Скажу сразу: это чтение не для всех. Это мужская проза. Не потому, что изобилует обсценной лексикой (с этим как раз все нормально), а потому что интересна исключительно мужчинам. Как бывает женская проза (по выражению некоторых - "дамское рукоделье"), женские детективы, женские романы - так должна существовать и мужская проза, не представляющая интереса для женщин. Вы когда-нибудь видели женщину, подглядывающую в женской бане? Нет? И я - нет. А вот мужчин за этим занятием - сколько угодно.
Будем считать, что с терминологией разобрались. Решим, как быть с композицией, способом подачи материала. От хронологии, думаю, лучше отказаться. Редко мы вспоминаем что-то последовательно, как цепь событий, чаще пятна воспоминаний вспыхивают произвольно, как выхваченные лучом фонарика куски обоев на темной стене. Пусть так и будет. Речь у нас пойдет именно о воспоминаниях.
Итак, одно из ярких воспоминаний. Ехал я как-то по служебной надобности на разбитом "уазике"-буханке из райцентра в одну из дальних деревень. Меня сопровождали два местных деятеля. Водитель (не помню ни имени, ни фамилии, пусть будет Геной) попался шустрый, говорливый, без конца травил байки или незамысловатые житейские истории. Согласитесь, что говорливый водитель гораздо лучше молчаливого: время в пути пролетает незаметно. Мы, как могли, поддерживали разговор.
И вот на пути встретилась деревенька, но в стороне, нам в нее заезжать не было надобности. Гена, кивнув в сторону мелькавших за бортом неказистых домишек, сказал: "А вот была у меня тут матаня, мечта, а не женщина!" Мы насторожили уши. Гена продолжил: "Жила одна. Вдова. Я, когда мимо проезжал, непременно заскакивал. А то и специально так маршрут выкраивал, чтоб сюда заехать. Уж сильно ласковая была!" - "Ну-ну!.." - поддакнул кто-то из нас, поощряя Гену к подробностям.
И они последовали. "У нее титьки были, как трехлитровые банки, - восхищенно сказал Гена. - И соски во-от такие!" Гена бросил руль и отмерил на указательном пальце расстояние до средней фаланги. Голос его потеплел, лицо приняло мечтательное выражение. Мы понимающе переглянулись. "А почему - была? - опять спросил кто-то. - Сейчас она где?" - "Да замуж вышла. Перестала пускать", - с явным сожалением ответил Гена. Мы сочувственно повздыхали.
Сколько лет прошло, а до сих пор у меня перед глазами этот Генин палец и восхищенный голос. Повезло парню!
Или другой случай. В молодые годы был я послан пионервожатым вместе с моей супругой в пионерский лагерь. Вернее, послана была она, а я просто натряхнулся за компанию, чтоб не болтаться одному летом в городе. Она в ту пору работала методистом во дворце пионеров. В летнее время кружки не работают, методисты болтаются без дела, вот директриса и собрала их всех в кучу и отправила трудиться в пионерский лагерь. Вместе с ними был направлен и начальник методического отдела, Илья, непосредственный руководитель моей жены. Я хорошо знал его еще по институту, мы, можно сказать, приятельствовали. Поэтому, сам будучи педагогом по образованию, я легко влился в компанию воспитателей.
В лагере к нам присоединился еще один мужичок - баянист и массовик-затейник Вася, шустрый тип лет сорока, казавшийся нам уже старичком. Таким образом, особей мужеского полу на весь лагерь набралось трое: ваш покорный слуга, Илья и Вася. Мы, методисты, и примкнувший к нам Вася довольно скоро образовали спевшуюся и спившуюся компанию, частенько втихаря распивая портвешок в каморке у кого-нибудь из вожатых. Однажды скуки ради мы даже завели пять или шесть трехлитровых банок браги из виноградного и яблочного сока, реквизированного в лагерной столовой, которые запрятали под кроватью. Правда, затея провалилась, так как через пару дней брага распространила по всему лагерю такой аромат, что переполошила всех пионеров, а затем и директрису лагеря. Она велела немедленно вылить "это пойло", но на такое святотатство мы не могли пойти. Мы попытались использовать брагу по прямому назначению, однако она оказалась настолько сырой, ненастоявшейся, что совершенно не годилась в употребление. Пришлось, "скрипя сердцем", и впрямь вылить ее. Но это к слову.
