"...Друг мой сердечный, Сэш! Я как никто другой понимаю твоё отчаяние. И, будучи твоим ровесником, делю с тобой сии возрастные перипетии и невзгоды. Такова наша доля. Смириться.
Восемнадцать лет такой возраст, когда струны душевные всего более источают звучание, дрожат, тронутые бесплотными пальчиками, и, натянувшись, лопаются, не выдерживая нестройных аккордов, играющих песнь, именуемую любовью.
Отчего люди пред чувствами беспомощны, что земная твердь перед океаном?... И океан, и чувства в пору бури, бушующие, волнами и валами выхлёстывают из...
И ни берег, ни разум не воспрепятствуют тому, чтобы отоспавшиеся, доселе мирно дремлющие и набравшие в покое не дюжие силы пленники не взбунтовались и не сломили запоры и оковы их пленявшие.
И тогда орошают землю и сердце кипящая кровь и горькие слёзы, открываются тайны, обнажается твоё я...
Ты становишься взрослым и понимаешь, что время на исходе, что прожито полжизни, а ты пока никто, и ничто тобою не сделано. Ты напрасно мечешься в клетке, пытаясь наверстать упущенное, искупить перед собою потерянное.
Всё тщетно и бессмысленно. Мир теряет краски, жизнь протекает впустую...
Но!
Восемнадцать лет такой возраст, когда менее всего ожидаешь удара в спину.
Но удар этот, как правило, свершается.
Не по тебе, так тобою.
Жизнь обретает смысл. Несколько иной, нежели прежде. Лишённый наивности и обезображенный пошлостью.
Мир окрашивается кровью.
Не своей, так чужою...
Твой Одуванчик"
13 августа 2001 года, понедельник.
Другая страна. Другой город. Такой незнакомый, чужой... Другие лица. Такие странные, безучастные... Новая школа, новая жизнь. Да ты и сам новый!..
Впрочем, всё это по собственной воле. Я сам надоумил родителей устроить меня в этот колледж. И поскольку получение образования в нём считается весьма и весьма престижным, они сиюминутно согласились. Престиж для них всё. Престиж для них более меня. А я - их престижный ребёнок. Умненький, талантливый, красивый. Роскошный аксессуар к их роскошной жизни.
Да, безусловно, я ими любим, и они мною любимы. Я ими до безобразия избалован. Что отнюдь не считаю недостатком. Ведь собою я окупаю их затраты. Я дорого им обхожусь. Но, поверьте, я того стою. И они это понимают и потакают моим прихотям. Переехать сюда, в частности.
Переехали. Нет. Переехал я один. Они меня сопроводили, ввезли в своём дурацком лимузине в студенческий городок, оцепленный, будто там кишмя кишат уголовники... Когда мы у самых ворот пытались было проскочить мимо охранной будки, нас тормознули. Дальнейший путь преградил шлагбаум. Маман, не привыкшая к безвластью, вступила со швейцаром в перебранку, вцепилась в беднягу, словно кошка. Я терпел, пока не заскучал. Меня охватило любопытство, кто там такой стойкий, что за бравый солдат противостоит моей непробиваемой маман?.. Неужели сапог нашёл себе пару...
Боже... Какой мальчик-одуванчик противится мамашиным угрозам! "Ну нет у нас пропуска! Мы только приехали! Сейчас зайдём к директору и возьмём!" - орала мать. Он, красавчик, морщился.
А меня не видел. Я спрятался в глубине автомобильного салона. Под защитой тонированных стёкол. Но под конец меня задрало, я подсел к окошку, сунул в рот леденец на палке и, нажав на специальную кнопочку, спустил окно.
Я знал, что делал.
Он обомлел.
Ведь я удивительно красив, мои жесты изящны, взгляды красноречивы. Аристократизм слепил из меня совершенство. С недавних пор я стал этим пользоваться. Признаюсь, в корыстных целях. Я научился очаровывать.
И девочек. И мальчиков.
Если я хотел чего-то, я того добивался. Всегда.
Оттачивать своё умение я предпочитал на таких вот мальчиках-одуванчиках. Меня это заводило. Я никогда не упускал случая и никогда не проигрывал.
Настала пора воспользоваться своей неотразимостью. А я неотразим. О, как неотразим!..
