Просторный вестибюль солидного здания ирии в центре приморского города Эрания. По утрам, как, впрочем, и в течение почти всего рабочего дня это помещение оглашает традиционный звуковой коктейль, своеобразная общественно-канцелярская симфония, столь популярная в многолюдных присутственных местах, тем более такого города, как Эрания. Нежный шелест на фоне лёгкого гула, издаваемого затейливой смесью шагов и голосов деловито снующих людей, сменяется резкими грохочущими staccatto непрестанно хлопающих дверей и контрапунктом проникающих сквозь них утренних шумов оживлённой улицы: тут и звучное пение клаксонов, и шорох автомобильных шин, время от времени переходящий в протяжное завывание. Таков привычный музыкальный фон, таковы основные темы утренней общественно-канцелярской симфонии. И этот звуковой коктейль возносится к высоким потолкам, звонким, перекатывающимся эхом отражается от многочисленных плоскостей просторного помещения.
Возле телефонов местной связи почти в самом конце длинной очереди стоит стройный, худощавый молодой человек среднего роста с тонкими чертами лица, осеняемого густой шапкой курчавых чёрных, как смоль, волос, под которыми сияют бархатистые чёрные глаза. Молодой человек держит подмышкой тонкую тёмную папку и с задумчивым робким интересом оглядывает вестибюль.
Длительному ожиданию рано или поздно приходит конец, и вот уже молодой человек прижимает к уху чёрную трубочку казённого аппарата: "Шалом!.. Это приёмная адона Мезимотеса?" - вежливо проговорил в трубку молодой человек приятным, мягким тенором. Вестибюль оглашает резкий, пронзительный женский голос из трубки: "Алё-у-у!!! А кто его спрашивает?.. По какому вопросу?" - "Говорит Мордехай Блох. Адон Мезимотес назначил мне встречу на этот час в своей канцелярии..." - "Ничего не знаю!.. У меня не записано!!.. Я проверю!!!.. Перезвоните..." - снова прокричал пронзительный голос, и тут же на весь вестибюль раздались резкие короткие гудки.
Моти отходит от телефона и принимается мерить шагами вестибюль. На лице удивлённо-обескураженное выражение.
Случайно бросив взгляд в сторону главной лестницы, он видит неторопливо спускающегося по ступенькам Минея Мезимотеса. Его окружает толпа роящихся вокруг него молодых людей и девиц с блокнотами и авторучками. Это пожилой мужчина среднего роста, его лицо освещает известная всей Арцене добродушная, с чуть заметной хитринкой, улыбка.
В толпе окруживших Мезимотеса журналистов выделяется невысокая, гибкая, очень подвижная девица в ярком мини-платьице, необычная расцветка которого гармонично сочетается с круглыми глазами загадочного цвета болотной тины, насмешливо сверкающими задорно-бесовским блеском. Рассыпанные с нарочитой небрежностью по плечам волосы девицы кажутся многочисленными струйками, вихляющими меж кочек таинственной трясины. В руках девица держит блокнот и ручку почти того же оттенка таинственных зыбучих топей. Она почему-то напомнила Моти юркую ящеричку или маленькую змейку, каких он в детстве наблюдал во множестве в дюнах у моря. Девица очень эффектна, и её можно было бы назвать очень симпатичной, если бы лицо с умело наложенным макияжем не портила высокомерно очерченная недобрая линия губ. Юркая особа тоже обратила внимание на Моти, демонстрируя это нарочитым игнорированием его робких попыток протиснуться поближе к Мезимотесу.
Моти немного потоптался в растерянности, сделал несколько шагов и вдруг, в жесте отчаянной решимости, вдвинул плечо в роящуюся толпу. Кто-то вытолкнул его вперёд, и он чуть не растянулся прямо перед партийным и профсоюзным боссом, к которому сегодня был записан на приём. Чтобы удержаться на ногах, ему пришлось ухватиться за чьё-то худенькое, тонкое плечо - это было плечо той самой юркой девицы в мини с бесовскими глазами. Она прошипела ему в ухо пронзительным голоском: "А ты-то откуда тут взялся, как ты сюда пролез? Из какой ты газеты? А может, ты с телевидения?" Моти отмахнулся от неё и пристально посмотрел в глаза эранийского партийного и профсоюзного босса Минея Мезимотеса.
Осенённый благородной сединой, солидный (несмотря на не самую мощную и представительную комплекцию) Мезимотес величественно и вопрошающе воззрился на Моти: "Простите?" - в его интонации слышится вежливое недоумение, смешанное с упрёком. Моти густо покраснел и быстро заговорил: "Шалом, адон Мезимотес. Вы назначили мне на сегодня встречу в вашей канцелярии на этот час, но ваша секретарша мне сказала, что я не записан..."
Миней улыбнулся ему с приветливой холодностью: "Простите, не припоминаю. Как вас зовут и по какому вопросу? Напомните, пожалуйста..." - "Меня зовут Мордехай Блох, - тихо произнёс Моти, покраснев ещё гуще, - я хотел рассказать вам подробнее о работах в области развивающих и обучающих компьютерных игр, которыми мы с друзьями занимаемся..." Миней вскинул подбородок и энергично закивал: "А-а-а! Точно, точно! Ну, что ж, адон... э-э-э... простите?" - "Мордехай Блох..." - едва слышно прошелестел Моти. Он успел заметить, что вся эта роящаяся вокруг них братия с блокнотиками в руках повытягивала шеи, внимательно ловя каждое слово партийного босса, а змейка вовсю строчила в своём блокнотике.
Миней величественно кивнул, бросая летучий взор на журналистов, как бы проверяя, какое это на них производит впечатление: "Я действительно готов с вами встретиться по поводу развивающих и обучающих компьютерных игр. Я всегда готов поддержать нашу талантливую молодёжь, особенно в таком важном вопросе! Подождите немножко, сейчас у меня как раз час интервью с местной и центральной прессой. Информационный час, так сказать... После этого мы поднимемся в мой кабинет, и я с удовольствием выслушаю вас. Посидите тут в холле. Отдохните, выпейте чашечку кофе; у нас в буфете готовят отличный кофе!" - и, окинув холодновато-приветливым взором с трудом справляющегося со своим смущением молодого человека, он повернулся к возбуждённой толпе журналистов, и они проследовали в коридор, ведущий в конференц-зал. Девица обернулась и снова окинула Моти, усаживающегося в одно из уютных мягких кресел, расставленных в холле, заинтересованным взглядом опытной светской львицы.
* * *
По прошествии полутора часов задремавшего в глубоком мягком кресле Моти разбудила всё та же змейка: "Что, красавчик, уснул? Так всё на свете проспишь! Иди, босс ждёт тебя! А скажи мне, Мотеле, не дашь ли ты мне интервью после разговора с Минеем?" Моти не совсем проснулся и ошеломлённо поглядел на девицу: "А-а-а... откуда ты знаешь, как меня зовут?" - "Ну, ты даёшь! Хороший журналист знает всё! Да ты же сам представился, когда беседовал с Мезимотесом. А меня зовут Офелия Тишкер. Для тебя - просто Фели. Вот мы и познакомились!"- "Имя у тебя не совсем обычное. Хотя... Почему бы и нет..."- "Мои родители - большие поклонники Шекспира". - "А-а-а... - рассеянно пробормотал Моти. - Понятно..." - "А... скажи-ка, может, дашь телефончик?" - "Некогда..." - буркнул через плечо Моти, резво вскакивая и почти бегом направляясь к лестнице. - "А интервью? Уж раз ты самого Мезимотеса заинтересовал, то я могу дать о тебе в прессу сногсшибательный материал! Не пожалеешь!" - "О чём ты, о каком интервью? Я простой программист, специалист по компьютерам, никакого отношения к партийным и профсоюзным играм не имею! Извини, я пошёл, меня ждут..." - не глядя на девицу с круглыми бойкими глазами, бормотал Моти, поднимаясь на первую ступеньку. - "Так что, Мотеле, телефончик не дашь?" - прокричала Офелия ему вслед. Моти уже не слышал.
* * *
Большой кабинет Мезимотеса впечатлял. Моти с изумлённым восхищением застыл у двери, оглядывая стены, со вкусом обшитые панелями тёмного дерева, перемежающимися подобранными с отличным вкусом картинами, мягкие глубокие кресла, огромный стол и множество разноцветных телефонов на нём. Ласковое и приветливое лицо партийного босса осветила величественно-горделивая улыбка. Немного странное выражение придавала этой улыбке знаменитая, чуть заметная хитринка, спрятавшаяся в уголках небольших светлых глаз. Мезимотес величественным жестом указал Моти на кресло, ближайшее к столу. Моти робко присел на краешек одного из кресел.
"Располагайтесь, адон Блох, чувствуйте себя непринуждённо! - ласково ворковал Мезимотес. - Сейчас я распоряжусь насчёт кофе и чего-нибудь к кофе". - "Спасибо, адони, не стоит хлопот..." Партийный босс, не слушая, нажал на кнопку, что-то пробормотал в селектор и обратил выражающее ласковую предупредительность и заинтересованность лицо к Моти, не совсем успешно пытающимся справиться со смущением.
"Итак?" - "Началось всё с того, что мы, - Моти заговорил, сначала чуть скованно, постепенно увлекаясь, - несколько выпускников эранийского университета по специальности "Компьютеры", собирались раз в неделю по вечерам после работы у одного из нас. Этот наш товарищ ещё не обременён семьёй, и у него, единственного, есть домашний компьютер..." Моти рассказал, как на этих дружеских посиделках сначала они играли в самые новые компьютерные игры, которые к ним попадали теми или иными путями. Однажды одному из них (Моти не сказал, кому именно) пришла в голову идея начать вносить в игры как бы маленькие изменения и усовершенствования. А от этих невинных экспериментов было уже недалеко до разработки своих собственных игр, в которые они играли с особенным азартом. Вскоре ребята разработали собственную фирменную концепцию игр, строя их по принципу многовитковой морской ракушки. На этой концепции они строили все придуманные ими игры. С этими словами Моти, смущённо улыбаясь, вытащил из папки дискету: "Вот, например, детская игра "Пляшущие струи"".
Поначалу Мезимотес со снисходительным интересом поглядывал на молодого человека с выразительными, по-доброму насмешливыми чёрными глазами, лицо которого пылало жаром энтузиазма. С каждым словом молодого человека Минея всё больше захватывал его увлечённый рассказ. "Ну, и парень... - думал про себя Мезимотес. - Редкий тип в наши дни! Однако, на одном энтузиазме далеко не уедешь - даже этот пылкий юноша понял такую простую истину. Потому-то он здесь, у меня". Дело не только и не столько в том, что молодые ребята самопально разрабатывали, а теперь вот решили продавать. Как только Моти произнёс слова: "...концепция построения игры по принципу многовитковой морской ракушки", - Миней выпрямился в кресле, внимательно посмотрев на молодого человека.
"Многовитковая ракушка! Это ж надо!!! В этом что-то есть, право же!.. - подумал он, но не высказал эту мысль вслух. - Эти мальчишки сейчас, судя по всему, хотят свой маленький бизнес как-то узаконить, чтобы не выглядеть компьютерными пиратами, а идею хотят застолбить за собой. Не для того ли парень пришёл ко мне, да ещё так настырно добивался этой встречи? Ну, что ж, почему бы не помочь талантливым молодым энтузиастам, особенно, когда это лично мне, Минею Мезимотесу, может принести пользу! Между прочим, с очень дальним прицелом!.."
Указав на дискету, которую Моти нервно сжимал в руке, Миней оживлённо спросил: "И эта игра на той же концепции?" - "Ну, конечно!"- "Послушайте, Моти, давайте перейдём на неофициальный тон! - Моти густо покраснел и, потупившись, слегка качнул головой, Миней чуть заметно, понимающе улыбнулся: - Да вы... вернее, ты... не стесняйся. Я на этот тон перешёл с журналистами, с которыми у меня установились особенно тёплые и доверительные отношения..."
Моти отвёл глаза, окончательно смутившись. Миней тонко улыбнулся: "Например, была в сегодняшней группе одна очень талантливая молодая журналистка. Небось, обратил внимание? Стройная, гибкая, с красивыми, яркими, зелёными глазами. Точнее, не зелёными, а такого загадочного, таинственного оттенка... - и Миней сделал лёгкое, изящное движение рукой. - О, этой палец в рот не клади! А как талантлива! Ну, не может быть, чтобы ты, молодой интересный человек, не заметил её!" - "В общем-то, заметил... Вернее, она меня почему-то заметила. Но я женат, у меня дети. Мне как-то и не положено обращать внимание..." - "Похвально, Моти! Семья - главная ценность, основная, так сказать, ячейка общества! Семья - прежде всего! Но... Мужчина - всегда мужчина, особенно перед лицом яркой интересной женщины... - игриво подмигнув, Миней тут же натянул на лицо деловое и строгое, серьёзное выражение: - Впрочем, я не это имею в виду. Поэтому советую тебе просто запомнить это имя: Офелия Тишкер, восходящая яркая звезда эранийской журналистики!" Моти поторопился увести разговор от скользкой темы: "А кого она представляет?" - "Это восходящая звезда не только местной эранийской журналистики, но и журналистики всей Арцены. Её публикациями заинтересовался сам наш рош-ирия адон Ашлай Рошкатанкер. Это тебе не шуточки! Он сам когда-то был преуспевающим юристом и журналистом, одно время руководил местной газетой в одном из южных городов. Мы обратили на него внимание и перетащили его сюда с Юга - и вот видишь, как сразу расцвёл наш город! Уж если такой человек, как Ашлай, на Офелию обратил внимание, то... Сам понимаешь!.. Когда-нибудь ты будешь гордиться знакомством с нею. Я не сомневаюсь, что её ждёт блестящее будущее! Однако... вернёмся к нашим баранам, то бишь - к концепции многовитковой ракушки! У меня предчувствие: в многовитковостизаложен огромный потенциал и глубокий смысл! По сути своей - символ плюрализма! Короче, я хотел бы посмотреть эту игру. Здесь в кабинете у меня ещё нет компьютера - новый кабинет, не успели поставить... Зато множество их стоит в нашем компьютерном центре при ирие, на четвёртом этаже. Пойдём..." Седой партийный босс, ласково глянув на Моти, поднялся, приглашая следовать за собой.
