дыма ароматических свечей и зазвенело в голове от бренчания колокольчиков, отгоняющих злых духов, Нагути-ко угомонилась и потащила Аннеке пить чай с пирожными в гостиной. Нагути-ко искренне считала, что заговоры, магические свечи и колокольчики отличные средства, но от сердечной печали, сглаза и порчи лучше всего лечит горячий крепкий чай с шоколадными пирожными. Фрукты и конфеты тоже ничего, помогают.
   Через час Аннеке решила, что Нагути-ко права насчет чая с пирожными, конфет и фруктов. Обе подруги блаженствовали в креслах у камина рядом с накрытым маленьким столиком. Нагу-ти-ко сидела, скрестив ноги и держа в правой руке большой спелый персик, а в левой - две зажженные ароматические палочки с разными запахами и лениво то откусывала кусок персика, то вдыхала поочередно душистые дымки. Аннеке рассеянно вертела в пальцах колечко-талисман, купленное еще в Ахте в самые первые дни. Как всегда неожиданно появившийся Пушок, на этот раз в облике большого, серого, пушистого, лишь со слегка расплывающимися контурами кота, пристроился на спинке кресла Аннеке и время от времени принимался щекотать ей нос хвостом, хотя это прикосновение было почти неощутимым.
   Доев персик, Нагути-ко запустила косточкой в камин, взмахнула горящими ароматическими палочками, чуть не попав по носу Аннеке и воскликнула:
  -- Не понимаю я, Аннеке, твоего мрачного настроения! Посмотри вокруг: уют, отличный стол, танцы, веселье до упаду, слуги опять же, все подают и убирают. Таких нарядов, украшений и безделушек у нас в Ахте не было, не говоря уж о твоей деревне. Что тебя не устраивает?
  -- Все ты понимаешь.
  -- Не понимаю! Допекла тебя эта черноволосая зараза? Давай сделаем, чтобы больше не допекала! Хочешь, я сама сделаю?
  -- Отравишь?
  -- Ну да, очень нужно! Устрою так, что не захочет прийти,.. например, найдет себе покровителя, который устроит ее... кем она там хочет быть? Главной лизательницей королевских пяток? А бедняге Фоупу найдем для утешения куколку получше, он довольно славный, мне он нравится, во всяком случае по сравнению со здешними гнусными мордами!
  -- Хорошо, эта не появится больше. Так припрется другая, которой надо будет энвольтировать на смерть младенца, стоящего между ней и богатым или не очень богатым наследством. Или еще с каким-нибудь не менее дрянным заданием.
  -- Отвадим и следующую, и последующую, и так далее!
  -- Да уж, отвадишь их! Грозят, размахивают перед моим носом богатством и родословной!
  -- Тут ты, дорогая моя, сама виновата: держишь себя с ними робко, как служанка. Ты давно уж не ученица! Веди себя как великая и могучая волшебница, которая в промежутках между неведомыми и опасными занятиями снисходит до нужд простых смертных исключительно чтобы отдохнуть и развлечься. Пусть они тебя боятся без памяти!
   Нагути-ко выскочила из кресла и изобразила великую и могучую волшебницу: прошлась по комнате, гордо выпрямившись, пару раз небрежно и надменно кивнув головой воображаемым придворным и метнув из ладоней несколько молний, к счастью, не устроивших пожара, а лишь слегка опаливших стены, а побелку не так уж трудно подправить. От этих демонстраций девушка слегка запыхалась, поэтому снова плюхнулась в кресло, отпила глоток сока и продолжила:
  -- И вообще, кто раззвонил, что ты была деревенской знахаркой? Не удивлюсь, если наш милый друг Файдиас!
  -- Вряд ли. Зачем ему? Сама королева знала меня, когда я жила в деревне, принадлежавшей ее отцу. Не в деревне, впрочем. Деревня была недалеко, а я жила в пещерном храме.
  -- Вот так и надо говорить! И королеве будет приятнее: в какой такой деревне она бы могла тебя встречать?! И вообще, ты дочь тайной любви могучей волшебницы Моргианты и короля... Эстуальских островов.
  -- Волшебница Моргианта - сказочный персонаж, а Эстуальских островов вообще нет.
  -- Подумаешь, великий географ! Придворные плохо знают точные науки. Придумай тогда сама себе знатных родителей, раз уж ты такая образованная!
  -- А как же моя мать, и отец, которого я почти и не помню, так рано он умер? Я предам их любовь, отрекшись от них!
  -- Да никто не заставляет тебя отрекаться от родителей! Люби их на здоровье, посылай деньги матери, приноси поминальные жертвы отцу, но чужим про это знать вовсе необязательно. Еще лучше: никто не будет марать их доброе имя грязными сплетнями! Прости меня, но ты такая наивная, Аннеке! Смешно: волшебница ведет себя как ученица! Ну ладно, я понимаю, тебе трудно изменить себя вот так, сразу. Я сама все придумаю и расскажу несколько разных историй. Одну версию - нашей Мартии, сегодня, когда она будет помогать мне переодеваться на ночь, другую - завтра, эой старой корове Тауте. Сделаю вид, что расчувствовалась и пустилась в откровенность, должно подействовать. Но ты уж сделай одолжение, прими загадочный вид, а когда кто-нибудь попытается добраться до тебя с вопросами, не отказывайся с дурацким праведным негодованиием. Лучше ничего не отрицай и не подтверждай, ладно?
  -- Ты потрясающе любезна, совсем из меня дуру сделала.
  -- Зато я тебя люблю. Файдиас тоже поможет, когда я объясню ему его выгоду.
  -- Ладно, давай попробуем. А кто такая Таута?
  -- Ну как же?! Не мешает тебе внимательнее смотреть по сторонам и слушать, о чем говорят! Нельзя быть рассеянной, а то и опасность пропустишь, и нападение. Как ты только знамения воспринимаешь? Не может быть, чтобы Тэш и Мати тебя этому не учили! Таута - давняя и главная любовь казначея и первейшая во дворце сплетница. Обожает романтические истории!
   Нагути-ко откинулась в кресле и поправила волосы, уложенные на этот раз в высокую прическу-башню, ужасно довольная, что выпал случай прочитать подруге нравоучение. Аннеке улыбнулась ей: обида на неприятные слова Нагути-ко, на грубую клиентку, недовольство собой таяли. Действительно, надо держать себя с достоинством. А бояться этих людишек просто смешно: ее могущества с избытком хватит, чтобы проучить всех обидчиков. Она, конечно, никого серьезно не заденет, но некоторых не помешает пугнуть, например, сегодняшнюю черноволосую нахалку. Пушок, до этого молча слушавший разговор подружек, шепнул Аннеке:
  -- Эта черноволосая на самом деле незаконная дочь, и знает об этом. Кроме того, имеются доказательства связи ее матери с псарем. Намекни ей, и она больше не пикнет.
  -- Или тут же отравит меня, - подумала Аннеке. - И откуда Пушок во всем этом разбирается? Неплохо для уроженца иного мира!
   Пушок тихо шелестяще рассмеялся.
  -- Разве ты боишься отравы? Вспомни о своих талисманах... И обо мне! Я могу услышать мысли любого человека, даже мага, если он обо мне не знает и не защитится, и всегда предупрежу тебя об опасности.
   Нагути-ко энергично закивала головой: она быстро научилась слышать речь Пушка. Они симпатизировали друг другу и вместе проказничали. Охоту к шалостям у них не отбили даже приключения в Ахте, и Аннеке молила богов, чтобы приятели вновь не попали в беду. Пушок продолжал:
  -- Вот что мы сделаем: в следующий визит этой заразы я покажу ей картинки о ее происхождении. Папочку, мамочку, разгневанного законного супруга, рождение нашей крошки. А ты в это время смотри на нее и загадочно улыбайся. Спорим, что девочка перепугается и начнет тебя ублажать?!
  -- Что-то сомневаюсь, скорее она меня прибьет на месте. Но если Файдиас посторожит в соседней комнате, то согласна попробовать. Как дань безрассудности. А как мы узнаем, что с ними происходило?
  -- Я уже все подсмотрел. За королевскими кружевными воротниками следит подруга ее матери, сообщница и наперсница. Кружевные воротнички вышли из моды, а должность не упразднили, вдруг мода опять переменится. Но пока знатная дама не у дел, скучает и любит предаваться воспоминаниям.
  -- А если не поможет?
   Нагути-ко пересела к зеркалу, распустила волосы и принялась перекладывать их по-новому, переплетая пряди с черными агатовыми бусами. В зубах она зажала шпильку, поэтому произнесла не очень внятно:
  -- Неужели вы будете серьезно обсуждать, что делать с какой-то маленькой паршивкой? Помнишь, в прошлое полнолуние меня допекал старый конюший его величества, которого заменили на молодого красавчика? Старик еще требовал наслать на соперника черную оспу! И где он теперь?
  -- А правда, где?
  -- Женился скоропостижно на вдовствующей смотрительнице королевских подушечек для ног и сдувает с супруги пылинки, когда она соглашается на минутку убрать свою ногу с его головы! Только не заводи свои любимые причитания по поводу нарушения свободы воли человека и гнева богов! Во-первых, все свершилось согласно природной склонности, можно сказать, по велению судьбы. А во-вторых, я сильно сомневаюсь, что имеющее здесь место скопление биологических объектов можно называть людьми! А!? Как я сказанула?!
   Довольная собой Нагути-ко весело засмеялась и продолжила, увлеченно взмахнув расческой и дрыгнув ногой:
  
  -- Нашей с тобой силы хватит, чтобы нахалы больше не появлялись, и совсем не нужно для этого нарушать законы и правила. Ты открываешь дорогу бедам своими страхами. Так что немедленно запрети себе бояться чего-либо! И вообще, почему ты сидишь?!
  -- Да, действительно, пора в кровать. И вечерние ритуалы еще...
  -- Какая кровать?! Полчаса на сборы, а твои прическа и платье совершенно не готовы!
  -- ???
  -- Через полчаса начнется гуляние в саду и фейерверк в честь приезда послов из Но. Тамошний ххаун, король по-ихнему, предлагает заключить военный и торговый союз, надеясь с нашей помощью защититься от своих северных соседей. В их стране отличные лошади и потрясающей красоты птички ххум. Говорят, что они славно поют. Тамошние богатые дамы приучают их сидеть в своих волосах. Я немедленно заведу себе такую птичку, как только купцы из Но привезут их сюда. Представляешь, они изумрудно - зеленые с золотом, этот цвет так пойдет к моим волосам! У них длинные как шлейфы хвостики и веера на головках!
  -- А что ты будешь делать, если эта птичка накакает тебе на прическу? - ехидно спросила Аннеке.
   Но Нагути-ко смутить было трудно, особенно если дело касалось нарядов и украшений.
  -- Что-нибудь придумаю. Дамы в Но с этим как-то ведь справляются?
  -- Думаю, что они спокойно ходят с закаканными волосами и не обращают внимания на такие пустяки. Вот на островах все ходят с красивыми блохоловками на шее. Пожалуй, я раздобуду тебе такое украшение.
   Нагути-ко резко подпрыгнула и повернулась к Аннеке. Она так и не справилась с прической, волосы упали до пола, а бусы рассыпались.
  -- Ты рассуждаешь о всяких глупостях и не собираешься! Где твое платье? Мартия, Мартия, МАРТИЯ!!!
   Девушка изо всех сил затрясла колокольчиком, призывая служанку. Аннеке вскочила и попыталась выхватить колокольчик из руки подруги, но та ловко увернулась. Аннеке чуть не заплакала:
  -- Слушай, я совсем не хочу сейчас никуда идти. И совершенно нет настроения смотреть фейерверк и встречаться с кем бы то ни было. Завтра трудный день...
  -- Пожалуй, тебе лучше было бы остаться в твоем пещерном жилище, Аннеке! Завести себе медведя и волка. Вместе с волком выть на луну. А зимой впадать в спячку в обнимку с медведем. Со временем ты, пожалуй разучилась бы разговаривать по-человечески и заросла бы шерстью, но все равно там никого нет, и никто не увидит этого. А раз ты все-таки поселилась в столице, возле короля, то жить иначе, чем здесь принято, просто глупо! Ты во дворце уже почти полгода, а до сих пор спрашиваешь меня, кто такие госпожа Таута и маркиз Фоуп!
  -- Перестань! Про маркиза Фоупа я не спрашивала!
  -- Ну, так спрашивала про кого-то другого! Все, Аннеке! Кончилось мое терпение! Немедленно собирайся! А завтра я составлю специально для тебя список придворных с краткими пояснениями, и к вечеру чтобы знала всех, хотя бы имена и должности!
   Наконец на неистовый звон колокольчика прибежала заспанная Мартия. За полчаса собраться не удалось, это время ушло на одну лишь прическу Нагути-ко. Но наряженные, причесанные и надушенные девушки появились в саду как раз к началу балета.
   Пары нарядно одетых детей, приняв изящные позы, замерли на своих местах на дорожках, проложенных между цветов и деревьев, готовые начать танец по знаку распорядителя в момент выхода властительного семейства. Судя по осунувшимся личикам детей, королевское семейство изволило задерживаться, и сильно.
   Кругом суетились слуги со складными стульями, прохладительным и сладостями. Аннеке и Нагути-ко устроились на террасе, уставленной цветами, с витыми позолоченными колоннами, придерживающими пестрый навес из плотного шелка. Веселящиеся придворные толпились ниже, на аллеях сада, шумя, бросая друг в друга цветы, громко требуя напитков и услуг. Некоторые затеяли шутливую перестрелку хлопушками. Когда появятся властители и виновники торжества, послы из Но, праздник станет официально-чопорным, и лишь через несколько часов, когда окажет действие вино, вернется непринужденность, а сейчас все развлекались кто как мог, пользуясь темнотой, которую фонарики и свечи нисколько не рассеивали, а делали лишь романтичнее.
   Нагути-ко, используя заклинание, рассеивающее тьму, в прозаических целях, показывала Аннеке на придворных, называя множество имен и перечисляя связи и заслуги перед короной. Аннеке добросовестно пыталась все это запомнить, но куда там! Лица и наряды смешивались перед усталыми глазами в вихрь разноцветных конфетти. Девушка потихоньку начала клевать носом, но вдруг ее словно что-то кольнуло: в густой тени беседки в дальнем конце боковой аллеи стоял высокий человек в широкой одежде с капюшоном, совершенно скрывающей лицо и фигуру. Сон почему-то как рукой сняло, и оживившаяся Аннеке резво повернулась к подруге.
  -- Посмотри, а там кто?
  -- Где? Покажи!
  -- Вон там, возле беседки, в синем плаще, вон, вон, теперь пошел к фонтану!
  -- Не могу узнать. Как странно, я здесь всех знаю, а этого вроде бы раньше не видела! Наверное, кто-то новый. А на этом празднике только избранные, близкая родня и доверенные. Надо послать Мартию, она вмиг все узнает. А что, Аннеке, понравился? Что-то не припомню я, чтобы ты обращала внимание на мужчин!
  -- Не знаю, я даже лица не рассмотрела. Но он какой-то другой, не как все... и чем-то знаком...
  -- Тогда это, наверное, какой-нибудь маг или колдун, новые маги часто появляются здесь.
   Нагути-ко, весело смеясь, схватила Аннеке за руку и воскликнула:
  -- Что я слышу! Сердечко-то как бьется! Нет, ты еще не потеряна для жизни и веселья! А я-то уж подумала, что место тебе где-нибудь в мрачной полуразвалившейся колдовской башне на краю земли, за книгами, рассыпающимися в пыль от древности! Представь себе: твои волосы сбились в колтун, с плеч свисают романтические лохмотья, от тебя пахнет плесенью, а по полу шмыгают вот такущие крысы с голыми розовыми хвостами - твоя единственная компания! Брр!
   Нагути-ко, не дождавшись посланной служанки, двинулась в сторону, куда ушел незнакомец, расспрашивая о нем по дороге приятельниц, но все пустое. Человек исчез, как будто просто привиделся. Привлеченный всплеском эмоций, появился Пушок, выслушал Аннеке и тоже отправился на поиски, но так же безрезультатно.
   Тут на парадную лестницу наконец выплыло венценосное семейство, следом виновники торжества, и начался бал. Против обыкновения, танцевали все, и никто не обращал внимания на детский балет. Маленькие артисты, простояв долгое время на месте в изысканных позах под грузом взрослых, увешанных украшениями нарядов, теперь чуть не плакали, но старательно принимали заученные фигуры танца.
   У Аннеке не было отбоя от кавалеров, но, кружась в танце по аллеям, она все вспоминала увиденного мельком незнакомца, недоумевая, чем он ее привлек. Вот рядом такой же, высокий, лицо в тени, пышная просторная одежда... и еще один... и еще... Она подняла глаза на террасу, где они с Нагути-ко сидели в ожидании королевского появления, и сердце вновь бухнуло.
   Опять он... стоит и смотрит на танцующих... на нее?! И лицо уже не в тени, глаза... знакомые глаза, от взгляда которых кружится голова...
   Потом Аннеке, не помня как, оказалась на широкой мраморной скамье со спинкой. Толстая дама в розовом блестящем платье с приторной улыбкой тыкала ей в нос гадостно пахнущий флакон с ароматическими солями специально от обмороков, а кавалер, танцевавший с ней этот танец, вовсю пользуясь случаем, расстегивал ее платье.
   Девушка с трудом отделалась от всех, убедив в своем отличном самочувствии. Нагути-ко отстала от нее последней, пообещав немедленно найти служанку и взяв у Аннеке клятву никуда одной не уходить. Оставшись одна, знахарка вздохнула: она узнала. Лицо Димир изменил, но аура и глаза... Их изменить не так легко. Понятно, они с графом от своих планов не отказались. А ей что теперь делать? Ну, во всяком случае, не вмешиваться, это точно. Пусть сильные дерутся между собой, а им с подругой надлежит успевать уворачиваться из-под ног сражающихся. Уж доносит она не станет, тем более на Димира...
   Хотя Кэри ей доверяет... Но нет, сама Кэри не пострадает, заговор наверняка направлен только против короля. А впрочем, она точно ничего не знает. Мало ли какие дела могли привести мага Димира в столицу. Вполне вероятно он, как и она сама недавно, ищет лишь выгодной службы и знатного покровителя.
   Что же до ее чувств к магу, то с ними все было ясно с самого начала: с тем же успехом она могла бы влюбиться в смерч, пронесшийся недавно над бухтой Ауа, который прошел и исчез, уничтожив все, оказавшееся на пути. И чем дольше Аннеке будет влюблена в Димира, тем больше шансов попасть в беду. Забыть его, как бы не было больно!.. Единственная приятельница ее юности говорила с важным видом, так мало вяжущимся с растрепанными соломенными косичками и тщедушным тельцем, что первая любовь быстро проходит, оставаясь лишь сладким воспоминанием. От этой мысли тяжко заломило в груди.
   А может быть, ее первой любовью был Файдиас? Ей всегда было с ним хорошо: весело и спокойно. Зачем радость и чувство защищенности она сменила на боль в груди, страх и глупые надежды?! Как бьется сердце, холодеют руки и ноги и сладко кружится голова! Но Димир даже не попытался встретиться с ней, поговорить. Не прислал никакой вести. Она ему не нужна.
  
