Пятнадцатый троллейбус идет от Московского вокзала до Чаадаева. И весь путь его занимает где-то минут сорок. Это если без пробок. И если по хорошей погоде. Да еще если хорошее настроение. Да еще и дружок с тобой коренной с детства. Тогда дорога вообще не замечается, и время уходит влет.
Леха Ржавый еще тот парень. А он че ржавый- то? Он рыжий как черт. Аж красный. Потому и Ржавый, до красноты. А я Большой. Ага. Витек Большой. У меня с детства кликуха эта. Я, действительно, большой. А все, кому не нравится - пигмеи, блин! Вот Леха не пигмей, хотя и Ржавый. Мы с ним столько... Ладно. Не об этом речь. Короче, договорились с ним встретиться на Москарике, ломануться в гордеевский универмаг. Надо было куртец присмотреть да обувку какую-то к осени.
Я приехал, прождал его как дурак у входа, в "Шайбу" зарулил, там мороженое купил, да обе штуки слизал, пока его ждал. А он, падла, так и не приехал. Нет, конечно, можно было что-то и поближе приглядеть, ну уж больно не хотелось у своих "светиться".
Я приехал, а бабки-то у него. А его нет. Я развернулся и почалил домой. На троллейбусе. На пятнадцатом. Тоска, блин. Бубальки все места позанимали. Да сзади мужик с ящиками влез, всю площадку занял, поэтому я пошел к водиле-девочке. Люблю водил-девочек. А девочка-водила куда меня водила... С ними можно побалагурить... Ну и...Встал в уголочек, к стеклу прислюнился и поехал.
Тео.
На вокзале было суетно, много народу, вещей, криков, взглядов, ошибочных остановок для встреч и вопросов, много дыма и копоти от горевшего мусорного бака, вони от спящего у дверей бомжа, много всего постороннего. Не было главного. Не было радости от встречи с местом. Была тревога и непрекращающееся ни на минуту раздражение против Лилиан. День стоял пасмурный. Пахло дождем, а хотелось снега. Январь обещал быть морозным, а оказался сопливым, с дождем и лужами, снежной кашей и грязными тротуарами под ногами.
Решил ехать на троллейбусе. Хотя выбор был небольшой, но я отверг такси и автобус. Захотелось узнать и почувствовать медленную езду по российским колдобинам, услышать шум голосов русских женщин, бабушек. Вот так, наверное, когда-то говорила и она, Серафима Андреевна, моя бабушка, прожившая здесь всю жизнь и никогда отсюда не выезжавшая. Тот же крикливый говорок, те же нахмуренные брови, недовольная складка у рта. Но в душе огонек любви... К чему? К кому? Для меня это непонятно. Совсем другая жизнь. Совсем другая психология.
Троллейбус долго стоит на остановке, не открывая двери. Потом с шумом, со скрипом двери распахиваются и впускают пассажиров. Мы входим в переднюю, садимся на первые места на колесе. Пусть несколько неудобно, зато можно все видеть впереди и по бокам. Весь город без широких пассажирских спин перед носом. Мы устроились. Можно ехать.
Лилиан.
Вчера Тео привез меня в Россию, но так и не сказал, зачем и куда мы едем. Из Москвы ночным поездом приехали в этот город, а теперь бредем по колено в грязи вдоль дороги, чтобы сесть на какой-то трол-лей-бус.
Но самое странное в этом во всем, что я не ропщу. Не возмущаюсь и даже не капризничаю. Тео это, кажется, раздражает. Он уже привык к моим резким переменам настроения, и сегодняшнее мое постоянство, моя сдержанность выводит его из равновесия. Но я-то знаю, что я делаю. Я приготовила ему сюрприз. Он и не подозревает. Но скоро он будет приятно удивлен.
- Але, Леха, ну ты где? Я уже уехал. Откуда, откуда... Мы где договорились встретиться? Во сколько? Ага, а сейчас время какое? Еду домой, куда... Пока.
Во, блин, дела... Проспал он, чудила.
А девочка ничего. Новенькая что ли?
- Девушка!
Ух, какая недовольная. Старательная. Ка-ак следит за дорогой. А на меня как смотрит! Ух! Сейчас чего-нибудь спросит. Или обругает.