* * *
Прошло несколько лет. У Моти и его жены, маленькой, сероглазой толстушки Рути, уже было трое детей. Кроме пятилетних близнецов, толстеньких добродушных шалунов Галя и Гая, - ещё двухлетняя Ширли, черноглазая, смуглая, очень похожая на Моти, а ещё больше на его мать, бабушку Дину, и младшего брата Эреза.
Семья недавно переехала в новенький уютный двухэтажный коттедж, расположенный в престижном микрорайоне Эрания-Далет, который по настоянию Мезимотеса был построен специально для работников престижной фирмы компьютерных развивающих игр (которой Миней Мезимотес лично дал название "Лулиания"), превратившийся со временем в своеобразный символ эранийских элитариев.
* * *
Блохи любили на weekend выбираться в знаменитый эранийский Парк, который расширялся и становился всё краше, на глазах превращаясь в нечто, напоминающее огромную красочную морскую ракушку. Моти не раз с гордостью говорил Рути, что таким живописным построением Парка эранийцы обязаны ему, но главное - организационному гению Минея Мезимотеса, чей приоритет он ни в коем случае не пытается оспаривать. Прогулки с семьёй по Парку зачастую пробуждали у Моти новые фантазии и идеи по поводу какой-нибудь новой игры. И тогда он просиживал всю ночь за компьютером, а наутро, придя на работу, тут же звонил Мезимотесу и просил о встрече.
* * *
Окинем взором панораму знаменитого эранийского Парка, с первых дней основания которого Моти и Рути любили проводить с детьми дни отдыха. С годами эранийский Парк становился всё краше и уютней, превратившись в истинную жемчужину побережья.
При взгляде сверху он напоминает опалово-изумрудную ракушку с как бы ритмично раскручивающимися витками многочисленных аллей, проложенных среди кудряво пенящейся изумрудной зелени с россыпью разноцветных пятен всевозможных форм и размеров. Кажется, эта гигантская ракушка под звуки затейливого музыкального разнобоя, ни на минуту не смолкаемого в Парке, то медленно и умиротворённо пульсирует, то оживлённо покачивается на бирюзовых волнах моря. Но иногда маленьким нежным волнам надоедает нежно ласкать песчаный берег. И тогда они, под грозный рёв нарастая стремительными синкопами, накатывают свирепыми иссиня-чёрными валами, как будто грозящими захлестнуть разом потемневшую и съёжившуюся от страха ракушку эранийского Парка. Ну, как не любить этот рукотворный райский уголок, раскинувшийся вдоль побережья бирюзового моря!
Прогуляемся по Парку, где растут самые густые, самые кудрявые, самые красивые деревья и кустарники знойных субтропиков. Прогуляемся по его тенистым аллеям, то затейливо вьющимся, то сбегающим и разбегающимся, то стремительно взбегающим на крутую горку, то сбегающим с горки и, наконец, вершащимся уютными лужайками. Из каждого уголка, с каждой полянки, с каждой лужайки несётся музыка - тут плавная и задумчиво-грустная, там весёлая и задорная, под которую так и хочется пуститься в пляс.
Уютные лужайки самых причудливых форм и размеров, то крохотные, то просторные, обрамлённые густыми зарослями вьющихся растений, усыпанных яркими цветами - особая достопримечательность эранийского Парка. Творческая фантазия создателей Парка превратила эти Лужайки в настоящие концертные залы - летом под открытым небом, зимой при плохой погоде они превращались в крытые зимние сады.
* * *
Особо стоит остановиться на двух лужайках.
На плоской скале над морем, верша самый крутой завиток, в котором сошлись самые кудрявые и цветущие аллеи Парка, расположилась самая большая (уступающая разве что эранийскому стадиону), самая шикарная лужайка. Её сцена была исполнена в виде большой и красивой ракушки, которую назвали Большой акустической Ракушкой. Справа возвели дорогой, шикарный и престижный в Эрании ресторан - соответственно с самой изысканной кухней. Слева - шикарная дорогая дискотека. Не забыты и любители морских купаний: прямо от ресторана затейливая витая лесенка нисходит на благоустроенный пляж с мелким мягким песочком, навесами, креслами-качалками и удобными лежаками. Вход на пляж, конечно же, за отдельную плату. Короче, целый комплекс отдыха и развлечений для тех, кто способен и готов хорошо заплатить. Этому комплексу его создатели дали название "Цедефошрия", что означает "Ракушка счастья". Художники и дизайнеры постарались на славу - невозможно не увидеть сходство с прекрасной сверкающей ракушкой далёких южных морей.
Среди эранийских элитариев было не принято говорить: "Пойдём в Парк!" - но: "Пойдём, оттянемся в "Цедефошрии": там сегодня вечером выступает потрясающая группа!" или "Попляшем в "Цедефошрии"!", "А не поужинать ли нам в "Цедефошрии"?" В Большой Ракушке еженедельно проходили концерты какой-нибудь заезжей или местной знаменитости. В эти дни в ресторане подавались особенно изысканные и экзотические блюда, а танцы на дискотеке сопровождались не менее изысканной и потрясающей цветомузыкой, транслируемой напрямую с концерта.
* * *
По аналогии с Большой акустической Ракушкой элитарной "Цедефошрии", (а может, как своеобразный противовес) сцена Лужайки "Цлилей Рина" называлась Малой акустической Ракушкой, хотя эта Лужайка была создана на несколько лет раньше комплекса "Цедефошрия". Это была небольшая, скромно, но со вкусом и по всем правилам классической акустики выполненная в форме раскрытой ракушки сцена. Понятно, не на фирме "Лулиания" была спроектирована Малая Ракушка - тогда на "Лулиании" такими вещами ещё не занимались. Кроме того, к моменту создания "Цедефошрии" каждому было ясно: специалисты престижной фирмы обслуживают культурные запросы исключительно интеллектуалов и элитариев. На деле, акустические свойства Малой Ракушки, с точки зрения серьёзных ценителей и любителей (не относящихся к эранийским элитариям), были не хуже таковых в Большой Ракушке, предназначенной исключительно для выступлений элитарных ансамблей.
На "Цлилей Рина" не было традиционных строгих рядов для зрителей: удобные кресла, внешне стилизованные под лесные пеньки, были искусно вырезаны из гладко отполированного дерева и свободно расположены на зрительском пространстве, при этом их размещение вызывало ассоциации с зажигательными ритмами исполняемых на этой Лужайке мелодий.
В центре была образована довольно просторная площадка, где обычно танцевали мужчины, юноши, мальчики. Обычно цепь танцующих вилась вокруг сидящих, подпевающих и хлопающих в ладоши зрителей. От этой площадки живая изгородь из вьющейся, усыпанной цветами огненных тонов бугенвильи отделяла достаточно просторный участок, куда собирались покружиться в танце девушки и молодые женщины. Как только начинали звучать любимые, зажигательные мелодии, будь то в исполнении любимых и популярных артистов, или впервые появившихся на сцене, все принимались ритмично хлопать в ладоши. Спустя какое-то время молодёжь пускалась в пляс, к ним постепенно присоединялась публика постарше и, конечно же, многочисленная детвора.
Итак, Большая и Малая Ракушки, два музыкальных полюса, две непересекающиеся плоскости эранийских музыкальных миров...
* * *
Со временем все в Эрании привыкли, что концерты мировых светил, происходящие в "Цедефошрии", назавтра же должны быть подробно освещены в эранийской утренней газете "Бокер-Эр".
Да, не зря предсказывал Миней Мезимотес великое будущее молодой, бойкой особе с блестящими круглыми зелёными глазами. Ныне можно уже без преувеличения назвать Офелию Тишкер одной из самых ярких звёзд журналистики не только приморской Эрании, - это было бы для неё слишком мелко! - не только всей Арцены, но и всего приморского региона. И сегодня Миней Мезимотес очень любит вспоминать, как с помощью своего друга Ашлая Рошкатанкера, с недавних пор бессменного рош-ирия Эрании, открыл молодую, энергичную особу, гибкую, вертлявую, юркую, как ящерица, в своём неизменном, предельно коротком, обтягивающем мини цвета таинственных зыбучих топей. Как им обоим удалось незаметно выдвинуть её на ключевые роли в эранийской прессе и тем самым дать мощный толчок расцвету её таланта! Трудно сказать, что на деле стояло за горячим желанием Мезимотеса продвинуть эту напористую особу, в те далёкие годы с неизменными блокнотом в тускло-жёлтой обложке, с такого же цвета ручкой, а теперь с неизменным многофункциональным карманным диктофоном, того же оттенка болотных топей, в руках.
С тех пор, как в ожерелье самых престижных жемчужин эранийского Парка появилась знаменитая "Цедефошрия", все свои репортажи в местной газете "Бокер-Эр" Офелия Тишкер, как правило, начинала и завершала сообщениями о культурных событиях, которые происходили на этой самой большой и престижной сцене Парка и Эрании.
Моти и Рути
Босс процветающей эранийской фирмы "Лулиания" Миней Мезимотес сидит в своём кабинете, напротив него - Моти Блох. Это уже не тот худенький, подвижный молодой человек, который когда-то с отчаянной и робкой настойчивостью добивался приёма у известного партийного и профсоюзного деятеля Эрании. В густой шапке чёрных волос появились серебряные нити, чёрные глаза начала окружать сеточка морщин, придававших лицу несколько усталый и рассеянный вид. Он подозревал, что рядом со своей низенькой, располневшей за последние годы женой он выглядит немного ребячливым, худеньким и щуплым, чем хотелось бы. Должность ведущего специалиста престижной фирмы обязывала к определённой внешней солидности, и он старался убедить себя, что на работе, среди коллег он действительно выглядит соответственно занимаемой должности. Даже характерная рассеянность, свойственная слишком увлечённым людям, хотелось ему верить, не портит впечатления и не придаёт его облику ненужной комичности.
Миней неторопливо повернулся на вертящемся кресле к стоящему слева от стола компьютеры и включил его, затем ласково улыбнулся: "Ну, Моти, давай сюда свою дискету. Посмотрим, что ты мне принёс..." Он сунул дискету в дисковод, удобно устроился в своём кресле и принялся ждать, пока на экране высветится нужная информация. Моти деловито спросил: "У вас включены акустические колонки?" - "А зачем?" - удивлённо, и вместе с тем несколько досадливо, обронил Миней. - "А потому что в этой программе звук, точнее - музыка, играет определяющую роль. Тут у меня программу запускает и ею же управляет музыкальный файл. Это... в общем-то... первые намётки..." - "К чему это?" - в голосе босса послышалась лёгкая, но совершенно отчётливая досада.
Это смутило Моти: "Э-э-э... Это у меня "музыкальная ракушка", так я и назвал эту программу. Видите ли, мы с женой очень любим музыку, она же у меня учительница музыки - фортепиано и немножко органит. Собственно, на концерте мы с нею и познакомились. "Музыкальная ракушка" - это в честь нашего с нею знакомства..." Моти глянул на босса и осёкся: ему показалось, что приветливое лицо Мезимотеса каменеет на глазах. Миней пристально уставился в экран, словно бы не слыша несущихся из колонок звуков задорной хасидской мелодии.
"А почему, кстати, тебе пришло в голову сделать именно эту мелодию запускающей программу?" Моти удивился, помолчал, затем, заикаясь, пояснил: "А... Собственно, неважно, какая мелодия. Важен принцип! Я использовал эту, попавшуюся под руку, для примера... - оправившись от смущения, он продолжил уже более уверенным тоном: - Она ритмичная, мелодичная, красивая... Нам с Рути напоминает дни нашей молодости..." - "М-м-м... Красивая?.. Хм-м... Это на чей вкус... Я привык к более изысканной музыке, интеллектуальной, созвучной современности... Ладно, оставь дискету, я потом посмотрю. Хотя мне не кажется, что эта игра будет иметь хоть какой-то успех, а спрос может оказаться минимальным... если вообще будет... - увидев, что Моти порывается что-то возразить, заключил твёрдо и решительно: - А сейчас, извини: я только что вспомнил, что у меня назначена одна важная встреча..."
Моти, недоумевая, направился к двери. Миней крикнул ему в спину: "А, кстати, Моти, а если использовать какую-нибудь другую мелодию... или музыкальный отрывок?" Моти мгновенно остановился и обернулся: "А почему нет? Я же сказал: важен принцип! Достаточно ввести любую... и... э-э-э... сделать её запускающей и управляющей. Я просто ввёл эту... в память о наших... э-э-э... встре..." - и он смущённо осёкся. Миней сухо пожал плечами, глядя словно бы сквозь Моти, и покачал головой: "Вот уж не думал, что ты имеешь пристрастие к такой вот музыке..." - "А что в ней плохого? - удивился Моти, поднимая брови и пожимая плечами. - Наши корни... Мой прадед Йехиэль Блох был кантором в синагоге в довольно крупном местечке в Западной Украине..." - "А-а-а..." - неопределённо протянул Миней. - "И моя жена на такой музыке выросла..." - "Жену, даже самую любимую, воспитывать не мешало бы... - и вдруг негромко обронил, как бы невзначай: - Вот Офелия - с нею бы ты другие песни пел и другую бы мелодию сделал запускающей..."
