Аннотация: История одного посещения известного монастыря...
СОЛОВЕЦКИЙ ПРИЗРАК
1.
Трудничанье на Соловках в тот раз как-то сразу не задалось. С первого дня пребывания почему-то не заладилось. И всё наше альпинистское снаряжение, приготовленное для работы на крыше Никольской и других башен кремля, так и оставалось в рюкзаках не распакованным. Прошлогодний и крайне удачный опыт работы по замене металлической кровли сегодня совершенно неожиданно оказался монастырю абсолютно не нужен.
Ждали трудника из Саратова. Друга отца Зосимы. Трудник тот работал до нас на кровле в прошлом году и ранее. Он был единственным в монастыре человеком, которому несколько лет подряд доверяли менять металлические листы на башнях. Никого кроме него на опасную высоту до тех пор не допускали. Работа исключительно ответственная, сложная, требующая специальных навыков... А в прошлом году, как-то так само получилось, что после его отъезда мы и начали, благословясь, не тратя слов и время даром, слегка изменив технику, самостоятельно трудничать на высоте. И, как считали многие, очень профессионально и мастерски... Успешнее даже самого мастера Николая. Так звали трудника из Саратова, которого мы сменили, показав, не задумываясь и совершенно того не желая, что незаменимых людей нет и уникального ничего не бывает...
И сейчас в монастыре ощущались некие внутренние брожения и явные, но тщательно скрываемые для внешнего мира противоречия. Трудника Николая на кровлю каждый год до этого направлял исключительно отец Зосима. А нас благословил на ту же работу на общих основаниях отец Герасим. И кто-то в монастыре откровенно не желал, чтобы отец Герасим с нашей помощью и дальше увеличивал свой вес и влияние в обители. Вместо высоты нас направили, разнарядкой отца Герасима, ничего этого нам, естественно, не объяснявшего, на расчистку земли из подземелья с низким потолком, о который мы постоянно бились головами. Но не роптали. Всё-таки это монастырь. И со своим уставом, как говорится, сюда не ходят... Но когда альпинистов с опытом высотных работ ссылают даже не в спелеологи, а в уборщики подвального мусора, то выглядит всё это довольно странно. Но мы работали. И не роптали. Ну, или почти не роптали...
Захотели посетить остров Анзер. Взяли благословение у отца Германа. Довольные, что наконец-то там побываем, а два года подряд ни мне, ни приятелю это не удавалось, - прибыли на пристань. Посадкой руководил отец Зосима. Ничего не объясняя, повернул нас обратно... Мы пытались как-то возражать, мол, благословение отца Германа, и у нас сегодня свободный день... Куда там! Зосима раздражённо бросил, что начальник здесь он...
Вот так! Не посчитался с благословением своего родного брата. А тот по монастырскому статусу его выше. Вот тебе и братская любовь... Мы своим пребыванием и готовностью выполнить сложные кровельные работы с использованием высотной техники и специальных альпинистских штучек явно раздражали влиятельную группировку Соловецкого монастыря, поддерживающую братьев-молдаван, в противовес отцу Герасиму, еврею...
На праздничный крестный ход отец Герасим вручил мне икону святителя Николая и поставил, как и полагается, вслед за хоругвями. Я был счастлив, горд и доволен. Радость длилась недолго. Распорядитель хода отец Зосима молча отобрал у меня святого Николая Мирликийского и передал её своему труднику. Я был оскорблён, но ни слова не говоря пошёл в конец крестного хода. Отец Зосима и его трудник, прибывший на Соловки накануне, были, похоже, вполне довольны таким поворотом... Чувство после крестного хода вокруг монастыря осталось довольно неприятное, мутное, не православное.
Как-то все эти мелкие и суетные земные трения не сопрягались с искренней христианской любовью и желанием безкорыстно служить Господу и людям. Михаил относился к подобному повороту философски и поистине смиренно. Я начинал раздражаться, прозревая, что наш мирской энтузиазм и дотошная подготовка к очередному трудничанью в знаменитой обители терпят крах. И профессиональный опыт властями востребован так и не будет. Перспективой станет борьба с возникавшими искушениями и ропотом в каменном подвале с низким арочным сводом и безконечный вынос мусора на протяжении ещё двух предполагаемых далее недель пребывания на Соловках...