Так. А тут у нас кто? О, мужик сидит как бирюк. Надулся недовольный. Что за день сегодня такой недовольных? Ребята, посмотрите, хорошо-то как! Тепло! На весну повернуло. А дамочка с ним ничего. Только худая очень. Даже в шубе видно. Это на каком она шпрехает? Из Прибалтики что ли? Латышка или эстонка? Этта быстрая эстонская разговорная речь. Два слова в три приема. Не, а вот теперь по-немецки, точно.
Лилиан.
Почему-то сейчас он не любит, когда я говорю на своем языке. Он предпочитает немецкий. А когда-то он очень любил слушать, как я пою или читаю ему наши сказки. Сам просил: "Почитай, а я послушаю".
Он тогда сказал, что приехал из Ленинграда, днем ловил рыбу в заливе с моим отцом, а вечерами слушал сказки. Говорил, что все понимает, но по-моему, он просто "слушал музыку речи". Так он однажды выразился. С отцом говорил по-русски, в со мной всегда почему-то по-немецки. Чем-то он меня тогда так привлек, что я не могла ни в чем ему отказать. И сказки читала, и ужин готовила, и сети зашивала. И даже кофе в постель рано утром подавала. А он приехал на неделю, и нет его полгода. И за эти полгода ни письма, ни звонка. Только позвонил отцу: "Я на вокзале. Встречай". Отец и сорвался, поехал его встречать. Приехал, поздоровался кивком, как будто только утром расстались. И опять с отцом по-русски, со мной по-немецки. Думала, забыл все вечера со сказками. Нет, не забыл. Сел у камина, руки погрел и опять просит: "Почитай, а я послушаю".
Я и растаяла как дура. И бегом за книжкой. Читаю ему, а у самой слезы на глазах. Плачу от счастья. На него посмотрю, он слушает. Смотрит так внимательно. Ловит каждое слово. Потом вдруг говорит: "Прочитай теперь эту же сказку только по-немецки". Я было отказываться, я же не так хорошо еще знала немецкий. Он опять: "Почитай по-немецки, а то уеду". Ладно бы книжка была на немецком, но она же на нашем, на финском. Я с ходу должна переводить сказку на немецкий! Задал он мне задачку. Думаю, не прочитаю, на самом деле уедет завтра. Стараюсь. Слова подбираю немецкие. Когда закончила читать, поднялся, ко мне подошел, одной рукой подбородок мой поднял, в щеку поцеловал. Первый раз. А много ли мне, семнадцатилетней надо было. Тут уж я не выдержала. Убежала.
А утром он уехал.
Тео.
Сегодня двадцать восьмое, завтра, послезавтра мы здесь. Первого февраля в Москве. Билеты я заказал. В гостиницу поедем к вечеру.
Почему же такой мокрый день? Лучше бы был мороз. Эта сырость доведет меня до лихорадки. Да и Лилиан надо бы посидеть в тепле, адаптироваться после южной Италии. А шестого февраля опять с севера на юг. Вена, Будапешт. Потом неделя в Праге. Когда же домой? И где он, мой дом?
Есть дом матери во Франции, в старом добром папском городке Авиньоне. Она прожила там последние восемнадцать лет. Теперь там проводят фестивали, а раньше... Как все меняется! И ничего. Та же суета. Толкотня знаменитостей. Невозможность проехать по узким улочкам в дни ярмарки.
Витек.
И че мужик такой смурной? Рядом с ним такая телка, а он нос от нее воротит. Нет, она, конечно, вешалка, но это не беда. Подкормил бы ее. Посадил на усиленную молочную диету, как я Лариску. Она через два месяца задумала сама уже разлить молочные реки, кисельные берега. Раскатила губу. На какие шиши? Тут даже куртку купить бабла не хватает. А с бабой жить, да еще жениться?! Не, ребята, я лучше в сторонке постою. На других идиотов посмотрю.
Вот от бабла я бы не отказался. Мани-мани - хрен в кармане. Тыщонок пятьдесят евриков мне бы не помешало. В месяц! Или в неделю. А что, я бы на эти деньги развернулся. Открыл бы свою мастерскую. Ребята бы клиентов подгоняли. Машин сейчас не мерено. На дорогах сплошные пробки. Бедная страна, блин, бедные люди, ё-мое. У каждого четвертого машина. У каждого десятого загородный дом. Правда, эти дома - курам на смех. Одно название. Даже на дрова не погодятся. Не, вот Палыч купил так купил. Он и отвалил семь лимонов. Но зато два этажа с гаражом, территория соток семьдесят. Вот так можно пожить! С бабцом. И без детей. А эта дура беременная пусть катится куда хочет.