Моти закрыл за собой дверь, продолжая недоумевать и пытаясь отделаться от свербящего чувства неловкости. Он остановился на площадке чёрной лестницы, где было место для курения, достал сигареты и закурил. Слова босса задели Моти, ему было непонятно, к чему Миней так некстати упомянул эту Офелию. Моти помнил, что она вызвала у него не самые приятные эмоции. Ну, не любил он женщин с такими недобрыми бесовскими глазами и змеиным очерком тонких губ, что тут поделать! Даже c такой прекрасной, гибкой фигурой, которую постоянно, как бы невзначай, демонстрировала Офелия... "Эти её вихляния стали как бы её второй натурой..." - подумал Моти.
И вообще... Что это боссу в голову взбрело!.. Перед глазами Моти вспыхнул крутой завиток косы юной Рути, который остался в его памяти об первых днях их знакомства. Рути давно избавилась от своей шикарной косы, незадолго до того, как они поженились. "А жаль..." - неожиданно подумал Моти.
* * *
Моти задумчиво курил и вспоминал...
Армейская служба подходила к концу, оставались считанные недели до демобилизации. Моти и Бенци, два неразлучных приятеля, вместе пошли в увольнение. Приехав в Эранию, они пошли вечером на концерт популярного струнного квартета.
Моти Блох и Бенци Дорон с самого начала службы в армии коротко сошлись на любви к музыке - это была и классика, и джаз, и рок, и современные песни, и клейзмерская, и хазанут. Моти приобщил Бенци к классике, джазу и року, ну, а Бенци раскрыл перед другом всю самобытную красоту и очарование клейзмерской и хасидской музыки. Впрочем, хазанут был близок и Моти, прадед которого, Йехиэль Блох, был, как упоминалось выше, известным кантором в небольшом городке в Западной Украине.
Перед самым началом концерта они познакомились с прогуливающимися в холле двумя религиозными девушками в длинных развевающихся юбках: бойкой, стройной, худощавой, роста чуть выше среднего, с тёмными живыми глазами, похожими на маслины, и маленькой, полненькой, сероглазой и застенчивой. Первым двух подружек увидел глазастый (даром, что в очках!) Бенци, и приятели, не спеша, приблизились к ним. Бенци, поглядывая на темноглазую высокую девушку, с усмешкой перевёл глаза на Моти и указал на девушку подбородком: "Моти, это не твоя сестрёнка? Уж очень вы похожи... Признавайся!"
С шутками и прибаутками ему удалось подвести обеих смущённо хихикающих подружек и Моти к огромному, во всю стену, зеркалу в холле и поставить прямо перед зеркалом и Моти, и темноглазую девушку.
"Ну, что скажешь?" - обратился Бенци к приятелю, искоса поглядывая на девушку. Моти взглянул в зеркало, и с удивлением переводя глаза то на отражение смущённо смеющейся девушки, то на своё отражение, и изумлённо воскликнул: "И вправду ведь - похожи!" Из зеркала на него смотрели стоящие рядом парень в военной форме и девушка в длинной юбке - оба худенькие, гибкие, стройные, почти одинакового роста, почти одинаковый разрез тёмно-карих, горячих глаз, овал лица. Правда, форма носа и губ отличается, да и волосы:у Моти чёрная, блестящая, как антрацит, густая шапка мелких жёстких кудряшек, у девушки - прихваченные лентой пышные крупные локоны цвета сильно палёных каштанов. Даже характер, как ему показалось, у них обоих должен быть одинаковым: оба энергичные, бойкие и весёлые. Девушки смущённо захихикали.
Бенци обратился к Моти: "А теперь, Моти, скажи-ка нам, как зовут твою сестрёнку?" - "Сестрёнка, как тебя зовут?" - спросил у девушки Моти в тон приятелю. - "Нехама Ханани! А вас - обоих?" Бенци улыбнулся девушке: "Разумеется, по-разному! Мой друг, например, - хлопнув его по плечу: - Моти Блох!" Моти тут же - ему в тон: "А мой друг - Бенци Дорон. Но мы его прозвали "чеширский лев" - потому что он похож на улыбающегося льва".
Нехама с интересом глянула на Бенци и уже не сводила с него глаз. Это был круглолицый крепыш выше среднего роста. Из-под простенькой кипы выбивались волосы медно-рыжего цвета, а пухлые щёки с забавными ямочками не могла скрыть даже окаймляющая лицо аккуратная курчавая бородка, задорно вились заброшенные за уши медные завитки пейсов. Но главное - добродушно сиявшие, большие, как спелые виноградины, каре-зеленоватые выразительные глаза; они словно заглянули ей в самую глубину души.
Вторая девушка какое-то время оставалась как бы в стороне, прильнув к подруге и застенчиво теребя пышную светло-русую косу, поглядывая на обоих весело улыбающихся парней, пока Нехама не подтолкнула её вперёд и не представила с весёлой улыбкой: "А вот это моя близкая подруга - Рути Магидович. Мы с нею вместе учились в школе, сейчас делаем ширут-леуми в городской больнице".
Оба приятеля на концерте уселись рядом с подругами, и Моти украдкой поглядывал на Нехаму, восторженно внимавшую лившимся со сцены мелодиям. Маленькую, тихую, сероглазую Рути, робко льнувшую к подруге, он как будто и не заметил.
После концерта оба парня вызвались проводить девушек. Оказалось, что девушки живут в Меирии, предместье Эрании. Бенци воскликнул: "Так ведь и моя семья тоже!.. А где вы?.. А... жалко, это далековато от нас! Поэтому мы и не познакомились раньше".
Моти чуть заметно подмигнул приятелю: "А можно попросить твой телефончик, Нехамеле?" - "Так вот сразу?" - насмешливо спросила Нехама, маскируя своё замешательство. - "Ну, ты же понимаешь - у нас на базе только телефон-автомат. Не хотелось бы, чтобы наше знакомство так и оборвалось, не начавшись..." - "Ладно, Бенци, так и быть..." - "А мне-е?" - умильно-жалобно протянул Моти. - "Я же диктую, можешь записать..." - удивлённо и суховато откликнулась Нехама.
* * *
Очередь вокруг телефона-автомата на военной базе. В очереди несколько солдат, среди которых - Моти, а за ним, через два-три человека - Бенци.
Моти, прижимая к уху трубку, тихо проговорил: "Можно Нехаму?.. Привет, Нехама... У меня на этой неделе увольнение. Может, встретимся, сходим на концерт? Или ты бы хотела потанцевать?" - "О танцах и речи быть не может. Я же религиозная девушка. Мы с мужчинами вместе не танцуем..." Моти покраснел и смешался: "Ах, да... Прости, пожалуйста... не учёл... Но на концерт ты не откажешься пойти со мной?" - "Перезвони мне завтра, и я тебе скажу насчёт концерта..." - тут же раздались короткие гудки. Моти с недоуменным видом отходит от телефона-автомата. Лицо его пылает от неловкости.
Бенци с самым безразличным видом, как бы случайно ухватывает обрывки нисколько неинтересного ему разговора, и улыбается...
* * *
А вот и Бенци у телефона в той же позе, что и Моти, так же прижимая к уху трубку и, улыбаясь, негромко басит: "Нехамеле, привет! Это я!" - "Узнаю, узнаю, чеширский лев! По рычащей усмешке узнаю!" - радостно засмеялась Нехама. - "Ну, что ты, когда с тобой разговариваю, я не рычу, а тихонько мурлычу! Так как насчёт встречи?" - "Ты знаешь, неудобно получилось..." - "Не понял... Что значит - неудобно?" - удивлённо и встревожено спросил Бенци. - "Не обращай внимания... Ты ни при чём... Вот что... давай пойдём на концерт клейзмерской музыки... Ты позови Моти, а я приду с Рути... Я тебе потом всё объясню, ладно? Я надеюсь, они нам не помешают?" - "Как скажешь, Нехамеле, как скажешь!" - покраснев, отвечал Бенци. - "Только я тебя прошу, постарайся уделить какое-то внимание Рути и привлечь к ней внимание Моти... Ладно?" Бенци просиял: "Понял! Обязательно! Но я не могу ему ничего сказать напрямую..." - "А и не надо! Будем тоньше и деликатней... Кстати... Мои уже интересуются, что за парень, обладатель могучего львиного баритона, мне названивает чуть ли не каждый день. Я обещала пригласить тебя в гости и познакомить... Ты не против познакомиться с моими папой, мамой, братишками и сестрёнкой?.." - "Ой, Нехама! Неужели правда? Конечно, не против!" - смущённо и радостно воскликнул Бенци и тут же опасливо оглянулся - не слушает ли кто...
* * *
Со школьных лет стройный красавец с бархатистыми горячими глазами, избалованный многочисленными поклонницами, уверовал в свою неотразимость: он никогда не встречал отказа даже у самых признанных красавиц. Даже его средний рост не был помехой. Девчонки толпами бегали за ним, и он мог выбирать из них самую красивую. Он был слишком молод и не задумывался, почему после пары встреч ему становилось непереносимо скучно с очередной красавицей.
А тут... Бегут дни за днями, недели за неделями, а он чувствует, что не может оставить эту неприступную гордячку и поискать себе что-то поближе и доступней. Неужели непохожесть этой религиозной девушки на всё то, что он встречал до сих пор, так на него влияет?
Моти с большим трудом удавалось на считанные минуты переключать внимание Нехамы с Бенци на себя. Естественно, всеми силами пытаясь привлечь внимание Нехамы, он почти не замечал, как Рути, молча прильнув к подруге, снизу вверх смущённо, украдкой поглядывала на него. Только и остались в памяти о тех днях её серые выразительно-печальные глаза раненой газели, да маленькие пухленькие ручки, неожиданно длинными гибкими пальцами теребящие косу, тугой светлорусый завиток... Ох, уж этот завиток! Почему он так врезался ему в память о тех днях? Почему он, Моти, так и не смог его позабыть? Наверно, потому, что Рути давно рассталась со своей красивой пышной косой...
* * *
Тихая сероглазая Рути, девушка из очень строгой религиозной семьи, которая в тот первый вечер как бы оказалась в стороне, сразу же без памяти влюбилась в яркого красавца Моти. Ей пришлось с мучительным интересом наблюдать, как два весёлых солдата устроили с Нехамой словесный пинг-понг. Можно только догадываться, скольких бессонных ночей и пролитых слёз стоило ей каждый раз наблюдать попытки ухаживания стройного красавца с необыкновенными сияющими глазами за её подругой. Однако, та, на её счастье, неизменно подчёркивала своё внимание и интерес к добродушному крепышу с медной гривой и большими каре-зеленоватыми глазами, делающими его похожим на улыбающегося льва, со смешными пухлыми щёчками и очками в немодной оправе.
Время от времени то Бенци, то Нехама втягивали в общение застенчивую, полненькую, сероглазую девушку. В то же время было ясно: Нехама не хочет, чтобы Моти уходил. Когда он, обиженный её невниманием и вежливым равнодушием, демонстративно поворачивался, чтобы уйти, Нехама и Бенци хором просили не обижаться и не покидать их. Это для Моти оставалось долгое время загадкой и вселяло какую-то безумную надежду.
Значительно позже Моти узнал, что и Бенци звонил Нехаме каждый день, и их беседы продолжались гораздо больше времени - пока стоящие за ним парни не напоминали в тактичной (или не очень) форме о том, что Бенци не единоличный владелец общественного телефона. А ведь они стояли у того же телефона-автомата в одно и то же время, в одной очереди, и Бенци неизменно за ним, через пару-другую человек. (В те годы ещё никто и не представлял себе такого привычного атрибута дней нынешних, как мобильный, он же сотовый, телефон, который, с лёгкой руки эранийских "американцев", в Арцене стали называть та-фоном.)
* * *
После того, как приятели через считанные недели демобилизовались и вернулись домой, Бенци и Нехама встречались гораздо чаще, чем Нехама соглашалась на встречи вчетвером. Тогда Моти не могло придти в голову, что на встречи вчетвером Нехама соглашалась единственно ради Рути: она хотела дать возможность подруге лишний раз увидеть Моти, заодно надеясь, что Моти обратит внимание на влюблённую в него застенчивую девушку и оставит безнадёжные попытки ухаживания за Нехамой.
Моти впоследствии не мог понять, что же это с ним, кумиром девушек, случилось... Чем околдовала его религиозная Нехама, в которой весёлая бойкость искусно сочеталась со скромным и гордым достоинством. А может, его околдовали обе девушки сразу, а он этого тогда не понял?.. И снова перед глазами задумавшегося Моти вспыхнул тугой светлорусый завиток пышной косы Рути и её маленькие пухленькие ручки с неожиданно длинными и сильными пальцами пианистки, нервно теребящие этот колдовской завиток.
* * *
Демобилизовавшись, Моти снял квартирку-студию в шумном, центральном, торговом эранийском микрорайоне Эрания-Бет (в те годы снять в этом месте небольшую студию не составляло для демобилизованного солдата никакого труда), начал работать и готовился поступать в университет. Родители, которых бизнес отца побудил перебраться в Австралию, пока Моти служил в армии, звали его к себе, но он не захотел никуда уезжать из Арцены. Моти был приятно удивлён, что отецпредложил помочь ему и оплачивать его учёбу.
Бенци продолжал жить в доме своих родителей в Меирии, где-то работая и вечерами посещая йешиву. Он не оставлял надежды поступить в какой-нибудь колледж и изучать что-то связанное с экономикой и компьютерами. Спустя несколько лет он действительно стал первым в своей семье обладателем академической степени.
* * *
Мучающие неопределённостью встречи вчетвером после демобилизации двух приятелей продолжались недолго...