Он, огрызаясь на мать, бросал на меня смущённые взгляды... Я знаю, что он чувствовал, что его раздирало. "Чёрт возьми, что со мной? Какой-то юнец заставляет меня переминаться с ноги на ногу! Разве бывают такие мальчики?.. Как он прекрасен... Боже, о чём я!.. Он же... парень... С каких пор я заглядываюсь на парней?" - примерно это вертится в его вскружившихся головках. Пардон, головке...
Ничего, скоро смирится. Былое дело. Былое. И гиблое...
Я вынул невкусную, но эффектную сосульку, взглянул на него и улыбнулся. На моих губах, подобно накладному блеску, остался конфетный сироп. Заметьте, я не облизнулся. Это было бы слишком. К тому же, он наверняка бы эякулировал... Ладно бы наедине со мной. Но никак не при маме!
- Мама, - я должен был сказать что-то. Голос был предметом особой моей гордости, - мама, не кричи! Он выполняет свою работу! - я обратился к нему со своим дурацким, но соблазнительным акцентом: - Может вы свяжетесь с проректором по телефону? Он вам всё объяснит...
Такое решение вопроса явно не приходило ему в голову. Оно и понятно. Такое бывает, когда рядом нахожусь я...
- Да, да... - невнятно пробубнил он и велел вдруг водителю ехать.
Машина тронулась, мама, остывая, откинулась на сиденье... Я, удаляясь в авто, продолжал глядеть в его полные страдания глаза. Он смотрел на меня, осознавая, что все его жизненные принципы рушатся. Что их разрушил какой-то незнакомый мальчик, совсем ещё юный, обманчиво чистый душой... и телом...
Губки высохли... Я облизнулся.
Но, как это отразилось на нём, мне, увы, не суждено было узнать - мы въехали в аллею, ведущую к административному корпусу.
У подъезда толпилась молодёжь. Пёстрая, разношёрстная. Студенты и студентки. Быть может, кто-то из них - мои однокурсники. Шикарный автомобиль не привлёк их внимания. У них самих были такие же. Впрочем, я и не делал ставку на авто. Я во всём полагался на себя. Всегда.
Мне открыли дверцу. Я вышел. И проследовал к лестнице походкой не мужской, грубой, и не женской, летящей, а своей - бесподобной, искрящейся грацией. Одет я был строго. Как обычно. Не в пример местному сброду. Я привык держать марку.
На меня обратили взоры. Я не улыбнулся и с холодным выражением на прекрасном лице скрылся в холле. За спиной посыпались фразы, язвительные, одобрительные... Те и те замешанные на зависти.
Я ликовал! Будет чем, наконец, заняться! Я разнесу этот городок в пух и прах! Ненавижу провинцию... К тому же зарубежную.
От обилия присутствовавших здесь "сливок общества" в воздухе витал дух простокваши. Не люблю молочное, оно нещадно пробивает желудок. И когда надо, и когда не надо... А я даже в этом люблю порядок. Строгий порядок во всём. Ибо всё рассчитано и просчитано. На многие мили вперёд.
Итак, директор. Толстый хомяк, ублажаемый матерью, разлёгся в кресле, чуть ли не мурлыча от сладкой её лести. Лести...ха-ха... Жуткого вранья!
Меня подташнивало, лицо изобразило презрение. Я не собирался производить на него впечатление. Впечатление пусть производят документы. Если его не устроят мои рекомендации, то представляю, что за шваль здесь учится! Учится... Вернее сказать - проводит время! Я собираюсь заняться тем же. Весело проведу время.
Я обнажил зубки, ровные настолько, насколько могут быть ровными от природы. Не улыбка, а оскал. И то для него жирновато будет...
Я не выдержал, прервал мать:
- Так, я не понимаю! Я сдал вступительные экзамены, тесты, набрал требуемое количество баллов, оформил и предъявил все необходимые документы... А главное - внёс предоплату за два года обучения в вашем... простите, не помню, как называется... колледже! Да за такие деньги я отстрою себе личную аудиторию, найму лучших педагогов и, сидя в кресле подобном вашему, экстерном закончу университет! Поэтому, если господин директор не поторопится, он потеряет лучшего ученика за всё существование этого... как его?... колледжа. Дурацкое название. Вопрос исчерпан?..
Маман глядела на меня с восхищением в своих прекрасных голубых глазах, остающихся дерзкими и молодыми, как когда-то до рождения меня любимого. Мурлыкание директора стало подобно урчанию унитаза. С ним впервые так "поговорили". Ничего, привыкнет, жирный.