Нас с напарником Михаилом отец Зосима и его окружение рассматривали как опасных и явных сторонников отца Герасима. Но это было совсем не так, как представлялось молдавской партии, соперничавшей с иудеями, как они, видимо, про меж себя именовали друзей отца Герасима. Нам совсем не хотелось участвовать в каких-либо внутримонастырских дрязгах. Партийная борьба монахов нам претила. Мы уважительно относились к отцу Герасиму. Он же ценил нашу искренность и желание честно трудиться в монастыре.
А такое отношение к послушанию на Соловках, к сожалению, было не у всех сюда прибывших и благословлённых потрудиться во славу Божию. Иногда, но проявлялись качества далёкие от благородства, чести, порядочности. На поверхности, если пристально не вглядываться, царило духовное благостное состояние. А внутри порой довлело и мирское... Отчего душевное спокойствие постоянно продолжало смущаться и подвергаться испытаниям. Обиды копились. Разочарование с каждым днём усиливалось.
2.
- Всё, ребята, - сказал на "перекуре" наш новый приятель Виталий, с которым мы уже десятый день работали в подземелье, - моё пребывание здесь завершается. Две недели, как и планировал, с чистой совестью поработал во славу Божию и во благо монастыря... Завтра отплываю на материк. Благословение получил. Так что последний денёчек с вами...
Мы поздравили и задумались. Долго молчали, сидя на солнце на досках у входа в раскапываемое нами подземелье. Переглянулись, а что, давай рванём завтра... Планы, составленные в Москве, Соловки не одобрили. Наше рвение оказалось не востребовано. Навыки высотных работ не нужны. Кровлю башен бережно хранили для личного друга отца Зосимы, трудника из Саратова, который, как говорили знакомые монахи, уже должен прибыть на остров со дня на день... Мы с напарником в планы Зосимы не вписывались.
- Я на Валаам далее собираюсь. Давайте со мной!.. Там тоже есть где потрудничать и помолиться. В прошлом годе я там весь отпуск послушничал. Сейчас вот на неделю рассчитываю... Из Кеми до Питера на поезде, оттуда из Морского порта прямиком на теплоходе. Здесь, конечно, здорово! Мощно. Сурово. Масштабно. А вот душа по Валааму и Ладоге уже год как скучает...
Ребята, работавшие с нами на расчистке подвала и знающие обстоятельства относительно башни и каверз священноначалия, Виталия поддержали. Мол, вам тут камни, кирпичи да мусор до конца таскать, а на высоту всё равно не допустят... Вечером в келье эти планы одобрили почти все. Не одобрил наше решение только трудник Роман, несший послушание на Никольских воротах, как раз у нашей башни. И стоило, мол, вам приезжать сюда, на Соловки, на несколько дней? Какие-то вы, однако, москвичи, всё-таки несерьезные ребята... Вы свою волю выше воли начальства ставите. А святые отцы всегда правы, даже если и не правы и ошибаются. А в монастыре как в армии...
Насчёт армии он немного погорячился. Если верить трудникам, не первый год пребывающим в знаменитом монастыре и знающим историю Романа, то он-то как раз и основался на Соловках, чтобы не идти в армию, с которой и сравнивал монастырь... Впрочем, не наше это дело - знать, судить и рядить, кто, как, почему и зачем приезжает в обитель. Бог всем судия...
На следующее утро, не откладывая дело в долгий ящик, чтобы успеть на один теплоход с Виталием, взяли благословение у отца Германа. Сдали рабочую одежду. Тепло попрощались с монахами - отцами Герасимом, Петром, Иоанном... Скороспелый отъезд наш вызвал лёгкое недоумение и нескрываемое разочарование у отца Герасима.
- Жаль, очень жаль... Я на вас планы имел... Могли бы много доброго монастырю принести... Ну, да всё в руках Божиих! Храни вас Господь! Не забывайте... Приезжайте в следующем году... Будем ждать. С Богом!