   В этот момент Димир стоял совсем неподалеку, за аляповатой парковой скульптурой, изображавшей наполовину девушку, наполовину серну, с маленькими ветвистыми рожками и вазоном в руках, из которого свешивались до земли незнакомые растения с голубыми цветами-колокольчиками. Все вместе представляло собой отличное укрытие.
   Маг размышлял, стоит ли позволить Аннеке увидеть себя, заговорить ли с ней. Ее талисман значительно облегчит его задачу, но нужно ли связываться с лишним сообщником? Захочет ли Аннеке помочь? Согласится ли хотя бы молчать? Она обласкана, как говорят, королевой Кэри. Нет уж, лучше не рисковать понапрасну. Он справится сам. И Аннеке станет его призом... без всяких условий. А тут еще это странное практически бестелесное существо. Похоже, оно способно воспринимать мысли. Сегодня ему стоило немало усилий не позволить себя обнаружить. Проклятый клочок тумана так и крутился рядом.
   Размышления обоих прервало шумное появление Нагути-ко со свитой. Тод, их слуга, и еще один, незнакомый, диковатого вида чернявый парень, с двумя большими медными серьгами в правом ухе и клеймом раба на лбу тащили паланкин, а Мартия и ее подружка, прислуживавшая на кухне, волокли вдвоем большую корзину с полотенцами, снадобьями, льдом, притирками и мятной водой - всем, что прописывала Нагути-ко своим пациентам при внезапной хвори. При виде подруги Нагути-ко заулыбалась:
  -- А ты розовенькая, хвала богам! Голова больше не кружится? Но все равно, залезай в паланкин, незачем напрягаться. Вдруг у тебя тепловой удар или малярия? Завтра полежишь весь день, и не вздумай спорить! Я за тобой пригляжу.
   Нагути-ко и Мартия с неожиданной силой подхватили Аннеке под руки, затолкали в паланкин и в мгновение ока доставили в кровать. Не надо было и ходить на этот праздник, и не хотела же идти: одно расстройство. Мартия переодела Аннеке в ночную рубашку, вытащила шпильки и бусы из волос, подала стакан молока с медом и ушла. За окнами начинало светить и шумели, расходясь наконец по апартаментам, загулявшиеся придворные. Нагути-ко присела на край кровати Аннеке, скрестив ноги и укрывшись краем ее одеяла, тоже со стаканом молока в руке.
  -- Неплохо повеселились. Жаль, что ты заболела.
  -- Да не заболела я вовсе. Просто расстроилась из-за той клиентки и устала. И душно было.
  -- Это в саду-то душно?! Не обманывай! А ты рассмотрела парня, что вместе с Тодом паланкин нес? Это раб госпожи Тауты, она мне его одолжила, чтобы отнести тебя домой. А если мы захотим, то и насовсем продаст, дешево. Этот раб вроде непокорный, из северных новых Владений, взят в плен с оружием в руках, еще подростком, оттого и непокорный... Вот если б ребенком!..
  -- Нагути-ко, ну зачем нам непокорный раб? Мало неприятностей, так еще следи, чтобы дома не зарезали?!
  -- Этот раб госпожу Тауту может зарезать, а нас не тронет. Пообещаем, если угодит, на волю отпустить и клеймо снять. Таута клеймо снять не может, а мы можем. Он на нас молиться станет! Вообще-то нам не один раб нужен, а четыре - паланкин таскать. А то везде пешком, да по жаре тяжело. Тод паланкин носить отказывается: я, говорит, камердинер, мне стыдно. А два раба нас двоих не унесут. Рабов тоже надо жалеть.
  -- Вечно ты, Нагути-ко, придумываешь, то придворных воспитывать, то паланкин тебе с рабами. А к рабам еще надсмотрщика?
  -- Тод присмотрит, он согласен, у него брат на плантации чайных роз управителем, видел, как брат с рабами разбирается. А паланкин с рабами - это шикарно, нас сразу больше уважать будут, а то мы как бедные тут, будто не можем себе позволить.
  -- Ну, хочешь - покупай, деньги знаешь где лежат. А хватит?
  -- Хватит, наверное, если брать подешевле.
  -- Ага, непокорных. А к ним - бугая с плеткой. А где мы будем их держать?
  -- Все держат во дворце, чтоб далеко не ходить. В подвалах специальные помещения для рабов.
  -- Ага, тюрьма.
  -- Все ты преувеличиваешь. Не в тюрьме, а выше, в полуподвале, и там неплохо. Во дворце все самое лучшее. Да рабам с рынка тут как в небесных чертогах покажется. Слушай, а кто это был?
  -- Кто?
  -- В саду, от чьего вида ты сразу обмерла! Рассказывай, кто это и где ты с ним познакомилась!
  -- О, ты сама уже все узнала, хитрюга, а теперь пытаешься выведать у меня все подробности! Сперва расскажи, что тебе про него наболтали, а потом и я, может быть, (но учти, только может быть, ничего заранее не обещаю!) расскажу тебе остальное!
  -- Ладно уж, цени мою кротость! Не знаю, тот ли, но во всяком случае, это единственный новый человек за последний месяц, и прибыл он лечить одного вреднющего старика. Тут твоей симпатии не позавидуешь. Он, наверное, не знает, во что вляпался, а мы все насмотрелись на этого типа. Тем, кто у него в услужении, светит темница, и это в лучшем случае. Четырех предыдущих своих врачей и служанку старик велел казнить, якобы за покушение на его жизнь, и теперь нанять местных слуг ему затруднительно: таких дураков что-то мало. Вот и начал выписывать их из глухой провинции. Хоть бы твой милый догадался в самом деле отравить старого пня, все бы вздохнули спокойнее. Но, кроме того, слуга старика шепнул мне, опасливо при этом оглядываясь, что этот твой молодой человек настоящий сильный маг. Странно, мог приискать местечко получше. Или... А, понимаю!
  -- Ой, Нагути-ко, ничего ты не понимаешь, и вообще, лучше молчи и никого больше не расспрашивай. Давай ритуал проведем, чтобы сегодняшний день все забыли.
  -- Ну нет, теперь все рассказывай!
  -- Да нечего мне рассказывать. Я и не знаю ничего точно, лишь чувствую опасность... и для него, и для нас.
  -- Всего-то ты боишься! Я уже тебе объясняла, что страх-то беду и притягивает, но уж верно, такая ты трусиха. Так и просидишь всю жизнь в пещере! А по-моему, надо идти навстречу опасности: только тогда и живешь в полную силу. Из беды как-нибудь можно выкрутиться, в Ахте же выкрутились, а уж при удаче много можно выиграть!
  -- Не забывай, в Ахте нас друзья выручили, не будь друзей, мы бы... И не помню я, чтобы ты там так уж храбро шла навстречу опасности! Вспомни, сидела в повозке в полубеспамятстве и ревела, подходи и бери голыми руками. Если бы не Паунседета и Бауглок, сейчас бы в подвале под ратушей цепями гремели... а то еще и хуже...
  -- Ну и что, что ревела! А если бы догнали, я бы не хуже тебя справилась! Кроме того, здесь у нас тоже уже друзья есть. Один Файдиас многих стоит!
  -- Файдиас маг. Он поможет нам, только если и ему польза будет.
  -- Будет ему польза, не сомневайся! Если бы он от нас совсем пользы не ожидал, и общаться не стал бы. Ну и что? Подумаешь! А тебе только бескорыстная дружба нужна?! И вообще, хватит отвлекать меня разговорами, немедленно рассказывай все! Кто этот маг и что тебе до него?
   Аннеке вздохнула, пристально поглядев на подругу, и решила, что пооткровенничать стоит. А то, пожалуй, еще обидится. Но на всякий случай знахарка произнесла последнее слово и сделала последний жест заготовленного заклинания тишины, чтобы никто не смог их подслушать. Надо было раньше побеспокоиться. Вся комната как бы исчезла, девушек окутал магический кокон из серого мерцающего и переливающегося тумана, непроницаемый для любопытных глаз и ушей. Конечно, сильный маг проник бы через эту защиту без труда, но тайны двух смотрительниц королевских собачек вряд ли могут привлечь внимание сильных этого мира.
  -- Ах, Нагути-ко, я, кажется, без памяти его люблю! А он меня - нет.
  -- Ну вот еще, почему ты так решила? Ты же прелесть, умница, красавица, только дурак в тебя не влюбится!
  -- Спасибо тебе, дорогая. Но он вовсе не дурак, а никого любить не может просто потому, что не умеет, не нужна ему никакая любовь. Никто ему не нужен, только власть. И здесь он какие-то интриги плетет, с графом Кэрилом, отцом королевы Кэри, связан. Мне кажется, это он устроил, что первая королева умерла, а Кэри за короля выдали. Хотя мы в это время отсутствовали...
  -- Ну, ну, не выдумывай, королева с детства болела, король на ней женился только потому, что она из старой династии, чтобы было больше сторонников. А граф Кэрил теперь никто, король его не выносит и в родовое имение сослал. Об этом даже в Ахте все знали. И на Кэри король женился, потому что она тоже в родстве со старой династией. Король мужик очень умный. И если твой любимый под ним яму копает, то ему не поздоровится, уж будь уверена, хоть он семь раз великий маг. Не думаю, что королевский маг Эномиель слабее, хоть он и старик уже.
  -- Этого и я боюсь. Ему не поздоровится, и о нас вспомнят. Пойдем-ка ритуал выполнять.
  -- Подожди с ритуалом. Прежде надо все обсудить и понять, а то наритуалим такое... Значит, ты любишь его? Счастливая! Я еще ни в кого не была влюблена... и меня еще никто не любил.
  -- Как никто? А Лиор?
  -- Нет. Лиор - это так... А плакала я тогда от обиды. Тогда казалось - от любви, а теперь я поняла. Просто обида. Уж он-то точно променял меня на какую-то магическую безделушку.
  -- Не скажи, знаешь, какие бывают предметы силы! Маги за некоторые жизнь отдают!
  -- Я бы не стала. Жизни мне жалко, а силы так уж много и не надо, только чтобы было безопаснее, и удовольствия получать И разве можно любимого променять хоть на самый сверхсильный талисман? Но ты расскажи, как вы познакомились?
   Аннеке пришлось-таки выдать подруге историю своей любви. В этом рассказе не было ни слова лжи, но и всю правду она утаила. Нагути-ко посмотрела на подругу ясненькими умными глазами, вздохнула:
  -- Так-то ты мне доверяешь! Ну ладно, после расскажешь, если помощь понадобится. А что касается любви... Открою тайну, притом даром, цени, не то что ты, скрытная душа! Пока ты в саду сидела, я успела и погадать, и в шар поглядеть. Любит тебя твой колдун, любит! Ну, правда, любит, как умеет... Но это про каждого влюбленного можно сказать. Любой любит, как его родители любить научили, и про прошлые жизни забывать полностью нельзя. Ну, еще мы, женщины, может быть, сильнее любим, всем существом, по крайней мере многие, а мужчины любят между делами: войной там, торговлей, чем еще они занимаются. Да и женщины больше ценят мужчину делового, он лучше умеет семью кормить. Что делать, жизнь такая, мир наш такой... Хочешь получить мага твоего? Приползет на коленях, со свадебными дарами: мужская магия в любовном деле с женской не сравнится!
  -- Не знаю... Наверное, не хочу... Мне нужна другая любовь... Даже Файдиас в юности сильнее меня любил, все был готов для меня сделать. Что ж, переболею. А ты правда можешь сделать, чтобы приполз?
  -- Всего можно добиться. Лишь цену соответственную заплатить. И он все равно не изменится. Приползти-то приползет, но останется прежним, и после свадьбы ты это почувствуешь.
  -- Я догадываюсь.
   Нагути-ко встала, забрала у Аннеке стакан с недопитым молоком, закутала в одеяло и поцеловала в щеку.
   - Спи. Сегодня никто раньше полудня глаз не разлепит, и мы, наконец, выспимся всласть. Не горюй, все наладится. А если с магом выйдет осечка, мы таких себе поклонников найдем! Красавцев, умных, богатых, и чтоб на руках носили, пылинки сдували! Повеселимся, пока молоды! Ну же, Аннеке, улыбнись!
  