А рассказ наш о методистке Маше, точнее, ее феноменальной груди, которая сводила с ума мужскую честь педагогического корпуса и пацанов из старшего отряда. Маша была невысокой, чуть полноватой особой, не то хохлушкой, не то белоруской, по крайней мере, фамилию имела из тех краев. Ее замечательная грудь была не меньше шестого размера и нещадно выпирала из всех видов Машкиных одеяний. Если же она надевала что-то вязанное, в обтяжку - тут вообще наступал полный атас!
Особенным поклонником Машкиных прелестей был Илья. На каждой пьянке он регулярно, как ритуал, восклицал: "Машка, дай потрогать, а!? Ну, дай, от тебя же не убудет!" Машка неизменно отказывала, но при этом щеки ее пунцовели, на губах появлялась игривая улыбка, и она, как бы невзначай, начинала еще больше покачивать своими достоинствами. Все хихикали, мужики активно поддерживали Илью, дамы - Машку. Как бы игра такая, оживлявшая процесс распития.
И вот однажды, видимо, приняв чуть больше обычного, Машка неожиданно ответила на скулеж Ильи: "Да на, раз уж тебе так хочется!" И выпятила свои дыни в сторону Ильи. Тот сначала онемел (как и все мы, впрочем), потом очень бережно, как минер, подвел снизу свою ладонь под ближнюю к нему Машкину грудь и начал ее осторожно покачивать, слегка приподнимая. На лице его отразилось неземное блаженство. Он закатил глаза, закинул голову и издал какой-то горловой звук, наподобие Маугли или Тарзана. При этом он не забывал шевелить пальцами, давая каждому из них возможность насладиться нежданным богатством. Вася отреагировал слабо, видимо, потому что он потихоньку захаживал к местной директрисе, которая тоже была нехилой комплекции, а я испытал настоящий шок. Вот есть такое устойчивое выражение: "лютая зависть". Я, наконец, на собственной шкуре испытал, что это такое. Другая Машкина грудь смотрела как раз на меня, и, ей-богу, я бы непременно попытался составить Илье компанию, если бы не сидящая рядом жена. Прочувствовав ситуацию, она вперила в меня немигающий взгляд, недвусмысленно говоривший: "Только попробуй!" Естественно, я ограничился глотанием слюней.
Ах, Машка, Машка! И почему та ладонь, бережно, даже благоговейно принявшая в себя твое сокровище, была Илюхиной, а не моей!?
Наверное, уместно будет вспомнить и о первом свидании с обсуждаемым предметом. Мое детство прошло в довольно большом дворе, охватывающем общим забором три двухэтажных дома, некое подобие благоустроенных бараков. Ребят из трех домов набиралось достаточно да еще из соседних пацанва заглядывала. Получалась большая разновозрастная компания, которая распадалась на несколько более мелких: по возрасту, месту учебы, интересам и так далее. Ох, и победокурили мы в ту пору! Поджиги, рогатки, бутылки с карбидом - все по полной программе. Те еще Гавроши были!
Дворовые порядки заслуживают отдельного упоминания. Выбегаешь, бывало, во двор с куском посоленного хлеба и первым делом кричишь: "Сорок один - ем один!" А если замешкаешься, и кто-то из дружков успеет вперед крикнуть: "Сорок восемь - половину просим!" - то приходилось делиться. Закон суров, но это закон.
По соседству с нашим двором располагалась трехэтажная общага строителей, и один из нашей компании был как раз оттуда. Он и поведал нам, что на первом этаже у них расположены душевые кабины, где женщины-строители, всякие там штукатурши-малярши, по вечерам смывают пыль и пот, накопившиеся за день. Ага, ясненько. Пошли на разведку. Да, есть такое дело. И окна душевой выходят как раз во двор дома, поближе к нам. Но вот беда: во-первых, нижняя часть окон закрашена масляной краской, а во-вторых, от горячей воды стекла так запотевали, что ни фигушечки не видно. И даже заботливо процарапанные кем-то в краске бороздки не спасали ситуацию: все равно видимость нулевая. Форточки же (маленькие, размером с книгу) были всегда закрыты изнутри.
