Аннотация к разделу: Сын
Мери ШифВо дворе плакал ребёнок. Это не был слабый, похожий на писк, плач младен-ца. Плач был громкий, требовательный, какой-то уверенный, но не истошный, который бывает слышен, когда ребёнка "воспитывают" слишком активно. Сквозь плач можно было различить одни и те же слова: "Хочу додому!". Слова эти повто-рялись периодически с удивительной настойчивостью. Во дворе ребёнок не появ-лялся, несмотря на уговоры матери и попытки: наши заинтересовать его играми, а соседок по двору - заманить угощениями. Мальчик всё отвергал. "Хочу додому"- этой фразой, казалось, исчерпывался весь его словарный запас.Мы знали его историю. В тот первый послевоенный год трудно было что-либо утаить в тесноте и общности коммунального быта, да и таились меньше, вместе легче было переносить трудности и полнее ощущалась радость возвращения к нормальной человеческой жизни.Мать его, молодая рыжеволосая женщина, слишком худая для своего высокого роста, с большими руками и ногами, совсем недавно появилась у нас во дворе и поселилась в маленькой комнатке на "чёрном ходу", где на двери мелом было на-писано "Дворник".Еврейское имя, Фрида, совсем не подходило ей и мы, дети войны, достаточно осведомлённые о том, что происходило во время немецко-румынской оккупации, шептались , что выжила она потому, что не была похожа на еврейку. Вслух об этом говорить не полагалось.Сынишку своего, тогда полуторагодовалого малыша, она за спиной охранника буквально бросила в толпу людей, наблюдавших с обочины дороги за движущейся в неизвестность колонной беспомощных беззащитных евреев, стариков, женщин и детей. Они ещё не знали, что ожидает их, но Фрида выжить не надеялась и потому решила дать шанс ребёнку остаться живым.Муж Фриды был призван в армию в первые дни войны и вскоре пропал без вести. А она волею судьбы выжила, несмотря на перенесённые страдания. Когда она поселилась в дворницкой, своего ребёнка она уже разыскала. Спрятали его в своём частном домике на окраине города старики, выдав за внука-сироту, а сам малыш, подрастая, называл их по-украински "тато" и "мамо". Они и впрямь стали ему родителями.Фрида не сразу забрала сына, не было жилья, специальности. Всё, что зарабаты-вала, работая на заводе и подрабатывая у людей, тратила на подарки для малы-ша. Но он, точно чуя недоброе, бегал от неё, прятался, не отвечал на ласки и не радовался подаркам. Тогда и решила она, уйдя с завода, пойти ради жилья работать дворником, чтобы забрать сына от стариков.Те не препятствовали, уговаривали малыша, вопреки тому, в чём убеждали раньше, что эта молодая тётя и есть его мать, что она болела, а теперь выздоровела и приехала за ним. Они же его дед и баба, он будет приезжать к ним, а они к нему. Ребёнок и слышать ничего не хотел. "Вы моя мамо,- говорил он, прижимаясь к широкой старушечьей юбке,- а то чужа титка".Наконец, пришёл день, когда Фрида решилась: "Стерпится - слюбится", - ска-зала она старикам. И увезла ребёнка.В трамвае, на котором мальчик ехал впервые, он вёл себя спокойно, но войдя во двор, сразу же заявил: "Хочу додому".Мальчик не был похож на мать, он был черноволосым и черноглазым, смуг-лым, как после жаркого летнего загара, хотя лето только начиналось, и мы поду-мали, что прятать его во время оккупации старикам было непросто.Прошло более двух недель, а малыш всё не успокаивался. Во двор он так и не выходил, ел плохо, часто плакал и кричал не только днём, но и ночью:'Хочу додо-му!'Фрида совсем извелась, сердобольные соседки давали всякие советы: от 'повести в цирк' до 'задать трёпку'. Ни того, ни другого она не делала. Фрида ждала, терпе-ливо ждала, пока ребёнок привыкнет к ней и забудит стариков. Она верила, что однажды откроется дверь и вернётся её пропащий муж, как вернулась она, и тог-да, взяв ребёнка за ручки, пойдут они все вместе в цирк, как это было дважды, ещё до войны, когда их сын только начинал ходить.И пусть отец поговорит с мальчиком по-мужски, чтобы сын перестал мучить мать, называть её 'чужою титкою', ведь она ни в чём не была виновата перед ним, правда, и ребёнок тоже.Но шли недели, ничего не случалось, деньги,заработанные на заводе, кончи-лись, скудного пайка и дворницкой зарплаты на двоих не хватало, мальчик забо-лел. И тогда во дворе появились двое бедно одетых стариков. Они спросили двор-ничиху, и из открытых дверей мы впервые услышали счастливый детский смех.Уходили они все вместе, Фрида несла завязанные в чистую простыню детские вещи и игрушки, а старики держали за руки малыша. Он шёл вяло, опустив голову. Мы смотрели на него с осуждением, а он, почувствововав наше к нему отношение, неожиданно поднял на нас свои большие чёрные глаза, вырвался от стариков и, подбежав к Фриде, громко сказал, взявшись за узел с вещами : 'Дайте, мамо, я сам виднесу'.И тут заплакала Фрида. Вскоре она уволилась, в дворницкой поселилась другая дворничиха, и больше ничего мы о них не слышали.Жизнь постепенно входила в мирную колею, и война, хоть и давала знать о себе не-заживающими ранами и воспоминаниями, уходила всё дальше в прошлое. Примерно через год, когда мы уже забыли о Фриде и её сыне, зашёл во двор