  
   ГЛАВА 20
  
   Факелы гадко чадили, и света от них было немного. Наверное, от недостатка воздуха. Воняло тухлятиной, плесенью и еще чем-то, крайне неприятным, но неопределимым. Файдиас шел вслед за стражником извилистыми коридорами и крутыми лестницами с высоченными, до колена, узкими и выщербленными, да еще и покрытыми какой-то слизью ступеньками. Приходилось прикрывать нос надушенным платком. Он уже несколько раз споткнулся, замарав мерзостью подол новой бархатной мантии, сшитой специально для посещений дворца. Для подземелья надо было одеться попроще. Но на королевской службе всегда: "Срочно! Беги! Вызывают! Дело государственной важности!" Вот и не успел переодеться. Как они сами-то здесь ходят, служивые? Хоть бы рабов послали грязь соскрести. И вообще, тюрьму надо помещать в высокой башне. Подкоп нельзя провести. И сырости куда меньше.
   Наконец, сразу после очередного поворота, стражник затормозил, посторонился и гнусаво сказал:
  -- Сюда, господин, здеся злодея приковали. Господин Тауш сказал, что здеся его сила поменьше будет. Место такое, значит, сказал.
   Файдиас в узком коридоре протиснулся мимо стражника, окончательно уродуя мантию о мокрую заплесневелую стену, и тихо выругался. В глубокой нише лежал скованный человек. Он спал или был без сознания. Охраны рядом не наблюдалось. Его оковы самого Файдиаса задержали бы на пару минут, не более. Ниша могла быть отгорожена от коридорчика толстой решеткой, но сейчас решетку оставили поднятой. Файдиас ругнулся еще раз и обернулся к стражнику, слегка пригнувшемуся при виде гнева мага:
  -- Караульщики где?
  -- Так забоялись люди, злодей-то колдун, шепнет чего и порчу смертную напустит, ему, небось, раз плюнуть.
  -- Господин Тауш где?
  -- Так за учителем побег, за господином Эномиелем, значит. Может статься, господин Эномиель со злыднем совладает. Вы тут, господин, за супостатом приглядите, а я за факелами, значит, сбегаю, темно, значит, тут. Господин Эномиель осерчает, ему с глазами старыми плохо преступника будет видно...
  -- Ну, быстро иди и скорее возвращайся. Да, стульев еще принеси, И позови всех учении ков... Впрочем, нет, учеников не надо. Лучше стражников побольше.
  -- Не пойдут, боятся сильно.
   У Файдиаса от злости свело скулы и сжались кулаки.
  -- Что значит "не пойдут" ?! Я вам дам "не пойдут"! Вы у меня!..
   Стражник торопливо поклонился и, тяжко бухая сапогами, ушел.
   Файдиас несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, справляясь с некстати нахлынувшими эмоциями, и спешно очертил вокруг пленника круг, шепча запирающие заклинания. Слава богам, между узником и стеной закута можно было пройти и круг замкнуть. Магу ведь ничего не стоило просочиться сквозь стену. Даже недоумки-стражники иногда соображают. Да наверняка случайно получилось. Или Тауш распорядился. Файдиас вгляделся в лицо узника. Вроде знакомый. Ну да, это сосед, жил неподалеку от их деревни. Файдиас был тогда мальчишкой, а этот маг был уж известен, даже из Ахта к нему ездили, да он почти всех прогонял. Что-то Аннеке о нем рассказывала... Но нет, Аннеке он в эту историю вмешивать не будет. Сам уж как-нибудь управится.
   Ждать пришлось довольно долго. Узник несколько раз начинал шевелиться и что-то невнятно бормотать, но окончательно в сознание так и не пришел, чем избавил Файдиаса от лишних хлопот. Наконец послышались шаги множества людей и постукивание палки. В коридорчик с кряхтением протиснулся совершенно выцветший от времени учитель Эномиель. Из-за его плеча встревожено выглядывал Тауш, новый ученик Эномиэля, щуплый смуглый парень лет пятнадцати. Зря он притащился, теперь придется еще и его защищать. Позади магов осторожно шевелилась кучка стражников с провожатым Файдиаса во главе, нагруженным складными стульями и пучками факелов. Посланный расстарался: новоприбывшие стражники телосложением своим напоминали платяные шкафы, а их лица несли печать животной тупости. По народному поверью, именно такие люди труднее всего подпадают под власть колдунов. Но тут, по мнению Файдиаса, порученец перестарался: если плененный колдун владеет звериной магией, то он сможет повелевать своими тюремщиками.
   Стулья расставили вне заговоренного круга, факелы вставили в свободные держатели и зажгли, стражники перекрыли коридор. Повисло молчание. Через некоторое время Файдиас угрюмо спросил:
  -- Кого ждем?
   Эномиель сердитым голосом ответил:
  -- Правую Руку и Лучшего Друга Короля господина Этера.
  -- Ах, так! Ему бы поторопиться. Заклинания тают.
  -- Вот пойди за ним и так ему и скажи!
   Это произнес Тауш. Эномиель же согнулся на своем стуле и молчал, глядя в пол, лишь перебирал тонкими длинными, ставшими почти прозрачными от старости, пальцами нанизанные на шнурок нефритовые и сердоликовые бусины с вырезанными на них рунами. Брови его, косматые и седые, хмурились, рот кривился в гримасе гнева.
   Примерно через час ожидания Файдиас встал и заново начертил круг. Скованный колдун не шевелился. Еще через час с шумом, грохотом и смачными ругательствами в адрес колдунов, вонючих темниц, тупых воинов и прочего быдла изволил явиться Правая Рука, и как там его еще, с прихлебателями и специально обученными льстецами. Правая Рука был крайне недоволен, даже, можно сказать, разгневан: его оторвали от пира по случаю цветения любимого куста гедении.
   Господин Этер плюхнулся на почтительно подставленный приближенными стул и обвел присутствующих скучающе-презрительным взглядом:
  -- Ну?
   Тауш, второй ученик Главного придворного мага Эномиеля и помощник Файдиаса, с покло-ном выступив вперед, торопливо доложил:
  -- Вот этот злокозненный колдун злоумышлял против нашего короля!
  -- Это который же из колдунов злоумышлял? - хохотнул Лучший друг.
  -- Изволите шутить, господин? Ха, ха! Вот этот, конечно, который в цепях!
  -- Кто свидетельствует против него?
  -- Господин Зарутих, друг господина графа Кэрила, королевского зятя.
  -- И где этот господин Зарутих, который свидетельствует?
  -- Он лежит, прикованный к ложу болезни, по всей вероятности, отравленный злополучным колдуном. Но его свидетельство занесено на свиток. Господин Зарутих по проницательности своей не доверял колдуну, следил за ним и стал свидетелем злокозненного ритуала... Свиток может сейчас зачитать секретарь... Секретарь! Секретарь! Где его носит!?
  -- Не надо, некогда, обойдемся. Свидетельствует Зарутих, так свидетельствует. Ну и что? Не знаете, как должно поступать со злодеями? Что ж, подскажу по снисходительности своей. Пытать, вызнать сообщников и всех сжечь на городской площади в назидание другим.
  -- Господин, это крайне трудно осуществить...
  -- Это ваше дело! Иначе зачем король дает золото такой толпе бездельников-магов?
  -- Но, господин...
  -- Не желаю ничего слушать! Через неделю колдун и сообщники должны уйти дымом в небеса. А если упустите, то...
   Файдиас встал, выступил вперед и поклонился.
  -- Господин, сила злодея велика, его почти невозможно удерживать. Не лучше ли будет тихо убить колдуна в тюрьме, прямо сейчас, пока он не пришел в себя? Не думаю, что у него были сообщники. Такие предпочитают действовать в одиночку. А если сообщники и есть, они, так или иначе, выдадут себя со временем, достаточно следить за...
  -- Разве я спросил, о чем ты думаешь? Вы получили приказ и обязаны его выполнить! Покушавшиеся на священную королевскую особу должны умереть в муках публично, на страх всем прочим! Да, а отсутствующего на месте дознания секретаря высечь и отрешить от должности. Отметьте там у себя! Все!
   Господин Этер поднялся, ногой оттолкнул стул и направился к выходу, сопровождаемый свитой. Стражники торопливо потянулись к выходу, боязливо оглядываясь. Файдиас дернулся было следом, пытаясь назначить хотя бы пару караульщиков, но махнул рукой и вернулся назад. Эномиэль и Тауш переглянулись, Файдиас покачал головой.
  -- Поверьте мне, этого мага лучше убить прямо сейчас. Пусть потом последует опала, это лучший исход для нас. Зови палача, Тауш.
  -- Я уже звал, думал, господин Этер прикажет сейчас же пытать. Не идет ни за какое золото!
  -- Ты ему еще и золото предлагал? Вечную молодость не предлагал? Сам- то ты за какое золото здесь? Подумать только, королевские маги умоляют какого-то слугу придти и исполнить свою работу, а тот выкобенивается!!! Ладно, тем лучше, меньше любопытных глаз. Я все сделаю сам... А палача отправлю нужник чистить... Нет, что это я, превратишь его в паршивую собаку, для тренировки.
   Файдиас без особой нужды потеребил амулет на поясе и добавил рассеянно:
  -- Искусство трансформации, знаешь ли, друг мой, тренировки требует... каждодневной тренировки...
   Эномиель, сгорбившись и по-прежнему ни на кого не глядя, встал, уронив с грохотом складной стул и не заметив этого, медленно, с трудом передвигая ноги, ушел. Ученики остались одни с плененным магом. Тауш испуганно и с надеждой посмотрел на Файдиаса.
  -- А теперь мы что будем делать? Без учителя?
   Файдиас ответил раздраженно:
  -- То, что я сказал, то и будем делать. Ты можешь постоять за моей спиной, если боишься. Приготовь на всякий случай пару заклинаний.
  -- У меня уже готово. Вчера с учителем я подвесил отличное заклинание переноса в храм, очень изящное...
  -- Не для бегства, для атаки! Если маг останется жив, то этого мира нам не хватит спрятаться от него! Недоумок!..
   Впрочем, последнее слово Файдиас произнес в сторону и шепотом, так что будущий коллега не расслышал его в точности, но все равно густо покраснел и весь напрягся. Файдиас натужно рассмеялся, хлопнул начинающего волшебника по плечу и принялся оглядываться по сторонам в поисках какого-нибудь обрывка ремня или веревки. Ничего подходящего не подворачивалось. Тауш схватил его за руку:
  -- Стой, погоди! Король разгневается!
   Файдиас досадливо стряхнул потную, липкую ладонь.
  -- Может, король даже ни о чем не знает и не узнает! Кто пойдет ему докладывать о том, что допустили во дворец злоумышленника? Я не пойду. Лучший друг не пойдет наверняка, хочешь, поспорим?
  -- А учитель?
  -- Учитель Эномиель постарается обо всем этом забыть, или сделает вид, что из-за немощности забыл. Ему совсем не по сердцу, когда с магами случаются несчастья, ведь нас мало. Знаешь, он мечтал создать государство магов, в котором каждый подданный обладал бы магическими способностями, а король - самый могущественный волшебник.
  -- Тогда учитель рассердится на тебя!
  -- Он прекрасно понимает, что другого выхода нет. Потому и ушел. А не хочешь еще, чтобы после этого покушения всех нас объявили вне закона, как без малого триста лет назад? До сих пор память жива!
   Тауш покачал головой, всхлипнул по-детски и принялся бормотать что-то себе под нос и причудливо шевелить руками, готовя заклинания. Файдиас некоторое время наблюдал за ним, потом одобрительно кивнул. Снял с себя шнур с ладанкой, ладанку отцепил, осмотрел и сунул в замшевую сумочку на поясе, шагнул к пленнику, который как раз пошевелился и застонал, поводя вокруг бессмысленными глазами. Тауш вновь сжал руку Файдиаса.
  -- Сюда опять кто-то идет, слышишь?
   Файдиас прислушался. Действительно, идут... двое...Один шагает уверенно, тяжелым шагом. Другой шаркает, еле ноги волочит...
  -- Небось, пьяные стражники заблудились. Еще с ними возни не хватало. Ну-ка, господин ученик, отведи им глаза и проводи отсюда, пока я тут вожусь, - и аккуратно захлестнул шнурок на шее пленника.
  -- Хе, хе, хе, я вижу, господин помощник главного придворного мага решил нарушить приказ Лучшего Королевского Друга? Господин Файдиас решил, что он тут самый умный? Да, видать, все маги злоумышляют, только один уже уличен и схвачен, а другие - еще нет... Хе, хе, шучу, шучу!
   Файдиас вздрогнул и оглянулся. В проходе стояли двое. Один - королевский палач, огромный детина с малоподвижным, звероподобным, но в то же время каким-то детским лицом и странными, будто слепыми глазами, голый по пояс, в дерюжных, еле удерживаемых на бедрах хилой веревочкой штанах. Шерсть на туловище детины была густой, курчавой и рыжей, а на голове - черной.
   Второй - щуплый седой старичок с реденькими волосами и бородкой, сморщенным, как печеное яблочко, личиком. Старичок был нетверд в ногах, но палкой не пользовался. Своими выцветшими глазками старик как-то оценивающе оглядел Файдиаса, Тауша и скованного преступника с ног до головы. Файдиас непроизвольно поежился, а Тауш и вовсе попятился.
   Рыже-черный детина пробасил:
  -- Вот, господин учитель, этого вот пытать велено. А как его пытать? Уйдет! Давненько колдунов у нас не бывало. Только та ведьма, что первую королеву отравила, да у ней и силы никакой не было, так, хитрость одна. Помогите уж, господин учитель, за мной никогда не пропадало, отслужу по совести.
   Старик снова мелко захихикал, потянулся потрепать детину по щеке, не достал и потрепал по сильно выдающемуся мохнатому животу.
  -- Да уж, знаю, ты хороший, почтительный мальчик. Ужо помогу, не беспокойся, и много за помощь не возьму. Колдун там, не колдун, какая разница: любого мамка рожала, у каждого плоть болит. И колдунов приходилось работать, и герцогов, и прочих всяких, и на каждого свой подход найдется.
   Он снова нехорошо, как бы примериваясь, глянул на Тауша и Файдиаса и завозился в небольшой сумке на поясе. А Файдиасу вдруг стало до безумия жаль малознакомого мага. Глянул незаметно - может, пришел в себя и сможет исчезнуть? Нет, вряд ли, приоткрытые глаза закачены и голова запрокинута.
   Старик тем временем вытащил из своей котомки какой-то комок и отдал палачу:
  -- На, забей в рот ему, покрепче, чтоб не выплюнул.
   А сам поверх оков на руках и ногах повязал пленнику какие-то жалкие, тонкие, лохматые веревочки.
   Файдиас решил вмешаться:
  -- Что это, старик? И вообще, кто ты такой?
  -- Кто я такой? Молодой, видать, не знаешь. А вот учитель твой меня знает, и я его знаю. Сходи, спроси. И Искусство я изучал, как же без Искусства. Эх, молодость да старость... Кости мои вот высохли, а то бы ты меня тоже знал.
  -- В рот-то ты ему что запихал? Я должен за ним следить, чтоб не ушел.
  -- Видел я, как ты следил-то. А в рот что положил? Ведьмины слезки, что ж еще? Неуж не слыхал? Слыхал, слыхал, забыл только, видать. Ниче, вспомнишь. И веревки тож из ведьминых слезок. Сохранил вот, они на вес золота теперь, и пригодились. С ними колдун заклинание не сотворит и никуды не денется, оков не сбросит. Идем, ладно уж, проследишь за работой, как приказали, и доложишь кому следует.
   Старик подмигнул Файдиасу, махнул рукой детине, тот взвалил колдуна на спину. Файдиас попробовал воспротивиться и провести допрос прямо на месте. Но старый заупрямился.
  -- В пытошную только, там струмент, все, что для работы потребно. Да не боись, не уйдет. У меня ни один еще не ушел. А в пытошной будет покрепче: сколько народу там кровь пролили и страдание приняли! А многие и жизнь потеряли! Место силы! - старик мерзко ухмыльнулся и снова подмигнул.
   Файдиаса покоробило, ему не улыбалось присутствовать на каких-либо допросах. Вдобавок он чувствовал, что его собственное положение в присутствии странного старика пошатнулось, как будто он был не почитаемым всеми придворным магом, а крайне подозрительным типом, которого следует немедленно прихватить за бока и тащить к дознавателям, вызнавать злые намерения. Колдовское зрение показало магу на месте старика лишь плотный кокон защиты. Такую защиту творили лишь сильнейшие, и, как правило, только в минуту смертельной опасности. Слишком велик был расход сил. Большинство предпочитало обходиться другими средствами, кто чем.
  -- Смотришь, - старик хихикнул. - Смотри, смотри. Может, что и усмотришь. - И пошаркал к выходу. Детина с его ношей - за ним. Маги неохотно потянулись следом.
  -- Эй, старик, - окликнул Файдиас. - а как ты его допрашивать будешь, с кляпом-то во рту?
   Старик захихикал. Это хихиканье уже начало доставать придворного мага, но, кажется, придется терпеть.
  -- А ты как хотел его допрашивать? С удавкой-то на шее? Да очень просто: видимость проведенного допроса создадим, протокол напишем. Вот помощник твой и напишет, грамотный небось. Писца звать не станем: лишних людей нам не надо. А сообщники... Ты, маг, ну прям как дитя! Найдутся сообщники, как не найтись! Преступный маг же откуда-то приехал, где-то жил, с кем-то говорил. Его допросить нельзя, опасно, а вот господина Зарутиха очень даже можно: откуда маг взялся? Еще слуга у злодея был, в наказание его магу отдали, за непокорство, за дерзость. Вот вам, господин молодой маг, и еще один сообщник!
  -- Господин Зарутих тяжко болен, при смерти...
  -- Не беспокойтесь, господин молодой маг, не помрет. Для этого тоже ваш покорный слуга пригодится: изучал лЕкарство, и практику большую имел, при моих-то занятиях. Живо на ноги поставлю и плясать заставлю... Вот так государственные дела делаются, учись, молодой! А ты думал, живой столик, на ножках бегающий, сварганил, и карьера сделана?! Без фокусов король обойдется, а вот без тайного сыска...
   Файдиасу давно мерещилось, что под ребрами у него все смерзлось в ледяной ком. Он вдруг с ужасом почувствовал в этом высохшем пеньке что-то созвучное ему самому. Какая-то часть его души горячо одобряла каждое сказанное тем слово. И старик, сперва взглядом примерявший к молодому магу палаческий инструмент, теперь поглядывал на него с отеческой снисходительностью, как на начинающего коллегу. Так вот какой будет кульминация его придворной службы!
   Перед ними медленно, с пронзительным скрипом отворилась тяжелая дубовая дверь, ведущая в допросную.
  
   День выдался длинным. Файдиасу казалось, что он не кончится уже никогда и будет длиться и длиться, пока все участники событий не умрут и не истлеют. Временами магу казалось, что смерть - лучший исход, по крайней мере для него. Он присутствовал на "допросе" колдуна, наблюдая, как старик, имени которого никто не знал, задавал вопросы, королевский палач орудовал инструментом, а колдун мог только мычать через плотный кляп.
   Принесли на носилках дряхлого, трясущегося Зарутиха. Тот, лишь увидел допросчиков, не дожидаясь вопросов выложил все, что доподлинно знал и все, о чем только догадывался. Тут вновь всплыло имя королевского тестя, и старик снова начал нехорошо глядеть на Тауша и Фай-диаса, особенно когда выяснилось, что Файдиас вырос во владениях графа Кэрила.
   Приволокли слугу мага, тощего, грязного, в нарывах парня лет двадцати, с прямыми соломенными волосами, непослушно падавшими на лицо. Парень казался забитым и запуганным, не было в нем теперь никакой дерзости и непокорства. Неужели это новый хозяин-колдун за такое короткое время смог так преобразить своего слугу? Слуга, так же, как и господин Зарутих, готов был рассказать все, что угодно господам дознавателям, но его все равно вздернули на дыбу.
   Вопли бедного юноши, признающегося во всех преступлениях сразу, стояли в ушах Файди-аса и тогда, когда всех подозреваемых и сознавшихся преступников кое-как привели в чувство, отмыли от крови, наспех подлечили и распихали поодиночке по каменным мешкам, похожим на могилы; и тогда, когда он следил, как Тауш переписывает набело, а потом и по второму разу протоколы дознания; и когда он сам собирал бумаги и на всякий случай обдумывал свой доклад королю и первому министру.
   Старик, по-прежнему хихикая, подошел к нему, невесомо хлопнул по спине птичьей лапкой и посоветовал дружеским тоном:
  -- Все-то не пиши в докладе. Мало что ты знал колдуна, вы, колдуны, все друг с другом знакомы. Нас трое тут, мой парень - могила, никому ни гу-гу, так уж обучен, никто и не узнает, если только твой Тауш не растреплется. А ты сделай, чтоб он молчал. Но, главное, помни, я к тебе присматриваться буду. А ведь не только ты колдун из графовых владений. Кэрилова вотчина вообще на колдунов и колдуний богатая, а? А то, может, господин Эномиель себе другого ученика возьмет? А тебя... Тебя понятно, куда... Хе, хе! Не боись, шучу, шучу...
   Файдиас криво усмехнулся в ответ, разложил все листы по разным папкам, дождался посланных из судебной палаты, сдал им все и наконец смог уйти к себе. Там, в жарко натопленной гостиной, обласканный испуганными слугами, его ждал Эномиель.
   Казалось, он постарел лет на двадцать, но сидел прямо и даже листал какую-то книгу, но его глаза оставались неподвижны и устремлены в никуда. При виде учителя у Файдиаса внутри сломалось что-то, помогавшее ему удерживать тело вертикально весь этот страшный день. Он упал на колени перед старым магом, уткнулся лицом в его простую серую мантию и зарыдал.
   Файдиас знал, что вот сейчас-то учитель его и вышвырнет за такую вопиющую несдержанность и отсутствие самоконтроля, но остановить слезы не мог. Но старый маг положил ладонь ему на голову и проговорил еле слышно:
  -- Да, жаль молодого Димира. Но он сам во всем виноват, и спасти его, не рискуя собой, мы не в силах. Да и не обязаны: каждый заботится о себе. Он сильный маг, может, еще и выпутается. Адепт, пытающийся заниматься вещами, для адепта неподобающими, часто кончает именно так. Заметь, ученик, для того, чтобы помешать его замыслам, не понадобились маги, вполне достаточно оказалось подозрительного старика. Такова цена необузданных амбиций и страстей.
   Файдиас прислушался к себе и со стыдом понял, что к этому моменту и думать забыл о Димире и сейчас, скорее, испытывал к нему неприязнь: из-за дурацкой затеи этого мага рушилось с таким трудом созданное благополучие. Тут магу вспомнился скверный старичок с его словами: "Кэрилова вотчина вообще на колдунов богатая, а?" Это воспоминание было как удар под ребра. Боги, еще и Аннеке! Она тоже попадает под подозрение! Да и королева тоже! А уж его самого сметут и не заметят, и магический дар не поможет, как не помог Димиру. Снежный ком, поселившийся в груди с утра, зашевелился и начал расти, внутренности смерзлись в ледышки и, казалось, застучали друг о друга, холод достиг сердца, дыхание остановилось, все поплыло перед глазами...
   Старый маг брызгал ему водой в лицо.
  -- Эк тебя прихватило! Да не бойся. Ты же во дворце не первый день, должен, казалось, знать: все царедворцы в чем-либо незаконном замешаны. Кто ворует из казны, кто спал с королевой или с королевскими симпатиями, есть и любители заговоров. Удалось выкрутиться - живут себе до королевской немилости. Друг на друга доносы пишут и доказательства вины копят. Все это до времени хранится и у первого министра, и у казначея, и в судебной палате. К тебе даже лучше относиться будут, дружески: такой же, как все, стал. А могут и не узнать ничего. Тебе теперь лишь осторожнее надо быть да не ссориться со старым Хейстом-Насквозь Видящим. А король ничего и не узнает, это ты верно сказал. Кто ему докладывать-то пойдет? Кому жизнь не мила? А если сам он спросит, скажут, что Димир урожай портил, или девок, мало ли...
   Эномиель, откуда только силы взялись, поднял Файдиаса, уложил на кушетку и влил ему в рот какое-то обжигающе-горькое снадобье, от которого перехватило дыхание, но внутренности почти сразу оттаяли. Файдиаса пугало и раздражало умение учителя читать мысли каждого, как открытую книгу. Тот продолжал:
  -- И Аннеке твоей ничего не будет: королева ее очень ценит, уж не знаю, за что, не вникал я в их дела. Но лучше, поверь мне, чтобы она ничего не узнала. Не предупреждай ее об опасности, а то затрепыхается и лишь внимание к себе привлечет. Сам за ней проследи и обереги. А уж королеву и подавно никто не тронет: она всем довольна, незачем ей в заговоры встревать, и король это прекрасно понимает. Граф Кэрил... Думаю, скоро посланник к нам пожалует от Лучшего друга. Пора, думаю, графу покой обрести.
   И Эномиель тяжело вздохнул.
  -- Вставай. Я знаю, тебе надо теперь неделю силы копить. Но придется. Ритуал сам проведу, ты лишь поможешь. Жаль Димира, ох как жаль. Способный мальчишка. Его учитель моим хорошим приятелем был. Жаль. Я на покой собирался, должность тебе хотел оставить. Теперь придется задержаться.
   Он подтолкнул Файдиаса. Пришлось встать и тащиться с учителем. Но, когда молодой маг опрокинул алтарь с установленными уже символами духов и стихий, старый маг махнул ему рукой убираться и вызвал юного паренька, принятого совсем недавно и являвшегося, фактически, учеником Тауша, он с ним все время возился. Сейчас от мальчишки было много больше толку, чем от Файдиаса.
   А Файдиас с огромным облегчением уполз к себе в спальню, где стояла любовно выбранная всего луну назад огромная кровать с балдахином на резных дубовых подпорках, с кучей вышитых подушек и парчовыми занавесками со всех сторон. Эти занавески сегодня призваны были послужить магу защитой от жестокого и неуютного мира.
  
   Эномиель произнес последние слова заклинания, вглядываясь в большой, идеальной прозрачности шар из горного хрусталя. Картины, представшие перед ним, остались непонятными, к тому же мешал туман, наплывающий из шара время от времени. Туман говорил о том, что духи судеб еще не приняли окончательное решение, и события могут пойти по иному. Ничего угрожающего не предвиделось, кроме костра бедняги Димира. Но и костер временами затягивало странной голубой завесой, и вместо искаженной смертной мукой лица казнимого мага выплывало совсем другое лицо, будто бы лицо куклы, но тоже в огне и тоже изуродованное не кукольным страданием. Лица Новой королевской знахарки Аннеке и другой, кажется, ее подружки, Файдиаса, его собственное лицо, магические посохи, извергающие фиолетовые молнии, кучки пепла... Странные, непонятные картины. Следует приглядеть за всеми лицами, занятыми в этой жутковатой пьесе...
   Не стоило все-таки торопиться, лучше было выспаться как следует этой ночью, а уж потом ритуалы творить.
   Свечи почти догорели, а полусонного, спотыкающегося и роняющего вещи мальчишку-помощника маг давно прогнал спать. Выбрав огарок побольше, Эномиель покинул храм, не забыв запереть вход как на обычный замок, так и заклинанием. Никто не узнал бы сейчас старого мага: он поднимался по лестнице при содрогающемся от сквозняка свете догорающей свечи легкой походкой, спина его выпрямилась, с лица почти исчезли морщины, а глаза слабо светились зелеными огнями. Занятый размышлениями, Эномиель миновал двери своих покоев, вышел на балкон, обвивавший по спирали самую большую башню дворца, утратившую свое былое военное значение и занятую магами. Некоторое время он смотрел на спящий в темноте город. В реке отражался узенький, еле заметный серпик новой луны. Месяц закрыло облако, или не облако, а крылья небывалой птицы, сотканной из абсолютной тьмы, серебристых теней и проблесков жемчужного лунного сияния. Птицу влекло к себе окно, одно из немногих освещенное в этот слишком поздний, или, наоборот, слишком ранний час. Оно светилось не только обычным светом.
   На перилах балкона осталась догорать в одиночестве свеча. Желтое пламя дрожало, пригиба-лось, и, наконец, под порывом прилетевшего с реки ночного ветра погасло.
  