И вот однажды вечером к нам во двор примчался строительный сосед с приятной новостью: кто-то из купальщиц, чтоб проветрить помещение, открыл форточки в окне душевой. Побежали смотреть. Точно, открыты. И душ вовсю работает, из форточек обильно валил пар. Но как до них добраться? Побегали по окрестностям, приперли лестницу и аккуратно положили ее одним концом на внешний, обитый железом и нещадно гремевший подоконник. Получилось некое подобие пандуса, выдерживавшее одного человека. Стали по очереди, осторожно, чтоб не брякать железом, заглядывать в оконце. Дошла очередь и до меня. Я, крадучись, заглянул в едва приоткрытую форточку, но увидел лишь боковые перегородки и бьющие из расположенных над кабинками леек струи воды. А пацаны торопят: чего ты там застрял? дай другим поглядеть! Я вяло отбрехиваюсь. И вот одна из купальщиц закрыла кран и вышла на свободное пространство напротив шкафчиков. За ней другая. Взяли полотенца и стали вытираться.
У меня в зобу дыханье сперло. Одна была повыше, стройная, с небольшой, плоской грудью. Зато другая, полненькая пампушечка, во всей красе продемонстрировала мне тугие девичьи груди, величиной каждая с большую грушу, с торчащими чуть не вертикально сосками, обрамленными большими коричневыми околососковыми кружками. Цвет их особо поразил меня. Когда она наклонилась, вытирая ноги, груши начали мерно раскачиваться и как бы увеличились в размере. В полуобморочном состоянии пацаны стащили меня с лестницы. Этих строительниц вскоре заменили другие, так что каждому из нас достались разные картинки.
Когда лафа закончилась, купальщицы ушли и погасили свет, мы отползли во двор и принялись горячо обсуждать увиденное. Некоторые, кривя губу, заявляли, мол, подумаешь, и не такое видали. Но им, естественно, не верили. Для большинства, как и для меня, это было первое прикосновение к таинству. Помню, что на меня почти не произвели впечатления темные, бархатные треугольнички под животом у наяд. Почему? Бог весть. А вот колышущиеся, упругие холмы, смотрящие сосками в небо, и особенно обширные коричневые круги вокруг них помню до сих пор.
А первые тактильные ощущения? Уже студентом я имел в подружках приятную, общительную девицу, свою одногруппницу. Причем, это она меня выцедила, я не проявлял инициативы, поскольку выбор был настолько богат, что глаза разбегались. Мы учились в пединституте, а там традиционно бабье царство: мужчин-педагогов во все времена было мало. Даже (уходя чуть в сторону) расскажу, что на консультациях перед вступительными экзаменами один из преподавателей, попросив в конце консультации девушек выйти, доверительно сообщил оставшимся парням, что настоятельно рекомендует нам в ходе написания вступительного сочинения (на котором обычно срезалось до двух третей абитуриентов) употреблять глаголы таким образом, чтобы было видно, что пишет мужчина. Это гарантия поступления, заверил педагог.
Так вот, моя подружка (назовем ее Таней) имела очень внушительный размер груди, где-то между четвертым и пятым. При этом была высока ростом, стройна, что особенно подчеркивало внушительную грудь. Приятели мне откровенно завидовали. Я тоже ходил гоголем, хотя заслуг моих в сложившейся ситуации не было никаких. Я был совсем зеленым, нецелованным, и как подступиться к этому делу - плохо себе представлял. Так, вяло и нематериально наш "роман" дотянул до весны. Тут девчонки в группе стали демонстративно потягиваться, выпячивая свои верхние этажи, и томно, нараспев вздыхать: "Ох, весна, девочки, любви хочется...".
Однажды мы с Таней нацелились смотаться в лес, попить березовки, поискать подснежников. Прихватили с собой бутылочку "Ркацители", какую-то символическую закуску и отправились. Денек выдался солнечным, теплым. Поболтавшись какое-то время среди сосен и березок и действительно собрав небольшой букетик подснежников, мы уселись на толстое упавшее дерево, попили винца, покурили. Поболтали о том о сем. Меня неотступно тюкало в мозг: "Нужно поцеловать, нужно поцеловать!.." Мои флюиды словно передались Тане. Она стала поглядывать на меня игриво, как бы провоцируя.
Высоко в небе пролетел самолет, прочертив над нами жирную белую полосу. Я сказал: "Посмотри, какой необычный след!" Таня запрокинула голову, ее губы были совсем рядом. Несмело, замирая от собственной дерзости, я ткнулся в ее губы своими пересохшими, потрескавшимися губами. Она тут же повернулась и ответила мне полновесным, сочным поцелуем. У меня закружилась голова, в глазах потемнело. Через мгновение мы жадно целовались. При этом она тихо шептала: "Чего ж ты так долго тянул, чего боялся, глупенький?"