Наконец-то, Нехама согласилась встретиться с Моти "без третьих лиц". Моти летел на свидание, как на крыльях, предвкушая: что она ему скажет, что он ей ответит, куда они пойдут (какой нынче концерт, остались ли билеты?)... А что он ей сегодня подарит!..
Действительность оказалась гораздо печальней: Нехама решилась... Неловко глядя куда-то в сторону, она сразу же сказала, что Моти, конечно, хороший и достойный парень, но они с Бенци любят друг друга, они постоянно встречаются и уже перезнакомились семьями, короче, их скорая женитьба - дело решённое. Сбивчиво высказав всё это закаменевшему в одно мгновенье парню, смуглое лицо которого тут же пошло темно-бордовыми пятнами, Нехама замолчала, не глядя на Моти -ей было неприятно видеть выражение неловкости, обиды и уязвлённого самолюбия на лице уверенного в себе красавчика.
После неловкой паузы, продолжая глядеть в сторону, Нехама как бы вскользь заметила: "Между прочим, это жестоко не обращать внимания на хорошую, симпатичную девушку, которая тобой восхищается, которая... э-э-э... Так ведь можно пропустить нечто настоящее..." - "А кто эта девушка? Я понятия не имею... Правда..." - сокрушённо промямлил Моти, сосредоточенно созерцая носки своих ботинок. - "Это Рути, моя подруга. Такая светленькая, маленькая... Могу дать телефон... Хочешь?" - наконец-то, подняла Нехама глаза и без улыбки, строго и пристально взглянула на Моти. Моти не смог ей отказать и послушно записал телефон Рути в записную книжку. Что же это случилось с энергичным, весёлым красавцем, кумиром девчонок своего круга?..
Но он не позвонил Рути...
* * *
Вскоре Бенци и Нехама пригласили его на свою свадьбу. Не пойти Моти не мог... Там-то он и увидел впервые родных Нехамы - серьёзного красивого раввина Давида Ханани и его жену Ривку, братьев и остальных многочисленных её родных он и не старался запоминать. В памяти смутно отложилось прекрасное пение рава Давида и двух его сыновей, он ещё успел подумать: "А я даже не успел узнать, что она из такой одарённой музыкальной семьи!"
С родителями Бенци и его четырьмя младшими братьями, такими же пухлощёкими, большеглазыми и медно-рыжими, он успел познакомиться во время увольнительных, когда Бенци приглашал его к себе. У Доронов Моти всегда чувствовал себя легко и необычайно комфортно, может, даже лучше, чем дома, под взглядом строгого отца, целиком занятого бизнесом и мало обращавшего внимание на старшего сына.
Отец семейства Натан Дорон был известный в Меирии изготовитель модной и удобной обуви. Его жена Шошана была столь же известной среди религиозных модниц Меирии портнихой, а также искусной вышивальщицей и вязальщицей. Со временем она организовала в Меирии курсы обучения девушек и молодых женщин своему искусству, и эти курсы превратились в успешный бизнес: к ней в те годы приходили учиться чуть ли не со всей Эрании.
Дороны, в отличие от утончённых и вечно занятых Блохов, были простые, бесхитростные и весёлые люди, пение и музыка в их доме никогда не переводились: пели все, даже Шошана весело, хотя и робко, подпевала, когда муж и старшие мальчики затягивали любимые мелодии шабата своими приятными баритонами. Бывая у них, Моти часто думал: "Когда у меня будет семья, я тоже заведу эту моду - ни дня без музыки!"
Всё это дало возможность Доронам устроить своему первенцу свадьбу по самому высшему разряду. Конечно же, прекрасная музыка звучала всю ночь, наверное, на всю Меирию, где при центральной синагоге гуляли свадьбу своих детей рав Давид и Ривка Ханани и Натан с Шошаной Дорон.
На свадьбе друзей, Моти не без некоторого трепета увидел Рути и её родителей. Оба - и мать Рути, маленькая кругленькая Хана, и её суровый отец Гедалья, на протяжении всей свадьбы ревниво наблюдали, с каким робким обожанием дочка взирала украдкой из "девичьей половины", где собрались подруги невесты, на весёлого черноглазого друга жениха. Не ускользнуло от старого Гедальи и то, какими глазами смотрел на неё этот армейский друг жениха, человек явно не их круга...
* * *
Назавтра Моти принялся лихорадочно листать записную книжку в поисках телефона, который ему во время последней встречи строго и требовательно продиктовала Нехама. Вечером он позвонил Рути, чем несказанно её ошеломил и до слёз обрадовал. Этим звонком он решительно ставил точку на своём неразделённом чувстве к теперь уже жене своего армейского друга...
Несколько недель после этого продолжалось радостное узнавание друг друга, встречи и походы на концерты то классической музыки, то современной, то клейзмерской, беготня по маленьким кафе-кондитерским: маленькая, пышненькая Рути была такая сладкоежка!.. Именно тогда в Эрании и пригородах возникла и набирала силу сеть маленьких уютных кафушек "Шоко-Мамтоко".
* * *
Моти поначалу испытывал к сероглазой застенчивой девушке нечто вроде благодарности за её молчаливое восхищение им, потом благодарность переросла в нежность, а там и в пылкую влюблённость. Да и как можно было не влюбиться в девушку, взгляд серых удивительных глаз которой выражал искреннее восхищение и оказался поистине целительным для раненого самолюбия гордого парня!.. Всё существо маленькой застенчивой девушки излучало горячую любовь и преданность, которая не требовала никаких слов и объяснений. Да на слова Рути и не была мастерицей; строгое домашнее воспитание не допускало никакой активности по отношению к парню.
Когда они бродили вдвоём по шумным улицам Эрании (в Меирии, где жила Рути с родителями, братьями и сестрой, они предпочитали вдвоём не показываться), счастливая, сияющая Рути восхищённо внимала каждому его слову, а то вдруг принималась тараторить почти без умолку. Влюблёнными глазами она снизу вверх поглядывала на спутника, который внимательно, с доброй улыбкой выслушивал её, то и дело отпускал смешные реплики, потягивая сигарету, нежно, покровительственно приобнимал её за плечи. Это смущало и немножко пугало скромную и тихую девушку, но она даже и не пыталась отстраниться, не сводя с него робких, и в тоже время восторженных глаз газели... И перебирала, перебирала пухленькими маленькими ручками тугой завиток на кончике светло-русой косы...
Моти был приятно удивлён, что робкая, полненькая девушка с выразительными серыми глазами оказалась столь милой и интересной в общении, пожалуй, не менее интересной, чем Нехама. Да, не было в ней бойкости и яркости Нехамы, но и не было свойственной Нехаме насмешливой резкости суждений на грани безапелляционности. Её любовь к музыке, тонкое понимание и классики, и еврейской народной музыки, и лёгкой современной музыки, и джаза завораживало. Концерты, на которые они часто ходили, необычайно сблизили их. Неожиданно для себя он понял, что уже скучает без её серых, сияющих восторгом глаз, без этих нежных и робких взглядов, которыми она каждый раз его встречала и провожала. А до чего здорово ощущать родство душ, держась за руки и вместе слушая любимые мелодии!.. О, как он любил глядеть на её пухленькие с длинными пальчиками ручки, застенчиво перекручивающие тугой завиток косы...
* * *
Однажды Моти и Рути после концерта бродили по вечерней набережной Эрании, и в ушах обоих ещё звучали чарующие мелодии. Неожиданно для себя самого, а тем более для девушки, Моти предложил Рути зайти к нему, посмотреть, как он живёт: "Разве тебе неинтересно? У меня с балкона открывается потрясающий вид на море! Особенно сейчас, в такую тихую лунную ночь!" - озаряемый загадочным светом луны, он как будто обволакивал влюблённую девушку сиянием своих горячих глаз, и она не нашла в себе силы отказаться.
Она не помнила, как они добрались до маленькой квартирки Моти, только тесную грохочущую кабинку лифта и горячие глаза любимого, пристально заглядывающие в её глаза смущённой, испуганной газели. Дома он тут же включил магнитофон и поставил кассету с их любимыми мелодиями, подвел Рути к двери балкона и предложил полюбоваться панорамой города и морским простором, по которому протянулась мерцающая лунная дорожка, а сам скрылся на кухне. Дверь, ведущая на крохотный балкончик, где и ногу-то поставить, казалось, некуда, была распахнута, лёгкий ветерок приятно овевал разгорячённое лицо ошеломлённой необычностью всего происходящего Рути. Она восторженно разглядывала лежащую у неё под ногами панораму ночной, залитой луной Эрании. Ночные огни города напоминали гигантское украшение. Звучащая за её спиной тихая музыка создавала особое лирическое настроение.
Неслышными шагами Моти подошёл к ней сзади и положил руки на плечи. Рути вздрогнула, обернулась и робко, испуганно подняла глаза на возлюбленного. Её напугало незнакомое, возбуждённое выражение его лица. Она даже не заметила, что он стоит перед нею в майке и домашних штанах до колен. Моти тут же с силой развернул её к себе и принялся покрывать её лицо жаркими поцелуями. Внезапно он впился ей в губы, что ещё больше напугало девушку. До сих пор он ласково и робко целовал её в щёчку, и никогда в губы. В этот тёплый вечер её бил озноб. Она с силой упёрлась обеими ручками в его грудь, пытаясь осторожно оттолкнуть его от себя. Моти взял одну её руку и принялся целовать каждый пальчик, бормоча какие-то смешные слова, приговаривая после каждого пальчика: "А я и не знал, какое ты чудо!" - потом то же самое проделал с другой рукой.
Рути бессильно обмякла, когда он по-хозяйски и с чарующей улыбкой положил её руки к себе на плечи. Он гладил её пылающее от страха и стыда лицо и целовал, целовал, без конца целовал, гладил её дрожащие плечи, незаметно принялся расстёгивать блузку, говорил нежные, успокаивающие слова, а сам дрожал от внезапно возникшего неодолимого желания...
* * *
Моти сидел на краешке широкой тахты и потрясённо, остановившимся взором глядел на свернувшуюся клубочком спящую девушку. Перед его мысленным взором стояло её лицо - наполненные слезами глаза раненой газели, пылающие пухлые щёчки, по которым текут слёзы. Она ни слова не произнесла, только безостановочно дрожала и судорожно всхлипывала. Он целовал её глаза и слизывал слёзы со щёк, а она продолжала всхлипывать и дрожать, не переставая. Постепенно она успокоилась и уснула, всхлипывая и вздрагивая во сне, а он сидел подле неё и машинально гладил её пухленькие плечики и спину.
Он чувствовал, будто с него кто-то с силой сдирает охватившее его сразу после концерта возбуждённое наваждение, обнажая непереносимый стыд, и почему-то оказывается, что это очень больно. Ничего подобного он никогда не испытывал(впоследствии он не раз вспоминал это мучительное ощущение). А сейчас только повторял: "Что же я наделал!.. О, что же я наделал!.. Прости, родная, ну, прости..."
В этот момент он для себя окончательно понял, что никогда не сможет расстаться с нежной и ласковой, сероглазой Рути, что ему будет её очень недоставать, случись им расстаться хотя бы ненадолго. А Рути так и не смогла забыть ни его лица в тот вечер, ни его рук, ни его голоса. И облитое лунным светом плечо, смуглое плечо любимого...
* * *
Это был у них обоих суматошный период учёбы - Моти в университете, она в музыкальном колледже, - работа... И - беготня по концертам и неизменный, ставший традиционным "Шоко-Мамтоко"...Вспоминая этот период спустя много лет, Моти не мог понять, как их тогда хватало на всё это. Ведь учились и работали они оба.
Настал день, и Моти решительно заявил Рути: "Завтра мы идём с тобой в раввинат". Рути уставилась на него долгим взглядом и... неожиданно разрыдалась. - "Ну, будет, будет! Что ты плачешь!.. Ведь всё хорошо! Мы же вместе, правда?.. Так зачем плакать? У тебя такие красивые глаза, Рути! Не порти их слезами". Рути ничего не ответила, только улыбнулась сквозь слёзы.
Он только поставил ей условие: того строгого религиозного образа жизни, который Рути вела дома, у них не будет. Будет, конечно же, будет нечто традиционное, но без гнёта строгих традиций. Рути, после нелёгких и мучительных раздумий, согласилась...
Моти подарил ей и заставил надеть узкие, обтягивающие брючки. Они совсем не подходили её полненькой и коротенькой фигурке. Но ведь это подарок её Мотеле! Впрочем, она никогда не появлялась дома перед родителями, братьями и сестрёнкой в узеньких, обтягивающих брючках, подаренных ей Моти. Все эти модные наряды она хранила у него и облачалась в них, приходя к нему домой. После чего они и шли гулять. А перед возвращением домой она переодевалась в привычную длинную юбку.
Незадолго до свадьбы свою пышную косу она превратила в буйную светлую гриву, небрежно прихваченную лентой. Моти осталось только вспоминать тугой светлый завиток, который она теребила длинными пальчиками пианистки...
* * *
Мама Рути, маленькая, мягкая Хана, очень переживала: им с Гедальей сначала не очень понравился самоуверенный красавчик, всецело подчинивший своему влиянию их мягкую, как они считали, слабовольную дочь.
В эти дни Хана постоянно с болью вспоминала, как много лет назад, когда Рути было 5 лет, а Арье был полуторагодовалым крошкой, и только-только родился Амихай, из дома ушёл их 16-летний первенец Йоси. Он порвал с традициями своей семьи, отошёл от религии, а потом уехал в Америку, где превратился в Джозефа, женился на католичке, то ли ирландке, то ли итальянке... Позже они узнали, что он и фамилию изменил на что-то чужое и едва произносимое... Ни она, ни Гедалья не знали, есть ли у них внуки от Йоси, как у него сложилась жизнь с этой особой, они даже не знали, как она выглядит, как её зовут...