  
  
   ГЛАВА 21
  
  
   Аннеке и Нагути-ко снимали ритуальные облачения. Нагути-ко прошлась по комнате, небрежными взмахами руки гася многочисленные свечи, все, как одна, розовые. Осталась гореть лишь маленькая, заполненная душистым маслом лампа перед небольшой статуэткой, изображающей Великую Мать, да узенькая ленточка огня в угасающем камине. В этом неверном свете длинные распущенные волосы Нагути-ко, казалось, испускали оранжевое сияние. У обеих девушек возбужденно светились глаза, щеки разрумянились, а на лицах блуждали улыбки. Заказанный им любовный ритуал прошел удачно, силы ушли по назначению, да и самим немного перепало. Вздумай молодые волшебницы сейчас посетить какое-нибудь людное место, от поклонников отбоя бы не было. А людных мест даже в этот поздний час в столице было предостаточно, только выбирай да не ленись наряжаться и ехать. Но как раз наряжаться, причесываться и краситься Аннеке и Нагути-ко не хотелось. И так хороши. И вообще, зачем суетиться? Приятная компания завернет к ним в гости сама, стоит только по-настоящему захотеть.
   Девушки переглянулись и рассмеялись. Ритуал настроил их скорее на мечтательный лад. Такое настроение годится для того, чтобы поболтать и поделиться секретами. Хотя какие между ними могут быть секреты? Но нет, у Аннеке один секрет все-таки был. Никому, кроме Димира, она не показывала Соль Мира. Да и ему не стоило, но так уж получилось.
   Наконец ритуальные предметы аккуратно завернуты в шелковые платки, убраны и запечатаны, прочитаны охранные заклинания, закрыты магическими знаками окна и дверь. Знахарки перешли в маленькую гостиную. Слуг давно отпустили, и подавать себе чай и фрукты пришлось самостоятельно. Спать не хотелось: после ритуала в обеих бурлили силы, и совершенно неожиданно для самой себя Аннеке начала рассказывать Нагути-ко о своих чувствах к Димиру. Та слушала с любопытством, по старой привычке наматывая на каждый палец руки по прядке волос. Пока она не выдрала себе все волосы, Аннеке встала, распутала пальцы подруги и всучила ей четки в одну руку, а в другую - маленький жезл из неведомой кости. Кость эта походила на человеческую и иногда в новолуние вызывала странные, непонятные видения, и подруги все пытались разгадать тайну этого жезла, канувшую в забвение вместе с его прежними владельцами.
   Нагути-ко недовольно заворчала:
  -- Ну, рассказывай же дальше! Он очень тебе нравится? И возьми, пожалуйста, эти свои игрушки! Они лишь мешают мне слушать! Он красивый?
   Рассказ забрал радостное оживление Аннеке. Она вновь по своему любимому обыкновению завздыхала:
  -- Красивый? Да, пожалуй, красивый... Ты же видела его недавно на празднике!
  -- Ну, я особенно не приглядывалась. Это же твоя симпатия. Что было бы, если бы он мне понравился?!
  -- Не такой, какими любят изображать мифических героев придворные живописцы, но красивый. Но эту красоту трудно оценить: на него смотреть как-то жутковато. Особенно глаза... Но я поняла сейчас: да, очень красивый. И очень опасный. И очень мне нравится. И я очень его боюсь.
   Глаза Нагути-ко сияли. Она надела четки на правую руку как браслет и снова принялась на-матывать прядь волос, но уже не на пальцы, а на костяной жезл. Девушка заявила авторитетным тоном:
  -- Никого и ничего не бойся! Разве тебя этому не учили?
   И добавила уже обычным голосом:
  -- И чего тебе бояться? Ты сама неслабая волшебница. Да, да! Мы с тобой уже не знахарки, мы волшебницы, и не последние! Ну, разве что, действительно, надо быть поосторожнее и стараться не становиться на пути этого твоего Димира. А в остальном... Не понимаю, чего ты теряешься?! Надо с ним только встретиться еще раз, а там... Чего ты хочешь? Выйти замуж и родить сына - великого мага? Или лишь встречаться для развлечения иногда? Все в твоей власти. Когда ты вот так, искоса, поглядываешь, думаю, никто не устоит!
  -- Если бы...
  -- Вот уж точно. И перестань вздыхать! Гадать, пожалуй, сейчас уже поздно, но вот завтра - обязательно!
  -- Я даже гадать на него боюсь, он наверняка почувствует.
  -- Ну и пусть почувствует! Какому мужчине не понравится женское внимание?!
  -- Все равно не стоит.
  -- Но почему?
   Тут Аннеке (терять нечего, все равно все разболтала) рассказала Нагути-ко всю печальную историю знакомства с Димиром. Та слушала, широко раскрыв глаза и терзая пряди своих волос цвета заката. Выслушав, пожала плечами:
  -- Ну и что? Все нормально! Если бы ты была обычной девушкой, ты встретила бы любимого в обычном месте, ну, хотя бы на танцах или на ярмарке. А так как ты волшебница, то нашла свою любовь в необычном месте, при волшебных обстоятельствах.
   Аннеке вздрогнула и резко повернулась к подруге.
  -- Как это "ну и что"? Он же меня не любит! Он лишь хочет меня использовать!
  -- Ну и что? Каждый человек любит, как умеет, и часто не стесняется при случае использовать любимого, а тот обычно еще и рад помочь.
  -- Опять ты говоришь "ну и что"? Тебе-то ничего, а мне важно!
  -- Что тебе важно?
  -- Чтобы меня любили так, как мне нравится!
   Нагути-ко засмеялась.
  -- Ну, теперь ты даже посягаешь на свободу любимого. А кто все время мне выговаривает за каждое пустяковое нарушение? Ты зря огорчаешься: если бы он тебя не полюбил, то в вашем мире серого песка просто выпил бы твою жизнь. Многие маги на его месте так бы и поступили. Да я сама, окажись я в подобной ситуации вместе с противником... Ты ему наверняка сразу понравилась, просто поразила! Завидую!
  -- Но ведь когда мы вместе, наша сила приумножается!
  -- Тем более. Поглотив твою жизнь, Димир стал бы десятикратно сильнее. Это точно. Я читала о таком раскладе.
  -- Ты меня пугаешь! Быть может, он не знает!
  -- Знает, будь уверена! Уж если я знаю, то он тем более. Будь осторожна и научись противостоять этому ритуалу.
  -- Да я о таком и не слышала!
  -- Ну, сегодня Димир тебе еще не угрожает, время есть, найдем в книгах, успокойся!
   Рыжеволосая волшебница потянулась и устроилась в кресле поудобнее, поджав под себя ноги, заложив одну руку за голову, а другой рассеянно чертя в воздухе костяным жезлом слабо светящиеся руны, не имеющие, впрочем, особого смысла. Нагути-ко выглядела смущенной, как будто хотела что-то сказать, но это казалось неудобным. Она помолчала и спросила, сильно покраснев:
  -- Ты очень любишь своего Димира?
   Аннеке задумалась и долго молчала, вновь вспоминая все происшедшее. Потом ответила:
  -- Очень. Нет. Не знаю.
  -- А Файдиас?
  -- Файдиас, конечно, очень милый. Особенно милым он был раньше, в деревне, где мы жили в юности. Теперь-то он стал ужасно чем-то похож на Димира. Но я все равно отношусь к нему, как к близкому родственнику, как к брату... А что? Да мы ведь и обменялись оберегами, значит, мы в самом деле брат и сестра! Я все время об этом забываю! Как, кажется, это давно было!
   Нагути-ко торопливо оборвала мечтательные воспоминания Аннеке.
  -- Прекрасно! Тогда ты не рассердишься, если я возьму Файдиаса себе? Раз он тебе не нужен? В смысле, он все равно останется твоим названным братом!..
   Аннеке посмотрела изумленно.
  -- Разве можно вот так, просто, взять человека, да еще мага, себе? Ты хочешь сделать приворот? Разве с ним получится? Боги ведь разгневаются! Свобода во...
   Нагути-ко возбужденно и немного деланно рассмеялась.
  -- Ну, Аннеке, ну что ты говоришь, как будто маленькая!? Ну кто будет лишать твоего Файдиаса свободы воли? Да его, пожалуй, лишишь! И чему тебя только учили? Хотя твои наставницы были уже старыми и не думали о любви... Зато наши клиенты как раз в основном только любовью и интересуются! Учись! Неужели ты думаешь, что я прямо сейчас побегу наливать свою кровь ему в вино? И крови жалко, и я боли боюсь ужасно, да и он не станет пить такое, любой почувствует что-то неладное, не говоря уж о маге! Но редкий мужчина откажется от женщины, которая в него влюблена, если она не дура и не уродка. А если она ему хоть чуть-чуть нравится... А я ему нравлюсь, конечно, не так, как ты, но нравлюсь! И я совсем не плоха!
  -- Прости меня, Нагути-ко, сегодня я как-то плохо соображаю. Уж конечно, ты не плоха, ты просто замечательная: умница, красавица и волшебница, каких поискать. И любой будет счастлив... А ты так сильно любишь Файдиаса? Я не знала. Могла бы хоть намекнуть.
  -- Ну вот я и намекаю. - Буркнула Нагути-ко, как бы случайно закрыв лицо волосами и отвернувшись.
   Девушки замолчали. Аннеке лихорадочно думала, что бы такое сказать, пока молчание не станет тягостным и не повредит их дружбе, и искренне обрадовалась внезапному появлению Пушистика.
   Пушистик окончательно освоился в новом мире, с азартом стараясь удивлять подруг калейдоскопом образов, каждый раз новых, в которых появлялся, говорил уже совсем как человек, держался покровительственно и вечно лез с советами. Сегодня он влетел в окно в виде огромной летучей мыши, а в свободное кресло плюхнулся уже молодой ученик мага, со значком гильдии и ритуальной косичкой в волосах. Такую косичку учитель-маг заплетал каждому новому ученику, а по окончании обучения состригал, оставляя ее себе или передавая в гильдию, в зависимости от уговора. Посторонний скорее всего не заметил бы в этом юноше ничего странного. Если, конечно, не всматриваться в глаза. Один глаз казался обычным, но вот другой... Серый водоворот... Впрочем, Пушистик в глаза встречным старался не смотреть.
  -- Добрая ночь, девочки! Как дела? Кстати, может, вам будет интересно: за вами наблюдают, и довольно давно!
  -- Здравствуй, Пушистик! И кто же за нами наблюдает? Неужели ты? Подслушивать нехорошо! - вразнобой заговорили Аннеке и Нагути-ко, радуясь окончанию ставшего тягостным разговора.
  -- Во-первых, я попрошу прекратить называть меня Пушистиком! Я не домашнее животное, а разумный представитель иного мира, Странник. Вот купите себе кота и называйте, как хотите. А я уже просил называть меня Эктор.
  -- Ну, хорошо, хорошо, извини, Пуш... Эктор! Так расскажи же скорее, зачем ты прятался и подслушивал?
  -- Я вовсе не прятался и не подслушивал! Вернее, прятался, но не от вас, а когда прилетел и заметил, что за вами кто-то следит.
   Аннеке сразу встревожилась, а Нагути-ко продолжала улыбаться, считая слова Пушистика его очередной шуткой.
  -- И кто же это был? Ты его узнал?
  -- Нет, не узнал, к моему огромному сожалению. Но это был сильный маг. Очень сильный. Но он не был враждебным. Сначала он просто смотрел и слушал, как бы знакомился, потом хотел что-то сообщить или предостеречь, потом передумал, а когда я материализовался у вас, и вовсе исчез.
  -- Что он хотел сообщить, ты понял?
  -- Нет. Я же сказал, это был очень сильный маг.
  -- Сможешь его узнать? А может, это Файдиас? - краснея до слез, спросила Нагути-ко.
  -- Ну, уж Файдиаса я сразу бы узнал. Совсем недавно мы с ним славно погуляли. Может, я и смогу найти вам этого мага, но для этого потребуется время.
   Аннеке зажгла для Пушистика-Эктора ароматические палочки: он их обожал, хотя в его мире ничего подобного не было. Там отсутствовали запахи, но непонятной прихоти природы Эктор мог запахи как-то ощущать и различать довольно тонко.
  -- Слушай, Нагути-ко, а разве не Файдиас самый сильный маг в Отиохиате?
  -- Конечно, нет. У него же есть учитель, правда, говорят, что в последнее время он сильно состарился и потому ослаб. Ну, и еще есть пара-тройка волшебников, сравнимых с Файдиасом по силе. Но не могу представить, зачем бы мы понадобились кому-нибудь из них. Наверняка это был Файдиас! Замаскировался как-то, что не узнать. Ну, я ему задам! Подслушивать!
   Нагути-ко из красной сделалась пунцовой. Аннеке тоже покраснела.
  -- Боги, если он все слышал?! Что же будет? И как с ним теперь разговаривать? И твои... наши планы! Что теперь нам делать?
   Нагути-ко мотнула головой так, что волосы разметались по плечам.
  -- Да ничего страшного! Даже лучше! Я сперва испугалась, а теперь поняла: все хорошо! Любому мужчине приятно внимание, я уже тебе это говорила. Теперь Файдиас уж точно меня заметит. А может, это и не Файдиас...
   Аннеке кивнула.
  -- Скорее всего, это не Файдиас. Тот не удержался бы от какой-нибудь шутки или выходки, а уж при появлении Пушистика ни за что не стал бы исчезать. Он обожает всякие магические существа.
  -- Опять "Пушистик"! Сколько говорить, меня зовут Эктор! - взвилось "магическое существо".
   Аннеке хихикнула:
  -- Мы все носим имена, данные нам кем-то другим, и совсем необязательно они нас устраивают. Мое, например, мне дала бабушка, а мне больше понравилось бы имя Мирция или Эхойя. Чем ты лучше?
  -- А вот тем! Улечу сейчас, только вы меня и видели! И ничего не расскажу! И вообще ничего рассказывать не буду! Все буду узнавать, а вам ни-ни, ни полсловечка! Тогда и узнаете, чем я лучше!
   У Пушистика-Эктора от возмущения даже тело стало туманным и потеряло четкие контуры.
  -- Ну, так как меня зовут?
  -- Ну, конечно, Эктор, милый Эктор, мы так тебя любим! - защебетали наперебой девушки, - А что ты узнал, расскажи скорее!
  -- Ну-ка, повторите еще раз!
  -- Эктор!
  -- А еще раз?
  -- Ну, милый Эктор, пожалуйста!
  -- Нет, еще раз повторите, как меня зовут! Чтобы привыкли, наконец!
  -- Ах, так, противный Пушистик! Давай-ка, Нагути-ко, твои кристаллы, наложим на него заклятье, чтобы не дурил людей! То он мальчик, то пес, то кустик у дороги! Кознодей, вот он кто! Кого он нам советовал купить?
  -- Кажется, кота!
  -- Вот и славно! Зачем покупать, деньги тратить? Сам станет сейчас котом, нам на радость!
  -- Ладно-ладно, девушки, я и так всегда вам на радость! Нагути-ко, ты что, шуток не понимаешь? Перестань сейчас же тыкать в меня своими кристаллами! Уй-юй, щекотно же!
  -- Тогда немедленно рассказывай!
  -- Расскажу, расскажу, все сейчас расскажу, только уберите эту сетку!
   Бедный Пушистик тараторил заискивающе, пытаясь просочиться через кокон из светящихся нитей, в который одним взмахом костяного жезла заключила его Нагути-ко. Но удрать никак не получалось: нити наматывались все гуще. Аннеке захлопала в ладоши:
  -- Нет-нет, не пускай его, а то сбежит! Пусть сперва расскажет все, что узнал!
   Нагути-ко грозно свела к переносице брови и, с трудом сдерживая смех, сделала несколько загадочных жестов руками, приговаривая сладким голосом:
  -- Не волнуйся, он нам сейчас все-о расскажет!
   Перепуганный Пушистик заверещал, но светящийся кокон растаял, бедняга шлепнулся на ковер и растекся серой лужицей. Впрочем, через минуту он угнездился в кресле в прежнем виде нахального ученика мага, и, помахивая ароматической палочкой, заявил:
  -- Может быть, я вас и прощу, но вряд ли это случится скоро!
  -- Пушистик!
  -- Эктор! - одновременно сердито воскликнули обе волшебницы.
  -- Все-все, рассказываю! Так вот. О чем я хотел рассказать? Да, вот это! Прямо сейчас, ну, уже не сейчас, а час назад к королеве без доклада и стука в дверь влез какой-то противный старикашка, одетый, будто только что из канавы или из ассенизационного обоза. И это на прием к королеве! А она ничего, даже не нахмурилась, принимала гостя, как любимого дядюшку, только что не целовала. И чувствую, она его опасается. А тот завел какой-то странный разговор, про батюшку королевы графа Кэрила, и почему в вотчине Кэрилов так колдунов много, наверное, места особые, или пища способствует? Общался ли со своими колдунами граф Кэрил? А сама королева в молодости? И есть ли действительно от них какой толк? Тут королева совсем уж позеленела, старичку чуть не кланяется, дрожащим голосом говорит, что жизнь в девичестве в отчем замке почти и не помнит, очень уж молода была, а здесь придворными колдунами и знахарями премного довольна, всегда их призывает, если что-нибудь заболит. И старикашке - раз - перстень с руки, дорогущий, платиновый, с алмазом и изумрудами. Тот посмотрел, да еще носом покрутил, но взял, нацепил на свою клешню немытую и отбыл, да еще наглость имел благословить королеву. А та всю прислугу выгнала и рыдать. Еще ревела, когда я к вам полетел.
   Нагути-ко пожала плечами:
  -- И что бы это значило, что-то не пойму. Из-за чего королева может так расстраиваться? Старикашка какой-то, да еще как золотарь одетый, странно... Никогда не видела здесь никого похожего... Аннеке! Что с тобой? Ты так побледнела! Тебе плохо? Мартия! Мартия, вставай, бегом, неси душистый уксус! Да воды неси! Аннеке, да что с тобой, в самом деле?
   Не дожидаясь Мартии, Нагути-ко подхватила со столика флакон с розовой водой и щедро плеснула на Аннеке. Брызги попали в глаза. Аннеке ахнула и бросилась вытираться, забыв про дурноту. Пушистик не мог пропустить такое развлечение и с громкими стонами обмахивал девушек огромным, но совершенно призрачным веером, от которого пользы быть не могло, зато добавлялось суматохи на радость шалуну, которого замешательство Аннеке ни чуточки не тронуло.
   Отдышавшись, Аннеке заявила:
  -- Надо немедленно уезжать!
  -- С ума сошла? Зачем? Только устроились, приобрели прочное положение, связи, завоевали доверие, и уезжать? Мы никогда не жили так хорошо и весело! Да и куда можно уехать?
  -- Нагути-ко, я ведь только что рассказала тебе свою историю, только что! И ты не понимаешь, зачем уезжать?! Ты спрашиваешь, куда? Да куда угодно, подальше, и имена сменить! Королева, сама королева напугана, кто-то все узнал... Королеву-то вряд ли опорочат, а вот на знахарку всегда удобно свалить любую вину.
  -- Да какая вина? За то, что первая королева умерла, уже казнили какого-то лекаря, даже не главного, а его помощника, якобы не так лекарство сделал. А что еще-то случилось?
  -- Не знаю. Но что-то случилось, раз королева рыдает после того, как ей напомнили про ее девические годы.
  -- Да тебя семь лет не было, мало ли что она могла за это время натворить! Не спеши, убежать мы всегда успеем.
  -- Не знаю, не знаю. Забыла, как мы из Ахта удирали?
  -- Ну и что, ведь удрали же! Ты, Аннеке, опять забываешь, что мы могущественные волшебницы...
  -- Да помню я, помню!
  -- Вот и подожди волноваться, сперва надо все выяснить точно. Представляешь, как будет обидно, если мы сейчас откажемся от такого хорошего места и уедем, а потом узнаем, что дело всего лишь в том, что королева, будучи девчонкой, назвала своего коронованного жениха дураком и наколдовала ему прыщ на носу. У тебя могущественный талисман, который может нас выручить в любую минуту. Кстати, я не понимаю, почему ты им совершенно не пользуешься?! Вот на прошлой неделе, например, затонул корабль герцога Фэя с грузом тканей и украшений из Тью. Можно намекнуть герцогу, что мы сумеем помочь, и десятая часть груза наша. Я присмотрела чудную виллу за городом, с фруктовым садом и фонтаном... Твой талисман ведь легко может поднять корабль со дна моря?
  -- Думаю, может. Но я не хочу пользоваться им по пустякам. Мне кажется, Соль Мира способна уничтожить все живое и мертвое. С ней надо обращаться с величайшей осторожностью. Я - его хранительница, а не повелительница. Да и зачем нам вилла за городом, если нас все время вызывают проводить ритуалы к вельможам?
  -- Значит, вельможи сами будут приезжать к нам, оно и удобнее, не надо таскать с собой сундуки с магическими вещами. Все ты думаешь об осторожности, а наш девиз должен быть "Сила и Власть"!
  -- Вот, вот, расскажи это Файдиасу, он с тобой радостно согласится. А я пока поберегусь.
   Пушистик-Эктор все время разговора сидел тихо и смирно, лишь внимательно прислушивался, а когда речь пошла о талисмане, его уши заметно выросли, поднявшись выше макушки. Аннеке перевела на него взгляд и рассмеялась:
  -- Эктор, немедленно убери уши! Это неприлично!
   Пушистик пощупал рукой, смутился, уши быстренько втянул и со словами "Ну, я все для вас узнаю", - исчез.
   Тут в дверь заколотились так, как будто во дворце начался, по меньшей мере, пожар, или на город напали драконы; даже Мартия, которой не могла дозваться Нагути-ко, вскочила, вся встрепанная, с сундука в прихожей и бросилась открывать. Всполошила всех дежурная придворная дама. Ее величество королева Кэри требовала к себе свою знахарку Аннеке, и только ее одну, со всеми магическими принадлежностями, и немедленно. При всем желании Аннеке не могла донести сундук с ритуальными вещами, тем более что нести велено было все, что есть. Дежурной даме пришлось смириться с тем, что сундук потащили Тод и Мышонок Терент, которых срочно разыскали в подозрительной близости от винных погребов, пока Аннеке в безумной спешке напяливала обязательное розовое платье, причесывалась и кое-как красилась. По коридорам они почти бежали.
   Аннеке вся дрожала перед встречей с ее величеством, но надеялась хоть что-нибудь узнать дополнительно к рассказу Пушистика. Ее надеждам не пришлось сбыться.
   Тода и Мышонка телохранители королевы отослали назад, как только увидели. Но потом солдатам пришлось самим затаскивать сундук, и глядели они при этом на Аннеке совсем не ласково. Вторая дежурная придворная дама, надменно носящая титул Подруги королевы, с неприязненным выражением лица пропустила знахарку в Малый Кабинет и сразу ушла. Королева, несмотря на поздний час заново накрашенная и причесанная, ответила на почтительные приветствия Аннеке с прохладной доброжелательностью и приказала совершить для нее охранительный Ритуал. В таком задании не было ничего необычного: защитные ритуалы для королевских особ совершались по нескольку раз в день, стоило упомянутым особам зевнуть, чихнуть или кашлянуть. Никаких пояснений не последовало, и Аннеке пришлось накормить свое любопытство лишь недолгим созерцанием Малого Кабинета, где ей еще не доводилось бывать.
   Кабинет, оформленный в золотистых тонах, обставленный драгоценной мебелью из редкого дерева орш с золотисто-перламутровой древесиной с шелковым ковром из Ратианы на полу и с янтарными медальонами на зеркальных стенах, был очень красив, но Аннеке как-то не почувствовала себя вознагражденной. Ритуал, давно изученный во всех тонкостях и всем надоевший, много времени не занял, королева уже утратила интерес к своей затее, и отпустила знахарку довольно скоро.
   К счастью, у Тода и Мышонка Терента хватило ума подождать ее за углом коридора так, чтобы охранники не видели, и было кому тащить назад сундук. Нагути-ко уже спала. Перед тем, как улечься самой, Аннеке заглянула к ней в комнату и увидела на кровати плотный кокон из одеял и простынь, откуда наружу выглядывал лишь рыжий локон. Подруга всегда плотно заворачивалась с головой в одеяло. Аннеке улыбнулась: Нагути-ко легко, как ребенок, приходила в отчаяние, рыдала от любой неприятнос-ти, но так же легко успокаивалась и никогда не ждала и не обсуждала будущие возможные несчастья. Беря с нее пример, и не ломая более голову над тем, что же стряслось сегодня вечером, Аннеке произнесла детское заклинание, чтобы богиня ночи, тьмы и сна Ню просветила ее, и устроилась в постели поудобнее, оставив свечу зажженной и глядя в маленькое пламя, пока оно не превратилось в языки костра. Аннеке, уже понимая, что спит и видит сон, все подбрасывала и подбрасывала в огонь разбросанные вокруг кости людей и животных, которые, оказавшись в костре, становились сухими ветками и весело вспыхивали. Чтобы не смотреть на кости, вид которых пугал ее, знахарка устремила взгляд в пламя. На тех, кто сидел рядом с ней, тоже смотреть почему-то не хотелось.
  -- Посмотри на меня, - шепнул женский голос.
  -- Нет, сначала посмотри на меня, - отозвался мужской голос.
   Тихо, невнятно заговорили все сидящие у костра. Голоса были знакомыми, такими знакомыми...
  -- Так вот мы из века в век сидим и смотрим в огонь...
  -- Сидим и греемся у огня, вместе, рядом...
  -- Потом кто-нибудь из нас встает и уходит во тьму...
  -- Но он всегда возвращается...
  -- Всегда, всегда возвращается...
  -- Огонь один, а кругом тьма...
  -- Мы возвращаемся к огню, здесь больше негде согреться...
  -- Посмотри на меня...
  -- Нет, на меня...
   Голоса шептали, звали, уговаривали, такие знакомые голоса. Аннеке не хотела узнавать, не хотела смотреть и не отрывала взгляда от пламени... А потом оказалось, что это не костер в ночи, а лучик солнца, пробравшийся в щель ставня, а голоса принадлежат Тоду и Мартии:
  -- Смотри у меня, Тод, только попробуй схватить булочку! Вот хозяйки позавтракают, тогда...
  -- Булочку для меня пожалела испечь! Придется за это расплачиваться!
  -- Вот я тебя! - раздался хлесткий удар полотенца (видно, досталось спине Тода), грохот опрокинутой посуды и возмущенные вопли.
  