Он кивнул. Проглотил, брюхастый. Не подавись. Я улыбнулся. На этот раз обольстительно. Его бросило в краску. Старый. Я продолжал улыбаться. Улыбка из обольстительной обратилась в победоносную, надменную...
Я ликовал!
Мне выделили лучшую комнату. Точнее я выбрал её сам. Пришлось кого-то выселить. Ну да это не моя проблема.
Я простился с матерью. Без объятий, без поцелуев. Всё равно она вскорости приедет. Она всегда меня навещает. Хочу я того или нет.
Я распаковал чемоданы, разложил личные вещи и принял душ. Перед стервятниками следовало предстать в должном виде. Поглядел в запотевшее зеркало и не увидел там себя. Да, я был неотразим. Как обычно.
"...Сэш, разве бывает такое, чтобы в восемнадцать лет устать от жизни?.. Ты ошибаешься. Пока есть цель, есть и жизнь. Нет цели? Найди её! Всегда есть к чему стремиться. Твоя рана уж затянулась. Не тереби её понапрасну. Мы с тобою друзья. Настоящие. Друзья познаются в беде. Беда настигла тебя. И я познаюсь. Как, спросишь? Узнаешь. Скоро. Совсем скоро.
Описать, что я испытываю, не хватит ни одной ручки. Мне страшно ложиться спать, ибо я не вижу себя невосемнадцатилетним. Я знаю, что будет завтра, послезавтра и через месяц. Но кем я станусь через год? То, зачем я здесь, покрывает будущее мраком. Мрак не рассеется. Никогда. Словно меня не будет. Вполне возможно. Я смирился с этим ещё лет пять назад. Когда-то меня не будет. Когда-то и тебя не будет. Когда-то не будет всех нас!
К этому особенно равнодушен, когда внутри всё ломается. Я вдруг понял, что то, о чём я мечтаю, к чему стремлюсь - глупость, чушь, ерунда. Бессмысленность. Моя вера в себя лопается. Я осознаю, что становлюсь не тем, кем меня видели и видят окружающие, кем я сам себя видел и вижу!
Какие мы все ничтожества. И я одно из них. Человек сам по себе ничтожен. А не понимающий этого - ничтожен вдвойне. Я ненавижу людей. Ненавижу себя.
И только тебя, Сэш, я люблю. Потому что ты не человек, а ангел... Правда, падший..."
Да, я неотразим. Как обычно.
Со знанием этого я двинулся в глубины студенческой жизни, отправился разведывать обстановку. Не думаю, что кто-то из них корпит сейчас над учебниками. К тому же семестр и не начался вовсе. Они наверняка где-нибудь веселятся. У кого-нибудь. Должен же быть здесь лидер!
Но в полумраке коридоров, по коим я бродил в тщетных поисках, стояла тишина. Скучно... Я приехал сюда не учиться! Неужели все спят?! Народ! Беззвучие...
Дрянь!
Я встал посреди рекреации, погружённой в табачное облако, и зло выругался. Мне ответили. Кашлем.
- Ты не знаешь, здесь всегда так весело? - обратился я к девчонке, впёршей в меня свои огромные зелёные глаза.
- Не там ищешь... - несколько заторможено ответила она. Она явно меня оценивала, к чему я, собственно, и готовился.
- Так может подскажешь?..- спросил я, лукаво улыбнувшись.
Я умею улыбаться. Гримасы моих губ способны выразить невыражаемое. Девчонка растаяла. Ещё бы! Так я улыбаюсь только парням...
- Ты не местный? - взыграло в ней любопытство.
- Да, - я усугубил свой акцент. Им это нравится.
- Откуда?
- Отгадай!..
Она улыбнулась. Не так обольстительно, как я, но тоже неплохо. Она была симпатичной. Особенно красивыми были её глаза. Изумрудные, испытывающее. Я хотел бы такие же.
- Европа?
- Да, - ответил я. - Почти.
Она задумалась.
- Ну? - торопил её я.
- Сдаюсь. Я не сильна в географии.
- Ты даже не пыталась, - заговорил я полушёпотом. Своим низким бархатным голосом.
Её проняла дрожь. И я вернул всё на круги своя, спустив её на землю:
- Ну, так где все?
Надо отдать ей должное, она быстро спохватилась:
- Ах, ты об этом?... Где-где! у Роберта Харбра!