Взяли посадочные талоны... При этом какая-то явная неловкость и почти неуловимое сожаление промелькнули у отца Зосимы. Наверное, как нам показалось, винил себя, что был излишне суров и самый чуток переборщил с воспитанием неразумных мирян... Он слегка замялся, с трудом подбирая нужные слова, подобающие моменту и не сложившемуся пониманию... Простите... Прощайте... Благословил на отплытие... Обид у нас не осталось. Это, в сущности, такие мелочи... Вот зачем-то Бог попустил нам такие испытания... И ведь не случайно всё так сложилось... Не случайно.
Дружески попрощались на пристани с соловецкими трудниками, с которыми успели сдружиться за время короткого послушания, и приятелями, которых помнили с предыдущих приездов... Даже Роман, с которым мы не особо-то и общались, проходивший мимо, пожелал нам удачи... Сели на монастырский теплоход. И - в путь! Прощайте, Соловки!.. Когда в следующий раз нам вновь выпадет случай и счастье потрудиться во славу Божию... Время такое, что нельзя загадывать, что будет с нами завтра, не то, что через год...
3.
"Святитель Филипп" отчалил от монастырской пристани. Провожающие махали руками, желая удачного пути судну с отплывающими на материк туристами, паломниками, трудниками, местными жителями... Справа по борту прошла Секирка с маяком. Всё дальше и дальше удалялись от нас знакомые контуры знаменитого Соловецкого кремля и таяли за горизонтом. Было немного грустно... Когда попадём сюда вновь?.. Собирались с такими надеждами, готовились к привычной работе, строили планы, и так всё повернулось, совсем не по нашим мирским столичным расчётам и планам... Жаль, конечно! Но, как в таких случаях говорят монахи и смиренные православные люди, - на всё воля Божия...
...На следующий год мы с Михаилом на Соловецкий архипелаг так и не соберёмся. Ближе к Рождеству жена родит ему дочурку. Домашних забот заметно прибавится. Начнутся хлопоты с обменом квартиры, с её обустройством, со строительством дачи... Придётся сменить работу, чтобы пристойно содержать себя, жену, растущую дочь, взрослеющего сына... Я же осенью поступлю в институт. И снова начнутся контрольные, рефераты, семестры с зачётами и экзаменами, короче, привычная студенческая жизнь...
Над теплоходом летали крикливые чайки, требовали привычную подать, то и дело стремительно пикируя на палубу, чтобы схватить очередной кусок хлеба из рук веками приручённых ими людей. На проплывающих мимо островках то тут то там лежали мирно белухи, безстрастно взирая на гладь Белого моря и проходящее мимо них очередное судно с любопытными человеками. Дул прохладный северный ветер, но уходить в трюм судна не хотелось. А хотелось радоваться солнцу, морю, ветру, серым облачкам, чайкам, белухам, скупым суровым пейзажам, растаявшим вдали Соловкам...
Постепенно грусть по оставленному острову таяла... Мы повеселели, стали детально обсуждать предстоящую поездку на Валаам. Виталий восторженно описывал ладожские красоты, особенности тамошней жизни и даже обещал сводить нас в укрытые от посторонних глаз скиты, куда не то что туристов, а даже паломников и трудников местных допускать не благословлено. Однако мечтам нашим о потаённых Валаамских скитах не суждено было сбыться...
Виталий уедет этим же вечером в Питер на проходящем мурманском поезде. Миша останется на Кемском подворье. А я тем же теплоходом вернусь обратно на соловецкий причал... Приплыть в Кемь я мог и на следующий день, и через сутки. Всё зависело от оказии... Ждать нас поэтому не имело никакого смысла. Мы с Михаилом в тот раз на Валаам так и не попадём... А попадём в кутузку к питерским ментам. И это окажутся совсем не те менты с улиц разбитых фонарей, из безконечного сериала, которым страна много лет любовалась вечерами с экранов своих телевизоров...
Это окажутся настоящие ленинградские менты. Ментяры!.. Густо и смачно изъясняющиеся на народном русском наречии, доступном и всем понятном, могучем и великом. И это отнюдь не дистиллированный литературный язык изысканных тургеневских барышень. Питерские реальные менты отличаются от киношных так же, как, например, канал Грибоедова от канала Суэцкого. Как церетелевский Пётр от статуи Свободы. Как Москва и Красная площадь от Киева и Крещатика. Расстояние между ними реально непреодолимое... Как от холодной ночной Луны до яркого дневного Солнца... Но это лирика. Менты города Питера... О них отдельный разговор. Но благословение Соловков, молитвы монахов, наши мольбы к Святителю Николаю, иконка Блаженной Ксении Петербургской - вызволят таки нас из узилища, и мы благополучно вернёмся домой первым же поездом с Московского вокзала...