   Подавая волшебницам утренний кофе с булочками, Мартия напустила на себя ужасно загадочный вид. Откусив сразу полбулочки и отпив кофе, Нагути-ко заявила сердито:
  -- Давай, Мартия, рассказывай, что случилось. Опять что-то разбила?
  -- Ну когда я чего била?
  -- Как же, а вазочку со стеклянными розами третьего дня?
  -- Это не я, это ваши... как их... магические животные, тьфу, погань! Вот! И не надо бедную девушку ругать ни за что ни про что!
  -- Тогда в чем дело? Почему у тебя так глаза блестят?
  -- Ага, не знаете, и ваш Пушистик вам вчера не рассказал! Что бы вы делали без верной Мартии?! Начнись сейчас потоп, и то знать не будете!
  -- Ну ладно, ладно, рассказывай!
  -- Вчерась, аккурат в полночь, господин Зарутих злокозненного колдуна поймал, ну прям когда тот черную волшбу творил, колдовскую куклу из воска слепил и иголками тыкал, а волосы кукле приделал королевские, и имя на куклиной груди накарябал тоже королевское!
   Нагути-ко вяло помешала ложечкой недопитое кофе.
  -- Ну, ты и смешная, Мартия!
  -- И чем же это я смешная?
  -- Странно было бы, если бы колдун, желая причинить вред, сделал бы кукле волосы королевские, а имя написал бы твое или Тода! А еще магии просилась учиться!
  -- Ну, будет вам насмешничать! А колдуна-то не одного, а с помощниками поймали! Помощники-то в тюрьме померли, со страху, говорят, а колдун ничего, крепкий оказался! Признался, что еще и ураган вызывал, чтобы, значит, урожая не собрали и голод, значит, бы сделался. Чтобы, значит, солдаты голодные остались и ослабели, и Тагреб бы нас завоевал. Завтра, сразу поутру, казнить его станут!
   Аннеке чуть не подавилась кофе.
  -- Боги, Нагути-ко, а если этот колдун - Ди...
   Нагути-ко пнула ее под столом ногой и вздохнув, сказала:
   - Бедняга! Ему ничем нельзя помочь!
  -- Ну, госпожа, вы и скажете! Не бедняга, а злодей, так и надо его! И не говорите так-то, я-то никому не скажу, а случится, кто другой услышит! - прикрикнула Мартия, забирая посуду.
   Аннеке еле смогла поставить чашку на стол, так дрожали руки.
  -- Говорила тебе вчера, надо уезжать, чувствовала беду! Бежать, бросить...
   Нагути-ко встала и встряхнула волосами.
  -- Да подожди ты! Вот сразу ей бежать! Колдун-то какой? Злокозненный! А мы волшебницы какие? Добрые и верноподданные! Без волшебников не обойтись! Кто станет королевских собачек лечить и молодящие притиранья делать? Никто нас не тронет! Трусиха ты!
   Аннеке еле сдерживала слезы.
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 22
  
  
  
   Тяжелая дверь распахнулась, и солнце яростно опалило глаза, отвыкшие от света в каменном мешке, отозвалось болью в голове. Рядом раздалось гнусное хихиканье. Димир не повернул головы. Это хихиканье, казалось, он слышит все время, с самого начала времен. Мерзкий старикашка! Вот до кого хотелось бы добраться. В качестве предсмертного желания, а?
   Словно в ответ на его мысли (а может, старикашка и впрямь слышал его мысли, с него станется!) гнусное хихиканье повторилось:
  -- И не думай, колдунок, не надейся! Давай, шевели ножками-то, шевели, пользуйся, пока они у тебя еще есть! Вон туда двигай, прямо, на самое почетное место. Все уже собрались, ждут тебя, не дождутся.
   Димир отстранился от человека в маске, взявшего его было за плечо, и осторожно шагнул вперед. Если двигаться плавно, боль от каждого шага отзывается во всем теле не так уж и сильно. Еще не хватало, чтобы к эшафоту его тащили волоком... по плохо отесанным булыжникам, устилавшим площадь...
   Он никак не мог поверить, что для него все кончено. Он не мог потерпеть такое сокрушительное поражение. Он искал пути к бегству, искал источники силы, но ничего, ничего... Магический кокон опутал его, высасывал, лишал воли.
   Еще несколько шагов... Димира оглушил вопль толпы. О щеку разбилось тухлое яйцо. Вонь. Это не страшно. А вот и камни... Один пролетел мимо... второй ударил вскользь, обжигая, рассек кожу на скуле.
   Но его берегли, чтобы он не потерял ни одного мгновения предстоящей казни: двое стражников с плетками врезались в толпу, безошибочно нацелясь на нарушителя. Звуки ударов. Вопли.
   Попытаться поглотить боль наказанного, гнев толпы, обиду и злость мальчишки, которого здоровенный детина, кузнец или кожевенник, отшвырнул в сторону с удобного места в первом ряду, испуг потерявшей ребенка женщины...Гнев, страх, ненависть, любовь - источники силы, их можно использовать... Ничего... Он не может пробиться через сеть заклятий. Кто сплел ее? Неважно... Для него это уже неважно...
   Не может быть, чтобы не было пути к спасению! Неужели его могущество, которого он добивался так долго, которым он так гордился, ничего не стоит, и его сожгут, как обыкновенного деревенского колдуна, рассорившегося с односельчанами? В чем его ошибка?
   Глаза заполнила тьма, в ушах раздалось такое знакомое шипение.
   - Не знаеш-ш-шь, в ч-ч-чем твоя ош-ш-ш-шибка?! Да неуж-ш-ш-што?! Я ведь тебя предупреж-ж-ждал! Ты отрекс-с-ся от меня, от с-с-своего Уч-ч-чителя, и за это наказан!
   Голос вдруг сделался ласковым, насколько голос Неназываемого вообще мог быть ласковым.
   - Послуш-ш-ш-шай! И сейч-ч-ч-час ещ-щ-ще не поздно! Я могу вс-с-с-се прос-с-стить! Я могу ещ-щ-щ-ще помоч-ч-чь тебе, прямо с-с-сейч-ч-час!
   Димир разлепил запекшиеся губы.
   - Свою главную ошибку я совершил тогда, когда впервые с тобой заговорил.
   Жуткий, свистящий смех.
   - Ну, ну. Если передумаеш-ш-шь, позови. Но не слиш-ш-шком поздно, мне не нуж-ж-жен вер-ховный жрец-калека.
   - Убирайся.
   Мерзкий старикашка, провожающий его к эшафоту, забеспокоился.
   - С кем это ты разговариваешь? Сдвигаешься потихоньку?
   Димир не ответил. Боится старикашка. Правильно боится. На безумцев заклятия действуют слабо, или вообще не действуют, или действуют как-то не так. Если он действительно сойдет с ума... Но нет. Если не обезумел тогда, в детстве, то сейчас и подавно не светит. Кроме того, безумный маг вряд ли сумеет воспользоваться выгодами своего состояния.
  
   Димир устремил взгляд прямо в солнце, не обращая внимания на боль, жжение под веками и неудержимо хлынувшие постыдные слезы, пытаясь впитать в себя энергию светила - единственного доступного ему сейчас источника силы.
   Бесполезно: какой-то комок в горле не давал силе солнца влиться в тело, и солнечный огонь лишь опалил его глаза и мозг.
   Лица, лица, лица... сливающиеся в одно, равнодушно-любопытное лицо толпы. Вот кто-то хохочет, какой-то парень ест пирог, пачкая жиром губы и щеки, а свободной рукой тискает свою девчонку, та строит ему глазки, и на ее лице нет ни сочувствия, ни даже любопытства, она слишком занята своим поклонником.
   Он ищет сочувствия у девчонки? У собравшейся толпы? Тогда это действительно конец... Нет! Не может быть! Есть выход! Выход есть всегда, его лишь надо найти! Сейчас...
   Димир лихорадочно огляделся. Трибуны, набитые разодетыми придворными... Король... Ко-ролева... Холодные, равнодушные... Ненависть короля была бы очень кстати, хоть король и не маг... впитать ее силу... Но нет, король не испытывает ненависти, он скучает, он разочарован затеянным представлением...
   Придворные маги в темных траурных одеждах, постные лица... Проклятые лицемеры!
   Ну вот, вспышка гнева лишила его последних крох силы. Остатка хватит лишь на краткую дорогу до костра.
   Но вдруг долгожданный живительный поток силы! Голубые глаза, заполненные слезами, смотрят на него с ужасом и жалостью, побелевшие губы дрожат! Она-то почему здесь? В ее руке горит огонь! Милая! Скорее! Не ошибись!
   Захваченный темным вихрем, угасающим сознанием Димир успел отметить, что открывшийся туннель захватил уйму народу. Девчонка совершенно не умеет концентрироваться!
  