Эта травма, да ещё случившаяся за несколько лет до рождения Рути трагедия, когда им пришлось похоронить чудесных мальчиков-близнецов... После этой трагедии Хана несколько лет страдала нервным расстройством, из-за чего Йоси и оказался предоставленным самому себе и, в конце концов, через несколько лет, взбунтовался против давления на него чрезмерно строгого отца. Рождение Рути немного утешило и Хану, и Гедалью.
Гедалья после смерти близнецов, а потом и ухода из дома Йоси был надолго выбит из колеи. Может, потому он так и не получил звание раввина: то ли не смог выдержать требуемые испытания, то ли не считал себя вправе проходить их после того, что сотворил его первенец... На воспоминания об Йоси в семье было наложено табу...
И вот теперь, похоже, и Рути отходит от них... Хорошо, хоть её Моти не католик... Ну, что можно сделать!..
Младших детей, сыновей-подростков Арье и Амихая, и дочку, 10-летнюю Морию, а также Гедалью Хана попросила даже между собой не обсуждать замужество Рути, она не хотела об этом слышать ни одного осуждающего слова... Как такое получилось? - при том что они дочку очень строго воспитывали, даже слишком строго... Может, потому она такая мягкая и слабохарактерная выросла... Со временем обаятельный Моти родителям Рути почти что понравился. Её папа только время от времени повторял: "Жаль, что он светский..."
Словом, Магидовичам пришлось принять, не без некоторого внутреннего сопротивления, внезапное решение дочери, всегда такой послушной и мягкой, связать свою жизнь с самоуверенным ярким красавчиком, человеком иной среды и воспитания.
На своей свадьбе Моти заметил, что Нехама беременна. Теперь она показалась Моти не столь привлекательной, как в те дни, когда он безуспешно пытался за нею ухаживать.
2. Полуденная баллада
Тимми Пительман
Моти прицелился и бросил окурок в урну, стоящую в дальнем углу. Подошёл к первой ступеньке, задумавшись. Долго раздумывал, прежде чем поставил ногу на ступеньку и начал спускаться в себе в рабочий кабинет.
Вдруг что-то огромное заслонило от него свет, мягко струящийся из окна. Моти поднял глаза и опешил: перед ним оказался высокий, очень полный, напоминающий крупного медведя, мужчина. Сходство с медведем почему-то усугубляло непропорционально широкое, щекастое лицо, осеняемое основательной лысиной. Бледно-голубые, как бы выцветшие, глаза верзилы улыбались загадочной, мягкой улыбкой - и эта улыбка была Моти очень хорошо знакома. Громадный мужчина пристально смотрел прямо в глаза Моти и выжидал.
Моти громко, удивлённо воскликнул: "Ту-уми! Пительма-ан! Ты ли это!?" - "Узнал, наконец-то! - ответствовал тот тихо, с ласковой, странной усмешкой.- А что тебя удивляет? Не знал, что я перебрался в Эранию. А почему бы, собственно, и нет!"
Моти никак не мог справиться с удивлением, только сбивчиво бормотал: "Действительно, почему бы и нет... А когда ты перебрался сюда?" Вместо ответа верзила со всей силы хлопнул Моти по плечу, так, что тот покачнулся и чуть не упал. - "Ну, ты и медведь! Зашибить же мог!" - и сам хлопнул старого приятеля по плечу. Тот, усмехаясь, схватил Моти в охапку и крепко прижал к себе.
Моти сморщился от боли и попытался улыбнуться: "Ну, силён, силён! И твои дружеские объятья меня чуть не придавили!" - "Да, уж мы, медведи из клана Пительманов, если любим, так до смерти! Кстати, я теперь, да собственно, уже давно не Туми!" - "А... А как тебя теперь называть?" - с интересом спросил Моти. - "Теперь меня зовут Тим. Запомни - Тим. Для старых друзей можно Тимми". - "Но ведь... э-э-э... А почему не Томер?" - "Не задавай ненужных вопросов... - отмахнулся увалень и вдруг предложил: - Послушай, пошли, посидим полчасика, кофе попьём... Нам есть, о чём друг другу рассказать!.." - "Не, дружище... я ж на работе!" - "Да брось ты! Ты же со мной! Я скажу боссу, что мы с тобой старые друзья! Он будет доволен... - на лице промелькнуло сомнение, - уверен... Погоди... Момент..." - "Нет, я не могу... - мягко возразил Моти, покачав головой. - Давай после работы. На этом же месте!"
* * *
Моти и Тимми уселись в едва освещённом уголке кафе при "Лулиании". Оба курили одну сигарету за другой, с добродушным интересом поглядывая друг на друга. Перед ними медленно остывали ополовиненные чашечки кофе, о которых они, похоже, успели подзабыть.
Тим негромко ворковал мягким, высоким тенорком: "Ты же не знал, когда мы были в армии, что у тебя будет боссом Мезимотес. А они с моим папаней были в молодости хорошими друзьями. Этого ты и вовсе не должен был знать..." - "Ты знаешь, мы с ребятами не раз тебя вспоминали, удивлялись - почему это мы с тобой ни разу не встречались на резервистских сборах. С Бенци постоянно там встречались, пока... ладно... Это неважно... А ты? Где-то ведь ты резервистскую службу проходил?.." - "Рядом с нашим кибуцем... Разве ты не помнишь, что меня после учебки приняли на офицерские курсы?" Моти ухмыльнулся: "Как не помнить!.. Ребята недоумевали... Поначалу только мы с Бенци оценили твой потенциал. Помнишь, как тебя принял наш сержант? Это же с его лёгкой руки ты превратился из Томера в Туми. Мы с Бенци ещё удивлялись, почему ты не скажешь, что он неправильно твоё имя написал..." - "А зачем? Что это я буду опускаться до какого-то недалёкого маррокашки! Он-то, дубина, решил, что наградил меня очень смешной кликухой! Папаня мне потом подсказал, на что поменять эту дурацкую кличку. Она мне сослужила свою службу - достаточно! А под именем Тим я прославлюсь на всю Арцену... Не сразу, разумеется, не сразу... Я не тороплюсь..."
Моти неопределённо протянул: "Ну, если папа сказал... он, должно быть, понимает... А кто он, твой папа? Я уж и не помню, заходил ли у нас разговор о родителях, о семьях... Я о моих говорить стеснялся... после того, как они в Австралию слиняли: ты же знаешь, как в те годы к этому относились... Ты тоже не особо о своих распространялся. Только и знали мы, что ты из кибуца. Это Бенци любил о своей семье рассказывать, о папе с мамой, о том, что у него ещё 4 младших брата и ни одной сестры - с какой же детской нежностью он об этом говорил!.." Тим отмахнулся: "Уж ты извини, но мне трудно было понять, что у тебя общего с этим... э-э-э... досом... Мне он казался... э-э-э... таким серым!.. как и они все... Я уж тебе не говорил..." - "Тимми, не надо! Бенци - отличный парень - да ты же это и сам знаешь! Мы же вначале втроём везде ходили! Ну, пока ты не... Лично мне нисколько не мешала его религиозность. И никакой он не серый! Здорово разбирается в истории, в Торе... (Тим скривил рот в странной ухмылке) А уж в вопросах музыки!.. Разбирается в ней, чувствует её, как мало кто. Знаешь, как здорово было с ним вместе ходить на концерты!.. - Моти улыбнулся мечтательной и мягкой улыбкой, не замечая ласково-ироничной усмешки, странно кривящей тонкие губы Пительмана. - Там-то мы, собственно, и нашли наших жён..."
Тим обронил со странной интонацией: "Значит, вы до сих пор вместе? В смысле, с Рути..." - "Я тебя не понимаю! - Моти удивлённо и обиженно поднял брови: - Да, конечно же, вместе! Мы женились на всю жизнь! У нас трое детей - 5-летние мальчишки-близнецы и доченька, два с половиной годика. Вот приходи к нам в гости, посмотришь, как мы живём! - и помолчав: - А ты-то как? Женат?" Тимми осклабился: "Спасибо, Моти, обязательно приду... А что до меня, то я решил сохранить свою личную свободу, которой очень дорожу! Миней тут познакомил меня с одной журналисточкой! Говорит, звезда... будущая!.. Правда, она почти замужем... то есть, в стадии развода... во второй раз. Оба её мужа теперь процветают, несмотря на то, что они расстались с нею не без громкого скандала... Небось, читал в светской хронике?.." - "Не-а... я светскими сплетнями не интересуюсь... - небрежно бросил Моти. - Но кто эта особа, догадываюсь. Ну, ладно, расскажи о себе!.. Значит, после учебки ты окончил офицерские курсы - помню, помню-у твоё неожиданное исчезновение с базы и столь же внезапное появление у нас, уже лейтенантом. А мы с Бенци до сержантов доросли... Впрочем, сейчас это уже неважно... А помнишь, как мы вместе друг друга поддерживали? Тогда ты не отзывался о Бенци так... э-э-э... пренебрежительно! Я думал, мы трое были хаверим товим..."
* * *
Тим, покачивая ногой, снисходительно улыбался. Моти, увидев эту странную ухмылку, замолк.
Он вдруг вспомнил, как Бенци вытащил Туми (как его тогда звали ребята) из смертельно опасной ситуации во время учений в пустыне. Перед мысленным взором вспыхнула картина: они с Бенци вдвоём, выбиваясь из сил, тащат огромного и неповоротливого Туми в сторону расположения их части. Вспомнил, как сержант простодушно поведал оклемавшемуся Пительману, кто его спас. Моти неожиданно увидел потрескавшиеся темно-лиловые тонкие губы Туми, как он едва глянул на участливое и взволнованно склонённое над ним лицо, осенённое медно-рыжими короткими кудряшками, тут же отвернулся и протянул слабым голосом: "Ох, я ничего не вижу... спать... только спать... голова кружится..."... Тогда они не придали этому никакого значения: ну, плохо другу после всего случившегося, очень плохо. Только теперь он отчётливо вспомнил презрительную усмешку, на краткий миг искривившую губы Туми...
* * *
Тим продолжал загадочно улыбаться, воркуя тихим голосом: "Спасибо вам с Бенци, конечно, но после учебки именно на тех курсах мне самому удалось встать на ноги - и так крепко встать, что вам... особенно ему... ладно, сам знаешь, что он такое, твой Бенци!.. - никогда бы не удалось!" - "Ну-ну... дальше... о себе, пожалуйста..." - "А потом я перешёл в другую часть... Были разные опасные операции, которыми я руководил... но об этом не пришло время распространяться. Сейчас я офицер запаса в этих войсках". - "В каких?" - по инерции спросил Моти, но Тим, тоже по инерции, не ответил. Моти, стараясь особо не вглядываться на сияющее самодовольной ухмылкой лицо старого приятеля, задумчиво проговорил: "М-м-да-а... Молодец! Но... при чём тут... э-э-э... какое твой папа имеет отношение к армии?" - "Папа лично - никакого. Но у него же такие друзья, такие связи!.. Миней, например. А Миней - сам знаешь! - ко многому в Арцене имеет отношение. У него везде мощные связи. А мой папаня!.. Ты не думай: у нас на Юге Шайке Пительман - фигура, ничуть не менее значительная, чем Миней в Эрании. Вот так-то, Мотеле!"
Тим помолчал, искоса глядя на Моти, проверяя, какое впечатление на него произвёл этот рассказ. Его немного задела нулевая реакция Моти на то, что у старого армейского приятеля такие мощные тылы, такая поддержка - и речи не шло о лёгком уколе зависти или о восхищении!.. Тим сменил важную ухмылку на добродушную улыбку: "Но ты не бери в голову... мы-то с тобой, я надеюсь, остались друзьями? В память нашей старой армейской дружбы, а-а-а, Мотеле?" - "Ну, конечно... - неопределённо промолвил Моти и вдруг с интересом поглядел на пухлое лицо увальня с застывшей на нём загадочной улыбка: - Ну, а что ты здесь у нас?.." - "Я же тебе сказал! - Миней побывал у нас в гостях, на том заводике, куда меня папаня пристроил, увидел мою работу... Поговорил с отцом, тот согласился".
Тим, разумеется, не рассказал Моти Блоху, что оконченные им офицерские курсы на самом деле были спецкурсами, после них Пительман получил звание офицера особых войск в подразделении с кодовым названием "Доберман"; сотрудники этого подразделения между собой называли друг друга "доберы", а со временем - "дабуры". На маленьком кибуцном заводике он возглавил спецгруппу, занимающуюся исследованиями в особых областях акустики - и не только... Несколько лет назад можно было в газетах найти краткие, не особо внятные сообщения об успешных операциях под руководством некоего "Тэтти". Но всего этого он Моти, разумеется, не сказал.
"А почему ты тогда не остался в Эрании? Ведь мы все были после армии в какой-то степени свободны в выборе и места жительства, и будущего..." - "Я ж говорю - папанька хотел, чтобы я вернулся!.. И ещё кое-что очень важное..." - "А-а-а... Ну, а что теперь?"
Тимми ещё шире улыбнулся и на сей раз напомнил Моти огромного сытого котяру: "Миней пристроил меня тут в патентное бюро. Сейчас патентные исследования на подъёме, архиважная отрасль... Я там уже заместитель начальника. Вот сейчас я провожу по просьбе Минея патентный поиск. Не я сам, конечно, - какой же босс сам всю работу делает! - а мои подчинённые. У меня там есть очень толковые специалисты. Вот, принёс боссу отчёт. Он мне подкинул тоже кое-что... в части направления патентного поиска. Но об этом... а... неважно..."