Но это будет потом. В недалёком стремительно приближающемся для нас будущем... А пока мы благостно любовались северной природой, кормили хлебом с рук пикирующих на теплоход белоснежных чаек, наслаждались на палубе морским воздухом, мирской свободой и приятными дружескими разговорами... Справа по борту уже появились знакомые острова Кузова, издали похожие на округлые днища перевёрнутых котлов. Здесь мы, кажется, совсем ещё так недавно, с монастырской братией и многочисленными паломниками, прибыв на судне с откидывающимся носом, собирали, заготавливая на зиму, крупную красную бруснику в огромные синие пластмассовые баки. Здесь же аккуратно срезали и белые грибы со шляпками неимоверно огромных просто фантастических размеров. А потом на берегу трапезничали ухой из морской рыбы, гречневой кашей и духмяным чаем...
4.
- Паспорта!!. - неожиданно вскрикнул Миша, хватаясь за голову.
- Что - паспорта? - спросил я недоумённо.
- Паспорта забыли! Наши паспорта остались на Соловках!..
- Ё моё!.. Точно!.. Приплыли... Вот что значит, собираться на скорую руку... Чувствую, что-то не то. А что, понять не могу. Как морок...
Стали решать, как выходить из ситуации. Один из нас должен был обратным рейсом на этом же теплоходе вернуться в монастырь и забрать документы. Выбор пал на меня. Да я и сам был не против разрулить ситуацию, потому что подобные экстремальные обстоятельства заставляют концентрироваться, собирать волю в кулак и разумом и подсознанием мгновенно просчитывать алгоритм действий и максимально быстро с минимальными потерями решать созданные по собственной глупости или оплошности вопросы. Ребята забирают мой рюкзак и ждут меня на подворье в Кеми. Я возвращаюсь с оказией, то есть, как получится. Ближайшим коммерческим рейсом или этой же ночью, или завтра утром... Впрочем, как Бог даст. Загадывать не будем...
Пошли в рубку и сообщили капитану о проблеме... Капитан тут же по рации связался с монастырём... Всё в порядке. Паспорта будут у дежурного на вахте. Ждём... Ребята выгрузились в Кеми. На борт судна вступили новые пассажиры и "Святитель Филипп" взял курс на Соловецкий монастырь...
Публика на теплоходе, идущем на Соловки, была разнообразная и довольно интересная. Очень сдержано и вежливо вели себя поляки, студенческого возраста юноши и девушки, из польских православных. Оказывается, в католической Польше есть Православная церковь! Слышал, но никогда не сталкивался... Во главе хора школьников из Белоруссии был солидный митрополит высокого роста с чёрной курчавой бородой. Могучий владыка сидел на палубе, а школьники очень слажено пели церковные и белорусские народные песни... Люди дружно аплодировали и даже подпевали.
Весело и непринуждённо вели себя украинские дети. Они бегали по всему кораблю, смеялись, радуясь свободе, морю, воздуху, поездке без родителей, летящим вслед чайкам, и кормили их с рук белым хлебом... Учительницы, пожилые женщины, сопровождавшие их, вначале пытались урезонить весёлую ребятню, но потом махнули рукой и не мешали детским радостям... Им одобряюще улыбалась пара довольно пожилых пенсионеров из Германии, подростками заставшими ту страшную войну... Они беспрерывно фотографировали детей, летящих за кораблём чаек, суровые пейзажи русского Севера, тихо проплывающие мимо "Святителя Филиппа"...
Кто есть кто, мне подробно объяснила Марта, словоохотливая девушка из Риги. Она с подругой и друзьями-студентами впервые отправилась в самостоятельное путешествие на далёкие и неизведанные Соловецкие острова. В поезде, в общем вагоне, познакомились с молодожёнами из Вильнюса, решившими провести часть медового месяца на островах. А с остальными пассажирами они сдружились в ожидание рейса уже в Кеми, на подворье Соловецкого монастыря. Мы с Мартой являлись, пожалуй, единственными русским на теплоходе... Но никто об этом совершенно не задумывался. Все мы были очарованы Соловками, их необыкновенной аурой, интереснейшей историей, теряющейся во мгле веков, Соловками, неизменно пребывающими под таинственным покровом негасимой обители...