Лилиан.
Он меня не слышит. Я стараюсь ему что-то говорить, и все бесполезно. Он не слышит меня. Как можно достучаться до человека, если он тебя совсем перестал воспринимать как личность? Я для него мебель, удобная мебель, которую можно поставить куда нужно и использовать временами. Но я так не хочу. Я хочу совсем по-другому.
Ладно, любимый. Ты меня совсем не знаешь. У меня для тебя припасено кое-что. Я сумею тебя расшевелить.
Тео.
Что же она так старается? Сбивает с мысли. Чухонка!
О чем я думал? Мать уехала умирать на Родину. И вот я здесь, на ее Родине. В ее городе, где она родилась, прожила первые годы, училась, закончила школу... А кстати, где ее школа? Какая? Как все странно и непривычно. Не могу понять свои ощущения. Почва уходит из-под ног. Чужой город не принимает меня, не впускает в себя. В свои тихие темные привычные для многих уголки. А как бы я хотел пройти по ним не гостем, пусть даже не хозяином, но своим парнем, чтобы не надо было оглядываться на каждом шагу, не бояться узких зловонных подворотен, а просто проходить по ним, не замечая их. Выкурить сигаретку у подъезда перед сном, почувствовать запах жареной картошки у дверей квартиры, надеть любимые шлепанцы...
Сколько я мечтал об этом моменте встречи с ее городом, сколько видел снов, вспоминая ее рассказы. Мама, мама! Что же ты не открыла мне самую главную тайну, как стать своим в твоем городе. Уехала и не сказала, где он, твой город? Который из тысячи больших городов России? И только после твоей смерти пришло от тебя письмо с адресом. Что ж, мама, значит, так тому и быть. Ты так решила за всех нас. Но я скоро приеду. Я уже близко. Жди меня.
Я еду не один. Еду с Лилиан. Вон она как старается мне понравиться. Аж наизнанку выворачивается. Не понимает, что сейчас не время разговоров. Представляешь, она порой начинает ругаться по-фински, думая, что я ее не понимаю. И ругает она меня всегда очень ласково. Слова-то грубые звучат, но все от чистого сердца. Но я не обижаюсь. Я смеюсь. Только не показываю ей свои эмоции. Все мои эмоции уходят в работу. Иногда я бываю с ней резок, но ты ведь знаешь, как творческая работа выматывает. Иногда не хватает терпения слушать ее лепет. Скоро ты ее увидишь. Думаю, она тебе понравится.
Лилиан.
Буду сидеть и не пошевелюсь, пока он не обратит на меня внимание. И еще этот верзила пялится всю дорогу. Что ему нужно? А Тео совсем этого не замечает. Всю дорогу молчит. Есть у него такая привычка, отключаться от окружающего мира. Нет, я, конечно, понимаю, когда он что-то там сочиняет, работает, или партитуру читает. Но не в дороге же это делать.
Интересно, какая музыка у него в голове сейчас? Может быть, ему помочь? Напеть ему мою любимую песню? Тео! Те-ео! Он даже на мои взгляды не реагирует. И руки холодные. Он, наверное, замерз. Вот сейчас... Или нет, еще чуть-чуть. Еще пять минут. Погрею его руки. Я девушка горячая, хоть и родилась в северной стране Суоми. Сейчас ты у меня согреешься. А потом...
Витек.
Так его. Грей его сильнее. Совсем мужик замерз. Руки его под шубу засунь, там теплее. А еще лучше промеж ног. Там ух как горячо.
Тео.
Тепло твоих рук, мама, я не забуду никогда. В каждый мой приезд в Авиньон ты топила камин. Грела руки у камина и горячими своими ладонями брала меня за холодные щеки. Я уже давно вырос, но ты продолжала это делать, потому что знала, как мне это нравится. Это всегда погружало меня в состояние детского щенячьего восторга. Я вспоминаю эти дни, эти редкие дни, когда мы были с тобой вместе. Вспоминаю твой камин. Я его сам построил, и ты так была удивлена и обрадована, но долго не хотела мне в этом признаться. Но еще больше был твой восторг, когда ты увидела радость Лилиан. Ведь твой камин был подобен тому, что был в доме Лилиан. Я специально так придумал. Помнишь, как Лилиан вошла и остолбенела. И тут же загрустила. И как долго мы потом ее отпаивали чаем и не могли успокоить. А она все смотрела на камин и плакала.