Моти искоса поглядел на армейского приятеля, мысленно зафиксировал его многозначительную улыбку и подумал: "Красивым он никогда не был, но был ведь обаяшкой! Просто море обаяния! Ребята над ним насмехались, но ненависти, даже просто неприязни он в учебке к себе ни у кого не вызывал. По-доброму насмехались, потому как был этаким увальнем-милягой... А теперь... Эта чрезмерная уверенность в себе лишила его солидной доли обаяния..."
"Ладно, Туми... э-э-э... прости... Тимми! Неважно - значит, неважно... Твои дела..." - "Ну, а ты чем тут занимаешься? Ты что-то окончил? Или ты - многодетный папаша, и тебе... - по лицу Тима уже блуждала странная ухмылка, неприятно уколовшая Моти, - ...не до того?" - "О чём ты говоришь! У меня вторая степень по компьютерам. Отец согласился оплатить мне получение и первой, и второй степени, и за это я ему очень благодарен... Жена окончила музыкальный колледж - она у меня учительница музыки... Ну, а я тут на фирме специалист по компьютерным и развивающим играм. Мезимотес меня очень ценит. Ты не знаешь, как возникла наша фирма?.."
Он начал рассказывать старому приятелю о первой встрече с Мезимотесом, о том, как тот заинтересовался концепцией многовитковой ракушки, как из этой концепции и образовалась фирма "Лулиания" и даже знаменитый эранийский Парк. Увлёкшись рассказом, он не обратил внимания на полупрезрительную гримаску, блуждающую по широкому лицу Пительмана, по его вислым щекам, на прищуренные глазки, время от времени испускающие странный, пронзительный свет. Наконец, откинувшись на стуле, Моти глянул на друга, и ему стало немного не по себе. Он недоумённо воззрился на собеседника: "Что, Тимми?" Тим поджал губы: "Что-то трудно поверить... Неужели такому человеку, как Миней, так уж необходимы твои идеи? У него, что, думаешь, своих идей не хватает? Та-а-акой матёрый человечище! Не ожидал от тебя такого бахвальства, такой амбициозности..." Моти смешался, ощутив сильную неловкость: "Ты о чём, Тимми? Да ничего такого я не говорил!.. Просто рассказал историю создания "Лулиании"... И потом - это же правда, что я на фирме главный специалист по компьютерным развивающим играм, построенным на этой концепции!" - "Друг мой, скромнее надо быть! Ну да ладно... Босс с тобой! Тебе виднее! Миней о тебе упоминал... вскользь, правда... Я так понял, что мы с тобой могли бы неплохо сотрудничать. У Минея есть кой-какие интересные идейки на мой счёт. ОК?"
* * *
Тим встал, отодвинул чашку с остатками кофе и подмигнул Моти. Моти тоже встал, и они направились к выходу. За дверью Тим протянул огромную лапищу Моти, тот не без опаски подал ему руку, которую потом с трудом вытащил из толстых огромных лапищ Пительмана.
Потирая руку и чуть болезненно улыбаясь, Моти повторил: "Так ты заходи как-нибудь... Я живу в Эрании-Далет. Увидишь моих деток, познакомишься... Рути, я надеюсь, будет рада увидеть нашего старого приятеля. Я-то с Бенци... в общем... мы с ним давно не общались... Так уж получилось... Хотя его жена и Рути когда-то были близкими подругами..." - "Рути молодец! Отошла от этой замшелости - и с концами!" - "Да нет, не думаю!.. С Бенци мы встречались несколько раз на резервистских сборах. Последний раз он то ли сам болел, то ли что-то с женой случилось..." Тим полупрезрительно махнул рукой: "Вечно у этих... э-э-э... какие-то поводы, чтобы от службы отмотаться... Ладно! Я позвоню. Bye!"
* * *
Моти направился к машине, раздумывая о встрече со старым армейским приятелем. Он не мог разобраться в ощущениях и воспоминаниях, которые вызвала эта встреча, не мог понять, какое впечатление на него произвёл процветающий и явно небесталанный Пительман. Нет, можно однозначно сказать - это не было завистью: Моти и сам занимал достаточно высокое для своего возраста положение. Но что-то в новых манерах нынешнего Тима не понравилось Моти и очень настораживало. Что? - он не мог понять, но смутно ощущал - это не просто неприятие. Прежний армейский приятель по учебке, добродушный увалень Туми, превратившийся в Тима, излучал неведомую угрозу устоявшемуся мирку, в котором существовал Моти.
В то же время Моти отчётливо понял: с Пительманом придётся поддерживать дружеские отношения. Ныне Тим Пительман ещё не обладает достаточно большим весом в обществе, но такой день не за горами - с такими-то связями, полученными по наследству, с таким-то остаточным обаянием!..
* * *
Моти вспомнил, какие унижения и насмешки пришлось вынести неловкому, похожему на медведя увальню в первые недели службы... И эта кличка - Туми, которой Томера Пительмана при всех новичках наградил сержант, грубоватый "марроканец" Лулу... (Или он не "марроканец"? Да, скорей всего он из общины"курдов"... Впрочем, не играет роли!) Моти вспомнил: через месяц после исчезновения Пительмана (как оказалось, на офицерские курсы) Лулу за какую-то провинность, то ли действительную, то ли мнимую, разжаловали, а потом, после трёхмесячной отсидки в военной тюрьме, он тоже исчез с горизонта. Где он теперь, этот грубоватый шутник Лулу?..
* * *
Моти, разумеется, не знал, что происходило в кабинете у босса за три часа до того, как они с Тимми уселись за уютным маленьким столиком в углу и беседовали, попивая кофе.
Тим вошёл в кабинет Минея Мезимотеса, тот встретил его, лучась радушием и теплотой - как и положено принимать сынка приятеля своей молодости Шайке. Он ласково усадил его в огромное и мягкое кресло, как видно, для таких габаритных посетителей и предназначенное; ясно было, что в кресле нормальных размеров, куда имел обыкновение садиться Моти при посещении босса, громоздкий Тим не смог бы разместить свой необъятный зад.
Миней привычно нажал кнопку на столе и тихим голосом заказал напитки и лёгкие закуски.
Тим замахал руками: "Помилуйте, Миней! Я только что из-за обильного стола! Давайте лучше сразу к делу перейдём. Сегодня у меня не так много времени на приятные посиделки..." Миней ласково улыбнулся: "К делу, так к делу. Ты у нас деловой человек! Короче, главный специалист "Лулиании", который, кстати, стоял у истоков этой фирмы и первый выдал мне концепцию многовитковой ракушки... некий Блох..." - "Это Моти Блох, что ли?" - обронил нарочито безразлично Тим. - "Да-да, он самый... А ты, что - с ним знаком?" - "Ага... Когда-то вместе служили!.." - небрежно бросил Тим. - "Значит, можете снова подружиться, - с нажимом произнёс Миней. - Это в наших с тобой интересах. Ты знаешь, он принёс мне свою новую игру... вроде только эскиз, но... не без потенциала!.. Жутко талантливый парень. Мне он нравится... Правда, жена у него из религиозной семьи..." - "Но он её, как я понял ещё до их свадьбы, собирался перевоспитать в современном духе..." По лицу Тима пробежало лёгкое облачко, на которое тут же обратил внимание глазастый и сообразительный во всякого рода сердечных коллизиях Миней. Он проницательно глянул на Тима, но промолчал.
Принесли кофе и закуски. Миней откашлялся: "Сама по себе игра, может, так себе, я, честно говоря, не вникал. Он там ввернул одну интересную идейку: команда запуска и управления - музыкальный файл... Идея сама по себе - не Б-г весть что, во всяком случае, мне думается, не Б-г весть какая новость в компьютерном мире. Пришлось остудить его непомерный энтузиазм. Зато нам с тобой эта идейка может в будущем очень пригодиться. Ты же владеешь компьютером?" - "Для добера вроде на хорошем уровне. Но не виртуоз этого дела... пока что..." - виновато потупился Тим. - "Недостаточно! Мне нужно, чтобы ты овладел компьютером на уровне Моти. Ты же у нас кто? - зам. начальника патентного бюро, не так ли? Словом, пока что смотри..." - Миней засунул дискету, которую у него оставил Моти, в дисковод своего компьютера. Зазвучала весёлая хасидская мелодия, по экрану ритмично забегали, закружились, заплясали всевозможные значки, а потом и фигуры. Тим воздел руки кверху и закатил глаза: "Что это он! Что за примитив!!!"
Что у Тимми отсутствует музыкальный слух, в армии знали все, об этом даже ходили анекдоты. Но это, разумеется, не мешало ему приблизительно улавливать, какая мелодия звучит. И сейчас он недовольно скривил свои тонкие губы: "Не мог другой отрывок взять, предлагая боссу свою игру?" - "Он об этом не подумал. Но, как я понял с его слов, это не столь важно. Можно сделать запускающим и управляющим файлом любую мелодию, любой набор звуков, даже - хе-хе! - скрип несмазанной двери. Вот что нам важно - универсальность!.. Короче, Тимми, бери это, храни, как зеницу ока. Ты должен взять самые лучшие курсы компьютеров, влезть в это дело основательно. Мы оплатим тебе учёбу, не надо, чтобы папа тратился. Я не сомневаюсь, настанет день - и это нам пригодится. Мне удалось внушить Моти, что эта ерунда применения не найдёт, - как бы мимоходом обронил Миней, - Парень амбициозный, на этом легко играть".
Тим покраснел: "Так вы мне дарите идею, заныканную у Моти?" - "Ну, зачем же так грубо, мой мальчик!.. - с мягкой укоризной осадил сына своего друга Миней. - Просто ты же у нас отменный специалист по акустике и электронике. Чем вы там ещё занимаетесь в вашем "Добермане"... - Тим опасливо оглянулся и прижал палец к губам. Миней засмеялся. - Не бойся, мой мальчик... Мы тут одни. В общем, ты понял... Кстати, мне нужна будет копия!.. Хорошо?"
Тим широко ухмыльнулся: "Хорошо! - затем, помолчав, добавил: - А что, пожалуй, я мог бы выпить с вами чашечку крепкого кофе с чем-нибудь вку-усненьким..." - "С удовольствием! Сейчас, закажу!.."
Творцы "новейшей музыкальной струи"
С некоторых пор в среде эранийских крутых фанатов новейшей волны, кучкующихся вокруг "Цедефошрии", поднялись и забурлили разговоры о сногсшибательной музыкальной новинке, совсем недавно завоевавшей Запад. Как ведётся, всё началось с туманных слухов об оригинальном музыкальном инструменте, получившем загадочное и звучное название - силонофон.
Поначалу никто не знал ни настоящего имени гениального изобретателя необыкновенного инструмента, ни откуда он родом, ни вообще его истории. Более того! - любопытство на эту тему в элитарных кругах серьёзных поклонников "альтернативной музыки" стало считаться своего рода дурным тоном, недостойным звания элитария, и даже верхом неприличия. Но каждому было ясно, что загадочный и таинственный гений не может долго оставаться безымянным. Вскоре он удивил весь мир, озвучив своё имя (или, может быть, творческий псевдоним) - Ад-Малек.
Первые модели диковинного инструмента были выполнены, как рассказывали, на основе мульти-плоскостной электронной пилы, хитро смонтированной с электронно-акустическими устройствами, обладающими хитроумной хромато-вихревой корректировкой звучания. (Разумеется, этот мудрёный термин средним человеком выговаривался с трудом и чуть ли не по складам, но зато - с самой авторитетной, многозначительной миной и загадочно-умственной интонацией.) В самых последних моделях уже использовали остроумное сочетание мульти-плоскостной электронной пилы с электронной же дрелью, что придало звучанию ещё более мощный и уж вовсе неземной колорит. Как утверждал известный музыковед и музыкальный критик Клим Мазикин, "силонофон с хромато-вихревой корректировкой звучания придаёт этой музыке космический характер. То есть - именно то, что сделало её необходимым звуковым фоном жизни современного человека в век цивилизации и прогресса".
* * *
Когда великий виртуоз и создатель диковинного инструмента вышел в первый раз на сцену одного из престижных концертных залов Дальнего Запада, публика замерла в волнительном предвкушении. На огромный зал пала напряжённая тишина, необычная для такого огромного концертного помещения, рассчитанного на 50 тысяч человек.
Перед взволнованной и предвкушающей неизведанные ощущения публикой внезапно, как из воздуха возник субъект непомерно высокого роста и мрачно-таинственного вида. Крупное, очень смуглое лицо (которое труженики пера, микрофона и клавиатуры в тот же вечер назовут одухотворённым) украшали фигурно подстриженная густая борода и тоненькие усишки темно-асфальтового оттенка. Эта фигурная стрижка бороды (как это кое-кому виделось с галёрки) непостижимым образом придавала лицу странное сходство с черепом, что подчёркивали огромные, в пол-лица, чёрные непроницаемые очки. Некоторую таинственность придавал и ниспадающий до самого пола крупными складками огромный, ловко охватывающий длинное тело плащ переливчатого оттенка, подобного затейливой игре нефтяных пятен на асфальте. Подчиняясь парадоксально-аритмическому закону, в этой игре цвета и света преобладала желто-зелено-коричневая гамма, навевая странные ассоциации с таинственными зыбучими топями в густых непроходимых лесах. Голову до густых бровей покрывал неописуемо затейливый головной убор. Это всё придавало незабываемый колорит облику восходящей на музыкальном небосклоне звезды.
Уже назавтра после концерта (с лёгкой руки тружеников пера, микрофона и т.п.) затейливые переливы цвета и света на плаще нового кумира былиобъявлены модной гаммой сезона (на ближайшие несколько лет!). Художники вместе с технологами занялись поисками воплощения в тканях затейливой игры цветовой гаммы для модной одежды молодёжи.