   Сон, приснившийся Аннеке перед самым пробуждением, был пугающим. Нагути-ко, прибежавшая вдруг с дурацкими билетами на казнь, вся в восторге; костер, сложенный посреди дворцовой площади; Димир с синяками и ссадинами на лице, в рваной мантии, связанный, даже немного жалкий... Какой глупый сон! Билеты на казнь Димира... Неужели она в глубине души ненавидит его и желает увидеть его смерть? Как странно! Или этот сон - предзнаменование? Гадать, надо немедленно погадать!
   Но она лежит не на постели в своей комнате, а на ложе из соломенных снопов, укрытом черными и белыми овчинами, а в лицо ей глядит старый знакомый - пещерный бог - жутковатый наплыв камня на стене, похожий на человеческое лицо. Она спала в храме? Тем более тогда этот сон - вещий! Но почему так сильно пахнет пылью и плесенью? Что напоминает ей этот запах? Все это уже происходило с ней!
   Аннеке села на ложе, преодолевая довольно сильное головокружение, энергично потерла лицо ладонями и огляделась.
   Не сон.
   В пещерном храме Аннеке была не одна. Вокруг нее на каменном полу, казалось, крепко и сладко спали Нагути-ко, Файдиас и (о боги!) главный придворный маг Эномиель, которого Аннеке и видела вблизи всего-то пару раз на придворных церемониях. А рядом с ней, на ритуальном ложе корчился и извивался Димир, пытаясь избавиться от веревок и кляпа во рту, но вместо этого лишь путаясь в шкурах. От его усилий тесно сложенные связки соломы начали расползаться. Девушка поспешила избавить мага от пут. Тот, тяжело дыша, сжал ей руку.
  -- Как ты кстати! И спасибо тебе.
   Аннеке нервно рассмеялась:
  -- На здоровье!
   Димир с трудом сдвинулся к краю постели, окончательно ее развалив, уселся, потряс головой и тут же скривился от боли. Аннеке содрогнулась от жалости. Под рукой ничего не было, и она попыталась облегчить его страдания заклинаниями и бесконтактным массажем. Димир сердито отстранил ее ладони, и тут его взгляд остановился на лежащих вокруг людях.
  -- Аннеке, а это еще кто? Почему они здесь?
  -- Прости, Димир, я не знаю, как это получилось. Но это мои друзья, и...
  -- Не говори глупости! Как это " не знаю, как получилось"?! Твои друзья? И Эномиель? И этот, второй? Ты притащила их сюда вместе со мной? Тогда уж надо было прихватить и палачей!
  -- О чем ты, Димир? Конечно, господин Эномиель очень важная персона, но, говорят, он мудр, и, наверное, не очень рассердится... Я, очевидно, прихватила его случайно...Я так испугалась, когда увидела тебя... Я все надеялась, что это не ты... А Нагути-ко и Файдиас - мои лучшие друзья, они тебе помогут...
   Димир как-то странно посмотрел на Аннеке, и от этого взгляда язык у нее во рту онемел. В этот момент Эномиель зашевелился. Димир вздрогнул и яростно зашипел:
  -- Дай мне руку!
  -- Но почему ты сердишься?
  -- Сейчас же дай мне руку, или я брошу тебя одну! Мы не можем здесь оставаться!
  -- Почему?
  -- Некогда объяснять! Скорее! Ну?
   Твердые обжигающе горячие пальцы мага больно сжали ее запястье, и перед глазами Аннеке закрутился огненный водоворот.
   На этот раз (вот приятный сюрприз!) они не потеряли сознание. Горы. Такие же, как в окрестностях пещеры Аннеке. Девушка увидела прямо перед собой большой дом, сложенный из дикого камня, вплотную прилегающий к горе одной стороной и почти нависающий над пропастью другой. Густо заросший диким виноградом и розами дом почти не отличался от соседних скал. В трещинах каменной кладки прижились небольшие деревца. К двери, грубовато, но прочно сколоченной из толстых досок, вела малозаметная тропинка. Позади дома на вершину башенки, где была оборудована смотровая площадка, вела лестница, тоже сложенная из дикого камня. Старая лестница: даже отсюда, снизу, было видно, что часть ступеней обвалилась. И дом тоже очень старый: лозы оплетающего его винограда толщиной с руку, а кое-где и больше. Окна дома высокие и узкие, закрыты ставнями с вырезанными на них охранными знаками. Такой же знак вырезан и на двери. В одном окне на втором этаже, ставни которого, очевидно, забыли закрыть, деревянная рама со слюдяными пластинками.
   Димир неожиданно прервал созерцание Аннеке, подтолкнув ее в спину.
  -- Ну, что замерла? Поднимайся!
  -- Куда ты нас перенес? Это твой дом?
  -- Это дом моего учителя. Ну, а теперь, считай, что мой. Учитель исчез несколько лет назад.
  -- Но здесь опасно! Ведь нас будут искать?
  -- Думаю, что здесь нас будут искать в последнюю очередь. Во всяком случае, у нас есть пара дней, чтобы привести себя в порядок и собраться в дальнюю дорогу. Не можем же мы удирать без денег, припасов, одежды. Надо собрать мои амулеты и талисманы... лошадей еще надо купить, не идти же пешком. К тому же я связан некими обещаниями, с ними тоже необходимо что-то делать... Ну же, идем!
   Они поднялись по тропинке к двери. Аннеке остановилась у порога и посторонилась. Димир сказал мрачным голосом: "Открывай". Дверь с громким скрипом открылась. На пороге стоял, низко кланяясь, невысокий человек. Человек ли? Аннеке вгляделась. Это существо больше всего напоминало большую куклу. У него были правильные черты лица, большие голубые глаза, опушенные длинными ресницами, белокурые волосы до плеч, голубой костюмчик с кружевами. Существо воскликнуло:
  -- Приветствую вас, мой господин!
   Аннеке сжала ладонь Димира.
  -- Кто это?
   Маг ответил каким-то усталым, невыразительным голосом:
  -- Мой слуга. Но он скорее не "кто", а "что".
  -- Кукла? Зачем тебе кукольный слуга?
   В невыразительном голосе Димира прозвучали нотки раздражения:
  -- У меня нет времени и желания самому мыть полы, копать огород, стирать, стряпать, и все такое.
  -- Он действительно может все это делать? Его создал твой учитель? Или ты сам? А почему он такой? Почему ты просто не возьмешь ученика?
   Димир вздохнул, и ответил, прикрыв глаза, на вопрос Аннеке:
  -- У меня нет ни времени, ни желания возиться с учениками. Этого слугу я создал сам, когда исчез мой учитель. У него такой вид потому, что мне так нравится. Я зову его Эд, просто потому, что надо же как-то его называть.
   Он открыл глаза и посмотрел на слугу.
  -- Эд! Это Аннеке. Повинуйся ей.
   Кукольный человечек низко поклонился обоим и проговорил:
  -- Жду приказаний!
  -- Приготовь ванну, еду, комнату госпоже и постель для меня.
   Маленький слуга еще раз низко поклонился и убежал.
   Маг неожиданно повернулся к Аннеке, подхватил ее на руки и перенес через порог. Прошептал ей на ухо: " Будь здесь хозяйкой" и вздохнул: "Эх, не так я мечтал ввести тебя в этот дом". Аннеке смутилась, щеки опалило огнем, сердце замерло, потом забилось быстрее. Димир и не думал ее отпускать, так и держал на руках, прижав к груди и заглядывая в глаза. Проговорил глухим, не своим голосом:
  -- Мы как в сказке: прекрасная дева спасла рыцаря из плена, сплела канат из волос, по которому рыцарь спустился из окна своей темницы...
   Аннеке неловко рассмеялась
   - Из моих волос вряд ли получится впечатляющий канат!
   Димир покачал головой и продолжил:
  -- Рыцарь рассчитался с врагами и женился на деве. Не уверен, что выйти за меня замуж будет для тебя наградой, но... У нас одинаковые интересы. По крайней мере, нам будет о чем поговорить вечерами у камина. Имеются еще резоны, мы сможем обсудить их позже, если у тебя не имеется принципиальных возражений.
   Аннеке растерянно спросила:
  -- Выйти замуж? За тебя?
   В голосе мага послышалось легкое раздражение.
  -- Я могу располагать только собственной свободой, по-моему, это должно быть тебе понятно.
  -- Вот так, сразу, после нескольких встреч, после разлуки, почти не зная друг друга?
  -- Если решение принято, зачем медлить? К тому же так почти всегда и бывает.
  -- А любовь?
   Димир спрятал в ее волосах покрасневшее лицо.
  -- С моей стороны тут все в порядке. Слово за тобой! Но необязательно решать это прямо сейчас.
  -- Да уж! А если вспомнить подробности наших редких встреч, то на размышление потребуется некоторое время.
   Димир порывисто сжал Аннеке в объятиях так, что ей стало трудно дышать.
  -- Не надо об этом вспоминать!
   Он пошатнулся, аккуратно поставил Аннеке на пол и ухватился за ближайшую стенку. Аннеке с нервным смешком заявила:
  -- Я вижу сейчас еще одного человека, которому не следует спешить со свадьбой! Где тут твоя кровать? И, я думаю, понадобятся лечебные травы и талисманы. Есть у тебя? Я не успела захватить, сам понимаешь. Стоит нам с тобой пообщаться, сразу начинаются всякие разные неприятные неожиданности. Это надо как-то менять.
   Она перебросила руку мага через плечо и, помогая ему, направилась к лестнице на второй этаж, предположив, что спальня находится именно там. Димир сказал твердым голосом:
  -- Не беспокойся. Я быстро встану на ноги, тем более что времени мало. Старый Хейст не успокоится, пока не дотянется до меня. От него еще никто не уходил. Для него это будет дело принципа. А я сейчас не готов противостоять кому бы то ни было. - И обвис на ее плече.
  -- Это заметно, - легко согласилась Аннеке.
   Весь остаток дня знахарка была очень занята. Димир трясся в ознобе под тремя одеялами и то и дело заговаривался. На теле его обнаружились такие устрашающие отметины, что непонятно было, как он вообще мог перенести сюда их обоих, носить Аннеке на руках и думать о женитьбе.
   Упоминание мага о каком-то Хейсте, преследующего их, пугало Аннеке, но что можно предпринять, она не знала и решила пока об этом не думать. На самый крайний случай у нее есть ее талисман, и если Димиру не полегчает к завтрашнему утру, она им воспользуется.
   Она приказала слуге вскипятить воду, разыскала в кладовой запас трав, хоть и давнишний, но сохранивший силу, заварила настой, с ложечки напоила им Димира. Села рядом дожидаться, пока он задремлет, рассматривая порванную и окровавленную мантию, в которую маг был одет, и, решая, стоит ли ее стирать и штопать, или лучше сразу выбросить. Ничего окончательно не решила. В конце концов, это вещь Димира, пусть он сам скажет, что с ней делать. Она повернулась к кровати и увидела, что маг не спит и смотрит на нее блестящими от жара глазами. Аннеке сунулась к нему со своим отваром, тот проглотил несколько ложек и сказал хриплым голосом:
  -- Девочка моя, ты же умница, так перестань, наконец, заниматься ерундой.
  -- Чем? - растерянно переспросила Аннеке.
  -- Ерундой. Настоями всеми этими, заклинаниями...
  -- Это не ерунда! Это помогло тебе! - возмущенно воскликнула девушка, но, вспомнив, что разговаривает с тяжелобольным, сбавила тон:
  -- Не беспокойся, я неплохая знахарка и обязательно помогу тебе. К завтрашнему утру ты почувствуешь значительное облегчение, вот увидишь!
  -- Да кто б спорил!
  -- Тогда почему ты волнуешься?
  -- Поговорим серьезно. Нам угрожает опасность, нас ищут. Я должен быть здоров, чтобы защитить и тебя, и себя. Кроме того, мне ужасно больно. Так почему бы тебе не использовать действительно могучий талисман? Вместо твоих настоев, примочек и нашептываний, с которыми я поднимусь в лучшем случае через неделю, а тогда будет уже поздно?
   Аннеке смутилась так, что из глаз ее готовы были брызнуть слезы.
  -- Я... Прости... Я как-то не подумала... Действительно... А ты уверен, что никаких серьезных последствий не будет? Равновесие...
  -- Ну при чем тут Равновесие? Какое дело Равновесию, что где-то в мире какой-то парень выздоровеет не за неделю, а за день?
  -- Да... конечно... прости...
   Она трясущимися руками принялась развязывать тесемки ворота, вытащила ладанку, вытряхнула на узкую ладонь крошечную цветочную полянку. Димир взял ее руку в свою, вгляделся в талисман, потом с тревогой посмотрел на Аннеке.
  -- Прошу тебя, сначала успокойся и сконцентрируйся как следует. А то еще вместо того, чтобы залечить мое тело, пожелаешь, чтобы отросло второе!
   Аннеке прыснула.
  -- Заметь, что это целиком твоя идея, и если что случится, я тут не при чем. Придется тебе довериться мне! Или ты передумал?
  -- Ладно, ладно! А если что получится не так, это легко поправить.
   Девушка глубоко вздохнула, зажмурилась и задержала дыхание, изо всех сил концентрируясь на желании. Ничего не получилось. Она выдохнула, вдохнула снова, сжала в ладони талисман, пытаясь, наконец, сосредоточиться, но, не выдержав, истерически расхохоталась во весь голос: перед глазами стоял Димир с двумя парами рук и ног.
   Димир надулся и проворчал с раздражением:
  -- Мне непонятен твой смех.
   Аннеке виновато посмотрела на него, такого несчастного, осунувшегося, с красными от лихорадки щеками. Глаза мага были обведены черным, а на левой руке, лежащей поверх одеяла, вместо трех ногтей запеклась кровь. Девушка содрогнулась и воскликнула с раскаянием:
  -- Сейчас, сейчас, я загадаю! Это ведь ты виноват, ты сам меня рассмешил! Когда сказал о двух телах...
   Димир вздохнул и ответил усталым голосом:
  -- Ладно, ладно. Не хохочи, концентрируйся внимательнее, не отвлекайся на всякие глупости. Равновесие там...
   Она приложила ладони с талисманом, сложенные лодочкой, ко лбу и начала концентрироваться заново, стараясь как можно четче сформулировать просьбу, создать мысленный образ здорового Димира. Вот... Что-то получается!.. Да! Именно так! Аннеке посидела еще немного, проверяя, все ли так, как надо. Осторожно открыла глаза и первым делом глянула на руку на одеяле. Ногти на месте. Боязливо перевела взгляд на лицо мага и спросила напряженным голосом:
  -- Ну, как? Как ты себя чувствуешь? Болит где-нибудь?
   Димир осторожно поворочался, ощупал себя и заявил:
  -- Ну, кажется, против обыкновения, у тебя все получилось правильно. Единственно, побаливает еще колено четвертой ноги. Проверь-ка!
  -- К...какой четвертой... ноги?
   Аннеке судорожно сглотнула и в страхе глянула на ноги Димира, обрисованные одеялом, ощупала его колени, недоумевающе посмотрела ему в лицо. Он ехидно улыбался. Аннеке перевела дух и робко улыбнулась в ответ:
  -- Нельзя так шутить! Я чуть не умерла от испуга!
   Димир осторожно приподнялся, откинул одеяло, опустил с кровати ноги, посидел немного на краю, встал, повертел головой, плечами, наклонился в разные стороны, как будто примеряясь к собственному телу: не жмет ли? С улыбкой повернулся к Аннеке и произнес наставительно:
  -- Волшебнице стыдно умирать от испуга! Необходимо контролировать эмоции каждую минуту и в своих действиях от них не зависеть!
   Он смотрел на нее своими удивительными сияющими глазами, на его обнаженном по пояс теле не было больше ужасных отметин, оставленных палачом, и Аннеке решила не отвечать дерзостью на занудное поучение, как собиралась сначала. Она слегка кивнула магу и спрятала Соль Мира. Димир неуловимым движением оказался совсем рядом, подхватил ее на руки, прижал к груди, закружил по комнате, бережно усадил на кровать и сам уселся рядом. Решительно заявил:
   - Спасибо тебе, я чувствую себя прекрасно. Теперь мы можем поговорить о свадьбе?
   Его губы слегка коснулись ее щеки, лба, век, затем прижались к ее губам. Аннеке выгнулась, пытаясь вырваться из его объятий, но Димир не отпускал, и она, сама не зная, почему, расслабилась и склонила голову на его плечо, прошептав:
  -- Приняв решение, следует немедленно действовать, да?
   Димир твердо ответил:
  -- Да. Конечно же, да. Только так. Ведь неизвестно точно, будем ли мы живы в следующую минуту. Так что не стоит ничего откладывать. Ты - моя, я никому тебя не отдам!
   Аннеке засмеялась и кокетливо ответила:
  -- А если я не хочу?
   Маг побледнел и больно сжал ее руку.
  -- Все равно ты моя, и я заплачу за это любую цену...
   Он порывисто вздохнул и спросил почти жалобно:
  -- Ты что, и вправду не хочешь?..
   Аннеке помолчала, вдруг представив, каково ей будет с ним, своевольным, необузданным, и поняла, что - хорошо. Им действительно будет о чем поговорить вечерами у камина. И не только. Их магический поединок, странствия во враждебном мире, ее ужас на площади дворца. Димир совершенно уничтожил упорядоченность ее жизни. Он сам был опасен и непредсказуем. Но лю-бят ведь не за что-то, а просто так. Быть может, именно такой мужчина ей и нужен, не то она проведет жизнь в медитации на пороге пещерного храма.
   Она посмотрела на мага, бледного, с плотно сжатыми губами, и, встретив его вопрошающий взгляд, слегка кивнула и прижалась к его плечу. Димир выдохнул. Оказывается, все это время он сидел, не дыша. Осторожно улыбнулся одними уголками губ, настороженно глядя в глаза Аннеке, и стянул с пальца перстень в виде змеи.
  -- У нас не будет настоящей свадьбы, но ты - моя, а я - твой.
   Его глаза затуманились, он прошептал дрогнувшим голосом, надевая кольцо ей на палец:
  -- Любовь моя. Не думал, не верил...
   Змеиное кольцо оказалось велико. Аннеке по очереди примерила его на разные пальцы, попыталась сжать витки змеиного тела - не получилось. Димир поднес руку Аннеке к губам и что-то сказал змее. Зеленые глазки змеи вспыхнули, будто в них зажглись крохотные светильники, кольцо ожило, шевельнулось, змея кивнула головкой и обвила палец Аннеке потуже. Миг - и на руке девушки вновь блестело обычное металлическое кольцо, кажется, серебряное. Аннеке осторожно погладила змейку кончиком пальца и спросила опасливо:
  -- Она живая? А не укусит?
   Димир серьезно ответил:
  -- Это страж. Она предупредит об опасности, и у нее ядовитые зубы. Но сейчас ее рот закрыт. А если кто-нибудь не угодит тебе, любимая, то отдай мысленный приказ, и она найдет способ достать твоего обидчика.
   Аннеке лукаво улыбнулась и открыла было рот, но Димир приложил палец к ее губам.
  -- Нет-нет, меня она кусать не станет, ведь я ее создатель. Так что разбираться со мной тебе придется своими силами. Ну, хочешь меня укусить?
   Она отрицательно покачала головой, покрутила змеиное кольцо, полюбовавшись тонкостью работы, и достала свое кольцо - ветку розы из Ахта. Кольцо налезло Димиру лишь на мизинец. Аннеке вздохнула.
  -- Это кольцо женское, и магии в нем совсем мало, но у меня сейчас нет другого.
   Димир сжал ее руку.
  -- Другого не нужно.
   И добавил после недолгого раздумья:
  -- Это кольцо - талисман любви. Лучшего для обручения не найти.
   Аннеке удивленно приподняла брови.
   Димир укоризненно покачал головой.
  -- Оно обретает силу на руке влюбленного и помогает не разлучаться. Плоховато же ты учила свои уроки! Не чувствуешь!
   Он вдруг помрачнел, отвел взгляд и проговорил негромко:
  -- Ты не чувствуешь...
   Аннеке ласково погладила его по щеке и сказала серьезно:
  -- Теперь чувствую. - И оказалась в его объятиях.
   Его пальцы скользили по волосам Аннеке, коснулись шеи, груди. Девушка вздрогнула. Димир приподнялся на локте, спросил встревоженно:
  -- Что? Что-то не так?
  -- Нет. Не знаю. Все как-то не так, как должно быть.
   Аннеке слегка дрожала. Димир нежно погладил ее по щеке.
  -- А как должно быть?
  -- Не знаю.
  -- Все это глупости. Тебе хорошо?
  -- Ну... да... Наверное, да.
  -- Это главное. Все остальное неважно.
   Аннеке робко погладила плечо Димира, он зарылся лицом в ее волосы, порывисто обнял, развязал ворот платья, обнажил грудь и коснулся ее губами. Платье упало на пол. У Аннеке кружилась голова, кровь стучала в ушах в такт учащенному биению сердца, все тело охватил непонятный, пугающий жар. Глаза Димира странно светились, он тяжело дышал, но его руки кассались Аннеке удивительно нежно. Повинуясь странному щемящему чувству, Аннеке прижала его голову к своей груди. Оба на минуту застыли в объятиях. Все прошлое в этот момент исчезло из памяти, неважным казалось будущее. Было так хорошо и просто лежать обнаженной рядом с возлюбленным и таять от его ласк.
   Единственное, что слегка отравляло блаженство, был навязчивый, как зудение комара, смутно знакомый голос, назойливо звучащий в мозгу:
  -- Что ты делаешь? Очнись! Не поддавайся колдовским чарам! Очнись! Сбрось наваждение! Не позволяй подчинить себя! Это же он, он! Это наш враг! Я узнала его, узнала! Это он, я узнала его в новом воплощении, он остался прежним! Аннеке, Аннеке!.. Аннеке, услышь меня! Анне-ке!!!
   Досадливо мотнув головой, Аннеке проговорила заклинание, окружив себя и Димира защит-ным коконом, и тревожащий ее голос замолчал. В конце концов, надоело! Может же она хоть иногда делать то, что ей хочется!
   Остаток дня почти совершенно стерся из памяти Аннеке. Кажется, они с Димиром вновь и вновь любили друг друга, потом спустились на кухню, где устроили шуточный магический поединок, по очереди разжигая и гася огонь в камине и наряжая друг друга в иллюзорные немыслимые наряды. Пробовали незнакомое, но потрясающее вкусом вино. Димир теребил Аннеке, требуя отгадать, из чего это вино, а она не могла, а потом он со смехом признался, что все дело в волшебных бокалах, в которые что ни налей - все едино получится вино, но, к сожалению, вот такого странного вкуса. Аннеке даже расстроилась слегка, не сумев распознать магию, но Димир утешил ее уверением, что набор для вина старинный, а раньше были такие маги - не им чета, и он бы тоже не распознал, не зная заранее, в чем тут дело.
   Уснули они за полночь, крепко обнявшись, сплетясь телами, как две змеи, щека к щеке, смешивая дыхание, и им ничего не снилось.
   Проснулась Аннеке оттого, что Димир, опершись на локоть, перебирал ее волосы и наматывал локоны на пальцы. Увидев ее открытые глаза, он начал ласкать ее, а на напоминание об обязательных утренних ритуалах, омовениях и прочем прошептал решительно: "Глупости, обойдемся", - и закрыл ей рот поцелуем.
   День они провели восхитительно. Сначала, решив-таки совершить положенное утреннее омо-вение, купались под каким-то водопадом, таким люто-холодным, что через пару минут обоих неудержимо тряс озноб. Потом, чтобы хоть запоздало поприветствовать давно начавшийся день, танцевали по очереди над обрывом, обращенным к солнцу, и чуть не поругались из-за того, какие элементы танца считаются обязательными. Помирились, рассудив, что наступившему дню все равно, а важен душевный настрой и, опять же, концентрация, слабое место Аннеке.
   Проголодавшись, вернулись в дом и перекусили поданными игрушечным слугой фруктами. После трапезы Димир предложил совершить волшебное путешествие. Порывшись недолго в ста-рых сундуках и подняв тучу пыли, от которой оба расчихались, маг достал маленький рожок, украшенный резьбой. С гордостью продемонстрировав его Аннеке, прошептал несколько слов в широкую часть рожка, затем подул в узкий конец. Раздался невыразимо странный звук, а через несколько вздохов - звонкое мелодичное ржание во дворе. Димир схватил Аннеке за руку и увлек ее наружу. Возле крыльца, перебирая тонкими ногами, стояла пара уже оседланных белоснежных крылатых коней с вьющимися хвостам и гривами, с сапфировыми глазами. Их шкуры отливали радугами.
   Влюбленные вскочили в седла, Димир погладил своего скакуна и что-то сказал ему, как человеку, на непонятном языке. Конь повел ушами, обернулся к всаднику, кивнул и с места взмыл в небо. Скакун Аннеке рванулся следом, она только вскрикнула, зажмурилась и вцепилась в длинную гриву изо всех сил.
   Когда первый страх прошел, Аннеке обнаружила, что удобное седло надежно держит ее и не позволит упасть. Внизу не было уже ничего знакомого. Горы и долина реки исчезли, и Аннеке была почти уверена, что они уже в каком-то другом мире. И действительно: повинуясь голосу мага, прекрасные скакуны быстро снизились и опустились в центре пустыни, но здесь вместо песка ветер нес с места на место барханы из перемолотых в мелкую пыль драгоценных камней, и Аннеке сдувала с ладони Димира крошечные ограненные самоцветы, а Димир осыпал ее волосы драгоценным искрящимся прахом. Но пустыня, даже с драгоценным сверкающим песком, быстро надоела, и влюбленные снова направили своих коней в полет. На этот раз Аннеке успела заметить область вращающегося тумана - врата, через которые они перенеслись в следующий мир
   Этот мир оказался усеянной звездами бездной, в которой вечно блуждали обломки ледяных скал. Одни скалы были размерами с горный хребет, другие не превышали кулака, но все находились в неустанном движении, вращались друг вокруг друга, сталкивались, сцеплялись вместе и разлетались в разные стороны, образуя хороводы и скопления, мерцали самоцветами и пугали глубочайшими трещинами.
   Кони друг за другом перепрыгивали с одной летящей скалы на другую. Димир на своем скакуне преследовал Аннеке, молниями из своего жезла разбивая в осколки скалы, на которых находил прибежище ее скакун. Но резвый крылан всегда успевал перепрыгнуть на другую искрящуюся глыбу, поощряемый радостным визгом Аннеке. Эта игра продолжалась до тех пор, пока Аннеке, перепрыгивая со скалы на скалу, не наткнулась на два обнимающих друг друга скелета неведомых крылатых существ. Одно существо было наполовину засыпано обломками камней, другое оставалось свободным. Влюбленные долго простояли над заброшенными костями, потом вместе выкопали могилу, поставили в изголовье красивую глыбу камня с золотыми прожилками. Примета была плохой, задерживаться здесь не стоило, и Димир взмахом жезла открыл врата прямо перед собой.
   Они очутились на гигантском холодном плато, на котором почти не было жизни. Его, как взбитые сливки покрывают торт, сплошь затянули облака. Холодный сырой туман мгновенно промочил одежду и иззнобил кости. Сырое плато резко обрывалось вниз, а туманы давали начало ручьям и водопадам. На дне пропасти простирались гигантские луга, пившие воду из облаков плоскогорья.
   Волшебные кони, широко развернув крылья, спланировали вниз. Луга покрывали травы в рост человека и гигантские цветы, во всем, кроме размера, похожие на привычные ромашки и колокольчики. С цветка на цветок перелетали крошечные, с ладонь, крылатые человечки. Аннеке, смеясь, наблюдала, как трогательные малыши, отдуваясь, волокли огромные, неподъемные для них соцветия, собираясь плести венки для своих гостей, и возмущенно отвергали любую помощь.
   Луга гигантских трав и цветов, казавшиеся бесконечными, вдруг прямо под ногами разверзались пропастями с множеством водопадов, низвергающихся в бесконечные провалы. Над водопадами играли радуги. Крылатые кони то бросались в водяные потоки, то крыльями разбрызгивали радуги, спускаясь на дно пропасти, во влажный мир болот.
   Скакуны легко перепрыгивали с кочки на кочку, помогая себе взмахами крыльев. Останавливаться было нельзя, но кони и не собирались стоять на месте. Лучи солнца с трудом пробивались через густые зеленоватые болотные испарения, окрашиваясь при этом в зеленый цвет. Воздух пах тяжело, пряно. Поверхность болот покрывала яркая изумрудная зелень, из которой то и дело на толстых ножках высоко поднимались водяные цветы, похожие на разноцветные лотосы. В воздухе летали огромные, с руку длиной, насекомые с круглыми фасетчатыми глазами, похожими на огромные драгоценные камни, и с большими, искрящимися, с золотыми прожилками, крыльями.
   На больших зеленых, плавающих на поверхности воды листьях удобно располагались гигантские земноводные, похожие на обычных лягушек, и длинными языками сбивали себе в пасть беспечно порхающих летунов. Один, очень крупный и наглый лягух попытался слизнуть языком коня Димира. Конь развернул голову, издевательски заржал в изумленную зеленую морду и острым копытом пробил лист, на котором устроился нахал, вынудив того соскользнуть в густую зеленоватую воду ни с чем.
   Аннеке влюблено поглядела на спутника. Димир по-мальчишески беспечно рассмеялся, притянул ее к себе и жадно поцеловал. Аннеке попыталась пригладить его растрепавшиеся волосы, не преуспела, и, вывернувшись из его объятий, выдохнула со счастливым смехом:
  -- Ну, Димир, отпусти же... Отпусти, я сейчас с коня упаду... Слушай, неужели это все вокруг есть на самом деле? Признайся, ведь все это твои иллюзии?
  -- Никаких иллюзий. - Димир и не подумал отпустить ее, целовал как в последний раз. Шпильки из волос Аннеке выпали и канули в непрозрачной, напоминающей нефрит, болотной воде.
  -- Никаких иллюзий, нормальные миры. Я ведь говорил тебе, мой учитель любил путешествовать. Это он протоптал тропинки и сюда, и в другие места, и теперь можно просто прогуливаться вот так, почти не напрягаясь.
   Говоря, маг тремя небрежными щелчками пальцев левой руки разбил и развеял сплетенное Аннеке заклинание, рассеивающее иллюзии. Одновременно правой рукой Димир гладил грудь девушки. Аннеке сердито отстранилась и вывернулась из объятия.
  -- Ну вот, так и знала, что обманываешь.
   Димир вновь счастливо засмеялся.
  -- Почти что и не обманываю. Миры самые настоящие. Проблема с нашими скакунами: замечательные, умные, верные твари, быстрые, спокойные. И живут долго. Даже разговаривать могут, если с ними побольше общаться. Сотню-другую слов могут запомнить. Но их вид...не очень... привычный. Вот я и наложил заклятие, маленькое такое... Ты, наверное, заметила, люблю все декоративное.
   Маг подался вперед, стараясь заглянуть в лицо отвернувшейся Аннеке.
  -- Не сердись. Право, к виду наших коней легко привыкнуть. Они обладают своеобразной прелестью, но давай ты посмотришь на их настоящий облик завтра. Лучше погляди на меня, Аннеке! Не отворачивайся!
   Аннеке обернулась и стремительно обняла шею Димира.
  -- Конечно, я не сержусь и охотно посмотрю на наших коней в их настоящем виде. Хоть сейчас, хоть завтра. Когда ты скажешь, милый. А сейчас, может быть, пора вернуться? Тут очень красиво, но сыровато, и удобно на поляне не устроишься. А магия будет нас отвлекать.
   Аннеке прикрыла накидкой закрасневшееся лицо. Материя была шелковистой и прохладной. Кони прянули, взмахнув крыльями, ветер коротко свистнул, разметал волосы и гривы, резанул глаза, заставляя зажмуриться, и вместо изумрудных лягушачьих топей - знакомая лужайка перед домом мага, солнце уже почти зашло, а дом, повинуясь требовательному взмаху руки Димира, отворил перед ними дверь и зажег светильники и огонь в камине.
  