Дальше - больше. Таня скинула плащ. Глядя не ее вздымающуюся грудь, обтянутую тонким розовым свитерком, я мучительно хотел к ней прикоснуться. Как бы угадав мои мысли, Таня взяла меня за запястье и положила мою ладонь себе на грудь. Я опять чуть не потерял сознание, ибо впервые ощутил под пальцами это чудо, этот венец творения - женскую грудь. Я стал лихорадочно мять ее, не зная, что еще можно с ней делать. "Не так резко, - попросила Таня, - ты делаешь мне больно". Я снова оробел. Тогда она вытащила край свитерка из юбки, задрала его к горлу, завела руку за спину и щелкнула застежкой бюстгалтера. Чуть не в лицо мне выпали две умопомрачительные, большие, красиво очерченные груди с торчащими сосками. Соски слегка подрагивали. Что со мной происходило в тот момент - словами не описать. Я буквально чувствовал себя на грани жизни и смерти. Как я тогда не грохнулся в обморок - ума не приложу. Я начал максимально бережно гладить и подхватывать ладонью снизу ее теплую, трепетную плоть. Она блаженно улыбалась и гладила меня по голове, что-то ласково шепча на ухо. Наконец, я припал горячими губами к ее соску и стал жадно сосать, чувствуя, что язык еле помещается у меня в пересохшем рту. Таня застонала незнакомым, каким-то нутряным стоном, чем окончательно меня сразила.
Время пролетело незаметно. Пообжимавшись примерно часик, мы вернулись домой. Какое-то время подобные вылазки повторялись, захватив остаток весны и все лето. А осенью на следующем курсе я стал отдаляться, влюбившись в другую представительницу прекрасного пола. Но открыла мне на него глаза именно Таня, за что я ей бесконечно благодарен.
Другой эпизод связан с моей службой в армии. Судьбе было угодно распорядиться так, чтобы она проходила в славном городе Потсдаме в Германской Демократической Республике. Попутно похвастаюсь, что это несуществующее ныне государство отметило мои союзнические заслуги перед ним нагрудным знаком отличника полиции ГДР, на котором вокруг их герба в виде молотка с циркулем теснились слова: "Für den Sсhutz der Arbeiter- und Bauernmacht" (за защиту рабоче-крестьянской власти). Полагалось к нему и удостоверение (Urkunde), подписанное начальником окружного управления полиции Эгоном Бретшнайдером и замполитом Адамом Вишневски. Я с гордостью носил его на парадном кителе рядом с нашей "гвардией" и ВСК (военно-спортивный комплекс) всех трех степеней.
Одно из первых открытий и потрясений для нас, солдатиков, было в том, что молодые немки поголовно не носили "бюзиков", вызывающе потряхивая у кого чем было под легкими платьицами и блузками. Позднее эта мода дошла и до нас, но в ту пору отечественные молодицы таких вольностей не допускали.
Однажды начальство расщедрилось и вывезло наше подразделение искупаться на Парецер-канал, отделявший Потсдам от Западного Берлина. В своих длинных черных и темно-синих "семейниках" мы с восторгом кинулись в воду, понимая, что такая лафа может больше не повториться. Канал был не сильно широким, противоположный берег вполне отчетливо просматривался. Между делом мы с интересом поглядывали на ту сторону, пытаясь уловить следы неведомой "забугорной" жизни. И вот тамошние немки, которые до этого мирно купались или загорали на песочке, при виде такой оравы солдат вдруг стали одна за другой сбрасывать верхнюю часть купальников, оставаясь топлес. При этом наиболее отчаянные из них подходили к краю воды, махали нам руками и демонстративно трясли своими прелестями, крича: "Эй, русс зольдатен, комм хер!" Представляете себе ощущения молодого парня, много месяцев не видевшего ни одной женской души, - а тут такое!? Поистине это были сильные впечатления, подпорченные однако осознанием того, что над тобой зло подшучивают, дразнятся. Где сейчас те шутницы? Поди уж и зубы повыпадывали и прелести обвисли...
На этом список моих воспоминаний не заканчивается. (Думаю, что любой мужчина, достигший определенного возраста, мог бы заменить его своим, не менее выразительным). Но, боясь утомить читателя однообразностью сюжетного хода: пришел, увидел, обалдел, - предпочту завершить повествование. К тому же, грудь - не единственное, чем привлекают нас женщины. А замахнуться на всеобъемлющую картину - ни красок, ни наглости у вашего покорного слуги не достанет. Посему разрешите откланяться. Даст Бог, еще свидимся. До новых встреч!