* * *
Диковинное сооружение, которое следом волокли рабочие сцены, вообще не поддаётся описанию. Скорей всего, так и было задумано: инструмент и должен быть неописуемым - дабы предотвратить похищение патентной тайны.
Увидев неведомого кумира рядом с его (с такими трудами установленным на сцене) творением, публика застыла в нервно-экстатическом ожидании, боясь даже невольным дыханием вспугнуть творческий порыв восходящей звезды. Почти половину присутствующих необычная, вязкая тишина сильно встревожила и вызвала неудержимое внутреннее содрогание. Ещё большее недоумение, на грани паники, всколыхнуло зрителей, когда артист в величественном молчании повернулся в сторону ведущего, известного щёголя в чёрном длинном пиджаке, ослепительно белой рубашке и с чёрной "бабочкой", - тот даже не успел раскрыть рот, чтобы объявить о выступлении новой звезды! - и небрежно-приказным жестом велел оставить сцену. Конферансье испуганно поглядел сначала на зрителей, потом на артиста и на цыпочках удалился. Сам же артист тут же исчез в недрах своего непостижимого сооружения и...
Таинственный Ад-Малек не обманул ожиданий публики. Грянуло нечто!.. Жутковатые в своём космическом величии пассажи стремительно взбирались вверх, подобно завинчиванию бесконечно-длинного винта в толстый металлический лист, или стремительному взлёту по винтовой лестнице, а то головокружительно, подобно водопаду крутого кипятка, низвергались вниз в сопровождении внезапно, синкопами, взвизгивающих трелей. Это создавало над-мелодическую и над-ритмическую картину, от которой веяло попеременно то космическим мраком и холодом, то непереносимо-душным жаром. Жутковатые пассажи били по ушам и нервам не оглушительной громкостью, напротив: бурлил и струился поток негромких вкрадчивых звуков, порою и вовсе спадая до pianissimo. Зато в самый неожиданный момент поток вкрадчивых звуков внезапно взрывался винтообразным fortissimo, который тут же стремительно низвергался... до pianissimo.
* * *
Сразу же после первого концерта новой звезды засуетились многочисленные интеллектуальные светила в области музыкальной акустики, музыковеды и прочие культурологи. Они бросились изучать новейшее явление на музыкальном небосклоне. Целые тома исследований посвящались необычному и богатейшему по своим звуковым возможностям феномену.
Другие исследователи с неутомимостью необычайной изучали творческую манеру великого изобретателя и исполнителя Ад-Малека. Были и такие, кто особое внимание уделили его неповторимой и загадочной личности.
Все претенденты на причастность к современному мировому интеллектуалитету понимали, что такому явлению, как Ад-Малеки его силонофон, а также исполняемые на нём композиции, суждено прославиться на весь мир.
Сенсацией, удивившей весь мир современного искусства, явилось желание великого виртуоза присоединиться к популярной в Арцене группе Ори Мусаки. К этому времени было известно, что Ори Мусаки-сан решил обосноваться не в какой-нибудь просвещённой европейской стране, известной своими высокими культурными традициями и стандартами, а в маленькой приморской Арцене, и конкретно - в Эрании, которая приобрела известность своим Парком, а более всего - "Цедефошрией" и Большой Ракушкой.
Так и прославилась Эрания на весь мир, став родиной нового музыкального течения. Среди прогрессивной музыкальной общественности приверженцев новейшей волны прокатился (и долго колыхался) туманный слух, что родина гения - маленькая экзотическая деревушка Аувен-Мирмия, затерявшаяся среди голых песчаных холмов Арцены, в паре десятков километров от арценской столицы, древнего города Шалем. Сам сахиб Ад-Малек (так загадочно его титуловали всегда-более-всех-осведомлённые) происходит из древнейшего и влиятельного клана Аль-Тарейфа - Набзи. Для обитателей Арцены не было секретом, что фамилия Аль-Тарейфа - одна из распространённых среди маленького народа, который с недавних пор стал называть себя древним, загадочным и звучным именем - мирмеи.
На телевизионных экранах и на страницах почти всех мало-мальски уважающих себя газет (а со временем - и на Интернет-сайтах) появились многочисленные сообщения, фото- и видеорепортажи, интервью с великим человеком, которые готовили журналисты международного рекламно-информационного концерна "Mushkhat-info", названного так по имени его основателя мультимиллионера синьора Мушхатти.
Почти одновременно поднялась и долго не спадала волна интереса к истории, нравам, обычаям, культуре и искусству доселе никому неведомого маленького и гордого народа мирмеи. Никто не знал, когда и как этот народ возник, откуда шёл и куда идёт. Определённо знали только, что ныне этот неведомый доселе народ обитает в полупустынных районах маленькой приморской страны Арцены. Главными мирмееведами считались учёный-археолог мистер Кулло Здоннерс со-товарищи, которые считали своим моральным долгом создать для этого народа его собственную героическую историю.
* * *
Обычная эранийская семья сидит вечером в салоне, мирно пьёт кофе и с интересом смотрит на экран. Диктор с экрана вещает:
"Обзаведение огромными чёрными очками, закрывающими пол-лица,"как у Ад-Малека", глухо-зачехлённым плащом цвета струящейся по асфальту нефти (ах, нефть - ты золото!) или радужно-зыбучих топей, "как у Ад-Малека" стало для молодёжи вопросом престижа и чести!"
По диагонали через весь экран вереницей катятся многочисленные огромные чёрные очки, к которым тянутся руки, мощные мускулистые и тонкие девичьи, а потом из зыбкого тумана плавно возникают и кружатся под звуки самого последнего пассажа Ад-Малека юные улыбающиеся лица, украшенные модными очками. Под громкий всплеск они взрываются и... исчезают в стремительно крутящейся воронке мелких брызг всех оттенков таинственных зыбучих топей.
Младший сын тут же авторитетно пропищал: "Это и есть струя подобающей цветовой гаммы!" - "А откуда ты-то, малыш, это знаешь?" - ревниво спросила старшая сестра. Отец расплылся в гордой улыбке, указывая матери на сына, затем повернулся к старшей дочери и укоризненно покачал головой: "Наш мальчик очень умный и развитый! - потом неожиданно прибавил: - Детки, хотите, мы с мамой вам по паре таких очков подарим?" Дети завизжали восторженно нестройным хором: "Хоти-и-и-м!!!"
А на экране диктор уже вещал на другую тему, связанную с тем же кумиром прогрессивной общественности:
"Модельеры и исследователи моды (так называемые модоведы) во всём цивилизованном мире проводили бурные дискуссии на тему: какую обувь предпочитает великий человек. Непросто было придти к однозначному решению: ведь полы плаща великого человека полностью закрывали его ноги, так что стопы просто не просматривались".
На экране возникла большая комната, заполненная необычайно возбуждёнными людьми, громко и надрывно орущими друг на друга.
Неожиданно один из спорщиков, человек средних лет, облачённый в вислый свитер непостижимого цвета и почему-то скрученный затейливой спиралью галстук ("Наверно, такие галстуки - это сейчас самый писк моды", - с едва уловимой завистью в голосе замечает отец), нагибается. Он с воплем стаскивает с себя сапог, поднимает его и потрясает перед носом оппонента, краснолицего старичка в бордовом пиджаке, выбившейся из брюк рубашке, но без галстука. "Наверно, галстук незаметно перекрутился на спину..." - замечает мать не без иронии.
Вислый свитер истошно возопил: "Я докажу свою правоту! С этого дня я отказываюсь от обуви - и в дождь, и в снег буду ходить босиком! Понятно?! Я - истинный исследователь и последователь силономоды!" С этими словами он размахнулся и заехал снятым сапогом по уху старичку в бордовом пиджаке. Старичок взвизгнул: "Да никакой ты не исследователь и тем более не последователь современной силономоды! Ты просто заурядный хулиган! Серость ты, а не модовед!" - и тут же, не успев увернуться, получает в лицо вторым снятым сапогом оппонента. Во всю щёку расплывается сине-бурое пятно, старичок яростно вытирает с лица кровь и скупые стариковские слёзы, жалобно поскуливая. Дикторский голос за кадром невозмутимо вещает:
"После одной из научных модоведческих дискуссий по вопросу обуви, которую носит великий Ад-Малек, более половины участников пришлось отправить в больницу с переломанными конечностями. Оставшиеся относительно невредимыми дискуссанты (украшенные огромными кровоточащими синяками лица и выдранные клочья волос некоторых модоведов, конечно же, не в счёт), пристроились меж разнесёнными в щепки столами и стульями, прямо на осколках стекла, усеявших зал заседаний известных модоведов. Так они приняли открытым голосованием решение: великий человек, предпочитая не мучить свои гениальные и нежные стопы жёсткой обувью, ходит босой! Круглый год!.."
* * *
Примерно тогда же в музыкальных кругах заговорили ещё об одном диковинном музыкальном инструменте, который, конечно, в сольном варианте не сулил столь же необычных ощущений, как силонофон, зато органично вписывался в новую звуковую палитру, существенно её обогащая. О новом инструменте и его создателе первой оповестила мир ведущая эранийская журналистка Офелия Тишкер, обозревательница местной газеты "Бокер-Эр":
"По силе воздействия, особенно в сочетании с силонофоном, ботлофон - а именно такое название дал создатель своему творению, - не уступает ни одному из традиционных, не совсем традиционных, старинных и современных ударных инструментов. Даже стиральной доске ихних бабушек! В отличие от сахиба Ад-Малека, создатель ботлофона уроженец Сицилии синьор Куку Бакбукинименьше всего заботился о том, чтобы сделать его конструкцию неописуемой и невоспроизводимой..."
А вот что писала об этом источнике нового звучания газета "DailyMushkhat", орган международного концерна "Mushkhat-info":
"Ботлофон состоит из затейливо расположенных в различных плоскостях под разными углами стеклянных бутылок и пузырьков всевозможных форм и размеров, наполненных не только и не столько водой, сколько тяжёлыми вязкими жидкостями, сложный и загадочный состав коих ведом только самому синьору Куку Бакбукини - в этом-то и заключалась самая большая тайна ботлофона".
Но дадим же слово геверет Офелии Тишкер:
"Способ присоединения этого сложного устройства к электронно-акустическим блокам является интереснейшим изобретением синьора Куку Бакбукини совместно с Ори Мусаки-сан и нашими видными эранийскими специалистами. Всё это придаёт композициям гениального виртуоза неповторимый, неземной колорит. Правда, техника исполнения на ботлофоне такова, что, как правило, к концу каждого выступления добрая половина хрупкой конструкции уникального инструмента выходит из строя. Поэтому от концерта до концерта великому виртуозу приходитсязаниматься серьёзнейшей и филиграннейшей работой по реставрации своего творения".
Таким образом, и этот изобретатель-виртуоз оказал честь группе Ори Мусаки своим присоединением к ней.
Вскоре дуэт двух великих виртуозов уже гремел на весь мир, по любви масс и популярности оставив далеко позади даже маэстро Ори Мусаки, который с такой радостью и радушием совсем недавно принял обоих в свои творческие объятья и столько сделал для улучшения звучания их творений.
* * *
Геверет Офелия увлечённо вещала с экранов телевизора в своей новой телепрограмме:
"В свободное от создания новых гениальных композиций время великому синьору Бакбукини приходится опорожнять содержимое всевозможных бутылей, бутылок, бутылищ, бутылочек и пузырьков, собирать их, отбирать и наполнять своими таинственными составами. Далее - монтирование и реставрация новых неповторимых модификаций ботлофона.
Среди молодых элитариев разных стран мира делом чести, доблести, геройства считается собирательство для обожаемого кумира стеклянной тары всех размеров и форм. В интересах всех истинных любителей современных течений в музыке - чтобы их кумир не тратил своё драгоценное время на собирательство, а одаривал поклонническую массу новыми шедеврами. Юные поклонники великого Куку Бакбукини весело и азартно собирают бутылки для кумира - на добровольных началах. Лидеры организованных групп сборщиков устраивают соревнования между секциями сборщиков, и победный приз - бесплатные билеты на посещение культурного комплекса, где обычно выступают великие исполнители".
Естественно, за кадром осталось то, что для кого-то такое собирательство стало некоей разновидностью увлекательнейшего спорта, для иных же - весьма прибыльным бизнесом. Ну, а наиболее смышлёные успешно объединяли обе эти ипостаси.
В одной из своих публикаций Офелия, в попытке угнаться за своими коллегами из концерна "Mushkhat-info", первыми описавшими великого виртуоза сахиба Ад-Малека, показала, что не может позволить себе пройти мимо неповторимой личности великого ботлофониста и истории её становления:
"Наиболее серьёзные исследователи музыкального стиля новейшей волны в общем и конкретно творчества знаменитого ботлофониста авторитетно утверждают, что Куку Бакбукини - уроженец Сицилии, чуть ли не из известной семьи гордых сицилийских мафиози. О сицилийском происхождении великого виртуоза-ботлофониста свидетельствует его жгуче-чёрная густая шевелюра. Правда, из-под неё серьёзно смотрят на мир бледно-голубые глаза, прикрытые огромными ослепительно бликующими очками. Но это, вкупе с огромным ростом и необычайной худобой виртуоза, что позволяет ему, складываясь пополам, тут же словно бы щелчком разгибаться и воздвигаться непоколебимым столбом над восторженно ревущими залами, только придаёт ему загадочный и чарующий колорит.
Всё его творчество, как утверждают с полным основанием музыковеды, навеяно старинными мелодиями, рождёнными на прекрасной земле Сицилии, вулканом Этна, его грозными звуками, которые в детстве слышал будущий изобретатель и виртуоз-исполнитель.