Через помощника капитан пригласил в кубрик на обед. Добродушный, коренастый, средних лет, с аккуратной седеющей бородкой. Просил звать Матвеичем. Не любит, когда величают на вы и по имени-отчеству. Налил ухи. Поставил тарелку котлет с макаронами. Предложил рюмку водки. Я вежливо отказался. Уха и котлета с ржаным монастырским хлебом просто замечательны! Чай с душистыми травами - наслаждение!.. Разговорились...
Много лет ходил по Белому и Печёрскому морям. Здесь первую навигацию. По семейным обстоятельствам. Катер, конечно, маленький. Привык за много лет к большим судам. Но ему нравится. Из поморов. Поморы - потомки свободолюбивых новгородцев... Ого! Мои предки тоже из Новгорода. Из ушкуйников. То бишь, тогдашних разбойников. Почти земляки!.. Матвеич простецки показал корабельную рубку. Доходчиво объяснил устройство судна. Мне всё было интересно... Но больше всего поразили два эхолота, увиденные мною впервые в жизни. На одном из них, на цветном экране, чётко просматривалась пара косяков рыбы... Эх, счас бы да порыбачить!..
Вдали, из-за горизонта, из вод Белого моря, величаво и медленно всплывали знакомые силуэты Спасо-Преображенского Соловецкого монастыря...
5.
Над Соловками медленно сгущались летние сумерки. Любопытные туристы и дотошные паломники, осмотрев со всех сторон стены крепости, непонятно как и кем сложенные из гигантских, поистине исполинских валунов, разошлись по гостиницам и гостевым домам. Запоздалых зевак, торопящихся покинуть обитель, было немного. Главный вход в монастырь и музейный комплекс готовился к закрытию. Я же прошёл с причала прямиком к Наместническому корпусу через ещё незапертую калитку в Рыбных воротах. Дежурный монах молча передал наши документы и пожелал доброго пути...
Добрый путь и удача мне сейчас требовались как никогда. Среди стоящих на причале катеров и судёнышек с трудом отыскалось одно, которое отправится после полуночи в Кемь. Хозяин катера, молодой местный парень, назвал точное время, сумму и попросил не опаздывать, сказав, что желающих на рейс в Кемь уже достаточно и в случае чего, он никого ждать не будет... Слава Богу, что не придётся ночевать где-нибудь под стенами закрытой для меня обители, дожидаясь дневного теплохода...
До отхода оставалось несколько часов. В кафешках на причале приглушённо играла музыка. Тянулись запахи жареного шашлыка, ароматы коньяка, вина, закусок, специй. Ну, совсем почти как на каком-нибудь черноморском или крымском курорте... Как-то необычно это было для человека, ещё вчера стоявшего на вечерней службе и поминавшего по истрёпанной тетради имена живых и усопших... Но я уже не в монастыре. Монастырь оставался за спиной, читал вечернее правило и готовился к отходу ко сну...
Я расслабился, присел за столик и позволил себе бутылочку пива. Пиво не впечатлило. Оно было на удивление не вкусным. Наверное, отвык за время короткого монастырского послушничания... А вот не пройтись ли мне на прощание по монастырю, пока его не закрыли? Время-то ещё есть. И я снова проник в монастырь через узкий вход Рыбных ворот... Слева в массивной каменной стене корпуса была дверь в небольшую монастырскую баньку с чудесной парной... Жаль, что так и не удалось в сей раз там попариться!..
Темнело... Никого на территории обители уже практически не было, и никто из знакомых по пути не встретился. Я направился попрощаться с нашей башней. У Никольских ворот в кабинке стоял на послушании Роман и, вероятно, вычитывал молитвы ко сну по молитвослову. А не приколоться ли мне напоследок над товарищем Ромой? Я глубоко надвинул остроконечный капюшон штормовки, застегнулся на все пуговицы до подбородка, сменил обычную походку на полумеханическую, и устремил немигающий взгляд куда-то далеко-далеко за Святое озеро, в сторону Анзера... Медленно шествуя мимо послушника, не глядя тому в глаза, негромко, но отчётливо и монотонно, низким грудным голосом продекламировал:
- Это не я. Это не я. Это мой призрак...