- А ты почему не у него?
- Пошёл он! Я его ненавижу.
- Что так?
- Есть причины.
- Урод?
- Нет, он вполне ничего. Но только внешне. А так, ты прав, он урод.
- Что ж, посмотрим...
- Посмотрим? - переспросила она.
- Идём со мной. К нему.
- Нет! - отрезала она.
- Я сказал, идём! - я не просил, я приказывал.
Она нахмурилась:
- Что за тон?
- Прости, - пришлось извиниться. - Просто скажи, где этот Харбр.
- О'кей... - она поняла, что я упрямый. - Я покажу... Но сама к нему ни нагой!
- Зря, - подмигнул я.
- А что?
- Встретив тебя, я уж начал надеяться, что всё не так плохо.
- Ну, спасибо... Не хотела разочаровывать.
Чёрт возьми, меня задрало её уламывать, мне надо было, чтобы она там была!
- Пойдём со мной, - капризничал я. - Ты ведь многих там знаешь. А я никого не знаю. Не знаю, с кем буду учиться в одном классе! А ведь завтра - первый день!
Она поморщилась.
- Ладно, ты прав. Но я не потерплю издёвок с его стороны! Как только он раззявит рот, я уйду!
- Договорились, - я протянул ей руку.
И она повела меня куда-то. В сердцевину студенчества. На вечеринку.
Сосунки! Ещё молоко на губах не обсохло, а они уж пустили бородки! Пьют и курят, играют во взрослых. Оно бы и ладно, если бы они представляли из себя что-то. Но они не представляют. Абсолютно ничего. Зато строят из себя. Невесть что.
Боже, какими взглядами меня обстреляли эти навьюченные мальчики! Какими взорами обласкали их глупенькие девочки!
Я их поразил. Это безусловно. Ведь я обладал внешностью, которая несомненно меня погубит. Когда-нибудь. Но не сейчас. Сперва ей надо было поделиться. Похвастаться. Подразнить.
Из них попёр негатив. Зависть сделала своё дело. Они обозлились и стали бросать колкие словечки. Зря, овечки. Бросайте, но только не в адрес пастушка.
Я вскинул свирельку, обнажил зубки и гордо прошествовал к шикарному парню, утопленному в разноликих девицах. За мной, затравленно озираясь, семенила зеленоокая девчушка, которая меня привела, и чьё имя я до сих пор не ведал. Она бы дала обступившим его клушам сто баллов вперёд, и он это заметил, засуетился.
- Диана, что за хмырь? - он обратился к ней, швыряя на меня небрежные взгляды своих блестящих глаз.
- Мой новый парень, - не растерялась она и подхватила меня под руку.
Его это покоробило. Я улыбнулся. Издевательски.
- Чё лыбишься? - загудел он.
Она на него цыкнула, он заглох. Э-э, нет, ребята, что-то тут не чисто!
- Вы знакомы? - спросил я кротко, но так, чтобы обратить на себя внимание.
Я вложил в тембр всё, что накопил за долгие годы работы над голосом. И голос источил власть. И страсть. Необузданную, многообещающую.
Несколько слов, и присутствующие мне внемли. Но я оставил акцент, нарочно возбудив их любопытство. И посыпались вопросы.
- Привет! Ты новенький?...
"Да".
- Какой славный!..
"Спасибо. Ты тоже ничего".
- Второкурсник?..
"Да".
- Какой факультет?..
"Бог его знает, как он у вас называется. История искусств".
- Выходит, я твоя однокурсница.
Ответом служит моя улыбка, скрывающая уныние. А то и вовсе - испуг.
- А ты откуда?
"Из России".
- Классно говоришь по-английски!
"Спасибо". А сам думаю: ещё бы! Столько денег угрохал на репетиторов...
- Я знала одну русскую, - вставила слово зелёноглазая.
Она ехидно взглянула на Харбра, так что тот заёрзал на стуле, и продолжила:
- Её звали Алекс.
- Александрой, - поправил Харбр.
- Спасибо, Бобби! - поддела его зелёноглазая. - А я и не знала!
- А я не тебе и говорю, - спокойно ответил он.
Да, он говорит мне. Мне лично. Красавчик.
Он допрыгался - встретил меня. Вернее, был встречен мною. Я за таких крепко цепляюсь. И никогда не упускаю. Моя хватка может причинить боль. Сладкую или нет - всё зависит от него. От Роберта. От Бобби.