Вот где источник поистине необъятного океана исторгаемых ботлофоном звуков! И каких звуков!!!.. Богатейшая смесь громоподобного стеклянного боя со скрежетом и вкрадчивым, негромким посвистом, сверлит мозг и всё тело, заставляя его внутренне содрогаться от нервной дрожи, для кого-то неприятной, для большинства же продвинутых и осведомлённых в современной музыке слушателей - это сигнал к новым свершениям".
Для истории покрыто мраком, с чего вдруг именно о личности ботлофониста тут же пошли гулять всевозможные дикие слухи и сплетни, проникшие непостижимыми путями на многочисленные жёлтые газетёнки и низкопробные хулиганские Интернет-сайты.
"Этот Куку Бакбукини никакой не сицилиец, - иронически реагировали на публикации Офелии в "Бокер-Эр" богатенькие обитатели затерявшегося среди холмов Шалемской гряды поселения Неве-Меирия, принимая вечерами гостей в своих ухоженных палисадничках. - Имя его - не имя, а... так сказать, творческий псевдоним, а точнее - кликуха!.. Рассказывают, что он ослепительно лыс, а может, впечатление лысины создают редкие пшеничные волосики, покрывающие младенчески-розовый череп или окаймляющие затылок. Из-за этого он и зачехляет голову жгуче-чёрным париком, превращающим его вроде бы в итальянца. - Тоже мне потомок сицилийских мафиози! Он потомок пиратов, из поколения в поколение промышлявших в водах дальнего Севера, вперемешку со льдами, - вторили им ушлые обитатели эранийских юго-западных предместий. - Его родственнички занимают высокие посты в теневой системе экономики и безопасности маленькой северной страны. Самому ему пришлось покинуть родину в связи с какими-то ловкими мошенническими операциями, за которые премий нигде не дают. Стоит только хорошенько вглядеться в его физиономию..."
Первый съезд музыковедов-терминологов
Вихревые гармониисилонофона Ад-Малека, и (в несколько меньшей степени) громогласные композиции ботлофона Куку Бакбукини, побудили ведущих мировых учёных музыковедов и музыкальных критиков заняться серьёзнейшей работой по систематизации, разработке и внедрению новой терминологии, призванной увеличить популярность в массах новейшего музыкального стиля. Такой терминологии, которая бы наиболее точно и кратко характеризовала течение наиновейшей волны и была бы принята в мире.
После очередного концерта "Виртуозов Ори Мусаки", где гвоздь программы - триумфальное выступление звёздного дуэта, в элитарном зале шикарного ресторана при концертно-культурном комплексе одного из городков дальнего Запада состоялся Первый съезд музыковедов-терминологов, собравший самых известных светил музыковедения и музыкальной критики. Обсуждение происходило за плотно уставленным закусками и напитками столом.
После первой же рюмки прекрасного коньяка все присутствующие светила сошлись во мнении, что новый стиль остро нуждается в новом же наименовании. Ничего не говорящие ни уму, ни сердцу бесцветные термины "альтернативная музыка" или "стиль новейшей волны" себя изжили и должны быть заменены. Все понимали необходимость избежать в названии применения словечек из ехидных высказываний злопыхателей (коих неожиданно оказалось непозволительно много).
Сидящий за столом старый седой музыковед, известный под звучным именем мистер Танин Немухан, спокойно покуривал свою знаменитую толстую трубку с янтарным мундштуком, отделанным тончайшими серебряными узорами. Обычно на таких конференциях он предпочитал помалкивать и выслушивать предложения других музыковедов - и только после этого сразить присутствующих какой-нибудь свежезамороженной сентенцией, представляющей собой сложное суммирование всех предшествующих высказываний. И вдруг он удивил всех: вынул изо рта трубку и заговорил музыкально дребезжащим голоском, предложив называть этот стиль "простенько и со вкусом, зато в духе времени - виртуальной музыкой".
Ему дал достойный ответ маститый критик, гигантского роста и неохватной широты - в сидячем положении он напоминал фантастическую гору плоти, а стоя чуть ли не упирался головой в потолок, во всяком случае, такую иллюзию создавали густые клубы табачного дыма, которые непрестанно запускали в пространство учёные-музыковеды. Имя этого маститого слишком известно, чтобы стоило понапрасну трепать его. Но нам позволено его назвать: мистерКлим Мазикин(тем более, это имя мы уже вскользь упоминали).
На лунообразном одухотворённом лице мистера Клима, непрестанно бликуя, мерцала эйфория, отражающая стремительные винтообразные пассажи силонофона. В данный момент сияние отражало впечатление от только что прослушанной композиции гениального дуэта.
Воздвигнувшись во весь свой могучий рост над столом, уже успевшим растерять привлекательность первоначальной высокохудожественной сервировки, мистер Клим Мазикин веско и значительно заговорил густым, как медленно застывающая смола, басом: "Я полагаю, каждому из сидящих за этим столом ясно: от пошлого и бледного названия "альтернативная музыка", или там "новейшая волна", мы однозначно отказываемся! Во-первых, не "волна", а - "струя"! Именно это слово предпочитают наши образованные поклонники современного искусства и вообще всего современного. Не зря их любимым выражением является - "попасть в струю"! И ва-аще!.. Какая же это "альтернативная" музыка! Она же только за последний год завоевала почти все страны и континенты! Если что и есть в музыке альтернативного, так это навязшая в зубах, унылая так называемая "традиционная музыка", в которой не осталось ни силы, ни мощи. То, что ныне завоёвывает весь мир - это космический стиль! Не зря самый главный инструмент новейшего музыкального стиля - силонофон. Название стиля, как мы уже не раз отмечали за этим столом, должно быть кратким, ёмким, метким! Во: космо-виртуальная музыка струе-сфер!"
По диагонали от него мигом вскочил суетливый, напоминающий вечный двигатель, известный исследователь творчества и личности сахиба Ад-Малека, мистер Пиггуй Лоханди: "Ах, что вы, что вы, Климушко! Не кажется ли вам, что это слишком сложно и длинно! Громоздко! Народ нас не поймёт... Я уж не говорю о том, что "виртуальный" и "космический" - эт-та... как его!.. - "масло маслёное"! А уж "космо-виртуальные сферы"... Какие ещё космы?! Да и... где ваша прославленная краткость, меткость, ёмкость?! И уж если речь идёт о музыке, это должен быть краткий, звонкий, как аккорд, термин!". Клим ответствовал с присущим его темпераменту жаром: "Но ведь народ как раз любит названия, в которых ощущается мощное веяние нашего стремительного времени, наполненного чем-то космически-непознаваемым. А если назвать... э-э-э... виртуал-силонофонические гармонии?"
Смачно посасывающий свою знаменитую трубку Танин Немухан поморщился. Пиггуй Лоханди возвёл глаза к потолку и сделал элегантный, но весьма красноречивый жест. Эта красноречивая реакция коллег заставила Мазикина изящно развести руками, почти задев нежно-розовую лысину сидящего рядом с ним старого культуролога, настолько старого, что его имени уже никто не помнил.
Клим задумчиво протянул: "Ну-у-у... Не знаю, что и сказать... Если вам это совсем уж не по нутру, то... тогда... простенько и со вкусом: виртуально-силонофоническая музыка! - пробормотал он возбуждённой скороговоркой: - Знайте: это я предложил великому Ад-Малеку, - и он со мной согласился, - назвать его творение силонофоном!.. Есть в этом этакое... звонко струящееся по затейливой спиральной трассе... - и он произвёл рукой сложное круговое движение. - Но... э-э-э... вернёмся к нашим баранам! Вместо занудной, устаревшей симфонии - силонофония!.. Ну, и вот... к этому ещё прибавить нечто виртуальное, в чём, как нигде более, зарыт космический характер гениальных творений звёздных виртуозов Ори Мусаки. Тогда, может, силоно-культ? Так сказать, силонофоническая культура! Это-то подойдёт?"
На это ответили шумным возмущением исследователи ботлофонного стиля. Кто-то тут же взвился над столом во весь свой немалый рост, на всякий случай сжав кулаки. Ботловеды встали стеной, и в руках у каждого оказалось по увесистой бутыли. "А где хотя бы намёком упомянут ботлофон? Что, вклад великого Куку Бакбукини так уж мал?" - нестройно и угрожающе орали ботловеды.
Мистер Пиггуй, стремясь во что бы то ни стало предотвратить перерастание дискуссии в побоище, оглушительно взвизгнул, что побудило всех замолчать и сесть на места: "Вот что, уважаемые коллеги терминологи, силоноведы и ботлолюбы! Такой серьёзный вопрос с кондачка не решается, а тем более сгоряча, во всеоружии средств над-культурной дискуссии. Наше дело предложить варианты, обнародовать их. Чем больше вариантов, тем лучше. И пусть решает любительская масса. Глас народа - он завсегда!.. Поэтому моё мнение: следует объявить конкурс на выработку названия музыкального стиля "новейшей волны... э-э-э... струи", она же альтернативная музыка".
Клим солидно прогудел густым, вязким басом: "И не просто объявить, но и широко разрекла... мик... ик... ровать!" Танин Немухан, подумав, что нынче он непозволительно долго помалкивал, решил под конец вставить своё слово золотое, и ради этого даже прекратил сосать свою знаменитую трубку: "Победитель конкурса получит большую премию и пожизненный абонемент на все-все-все концерты музыкантов новейшей волны... э-э-э... струи". На том и порешили, в честь чего отложили мечи (то-бишь - бутыли), раскурили трубку мира, позаимствовав её у Немухана, распили последнюю бутылочку и разошлись по домам.
* * *
Никто не учёл, а геверет Офелия "позабыла" упомянуть, что маститый мистер Клим вхож не только в самую высшую весовую категорию музыковедов-терминологов, но и в круг ближайших приятелей синьора Мушхатти. Таким знакомством при всём горячем желании не могли похвастаться ни мистер Лоханди, ни тем более мистер Немухан и прочие участники научной терминологической дискуссии. Это и обеспечило отличную и своевременную рекламу всем терминологическим идеям мистера Клима, которые менялись и обновлялись у него с искросыпительной скоростью.
Широкое обсуждение музыкально-терминологических идей Клима, представленных в качестве коллективного итога упомянутой научной конференции, продолжалось довольно длительное время. Знатоков и любителей не покидало ощущение, что эта тема отодвинула с первых новостных полос все прочие мировые проблемы. За столиками кафе и ресторанов, за высокими стойками пабов, на стоянках машин, в крупных торговых центрах и маленьких лавочках, в учреждениях и учебных заведениях, казалось бы, не имеющих никакого отношения к вопросам музыкального терминотворчества, люди горячо обсуждали тот или иной изыск, предложенный, как они полагали, уважаемыми участниками съезда. А на самом деле - маститым мистером Мазикином, и не кем иным.
На фанатов новейшей струи сильней всего действовало сходство звучания самых популярных пассажей силонофона со звуком винта гигантской длины, плавно и вкрадчиво завинчивающегося в толстый металлический лист. Все знали: этот непередаваемый эффект, новое слово в звукописи, изобретение великого Ад-Малека, истинного лица которого никто не видел и настоящего имени которого никто не знал (а спрашивать, как уже упоминалось, считалось у элитариев верхом неприличия).
Обещанную большую премию и пожизненный абонемент на все-все-все концерты музыкантов новейшей струи получил... как и следовало ожидать, сын мистера Клима Мазикина, Бриам (а проще - Брям), которого дома и в дружеском кругу нежно и ласково называли Типоня.
В один прекрасный вечер под сильным впечатлением от концерта с участием новых гениальных творений "Виртуозов Ори Мусаки" и после солидных возлияний на алтарь суперсовременной культуры в кругу близких друзей Бриам-Типоня Мазикин, аритмично покачиваясь и то и дело кренясь вбок, провозгласил на весь зал известного паба свою новую и свежую идею: "Му-му-му-зыка наи-наи... ик... новейшей волны... э-э-э... стру-ик... - эт-та же... как мой daddy говорит... самый настоящий СИ-ЛО-НО-КУЛЛЬ кос-с-с-смический! Ур-р-ря-а-а-а!!!.. Ик..."
Оказавшиеся, как всегда, случайно, но весьма кстати за соседним столиком репортёры "Mushkhat-info" тут же подхватили идею Типони - так, как они её уловили. Назавтра же в утренней газете появилось сообщение:
"Объявлен победитель конкурса на самое точное, меткое, краткое и ёмкое название для завоевавшего страны и континенты культурного явления - "силонокулл". Автор этого термина - старший и единственный сын самого маститого и великого музыкального критика, мистер Бриам-Типоня Мазикин!"
(Надо ли говорить, что под этим двойным именем - Бриам-Типоня, сын мистера Мазикина и вошёл в историю новейшей музыкальной культуры!)
Как и следовало ожидать...
* * *
Мужской туалет в престижной эранийской гимназии Галили. Несколько подростков 15-17 лет курят, рассевшись по подоконникам или облокотившись на влажноватые стены по углам. Из кабинки выходит высокий, тощий парень лет 17, которого все зовут Рази.
Он деловито поддёргивает молнию своих брюк, небрежно глядя поверх голов присутствующих, затем с тем же деловитым видом вытаскивает из кармана длинную тонкую сигарету, деловито зажигает её и со вкусом затягивается. Над помещением плывёт дурманящий сладковатый дымок. Все оборачиваются в его сторону. А он ещё раз со вкусом затянулся и предложил: "Ребята, прочесть вам статью Офелии из последнего номера "Бокер-Эр"? Это что-то!.. О новом культурном течении! Кла-асс!.." Парни уставились на Рази и нестройно загомонили: "Ты не шутишь? Ну, давай, не тяни душу, Рази!" Парень снова затянулся и неторопливо достал из-за пазухи свёрнутую в трубку газету, медленно развернул её, шурша желтоватыми тонкими страницами и бормоча: "Вот... или нет? Ну, как же - вот она!"