  
  
  
   ГЛАВА 23
  
   Королевский дворец, когда-то бывший оборонительным замком, но перестроенный. Толстые крепостные стены смотрятся странно с прилепленными наверху изящными башенками: как престарелый рубака-наемник в придворном наряде с собачкой в руках. Сторожевые башни превращены в смотровые площадки, увитые цветами и украшенные гирляндами флажков и лент. Ворота бывшей крепости широко распахнуты, по аллеям дворцового парка прогуливаются нарядные придворные. Играет музыка. Все веселы. Слышатся громкие разговоры и веселый смех.
   Но один человек облачен в черное. От него веет холодом. Он оборачивается. Это Файдиас. Какое у него страшное лицо! Он с отвращением смотрит на общее веселье, отворачивается, уходит. Идет в глубину сада, обходит дворец и открывает сзади неприметную низкую дверь. Берет стоящий у порога фонарь и зажигает его. Ступени ведут вниз, вниз, вниз. Узкие извилистые коридоры, темно и сыро.
   Вдали мерцают отблески огня, слышны голоса, брякает железо. Дверь, тяжелая, окованная железом. В двери маленькое окошко, забранное толстой решеткой. Файдиас с усилием тянет дверь на себя. Входит. Просторный мрачный зал освещен только огнем, горящим в огромном очаге. Возле очага возятся и переговариваются двое в черных кожаных передниках. Чуть поодаль наблюдает за происходящим из кресла тщедушный старикашка с противной улыбочкой на губах и серьезными пронзительными глазами.
   Аннеке видит себя. Обнаженную, подвешенную за руки на цепях. Человек в черном фартуке подносит что-то светящееся красным к ее груди. Дикая боль, ужасный запах горелого. Аннеке страшно кричит, бьется, но цепи держат крепко.
   В лицо полилась холодная вода. Аннеке, вырываясь изо всех сил, отдернула голову, открыла глаза. Не цепи. Это Димир держит ее за руки. Исчез темный, освещенный красным зал. Она на кровати в спальне Димира, и в окно светит подернутое туманом нежаркое утреннее солнце. Димир, обнаженный по пояс, встрепанный со сна, с ужасно встревоженным лицом стоит перед ней на коленях.
   Аннеке, пытаясь унять сотрясающую ее мелкую противную дрожь, несколько раз медленно, глубоко вдохнула и выдохнула. Как учили. Помогло, но не до конца. Димир выпустил, наконец, ее руки, усадил ее к себе на колени, обнял и принялся укачивать, как маленькую. Аннеке крепко, изо всех сил прижалась к нему, обхватив его обеими руками. Посидела так. Потом решительно разжала объятия и встала на ноги. Заявила звенящим голосом:
  -- Димир, мы немедленно уезжаем. Прямо сейчас. Бросаем все и уезжаем. Плевать на талисманы, плевать на вещи. Жизнь и свобода дороже.
   Димир поднялся, подошел к окну, распахнул его и высунулся наружу чуть ли не наполовину. Постоял, глубоко вдыхая холодный утренний воздух. Обернулся к Аннеке и спросил деланно спокойным голосом:
  -- Что ты видела?
   Аннеке помотала головой.
   Димир внезапно оказался рядом, сжал в ладонях ее щеки и поймал глазами ее взгляд. Аннеке почувствовала беспощадное вторжение в разум, попыталась освободиться, но маг не отпускал. Она не знала, сколько времени это продолжалось, но вдруг обнаружила себя в кресле возле кровати с чашкой чая в руке, рядом кукольный слуга Эд накрывал на маленьком столе завтрак на двоих. А Димир вновь стоял возле раскрытого окна и смотрел вдаль.
   Аннеке всхлипнула, плечом вытерла слезы и принялась за чай. Димир уселся напротив. Некоторое время они молча пили чай. Завтрак на столе остывал, никому не нужный.
   Димир поставил чашку, задумчиво посмотрел на нее и вдруг с внезапно исказившимся лицом смел все со стола. Завтрак и осколки посуды смешались на полу в странно-живописном беспорядке. Аннеке вздрогнула и испуганно сжалась. Димир коротко глянул на нее и мрачно сказал:
  -- Прости.
   Маленький слуга, тихонько стоявший у дверей, подобрался к столу и, осторожно шурша, принялся подбирать на поднос осколки. Маг яростно глянул на него, и понятливый Эд исчез. Димир встал, прошелся несколько раз по комнате и с угрюмым видом вновь уселся в кресло. Достал из-под подушки магический жезл, начертил им на столе несколько незнакомых Аннеке засветившихся синим пламенем знаков, и тут же стер их.
  -- Нужно поговорить.
   Аннеке, сжав чашку обеими руками, кивнула. Димир резко подался к ней.
  -- Послушай, почему мы должны бежать?
   Аннеке растерянно посмотрела на него.
  -- Ну а как же еще? Тебя хотели казнить... А меня... Я ведь помогла тебе бежать с помощью моего талисмана. Об этом узнают... Тот страшный старик дознается... Или Файдиас... Он любит свое поместье и, наверное, не станет нас спасать.
  -- О талисмане и речь! Бежать, скитаться, голодать и мерзнуть по ночам под открытым небом, тогда как талисман может исполнить любое наше желание?! Любое! Все, что угодно! И бежать? Пусть наши враги бегут от нас!
   Аннеке вздохнула и покачала головой.
  -- Ну, насчет голодать и мерзнуть ты преувеличиваешь.
   Она помолчала. Ей почему-то стало страшно, захотелось оказаться далеко отсюда, захотелось установить защиту. Кого она боится? Неужели Димира? Да. Файдиаса она никогда не боялась. Может, потому, что знала его с детства? Она постаралась отбросить страх. И постаралась, чтобы ее голос звучал ровно и, самое главное, убедительно.
  -- Димир, я долго об этом думала. Я не хочу использовать талисман. Это слишком опасно. Неосторожное желание может привести к ужасным последствиям. Загадывая желание, невозможно все предусмотреть.
   Маг опустил голову и с такой силой сжал жезл, что побелели пальцы.
  -- Ну какие могут быть ужасные последствия? Откуда? Ты несколько раз все же использовала талисман. Земля от этого не разверзлась, ведь так?! Чего ты боишься?
  -- Я не могу этого объяснить, я просто чувствую опасность. До сих пор все обходилось. Но будет ли так продолжаться всегда? Как работает талисман? Мы не знаем. У всего на свете есть цена, которую приходится платить. Тэш заплатила жизнью.
   Димир возник позади Аннеке, обнял ее за плечи.
  -- Аннеке, я прошу. Не хочу бежать и скрываться, как побитая собака. Не желаю терпеть поражение. Меня пытали. Эти воспоминания... они жгут, не дают жить... Я хочу отомстить. Аннеке, пожалуйста! Если боишься сама... У меня хватит сил, я уверен.
   Аннеке покачала головой.
  -- Прости меня, но... нет. Слишком опасно. А месть... Она не дарит ни покоя, ни радости. Забудь все. Пострадало лишь твое тело. Ты не стал бы мстить камню, о который ушибся?
  -- Стал бы! И пусть все камни торопятся убраться с моей дороги!
  -- Ты как маленький. Но если так уж хочешь мстить, то жизнь длинна, и случай представится!
   Димир в ярости топнул ногой. С конца жезла слетела синяя извилистая молния, ударила в пол, оставив выжженное пятно причудливых очертаний, и рикошетом вылетела в окно.
  -- Глупая курица! Что ты понимаешь в жизни! Над тобой не глумился старый сморчок! Ты лишь секунду видела тот подвал, и тебя до сих пор трясет! И я не буду ждать годы, чтобы отомстить!
   Аннеке встала и, сдерживая слезы, сказала:
  -- Тогда нам придется расстаться. Я ухожу.
  -- И не думай! Любой встречный маг немедленно с легкостью отнимет у тебя твой артефакт. Удивительно, что ты владеешь им так долго. Наверное, потому, что хватило ума молчать. И будь уверена, я не допущу, чтобы он достался Эномиелю, Хейсту или Файдиасу!
   Аннеке посмотрела на Димира вдруг потемневшими глазами, прижав пальцы к губам, прошептала:
  -- Ты мне лгал!
   Димир холодно произнес, сузив глаза:
  -- Что за чушь ты несешь, не понимаю?!
   Аннеке прижала крепко сцепленные руки к груди и закричала отчаянно в лицо магу:
  -- Ты лгал, ты... Ты меня не любишь! Ты все это затеял, чтобы завладеть талисманом! Все твои признания, клятвы, наше обручение - ложь! Ты хладнокровно сплел эти сети, чтобы поймать меня в ловушку!
   Она, спрятав лицо в ладони, тихо заплакала и с трудом выговорила:
  -- Ах, ну и дура же я! Ты не виноват: я ведь знала, чего от тебя можно ждать, я сама хотела быть обманутой. Я сама себя обманула!
   Лицо Димира исказилось от боли и злости. Он схватил Аннеке за плечи и сильно встряхнул.
  -- Ну-ка, прекрати реветь! Я тебя не обманывал. Если не веришь, вспомни, что магам за прямую ложь приходится платить слишком дорого. Просто нужно действовать разумно. Сейчас мы оба слишком взволнованы, поэтому я оставлю тебя одну, а сам пойду займусь сборами. А ты успокойся и подумай над моими словами. Но учти, времени у нас осталось совсем немного. Старый Хейст сейчас направляется сюда, а с ним Эномиель и твой Фай-диас. Кстати, если тебе интересно, Файдиас хотел задушить меня в тюрьме. Чисто из жа-лости, не подумай плохого. Но мне подобная милость почему-то претит, странно, не правда ли? Так что в моем списке должников он после Хейста второй. Этот Файдиас, кажется, тебе очень дорог? Если ты замолвишь за него словечко, я оставлю ему жизнь и даже не буду сильно ревновать. Но это при условии, что у нас с тобой сохранятся, скажем так, хорошие отношения!
   Аннеке вырвалась из рук Димира и плюнула ему в лицо.
  -- Холодная, расчетливая гадина!
   Маг стиснул зубы. Казалось, он готов был ее ударить, но сдержал себя. Он нарочито медленно наклонился, поднял с пола салфетку, вытер ею щеку, скомкал мягкую ткань в узел и резко бросил ее в лицо Аннеке.
  -- Я, может быть, и расчетливая гадина, но совсем не холодная. Учитывай это, когда захочешь сделать так в следующий раз!
  -- Следующего раза не будет!
   Она бросилась к дверям, как была, босиком и в нижней рубашке. Димир криво усмехнулся и со словами: "Не стоит принимать необдуманных решений, дорогая", - взмахнул жезлом. Аннеке на всем бегу наткнулась на невидимую стену. Толкнула ее изо всех сил, но стена не поддавалась. Сложила пальцы в магическом жесте и произнесла заклинание - без толку. Начертила руну пути и произнесла другое заклинание - стена никуда не исчезла. Димир, сложив руки на груди, наблюдал за ней. На его лице так и осталась кривая усмешка, но в потемневших глазах стыла боль.
  -- Не хочешь ли передумать и применить свою игрушечку? А по-другому не получится!
   Аннеке оглянулась и метнула в мага огненный шар. Тот поймал его и втянул в ладонь, шутовски поклонился:
  -- Благодарю за щедрый дар.
   Аннеке прекратила штурмовать магическую преграду, бросилась на кровать и уткнулась лицом в подушку. Димир вышел, сильно хлопнув дверью.
   В груди знахарки, там, где сердце, образовалась дыра, в нее дул холодный ветер. Слушая свист этого ветра, она повернулась к окну и стала бездумно смотреть на небо и ползущие по нему темные облака. Собирался дождь. Ей хотелось превратиться в облако и без забот скользить по небу в компании таких же подруг. Но, наверное, и у облаков своя жизнь и свои заботы. Ветры их гонят, молнии пронзают, солнце жжет, и что там с ними еще случается...
   Когда день превратился в вечер, в дверь негромко постучался Димир. Аннеке, не отрывая взгляд от окна, равнодушно сказала:
  -- Уходи.
  -- Я хотел узнать, ты успокоилась?
  -- Да!
  -- Приняла какое-нибудь решение?
  -- Да!
  -- Какое же?
  -- Тебе не понравится.
  -- Я собрал вещи, мы можем уезжать.
  -- Уезжай.
  -- А ты?
  -- Не твое дело.
   Маг тяжело вздохнул
  -- Аннеке... Я тебе не лгал. С первой встречи... Ты меня поразила, потрясла... Я хотел не думать о тебе... И не мог. Люблю тебя. Наверное, смог бы доказать... Времени нет совсем.
  -- Уходи.
  -- Прости меня, Аннеке
  -- Уходи...
   Он ушел.
   Аннеке послушала, как скрипит лестница под его шагами, потом хотела продолжить наблюдение за облаками, но в дверь снова постучали. Не дожидаясь ее разрешения, в комнату вошел кукольный слуга.
   - Ваш ужин, госпожа.
  -- Убери, я не хочу есть.
  -- Вы должны поесть, госпожа, иначе у вас не будет сил.
  -- Оставь меня в покое, уходи!
   Эд, казалось, готов был заплакать.
  -- Но, госпожа, если вы не поужинаете, мой господин меня накажет! Он приказал мне... Пожалуйста, госпожа!
   Он поставил поднос с едой на кровать возле нее. Вот привязался! Аннеке приподнялась, отщипнула кусочек лепешки, надкусила яблоко и отхлебнула глоток молока с медом, надеясь этим осчастливить несчастную марионетку. Но слуга не уходил.
   Он стоял возле ее кровати и кукольными пальчиками ожесточенно терзал край своей одежды, тяжело дышал, бледнел, краснел и, наконец, выдавил:
  -- Простите меня, госпожа!
   Аннеке, удивившись, ответила успокаивающе:
  -- Все хорошо, милый, не беспокойся, я всем довольна. Ужин был прекрасный, я сыта. Спасибо за все, убери это, и можешь идти.
   Слуга побледнел еще больше, а красные пятна на его щеках выделились сильнее.
  -- Простите, госпожа, что я осмеливаюсь... Я, как вас увидел... Вы такая... Красивая... живая... Как я мечтал... Вы знаете... Я мертвый. Я так хотел, мечтал быть живым, сильным. Смеяться, плакать, скакать на белом коне... Да что там, как угодно, даже томиться в подземелье, бежать, прятаться, но - жить! Я знаю, для всего этого нужна живая душа, а у меня нет души. Я смотрю на эти цветы и знаю, что они прекрасны, но сам я этого не вижу, я только читал об этом в книгах господина, когда он уезжал по делам, и у меня было много свободного времени. Там есть книга, как составлять букеты, я ее выучил, чтобы букеты понравились господину, но он почти всегда недоволен. И о красоте восходящего солнца я лишь читал, а для меня самого утренняя заря лишь сигнал греть воду для омовения господина. Я хотел сам видеть красоту, я мечтал любить...
   Аннеке разозлилась. Еще не хватало, утешать куклу! Как будто мало своих забот. Но она подавила в себе этот недостойный порыв. Эд ни в чем перед ней не виноват. Она придвинулась и ласково взяла слугу за руку.
  -- Не печалься! Все поправимо! Можно, наверное, вложить в тебя душу, что-то такое я об этом читала... или слышала от наставниц! А еще подумай, обладание живой душой несет не только наслаждение красотой и любовью. Придет и страдание, и неудовлетворенность собой, и сомнения, а потом старость, болезни и, наконец, смерть, ждущая, в конце концов, всех живых. Слушай, а ведь ты страдаешь, желаешь чего-то неведомого тебе, может быть, у тебя все же есть душа? Ведь и среди людей есть такие, кто плохо чувствуют красоту, еще не знали любви и слишком угнетены своими обязанностями! Твой мир чересчур маленький и спокойный, вот ты и затосковал. Попроси своего господина, он согласится, он отпустит тебя... Все наладится!
   Юноша низко склонился к ее руке, коснулся губами, выпрямился, заглянул в самую душу Аннеке голубыми глазами. По щеке сползла слеза. Его лицо стало спокойным и исполненным печалью.
  -- Нет, госпожа. Ничего этого не будет. Простите меня.
   Он вдруг резким движением сорвал с шеи Аннеке ладанку с Солью Мира и отшатнулся назад.
  -- Что ты делаешь?