- У тебя красивый рот, - заметил я и, увлекая зеленоглазую с собой, оставил его в компании престранных девчонок.
Навряд ли кто-нибудь, а тем более парень, когда-нибудь говорил ему такое. Какое недоумение и растерянность отразились на лице его! Ничего. Пусть поразмышляет, к чему бы это.
Мы выбежали на улицу. Ночь спустилась на студенческий городок столь стремительно, сколь завтра минует, не дав загулявшим студентам как следует отоспаться.
Диана, весело смеясь, бегала вокруг меня, как школьница, схлопотавшая пару. Но вдруг она остановилась. Подошла ко мне, взяла за руки и серьёзно так спросила:
- Что ты ему сказал?..
- Правду, - честно ответил я. - Мне понравился не только его ротик...
- Значит ли это...
- Значит, - не дал я ей договорить.
- Жалко, - она действительно поникла.
- Ты красавица. В мире куча парней, которым я в подмётки не гожусь.
Это я приврал, конечно, но...
- Да? И где они? - она улыбнулась. Так печально, что у меня ёкнуло сердце.
Да, у меня было сердце. А вы удивлены?..
- Знаешь, тебе с ним ничего не светит, - вдруг сказала она. - Мы с ним одно время были вместе. Пока между нами не стала Алекс.
- Почему не светит? - не понял я.
- Он до сих пор по ней сохнет.
- А где она?
- Дома. Здесь с ней приключился большущий скандал, и она вернулась на родину... К тому же он нормальный... Ну, ты понимаешь, о чём я...
- Нет, Дианочка, не понимаю. Неужели ты думаешь, что я его не сломаю? О, ты меня не знаешь. И не таких совращали...
- Прости, но ты болен.
- Прощаю. Я болен. Со мною он забудет свою Алекс, вот увидишь.
- Валяй.
14 августа 2001 года, вторник.
"...Он - нормальный, чёрт возьми! Смотря что считать нормой! У меня есть своё мнение относительно каких-либо отклонений в этом плане. И я точно знаю, что нормальных людей не бывает. Потому что изменить возможно любого, надо только уметь. И измениться можно любому, ему вовсе не обязательно хотеть этого. Всё зависит от того, кто и как изменяет. Что-то вроде "с кем поведёшься"...
Он, хоть и невольно, повёлся со мной. Искренно жаль. Его. Впрочем, он посчитает это за счастье. Ведь я умею осчастливливать. Ежели я решаю посвятиться кому-нибудь, я это делаю без остатка, отдаваясь избраннику полностью.
Однако ж я умею и лишать такого счастья. И тогда оно гибнет, сопровождаемое адской болью. Ежели я мщу, я мщу безудержно и безумно. И не дай бог мне самому стать объектом этой мести! Потому что она страшна и жестока. Но никогда не бессмысленна".
Я проспал. Хрюканье, с которым надрывался будильник, было послано к чёрту. Встал я на час позже должного, но не бросился в аудиторию, а стал дотошно приводить себя в порядок. Зубы, ногти, лицо, кожа, губы... Всё идеально. Я не тронул только волосы. Они, пышные, дерзко самовольничали, и я им не мешал. В красоте я уважал естественность. А наделённый красотой от природы, мне эту естественность ограничивать не пристало.
Я опоздал на лекцию. Отчего отнюдь не испытывал неудобств. Влетев в полупустую аудиторию, я кратко поприветствовал профессора и извинился. Он поглядел на меня сурово. Но на первый раз промолчал. Его гнев смела моя детская наивнейшая улыбка. Я притворился выпавшим из гнезда птенцом. Мною следовало умиляться, а не гневиться.
- Вы должно быть новенький?
- Да,- смущённо буркнул я.
- Меня предупредили. Как вас... - он закопошился в бумагах.
- Евгений Шень, - опередил его я.
- Да, юный мистер Шень. Вы русский?..
- Да.
Он пробубнил фразу типа "ещё один!" и почесал за ухом.
- Фамилия отнюдь не русская.
- Я её поменял, - нелюбезным тоном умерил я его любопытство.
- Присаживайтесь.
- Спасибо.
Я присел. Недалеко от Бобби. Кивнул засветившейся зелёноглазой. Она, дурочка, ещё на что-то надеялась.
- Что за старая язва? - спросил я шёпотом Бобби, кивая в сторону профессора.