Краем глаза я заметил округлившиеся глаза Романа, воочию поздно вечером увидевшего перед собой знакомого человека, который ещё днём отбыл на материк на "Святителе Филиппе"... Да и голос, и походка какие-то очень странные, почти нечеловеческие... Неужто, действительно привидение? Как такое может быть? Чур, чур меня!.. Господи, спаси и сохрани!.. К подобной встрече соловецкий насельник был явно не готов. Оторопев от увиденного, Роман стоял неподвижно и часто и быстро накладывал на себя крестное знаменье... А я не оглядываясь обогнул Никольскую башню и побрёл мимо крепостного рва к неспящему монастырскому причалу...
6.
Интересно, а что же на следующий день рассказывал Роман в келье?.. Что де стоит он вчера, как и обычно, на послушании у Никольских ворот. Стоит... Молитвы вычитывает... Стемнело уже. Все туристы, женщины, дети, все посторонние монастырь покинули. Главный вход закрыли... Одни монахи с трудниками и охраной внутри остались... Пора и мне ворота закрывать...
И тут - вдруг! - возникает тень этого, как его, одного из тех москвичей, ну, что Зосима вечно чморил, так что они от нас сбежали, да ить, вчера же утром их ещё проводили... Так вот. Тень его мимо меня движется. Из монастыря... А он же утром в Кемь уплыл... Быть же его на Соловках не может! Гляжу - точно он! И борода, и очки, и куртка... Но глаза - стеклянные. И на меня не смотрит. И походка такая странная, как у робота, или духа бесплотного... А, главное, проходит он мимо меня, тихо так, ну точно - тень!.. И говорит, хрипло, скрипуче, еле слышно, это не я, мол, это не я, а это призрак мой человеческий... Тьфу ты, чёрт!.. Господи Иисусе Христе Сыне Божий!.. Прости меня, грешного! Привидение! Ну, ей Бог - точно, привидение! Зуб даю! Прошёл мимо меня - и растаял... Прям так в воздухе и растаял...
Вот так, должно быть, рассказывал весьма озадаченный и напуганный трудник Роман о привидевшемся ему человеке. Утром благополучно отплывшем на "Святителе Филиппе" на материк, а поздно вечером, когда по времени-то он уже в поезде должен был находиться, вдруг явившемся зачем-то в покинутый монастырь, к самой Никольской башне, на которую его священноначалие так и не допустили... Скучал, наверно, бедолага!..
Может, и до сих пор рассказывают, передавая из уст в уста, красочно так расцвечивая и приукрашивая: как одному то ли священнику, то ли иноку, уже и не помнит точно никто, поздно-поздно тёмным-тёмным холодным вечером, а может, и ночью, вдруг явился призрак то ли трудника, то ли монаха, то ли туриста, уплывшего рано-рано тёплым утром с Соловков... И вот, мол, стоит тот священник, или инок в храме на молитве, а мимо него - тень того самого человека, уплывшего утром, проходит... И не смотрит на него стеклянными глазами, а только говорит скрипучим механическим голосом: "Это не я. Это не я. Это тень моя... Молись, брат! Молись! Не спи и бодрствуй!.."
Не знаю. Может так, а может, иначе рассказывали. А вероятно, и вообще все уже эту историю позабыли. Да возможно, что и вообще её не было... Монахи наши народ сдержанный, не болтливый, углублённый в себя, в молитву, в умное делание. На отвлечённые разговоры, тем более, на бытовые мирские темы время попусту не тратят. Хотя, об истории с нашими забытыми паспортами знали всего не более двух-трёх монахов. Может, и дошла до кого-то из них история с привидением романовым... И монах тот просто и доходчиво объяснили рассказчику, что привидений быть не может, что молиться следует постоянно и углублённо, а не байки пустопорожные размусоливать... Не знаю. Не знаю... Двадцать лет как там уже не был...