   Аннеке хотела ему помешать, но не успела. Игрушечный слуга как-то необычайно быстро развязал тесемки кожаного мешочка, вытряхнул талисман на ладонь и сжал пальцы. В его руке вспыхнул нестерпимо яркий голубой огонь, немедленно охвативший все маленькое тело. Целую невероятно долгую минуту слуга, не проронив ни стона, горел заживо, сжимая в вытянутой руке Соль Мира, тоже превратившуюся в язык пламени, видно, за компанию. Аннеке хотела и не могла оторвать глаз от искаженного лица, залитого слезами, пока огонь не охватил кукольного юношу целиком. Она знала, что это зрелище будет сниться ей в кошмарах всю жизнь.
   На полу осталось черное, обугленное до неузнаваемости, скрюченное нечто, ничуть не похожее на человека. Сломанная игрушка... А рядом в черной мантии стоял Димир с холодным окаменевшим лицом. На Аннеке он не смотрел, будто ее тут не было. Девушка не могла ни пошевелиться, ни закричать. Маг постоял, потом шагнул к обугленному трупу и, сломав черные, хрупкие негнущиеся пальцы, сжатые в последнем смертном усилии, завладел талисманом, перебросил его с руки на руку, как бы примеряясь, стиснул в ладони, постоял немного, прислушиваясь к себе и к талисману, и спрятал его в мешочек на груди.
   Аннеке слепо смотрела на него. Димир словно только что заметил ее, пожал плечами и протянул ей руку. Она шагнула было навстречу, но, чуть не наступив на черное тело, запнулась, шатнулась назад и бросилась бежать к двери. Димир, мгновенно переместившись к двери, заступил ей дорогу, она оттолкнула его обеими руками и скатилась по лестнице вниз. Маг сдавленным хриплым голосом крикнул ей вслед:
  -- Не выходи!
   Но она уже всем телом ударилась о входную дверь.
   Створка с легкостью отлетела, и тут же Аннеке схватили чьи-то руки, зажали рот. Она забилась, вцепилась зубами в держащую ее ладонь, ударила пяткой по чьей-то ноге. Пленивший ее охнул и выругался, и Аннеке узнала голос Файдиаса.
   Он прошептал ей прямо в ухо:
  -- Молчи! Я скажу, что маг похитил тебя, хотел превратить в заложницу... Ты только молчи, ни в чем не сознавайся, и я все улажу.
   Аннеке легко высвободилась из его рук и огляделась: перед домом полно стражников, но не они сила. Стражники сбились в кучу как можно дальше от двери так, что чуть не скатывались с обрыва, перешептывались, и каждый старался спрятаться за другого. А вот впереди них - Аннеке его сразу узнала - жуткий старик из ее видения, и верховный маг Эномиель, оба в полных магических облачениях, увешанные амулетами, с магическими жезлами в руках. Эномиель держался чуть сзади и выглядел старым и усталым, но жезл в его руке был поднят так же грозно, как и у Хейста. Файдиас пожал плечами и чуть виновато сказал:
  -- Король пошел на принцип. Я ничего не смог сделать для вас.
   Аннеке вспыхнула:
  -- А откуда ты вообще знаешь?..
   Файдиас вновь пожал плечами:
  -- Кое о чем сам догадался, кое-что Нагути-ко рассказала. А есть еще такая полезная вещь, как магический шар. Смешные ты вопросы задаешь. Лучше бы спросила, что нам дальше делать.
  -- И что же?
  -- Понятия не имею!
   Аннеке дернули сзади за рукав, и запыхавшийся голос Нагути-ко произнес:
  -- Привет, подружка! Неплохо выглядишь, особенно если что-нибудь на тебя надеть! Вот, завернись хотя бы в этот плащ! Ну и вляпались же мы все из-за тебя! Но я не в обиде: любовь того стоит.
   Файдиаса перекосило, он прошипел:
   - Я же велел тебе дома сидеть! Дура! Убирайся отсюда, пока цела, и пока тебя не заметили!
  -- Никуда я не уйду, да и поздно: Хейст на нас смотрит!
   Файдиас весь передернулся:
  -- Молчите обе! Я постараюсь все уладить, если вы будете помалкивать и слушаться меня. Злокозненный колдун вас похитил, вот и все. Твердите это. Останьтесь пока здесь, я сейчас...
   Аннеке вцепилась в мантию побратима.
  -- Не суйся туда! У Димира могучий талисман, и он сделает все, что захочет! Не вступай в бой, погибнешь!
   Маг внимательно посмотрел на Аннеке, и она почувствовала, что страшно краснеет.
   - Отдала-таки ему наследство Тэш? Или... Или не ... отдала? Ах, я дурак! Надо было самому... Нашел время в благородство играть!
   Нагути-ко с воем повисла на его мантии с другой стороны:
  -- В бой? И не думай! Не пущу-у-у-у!
   Файдиас криво усмехнулся:
  -- Не вступать в бой? С моим удовольствием! Но вот как потом оправдаться перед Хейстом? И как спасти вас? Не подскажете? Вижу, не подскажете! Сказал, меня слушаться! Ну?!
   Тут все собравшиеся замерли, а старый Хейст поднял жезл еще выше и возгласил:
  -- Выходи, маг, и сдавайся на милость короля!
   Наступило напряженное молчание. Минуты шли, а дверь дома не открывалась. Аннеке заметила:
  -- Димира там уже, наверняка, нет, убрался куда-нибудь через портал.
   Файдиас покосился на нее и ответил:
  -- Нет, он там, я вижу, как он светится. Действительно, почему бы ему не убраться? Избавил бы нас от забот.
   Дверь распахнулась, на пороге появился Димир. Левую руку, сжатую в кулак, он прижал к груди, правой направил магический жезл на Хейста. Надменно оглядев всех, заметил Аннеке, бешено глянул на Файдиаса, крепко держащего ее за руку, и крикнул срывающимся голосом:
  -- Отдайте мне мою женщину, и я не стану об вас мараться!
   Наступила тишина, а Файдиас охнул негромко:
  -- Дурак, что он несет! О боги! Что за дураки...
   Аннеке, повинуясь внезапному порыву, выдернула руку из его захвата и рванулась назад, к Димиру, но в эту секунду старые маги ударили молниями. Она только успела заметить фиолетовую звезду, яростно вспыхнувшую в руке Димира, как Файдиас сгреб в охапку обоих девушек и бросился на землю, прикрыв их собой.
   Аннеке слышала треск, свист, свирепый вой, прерывающийся секундами тишины, от которой еще хуже звенело в ушах, ощущала нестерпимый жар и такой же нестерпимый холод одновременно, порывы яростного ветра, и еще что-то, чему не было названий. Она отчаянно рвалась к Димиру, но Файдиас крепко прижимал ее голову к земле и то в полный голос выкрикивал какие-то незнакомые заклинания, то шипел с натугой сквозь зубы:
  -- Лежи спокойно, дура, куда лезешь?!
   И вдруг, сразу, все кончилось. Аннеке в очередной раз рванулась и обнаружила, что ее никто не держит. Она попыталась подняться на дрожащие ноги, упала, приподнялась на колени, убирая с лица растрепавшиеся волосы и размазывая слезы по перепачканным землей щекам. Со страхом открыла глаза.
   Дом, как ни странно, остался совершенно целым. Ни стеклышка из окна, ни камешка из стены не вылетело. А вот людей во дворе, кроме их троих, не осталось. Земля покрылась пятнами копоти, кро-ви, чего-то блестящего, валялись несколько куч тряпья. Исчезли и Димир, и старые маги, и стражники.
   Аннеке так и застыла на коленях, пролепетав растерянно:
  -- Где же все?
   Файдиас проговорил сзади сорванным голосом:
  -- Ну до чего надоели твои дурацкие вопросы!
   Аннеке обернулась, вцепилась обеими руками в его мантию, заплакала уже в голос:
  -- Ну где же все? Где?
   Нагути-ко, лежавшая ничком, приподнялась, принялась машинальными движениями отряхивать платье, потом села и сказала невыразительно:
  -- Все погибли. Я видела.
   Аннеке скорчилась, уткнула голову в колени и, раскачиваясь, тихонько заскулила:
  -- Все из-за меня! Зачем я побежала, зачем?.. Ну, не любил... был бы жив... Хочу к нему...
   Файдиас приподнял ее резким рывком.
  -- Хватит выть, слышать не могу!
   Нагути-ко оттолкнула Файдиаса, обняла Аннеке:
  -- Оставь ее, ты ничего не понимаешь!
  -- Все я понимаю, все! - злобно выкрикнул Файдиас. - Хватит! Надо выбираться отсюда! Поднимай ее, уговаривай, как хочешь, и поехали. Мне еще королю доклад сочинять! Я же теперь Верховный Маг, с меня и спросят за все. А я тут с вами...
   Аннеке вывернулась из объятий подруги и на четвереньках поползла к тому месту, где стоял Димир. Неожиданная, ранее невозможная для нее мысль: найти талисман и повернуть время вспять, вернуться в утро. Правильно Файдиас назвал ее дурой: дура и есть. Но теперь она будет умней: пусть Димир забирает Соль Мира и делает с ней, что хочет. И с ней, с Аннеке, пусть делает, что хочет, лишь бы был жив. Может, они уедут вместе... А если он бросит ее, как только завладеет талисманом, пусть...
   Нагути-ко суетилась рядом, пытаясь помочь ей подняться.
   Аннеке уже почти добралась до цели, как кучка обгорелых тряпок, бывших совсем недавно парадной мантией Димира, зашевелилась и тоненько заплакала.
   Аннеке застыла на месте, а Нагути-ко осторожно подобралась вплотную и разворошила ткань. На земле лежал и горько рыдал младенец. Маленький, меньше года. Совершенно голый красивый мальчик, с черным пушком на голове.
   Нагути-ко неловко подхватила младенца на руки, подержала, снова положила на землю, и спросила растерянно:
  -- Откуда взялся ребенок? Кто-то принес? В жертву хотели принести? Я не видела, чтобы у кого-нибудь был с собой ребенок...
   Она неумело завернула малыша в самый большой и целый кусок мантии. Повторила:
  -- Откуда ребенок, Файдиас, Аннеке?
   Файдиас, планомерно обходящий лужайку перед домом и ворошащий кучи тряпья своим жезлом, бормоча заклинания, подошел и уставился на младенца. Он стоял так целую минуту, потом ответил совсем уже убитым голосом:
  -- В мантии Димира лежал? Черноволосый, а глаза синие?
  -- Не знаем, какие глаза, он все время плачет и глаза жмурит. Ты хочешь сказать, что это...
  -- Ну да. Видимо, у него был действительно могучий талисман, он защитил его от двух старых сильнейших в стране магов, но все же не совсем. Старые маги ведь тоже запаслись всяким добром перед боем. Вот и еще одна забота на мою голову.
   Файдиас обхватил голову руками и постоял, тихонько покачиваясь из стороны в сторону, что-то шепча; сделал несколько пассов руками, потом раздраженно сказал:
  -- Аннеке, прекрати рыдать и займись своим... любимым. Покачай его, что ли. Пусть он перестанет орать хоть ненадолго, а то я сосредоточиться не могу.
   Аннеке очнулась от оцепенения, глянула на Файдиаса, потом на плачущего младенца, быстро подобралась к нему и обшарила взглядом обгоревшую траву. И увидела. Соль мира, выпавшая из руки Димира, выглядела теперь маленьким родничком. Он подмигивал и журчал мило и весело, будто был тут ни при чем. Аннеке схватила талисман, но он обернулся в ее руке горстью воды, голубыми, сияющими собственным светом каплями просочился между ее пальцами на землю, блеснул, как роса, на обугленных стеблях травы и впитался в ее корни, бесследно исчез. Аннеке поскребла ногтями землю, но это была самая обычная земля.
   Файдиас положил ей руку на плечо.
  -- Талисман разрушился, защитив хозяина от смерти. Так часто бывает в магических поединках. И это, наверное, к лучшему. Иначе я слишком долго размышлял бы, что разумнее: уничтожить его или забрать себе. Уничтожать - та еще работенка, а владеть им заманчиво, но и опасно.
   Аннеке подняла голову.
  -- Это был мой талисман.
   Он ухмыльнулся в ответ.
  -- Правда? А что он тогда делал у Димира?! Ладно. Хватит плакать, хватит болтать. Пора возвращаться пред светлые королевские очи. Объяснять, куда делись все маги и лучший отряд дворцовой стражи. Да принимать дела Эномиеля и Хейста. А вас обеих королева уже заждалась, очень вы ей зачем-то нужны, так что, я думаю, неприятностей удастся избежать. Если, конечно, вы будете королеве полезны. Аннеке, если у тебя в доме остались какие-то вещи, то пойди забери их. Дом надо сжечь, так будет меньше вопросов: как так, все погибли, а дом мага как новенький?! Нам нужно договориться и рассказывать обо всем одинаково, благо, теперь проверять некому. Но это уж в дороге.
   Нагути-ко, с помощью заклинаний приводящая свой наряд в изысканный вид, спросила:
  -- А что делать с младенцем? Мы можем взять его с собой?! Смотри, какой он миленький!
  -- Ну уж нет! Чтобы каждый спрашивал, откуда взялся младенец? Можно оставить его в деревне. Подберем бездетную семью. Или отдадим в приют при храме, в отдаленном городе, чтобы никто не связал его с нами. Аннеке, ну что ты замерла? Давай быстрее! А, ладно, у нее душевное потрясение, помоги ей, Нагути-ко.
   Нагути-ко подошла к Аннеке и взяла ее за руку. Но Аннеке смотрела на младенца и чувствовала, как холодная пустота в ее сердце заполняется его жалобным плачем. Знахарка подняла ребенка, тот что было сил обхватил ее ножками и вцепился ручками в платье, моментально замолчав. Аннеке посмотрела на друзей и сказала:
  -- Нет, дом сжигать не надо. А то где мы с Димиром будем жить?
  -- С ума сошла! - одновременно воскликнули возмущенно Нагути-ко и Файдиас и заговорили наперебой:
  -- Ты одаренная волшебница, ты не должна тратить свое время на человека, который сам навлек на себя беду и тебе доставил немало неприятностей! Ты не можешь жить в глуши! Тебя ждет королева! - кричала Нагути-ко.
  -- И как я, по твоему, должен защитить тебя от обвинения в государственной измене? - шипел Фай-диас.
   Аннеке покрепче прижала к себе ребенка.
  -- Друзья, всем надо, чтобы такой сильный маг, как Димир, не рос озлобленным в деревне или приюте, а получил достойное воспитание. Вы оба мне поможете, а когда он вырастет, думаю, он будет совсем другим. Мы дадим ему новое имя: его прежняя жизнь окончилась, и началась новая. А мне будет лучше здесь, в диких горах, я так всю жизнь прожила. Ты, Нагути-ко, с успехом послужишь королеве. А ты, Файдиас, постарайся защитить нас от королевского гнева, ты же теперь самый сильный маг, и король не усомнится в твоих словах, а иначе где он другого мага возьмет? Навещайте меня. Счастливо!
   И Аннеке с ребенком на руках пошла к дому.
   Дорогу ей преградила тень древней колдуньи. Ее призрачные волосы и одежды развевались под нездешним ветром.
  -- Разве ты не слышала мой зов? В твоих руках наш заклятый враг! Исполни обещание и осуществи месть!
   Аннеке печально покачала головой:
  -- Прости меня. Такова уж, видно, женская природа: носить на руках любимых мужчин и забывать подруг. Прости, и не проклинай меня за эту измену: мне и так довольно досталось. Я построю тебе алтарь, буду приносить жертвы и зажигать свечи.
   Она сложила пальцы свободной руки в умиротворяющем жесте и прошла сквозь прозрачную фигуру, рассуждая про себя:
   - У старого мага был сын, наверное, где-нибудь, на чердаке или в подвале осталась его люлька. А пеленки и платьица можно пошить из старых мантий, у них ткань мягче. И куда, интересно, запропастился Пушистик? Громы отгремели, пора бы ему появиться! Я попрошу его приносить мне весточки от друзей. О боги! Совсем забыла! Ребенку ведь нужно молоко, а взять его негде, деревни поблизости нет. Придется Файдиасу срочно достать и привезти козу!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"