Бобби ответил не сразу. Я терпеливо ждал, якобы конспектируя что-то в тетради.
- Старый козёл, - мрачно ответил Бобби, будто я и сам не догадался.
Он упорно не хотел обратить на меня свои чудные глаза. Его мучила совесть, её жуткие укоры... Непонятно пока за что.
- Он такой плохой? - озабоченно шепнул я тоном, которым следовало спрашивать совсем другое.
Харбр обернулся ко мне. Его лицо источало усталую злобу.
- Ладно, - сдался я. - Не буду мешать. Пиши, слушай...
Он отвернулся. Но я договорил:
- Всё равно скоро не выдержишь и сам ко мне обратишься...
- Что? - взвился он.
- Забей, - я с ученической преданностью посмотрел на профессора и тем самым пресёк возможность продолжения нашего разговора.
Это явно его покоробило. Представляю, какие изыски вертелись сейчас на его шустром язычке. Я же переключился на Диану.
- Как дела? - улыбнулся я зеленоглазой.
Она просияла и тихо ответила:
- Да нормально, вроде... Почему ты опоздал?
- Я опоздал? Это вы начали слишком рано. Как будто студенты - не люди! Не дают отоспаться. После вчерашнего.
- Ты эгоист.
- Не то слово.
Она засмеялась. Слишком громко.
- Мисс Кинли? - козёл не упустил возможности боднуть. - Я вам случаем не мешаю?..
Она замолкла и покраснела. Тогда за неё ответил я:
- Нет, ну что вы, продолжайте.
Студенты прыснули.
- Мистер Шень?.. - очки профессора запотели.
- Да? - слепил я невинную физиономию.
- Выйдите вон! - прикрикнул он.
- Ой, да ради Бога, - пожал я плечами и начал собирать манатки. - Только не надо так орать! Единственный человек, которому дозволено поднимать на меня голос, - моя мать.
Я направился к двери, но не сдержался, чтоб не царапнуть ещё раз:
- Кстати, клёвый галстук!
И вышел под хохот моих новых однокурсников.
Я его взбесил. Неплохо для первой лекции... Следовало ожидать, что за мной последует кто-то, и потому я пристроился на близстоящей скамеечке. Честно говоря, я ожидал увидеть изгнанную Диану. И был несколько удивлён, встретив Роберта.
- Бобби... То есть Боб! - на радостях воскликнул я.
- Что опять? - огрызнулся он. Я смекнул, ему явно не давали покоя вчерашние мои прощальные слова.
- Да так, ничего... - обиженно и горделиво ответил я.
- Ну? - он, вроде, смягчился.
- За что тебя-то... турнули?..
- Не знаю. Я так и не понял. Ты его завёл так, что теперь все оттуда повылетают.
- Вот и здорово! - я улыбнулся.
- В смысле?.. - не понял он.
- Познакомлюсь со всеми... По мере того, как вылетать будут.
- Это пахнет очередным скандалом. Тебя третируют.
- Посмотрим... Что значит очередным?..
- Ну...
- Ах, да я вспомнил, что-то связано с Алекс.
- Александрой, - поправил он.
- Да-да, Александрой, - согласился я.
Что ж, потеребим его ранку.
- А что с ней случилось?
- Она сейчас дома, в России.
- Но не просто же так она взяла, сорвалась с места и, бросив всё, вернулась на родину!
- Да... Не просто...
- Почему она уехала домой, Бобби? - наступал я.
- Не называй меня Бобби, словно какая-то сучка! - прикрикнул он.
- Хорошо, Харбр, - язвительно бросил я, проглотив обиду. Я ещё отвечу. Когда настанет время.
- Боб. Можешь звать меня Бобом.
- Хорошо, Харбр, - нарочито повторил я.
Он чертыхнулся и пошёл прочь. Да, что-то с ним не заладилось. Впрочем, так и было задумано. Ведь я ещё не приступил к действию, не начал его "клеить".
- Она обвинила его в изнасиловании, - раздался за спиной Дианин голос.
Она стояла здесь вот уж пять минут и слышала весь наш с ним разговор.
- Он утверждает, что не посмел бы... Расследование вяло продолжается, - продолжала она. - Самое интересное, что до сих пор не ясно, кто из них врёт.
Ну почему ж не ясно?.. Очень даже ясно!
- Грустная история, - сказал я.
- Да, давай о ней забудем. Всем давно пора о ней забыть.