Лилиан.
Помнишь, любимый, ты сидел у камина, говорил с моим отцом по-русски, а со мной по-немецки.
Тео.
Какой же я был болван, мама. Вот она, Лилиан, сидит рядом со мной и что-то хочет мне сказать, а я совсем не обращаю на нее внимания.
Твои руки я не забуду никогда.
Ты говорила, что бабушка, твоя мама, вязала тебе шерстяные варежки на зиму и никогда не вязала перчатки. Не любила она перчатки. Каждый палец в отдельности, и мерзнет быстрее, и не согреешь его без других четырех братьев. А когда они вместе в варежке, друг от друга получают тепло как в хорошей крепкой семье.
Ты скучала по бабушке, по дому. Старалась мне не показывать. Да я и не видел. Только однажды, когда меня пригласили на гастроли в Россию, во Владимир, кажется, ты хотела ехать со мной. Но контракт не позволял мне взять тебя с собой. И тогда ты очень переживала, отпустила меня, а сама ринулась следом, в Россию, на мой концерт, чтобы оказаться как можно ближе к своей родине. Я чувствовал твои глаза в зале, хоть и не видел их. Как не видел твоих слез, одновременно радостных и горьких. И сам никогда не плакал. Никогда.
Лилиан.
Что это с ним? Что происходит? Куда ты привез меня, русский полунемец-полуфранцуз? Чем тебя так волнует эта земля? Ехать надо к чертовой матери из этого злополучного места. Нельзя находиться там, где тебе с первой минуты становится плохо. Надо уезжать, бежать в очередную гастроль, в новую страну, в новые красивые места, где ты будешь спокоен и ласков со мной, и нам будет хорошо вместе.
Ну, что это за город? Едем-едем по этой улице. А вот теперь, наконец-то, сворачиваем. Что там у нас? "Москва"? Что? Москва? И в этом городе Москва? Ах, это же торговый центр "Москва". И виадук с разъездами в разные стороны. Ага, Тео тоже оживился. Хорошо, любимый. Сейчас я тебе покажу одну вещь.
Витек.
Во, долбит мужика. Обкурился что ли? Аж слезы из глаз. Эй, мужик, Але! Смотри, тебе твоя баба игрушку от Деда Мороза припасла. Ну, давай, улыбнись, скотина, оделся как правильный, пиджачок, галстучек, рубашечка. Тьфу. Бабла потрачено, а толку ни на грош. Не ценишь ты эту жизнь, мужик. Взгляни на бабу на свою, чудила!
Тео.
- Лилиан.
Лилиан.
- Смотри, Тео, ты подарил мне эту варежку русского Деда Мороза на наш первый общий Новый год. И всю нашу совместную жизнь я складывала в нее наши с тобой реликвии. Но сегодня я взяла только те, которые важны для тебя. Вот здесь на медальоне, помнишь, ты заказал сделать гравировку с указанием первого счета в банке, куда ты положил свою первую тысячу долларов за концерт. А вот это ярлык с ценой из магазина за твою первую скрипку. Сколько она тогда стоила? А, смеешься? Это твое обручальное кольцо, которое ты хотел выкинуть...
Тео.
- Тогда я хотел выкинуть из этой жизни не только кольцо...
Витек.
Глянь, как она его зацепила. Вот это я понимаю. Побрякушки какие-то ему показывает. И все по-немецки с ним, по-немецки. Вот дают, обалдеть!
Тео.
- Ты можешь представить, что вот это... Вот это мой город. Город моих предков. Видишь слева серый забор? За этим забором авиационный завод, справа парк...
Лилиан.
- Ты же здесь никогда не был?..
Тео.
- Я столько раз его себе представлял, вспоминая рассказы матери, что вижу его сейчас так, как будто прожил здесь всю свою жизнь.
Витек.
- Уважаемый, тебе помочь?
Тео.
- Да, скажите, это какая улица?
Витек.
- Это Ярошенко, А там уже Чаадаева.
Тео.
- Спасибо. Вот возьмите. Пойдем, дорогая, нам выходить.
Витек.
Обалдеть! Совсем заграница офанарела, сотней баксов бросается.
- Спасибо! Обалдеть! Расскажу пацанам, не поверят.
Тео.
- Пройдемся немного. Я покажу тебе дом моей матери.
Евгений Шестов. Синица в руке (Три монолога о счастье).